Глава VII

ГИГАНТСКАЯ ХЕЛОНИЯ

Когда Фриц проснулся на следующее утро, то первое, что он увидел, — хирурга, который хлопотал над разгоравшимся костром, собираясь заняться приготовлением завтрака из остатков мяса игуаны. С резвостью берлинского уличного мальчишки Фриц выскочил из своего пончо, свернутого на ночь коконом, и подбежал к дону Пармесану, жизнерадостно заявив, что тоже давно не ел ничего вкусненького.

Эти его слова разбудили доктора Моргенштерна. Сквозь еще не разлипшиеся после сна ресницы он осмотрелся по сторонам. Утро было ясное, тихое, свежее. Капельки росы на изумрудно-зеленой траве поблескивали в косо падающих на землю лучах восходящего солнца, как осколки бриллиантов. Сквозь прозрачную гладь озерка просматривалась дно. Притяжение этого магического кристалла чистой воды было так велико, что ученый залюбовался им. И вдруг резко вскочил на ноги, воскликнув:

— Друзья мои! Я совершил потрясающее открытие: мы можем разнообразить свое меню. В этом прекрасном водоеме, оказывается, водится рыба! Только как же ее поймать?.. У нас нет ни сети, ни удочек.

— Я знаю, как это сделать, — заявил Фриц. — Мое пончо, как мне кажется, может на время стать неводом. Поможете, доктор?

Доктор ответил согласием, и они вошли в воду, держа пончо за концы с противоположных сторон. Озерко было неглубоким, и они смогли достать серединой провисшего полотна пончо почти до дна. Очень скоро над пончо появились несколько меланхолично ворочающих плавниками рыб, видно, никем никогда не пуганных. По сигналу Фрица, рыболовы резко подняли вверх свой импровизированный невод. Через несколько секунд выяснилось, что в пончо находится весьма приличный улов. Вдохновленные успехом, рыбаки проделали эту операцию еще и еще раз. Теперь, по крайней мере, дня три голодная смерть им больше не угрожала, а рыба, судя по ее аппетитному виду, должна была оказаться очень вкусной. Однако требовалась упаковка, способная сохранить как можно дольше улов от порчи. Опять же по совету Фрица они, сев на корточки, занялись заворачиванием каждый рыбины во влажные широкие листья, сорванные с одного из ближайших деревьев. Доктор и тут показал себя старательным работником. И вдруг он замер на месте: его взгляд случайно упал на нечто странное. Это был круг в траве почти правильной формы, внутри которого трава была значительно ниже, чем по соседству, зеленый цвет ее приглушали обширные пятна болезненной желтизны, а также цвет песка, проглядывавшего сквозь редкие здесь чахлые кустики травы. Привстав, доктор увидел, что круг значительно больше, чем показалось ему сначала, а периметр его очерчен четкой линией песка, вдоль которой не росло уже ни травинки. Столь локальное вкрапление песка на глинистой почве было тоже странным и необъяснимым. Заметив, что хозяин чем-то озадачен, к доктору Моргенштерну подошел Фриц. Обращаясь вроде бы к нему и в то же время ни к кому в отдельности, доктор рассуждал вслух:

— Интересно! Круг выпуклый к середине, трава внутри него чахлая. Может быть, какая-то преграда мешает ее корням получать полноценное питание?

Чтобы проверить свое предположение, он взял нож и воткнул его в землю. Лезвие ножа вошло примерно на пять дюймов и наткнулось на что-то твердое. Он повторил то же самое на другом месте — с тем же успехом. Следовательно, предположение было верным.

Но откуда все же здесь песок? Вокруг, на всем пространстве, которое был в силах охватить его взгляд, не видно ни песчинки. И почему в центре круга почва приподнимается? Доктор продолжал втыкать нож в землю, каждый раз делая при этом несколько поворотов лезвия.

Фриц спросил его:

— Что вы делаете, герр доктор?

— Пытаюсь понять, что это такое. Скажи, Фриц, слышал ли ты когда-нибудь о так называемых ведьминых кругах?

— Слыхивал кое-что, и не раз. Так называют круги на лугах, вытоптанные ведьмами, которые выплясывают свои дикие шотландские танцы в Вальпургиеву ночь [47].

— Никогда не слушай россказни суеверных невежд. Эти круги обязаны своим происхождением некоторым видам грибов, мицелий [48] которых располагается кольцеобразно.

— Все, понял! Значит, это тоже «ведьмин круг»?

— Может быть, может быть… но очень своеобразный. Когда в подобных местах, так сказать, танцуют ведьмы, трава бывает вытоптана равномерно, здесь же она растет клочками, а на периферии круга, напротив, ее нет совсем. И откуда же, в конце концов, взялся этот песок?

— Так это его ведьмы на помеле принесли.

— Никогда не говори подобных глупостей, я тебя прошу! Ты ведь и сам не веришь в этих ведьм!

— Не верю. Потому что их всех сожгли в свое время, и правильно сделали. А может, тут кто-то клад закопал? Или погребено какое-нибудь доисторическое животное?

— Что? Что ты сказал? Фриц, ты не представляешь, до какой степени ты можешь оказаться прав.

— Насчет клада или животного?

— Насчет и того, и другого, потому что если здесь покоятся действительно останки мамонта или какого-нибудь еще из его современников, то для меня эта находка может оказаться настоящим кладом, нет, гораздо ценнее! Да и ты сам, я думаю, не сможешь остаться равнодушным к ней.

— Пожалуй. И смогу сказать, как сказал глухой, получив оплеуху: «Это я хорошо расслышал». Я бы — откровенно говоря — предпочел, конечно, клад. Но думаю, в таких местах, как это, главное — докопаться до того, что закопано, а тогда уж решать, ценная это находка или нет

— Ты прав, надо немедленно начинать копать! Неси-ка сюда инструменты!

Когда доктор и его слуга уже начали копать, подошел дон Пармесан и напомнил, что для того, чтобы догнать экспедицию Отца-Ягуара, надо немедленно трогаться в путь. Доктор попытался было объяснить ему, почему им необходимо задержаться здесь на некоторое время, но хирург и слышать ничего не хотел об этом, пока ученый не сказал ему, что, если они найдут здесь скелет мегатерия или нечто ему подобное, он заплатит ему тысячу бумажных талеров. В глазах хирурга вспыхнул огонек интереса, и он спросил:

— Неужели вы настолько богаты, сеньор?

— Мое состояние позволяет мне не скупиться на затраты в подобных случаях.

— Тогда я буду помогать вам, даже если эти раскопки займут целую неделю.

И они дружно заработали, Фриц и дон Пармесан штыковыми лопатами, а доктор — киркой. Очень скоро под слоем глинистой почвы они наткнулись на какой-то непреодолимо твердый слой. Доктор осторожно, руками разгреб землю вокруг одного из таких мест, где этот слой уже проглянул. Это было что-то чрезвычайно твердое, гладкое, напоминавшее черепаховый панцирь, при ударе лопатой отзывавшееся глухим звуком, характерным для стен, за которыми имеются какие-то пустоты. Доктор подпрыгнул, как Арлекин в итальянской комедии дель арте [49], и ликующе выкрикнул:

— Эврика! Эврика! Я нашел! Нашел!

— Что вы нашли? — спросил Фриц, глядя на то место, куда входила его лопата.

— Животное, гигантское животное. Это глиптодонт, без всякого сомнения, глиптодонт!

— Никогда не слыхал, чтобы в Штралау или Ютербогке какую-нибудь божью тварь называли таким странным словом.

— Это гигантский броненосец.

— То есть животное с гигантским скелетом! А оно не нападет на нас?

— Ну что ты? Оно давно мертво. Этот зверь жил на земле еще до потопа.

— Ой, значит, этот бедолага утонул… А какой он был величины, этот пловец-неудачник?

— Примерно как нынешние тапир или носорог. Метра полтора в длину.

— Понятно. Голыми руками такого не возьмешь. Ну ничего! Вот сейчас мы его достанем и рассмотрим как следует этого красавца.

— Но надо принять во внимание одну важную вещь: даже небольшое повреждение скелета глиптодонта сражу снизит ценность нашей находки. Надо очень осторожно обращаться с ним.

— Хорошо! Мы будем раскапывать его… с нежностью!

И они с хирургом продолжили свою работу, не обращая на доктора уже никакого внимания, а между тем поглядеть на него стоило хотя бы для того, чтобы увидеть своего рода олицетворение энергии вдохновения: глаза его светились, лицо раскраснелось, руки дрожали, весь он был как в лихорадке. Доктор все больше расширял площадь открывшегося панциря, сопровождая свою работу подробными объяснениями, и при этом выступал в роли лектора. Темой этой своеобразной лекции, предназначенной для его спутников, была, естественно, доисторическая эпоха в жизни нашей планеты и животные, существовавшие в те времена. Фриц и дон Пармесан слушали и продолжали копать, отбрасывая песок лопатами… И вдруг — о-о-о! — Фриц мгновенно ухнул куда-то вниз с жутким воплем. Его спутники моментально выскочили из ямы.

— Надеюсь… — еле дыша произнес ученый, — с ним не случилось никакого несчастья, по-латыни «инфортуниум»…

— Он провалился, провалился… земля разверзлась под ним… — ответил растерянный и не на шутку перепуганный дон Пармесан.

Доктор осторожно приблизился к яме и прокричал в ее непроглядно-черную глубину:

— Фриц, Фриц, дорогой, ты жив?

— Жив и прекрасно себя чувствую! — донеслось оттуда.

— Как это произошло и куда ты провалился?

— Девятнадцатый век сбросил меня со своего баланса, и я попал прямо в эпоху потопа.

— Ты ранен?

— Нет. Этот парень в панцире недурно воспитан и ведет себя вполне прилично. Сидит тихо, меня не трогает.

— Вылезай быстрее! Ты можешь отравиться ядовитыми газами!

— Да что вы? Тут очень уютно. Идите лучше вы ко мне! Я тут занял вам два местечка. Учтите, два местечка в доисторическом периоде! Где еще вы получите такой шанс!

Шутливый тон ответов Фрица успокоил доктора, и он начал спускаться в яму. Сначала, на протяжении примерно четырех футов, она шла вертикально вниз, а дальше под довольно острым углом уходила тоннелем вбок. Фриц, судя по его голосу, находился где-то в той стороне. И он подтвердил это сам, прокричав:

— Герр доктор, я вижу ваши ноги! Вы находитесь как раз возле брюха этого гигантского зверя. Присядьте пониже, я втащу вас сюда за ступни. Тут есть очень удобная для этого канавка!

Так он и сделал. Оказавшись наконец рядом с Фрицем, доктор осмотрелся. Они находились в небольшой пещере, видимо, как-то связанной с той ямой, в которую провалился Фриц и из которой сюда проникал дневной свет, достаточно четко обрисовывавший внутренность пещеры. Она была овальной, локтя два в высоту, здесь, пожалуй, могли совершенно свободно расположиться сидя человека три. Потолок пещеры довольно темного цвета по форме напоминал внутренний изгиб емкости тарелки, а пол был совершенно ровным и отчасти покрыт песком, из-под которого проглядывала глина.

— Ну как? Что скажете насчет этой мамонтовой пещеры? — весело спросил Фриц.

— Нет, о мамонте здесь не может быть и речи. Как я уже говорил, это глиптодонт.

— А что, разве эти животные состояли из глины?

— Конечно, нет! Ты можешь убедиться в этом сам, потому что мы сейчас с тобой сидим не где-нибудь, а внутри туловища, вернее, скелета глиптодонта. Его скелет нельзя спутать, по-латыни «пермуто», со скелетом, например, мегатерия. У глиптодонта круглая, приплюснутая голова. Панцирь, покрывающий его от шеи до хвоста, оставляет открытым только живот и состоит не из круглых, а шестиугольных пластинок, сцепленных друг с другом таким образом, что они составляют очень прочное и твердое покрытие. Мы очень легко можем определить по хвосту, в какой именно части скелета глиптодонта находимся: передней или задней.

Он приподнялся и ощупал потолок «пещеры». Фриц покачал головой, сказав:

— Раз он такой весь бронированный, а на брюхе у него никакой покрышки нет, то по бокам, я так понимаю, должны быть выемки от боковин панциря, а тут все забито глиной.

— Это произошло, видимо, под давлением земных слоев. Вот уберем мы эту глину и извлечем на свет Божий боковые стенки панциря. Сделаем так: я пришлю сюда к тебе на помощь хирурга, и вы будете разгребать глину снизу, а я сверху. До вечерних сумерек, по-латыни «крепускулум», надо закончить эту работу.

И они стали разгребать наслоения глины. Доктор работал, не замечая того, что пот струится по его лицу ручьями. Он думал только о славе, которая его ожидает, если ему удастся обнаружить это ископаемое в его естественном склепе. Он докажет, что панцирь броненосца по форме вовсе не труба, а перевернутая чаша. Но вот Фриц и хирург разрушили наконец глиняные стенки этого склепа. Но никаких боковых сторон панциря не обнаружилось…

— Да-а, — протянул Фриц, — видно, у существ этого вида была мода носить панцири только на спине.

Доктор Моргенштерн был совершенно обескуражен и ничего не отвечал. Понуро опустив голову, он уставился сумрачным, застывшим взглядом себе под ноги… Помрачнели и два его товарища, не зная, как вести себя в этом случае. И вдруг ученый энергично вскинул подбородок. Лицо его словно осветилось изнутри, и он издал ликующий крик:

— Фриц, ты снял у меня камень с сердца. А я уже начинал думать, что все наши усилия напрасны. Итак, это животное имело щит только на спине, по-латыни «глипеус». Панцирь, панцирь… А скажи мне, пожалуйста, друг мой дорогой, каких ты знаешь существ, в название которых входило бы слово «панцирь»?

— Пожалуйста. Житель Шильды! [50]

— Ладно, тебе все бы только шутить! Я все больше склоняюсь к мысли, что мы нашли вовсе не броненосца, а черепаху [51], гигантскую черепаху невероятно огромных размеров даже для этого вида доисторических существ. Хотя я прежде никогда ничего не читал и не слышал о них. Какая удача, что именно мы обнаружили ее здесь! Представляю, какую сенсацию вызовет мое сообщение об этом в ученом мире!

— Если это действительно она!

— Никаких сомнений. И я сейчас докажу, что это так.

Он зачерпнул своей шляпой воду из озерка, вылил ее на панцирь и стал его начищать пучком травы.

— Видишь, — торжествующе заявил зоолог, — я был прав: это не что иное, как рог, и весьма мощный. А эта выпуклая плита — спинной панцирь гигантской черепахи, по-латыни называемой «хелония мидас».

— Эти слова меня очень радуют, если только мы опять не ошибаемся. А вдруг черепахи юрского периода в результате всех изменений, которые этим несчастным пришлось претерпеть, превратились в древесных лягушек?

— Да ты, видно, не в себе, Фриц! Надо же такое сказать! Кстати, древесная лягушка по-латыни будет «хила»! Могу поклясться, что мы имеем дело с останками гигантской черепахи!

— Но разве у черепахи не два панциря?

— Два: сверху и снизу…

— Но у этого животного в наличии только один. Должно быть, второй оно где-то потеряло или проиграло.

— Фриц, ты опять говоришь глупости. Тело черепахи находилось между двумя панцирями, но оно давно истлело, в результате чего и образовалась эта пещера. А ее пол — не что иное, как второй панцирь, прикрывавший живот черепахи снизу. Я уверен, что мы его непременно обнаружим под слоем глины.

— Хотелось бы в это верить. Но, судя по звуку, который получается, когда мы бьем по этому полу, под ним — пустота.

— А звук-то — гулкий… Это только подтверждает мое предположение. Панцирь резонирует так оттого, что ты стоишь приблизительно над его центром, то есть в низшей точке. Надо поскорее до него докопаться.

— Но, ради Бога, только не сейчас, давайте сначала чего-нибудь все-таки съедим. Ведь уже наступил полдень, и у нас есть чудесная рыба, которую мы можем испечь или зажарить на костре.