Отзвуки эха

— Все будет хорошо, — сказала она, в основном обращаясь к самой себе, — все будет очень хорошо.

Дверь открыл Фрэнк.

— Приветствую вас, друзья по несчастью, — громогласно заявил он, выдохнув на нас удушливое облако, перенасыщенное пивными парами.

Услышав нас, из кухни вышла Элизабет. Не требовалось особой наблюдательности, чтобы заметить: они только что ссорились. И дело даже не в напряжении, которое я чувствовал. Было заметно, что Элизабет плакала.

— Здравствуйте! — Она подошла поближе и попыталась заставить себя улыбнуться, упорно не глядя на Фрэнка. — Здравствуй, милый. — Она ласково погладила Ричарда по аккуратно причесанной головке.

С первого взгляда могло показаться, что стоящий рядом Фрэнк обнял жену за талию, но я заметил, как его длинные белые пальцы глубоко впились в мягкую плоть ее большого живота.

— Это моя жена Лиззи, — скривился он в ухмылке, — мать моего еще не родившегося щенка.

Гримаса боли исказила бледное лицо Элизабет. Она вырвалась из его объятий и подошла поближе к Ричарду... Ненависть! Это слово вспыхнуло и погасло в моем мозгу. Так ярко вспыхивает лампочка перед тем, как перегореть.

— Сегодня ты такой красивый, Ричард, — улыбнулась Элизабет, но в ее глазах блестели слезы, — тебе очень идет этот костюм, рубашка тоже замечательная.

— Никогда не говори мне, что я красивый, — вмешался Фрэнк.

Ричард внимательно посмотрел на рукав своей рубашечки, потом на Элизабет и серьезно спросил:

— Тебе нравится?

— Да, очень красиво, — сквозь слезы ласково улыбнулась Элизабет.

Фрэнк решительно не желал оставаться на вторых ролях.

— Присаживайтесь, гости дорогие, — он сделал рукой приглашающий жест, — скажите, что будете пить. Кажется, именно так начинает свои вечеринки всемирно известная ведьма Элси.

— Ты сегодня в хорошем настроении, — заметил я.

— Так что же вам налить, черт побери?

— Мне ничего, — сухо ответила Энн.

А я попросил стакан вина, если оно имелось в доме. Фрэнк назвал три сорта. Я выбрал сотерн.

— Сотерн сейчас будет, — нараспев протянул Фрэнк и, кривляясь, удалился в сторону кухни.

Элизабет стояла рядом, неестественно выпрямившись, с натянутой улыбкой на лице.

— У него сегодня неудачный день, — заметила она, — не обращайте внимания.

— Ты уверена, что тебе хочется возиться с гостями, Лиз? — мягко осведомилась Энн. — Если тебе тяжело, мы могли бы...

— Не говори глупости, дорогая, — обиделась Элизабет, а я почувствовал идущую от нее волну тоски и обреченности.

Фрэнк продолжал громко греметь стаканами в кухне.

— Да, кстати, пока я не забыла, — воскликнула Элизабет, — я вчера не оставила у вас в доме расческу?

— Бог ты мой, — Энн с досадой всплеснула руками, — конечно оставила. Я сегодня сто раз собиралась принести ее тебе, но все время забывала. Извини.

— Ничего, дорогая, — улыбнулась Элизабет, — просто я хотела узнать, где она. При случае я ее заберу.

— Со-терн, — возвестил Фрэнк, войдя в комнату с полным стаканом в руке.

— Я пойду посмотрю, как там наш ужин. — Элизабет поспешно направилась в кухню.

— Я помогу тебе, — предложила Энн.

— Не надо, у меня почти все готово, — улыбнулась Элизабет. Однако улыбка недолго задержалась на ее бледном и несчастном лице. Нагло улыбающийся Фрэнк загородил ей дорогу. — Фрэнк, прошу тебя, — взмолилась она.

— Лиззи больше не хочет с нами разговаривать, — ухмыльнулся он. — Лиззи хочет уйти.

— Фрэнк, пропусти меня. — Ее голос звучал глухо и напряженно.

— Она же помешалась, — Фрэнк грубо схватил жену за плечо, — совсем спятила.

— Я все-таки помогу тебе, Лиз. — Энн решительно поднялась, взяла Ричарда за руку и направилась прямо на Фрэнка. Элизабет открыла рот, словно хотела заговорить, но не произнесла ни слова. Я остро ощутил сложное чувство гнева, смешанного с благодарностью, которое она в этот момент испытывала. Две женщины и ребенок без помех прошли в кухню.

— Одна беременная женщина, — начал перечислять Фрэнк, — две беременные женщины, один маленький мальчик, — он со свистом выдохнул воздух и хихикнул, — есть повод повеселиться, здорово, правда?

— Ага, — буркнул я.

— Ты вовсе так не думаешь, тупой ублюдок! — рявкнул он и сунул мне в руку стакан, причем так резко, что вино расплескалось. И рухнул в кресло. — Знаешь, почему она спятила? — пьяно хихикнул он. — Потому что я предложил ей поднять и немножко поносить холодильник. Тогда нам не придется возиться с ребенком. — Он схватил стоящую на столике рядом банку пива и, картинно вытянув вперед руку, произнес: — За женщин! — Фрэнк икнул, опустошил банку и бросил ее на ковер. Он был абсолютно пьян. — Дети... — пробормотал он достаточно громко, чтобы его услышали в кухне. — Кто только, черт возьми, их выдумал?

Если у меня и было желание рассказать соседям о женщине в черном, Фрэнк его сразу отбил. Он продолжал пить, пока накрывали на стол, не прекращал этот процесс и за ужином. Он постоянно наливал себе новые порции, почти не прикасаясь к еде, и что-то невнятно бормотал. Пытаясь поддержать общую беседу за столом, Элизабет упомянула о моем странном звонке домой в тот самый момент, когда Энн на голову упала банка. Я пожал плечами и заявил, что это простое совпадение. Не было никакого желания вдаваться в подробности.

Я вспомнил, как некоторые медиумы описывали свои посещения домов, где водились привидения. Все говорили о том, что в воздухе явственно ощущалось чужое присутствие. Дом, в котором мы находились, тоже был населен призраками. Я это чувствовал. Призраками полных отчаяния мыслей, привидениями, тысяч жестоких слов и дел, фантомами бессильной злобы и невысказанного гнева.

— Дети, — громко проговорил Фрэнк, с ненавистью глядя на еду, — зачем их иметь? Что в них хорошего? Я вас спрашиваю!

— Фрэнк, ты... — начала Элизабет.

— А ты помолчи, — грубо перебил Фрэнк, — я не с тобой разговариваю. Ты помешалась на детях. Дети — твоя мания. Ты ими живешь и дышишь. Когда мы снова будем делать ребенка, а, Лиззи, детка? Когда мы соединим сперму с яйцеклеткой?

— Фрэнк! — Элизабет выронила вилку и закрыла лицо дрожащими руками. Ричард смотрел на взрослых широко раскрыв глаза. Энн подошла к Элизабет и успокаивающе погладила ее по голове.

— Расслабься, парень! — Я решил, что мне пора вмешаться, но хотел свести дело к шутке. — От твоих речей у нас будет несварение желудка.

— Конечно, — Фрэнк кивнул, — тебе легко говорить. А как я могу расслабиться, если какое-то существо, которое еще даже не родилось, уже сейчас съедает все мои деньги? Дети, дети, дети, — продолжал нараспев повторять он, но внезапно пристально взглянул на меня: — А ты чего уставился?

За столом сидел уже и не пьяный шут. На меня смотрели горящие дикой ненавистью глаза. У меня не было желания ввязываться в неприятный разговор. Я и так знал, какие черные тучи гнева и раздражения клубятся в его затуманенной алкогольными парами голове.

— Просто смотрю на пьяного кретина, — спокойно сообщил я.

— Да, я кретин, — прошипел Фрэнк, — как и любой мужик, который делает детей.

— Фрэнк, побойся бога! — Элизабет резко встала и швырнула свою тарелку в мойку.

— Ричард, — Фрэнк не обращал на жену никакого внимания, — никогда не делай детей. Все, что угодно: делай деньги, люби девочек, гуляй, веселись. Но никогда не делай детей.

Оставшаяся часть ужина прошла в напряженном молчании. Все попытки поддерживать беседу оказались неудачными.

Позже Фрэнк и я поехали покататься. Он продолжал пить и становился все более агрессивным по отношению к Элизабет. Поэтому я и предложил немного проветриться. Я взял нашу машину и, естественно, сел за руль сам. Я сказал ему, что еще надо где-то заправиться, иначе в четверг мы не доедем до работы.

— Не важно, — заявил он, — я все равно не поеду на работу. Что я там забыл?

Выехав на улицу, мы увидели Элси. Одетая в черный купальник, она возилась со шлангом на полянке перед домом.

— Жирная сука, — выругался Фрэнк, хотя его мысли, я это чувствовал, отнюдь не были злобными. Скорее это можно было назвать злым вожделением.

Некоторое время мы ехали в молчании. Фрэнк опустил стекло в машине и постоянно высовывал голову наружу, подставляя разгоряченное лицо холодному вечернему воздуху. Ветер безжалостно трепал его густые черные волосы, но его, похоже, это не тревожило. Иногда Фрэнк что-то бормотал, но я не прислушивался. Мы ехали в сторону океана.

Вечер был тих и прохладен. Я смотрел на дорогу и размышлял о том, что наша жизнь полна мелочей, которые зачастую заслоняют главное.

Однажды по телевизору показывали гипнотизера. Он работал с молодой женщиной, которая в состоянии гипнотического транса спокойно рассказывала о своей прошлой жизни в Нюрнберге в 1830 году. Причем приводила цифры и факты.

Сначала я был потрясен. Женщина без акцента говорила по-немецки, хотя была американкой в четвертом поколении, описывала людей и здания, называла даты, имена, адреса.

А потом начали появляться небольшие пустячки, мелочи. Сперва я почувствовал, что на сиденье моего стула имеется большая твердая выпуклость и сидеть на нем крайне неудобно. Потом у меня зачесалась голова. Захотелось пить. Я отхлебнул глоток колы из стоящего передо мной на столике стакана и тут же отвлекся снова — заскрипел диван, на него усаживалась Энн. Когда я снова взглянул на экран, он мне показался слишком маленьким для такой большой комнаты. Тут же я услышал звук пролетавшего низко самолета и заметил, что книги на полке запылились. А женщина на экране продолжала говорить, но ощущение необычности и невероятности уже исчезло. Некоторое время я еще продолжал смотреть на экран, но уже без прежнего интереса. А потом вообще переключил на другой канал.

Сейчас со мной происходило то же самое. Я чувствовал жесткость сиденья, вибрацию руля в руках, слышал ровный звук работающего двигателя «форда», краем глаза смотрел на ерзающего рядом Фрэнка и проносящиеся мимо огни. Все вокруг было осязаемым и реальным. А остальное отошло на второй план. И моя способность чувствовать мысли Фрэнка и Элизабет казалась не более чем фантазией, игрой не в меру развитого воображения.

Через двадцать минут мы остановились у бара на Ридондо-Бич, удобно расположились за столиком и заказали пиво. Фрэнк залпом осушил три больших стакана, после чего принялся за четвертый, но уже медленнее. Он вытер запотевшее дно стакана о покрывавшую столик скатерть и теперь тупо таращился на мокрое пятно.

— Зачем? — вздохнул он.

— Зачем — что?

— Все! Семья, дети и все, что с ними связано... — Он с шумом выдохнул воздух и неожиданно спросил: — Ты действительно хочешь ребенка?

— Разумеется.

— Он у тебя будет, — фыркнул Фрэнк и отхлебнул глоток пива.

— Насколько я понял, ты ребенка не хочешь? — спросил я.

— Ты правильно понимаешь, старина, — буркнул он. — Иногда мне хочется так врезать по ее проклятому животу, чтобы выбить... — Он с силой стиснул в руке стакан, как будто душил ненавистного противника. Стакан оказался достаточно крепким и устоял. Фрэнк со злостью покосился на него и продолжил: — Скажи, ну зачем мне ребенок? Что, черт возьми, я буду с ним делать?

— Что ты, Фрэнк, они такие забавные!

— Конечно, — скривился он, — милые и забавные. Жизнь вообще забавна, когда так мало денег в банке и еще меньше уверенности в завтрашнем дне.

— Они же не едят деньги, — засмеялся я, — только немножко каши и молока.

— Они питаются деньгами, — убежденно заявил Фрэнк, — так же как жены, дома, мебель и чертовы занавески. Все они жрут деньги.

— Старик, ты рассуждаешь как старый холостяк.

— Старый муж, — фыркнул Фрэнк. — Ты даже не представляешь, старина, как бы мне хотелось остаться холостяком. Чертовски хорошее было время.

— Неплохое, — согласился я, — но я бы выбрал то, что имею сейчас.

— А я нет. — Фрэнк задумчиво вертел в руке стакан. — Даже когда она была нормальной, ее приходилось всякий раз просить, а уж сейчас у нее в запасе чертова уйма причин, чтобы не пустить меня в свою постель. Кажется, я рассмеялся.

— Так вот что тебя тревожит! — В тот момент все мои телепатические способности куда-то подевались и я был просто удивлен.

— У нее сексуальности не больше, чем у бабочки, — упрямо продолжал Фрэнк, — даже когда она нормальная, а уж сейчас...

— Фрэнк, — сказал я, — уверяю тебя, беременность не является ненормальным состоянием.

— Черта с два, — немедленно отреагировал Фрэнк, ухмыляясь, — телом-то пользоваться нельзя. Ну ничего, я своего не упущу. Есть у меня одно маленькое рыжеволосое дельце на заводе.

Честно сказать, я удивился.

— Старушка Лиззи в курсе дела, она все знает, — хмыкнул Фрэнк, — а чего еще она могла ждать? Мужчина без этого не может. Ему это необходимо. А мне это нужно даже больше, чем другим.

Он еще долго рассказывал мне о своем «дельце». Я узнал, что у нее ярко-рыжие волосы, миниатюрная фигурка, потрясающая грудь, она носит облегающие свитера и умопомрачительные слаксы. Она ежедневно приносит в бухгалтерию бумаги и забирает их оттуда.

— Кажется, я не наелся за ужином, — вдруг ни с того ни с сего заметил Фрэнк, растерянно моргая.

Глава 8

— Я не переношу его! — воскликнула Энн, когда мы уже собирались ложиться спать. — Он отвратителен! Он доведет бедную Лиз до нервного срыва!

Я стянул второй носок и аккуратно положил его в туфлю.

— Ты, пожалуй, права.

— Она просто очень хочет ребенка. — Голос Энн дрожал от возмущения. — А с его слов можно подумать, что она желает луну с неба! Она ничего у него не просит, понимаешь, вообще ничего! Он ей ничем не помогает, живет в свое удовольствие. Он попрекает ее каждым потраченным центом, хотя она очень экономная хозяйка. Он без конца орет и оскорбляет ее. Представь, он даже бьет ее! Я своими глазами видела синяки! А она молчит. Она хочет ребенка. После семи лет замужества это ее единственное желание. А он...

— Может быть, она сама виновата? — заметил я. — Слишком много ему позволяет?

— А что она может сделать? — Энн расположилась перед зеркалом и взяла в руки расческу.

— Пусть оставит его.

— И куда она пойдет? — Энн начала злыми, резкими движениями расчесывать волосы. — У нее никого на свете не осталось. Ее родители умерли девять лет назад. Если мы с тобой когда-нибудь расстанемся, я смогу вернуться домой к маме с папой, по крайней мере на какое-то время. А ей некуда идти. Ее дом здесь, а эта свинья превращает его в ад.

— Понятно, — вздохнул я и лег в постель. — Интересно, она действительно знает, что он завел интрижку на заводе с...

Еще не высказав эту мысль до конца, я уже знал, каким будет ответ.

— Что он сделал? — очень медленно переспросила Энн.

Несколько секунд мы молча глядели друг на друга.

— Вот это здорово, — наконец выдохнула Энн. Преувеличенное спокойствие в ее голосе не могло меня обмануть. Именно так разговаривают женщины, когда их ярость достигает наивысшей точки.

Ситуация показалась мне забавной.

— Значит, она ничего не знает, — улыбнулся я, — а Фрэнк сказал, что жена в курсе событий. Тебе не кажется, что это похоже на мыльную оперу? С одной стороны, мы имеем жену, которая поедом ест мужа, а с другой — мужа-работягу, но гуляку и бабника. — Я укрылся прохладной простыней. — На твоем месте я бы ей ничего не говорил.

— Сказать ей? — удивилась Энн. — Что ты, я никогда бы не осмелилась. Такое известие ее убьет. — Энн зябко поежилась. — Ни за что на свете! Я даже боюсь подумать, что с ней будет, если она случайно узнает.

— Значит, она не узнает, — подвел я таким образом итог дискуссии о чужих проблемах.

Мы лежали молча. Я таращился на потолок, гадая, как пройдет ночь и явится ли ко мне снова женщина в черном. А мои мысли, словно отделившись от меня, робко и неуверенно бродили по дому, несмело заглядывая в каждый уголок, готовые пугливо отскочить и спрятаться при малейшем прикосновении к неведомому.

Но все было нормально. Я даже предположил, что способности, которыми наградил меня Фил, постепенно исчезают, осталось совсем немного, и я стану таким же, как раньше. Честно говоря, я почувствовал себя разочарованным и обманутым. Я даже попытался оживить в памяти испытанные мною ощущения, но ничего не получилось.

Несколько минут спустя Энн погасила свет.

— Как ты думаешь, тебе снова приснится этот сон? — тихо спросила она.

— Не знаю. Мне кажется, что нет.

— Думаешь... все прошло?

— Возможно.

— Милый, — Энн говорила напряженно, с трудом подбирая слова, — я хотела извиниться. Вчера ночью я позволила себе лишнее...

— Тебе не в чем себя винить, дорогая. И давай больше не будем об этом.

Обменявшись нежными поцелуями, мы пожелали друг другу доброй ночи и затихли. Часы на тумбочке у кровати показывали половину двенадцатого.

— Нет!

Меня подбросило на постели. Женщина в черном ждала меня в гостиной. Это знание тончайшим лезвием вонзилось в мой мозг. Широко открыв глаза, я не мог отвести взгляд от двери.

Энн тоже проснулась. Сдерживая дыхание, она лежала неподвижно, прислушиваясь.

— Опять? — спросила она чуть дрогнувшим голосом.

— Д-да.

— О нет! — Теперь ее голос звучал громко, пожалуй, даже сердито.

В спальне было тихо. Ночное спокойствие нарушало только мое громкое хриплое дыхание.

— Что ты намерен делать?

— А что я могу?

— Встань и посмотри, — зло выдохнула она.

— Милая, ты о чем?

— Ты отлично знаешь о чем, — всхлипнула она. — Вставай и иди туда.

Я прилагал отчаянные усилия, но все же не мог сдержать дрожь. И чувствовал себя совершенно беспомощным. Перед глазами стояла она, бледная, растрепанная, молящая о чем-то, зовущая меня.

— Хорошо, — сказал я, адресуясь не зная кому — Энн или женщине в черном, решительно отбросил простыни и спустил босые ноги на ковер, собираясь встать.

— Подожди, я пойду с тобой.

— Ты останешься. — Трясущейся рукой я вытер пот со лба. Я знал, что она должна остаться. — Хорошо, — с удивлением услышал я тут же свой собственный голос, — пошли.

Тихо прошелестела ночная сорочка, и я увидел темный силуэт Энн на фоне окна. Стиснув зубы, чтобы не заорать от ужаса, я сжал ее руку, и мы двинулись к двери.

Вряд ли было возможно идти медленнее. Мы шли, словно на наших ногах висели свинцовые гири, будто мы были мраморными статуями, ожившими только наполовину. Но, несмотря ни на что, спустя некоторое время мы все-таки приблизились к двери. Я слышал гулкий стук своего сердца. Руки ходили ходуном. Энн тоже дрожала. Но в таком состоянии я не смог бы ее успокоить. Меня бы кто успокоил!

Мы вышли в холл и, не сговариваясь, остановились. Нас и темную гостиную, в которой ожидало необъяснимое, разделяла только дверь.

У себя в комнате беспокойно заворочался Ричард. Тревога за сына отвлекла нас и немного ослабила напряжение. И Энн сказала уже почти спокойно:

— Открывай.

И я решился. До боли стиснув ладонь жены, я резко распахнул дверь. В ожидании самого страшного мы замерли на пороге. Но ничего особенного не произошло. Наоборот. Неведомое, сгустившееся вокруг нас, внезапно исчезло. Я почувствовал, как утихает пульсирующая боль в висках, прекращают судорожно дергаться мышцы живота. Мы медленно вошли в гостиную. Она была пуста.

Энн в изнеможении прислонилась к стене.

— Ты подонок, чертов подонок, — простонала она, только в ее голосе не было злости. В нем слышалось огромное облегчение и откровенное торжество.

— Милая... — Я еще раз посмотрел по сторонам. Ничего! Никого... — Я был уверен, что она здесь.

— Конечно, дорогой, конечно. — Она похлопала меня по плечу и сладко зевнула. — Может быть, мы, наконец, пойдем спать?

— Иди, я сейчас.

Еще несколько минут я молча стоял в пустой гостиной, бесцельно глазея на место, где, я знал, еще недавно стояла она, потом ссутулился и медленно побрел в спальню. Устроившись рядом с Энн, я не стал ей рассказывать о порыве ледяного ветра, который едва не сбил меня с ног, когда я выходил из гостиной.

Глава 9

— Теперь у нас есть няня, — радостно сообщила Энн, когда я вернулся с работы в четверг, — сегодня вечером мы свободны.

Я снял с плеча сына, который, судя по всему, был вполне доволен жизнью.

— Я очень рад. Куда пойдем?

— А уж как я рада, — усмехнулась Энн. — Последнее время я чувствую себя старой заезженной клячей.

— А как себя чувствует малыш? — Я нежно погладил живот жены, увеличивающийся с каждым днем.

— Значительно лучше, благодарю вас, мистер Медиум.

— Еще раз назовешь меня так, стукну прямо по этому огромному животу!

Шутка получилась неудачной. Я не мог рассказать жене о нудной, изматывающей головной боли, целый день не дававшей мне покоя, о неприятных ощущениях в животе, о том, что я чувствовал себя больным и совершенно измученным.

Она была так весела и беззаботна, так радовалась предстоящему отдыху, что у меня язык не повернулся огорчить ее. И, кроме того, я не был ни в чем уверен. Как всегда, то, что меня посетило, было зыбким, неопределенным, непонятным. Чувства... ощущения... и никаких достоверных фактов.

Умывшись перед ужином, я поинтересовался:

— А кто няня?

— Девочка, которую порекомендовала Элси. Мы уже договорились. Правда, берет она пятьдесят центов в час.

— Ты уверена, что ей можно доверять?

— Если помнишь, Элси заверила нас, что девочка совершенно надежна. Это я помнил.

Я отправился за нашей новой няней около восьми. Она жила примерно в четырех милях от нашего дома. Далековато, конечно, но мы так долго ее искали, что я решил не быть слишком привередливым.

Энн очень нужно было иметь возможность немного развеяться.

Я затормозил перед домом няни и уже собрался выйти из машины, но в это время на крыльце появилась девушка. Она имела довольно внушительную, по моим понятиям, комплекцию, и надетые на ней обтягивающие джинсы отнюдь не скрывали ее формы. На ней был коричневый кожаный пиджак, в темных волосах виднелась узкая желтая лента, напоминающая полоску масла, круглое лицо отнюдь не украшали очки в толстой оправе.

— Привет, — улыбнулся я, — меня зовут Том Уоллис. А тебя?

— Здравствуйте, — еле слышно прошептала она, глядя куда-то в сторону.

Я отпустил ручной тормоз и, убедившись, что дорога пуста, резко развернулся и поехал обратно. Не дождавшись ответа, я повторил:

— Как тебя зовут? Если не ошибаюсь, Дороти?

— Да. — Она говорила так тихо, что я скорее угадал, чем услышал, ее ответ.

Проехав несколько кварталов, я искоса взглянул на нее. Она выглядела очень хмурой и недовольной. Кажется, именно в этот момент меня кольнуло смутное недоброе предчувствие. И в душе появился непонятный дискомфорт. Мне что-то определенно не нравилось, но я не мог понять, что именно.

— Как твоя фамилия? — не отставал я.

— Мюллер.

Я свернул на проспект и набрал скорость.

— Ты долго сидела с девочкой Элси?

— Нет.

Болтливость явно не была ее отличительной чертой. Это, конечно, хорошо, но... что-то с ней было не так. Я кашлянул и решил докопаться до истины.

— Скажи, а у тебя много свободного времени?

— Да.

— Я имею в виду, — заторопился я, — у тебя же школа, дом, еще всякие дела. Может быть, мама возражает против твоей работы?

— Нет.

В моем мозгу всплыло ощутимо и ясно: у нее нет матери. Не подумав как следует и не вполне осознавая, что говорю вслух, я спросил:

— Твоя мама умерла?

Она резко повернулась и изумленно уставилась на меня. Хотя при этом она не произнесла ни слова, я точно знал, что не ошибся. Я смущенно хмыкнул и отвел глаза.

— Мне Элси сказала, — сообщил я, отлично понимая, что Элси, скорее всего, никогда не интересовалась ее семьей.

— А-а... — По ее тону я так и не понял, поймала она меня на вранье или нет.

Она смотрела только на дорогу. Я тоже. Оставшийся путь мы проделали в молчании. А я все пытался разобраться в собственных ощущениях: почему мне так неуютно рядом с ней?

Вскоре мы подъехали к дому. Так же молча Дороти вышла из машины и направилась к крыльцу. У дверей она остановилась, ожидая, когда я подойду и впущу ее в дом. Я машинально отметил, что она очень маленького роста.

— Заходи. — Я старался казаться приветливым и беззаботным, но в душе крепло предчувствие чего-то ужасного. Оно еще более усилилось, когда я остановился рядом с Дороти. Что же происходит? А я так надеялся на спокойный вечер с Энн, когда можно позволить себе расслабиться и ни о чем не думать. И, как назло, тревоги и волнения нахлынули вновь, непонятные, на первый взгляд беспричинные и, должно быть, поэтому приводящие в бешенство.

Из комнаты Ричарда вышла Энн:

— Привет.

Губы Дороти сложились в механическую улыбку, не добавившую привлекательности ее бледному лицу, покрытому мелкими точками угрей.

— Ребенок спит, — сообщила Энн, — у тебя не будет с ним хлопот.

Дороти кивнула, а я внезапно почувствовал где-то внутри настоящий взрыв тревоги. Ощущение было коротким, но таким сильным, что у меня перехватило дыхание. Исчезло оно почти сразу же, оставив после себя только противную слабость.

— Я сейчас буду готова, — сообщила Энн и отправилась с расческой в ванную.

Не помню, что я ответил, да это и не важно. Я не мог отвести взгляд от Дороти, которая стояла у окна на том же самом месте, где мне являлась женщина в черном. Я почувствовал уже знакомое напряжение в животе, вслед за тем тело охватила ставшая привычной дрожь. Пытаясь взять себя в руки, я нервно рассмеялся и не очень твердой рукой указал на книжные полки:

— Если захочешь почитать, не стесняйся, книги в твоем распоряжении.

Дороти молча стояла у окна. Пиджак застегнут на все пуговицы, руки глубоко в карманах. Она взглянула сначала на книги, потом на меня и поспешно отвела глаза.

— Сними пиджак, жарко, — гостеприимно предложил я.

Она молча кивнула.

Я разглядывал ее с искренним недоумением и никак не мог объяснить не покидавшее меня смутное, расплывчатое чувство тревоги.

— Телевизор там, — я снова подал голос, — включай, если хочешь.

Дороти хранила молчание.

Я отправился в кухню и налил себе воды. Ее вкус показался мне настолько отвратительным, что я сумел сделать только один глоток. Стиснув зубы, я посоветовал себе расслабиться и не паниковать. И преисполнился решимости во что бы то ни стало весело провести вечер и получить удовольствие. Даже если это меня убьет.

— Если проголодаешься, — я сделал еще одну попытку пообщаться с девочкой, — поищи что-нибудь в холодильнике.

В ответ ни звука.

В доме было тепло, и Дороти решила все-таки снять пиджак. Я невольно заметил, что у нее слишком тяжелая для ее возраста грудь. Правда, свободная шелковая блузка, мягкими складками спускающаяся на бедра, скрадывала ее полноту. Приблизившись, я машинально отметил, что ее иссиня-бледные щеки тронул едва заметный румянец. Волнуется?

Я вошел в ванную и посмотрел в зеркало через плечо укладывающей волосы Энн. Еще раз мысленно приказав себе расслабиться, я улыбнулся ее отражению. Поздравить себя было не с чем. Улыбка получилась кривой.

— Ты в порядке? — удивилась Энн.

— Конечно, а почему ты спрашиваешь?

— По-моему, ты какой-то взвинченный.

— Тебе показалось.

Я достал из внутреннего кармана расческу и начал сосредоточенно причесывать и без того безукоризненно лежащие волосы. Любопытно, заметила ли Энн, что моя рука с расческой слегка дрожит. Еще более интересно, догадывается ли она, что я всерьез обдумываю вопрос, не сошел ли я с ума.

— Кстати, Дороти, — спохватилась перед уходом Энн, — тебе придется закрыть входную дверь изнутри. Снаружи она не запирается.

Не могу описать ужасное чувство, буквально парализовавшее меня при звуке защелкнувшегося замка. На несколько секунд я застыл, борясь с подступившей к горлу тошнотой. Ничего не заметившая Энн взяла меня за руку и потянула к машине. Нацепив на лицо вымученную улыбку, я двинулся следом.

— Я уже говорил, что ты сегодня изумительно выглядишь?

Комплимент оказался весьма кстати. Энн улыбнулась и одарила меня легким поцелуем. На секунду я прижал ее к себе, вдохнул тонкий, чуть горьковатый аромат духов и поклялся себе, что сумею остановить преследующую нас чертовщину. Хватит!

— Ты так хорошо пахнешь.

— Спасибо, милый.

Не удержавшись, я оглянулся на наш дом и сразу же увидел Дороти, которая наблюдала за нами через раздвинутые планки жалюзи.

— Милый, что с тобой?

Я рассмеялся, но, пожалуй, невесело. Мне было страшно.

— О чем ты? — упорно глядя в сторону, полюбопытствовал я.

— По-моему, ты нервничаешь!

— Милая, видишь, что со мной делает любовь. Неужели ты не поняла, что всему виной страсть... желание.

Энн слегка склонила голову:

— Даже так?

— Конечно, и не думай, что сможешь отвертеться, прикрываясь своим положением.

— Должна признать, — Энн приняла правила игры, — что ты самый сексуальный водитель из всех, которых я когда-нибудь нанимала.

Я довольно ухмыльнулся и повернул ключ зажигания. На повороте я еще раз оглянулся. Жалюзи уже были на месте. В моей душе что-то дрогнуло, и я почувствовал непреодолимое желание ударить по тормозам и со всех ног бежать обратно в дом. Уже в который раз посоветовав себе не пороть горячку и не совершать необдуманных поступков, я нажал вместо тормоза на газ, и машина резво рванулась вперед.

— Полегче, любезный, — улыбнулась Энн.

— В вашем присутствии, мадам, ноги меня не очень-то слушаются, — заявил я тоном профессионального слуги, искренне надеясь, что мне удалось скрыть владевшее мной смятение. Руки не дрожали только потому, что я мертвой хваткой вцепился в руль. Злость на самого себя оказалась плохой помощницей.

— Кстати, ты спросил у Дороти, сколько у нее свободного времени? — вспомнила Энн.

— Она совершенно свободна, может сидеть у нас хоть всю ночь, — сообщил я и пожалел, что не соврал. Надо было сказать, что нам придется вернуться к одиннадцати, нет, лучше — к десяти.