Она же тебя боготворит. И в таком положении, как она сейчас, ей нельзя потрясений... -- Можешь аргументировать, как хочешь, только заверь меня, что она не будет ничего знать. -- Я же тебе сказала, что я ничего ей не скажу. А сейчас немедленно отойди и дай мне выйти. Олег отпустил руки, но еще не отходил, заглядывая Инге в глаза, как бы пытаясь прочитать в них, насколько она будет верна своему слову. Инга, желая протиснуться в этом узком пространстве между шкафом и Олегом к выходу, невольно коснулась руками и грудью Олега, не желающего дать ей дорогу. В этот момент дверь открылась и в спальню вошла Лина. -- Что случилось, что вы здесь делаете? -- спросила она в недоумении. Затем, очевидно, домыслив, Лина захлопнула дверь и вышла. Инга помчалась за ней, не зная, что сказать. Подумав, она решила все же рассказать Лине всю правду, чтоб восстановить доверие к себе. Она прошлась по комнатам, стараясь не обращать на себя внимание, как бы ища что-то. Но Лины не было видно. Тогда Инга подошла к двери ванной и услышала там тихие рыдания и голос Олега. Инга была в отчаянье, которым ни с кем не могла поделиться и не знала, что делать. Она прошла на кухню. Там была Нонна. Инга с презрением посмотрела на нее, желая просто выгнать. -- Ты можешь презирать меня, но, поверь, я ни в чем не виновата. Ну, может, я кокетничала, но это было обращено не к Олегу конкретно, а так вообще, от празднич ного настроения, от радости. Эти ублюдки думают, что мы хотим хорошо выглядеть и кокетничаем ради них. Да пошли они... Мы все это делаем для себя. Чтоб нравиться себе. Чтоб чувствовать уверенность. А этот подонок... Как говорят в Одессе, если б мне его присудили и доплатили, он мне не нужен. Я таких мужиков отвергаю, что на такое говно мне зариться незачем, поверь, Инга. Инга смотрела на подругу с презрением. -- Я вижу, что ты мне не веришь, Инга, -- сказала Нонна. -- Ну и ладно. Я думала, что у вас, "академиков", все чисто и непорочно. А сейчас вы мне все противны. Но у меня одна просьба. Поскольку у меня панический страх к новым местам, я боюсь ехать одна в город ночью. Разреши мне переночевать у тебя. А утром с рассветом я уйду, и вы можете забыть обо мне. -- Хорошо, Нонна, -- сказала казенным голосом Инга. -- В любом случае тебе здесь нельзя оставаться. Поэтому ты переночуешь у меня так, чтоб Саша ни о чем не догадался... В это время появился Олег и, извинившись перед коллегамигостями, объявил, что жена себя плохо чувствует и ей нужно вызвать "скорую помощь". К приезду "скорой" никого из гостей уже не осталось. Все уходили расстроенными, предлагая помощь. Олег был совершенно потерян. Лина, сопровождаемая им и врачом, корчась от болей в животе, еле доплелась до белой машины с красным крестом. Инга, попросив мужа побыть со спящими детьми, вызвала такси и вместе с Нонной помчалась за Линой в больницу. Они просидели в коридоре гинекологического отделения всю ночь, не разговаривая друг с другом. Олег был где-то там внутри. Под утро он вышел осунувшимся, изможденным и, ни на кого не глядя, прошел к выходу из больницы. Дежурная сестра сообщила подругам, что произошел выкидыш. Сделали чистку. Лина чувствует себя неплохо, но не перестает плакать, что, по их мнению, может привести к осложнениям и повышению температуры. Видеть кого-либо, кроме мужа, она категорически отказывается.
      Подавленные, униженные и уничтоженные этой новостью подруги молча побрели к Инге домой. Саша уже ждал их. Он все знал со слов Олега. -- Ну что поделать, -- сказал он. -- Все в жизни бывает. Они еще молоды, и у них будет много детей. Главное, что они любят друг друга. x x x
      На улице буйствовало бабье лето. Ее любимый пролесок очаровывал своими волшебными красками, уютом, покоем. Никого не было вокруг, хотя это место должно было бы собрать всех влюбленных, столь романтичен и чувственен здесь был сам воздух в это послеообеденное время. Инга медленно ходила между деревьми, утирая слезы. Домой идти не хотелось. Вдали появился стремительно направляющийся ей навстречу высокий, спортивного вида молодой человек. При его приближении она посторонилась, дабы уступить дорогу торопящемуся куда-то человеку. Когда они поравнялись, Инга одарила его вниманием не большим чем окружающие ее деревья и пошла дальше. Однако через мгновенье она услышала рядом с собой его шаги. -- Вам плохо? Вы плачете. Что с вами? -- спросил молодой человек. -- Меня зовут Вадим. Я вот здесь живу. Он указал на дом, проглядывающий за пролеском. Хотите, пойдемте к нам. Я вас чаем угощу. Правда, жена на работе. Но это не имеет значения. Он говорил так напористо, что Инга даже не могла вставить слово. К тому же что-то было в этом человеке внушающее доверие с первого взгляда. -- Но ведь вы куда-то направляетесь, -сказала она смущенно и растерянно. -- Это неважно. Ничего срочного у меня нет. Итак, пошли? Инга, ничего не ответив, пошла за ним. По дороге он не проронил ни слова. Вскоре они оказались в такой же, как у нее, двухкомнатной квартирке, где все напоминало о полном пренебрежении к уюту. -- У нас чемоданное настроение. Мы скоро переезжаем в трехкомнатную квартиру. Так что сейчас самое уютное место -- это кухня. Пожалуйста, проходите, -- сказал Вадим, рукой указав расположение кухни. Инга сняла плащ и пошла следом за хозяином. -- Что же у вас случилось? Расскажите. Вы здесь одна или с семьей? -- Я с мужем и дочкой. У мужа все нормально. Его сюда пригласили, и он счастлив своей наукой.
      -- Это понятно! -- сказал Вадим, ставя на электроплиту темносиний эмалированный чайник. -- Но все дело в том, я не могу найти работу, -продолжала Инга. -- Я юрист и мечтала о карьере прокурора или судьи. Оптовая база, где я сейчас работаю юрисконсультом, для меня только переходный этап. Поскольку нередко приходится представлять интересы базы в суде и арбитраже, меня уже понемногу в городе узнает юридическая общественнсть. К тому же я посещаю городской семинар юрисконсультов. Ведь не секрет, что в правоохранительные органы с улицы никого не берут. Нужно, чтоб тебя знали. И меня уже начали узнавать... Но вот мы переехали в Академгородок. Здесь юристы никому не нужны, а юрфака, где бы можно было преподавать, либо учиться в аспирантуре, тоже нет. Для местных правоохранительных органов я никто, да и там все укомплектовано, как я узнала. Так что мне по специальности ничего не светит. Вот сегодня предложили место в отделе кадров института Гидродинамики. Но я не хочу, я ненавижу это. Если б вы знали, какую карьеру мне сулили, когда я работала в Одессе. И сейчас идти в отдел кадров -- это, как самоубийство. Я туда ни за что не пойду, хотя муж советует. Он меня жалеет. Ведь я каждый день мотаюсь в город. Прошедшую зиму я еле отмучилась, а уже на носу новая зима, и мне страшно. Но клерком, канцелярской крысой я не стану ни за что. Вадим, очевидно, побоявшись, что из покрасневших глаз гостьи снова потекут слезы, сказал решительно: -- И не надо! Человек должен стремиться раскрывать весь свой творческий потенциал. Зарывать его преступно как по отношению к самому себе, так и по отношению к человечеству в целом. А вдруг, например, вы в себе убьете такого юриста, как Кони? -- Вадим улыбнулся. -- Так что я вас понимаю, и я на вашей стороне. К тому же может смогу чем-то помочь. Я, к сожалению, ничего не могу сделать для вас на поприще юриспруденции. У нас, с легкой руки Никиты Сергеевича, юристов вообще не очень жалуют. Я это знаю по своему дяде. А в Городке им и вовсе делать нечего. Но, я думаю, что смогу вовлечь вас в очень интересное дело, которое компенсирует ваши моральные потери сполна. Вадим решительно встал и пошел в комнату к стеллажам. Там он достал несколько книжек разной толщины и скрепленные скрепками листки журнальных статей. Он снова сел за стол напротив гостьи и сказал, вручая ей принесенное:
      -- Вот почитайте эти книжки. Здесь вы узнаете о социологических исследованиях, которые проводятся в Академгородке. Может, вас это заинтересует и вы примкнете к нам, социологам. Сейчас социология объединяет вокруг себя специалистов из разных областей знаний. У нас ведь социологические исследования с тридцатых годов не проводились. Социологии как таковой просто не было. Вот мы, пользуясь свободой, дарованной тем же Никитой Сергеевичем и еще пока не отмененной, пытаемся реанимировать социологию и развивать. Прочитайте это и, если вам будет интересно и появятся идеи, сразу дайте знать.
      -- Можно записать ваш телефон, чтоб позвонить? -- спросила Инга, совершенно растерянная, поскольку ей стыдно было признаться, что она толком и не знает, что такое социология.
      Согласно той информации, которая сохранилась в памяти из университетских лекций, социология -- это учение об общих законах развития общества, что для советской науки означает "исторический материализм". А Вадим говорит о чем-то совершенно ином: о социологических исследованиях, об анкетных опросах. -- Вопервых, как вас зовут? -- спросил дружелюбно улыбнувшись Вадим. -- Меня зовут Инга. -- Инга? Как героиню из фильма "Колдунья"! А может, вы и есть колдунья, да и встретил я вас в лесу, -засмеялся Вадим. -- А телефона у меня пока нет. Так что просто приходите лучше вечерком. Если меня не будет дома, передайте все жене. Да, еще я вам советую пойти на кафедру философии и записаться на курсы по подготовке сдачи кандидатского экзамена. Сейчас как раз там формируются группы на новый учебный год. Это тоже будет вам очень полезно. А чай вы так и не выпили, -сказал Вадим, вставая Из-за стола. Инга встала вслед за ним, и они вышли на улицу. -- Вы где живете? -- спросил Вадим. -- Вон там на Детском проезде. -Что ж отлично, совсем рядом. Желаю успеха и не пропадайте. Я буду ждать ваших сигналов, Инга! -- Большое спасибо, -- сказала она с искренне благодарной улыбкой. -- Вот вы уже и улыбнулись. Отлично! -- сказал весело Вадим и почти бегом помчался вдоль пролеска.
      x x x
      -- Инга, ну зачем ты опять развесила эти картинки, постелила эти салфеточки. Кому нужен этот коврик? -- сказал с порога нервозно Саша, придя с работы. -- Но я люблю уют. Этот коврик я купила в кредит. Ты же сам справку оформлял. Я бегала столко времени отмечаться в очереди. Сейчас они появились в магазине. Он стоит восемьдесят рублей. Мы будем платить всего по пять рублей в месяц полтора года. Зато как стало уютно. -- Но здесь это не принятно. Здесь это называется "мещанством", понимаешь? Здесь это высмеивается. И я не хочу, чтоб над нами смеялись. -- Пусть смеется всякий, кто хочет, но я не могу жить так, как твои ученые мужи и дамы. Посмотрим через несколько лет, какими великими открытиями ваши научные "леди" потрясут мир. А я -- просто мещанка, обычная мещанка, которая хочет, чтоб дома было уютно и красиво. Если им это не нравится, пусть не приходят. Я уже и так устала от их высокомерных реплик. -- Ты всех ненавидишь, и они это вскоре поймут.
      -- Я их ненавижу?! Да как ты можешь так говорить. Я же настроилась на самую искреннюю любовь к ним. Сколько я потратила сил на эти вечеринки, которые устраиваю уже в который раз, чтоб только расположить их. Правда, что-то мне все же удалось. Все твои коллеги сильного пола с нескрываемым удовольствием приходят именно к нам на "чашку чая" и не скрывают того, что им нравится этот "мещанский уют". Но научные дамы это воспринимают как личное оскорбление. А ты стыдишься того, что твоя жена занимается такими пустяками, в то время как они трудятся на поприще науки. И это потому, что ты не считаешь домашнюю работу трудом. Но что бы ни было, я только начала наводить красоту в доме. Если я имею свою квартиру, я буду делать все так, как мне нравится, а не им. У них квартиры не место для отдыха и расслабления, а пункт передышки между работой и очередным походом. Я не желаю так жить. Я лучше не куплю себе туфли, но завтра же пойду и куплю то, что присмотрела для дома. Ну ладно. Мне нужно укладывать спать Анютку, уже поздно. Ужин на столе. Муж и жена, не глядя друг на друга, разошлись -- она в детскую комнату, а он на кухню. Анюта сидела на расстеленной на полу шерстяной шали и играла в кубики. Инга, подавленная незаслуженными упреками мужа, автоматически выполнив необходимый дочке туалет, уложила ее в постель. -- Ну, теперь спи, лапонька, -- нежно произнесла она, поправляя одеяльце и наклонившись, чтоб поцеловать дитя в щеку. Ей показалось, что от ребенка несет жаром. Она бысто положила ей под мышку градусник. Температура была повышенной. Саша, -- громко позвала она. Саша немедленно появился в дверях детской. -- Саша, у Анютки температура. Повидимому, очередная простуда. Завтра вызовем врача, и, я думаю, что в садик она опять не будет ходить несколько дней. Сказав это, она быстро дала ребенку жаропонижающее, напоила малиновым теплым чаем, приговаривая: "Вот мы сейчас поспим, а утром проснемся здоровенькие". Ребенок, уставший от позднего для него времени и повышенной температуры, мгновенно заснул. -- Пойдем, не будем ей мешать спать, -- сказала Инга, выйдя из детской и оставив дверь открытой, чтоб услышать, если ребенок проснется. Они прошли в кухню, где на столе стоял недоеденный мужем остывший ужин. -- Сашенька, -- сказала она ласково, словно забыв о перебранке на тему "мещанства", -- мне нужно завтра на работе быть обязательно. Я не могу так часто оставаться дома. Я всетаки единственный юрисконсульт там, и, когда меня нет на месте, это всеми ощущается. Они меня ценят, хорошо относятся и пытаются идти навстречу, понимая, что я теперь живу так далеко. Но ведь работа есть работа, и никто не может за меня пойти в суд и арбитраж, никто не может за юриста подписывать договоры и прочее. Я чувствую, что растет раздражение... Завтра я должна поехать... -- Но я ничего не могу сделать. Я должен быть в институте. -- Но почему? Ведь у вас же супруги, как правило, в таких случаях работают по очереди. Мне Мария говорила, что у вас нет проблем, когда нужно посидеть дома с больным ребенком. У всех дети, и не по одному, и никто не испытывает таких проблем, как я. И ты бы мог иногда в таких случаях приходить в институт во вторую, так сказать, смену.
      -- Неужели ты не понимаешь разницу. Ты говоришь о ситуации, когда муж и жена оба занимаются наукой и час-то работают в одном институте. Поэтому если утром приходит жена, то все знают, что муж, хоть и дома, но занимается наукой, и наоборот. -- А почему же тебе не поверят, что ты занимаешься наукой, когда ты сидишь дома. -- Но почему я должен красть свое научное время?! Ты мать, и тебя никто не имеет права упрекнуть, если ты сидишь дома по болезни ребенка. Тебе платят побольничному, значит, это все законно. -Мне платят по больничному всего за три дня. А я по неделе сижу дома, да еще почти каждые два месяца. -- Я ничего не могу добавить. Когда я дома с ребенком, я не могу сосредоточиться и ничего не могу сделать. В конце концов, от моей карьеры зависит наше благополучие.
      -- Может, ты и прав, но я тоже еще не поставила точку на своей карьере. Хорошо, я останусь завтра дома, но если мне предложат уволиться, посмотрим, как мы заживем на твои сто пять рэ. -- Не сто пять, а сто тридцать пять рэ. С завтрашнего дня мне уже будут начислять зарплату на тридцать рублей больше. И к тому же я звонил в ВАК и меня вроде бы утвердили... Так что через несколько месяцев я буду, возможно, получать сто семьдесят пять рублей! -- Здорово, -- смягчилась Инга. -- Это здорово. Хорошо иметь богатого мужа, -- лукаво улыбнулась она, поцеловав его в лоб. -- Поздравляю. Да, хочу тебе сказать, что я записалась на курсы по философии для сдачи кандидатского минимума и со следующего понедельника начну два раза в неделю вечерами ходить на лекции. -- А зачем тебе это нужно? По каким наукам ты собираешься писать диссертацию? Разве ты здесь можешь заниматься юридическими науками? -- По каким -- не знаю, но собираюсь и напишу. Саша посмотрел на жену с удивлением. Ее тон показался ему несколько необычным, но думать у него не было времени, и он, завершив ужин, пошел к своему рабочему месту. После трагического разрыва с Линой, у нее здесь не было ни одного человека, с которым она могла бы хоть как-то общаться по своим личным проблемам. С коллегами мужа она, конечно, общалась часто -- на вечеринках и по разным поводам, но все же дружбы ни с кем у нее получалось. У них работа была жизнью, а жизнь работой. А у нее работа была совсем другой и жизнь не могла быть такой, как у них. Их институтская жизнь все стремительней обрастала "правилами и традициями", обусловливающими непрерывные лабораторные "междусобойчики" с вином и закусками прямо в институте после работы. Инга участвовать в них не могла, вопервых, потому что не на кого было оставлять Анюту, а вовторых, потому что там собирались только сослуживцы. Даже редкое присутствие кого-то постороннего, не связанного с ними работой, нарушало это единство трудовой и развлекательной сторон их жизни. Поэтому, если б и было, с кем оставить Анюту, чувство собственного достоинства не позволило б Инге приходить туда, где ничто бы не избавляло ее от тяжкого ощущения своей ненужности, излишности.
      x x x
      Была пятница. В этот день Инга не поехала в город и занималась уборкой квартиры. Она вылизывала каждый уголок, трижды переставляла небольшой набор дешевой мебели в этом любимом ею гнезде. В маленькой одиннадцатиметровой комнатке стояла Анюткина кроватка с сеткой, к стенке был подвешен секретер, состоящий из двух полок, на которых лежали детские книжки, блокноты, цветные карандаши. Когда дверца секретера открывалась, образовывался подвесной столик, за которым Анюта любила рисовать. Под секретером в большом картонном ящике были сложены игрушки. В пятиметровой кухне кроме небольшого холодильника "Саратов" были два шкафчика для посуды и сложенный столкнижка. Когда приходили гости, его выносили в гостиную и раскладывали. В шестнадцатиметровой гостиной стояли диванкровать, секретер мужа, тумбочка с телевизором "Рекорд", самодельный (из досок, прошитых металлическими трубами), на всю стену стеллаж и маленький журнальный столик с двумя легкими креслами "модерн". Эти кресла она купила у соседки Вилены, собирающейся переезжать в трехкомнатную полногабаритную квартиру, предоставленную мужу в связи с защитой им докторской диссертации. Вилена первая из соседок заговорила с Ингой, когда они только переехали в этот дом, и проявляла к Инге искреннюю доброжелательность.
      Инга нежно, как живые существа, мягкой тряпочкой вытерла каждый предмет, вымыла пол, снова застелив его ковриком, и села на диван, чтоб отдохнуть. Поглядывая вокруг, она думала: "Если б мои родители хоть немного пожили в такой квартире. Они никогда не знали, что такое иметь в квартире туалет, а тем более ванную". Сердце сжалось от жалости к родителям, к их бедной жизни. Она глягула на часы и удивилась тому, что уже около пяти. Быстро приведя себя в порядок, она почти бегом помчалась в садик, забирать Анюту. Придя домой, она ее умыла, нарядно переодела, завязала ей огромный белый бант. Затем, вложив в ручки малютки подарок, отвела к Вилене на день рождения ее младшей трехлетней дочки.
      x x x
      Пользуясь редкой возможностью быть вечером свободной, -- Инга, весь день не забывала, что Саша в очередной раз предупредил ее, что придет поздно, ибо в лаборатории они отмечают завершившийся у них семинар с приехавшими из Москвы коллегами, -- она решила с почти мазохистским удовольствием посетить этот "сверхважный междусобойчик". Свободного времени было всего два часа, потому она поехала в институт на автобусе. Поднявшись на второй этаж, она по шуму без труда поняла, где все это происходит, и открыла дверь комнаты.
      Человек двадцать в приподнятом настроении сидели за длинным, растянутым вдоль большой лаборатории столом, составленным из сдвинутых письменных столов. Высокий мужчина стоя произносил тост, и все взгляды были обращены к нему. Ингу никто не заметил.
      -- У нас есть возможность ездить в трамвае, -- услышала Инга, -- но у нас нет такой потребности. У нас есть потребность ездить в автомобиле, но у нас нет такой возможности. У нас есть возможность любить своих жен, но нет такой потребности. У нас есть потребность любить чужих жен, но нет такой возможности. Так выпьем за то, чтоб наши потребности стали нашими возможностями.
      Все захлопали и подняли бокалы. Инга сразу заметила мужа, весело и возбужденно беседовавшего с сидящей рядом с ним хорошенькой кокетливой аспиранткой, которую она уже где-то видела раньше. -- Привет, -- сказала Инга громко, с интонацией, выражающей ее абсолютную уверенность в том, что сидящие за столом только то и делали, что ждали ее здесь. Заметив жену, Саша, неуклюже скрывая растерянность, встал и сказал: -- Проходи, Инга. Садись. Он предпринял попытку выйти Из-за стола, но осуществить ее было трудно: стулья тесно были прижаты друг к другу. -- Ничего, Сашенька, не беспокойся, -- сказала Инга, в мгновенье приняв решение делать вид, что ее ничего не смущает. Все потеснились, и она села у края стола близко от двери. Каждой клеточкой кожи ощущая молчаливый упрек сидящих, особенно женщин, за неуместное вторжение, Инга разыгрывала веселость назло всему.
      -- Как у вас тут все красиво приготовлено, -- говорила она с наигранным восторгом. Стол действительно был отменный. Покрытый белыми листами ватмана и сервированный различными сосудами, которые обычно используют в химических опытах, а также взятыми в институтской столовой тарелками, стаканами и вилками, он являл высшие достижения кулинарного творчества сидящих здесь представительниц прекрасного пола. Побывав за это время уже на многих домашних вечеринках, Инга никогда не видела ничего подобного. Да и сами женщины за этим столом выглядели совсем подругому. От них исходила какая-то нескрываемая чувственная энергия. Здесь они не были ни мамами, ни женами, связанными супругами и детьми, а принадлежали только самим себе и излучали ауру, наполненную флюидами только им понятной взаимосвязи, особые критерии которой, превращают их в нечто целое, самодостаточное.
      Инга каждым своим нервом ощущала "колючую проволку", не дозволяющую ей проникнуть в эту среду, которая отвергала ее не только как некстати явившуюся жену одного из привлекательных мужчин лаборатории, но и как человека из другого, второсортного, мира. Потому что высший сорт -- это только принадлежность к касте сотрудников Академии наук.
      Первые мгновенья участники застолья пытались играть в дружелюбие и говорили что-то приветственное в адрес Инги. Но их хватило ненадолго, и они почти не скрывали, что она испортила им настроение. Самым противным и почти невыносимым было поведение девицы, сидевшей рядом с Сашей. Она цинично, пренебрегая присутствием жены, продолжала кокетничать с ним, строить глазки и непрерывно, как бы невзначай, касалась его плеча. Инга видела, что муж чувствует себя неловко, но, вероятно, ничего не может сделать. Ей хотелось демонстративно встать и хлопнуть дверью. Но она собрала всю свою волю, чтоб разыгрывать веселость и соучаствовать в этом ненавистном празднике. Главное, чего она хотела сейчас, -- это тщательно спрятать ощущение своей униженности и сохранить чувство собственного достоинства. Поэтому, посидев еще немного и сделав какой-то очень приятный комплимент девице, кокетничавшей с Сашей, она сказала с улыбкой: -- Сашенька, я должна забрать Анютку, потому побегу. -Наверное, день рождения еще не кончился, ты могла бы еще побыть здесь, -- с почти нескрываемой неискренностью ответил Саша. -- Да нет, уже прошло два часа, неудобно держать ребенка у чужих людей так поздно, так что я пойду, а ты можешь не торопиться. Помахав кокетливо всем сидящим за столом рукой, она вышла из комнаты.
      x x x
      Состояние оцепенения покинуло ее, когда она увидела счастливую Анюту, играющую со своей подружкой. Всех других гостейдетишек уже не было, и Анюта осталась последней. Дочка радостная, подбежав, уткнулась в ее колени, таким образом выражая восторг встречи с мамой. Подняв Анютку на руки, она крепко прижала ее к себе, нежно целуя разрумяненные щечки. И тут слезы обиды, безысходности сами потекли из глаз. Вилена, которая была старше Инги лет на девять, положив руку ей на плечо, спросила: -- Инга, у тебя неприятности?
      -- Да нет, ничего страшного, -- сказала она, испытывая острую потребность хоть с кемто поделиться своим душевным состоянием. -- Вовочка, -- позвала Вилена старшего сына, юношу лет пятнадцати, -- поиграй с детишками, а я посижу на кухне с Ингой Сергеевной.
      -- Инга пойдем попьем чайку. Завтра суббота, так что ничего страшного, если девочки пойдут спать чуть позже. Проходи, а я сейчас. Вилена прошла в спальню, где, как и у многих, стоял письменный стол, за которым работал муж. -- Так, -- сказала Вилена, вернувшись, -- сейчас нам никто не будет мешать.
      Она поставила на маленький обеденный стол сладости, оставшиеся от детских именин, разлила чай, села напротив Инги и проникновенно сказала: -Ну, что случилось? Я тебя слушаю. -- Да я и сама не знаю, что говорить, -произнесла с опущенной головой Инга, не в силах удерживать снова хлынувшие слезы. -- Понимаешь, Вилена, с того дня, как мы приехали в Городок, в нашей семье все разладилось. Когда я вышла замуж за Сашу, я была уверена, что всегда буду самым главным в его жизни. Но у него кружится голова от этой научной среды, от их образа жизни. Моя профессия юриста, о которой я мечтала с детства, в Городке никому не нужна. Поэтому я чувствую себя в жуткой ситуации. Окружение Саши -- представители технических наук и математики, к гуманитарным наукам они относятся свысока, а здешние гуманитарии юристов вообще терпеть не могут. И я оказалась как бы человеком второго сорта. -- Я тебя понимаю, Инга. Но что же ты намерена делать?
      -- Не знаю, может, вернусь в Одессу. -- Тебе есть куда и к кому возвращаться?
      -- Да нет, в том-то и дело, что мне некуда возвращаться. Я не могу доставить родителям столько страданий. Притом там абсолютно негде жить. -Наберись терпения, я уверена, что твой муж тебя очень любит. Это вся пена пройдет. Сейчас он немного опьянел от этой новизны, романтики, это все пройдет. Я уверена, что у вас все будет прекрасно и ты найдешь себя в Академгородке. А потом... знаешь, что я тебе скажу, никогда нет гарантий, что следующая встреча, следующая любовь принесут счастье. Вообще брак -- это компромисс. И чем больше компромисс, тем он счастливей. Сейчас ты пойдешь на компромисс, уступишь место мужу, а потом он сделает то же самое. Так в семьях, где оба супруга с творческими устремлениями, часто и бывает. Я не думаю, что твой муж тебя предает или изменяет. Нет, просто он окунулся в этот образ жизни, где свои правила. Так что я тебе советую: на семейном поприще наберись терпения, а на творческом -- не сдавайся, не изменяй себе. Тут ты на компромисс не иди, а борись за сохранение себя. Это я тебе говорю на основании личного опыта. -- Спасибо, Вилена, -- сказала Инга соседке и, взяв Анюту на руки, пошла домой. Она открыла дверь, и ее любимая отдельная квартирка, которую она, как могла, при ограниченных деньгах каждый день все более украшала, словно приняла ее в свои объятия, излучая тепло и любовь. Положив дочурку спать, она улеглась в теплую ванну. Выйдя из нее совсем успокоенной, она постелила развернутый диванкровать и, обняв его во всю ширину распростертых рук, закрыла глаза. x x x
      Инга нажала кнопку звонка и маленькая, с простоватым лицом женщина открыла ей дверь. -- Здавствуйте, а можно Вадима. -- Здравствуйте, вы Инга? -- Да. -- Я жена Вадима, Настя. Его нет дома, но вы можете все ему передать в устной или письменной форме. Он мне говорил о вас. -- Спасибо. Можно листок бумаги, пожалуйста? -- Конечно, конечно, -- засуетилась Настя. -Проходите вот сюда. Она предложила Инге сесть и дала листок бумаги и ручку. Инга быстро написала: "Уважаемый Вадим. Большое спасибо за книжки. Я их прочитала с огромным интересом, и у меня появились некоторые идеи. В пятницу я в город не еду и смогу с вами и вашими коллегами встретиться в любое время до 6ти часов вечера. (После мне нужно идти в садик за дочкой.) С уважением, Инга". Сложив листок, Инга на его обороте написала свой адрес и отдала его Насте. -- Большое спасибо. До свиданья, -- сказа Инга, направляясь к двери. -- Может, чайку попьете? -- Нет, спасибо. Мне нужно дочку купать. А завтра рано на работу. Я ведь в городе работаю. -- Да, мне Вадим говорил. Я вам сочувствую. Но все образуется. Заходите, если что. -- Большое спасибо, -сказала еще раз Инга и вышла.
      Оказавшись на улице, она почувствовала, что у нее окрепла почва под ногами, что пришел конец ее одиночеству в Академгородке.
      x x x
      Стоял один из типичных солнечноморозных дней. Инга зашла в институт и вся наполнилась каким-то ликованием от той атмосферы, которая здесь царила. Огромные окна, отражаясь в блестящей пластиковой серого цвета плитке полов, словно приумножали здесь количество света и воздуха. Громко звучала по радио музыка и голос диктора, руководившего производственной гимнастикой.
      "Каким же нужно быть счастливым, чтоб здесь работать", -- подумала Инга, поднимаясь на второй этаж. Она быстро нашла указанную Вадимом комнату и робко приоткрыла дверь. Вадим тут же встал и пригласил ее зайти. Он помог ей раздеться и указал на стул у его стола, стоящий напротив его стула. -Инга, ты знаешь, что такое социологическое счастье? -- сказа он весело, энергично, как только уселся напротив гостьи. -- Не знаешь. Сейчас я тебе объясню. Социологическое счастье -- это, когда то, над чем мы бьемся, окажется кем-то из "официоза" принятым всерьез. Так вот такое чудо случилось, и наконец категория "свободное время" попала в офицальные документы. Это значит, что мы занимаемся не "ничем", а чем-то реальным, на что могут выделяться средства и к чему можно прислушаться. Но это так, предисловие, чтоб тебя более глубоко ввести в курс дела. Ну теперь рассказывай, какие идеи тебя посетили при знакомстве с нашими работами.
      -- Признаюсь, что я никогда не думала, что возможна такая стыковка правовых исследований с социологическими. Я удивилась, какие интересные выводы рождаются сами собой. Например, вы в общем бюджете времени людей выделили категории "внерабочее время" и "свободное время". Это позволило вам проанализировать, как же расходуют трудящиеся нашей страны время, которое остается за минусом рабочего времени. И на конкретных цифрах вы показали, что работающая семейная женщина, например, после работы фактически выполняет вторую, еще более тяжелую смену, связанную с уходом за семьей и детьми. Плюс ко всему, затраты сил и времени на стояние в очередях, на транспорт с работы и на работу. В нашем законодательстве весь бюджет времени "трудящихся" делится только на "рабочее время" и "время отдыха". А у этой замордованной женщины "на отдых" порой нет и получаса. Если исходить из того, что и труд на работе, и труд в быту -- общественнополезный, то, значит, что работающая несемейная женщина и работающая семейная женщина с детьми при прочих равных параметрах фактически оказываются в совершенно неравных условиях.