Глава 16

Когда я на следующий день пришел с работы, Энн встретила меня прямо у двери. Она ничего не спросила, но ее глаза настолько светились робкой надеждой, что я не выдержал и улыбнулся:

— Кажется, сработало.

— Слава богу, — облегченно вздохнул Энн и поцеловала меня. — Слава богу.

Мы вместе отправились на кухню, и, пока она готовила ужин, я подробно рассказал обо всех своих ощущениях. Очевидно, Алану удалось убрать то, что так меня беспокоило. Я мирно спал всю ночь без всяких сновидений, проснулся посвежевшим и отлично отдохнувшим, рабочий день тоже прошел без происшествий, мою голову не посетила ни одна чуждая мысль.

— Даже трудно поверить, — оживленно рассуждала Энн, — что всего один визит к Алану смог остановить весь этот кошмар.

— Так ведь твоему брату тоже не потребовалось больше времени, — фыркнул я, — чтобы заварить эту кашу.

Я рассказал Энн, как Алан моментально погрузил меня в гипнотический сон, а затем, как он выразился, разгладил несколько лишних психических морщинок мягкой ладонью внушения. Проснувшись, я сразу почувствовал перемены. Ушло напряжение, постоянно державшее меня в тисках всю последнюю неделю. Взамен появилось ощущение отличного самочувствия, которое сохранилось и до сих пор. Энн радостно улыбалась.

— Он никогда не узнает, насколько стало легче мне, — прошептала она. — Не знаю, как долго я смогла бы еще терпеть.

— Понимаю, дорогая. — Я виновато всматривался в милое побледневшее личико. — У тебя была очень тяжелая неделя. Я постараюсь загладить свою вину.

Энн радостно засмеялась и похлопала меня по щеке.

— Ты вернулся, а это самое главное.

— Да, я вернулся.

Переодеваясь, я сказал Энн, что Алан собирается написать обо мне статью в каком-то из специальных журналов, разумеется не называя имени. Значит, случай показался ему достаточно интересным.

Я был на пути в ванную, когда Энн меня остановила:

— Если ты идешь умываться, боюсь, ничего не получится. Сток засорился. Полчаса назад вода из умывальника вообще перестала уходить.

— Ты сказала Сентасу?

— Я звонила целый день, но их не было дома. Если хочешь, попробуй еще раз.

Я подошел к телефону и набрал номер. Миссис Сентас ответила сразу. Я попросил позвать к телефону мужа, и через несколько секунд трубка прорычала:

— Ну что там еще?

— В ванной засорился сток, мистер Сентас, и мы были бы вам очень признательны, если бы вы решили эту проблему.

— Я только что пришел, — буркнул он, — еще даже не ел.

— Тогда, возможно, вы сможете заняться этим после ужина, — очень вежливо предложил я, — поймите нас, пожалуйста, мы же не можем не пользоваться ванной.

Даже не обладая особенно развитым воображением, можно было легко представить хмурую и до крайности раздраженную физиономию нашего домовладельца. А перспектива поработать сантехником отнюдь его не порадовала.

— Зайду позже, — буркнул он и бросил трубку. Так что мои изъявления благодарности были утоплены в пронзительных коротких гудках.

Я вернулся в кухню.

— Приветлив, как всегда, — поделился я своими наблюдениями с женой, — просто очаровашка.

Энн едва заметно улыбнулась:

— Возможно, у него тоже есть проблемы.

— Конечно, они у всех есть, — покладисто согласился я, — но это еще не повод кидаться на людей.

Я потоптался посреди кухни и, чтобы не мешать, подошел к окну. Ричард и Кэнди играли в соседнем дворе. Они сидели в песочнице и увлеченно копались ложечками в песке.

— Как хорошо они играют вместе, не правда ли? — с умилением глядя на малышей, спросил я.

— Я бы не сказала, — сообщила Энн, — в основном они целыми днями дерутся. Просто ты в это время на работе. А к тому времени, как ты приходишь домой, они уже слишком устают и теряют бойцовский дух. Причем обычно Кэнди задирает Ричарда. Мне кажется, понятие дисциплины ей совершенно незнакомо. Впрочем, мне не хочется сейчас это обсуждать. Лучше скажи, когда ты собираешься съездить в магазин.

— Много покупок?

— Немало. Мы же не ездили на прошлой неделе, когда меня стукнуло банкой по голове.

— Ужин скоро? — деловито поинтересовался я.

— Я готовлю мясной пирог... наверное, через час.

— Хорошо, тогда я поеду прямо сейчас. Кстати, а как твоя голова?

— Нормально.

— Было бы забавно, — решил я блеснуть остроумием, — если бы теперь ты начала читать мысли.

— Очень смешно.

Сообразив, что мою шутку не оценили, я молча достал карандаш и блокнот и приготовился составлять список покупок.

— Слушай, — вспомнил я, — а куда ты дела мои каракули?

— Спрятала.

— Мы покажем их внукам.

Энн попыталась снова улыбнуться, но в ее глазах стояли слезы. А я наконец сообразил, что она еще очень тоскует о матери, и замолчал. В блокноте я аккуратно начертил шесть прямоугольников (по количеству отделов в супермаркете). Продукты, которые необходимо купить, я всегда заранее распределял по отделам. Эту полезную привычку я приобрел в первый год нашей совместной жизни. Такая сие тема позволяла избежать лишних перемещений по магазину, что на необъятных просторах лос-анджелесских супермаркетов давало экономию в несколько миль.

Сосредоточившись, Энн начала диктовать список:

— Значит, так: сахар, мука, соль, перец, пасло, хлеб, апельсиновый сок, яйца, бекон...

Я аккуратно заносил наименования продуктов в соответствующие прямоугольнички.

— Супы и каши...

Энн на несколько секунд замолчала, изучая содержимое шкафа, я вопросительно посмотрел на нее... и оцепенел. Моя рука продолжала писать. Сама. Я тупо уставился на бегающий по бумаге карандаш, не в силах осознать, что за новая напасть свалилась на мою голову. Карандаш остановился. С колоссальным трудом овладев собой, я почти нормальным голосом попросил:

— Дорогая, повтори, пожалуйста.

— Крекеры, печенье и ореховое масло.

Дождавшись, когда Энн отвернулась, я быстро зачеркнул написанные сами собой, причем не моим почерком, слова. И продолжил составлять список покупок. Я ничего не сказал Энн. Нет никаких оснований для беспокойства. Произошла ничего не значащая случайность. Я изо всех сил старался убедить в этом самого себя.

Десять минут спустя я уже ехал к ближайшему супермаркету и не переставал думать о словах, написанных в моем блокноте, моей рукой, но чужим почерком.

«Я — Элен Дрисколл».

Сентас появился только после девяти. А я весь вечер возился в гараже с фургончиком Ричарда. Я уже несколько недель собирался покрасить его и заменить несколько болтов. Сидеть дома я все равно не мог, боялся, что опять что-нибудь случится. Вот и перебрался в гараж.

Я сказал «боялся», но это был уже совсем не тот страх, который я испытывал ранее. Теперь я опасался за Энн. Тут не было никакой телепатии. Я не мог знать, что творится у нее в голове, но справедливо считал, что за последние дни на ее долю выпало слишком много напастей. Даже в обычных условиях смерть матери, к которой она была очень привязана, — серьезное испытание. А к нему еще добавился навалившийся на нас спиритический кошмар. Такой напор неприятностей может сломить и сильного духом мужчину. А то, что все это свалилось на беременную женщину... Честно говоря, я вообще не понял, как она сумела с этим справиться. Поэтому я и не мог рассказать ей о том, что написала моя рука. Боялся.

Я тщательно красил игрушечный фургон и размышлял.

Невозможно было понять, что все это значит. То, что я видел Элен Дрисколл в доме, если верить Алану, вполне объяснимо. Но теперь, выходит, я получил от нее записку, причем написанную ее почерком. Это, на мой взгляд, уже слишком.

И все же я боялся только за Энн. После визита к Алану я чувствовал себя намного лучше и увереннее. Но ради спокойствия Энн очень надеялся, что никаких происшествий больше не будет.

К сожалению, они не заставили себя долго ждать. Слава богу, когда все опять началось, Энн не было дома. Около девяти она пришла в гараж и сообщила, что Ричард спит, а она идет к Элизабет помочь ей со швейной машинкой. Я оставил покрашенный фургончик сохнуть и пошел в дом.

Я сидел в кухне, блокнот передо мной, карандаш в руке. Сам по себе он не двигался. Дело в том, что, как и в самом начале, любопытство порой побеждало во мне все остальные чувства. Как бы ни было временами страшно, а все равно интересно, что же будет дальше и чем все закончится. Я уже хотел начать что-нибудь писать, но услышал громкий стук в дверь. Убрав с глаз долой письменные принадлежности, я пошел открывать. За дверью стоял злой как черт Гарри Сентас.

— Забито? — осведомился он и, получив утвердительный ответ, протопал в ванную. На меня при этом он поглядывал как на злейшего врага. Открыв кран, он стал с интересом наблюдать, как наполняется раковина. Вода не уходила совсем. Я стоял рядом и думал, что воду уже давно пора закрыть, потому что скоро она польется на пол, однако проявил благоразумие и промолчал. Сентас внимательнейшим образом следил за подъемом уровня жидкости в раковине и, только наполнив ее до краев, закрутил кран. Разъяренно фыркнув, он сунул руку в воду и потыкал пальцем в сливное отверстие. Мне показалось, что наполненная раковина и я — мы оба вызываем у него одинаковое отвращение. — Сток всегда засоряется волосами, — наконец изрек он, — ваша жена мыла сегодня здесь голову?

— Не знаю, но если и мыла, то что нам теперь делать?

— Сейчас я уже ничего не сделаю, — заявил он, — утром вызову слесаря...

Я раздраженно подумал, что слесаря он вызовет только завтра, а эту чертову раковину умудрился наполнить уже сегодня, но сдержался и очень вежливо попросил попытаться помочь нам сегодня.

— Сегодня поздно, — он уже шел к двери, — завтра.

Именно в этот момент все и началось, без предупреждения, без подготовки, и оказалось тем более неожиданным, поскольку последовало за такой приземленной и сугубо житейской беседой, как обсуждение засора в ванной.

— Сентас! — внезапно услышали мы и оба замерли. — Сентас, Гарри Сентас, — настойчиво повторил чей-то голос.

Я задрожал и покрылся холодным потом. Это был голос моего двухлетнего сына. И в то же время не его.

Голосовые связки, несомненно, принадлежали Ричарду, но голос был другим. Вы когда-нибудь видели кукольное шоу марионеток, когда взрослый дядя-кукловод говорит тоненьким противным голосом и предполагается, что эти слова идут из неподвижных кукольных губ. Сейчас происходило что-то похожее. Из неподвижных губ Ричарда доносился искаженный фальцет кукловода:

— Ты же знаешь меня, Гарри Сентас, знаешь.

Домовладелец со свистом выдохнул воздух. В лице его не было ни кровинки.

— Что, черт возьми, здесь происходит?

Я честно открыл рот, но не смог выдавить ни звука.

— Ты хорошо знаешь меня, Гарри Сентас, — говорил голос моего сына, — меня зовут Элен Дрисколл.

Мы оба были настолько потрясены, что некоторое время не могли сдвинуться с места. Затем Сентас сделал несколько шагов в сторону спальни, но тут же притормозил и попятился назад.

— Эй, парень, что это? — прошептал он.

Ответить я не успел.

— Ты же меня очень хорошо знаешь, Гарри Сентас, — снова донесся голос.

Сентас еще несколько секунд поглазел на дверь спальни Ричарда. Я даже не мог вообразить, что его вечно красная физиономия может стать такой белой.

— Что это за чертовы шуточки?! — наконец взревел он и почти бегом бросился к выходу. — Сами разбирайтесь с вашей проклятой ванной!

Дом содрогнулся от удара захлопнувшейся двери. А я на негнущихся ногах проковылял к кроватке Ричарда.

— Вернись, — пробормотал он в темноте странным механическим голосом, — вернись ко мне, Гарри Сентас.

И затих. По его тельцу прокатилась непонятная дрожь, он с облегчением вздохнул и засопел, уже спокойно досматривая свои детские сны.

Увидев меня, Энн сразу поняла: что-то произошло.

— Нет, — упавшим голосом произнесла она, — только не это.

— Энн, сядь, пожалуйста, давай поговорим.

Она присела на другой конец дивана с видом насмерть перепуганного, но послушного ребенка.

— Я хочу рассказать тебе все, и считаю такое решение правильным, потому что, если это, не дай бог, случится с тобой, ты уже будешь готова и не испугаешься.

Вместо ответа, Энн закрыла глаза и горько заплакала.

— Господи, помоги нам, я так надеялась, что все уже позади. — Она скрипнула зубами и подняла на меня испуганные глаза. — Я больше так не могу!

— Энн, может быть, тебе стоит... — Слава богу, что я вовремя прикусил язык и замолчал. Потому что я совсем было собрался предложить ей уехать на время к матери, пока все не кончится. — Энн, я хотел сказать, что если мы сумеем это встретить без страха...

— Без страха? — взорвалась Энн. — А я что делаю? Я живу с этим, дышу этим и каждый день умираю с этим. Я больше не могу терпеть.

Я, как мог, старался утешить рыдающую женщину, но получалось плохо.

— Тише, детка, все в порядке, теперь все по-другому, я больше не беспомощен. — Я машинально произносил успокаивающие слова и в этот момент понял, что говорю чистую правду. — Поверь мне и ничего не бойся. Все будет в порядке. Я больше не беспомощен.

— Я, — рыдала Энн, — понимаешь, я беспомощна.

Взглянув на залитое слезами лицо жены, я принял решение. Оно с самого начала было неизбежно, просто раньше я этого не понимал. Мне придется взять дело в свои руки. И справиться с этим.

Глава 17

Я не мог рассказать о своем решении Энн. События последних дней совершенно подкосили ее. Смерть матери, волнения, связанные со мной, затем облегчение, когда она поверила, что все закончилось, и последовавшее вторичное погружение в пучину кошмара. Такое не всякий вынесет.

Я заставил ее выпить успокоительное, уложил в постель и долго сидел рядом, дожидаясь, пока оно подействует. Убедившись, что Энн крепко спит, я вернулся в кухню и достал блокнот. Все обстояло не так просто, как объяснил Алан. Здесь присутствовало что-то еще. Если Элен Дрисколл хочет вернуться в этот дом, зачем она отправляет мне записки? И, что еще более важно, почему она вещает устами моего ребенка, обращаясь при этом к своему родственнику?

Только если предположить, что с ней что-то случилось... Если она... Нет.

Я решительно отвергал эту мысль. И не собирался бесконечно повторять свои же ошибки. Это была новая ловушка. А я намеревался впредь вести себя более хладнокровно, тщательно продумывать каждый шаг, не делать поспешных выводов и не решать с ходу вопросы, на обдумывание которых великие философы прошлого тратили свои жизни, но так и не находили ответа. Пока я был готов признать только одно: ситуация сложнее, чем предполагали мы с Аланом.

Я взял карандаш, поднес его к бумаге и уставился в окно. Надо было отвлечься, сосредоточить внимание на чем-то постороннем, тогда рука начнет двигаться автоматически. Таким образом включается подсознание. Я где-то слышал, что некоторые люди могли одновременно читать и писать. А кто-то даже писал во сне.

Мне было видно окно кухни в доме Элси.

У нее снова были гости. Все сидели за столом и, насколько я понял, играли в карты. Временами до меня доносились взрывы смеха. Но даже шум почему-то не отвлекал меня. Я смотрел на Элси и вспоминал свои ощущения от ее не слишком праведных и не очень чистоплотных мыслей. И еще я пытался представить себе хаос, который наверняка воцарился бы в мире, если бы все вдруг стали телепатами. Наверное, общество, в котором каждый его член является открытой книгой для своих соседей, не смогло бы существовать. Хотя, если до этого когда-нибудь дойдет, вероятно, человечество достигнет той степени зрелости, при которой оно сможет пользоваться своими способностями разумно.

Прошел час. Рука, сжимавшая карандаш, затекла и начала болеть. Но карандаш остался неподвижен.

Еще час прошел. Я плюнул и решил идти спать. Опыт явно не удался. Но пока я натягивал пижаму, в голову пришла другая мысль. Похоже, сила Элен Дрисколл слабеет. Сначала она мне являлась сама, потом заговорила устами моего малыша, заставила мою руку писать. Что вынуждает ее искать всякий раз новые способы общения? Если она — дух, а этот факт я бы ни за что не признал даже перед самим собой, то странный какой-то дух, непоследовательный. Мечется во все стороны, тычется даже в самые узкие щелочки. Интересно, это возможно? Видимо, да. Если предположить, что после смерти человека остается душа, она же не знает, что ей делать. Если ее грубо вырвали из жизни и бросили в реку забвения, это должно больше чем просто испугать, ошеломить. Поэтому, если Элен Дрисколл...

На этом я прервал свои мудрые размышления и посоветовал сам себе не лезть в дебри потустороннего мира. Можно забраться слишком далеко. Я поставил перед собой другую задачу — попытаться связаться с Элен Дрисколл, а если повезет — увидеть ее. Я не чувствовал никакого физического дискомфорта, как это было ранее, и ничего не боялся. Я подозревал, что становлюсь, по определению Алана, развитым медиумом, который уже не беспомощен перед новым знанием. Но почему так получилось, я не знал.

Часы показывали без двадцати час, когда я выключил свет, уселся на диван и попробовал сконцентрироваться.

Я не ложился и не закрывал глаза. Чувствовал, что это не нужно. Возможно, не следовало и свет выключать. Разве не говорил Алан, что развитые медиумы успешно проводят свои сеансы при свете дня? Но я сам где-то читал, что свет ослабляет психическое восприятие, поэтому решил выбрать самый легкий путь. В конце концов, я все еще был новичком в этом деле.

Мой поиск Элен Дрисколл не был реальным, динамичным процессом. Я не шептал:

"Где ты? Если ты здесь, стукни ножкой кофейного столика один раз, если хочешь сказать «да», и два раза — если «нет».

Я просто попытался выбросить из головы все мысли, если можно так сказать, освободил место и ждал, что она как-нибудь себя проявит. Я же был медиумом, и она должна была проявить себя через меня.

Я находился в полусонном состоянии, когда почувствовал первые признаки вторжения. Только я ожидал установления контакта с Элен Дрисколл, а не того, что произошло.

Сначала было напряжение, странное двойственное чувство страха, смятения и одновременно противодействия ему. Я повертел головой, ожидая увидеть гостью в черном платье, но комната была пуста. Появилось недомогание, очень похожее на то, что я испытывал в первую ночь, и в то же время — нечто другое. Я словно стал зеркалом, отражающим это чувство. Напряжение было везде, только не во мне.

Я решил, что это как-то связано с Элен Дрисколл, и попытался разобраться в своих ощущениях. Неужели это ее чувства и эмоции? Точно я сказать не мог, но предположил, что тут что-то другое. Мне показалось, что вокруг существовала какая-то аура, чуждая ей. Тем не менее я попытался вникнуть в суть. Она чем-то очень расстроена? Она в беде?

Я встал, чтобы пойти за карандашом и блокнотом.

И тут же рухнул на диван, буквально сбитый с ног непонятным, чисто животным чувством. Оно было слишком сильным, слишком близким. Оно текло передо мной, беспрерывно дробясь и сразу же снова сливаясь воедино. Словно я смотрел на отражение в воде, а чья-то шаловливая рука плескалась, рассеивая образ, не давая его рассмотреть и узнать.

Все еще не ведая, что мне явилось, я продолжал думать об Элен Дрисколл. Это было ее чувство, теперь я был уверен. Она старалась что-то мне передать, но я не мог понять, что именно. Пока я ощущал лишь нечто туманное и бессвязное. Это был гнев или даже нечто большее — дикая ярость, еще была обида и ненависть. Но я никак не мог понять, к кому конкретно Элен Дрисколл испытывает столь сильные чувства. А в том, что это была именно она, у меня больше не было сомнений. Возможно, решил я, она за что-то всерьез обижена на Сентаса. В конце концов, именно к нему она обращалась. «Ты меня знаешь, Гарри Сентас».

Я принялся мысленно строить всяческие предположения. Возможно, она была слишком близка с сестрой, а Сентасу это не нравилось, и он вынудил ее уехать. Или, наоборот, она была любовницей Сентаса и уехала, опасаясь, что сестра поймает их на месте преступления. Не исключено, что миссис Сентас и в самом деле узнала об их любовной связи и именно она заставила сестру покинуть дом. Тогда вполне объяснима некоторая натянутость, постоянно присутствующая в отношениях этой супружеской пары.

Я продолжал обдумывать возможные варианты, а вокруг меня продолжали мелькать неясные образы, до неузнаваемости искаженные невидимой рукой. Единственное, что оставалось неизменным, — это подступавшие все ближе, нарастающие волны ярости.

Вдруг я испуганно подумал, что Элен Дрисколл может оказаться совершенно ни при чем. А чувство гнева, со всех сторон подступающее ко мне, испытывает Энн, причем по отношению ко мне.

Я попытался отбросить эту мысль, но безуспешно. Такое вполне могло произойти. Беременная женщина, постоянно подвергающаяся из-за меня стрессам, вряд ли испытывает ко мне чувство благодарности. Просто днем ей удается контролировать свои эмоции, а сейчас, расслабившись во сне, она излучает волны гнева и ненависти.

Я встал. Сел. Снова встал. Этого не может быть!

А гнев усиливался. Теперь мимо меня проносились обрывки слов, сначала слишком далекие и беспорядочные, чтобы их понять; я напрягся, пытаясь разобрать хоть что-нибудь, но сразу понял, что этого делать не следовало. Концентрация внимания ослабила остальные ощущения. Я вздохнул и постарался расслабиться. На меня снова нахлынули чужие эмоции, и теперь уже можно было разобрать слова. «Жестокий. Бессердечный. Дом. Жена. Ты. Презрение. Этот грубиян и я. Ты просто не знаешь...»

И вслед за этим прелюбодеяние.

Внезапно я понял, что теперь все знаю. Это знание пришло, словно миллионы осколков зеркала вдруг стали единым целым, и я увидел истинное, неискаженное изображение. Я судорожно вздохнул.

И в это время в холле щелкнул выключатель. По световой дорожке, ведущей из холла, в гостиную медленно шла моя жена.

— Том! — позвала она.

Ужасный момент! Я находился одновременно в двух местах, был свидетелем двух событий, происходящих в разных местах, но в одно и то же время.

— Том, ты здесь?

Какой же у нее слабый, испуганный голос!

— Не... — Больше я не мог произнести ни звука. Да и видел я Энн не очень отчетливо. Ее силуэт дрожал и расплывался перед глазами. Зато другая сцена была совершенно отчетливой.

Фрэнк и Элизабет...

На секунду я увидел Энн яснее. Она все еще стояла в дверях, прижимая ладони к щекам.

— Том, что ты здесь делаешь? — Ее голос сильно дрожал.

Ответить я не мог. Я видел искаженное мукой лицо Элизабет, угрюмую физиономию Фрэнка и в тот момент отчетливо понял: она все о нем знала.

— Том, что ты делаешь?

Громкий голос Энн вернул меня обратно. Я услышал ее быстрые шаги. Она зажгла настольную лампу и внимательно посмотрела мне в лицо.

— Это Элизабет, — будто со стороны услышал я свой хриплый голос, и внезапно в памяти всплыли слова Алана: «Остается надеяться, что он хранит оружие незаряженным». — Боже мой! — воскликнул я и ринулся к двери. Энн что-то кричала вслед, но я не ответил, я должен был успеть.

— Том! — На секунду я заколебался, остановленный звучащим в ее голосе отчаянием.

И в этот момент раздался выстрел.

Глава 18

Забыв обуться, я спрыгнул с крыльца на холодную, мокрую траву и ринулся к соседям. Я был примерно на середине улицы, когда тишину ночи разорвал второй выстрел. Стиснув зубы, я припустил еще быстрее. Лужайку перед их домом я преодолел в три прыжка и подбежал к окну.

Алан был не прав. Эта мысль первой пришла мне в голову, когда я заглянул в гостиную.

Потому что там, на полу, скорчившись, лежал Фрэнк в точно такой же позе, в какой я видел его раньше. Все совпадало: гримаса боли на лице, широко раскрытые глаза, кровавое пятно, расплывающееся по белой рубашке.

Было только одно отличие.

В двух шагах от него неподвижно стояла Элизабет с совершенно диким выражением лица. В руке она сжимала «люгер». В ночной тиши я слышал повторяющийся щелкающий звук. Это она снова и снова нажимала на спуск.

Когда я вбежал, она резко оглянулась и тут же, не издав при этом ни звука, опустилась на ковер неподалеку от мужа. С глухим стуком рядом с нею шлепнулся пистолет.

И началась суета.

Я опустился на колени перед Фрэнком и нащупал пульс. Сердце билось, но очень слабо. Оказалось, в него попала только одна пуля, но рана в груди выглядела тяжелой. Кровь текла из нее пульсирующей струёй. Я нашел в шкафу чистую простыню и, как умел, обмотал ее вокруг его груди, надеясь, что это хоть немного остановит кровь. К тому времени как я закончил свои манипуляции, он потерял сознание и перестал стонать.

Решив, что первую помощь раненому я оказал и больше ничего полезного сделать не смогу, я вызвал «скорую помощь». Затем перетащил Элизабет на кушетку. Она была очень бледна, даже с каким-то синеватым оттенком. Лицо и руки были холодны как лед. Я расстегнул воротник ее пижамы и начал интенсивно массировать запястья. Через несколько секунд веки дернулись, и она открыла глаза.

Сперва мне показалось, что она меня не узнала. Но вскоре в ее глазах что-то промелькнуло, и она рванулась вперед.

— Фрэнк! — выдохнула она.

— Лежи, Элизабет, не вставай. — Я пытался удержать ее за плечи, не давая подняться, но она сопротивлялась, проявляя удивившую меня силу.

Она не сводила глаз с лежащего на полу Фрэнка и изо всех сил старалась вырваться из моих рук.

Но внезапно силы покинули ее тело, и она, слабо пискнув, упала на подушку. Глаза закрылись, по телу пробежала дрожь, она со свистом выдохнула воздух. Долгий, слишком долгий выдох.

Я наклонился посмотреть, дышит ли Фрэнк, когда услышал на крыльце шаги и подумал, что пришла Энн. Но это оказался сосед, живущий в доме по правую сторону.

— Что слу... — Он не договорил и замер, словно наткнувшись на невидимое препятствие и не сводя глаз с Фрэнка. — Великий Боже! — потрясение пробормотал он.

Вскоре подошла Энн в легком пальто, надетом прямо на ночную сорочку. Видимо, у нее уже не было сил чему-то удивляться. Потому что она молча перевела глаза с Фрэнка на меня, потом подошла к кушетке и села рядом с Элизабет. Я еще раз попытался затянуть потуже простыню, опасаясь, что Фрэнк умрет от потери крови раньше, чем приедет «скорая». Энн молча гладила руку трясущейся от рыданий Элизабет.

«Скорая» приехала через пять минут, а за ней и полиция.

Вернувшись домой, я первым делом отправился помыть руки, но оказалось, что засор сам собой не ликвидировался и раковина полна воды. Я выругался и двинулся в кухню, старательно пряча от Энн окровавленные пальцы. Она молчала.

Пробило час. Невероятная ночь! И это после того, как Алан сказал, что, скорее всего, мне больше не о чем волноваться. Забавно...

Я тщательно смыл кровь, вытер руки и тут обнаружил, что Энн стоит возле двери и внимательно смотрит на меня. Она явно собиралась что-то сказать, но, подумал я, очевидно, не могла найти подходящие слова.

В конце концов она заговорила.

— Он умрет? — довольно спокойно поинтересовалась она.

Это было не совсем то, что я ожидал услышать, и в первый момент даже растерялся.

— Не знаю, — честно ответил я.

— Ты знаешь. — Она пристально всматривалась мне в глаза. — Просто не хочешь говорить.

— Нет, я действительно не знаю, — возразил я и, немного помедлив, добавил: — Я думал, что несчастье должно произойти с Элизабет.

Энн опустила глаза и судорожно вздохнула. Я несколько секунд смотрел на ее осунувшееся лицо с темными кругами под глазами, потом решительно подошел и сел рядом:

— Послушай, Энн. Думаю, ты знаешь, по крайней мере, я надеюсь, что ты знаешь, как мне это все неприятно. Я не урод и не чудовище, Энн, поверь мне, я все тот же нормальный человек, за которого ты когда-то вышла замуж. Я не хочу пугать тебя.