Завещание Инки

— Добро пожаловать! — приветливо воскликнул он. — Сеньоры, я бесконечно рад видеть вас… -

Он запнулся. Доктор и Фриц сразу поняли, в чем дело. Комендант не сводил глаз с хирурга. Похоже, дон Пармесан был в междуречье Рио-Саладо и Рио-Саладильо весьма популярной персоной. Придя, наконец, в себя после этой неожиданной встречи, лейтенант весело расхохотался и воскликнул:

— Сеньор хирург! Судьба благосклонна к нам, вы снова посетили наш Богом забытый уголок! Поведайте же быстрей, какие новые блестящие операции удалось провести вам с тех пор, как мы с вами расстались в Росарио?

Он не скрывал иронии, заложенной в этом вопросе. Хирург ответил ему с видом не понятого и оскорбленного в своих лучших побуждениях человека:

— Советую вам справиться об этом непосредственно у тех людей, которых я оперировал. А, кстати, господин лейтенант, у вас или ваших подчиненных не возникло с тех пор, как мы расстались, нужды в ампутации ноги?

— Должен вас разочаровать, сеньор, такой надобности никто из нас не испытывает, как это ни прискорбно для вас, все мы здоровы и отлично себя чувствуем.

— Но может быть, кто-нибудь желает, чтобы у него удалили нижнюю челюсть?

— Пожалуй, и такого человека среди нас не найдется. Я, например, со своей стороны, могу вам точно сказать, что я не смогу обходиться без нижней челюсти, да и без верхней тоже. Но может быть, мы оставим эту тему? С вами, я вижу, прибыли еще два сеньора. Познакомьте же нас!

— О… — замешкался дон Пармесан, — это благородные сеньоры, прибыли в нашу страну из Европы, но у них такие имена… такие… — труднопроизносимые, одним словом.

Приват-доцент поспешил представиться сам, а также отрекомендовал лейтенанту Фрица. После этого они спешились и по приглашению лейтенанта направились к тому ранчо, которое он занимал, как комендант форта, один. Оказалось, пеон, сопровождавший дилижанс, сдержал свое слово, что было приятно уже само по себе, и предупредил лейтенанта о скором прибытии трех путешественников, которым потребуется ночлег.

Солнце уже садилось, и солдаты начали загонять во двор форта своих лошадей и коров. Последних здесь держали в качестве ходячего запаса мясного провианта.

Беседа коменданта форта с ученым из Германии тем временем продолжалась. Слово за слово, и лейтенант постепенно начал понимать, что имеет в данном случае дело с человеком чрезвычайно наивным и непрактичным. Но, чтобы проверить, верное ли он составил себе представление об этом тщедушном иностранце, собирающемся вести палеонтологические раскопки в Гран-Чако, лейтенант задал вопрос:

— Вы хотите ждать здесь ученых и их слуг, которые прибудут вам на помощь?

— Нет-нет, я никого ждать не буду. Со мной ведь уже есть один компетентный в данной области человек, сеньор Пармесан, и одного слуги мне вполне достаточно.

— Я поражен. Нет, вы и в самом деле считаете, то больше вам ничего не нужно, никакой помощи?

— Ничего и никого.

— А, я понял. Вы, конечно, шутите, сеньор! Но все же ответьте мне, хотя бы в порядке шутки: как вы представляете себе собственное существование в суровых условиях Гран-Чако? Есть у вас с собой, например, мука?

— Мука? Нет.

— А вяленое мясо, сало, жир?

— Тоже нет.

— Ну тогда хотя бы кофе, чай, какао, табак?

— Нет.

— Господи! — Лейтенант начинал терять терпение. — А порох, серные спички, одежду, обувь? Ножницы вы прихватили с собой?

— Вся моя одежда на мне, — невозмутимо ответил приват-доцент, — и у меня еще есть мешочек пороха.

— Но этого очень мало! Что вы собираетесь есть? А пить? Котелок для варки у вас имеется?

Перечисляя один за другим необходимые во всяком путешествии предметы, лейтенант словно задался специальной целью найти хотя бы что-нибудь в опровержение своего первоначального мнения о докторе Моргенштерне, как о крайне неприспособленном к жизни человеке. Но напрасно он это делал.

— Котелка у меня нет потому, что я и не собирался ничего варить, — все с тем же непробиваемым хладнокровием ответил ему приват-доцент, — Мы будем пить воду из ручьев и есть мясо дичи.

— Должен вам сообщить, что Гран-Чако вовсе не изобилует ручьями. По ту сторону Рио-Саладо простираются почти безводные труднопроходимые лесные дебри. Если вы не возьмете с собой запаса чистой питьевой воды, вам придется неделями обходиться без нее. А если не будет дождей? Что же касается дичи… Вы хорошо стреляете?

— Мой слуга Фриц — отличный стрелок. А кроме того, мы можем взять на вооружение опыт североамериканских трапперов: они питаются в основном мясом зверей, которых ловят в свои капканы.

— Но здесь не Северная Америка, сеньор, — скептически усмехнувшись, сказал лейтенант. — Кстати, и местные индейцы очень отличаются от североамериканских, встречи с ними далеко не всегда хорошо кончаются для белого человека.

— Они не сделают мне ничего плохого, если я не причиню им зла, а в мои намерения это не входит.

— Да? Как же вы, право, наивны. Послушайте: мы регулярно платим им дань в виде лошадей, быков, овец только за то, чтобы они не трогали стада в пампе. Официально мы называем эту дань подарками, что, конечно, является лицемерием с нашей стороны, но таковы правила игры, ничего не поделаешь, к сожалению. Мало того: несмотря на то, что мы эти правила неукоснительно соблюдаем, индейцы, со своей стороны, вовсе не считают нужным их придерживаться. Они частенько переходят границу и уводят из пампы сотни голов скота, иначе говоря, просто воруют. Но если бы они угоняли только скот, это было бы еще полбеды. Им ничего не стоит выкрасть и человека, чтобы потом потребовать за него выкуп. А знаете, как они объявляют свои ультиматумы? Очень просто: являются, как к себе домой, к представителям власти и говорят, сколько хотят получить, не соглашаясь ни на какие переговоры или поиск компромиссов.

— Но как же можно идти у таких нахалов на поводу? — возмутился ученый. — Их нужно наказывать!

— Об этом и речи быть не может. Если не выполнить их условия, человек, взятый ими в заложники, неминуемо погибнет, у нас нет средств для его освобождения. Поймите: вы очень просто можете оказаться в роли такого заложника.

— О нет, со мной этого произойти не может. Вы ведь меня совсем не знаете, а между тем я чрезвычайно хитер.

— Охотно верю, что в какой-то определенной области знаний вы, сеньор, может быть, и очень хитры, но только не в науке путешествий по Гран-Чако. Да что там долго говорить: та одежда, что сейчас надета на вас, никакая не одежда для Гран-Чако, в зарослях все это очень быстро превратится в лохмотья.

— Хорошо, я приму ваши советы к сведению.

— И потом, ну скажите: что это за сапоги на вас?

— А что? Отличные сапоги. В таких все гаучо ходят.

— Да в том-то и дело, что никуда они в них не ходят, а только скачут верхом на лошади, да в своих ранчо пройдутся разок-другой по полу, вот и все. Ну как вы собираетесь босыми ступнями ходить по камням Гран-Чако?

— Я планирую там передвигаться исключительно верхом на лошади.

— Но ваша лошадь может погибнуть!

— На этот случай у меня есть резервная. О, я все продумал! Послушайте, я же не сказал вам еще самого главного: в Гран-Чако мы отправимся не одни, а с друзьями.

— И кто же эти ваши друзья?

— Отец-Ягуар и его люди.

— О! Так вы знакомы с Отцом-Ягуаром?

— Да. Мы встречались с ним недавно в Буэнос-Айресе, Получилось так, что в эти места он прибыл раньше нас, но скоро мы его догоним.

— Что ж, с Отцом-Ягуаром вы будете действительно под надежной защитой. Он проезжал мимо форта недавно и проследовал в лагуну Поронгос, где, как мне помнится, намеревался пробыть два дня.

— Мы хотим быть там завтра к вечеру.

— Это вполне вероятно. Скажите, а Отцу-Ягуару известно о том, что вы собираетесь искать останки доисторических животных?

— Да, и он даже говорил мне, что в Гран-Чако их можно встретить чуть ли не на каждом шагу.

— А дал ли он вам свое твердое согласие на ваше участие в экспедиции? — со вновь проснувшимся недоверием к чудаку-ученому спросил лейтенант.

— Этого я, к сожалению, не могу утверждать, — вздохнув, ответил доктор. — Я обращался к сеньору Хаммеру с такой просьбой, но он, откровенно говоря, отказал мне.

— Да… Об этом я и сам мог бы догадаться. Разумеется, у Отца-Ягуара есть дела поважнее раскапывания костей. Значит, вы преследуете его, так сказать, тайно?

— Да, пожалуй, тайно, что по-латыни значит «кланкулум» или «кландестинус», а также «фуртинус» или «латито».

— Нет, вы, положительно, редкостный чудак, сеньор! К каким-то давно умершим древним римлянам вы относитесь с гораздо большей почтительностью, чем к необыкновенному, знаменитому живому человеку! Да оглянитесь вокруг! В пампе полно мест, где можно без всяких хлопот раскапывать кости. И при этом не подвергать свою жизнь ни малейшей опасности, в то время как в Гран-Чако с любого дерева на вас может спрыгнуть ягуар или индеец, который не уступит этому зверю в свирепости…

— О! Встреча с ягуаром меня совершенно не страшит, я буду только рад ей.

— Рады? Ну я и не знаю, что ответить на это! — сказал лейтенант и развел руками.

— Понимаете, — стал объяснять ему доктор, — мне, как зоопсихологу, чрезвычайно интересно провести один эксперимент с этим животным. Я открыл средство, с помощью которого можно укротить без труда любого, самого свирепого зверя.

— Но такого средства не существует и существовать не может, — тихо, как говорят с упрямым капризничающим ребенком, произнес лейтенант.

— Сеньор, вы ошибаетесь!

— Ну так поведайте мне в таком случае, что это за чудодейственное средство.

— Извольте. Я отнюдь не делаю секрета из своего открытия и с удовольствием поделюсь с вами тем, что мне открылось в процессе одного, можно сказать, нечаянно проведенного мною эксперимента. Если вы хотите остановить дикого зверя, вам нужно просто схватить его за хвост, по-латыни называемый «гауда».

На этот раз у лейтенанта не нашлось уже никаких слов для возражения, и он застыл на месте с открытым ртом, глядя на ученого с тем неподдельным крайним изумлением, с каким люди обычно смотрят на что-нибудь до абсурда нелепое.

— Вы удивлены? — улыбнувшись, спросил приват-доцент. — Это. для вас явилось неожиданностью?

— Да, вы правы, этого я не ожидал, не ожидал… — сказал офицер, и у него вырвался короткий нервный смешок.

— Не надо смеяться, сеньор, я проверил свой вывод на практике.

— Хватать ягуара за хвост… Какая блестящая мысль!

— Да, это остроумно и в то же время просто, как все гениальное, не побоюсь этого слова.. Пока человек находится позади зверя, тот не может его укусить.

— Но ягуар невероятно гибок и изворотлив. Он может изогнуться как угодно и все равно схватит вас в конце концов.

— Нет, этого он делать не станет, потому что заревет от страха и убежит прочь.

— Нет, это в чистом виде безумие — то, что вы говорите! Я прошу, умоляю вас, слышите: никогда не проводите подобных экспериментов! Это будет стоить вам жизни!

— О вы совершенно напрасно принимаете меня за сумасшедшего. Ягуар для меня опасен гораздо менее, чем некоторые двуногие, например, один капитан из крепости Санта-Фе.

— Капитан из Санта-Фе? А когда вы встречались с ним?

— Вчера.

— Тогда это может быть только один капитан, а именно капитан Пелехо. Он был для вас, говорите, опасен… Что это значит? Он что, хотел вас арестовать?

— Ну да, произошло недоразумение, в котором нет ни малейшей нашей вины, но капитан Пришел из-за этого в неописуемую ярость. Может быть, вы хотите знать подробности этого неприятного происшествия?

— Мне бы очень хотелось узнать об этом, — ответил офицер, и лицо его при этом странно вытянулось.

И простодушный ученый, которому даже в голову не пришло поостеречься, хотя любой другой человек на его месте непременно это сделал бы, рассказал лейтенанту все, как оно было. По мере того, как он переходил от одного эпизода этой истории к другому, лицо лейтенанта становилось все более серьезным и мрачным. А когда приват-доцент закончил, комендант форта заговорил с ним уже совершенно иным, чем до сих пор, тоном, сухо и официально:

— Сеньор, сожалею, но должен поставить вас в известность: капитан Пелехо — мой непосредственный предшественник на посту коменданта этого форта, а также мой нынешний начальник, и я его очень уважаю. Сейчас он инспектирует форты, расположенные вдоль границы с Гран-Чако, сегодня находится в форте Учалес, а завтра должен прибыть к нам. Так что вам, ради вашей же собственной безопасности, будет лучше покинуть наш форт до его прибытия.

— Не стоит вам, право, так уж сильно беспокоиться о моей безопасности, — спокойно ответил доктор. — Я не боюсь вашего начальника.

— Мне глубоко безразлично, сеньор, есть у вас причина его опасаться или же ее не существует. Но я — его подчиненный и, в соответствии с принятой в армии Аргентины субординацией, отвечаю перед ним за каждое свое деяние. Не надо быть провидцем, чтобы догадаться, что ему не может понравиться то, что я предоставил вам свой кров. Сейчас, на ночь глядя, я, конечно, вас с территории форта не выгоню, но и ночевать с вами под одной крышей тоже не могу. Вы должны понять меня и поискать себе место для ночлега в каком-нибудь другом ранчо.

После этих слов он резко встал и вышел, держа голову неестественно прямо и слегка закусив нижнюю губу. Доктор задумался, но раздумья его вскоре прервал хирург, который сообщил, что подготовил для всех троих спальные места, и спросил:

— А что это вдруг случилось с лейтенантом? Он вышел отсюда с таким лицом… Вы чем-то рассердили его?

— В общем, да, хотя, видит Бог, нисколько не желая этого. Мой рассказ об одном происшествии почему-то вызвал у него сильное раздражение. Однако для нас сейчас предпочтительнее думать не об этом, а о том, как бы получше выспаться.

Хирург привел доктора Моргенштерна в ранчо, обитатели которого ради гостей покинули его стены. В маленьком калебасе чадил масляный фитилек, скупо освещавший хижину. На полу лежало несколько охапок сена, это были те самые «спальные места», о которых говорил хирург. На них путешественники немедленно и плюхнулись и спали всю ночь крепко, не хуже, чем на перинах.

Поднялись они очень рано, в тот час, когда ночная тьма только-только начинает расползаться серыми клочьями утреннего тумана. Солдаты еще спали. Путешественники отыскали своих лошадей, сами открыли запертые на ночь ворота форта и выехали в пампу.

Фриц и хирург, бывавшие прежде в лагуне Поронгос, уверенно определили направление, в котором им следует двигаться, и троица бодро двинулась вперед.

На этот раз доктор Моргенштерн переносил трудности скачки галопом уже гораздо легче, чем накануне. Останавливались путешественники только затем, чтобы дать лошадям вдоволь наесться влажной от росы травы, удовлетворяя таким образом сразу две их потребности — в еде и питье.

Но и сами путешественники начинали чувствовать голод. Вот тут-то ученому и пришлось внутренне признать правоту лейтенанта: за всю первую половину дня они не встретили никаких других представителей фауны, кроме стервятников, а поскольку всем известно, что мясо у них жесткое и невкусное, то и охотиться на них не стали — это не имело никакого смысла. К счастью, дон Пармесан оказался гораздо предусмотрительнее обоих немцев: накануне вечером он приобрел у одного из солдат в форте порядочный кусок свежего мяса. Радостно оживленный оттого, что может накормить своих спутников, исполняя роль сильного по отношению к слабым, он рассек кусок на три равные части и, надо сказать, довольно ловко.

Чтобы поджарить мясо, они развели костер из сухой травы. Она вспыхнула очень сильно, и мясо скоро было готово. А когда путешественники оторвались, насытившись, от еды, то заметили невдалеке какое-то шевеление в траве. Фриц и хирург насторожились.

— Что там? Что вы заметили? — спросил их доктор.

— Там копошится вискаша, — ответил Фриц, — местный кролик.

— Где?

— Вон там… впереди, нет, чуть левее, герр доктор! Выбрался на прогулку, значит, голубчик… Эти вискаши — ребята компанейские, он тут не один должен быть.

Вискаша равнинная — действительно один из видов кролика, прижившийся в пампе, больше похож на шиншиллу, чем на зайца или кролика, и гораздо крупнее своих европейских родственников. Относительно компанейского характера вискаши Фриц был тоже прав: эти животные живут семьями, норки их имеют не один вход, а, как правило, несколько, словно в домах состоятельных многодетных буржуа, и располагаются точно в центре бугорков, которых на глинистой почве пампы встречается в иных районах немало.

Оглядевшись по сторонам, наши путешественники выбрали один из таких бугорков в качестве объекта для охоты. Моргенштерн и хирург начали немедленно его раскапывать. Фриц взял свое ружье наизготовку. Опытный охотник поступил бы, конечно, совершенно иначе и уж наверняка не ушел бы с этого места без добычи. Раскапывая норку так открыто, можно напугать вискаш, и они быстро-быстро разбегутся. Но новичкам, по известным всем законам капризной фортуны, почему-то везет: уже через несколько минут Фриц выпустил несколько зарядов в животных и издал победный клич. В руках у него болтались два вискаши. Их тушки погрузили на вьючных лошадей, и компания двинулась дальше.

Вскоре трава стала более влажной и мягкой. На севере замаячили силуэты отдельных деревьев — верный признак того, что лагуна была уже совсем близко. Это были лимонные деревья, и, значит, где-то рядом с ними имелось озеро или болото, иначе они не смогли бы выдержать суровых для них климатических условий пампы. Солнце уже приближалось к горизонту, когда путники увидели, наконец, вдали блеснувшую красновато-золотистыми отсветами на темнеющей воде полоску моря… Все бугорки и вмятины на траве под косыми лучами закатного солнца обозначились теперь гораздо более резко и отчетливо, чем днем, и стали видные отпечатки лошадиных копыт. Скорее всего, рассудили наши путешественники, эти следы оставила экспедиция Отца-Ягуара. Стало совсем темно. Путешественники один за другим стали вздыхать — эх, сейчас бы пришпорить лошадей, но не видно ни зги…

Молча они спешились и расседлали лошадей, связав им ноги таким образом с помощью лассо, что животные могли передвигаться только крохотными шажками. Потом развели костер из сухих ветвей лимонных деревьев, благо на земле их валялось предостаточно. Мясо вискаши оказалось не очень вкусным, но, впрочем, вполне съедобным, признали все трое, сделав, правда, одну маленькую оговорку: если ты весь день провел в седле и твой желудок не сохранил после скачки даже воспоминаний о завтраке. После ужина все трое завернулись в свои пончо и чирипы и улеглись спать.

Утром они обнаружили, что находятся на восточном берегу лагуны, вблизи впадения в нее Рио-Дульсе [43]. Это название река получила за свою необычайно вкусную воду. Но таков ее вкус лишь в нижнем течении. А в местах, где река рассекает солончаковые почвы, употреблять ее воду в пищу из-за горько-соленого вкуса, напротив, невозможно, да и название у нее там иное — Рио-Саладильо [44].

Позавтракав остатками жареной крольчатины, доктор Моргенштерн, Фриц и хирург двинулись дальше по вчерашнему следу. Он долго шел вдоль берега, потом постепенно стал отклоняться от него. Вскоре они наткнулись на следы лагерной стоянки большой группы людей: несколько кострищ и довольно большую площадку, истоптанную и выщипанную лошадьми. Но как давно стояли здесь люди, они не могли определить точно, для это надо получше знать природные особенности почвы и растительности в пампе. От лагеря следы пошли в северо-восточном направлении. Потихоньку в голову доктора Моргенштерна стало закрадываться сомнение: а вдруг эти следы принадлежат вовсе не экспедиции Отца-Ягуара? Оказалось, он был не одинок в своих сомнениях. Дон Пармесан вскоре высказал то же соображение вслух.

— Нет, нет, — уверенно возразил ему Фриц, — можно наверняка утверждать, что это все-таки их следы. Я внимательно их изучил: здесь проехали двадцать четыре всадника, а их в экспедиции Отца-Ягуара именно столько, считая, конечно, и его самого.

— Но он, насколько мне известно, — сказал хирург, — собирался от лагуны двинуться к Гран-Чако, то есть на северо-запад или север отсюда, а никак не на северо-восток.

— Но почему бы не предположить, что у него появились какие-то веские причины для того, чтобы на время отклониться в сторону от первоначально намеченного маршрута? На время, понимаете… — возразил дону Пармесану теперь уже ученый, сначала думавший так же, как и он.

— То есть, если я вас правильно понял, — сказал хирург, — вы считаете, что нам нужно продолжать держаться этих следов?

— Да, конечно. Дело в том, что Отец-Ягуар, несмотря ни на какие вновь появившиеся обстоятельства, в любом случае должен быть где-то поблизости от этой лагуны. Других следов мы здесь не встретили, следовательно, вероятность того, что это следы именно его экспедиции, очень высока.

Хирург сказал, что эти доводы его убедили, и они повернули на северо-восток. Снова пошла плоская, бескрайняя пампа. И опять на горизонте небо и ковер травы сливались в одну неразделимую сине-зеленую полосу Следы от лошадиных копыт были видны прекрасно. В полдень путникам встретился бьющий из-под земли родник, возле которого они снова обнаружили следы новой лагерной стоянки, и решили последовать примеру экспедиции Отца-Ягуара — отдохнуть также на этом самом месте.

Доктор Моргенштерн достал свой походный компас, соединенный с цепочкой от карманных часов. Прибор показал, что следы имеют тенденцию постепенно отклоняться от северо-восточного курса, пожалуй, можно даже было сказать, что теперь они шли уже на восток, а еще точнее, в направлении ост-норд-ост, и это вновь открывшееся обстоятельство очень не понравилось хирургу. Он разочарованно покачал головой и сказал:

— Если мы и дальше будем придерживаться этого же направления, то до Гран-Чако будем добираться всю оставшуюся жизнь. Если я не очень ошибаюсь, то, двигаясь этим курсом, мы минуем долину Рио-Саладо, где расположены переправы Пасо-де-лас-Кан и Пасо-Квебрахо. Я опять начинаю сильно сомневаться в том, что мы идем по следу экспедиции именно Отца-Ягуара, а не кого-нибудь другого. Не лучше ли нам, пока не поздно, вернуться к лимонным деревьям и повернуть все-таки к Гран-Чако?

— Не согласен! — запротестовал Фриц. — Сначала было бы разумнее догнать тех, по чьим следам мы идем, кто бы эти люди ни были, они, я уверен, поделятся с нами своими припасами… Очень есть хочется!

Последний аргумент оказался для дона Пармесана особенно весомым. Он согласно кивнул головой и сказал:

— Резонно. Пока мы ехали, я все время высматривал какого-нибудь зверя, чтобы подстрелить его нам на обед, но, кроме этих чертовых стервятников, ни единой божьей твари в округе не заметил. Так и быть! Едем дальше по этим следам.

Они проехали еще несколько часов, не теряя нить следов из виду. День уже начинал клониться к вечеру, когда хирург вдруг натянул поводья и взволнованно, но очень тихо сказал:

— Страус! Там ходит страус! Вот оно, спасение от голода, сеньоры…

Действительно, невдалеке, низко наклонив голову к земле и что-то в ней роя, стоял страус-нанду. Он был настолько поглощен своим занятием, что не обращал совершенно никакого внимания на появившихся совсем близко от него людей.

— Но я слышал, — задумчиво произнес Фриц, — что страуса очень трудно поймать.

— Ваша милость права, — отозвался хирург, — но нам необычайно повезло — вот же он, совсем рядом с нами!

Доктор Моргенштерн очень серьезным тоном добавил:

— Сеньоры, позвольте мне высказать мнение исследователя-экспериментатора. Мне известен верный способ поимки этой птицы.

— И в чем же он состоит? — нетерпеливо спросил дон Пармесан.

— Как вы, вероятно, знаете, страус имеет обыкновение прятать свою голову.

— Об этом я слышал.

— Отлично. Как только он это сделает, мы подберемся к нему так же незаметно, как царь Давид к филистимлянам [45].

— Сеньор, я что-то не совсем вас понимаю. А вы, случайно, не шутите?

— Нисколько.

— В таком случае попробуйте сами заставить нанду спрятать свою голову

— О, это вовсе не так уж трудно, как вы предполагаете.

— Но все же как это сделать? Скажите!

— Не понимаю, право, почему вы так недоверчивы, сеньор. Вы же не знаете ни одного верного способа поимки страуса, а я знаю хотя бы этот.

Пармесан только открыл рот, чтобы снова что-то возразить доктору, как его перебил Фриц:

— Не спорьте, пожалуйста, сеньоры! У меня возникла одна идея. А в то, что страус бегает быстрее лошади, вы верите, дон Пармесан?

— Нет. Это утверждение противоречит тому очевидному факту, что нанду часто пасется рядом с лошадьми и коровами.

— Хорошо, тогда я предлагаю отложить на время эту теоретическую дискуссию и посмотреть на эту птичку в деле. Значит, сделаем вот как: я сейчас слезу с лошади и залягу в траве с ружьем, а вы с доктором вспугнете его с двух сторон и погоните на меня. Могу обещать, что постараюсь не промахнуться.

Предложение Фрица было тут же одобрено. Доктор Моргенштерн направился к страусу с правой стороны, а хирург — с левой.

Вообще-то нанду ловят совсем не так С помощью болас это удается гораздо лучше, чем с помощью ружья.

Но так или иначе, а охота на страуса уже началась. Он же по-прежнему не замечал людей. И вдруг резко и неожиданно повернулся несколько раз вокруг собственной оси.

— Э! Да никак, — пробормотал залегший в траве Фриц, — это дама, и она собирается нести яйца! Все ясно: потому она и роет землю так остервенело — гнездо готовит. Ох, и аппетитный же омлет из них должен получиться, а главное, что его будет много, очень много. — И Фриц сглотнул слюну.

Оба загонщика гигантской птицы находились уже близко от ее хвоста, не более, чем в сотне метров. Обменявшись условными знаками, доктор и хирург одновременно пришпорили своих лошадей и с двух сторон устремились прямо на птицу. Тут уж страусиха наконец уразумела, что на нее охотятся, и рванула с места в карьер… Но где было лошади угнаться за ней!

Фриц, ощутивший вдохновляющий прилив охотничьего азарта, уперся левым локтем в землю и поднял ствол своего ружья. Грянул выстрел. Страусиха подпрыгнула, неуклюже растопырив крылья, потом закрутилась на одном месте, скорость ее вращения все возрастала, возрастала, и вдруг, как подкошенная, она упала на землю.

Фриц встал из травы, взял под уздцы свою лошадь, но направился не к убитой им страусихе, а к своим спутникам.

— Удалось! Удалось! — ликовал хирург, стремительно соскочив с лошади.

Фриц было хотел удержать его, но не успел, и через несколько секунд дон Пармесан был уже возле поверженной птицы. Однако страусиха была еще жива. Собрав остатки своих сил и злости на людей, она подняла голову на длинной шее и клюнула хирурга в плечо, да так сильно, что пробила плотную ткань пончо и сквозь дыру в нем вырвала из плеча кусок мышцы с кожей.

— О небо! О ад! — страшно закричал несчастный дон Пармесан, судорожно подпрыгивая от дикой боли. Потом простонал: — Эта дьяволица еще жива… Она меня ранила… Теперь я умру… О-о-о!

Подошел Фриц и выстрелил в страусиху еще раз. После этого внимательно осмотрел рану хирурга. На первый взгляд, она была неопасной и неглубокой, хотя кровь из нее текла довольно интенсивно. А в клюве мертвой птицы был поистине намертво зажат кусочек плоти хирурга. С огромным трудом, но все-таки разжав клюв, Фриц вынул из него этот кровоточащий кусочек и протянул его дону Пармесану со словами:

— Сеньор! Для такого искусного хирурга, как вы, я думаю, не составит особого труда приладить этот кусочек говядины на его законное место.

— Говядины? — проревел хирург. От его голоса в этот момент кровь стыла в жила. — Или вы немедленно заберете свои слова обратно, ваша милость, или я вызываю вас на дуэль!

— Хорошо, хорошо, — сразу пошел на мировую Фриц, — беру свои слова обратно и прошу у вас прощения. Но можно, я все-таки верну этот кусочек м-м-мышцы туда, где ему надлежит быть?

— Это совсем не трудно. Но для такой операции нужны две руки, а у меня сейчас действует всего одна. Хотите помочь мне?

— Конечно, буду рад, сеньор!

— Тогда возьмите этот кусочек, постарайтесь вложить его в рану как можно точнее, так, чтобы все края его и раны совпали, а потом перевяжите плечо моим кушаком.

Моргенштерн тоже включился в проведение этой операции и помог Фрицу сделать все так, как рекомендовал хирург.

Закончив операцию, они смогли, наконец, рассмотреть убитую страусиху и нашли, что от обычной курицы эта птица отличается лишь ростом и весом. Уже ощущая во рту вкус куриного мяса, путешественники взвалили тушу страусихи на одну из своих вьючных лошадей, а затем внимательно осмотрели то место, где она что-то так старательно рыла. Там, в ямке, лежали, как и предполагал слуга доктора, яйца. Гнездо было расположено не очень-то далеко от цепочки следов лошадиных копыт. Да уж, небольшого, видно, ума была эта неосмотрительная птица!

Вскоре, придерживаясь все тех отпечатков лошадиных копыт на траве, наши путешественники двинулись дальше. Теперь они держали курс на север.

— Ну как, ваша милость, вы довольны? — спросил хирурга Фриц. — Мы движемся на этот раз точно к Гран-Чако, не так ли?

— Это меня радует, конечно, но меньше, чем вы могли бы ожидать, — морщась от боли и с трудом сдерживая уже готовый вырваться стон, ответил ему дон Пармесан. — Сделав такой огромный крюк, мы в результате подойдем к Чако со стороны Монте-де-лос-палос-Негрос, а у подножья этой вершины растут непроходимые леса. Тогда как, если бы повернули на север немного раньше, наш путь в Гран-Чако был бы несравненно более легким.

— Вы считаете, следовательно, что мы уже выехали из долины Рио-Саладо?