Она почти бегом перешла дорогу и, войдя в гостиницу быстро направилась к лифту. "Надо бы с кемто встретиться, поговорить, -- подумала она. -- Я сегодня не переживу одиночества. Может, позвонить Ирине? Но она, вероятно, пригласит в гости, а как я буду возвращаться одна поздно, когда в Москве так страшно теперь? Да и хочется ли мне с кем-то говорить сегодня? Нет, но и одной быть жутко...". Думая об этом, она негодовала на задержку лифта, напряженно следя за табло. В это время кто-то слегка тронул ее за локоть. Еще не глядя, она всеми своими натянутыми нервами почувствовала, кто это, но тут же отвергла догадку, как совершенно нереальную. -- Вы давно здесь, Инга Сергеевна? -- зазвучал проникновенный голос Остангова. -- Ой, здравствуйте, Кирилл Всеволодович! -- ответила она, повернувшись.
      В этот миг подошел лифт, и они вошли туда вместе с другими обитателями гостиницы. -- Вы давно в Москве? -- повторил в лифте свой вопрос академик. -- В общем-то почти неделю.
      -- А я... вот прилетел сегодня утром, простите, мой этаж, -- сказал он, глянув на раздвинувшиеся в этот момент дверцы, и тут же влекомый инерцией исчез за дверью уже мчавшегося вверх лифта. Зайдя в свой номер, Инга Сергеевна сняла верхнюю одежду, включила телевизор, чтоб узнать подробности происходящего. Но как только она расположилась на диване, раздался звонок телефона. -- Инга Сергеевна, это говорит Остангов, -- услашала она, подняв трубку. -- Если вы не заняты сегодня вечером и если вы позволите, я бы хотел пригласить вас поужинать со мной здесь в гостинице, в ресторане внизу. -Спасибо, Кирилл Всеволодович... -- Если вы не возражаете, я вас буду ждать у входа ровно в семь часов. -- Хорошо, Кирилл Всеволодович, спасибо, я буду ровно в семь внизу, -- ответила Инга Сергеевна, не узнавая сама своего голоса от волнения.
      -- Благодарю вас, до встречи, -- сказал он и положил трубку. Когда разговор был окончен и Инга Сергеевна осознала все, что произошло, ее охватили сомнения: "Что это я затеяла? Сейчас, в такое время? Что будет? Разве не ясно, что это не простое приглашение поужинать? -- терзала она себя вопросами, на которые не могла дать ответов. -- Разве он не дает мне понять, что предпринимает попытку ухаживать за мной? Но ведь сегодня он может воспринять это как мое согласие? Но кто я тогда? Разве я хочу этого? Разве я имею право? Да и зачем? Да и куда мне все это. Мне ничего не нужно, кроме моей семьи. Так зачем я согласилась?"
      Но деваться было некуда, перезвонить, отказаться не хватило смелости, да и боялась оказаться глупой в глазах человека, перед которым все преклонялись. "Сколько бы мужчин и женщин сочли за честь просто посидеть с ним за одним столом...", -- заключила она мысленно в самооправдание и начала собираться. x x x
      Выйдя из лифта, она сразу же увидела ожидавшего ее у двери ресторана Кирилла Всеволодовича.
      -- Еще раз добрый вечер! -- сказал он с улыбкой целуя ей руку. Когда они сели напротив другу друга за небольшой столик, отгороженный от соседнего красивым деревянным ажурным барьером, под воздействием заботливого внимания к ней академика Инга Сергеевна почувствовала себя маленькой девочкой, находящейся во власти доброго всемогущего покровителя, и ей стало хорошо и комфортно. Тут же подошел официант и, сказав, что все, что записано в меню, отсутствует, предложил очень дорогое рыбное ассорти из деликатесных рыб с черной и красной икрой и, как он сказал, "кооперативную", а потому очень дорогую свинину с картофелем. Кирилл Всеволодович еще заказал бутылку вина, две бутылки минеральной воды и кофе с мороженым. -- Вы чем-то огорчены сегодня? Я спрашиваю потому, что вы необычно бледны, -- сказал участливо Остангов, когда официант отошел. -- Я просто устала немного, Кирилл Всеволодович, -- ответила она с неуверенностью в голосе. -- А вам известны подробности о событиях в Москве сегодня? -- спросила она в несвойственной ей манере -- както пошкольному, как учителя? -- Кажется, все обошлось. Никаких эксцессов не произошло. В это время подошел официант, поставил красиво украшенное большое блюдо с рыбным ассорти, открыл бутылку вина, наполнил бокалы и, почтительно улыбнувшись Инге Сергеевне, деловито удалился. -Итак, за что же мы с вами выпьем? -- спросил Остангов, обращаясь к ней нежно, -- за презумпцию истины? Она улыбнулась в ответ и, чокнувшись с Останговым, пригубила вино. -- Должен отметить, -- сказал Остангов, сделав глоток и поставив бокал, -- что ваше выступление на семинаре произвело впечатление, и я бы посоветовал вам эти мысли опубликовать.
      Предложив Инге Сергеевне рыбные деликатесы, он затем наполнил ими свою тарелку и начал красиво и элегантно есть. -- Безусловно, -- продолжал Остангов, -- проблема ответственности сегодня -- одна из насущнейших. Меня она волнует, в частности, в связи с судьбой нашей науки и неиспользованием нашего огромного научного потенциала, который постепенно переправляется на Запад. Что же нас ждет в будущем? Нам потомки не простят, если мы развалим это уникальное явление, каковым всегда была Российская Академия наук. -Остангов как-то грустно поджал губы, положил вилку в тарелку, опустил руки на колени и, устремив взгляд куда-то вдаль, сказал: -- Я вспоминаю, в шестидесятых годах в одном из своих выступлений Аганбегян сказал в общем-то известную вещь, но над которой мы просто не задумывались, и потому в его устах это прозвучало впечатляюще.
      Суть его вывода состояла в том, что молодые ученые в Академии наук -одна из самых низкооплачиваемых категорий специалистов высшей квалификации в нашей стране. То есть выпускник любого вуза, идущий на промышленное предприятие и в другие сферы народного хозяйства, начальную зарплату имеет в полторадва раза выше, чем сто пять рублей молодого ученого Академии наук. И все же самые талантливые, самые лучшие выпускники самых лучших вузов при распределении на работу выбирали Академию наук. А сейчас мы не можем не констатировать массовые отъезды на Запад наших ученых на любых, порой весьма кабальных условиях, если речь идет о контрактах. А в случае эмиграции многим вообще грозит опасность не найти работу в своей любимой науке, ради которой они жертвовали многим в самые лучшие, самые производительные годы своей жизни и в которой они немало преуспели. Но там им приходится сталкиваться с такой конкуренцией, о которой они часто не подозревают, живя здесь и идеализируя Запад. Особенно эмигранты. Ведь для многих из них эмиграция -это вообще первый выезд за границу. И вот это неведение влечет их надеждой, которая не всегда оправдывается.
      Инга Сергеевна слушала академика, ища в его словах ответы на вопросы, мучавшие ее в связи с отъездом детей. Она видела, что Остангов немного расслабился и испытывает необходимость неофициально высказаться после совещания, которое, очевидно, не принесло ему удовлетворения. -- В принципе, переезды, смена места жительства, -- продолжал академик, не изменив своей позы, -- работа по контракту -- все это вещи нормальные и естественные для всего мира. Но ни для кого это не бывает так болезненно, как для людей нашей страны. Наша система жизни существенно отличается от таковой всего остального мира. И именно поэтому для нашего человека вписаться в другую культуру, этику -- процесс очень сложный, а порой и мучительный. Я наблюдал это на примере немалого числа моих бывших коллег и учеников, с которыми встречался за границей. Среди них есть и весьма благополучно устроившиеся ученые, и неудачники. И когда я смотрю на все это, мне жаль и нашу страну, и их. Страна беднеет духовно и интеллектуально, но и они что-то там теряют неуловимое и в то же время весьма очевидное... От этих слов, вызвавших у нее чувство страдания и укор за отъезд детей, Инга Сергеевна почувствовала удушье и захлебнулась глотком минеральной воды, которую отпила из бокала для самоуспокоения. Чтоб справиться с неловкостью, она открыла сумочку и вынула носовой платочек, вместе с которым оттуда на пол выпала Катюшкина фотография, которую она подарила дедушке и бабушке за день до отъезда. Остангов с ловкостью спортсмена поднял фотографию, с которой на него смотрело прелестное трехлетнее существо, озорно обнимающее двух огромных кукол у Макдональдса в Москве. -- Это ваша дочка? -- спросил Остангов, возвращая Инге Сергеевне фото. -- Нет... внучка... Кирилл Всеволодович, ничего не сказав, откинулся на спинку стула и, слегка наклонив голову, остановил продолжительный взгляд на лице своей собеседницы, затем спросил как-то тихо, вполголоса: -- Она живет с вами? -- Нет, -- ответила Инга Сергеевна и, вспомнив, как далеко теперь от нее Катюшка, вдруг, к своему стыду, расплакалась.
      -- Кирилл Всеволодович, извините, -- взмолилась она, утирая глаза. -- У меня сегодня был тяжелый день, и я недомогаю. Остангов, сохраняя полное спокойствие, поотечески тепло и нежно сказал: -- Вопервых, после вина нужно поесть, иначе у вас будет кружиться голова. Вовторых, в таких случаях необходимо немного побыть на воздухе. Поэтому я предлагаю вам поесть, а потом мы с вами прогуляемся. Но Инга Сергеевна ничего не стала есть и встала Из-за стола. Остангов тоже встал, прошел с ней к лифту и сказал, нежно заглядывая в глаза: -- Итак, я вас жду здесь же через пятнадцать минуть. Я полагаю, что вам нужно одеться, на улице довольно прохладно. Инга Сергеевна, ничего не соображая от стыда за свои слезы, отдалась во власть событиям и, автоматически надев полушубок, спустилась на лифте в холл. Остангов уже ждал ее. Как только они вышли из гостиницы, Кирилл Всеволодович взял ее под руку и, не сказав ни слова, повел к парку Горького. Они гуляли около часу, не проронив ни слова, находясь в атмосфере волшебной ауры, подобно той, что была тогда в машине после семинара, и боясь нарушить, разомкнуть какие-то связующие их неведомые и в то же время остро ощущаемые нити. Когда после прогулки они подошли к крыльцу гостиницы, Остангов сказал: -- Я уверен, что вам стало легче. Сейчас вам необходимо поспать. Завтра я улетаю на три недели в Европу и, к сожалению, не смогу вам утром позвонить. Но я уверен, что все образуется. -- Он поцеловал ее руку, проводил к лифту, а сам подошел к столам администраторов гостиницы. Находясь во власти какого-то дурмана, Инга Сергеевна вошла в номер. Закрыв глаза и не сняв полушубка, она несколько минут сидела неподвижно. Потом ей показалось, что в комнате очень душно, и она открыла окно. Облокотившись на подоконник, она с четырнадцатого этажа пыталась разглядеть улицу. Часы показывали чуть более десяти вечера. На этом обычно оживленном перекрестке почти не видно было людей. Смена времен года, как естественная основа для упорядочения жизни, ее движения и развития, в основе своей всегда несет оптимизм и стабильность. Сейчас во всем -- и в настроении людей, и в общественной жизни, и в самой природе, казалось, наступило какое-то бессезонье , влекущее нарушение логики вещей, связи времен и даже необходимых проявлений природы. И потому за окном ни распустившейся листвы, ни теплого, располагающего к лиризму весеннего ветра, ни влюбленных пар не было видно. Было безлюдье, пронизывающий ветер с дождем, голые унылые деревья и аура человеческой тревоги. x x x
      На улице стояло бессезонье, когда Инга Сергеевна с мужем спустились с трапа самолета в Новосибирске. Несмотря на начало апреля, шел мокрый снег и было ветрено и промозгло. Огромная очередь на такси отпугивала перспективой долгого стояния. Александр Дмитриевич обошел все стоявшие вокруг служебные машины в поисках кого-то из Академгородка, чтоб уехать побыстрее, но никого не нашел. Инга Сергеевна стояла замерзшая и подавленная. Прошло более часа, когда наконец им удалось уговорить какого-то частника отвезти их в Академгорок. В машине было холодно, грязно и пахло бензином. Когда они приехали наконец домой, Инга Сергеевна была совершенно замерзшей у нее страшно болела голова. В их квартире, несмотря на то что Анюта уехала несколько лет назад, все свидетельствовало о том, что истинное место жительства дочери и ее семьи именно здесь. Здесь Анютина комната, обставленная по ее вкусу, много ее любимых вещей, фотографий и т. п. Потому сейчас, когда Инга Сергеевна с мужем зашли домой, им казалось, что все смотрит на них с укором и тоской. Все в их уютной богатой (по советским меркам) квартире показалось поблекшим и угасшим. Супруги быстро выпили кофе, переоделись и решили, несмотря на бессонную ночь, пойти на работу. Они уже были одеты и собрались закрывать дверь, когда раздался телефонный звонок. -Кто это еще так рано?! -- сказала раздраженно Инга Сергеевна. Она нехотя подняла трубку и, не веря ушам своим, услышала голос дочери. -- Мамочка, это я. -- Анюта, родная, милая, ну рассказывай, как вы там. -- У нас все очень хорошо. Профессор Флеминг нас ждал. Он оказывается сообщил это в последнем факсе, который до нас почему-то не дошел. Нас хорошо встретили. Несколько дней будем у Платоновых, с которыми нас познакомил Флеминг. -- А кто это? -спросила Инга Сергеевна. -- А это Платоновы из Городка. Ты их наверняка знаешь. Профессор Платонов тоже в университете работает по контракту. Он, естественно, на другом факультете, но Флеминг узнал, что он из Новосибирска и попросил его нам помочь. Все нормально. Игорь приступил к работе и очень доволен. Мамочка, мы так скучаем. Невозможно представить, что вы так далеко... Как вы там? Как чувствуешь себя? -- Доченька, мы счастливы, что у вас все хорошо. О нас не думай, у нас все нормально. -- Мамочка, мне неудобно дольше говорить, мы звоним из квартиры Платоновых. Целуем вас. Очень вас любим. Как только Инга Сергеевна пришла на работу, ей позвонила Лина. -- Ингушка, я тебе звонила, мне сказали, что ты в коротком отпуске в Москве. Ты -- молодец! Ты всегда умеешь все сочетать в жизни -- и работу и развлечения. Уж ты набегалась небось по театрам. -- Ну, как твои дела? -спросила устало Инга Сергеевна, перебив подругу. -- Все так же. Мой благоверный, судя по всему, совсем чокнулся. Переселился в свой кабинет, поставил туда большое зеркало, чтоб по утрам делать аэробику под музыку. И очень часто звонит в Штаты. Все время бегает, суетится и здоров как бык. Его мама еще смолоду мне внушила, что у него сердце больное, и всю жизнь я тряслась над ним. У нас все годы был культ его здоровья: то ему нельзя, то ему можно. А теперь он весь из себя двадцатилетний юноша. Готовится во всю к приезду своей пассии. Детям мы еще ничего не сказали, он сам попросил меня об этом. -- А ты как? -- Я? Да что я? Я сама не знаю, что делать, наверное, сойду с ума. Представляешь, все это видеть в одной квартире. Если б я могла куда-то съехать. -- Линочка, ну чем я могу тебе помочь? -- Да, чем мне поможешь... Спасибо тебе, за то уже, что у меня есть, кому душу излить. Извини, что я звоню тебе на работу, но я не хочу, чтоб твой Саша догадался, пока, во всяком случае. Пусть лучше пока об этом не знает никто, мне так легче. Ну пока. Инга Сергеевна положила трубку и тут же пригласила свою коллегу Асю Маратовну, которую она оставляла обычно своим заместителем в секторе, когда уезжала в отпуск, либо в командировку.
      -- Здравствуйте, Инга Сергеевна! -- сказала Ася Маратовна. -- А у нас грядут грандиозные новости! Нам предложено участвовать в комплексной межинститутской программе, которую по слухам, будет возглавлять академик Остангов. Представляете! Ведь это так престижно. -- А чья это инициатива? -спросила Инга Сергеевна.
      -- Дирекция нашего института представила проект участия института в этой программе, и согласно проекту будет задействовано два сектора института, в том числе наш. -- Хорошо, спасибо, Ася Маратовна, -- сказала Инга Сергеевна и, как только они с Асей Маратовной вышли из кабинета, она направилась к директору. -- Привет, Инга Сергеевна, -- Чайковский вышел Из-за стола протягивая ей руку. -- Как отдохнули? -- Хорошо, спасибо. Это верно, что наш сектор будет участвовать в комплексной программе? -- Пока это только проект, -- перебил директор, сразу поняв, о чем она ведет речь, -но, надеюсь, вполне реальный. В любом случае готовь хороший доклад на ученый совет. О'кей? Инга, -- сказал Чайковский, перейдя на неформальный тон, -тебе придется поехать на совещание в Звенигород в конце апреля. Я, к сожалению, поехать не смогу, совсем замотался. Там сможешь доложить основную концепцию своего проекта. x x x
      Когда, спустя дней десять, Инга Сергеевна с Белорусского вокзала отправилась в сторону Звенигорода, очарование подмосковной, уже вовсю наряженной весной природы, наполнило ее радостью, оптимизмом и в то же время грустью. "Если б Анюта была здесь, она бы поехала со мной. Но кто знает, -думала она, глядя в окно вагона, -- может быть, в нашей семье сейчас наступило новое прекрасное качество жизни. В стране все же, несмотря ни на что, расширяются горизонты возможного. Анюта поживет в Штатах, мы будем к ней ездить, они приедут в отпуск сюда. Так живет весь цивилизованный мир". Эти оптимистические мысли и надежды на фоне все ярче освещающейся к полудню лучами солнца прекрасной природы, привели ее впервые с момента отъезда дочери в состояние покоя. Электричка прибыла в Звенигород вовремя, и она, наслаждаясь ароматами весны, направилась к зданию пансионата, где должно было проходить совещание. Предназначенная для двоих комната пансионата, куда ее поселили одну, была чистой уютной, с большим окном, выходящим в роскошный лес. Просмотрев программу совещания, которую ей выдали в оргкомитете, она сочла ее очень интересной и полезной. Затем немного отдохнув в кресле, она решила спуститься вниз, чтоб прогуляться по лесу и когонибудь встретить, чтобы узнать подробности об участниках и о месте расположения конференцзала, где согласно программе, совещание должно было начаться завтра в десять часов утра. Солнце уже клонилось к закату, когда она, никого не найдя в холле, вышла на улицу и встретила одного из членов оргкомитета, который нервно поглядывал на часы. -- Вы куда, Инга Сергеевна? Если ужинать, то в семь вечера в столовой. -- Нет, нет, я просто хочу прогуляться. Подмосковная природа действует на меня как-то особо и, пока еще не стемнело, хочу посмотреть эти места. Все участники уже прибыли? -- В основном все. То есть "высокие" москвичи еще не приехали, но они будут обязательно либо сегодня к ночи, либо завтра утром. А сейчас мы ждем академика Остангова. Он вчера прилетел из Парижа, и мы его "арестовали" на наше совещание. Правда, он обещал быть очень недолго, но все равно мы рады. Ведь сам факт его присутствия -- уже подарок. -- Желаю успеха, -- только и смогла произнести Инга Сергеевна, быстро удалившись, чтоб скрыть волнение. Когда она прошла к аллее, освещенной прощающимся до утра солнцем, то самое волшебное "покрывало", которое периодически невесть откуда появлялось и окутывало ее всю с того вечера, когда ее проводил Остангов после семинара в институте, вновь словно запеленало ее всю, сковывая в движениях. Она сейчас, в мельчайших подробностях вспоминая их последнюю встречу в гостинице, вся съежилась от неловкости за свои слезы в ресторане, беспомощность и глупое, несолидное поведение, и ей показалось, что она не будет знать, как вести себя, если встретит сейчас Остангова. Поэтому она решила быстро вернуться в свою комнату. Подойдя к подъезду, она не увидела уже члена оргкомитета, поджидающего академика и, быстро зашла в подоспевший лифт. В комнате, сев в кресло у окна, она молча размышляла: "Неужели за эти мгновенья успел прибыть Остангов? А может быть, Кирилл Всеволодович изменил свои планы и не приедет сюда?" От этих мыслей ей стало тоскливо и одиноко. Она снова вспомнила ту прогулку. Он нежно держал ее за локоть, не произнося ни слова и сообщая в то же время именно то, что ждет женщина от мужчины в минуты ее слабости и незащищенности. "Наверное именно в том, что явил Остангов в тот вечер, и есть та самая мужская сила, которая необходима современной женщине! -размышляла Инга Сергеевна. -- Так, может, мне выпало особое счастье прикоснуться к этому, столь редкому сейчас качеству отношения мужчины к женщине?! -- От этого "открытия" она почувствовала какой-то прилив энергии и желание увидеть Остангова. -- Что это со мной, я с ума сошла, -- подумала она в страшном волнении. -- О чем я думаю? Любовь? Верующие бы сказали "грех попутал". Уже внучка -- почти барышня!"
      Но самобичевание не принесло успеха, и ничего, кроме желания оказаться рядом с этим человеком, ощущать тепло его рук, его глаз, она не желала сейчас. "С ума схожу, иль восхожу к высокой степени безумства". -- Какая, однако, гениальная точность! Великая все же поэтесса Ахмадулина", -подумала она. Решив, что за ужином она встретит Кирилла Всеволодовича, Инга Сергеевна освежила лицо, надела наиболее идущий ей к лицу черный брючный костюм с розовой блузкой, черные кожаные полуботинки на высоком толстом каблуке и в волнении вошла в кафестоловую пансионата.
      К ее удивлению, за столиками неуютного большого и холодного помещения, напоминающего обычную столовую, сидело несколько незнакомых человек. Выпив чашку невкусного чая, она вернулась в свою комнату, при вечернем тусклом свете казавшуюся мрачной и неуютной. Она подошла к окну, упирающемуся в верхушки деревьев. Небо было звездное и казалось соединяющимся за деревьями с морем. Она вспомнила сейчас, как они с Линой и Нонной перед окончанием школы сидели в Одессе на Приморском бульваре в такой же прекрасный весенний вечер и, вглядываясь в ту полосу, где небо сливается с морем, пытались разглядеть в морской дали Алые паруса... x x x
      Утреннее весеннее солнце разбудило ее рано, и она, не торопясь, еще раз просмотрела программу и определила примерное место в ней, где ей следует попросить слово для выступления, поскольку заявку для включения ее доклада в программу она выслать не успела. За пятнадцать минут до начала она спустилась в конференцзал, размер и уют которого казались неуместными при удивительно малом количестве людей его наполнявших.
      Пожалев о своем приезде, Инга Сергеевна села на крайнее место первого ряда. К десяти часам народу в зале прибавилось ненамного, и в соответствии с веяними перестройки на сцену, в президиум, вышло не огромное количество "заслуженных" людей, как бывало ранее, а несколько человек, среди которых Инга Сергеевна сразу увидела Остангова. Перед открытием совещания Василий Иванович (член оргкомитета, которого она встретила первым вчера) объявил, что в связи с большими "накладками" многие не смогли приехать, потому вместо двух дней совещание будет проходить один день, и для тех, кто не сможет обменять билеты, с завтрашнего дня в Москве забронирована академическая гостиница на весь оставшийся период, предназначенный ранее для совещания. Затем встал Остангов, который, сказав о значимости проблемы, открыл совещание. Когда он садился, привычно для председательствующего озирая зал, Инга Сергеевна тут же увидела, что он заметил ее. Охватившее ее вчера желание снова овладело ею, и она стала с нетерпением ждать перерыва в надежде пересечься с Кириллом Всеволодовичем. Вспомнив о предполагаемом приобщении ее сектора к программе, возглавляемой Останговым, она решила, что у нее будет подходящий повод подойти к нему. Между тем совещание проходило мимо ее сознания, реализуясь в сменявших друг друга неинтересных докладчиках "из третьего состава", который прислали вместо себя те, ради которых Инга Сергеевна сюда приехала. Чтоб не растерять и эту жидкую публику, президиум, вопреки правилам, не торопился объявлять после двух часов работы перерыв. Желая как-то занять себя, Инга Сергеевна в красивом блокнотике, который был ей, как и всем участникамм, выдан оргкомитетом, что-то чертила ручкой. Но волнение проявлялось в нарастающем жаре в лице, на которое, как ей казалось, все время был устремлен взгляд Остангова. Через какоето время она подняла голову от блокнота и, не веря себе, не обнаружила Кирилла Всеволодовича в президиуме. Инга Сергеевна ринулась к двери и тут, преграждая путь, к ней подошел Василий Иванович. -- Инга Сергеевна, когда вы намерены выступить? -Извините, -- ответила она, еле сдерживая раздражение Из-за вынужденной остановки, -- я себя неважно чувствую, к тому же по нашей тематике почти все эксперты отсутствуют, потому мое выступление теряет смысл. -- Ну что ж, -сказал Василий Иванович с пониманием. -- Может, вы и правы. Мы приложили столько усилий для подготовки этого совещания! Но сейчас всех волнует одно: как добывать деньги. Грядет самофинансирование в науке, и нас ждут нелучшие времена. Очень жаль, Инга Сергеевна, хотел вас послушать. -- Ничего, ничего, еще не вечер, ответила она дружелюбно. -- А что Остангов? Уже уехал? -- Да, он очень торопился. Мы и так ему благодарны. Он -- единственный из сильных мира науки снизошел. Вообще, я не перестаю удивляться его интеллигентности и уважению к людям. Это у него в крови. К сожалению, это уже стало музейной редкостью у нас. Ей доставлял удовольствие разговор об Остангове, и хотелось его продолжить, но тут по радио объявили, что Василий Иванович приглашается в оргкомитет, и он быстро удалился. На следующий день утром, прибыв в Москву, Инга Сергеевна быстро устроилась в гостиницу и решила отправиться в ВАК, чтоб узнать, как дела с ее утверждением. С момента защиты прошло уже достаточно времени, чтобы по нынешним правилам можно было ожидать ответа. В ВАКе ответили, что ее утвердили неделю назад и открытка с сообщением об этом отправлена по домашнему адресу. Она шла пешком по центральным улицам Москвы, освещенным весенним солнцем, и ей казалось, что все поздравляют и разделяют с ней ее праздник. Тут же она позвонила в сектор Ирине, чтоб пригласить всю их "девичью" группу в кафе "Паланга" по поводу утверждения.
      Но, к ее огорчению, секретарь ответила, что они все проводят где-то недалеко от Москвы социологический опрос и будут только на следующей неделе. Ей стало грустно, что никого из тех, с кем бы она хотела разделить праздник, нет сейчас с ней. Пойти в театр, как она раньше всегда любила, теперь не хотелось, да и все пугали, что в Москве ночью сейчас возвращаться одной страшно. Погуляв немного по улице Горького, она вернулась в гостиницу с намерением перекусить в буфете. По дороге она купила несколько новых газет, зазывающих интригующими названиями статей. Газеты сообщали все новые факты разоблачений злоупотребления властью, финансами, служебным положением известных и неизвестных людей, что, однако, вопреки обычному, не вызывало у нее интереса сейчас, и все затмевали воспоминания о семейных праздниках по любому скольконибудь важному событию. "Была бы здесь Анюта, вот бы мы с ней гульнули сейчас, -- подумала она, вспомнив любимое слово дочери "гульнули". -- "Все смешалось в доме Облонских", -- почему-то вдруг вырвались сами по себе слова, из "Анны Карениной". В минуту ею овладело отчаяние от ощущения клубка взаимоисключающих событий и ситуаций, в которых она оказалась сейчас вопреки постоянной ее устремленности к ясности и "правильности" в жизни и согласию с самой собой. Когда раздался телефонный звонок, она и не собиралась поднимать трубку, решив, что это соседу по смежной комнате. Но звонок тут же повторился. Она равнодушно произнесла: "Алло?" -- Инга Сергеевна, добрый вечер! -- говорил Остангов. -- Если я правильно понял, вы, как и следовало ожидать, не смогли вылететь сегодня и потому грустите от потери времени. Я не ошибся? -- Вы почти правы, Кирилл Всеволодович, -произнесла она, с трудом скрывая волнение. -- А вы? -- А я улетаю завтра утром. Полагаю, что мы можем продолжить разговор за ужином. Я только что пришел и не смог предварительно заказать столик. Но думаю, что трудностей у нас не возникнет. Если вы не возражаете, то нужно ли вам время для подготовки? -- Да в общем-то минут пятнадцать, -- ответила Инга Сергеевна, чувствуя что сердце у нее сжимается от счастья. -- Прекрасно, тогда в восемь я вас жду у входа. Когда она спустилась в лифте, Остангов уже постукивал в закрытую дверь ресторана. Увидев Ингу Сергеевну, он слегка смутился неизвестно отчего и, поцеловав ей руку, сказал: -- Почемуто дверь заперта, хотя судя по всему ресторан работает. В это время дверь отворилась, и оттуда вышла вся сверкая блестками сногсшибательно красивая, во всем узнаваемая "интердевочка" и, не глядя ни на кого, нервно подошла к телефонуавтомату, стоявшему в холле. Остангов, слегка прикоснувшись к локтю Инги Сергеевны, предложил ей пройти в открывшуюся дверь зала ресторана, за которой были видны пустые столики. Но в это время с обезображенным от злости лицом огромный детина в лиловом костюме пренебрежительно отстранил седовласого академика, заявляя, что в ресторане свободных мест нет. Остангов оцепенел от растерянности, когда тут же надменно возвращающуюся и задевшую его плечом проститутку почтительно пропустили в зал. Инге Сергеевне показалось, что Остангов стал ниже ростом и мгновенно постарел лет на десять. -- Кирилл Всеволодович, прошу вас, не огорчайтесь, -- сказала она ласково, даже пожалев его -- этого почтенного человека, присутствие которого во многих академиях мира за честь почитали многие умы современности, теперь растерявшегося, как ребенок, от наглой вседозволенности подонков. -- Я вообще-то не голодна, можно просто прогуляться, ведь сегодня дивная погода! -- Это неплохая идея! -- оживился академик найденному выходу из сконфузившей его ситуации. -- Вы захватите свою верхнюю одежду и заходите ко мне. Я живу на десятом этаже. У меня есть гостинцы из Франции и маленький кипятильник -мой неизменный спутник во всех командировках в Москву. Так что мы сможем выпить кофе, а затем погулять. Когда через несколько минут Инга Сергеевна подходила к номеру Остангова, она обратила внимание на открытую дверь большого люкса, расположенного напротив. На красивой, под старину мебели сидели мужчины кавказской национальности, явно неакадемического вида и за инкрустированными столиками, заставленными бутылками и снедью, о чем-то громко говорили и хохотали. Завидев женщину, они в голос завопили:
      -- Эй, красавица, заходы, гостем будэшь, заходы!
      Инга Сергеевна быстро постучала и вошла в скромный одноместный номер академика. -- Прошу вас, садитесь, Инга Сергеевна, -- указал Кирилл Всеволодович на кресло возле маленького письменного стола у окна, на котором лежали коробки и коробочки шоколадных конфет похожие по красоте оформления на бижутерию. Затем он достал из дорожной сумки золотистую коробку, в которой был подарочной набор, состоящий из французского коньяка и двух красивых бокалов. Разложив все это на письменном столе, который накрыл свежим гостиничным льняным полотенцем, Кирилл Всеволодович налил ей и себе немного коньяка и предложил выпить за весну. Сделав несколько глотков крепкого напитка на голодный желудок, она сразу же ощутила действие алкоголя. У нее слегка закружилась голова, и под воздействием восторженных, теплых взглядов Остангова она почувствовала себя снова маленькой девочкой, защищенной и окруженной заботой.