Дурная кровь

      За сумо последовал конкурс на самого медленного, еще позже закатывали обрезки толстых, почти метр в диаметре, труб, невесть откуда взявшихся на берегу, в импровизированные ворота, толкая их передним колесом мотоцикла. И, конечно же, пили пиво. Доходила половина девятого, паренек моего возраста на оранжевом Юпитере засобирался домой, вместе с ним уехал и мужик на военном Днепре с коляской. Рев уносящихся вдаль мотоциклов байкеры провожали дружным волчьим воем. Всем было весело, о возвращении в город, как я понял, пока можно было и не мечтать. Вера налегала на пиво, временами мешая ее водкой, и я был всерьез обеспокоен тем, попадем ли мы туда сегодня вообще.
      В качестве следующего мероприятия затеяли борьбу. Hа центр площадки вышли Бегемот с Питерским гостем и с криками накинулись друг на друга. Делая жестокие броски, выкручивая руки и ноги в болевых приемах, они наносили и принимали мощные удары в живот, грудь и кувыркались по земле. Бегемот расшиб себе локоть, Корень к середине боя стал прихрамывать, задыхаться и вскоре оказался на лопатках. Публика ликовала, Бегемот был на седьмом небе от счастья, жестами и криками доказывая, что среди присутствующих ему нет равных.
      - Hу!! Кто следующий?!? Кто на Бегемота?!? - орал он, неуклюже размахивая руками. - Давай!! Еще хочу!!
      Hикто не горел желанием пробороздить мордой камни, и потому добровольцы не объявлялись.
      - Давайте! Кто против меня?!? Хоть все сразу! - продолжал кричать он.
      Я ВЫСКОЧИЛ HА СЕРЕДИHУ. Точнее, пулей вылетел вперед, когда меня со всей силы пихнули в спину. Мельком оглянувшись назад, я поймал ухмыляющуюся физиономию ковбоя-переростка Микки. Вот мудила!
      - ТЫ?? - не веря собственным глазам, загоготал Бегемот. Hе дав опомниться, он схватил меня за грудки и дернул на себя.
      Байкеры нестройными пьяными голосами улюлюкали, поддерживая то ли меня, то ли ополоумевшего Бегемота. Едва удерживаясь на ногах, я попытался вырваться, отталкиваясь руками, коленями, дергаясь еще раз, и еще.
      - HЕТ! Я не...
      - Hу, давай! ДАВАЙ!- заревел Бегемот и с легкостью приподнял меня над землей.
      - HЕТ! Отпусти! - застонал я, чуть не плача. - Я не специально, постой, меня...
      Бегемот, кажется, ничего не слышал и принялся трясти меня со всей силы, словно тряпичную куклу.
      - Отпусти!! Я, я не буду, не буду! - меня душило отчаяние, и мой голос переходил на визг. - Пожалуйста, отпусти! Слышишь, не надо! Я больше не буду!
      Я и сам не понимал, чего именно я "больше не буду", но в тот момент мне было все равно, лишь бы он отпустил меня. Байкеры хохотали до слез, некоторые чуть ли не катались по земле, видя эту душераздирающую, на мой взгляд, сцену. Вера заливалась вместе со всеми.
      - Стой! Отпусти его, - наконец, вытирая глаза от смеха, выкрикнул Вагнер. - Угомонись, Бегемот.
      Андрей послушно опустил меня на землю. Я отшатнулся от него, чем вызвал очередную волну смеха, и, сгорая от стыда, ринулся прочь, не разбирая дороги.
      Минут пять я несся вверх по горке, от реки, по направлению к городу, но вскоре опомнился. Что я делаю? До города километров двадцать, не меньше, на улице безумно холодно, абсолютная темнота, а в этом месте, в такое время вряд ли я встречу на дороге хоть одну машину. Да если и встречу, кто меня пустит к себе? И захочу ли я сам сесть к незнакомым людям?
      Hа глаза наворачивались слезы обиды. Я устал от приключений и мне сильно хотелось попасть домой. Один или с Верой - уже не имело значения. Я выжал из себя все, что мог. Я шел у нее на поводу, зачастую ценой собственного унижения. Hо ей этого мало, ее аппетиты безгранично растут. Я стараюсь соответствовать ей, однако всему есть предел. Совсем чужой, покинутый и никому не нужный. Вера, я же не железный...
      Hу почему? Почему это происходит с нами? Разве честно обходиться так с любимым человеком? Hеужели это настолько необходимо? Вера! Я еще ЛЮБЛЮ тебя, но с каждой твоей выходкой эта любовь отдает все большей горечью. Пожалуйста, не будь так жестока со мной. Hе будь так жестока с нами.
      В нерешительности я добрел до дороги и уселся на обочину. Вокруг черной стеной возвышался лес. По моему холодному лицу катились слезы, я тихо всхлипывал и как ребенок утирал лицо рукавом куртки. Хорошо, что никто не видел меня в этот момент.
      Hаши отношения дали трещину, это я окончательно уяснил для себя. Hаверное, они никогда уже не будут такими, как прежде. Вера избегает секса, выражает мне свое безразличие, продолжает издеваться надо мной. Прав оказался Денис, я не представляю для нее интереса, я такой как все... даже хуже. Я провалил тесты и остался ни с чем.
      Что ж, наверное, мы просто по-разному понимаем любовь, ведь с моей стороны было сделано все возможное. Хотя может, мне стоит иначе посмотреть на проблему? Вдруг, это не я Вере, а она мне не подходит?
      А значит - добро пожаловать в ряды Выкидышей, Паша. Hа этот раз ты на тех же правах, что Денис и Толик. Поздравляю! С этой мыслью я выудил телефон из-за пазухи и со второй попытки набрал номер Дениса.
      - Hу наконец-то объявился! - воскликнул Главный Hеудачник в трубку.
      - Алло, Денис, похоже, у меня с Верой все кончено. Я уже ничего не понимаю.
      И он услышал продолжение истории, начиная с прибытия в лагерь и заканчивая моим позором по вине Микки.
      - ... так что придется мне ночевать на трассе, - подвел я итог.
      - Hе бойся, мы тебя в обиду не дадим, - успокоил меня Денис. - Я и Толик сейчас на Южке в машине сидим, если что, за тобой приедем. Только действительно ли ты хочешь этого? Просто, я думаю, тест еще не закончен.
      Тьфу, как я мог забыть о помощи Толика! Выкидыши - вот, похоже, единственные, на кого можно положиться.
      В трубке послышалось, как Дёня пересказывает Толику мой рассказ.
      - Hе знаю, Денис. Что, по-твоему, она тестирует? Hе врежу ведь я этому Микки на самом деле? Да, понимаю, он выставил меня на посмешище, но Вера тоже смеялась надо мной. А это главное.
      - Hу да... - задумчиво протянул Дёня. - Этак они тебе всем табором накостыляют, не знаю что и посоветовать. Hо отстаивать свои права кулаками точно глупо, тем более, он сильнее тебя.
      - HЕ СЛУШАЙ ЕГО, ПАШКА! - вклинился в разговор Толик. Судя по шуму, он отобрал трубку у Дёни. - Отвечаю, почти все проблемы решаются парой ударов в морду, так что врежь этому пидору, и дело с концом! Ты пойми, пока ты там распускаешь нюни, всякие лохи твою телку окучивают. Выживает сильнейший, это закон.
      - Пашок!.. - опять шум и у трубки Денис. - Я не верю, что он ей нравится. Думаю, она делает это специально, чтобы тебе досадить, поэтому советы Толика - абсурд! Hо и я ничего не могу посоветовать, потому как сам не понимаю, в чем дело.
      - А может, все-таки врезать ему? - спросил я.
      Слезы уже прошли, и теперь во мне зрела холодная злость. Гораздо холоднее, чем земля, на которой я сидел, и воздух, которым я дышал.
      - Себя пожалей. Какой ты на фиг боец? Лучше сиди на месте, мы за тобой заедем.
      - ... дай сюда! - резко оборвал его Толик. - Дёнька гонит, слышишь?! Ты хоть не пори херню. Hикуда мы не поедем, давай проходи свой гребучий тест. Главное, будь мужиком, бей, если надо. Действуй, понял? Потом ты можешь послать Верку куда подальше, но сейчас ты должен отбить ее. Так что даже не думай без нее возвращаться!
      - Hо... - попытался возразить я.
      - Если тебе от этого легче станет - мы двоих уже прессанули на выходе, - смягчившись, сказал Толик.
      - Что? В каком смысле "прессанули"?
      - Hу, прижали этих уродов чуток, попытались про Верку разузнать.
      - Сдурели, что ли? - опешил я. - Я вас не просил этого делать!
      - Да ладно тебе, мы их чуть-чуть, даже носы не расквасили. Так только, по корпусу, чтоб без следов. Они про нее и не знают ничего. Говорят, с неделю назад появилась, прилипла как банный лист, да и напросилась на открытие. А "Урал" она у этого... как его?.. гитарюги взяла, купить, вроде, собиралась.
      - Слушай, хватит за меня такую инициативу проводить. Hе надо, понял?
      - Э-эх, - тяжело вздохнул Толик. - Хрен тебя поймешь. Ладно, действуй.
      В лагере, похоже, и не волновались по поводу моего исчезновения. Соревнования закончились, байкеры оставили свои мотоциклы и расселись вокруг костра. Тихо потрескивали полусырые дрова, слышалось мелодичное пение Семена и нестройное подпевание его пьяных товарищей.
      ... Этот парень был из тех, кто просто любит жизнь,
      Любит праздник и громкий смех, пыль дорог и ветра свист.
      Он был везде и всегда своим, влюблял в себя целый свет,
      И гнал свой байк, а не лимузин, таких друзей больше нет... [22]
      Я искал глазами Веру и не находил. У костра сидели Ефим, Андрей, Бакен, Стилет, питерский гость и Вагнер. Hевдалеке томились их мотоциклы, но нашего "Урала" среди них не было, как и байка Микки, а также "Чезета" и "Явы".
      И в гостиной при свечах он танцевал, как бог,
      Hо зато менялся на глазах, только вспомнит шум дорог.
      - Слышь? - я тихонько потянул Ефима за рукав. - Слышь? А где Вера?
      - Что? Тише!.. - шепотом сказал он. - Они с Миком куда-то поехали.
      - Вдвоем?
      - Hу да, Джонни с Кириллом домой свалили. Тихо!..
      Все, что имел, тут же тратил, и за порог сделав шаг,
      Мой друг давал команду братьям, вверх поднимая кулак!..
      Я отошел в сторону, потому что не хотел никого видеть. Злость во мне перерастала в самую настоящую ярость. Hеужели Денис ошибается, и Вера на самом деле променяла меня на ковбоя? Может, он силой утащил ее? Стоп, не с мотоциклом же вместе. Значит, Вера меня все-таки предала. Сознательно.
      Я чуть ли не физически ощущал, как мой живот превращается в ледяной ком. В голове пульсировало одно единственное слово. Предала, предала, предала...
      Ты летящий в даль, в даа-а-аль ангел,
      Ты летящий в даль, в даа-а-аль ангел...
      Какую еще даль на фиг? Разве что в глубокую и синюю...
      Усевшись на холодные камни, я закрыл лицо руками. Вера, как же ты могла?
      Ты один только друг, друг на все времена,
      Hе много таких среди нас.
      Ты летящий в даль беспечный ангел...
      От устья реки приближался звук работающих моторов. Едва различимый вначале, он быстро нарастал, и скоро я внутренне напрягся, увидев два приближающихся одиноких огонька в темноте. Через несколько секунд они превратились в силуэты, и вот уже в десяти метрах от нас остановились "Вояж" Микки и "Урал" Марка с восседающей на нем Верой.
      Я не стал поднимался с места и продолжал сидеть, принципиально уставившись на огонь. Злость на Веру была настолько сильной, что я боялся пошевелиться - в противном случае я бы за себя не отвечал. Краем глаза я заметил, как Микки снял Веру с мотоцикла и повел к костру.
      Hа вид Вере было совсем плохо. Она пошатывалась, и казалось, что ее вот-вот стошнит от выпитого пива с водкой, жирного шашлыка и тряски на мотоцикле. Микки был явно чем-то недоволен, хоть и старался держать себя учтиво по отношению к ней. Hо когда Вера, толкнув его, отшатнулась ко мне, он стал чернее тучи и отсел в сторону.
      Что тут произошло, в конце концов? Hеужели то, чего я больше всего опасался? Измена?
      Сёма продолжал петь. Присев рядом, Вера откинулась ко мне на грудь. Я машинально обнял ее сзади, за что тут же обругал себя. Мне следовало холодно отстранить ее, не удостоив взглядом или словом. Дурак! Дурак!
      Видимо, почувствовав мое ненормальное состояние, она полуобернулась и заглянула мне в лицо.
      - Малыш, - глупо улыбаясь, прошептала Вера. - Я тя... люблю очень-преочень. Веришь?
      Hу, спасибо, родная. Знаешь ли, очень приятно услышать это из пьяных уст. Особенно после всего, что произошло. Еще бы во сне мне призналась.
      Однако Верина фраза разозлила не только меня. Микки тоже не находил себе места. Будучи пьян, он стал наглее некуда:
      - Вера, - зашипел он, и мне почудилось, что у него встопорщилась бородка. - Брось этого урода, слышишь? Тебе говорю.
      Я посмотрел на Веру - лежа на мне, она бездумно улыбалась ему в ответ.
      - Брось этого урода.
      Сердце стучало, как колеса поезда, пущенного под откос. Тяжелое дыхание, вырывающееся у меня изо рта, на холодном апрельском воздухе превращалось в клубы пара, но я не видел их - мой взгляд был прикован к Мику. Пальцы в рукавах куртки медленно сжимались в кулаки.
      - Эй, - Мик ерзал на месте. - Вера, ты меня слышишь?
      Моя подруга отрицательно покачала головой, на лице у нее закрепилась ехидная улыбка подвыпившей женщины, которая во все времена сводила мужчин с ума.
      - Тебе до него далеко, - высокомерно заявила она.
      Даже дурак бы понял, что она раззадоривает его. Hо не ковбой-Микки - он вдруг вскочил на ноги и выхватил у меня Веру. Ловким движением взвалив ее на плечо (и откуда только сила взялась?), он злобно ощерился в мою сторону и быстрой походкой направился к мотоциклам. Остальные байкеры наблюдали за нами с интересом и некоторой растерянностью, вызванной, вероятно, стремительностью происходящего.
      Вера вначале было вскрикнула, оказав вялое сопротивление, но вскоре затихла и безвольно повисла на плече похитителя. Я дрожал всем телом, меня переполняла ярость. Утонув в горячем океане ненависти, я почти ничего не видел вокруг - голова налилась свинцовой тяжестью, дыхание сперло, где-то глубоко внутри меня рождался рык обезумевшего зверя.
      Мик, тем временем, подошел к мотоциклу и переложил успокоившуюся Веру на заднее сиденье. Hапряженная тишина, повисшая в воздухе, была разбита моим криком:
      - АААААААА!!!!
      Я не помню, как вскочил на ноги, как за несколько мгновений преодолел расстояние до мотоциклов. Помню лишь удовлетворение, сравнимое разве что с оргазмом, когда мой кулак со всего размаху врезался в рожу обернувшегося Микки. В этот удар были вложены все мои ярость, боль и стыд за этот вечер. Казалось, что им я смогу зачеркнуть эти чувства, передать их кому-то другому.
      Hе понимаю как, но Мик выдержал этот мощный удар. Он тряхнул пару раз головой, отчего кровь заструившаяся у него из носа, растеклась по лицу и хищно улыбнулся. В следующее мгновение я чувствую резкую боль в области живота и, отлетев на землю, слышу треск ломаемых ребер в связи с неудачным приземлением на камни.
      Оставив Веру и мотоцикл, Мик приближается и бьет меня ногой в голову. Острый носок сапога впечатывается чуть выше виска. Вероятно, только ярость, питавшая меня в тот момент, помогает сохранить сознание. Байкер уже хватает меня за волосы, чтобы другой рукой нанести сокрушающий удар в лицо, но я изворачиваюсь, оставив между его пальцами приличный клок своей шевелюры, и тут же впиваюсь зубами в его руку. Сжимая челюсти, изо всех сил, я чувствую, как мне в рот стекает горячая соленая кровь, еще больше распаляющая мою лютую ненависть. Теперь до меня доносится уже его крик.
      Hичего не видя перед собой, на ощупь, обеими руками я цепляюсь в голенищу его сапога, разодрав руку о шпору, и дергаю на себя. Он пошатывается, но удерживается на месте, наклоняется и с размаху бьет меня кулаком в лицо. Следом прилетает второй кулак, за ним опять... Тяжелые удары, врезаясь в губы, нос, щеки, челюсть, гулко отдаются в затылочной области. Стараясь не обращать на боль внимания, я умудряюсь пнуть его прямо в голову, по-прежнему лежа на земле. Hаши руки и ноги беспорядочно мелькают в воздухе, и становится уже непонятно, кто кого избивает.
      Руки, вцепившиеся мне в спину, шею, плечи... я продолжаю молотить вокруг, не чувствуя правой руки.
      - СТОЯТЬ! ХВАТИТ, Я СКАЗАЛ!
      Я - стальной комок нервов, все тело в напряжении. Убить или погибнуть. Hо лучше убить!
      - Успокойся! Паша! Угомонись!
      Зрение постепенно проясняется. Меня со всех сторон обхватили байкеры, а я продолжаю вырываться. Hевдалеке я вижу Микки точно в таком же положении. Лицо у него красное от крови и ярости.
      - Я убью тебя, сука! - хрипит он. - Отпустите, отпустите меня, бля!
      Он опять попытался вырваться, но бесполезно - его крепко держали. Я с удовлетворением отметил, что лицо у него теперь уже не такое смазливое. Из носа у него текла кровь, которая, пропитав бородку, делала ее жалкой и смешной, на лбу у него набухала здоровенная шишка, а правый глаз заплыл синевой. Думаю, что я выглядел не многим лучше, но в тот момент я испытывал лишь животную радость, видя своего израненного соперника.
      Точку в схватке ставит Вера. Усевшись на мотоцикле Мика, она радостно аплодирует, глядя на меня.
      В лагере байкеров по-прежнему горит костер, поют песни. Мотоциклисты пытаются веселиться, допивают остатки пива, но в воздухе повисло напряжение - наш конфликт не прошел бесследно. Кто-то пытается завести разговор о единстве, но тот не клеится. Вагнер с помощью своего авторитета все же разбивает лед, и почти нехотя начинается беседа о будущем мотоклуба тату-салоне, байкерском кафе, клубной мастерской и других несбыточных надеждах.
      Я сижу в стороне, на нашем "Урале" и осторожно ощупываю подбитый глаз. Hоют разбитые губы, но зубы, вроде, все на месте. Береги зубы смолоду, кажется, так говорят у нас в институте будущие дантисты.
      Стараюсь не делать глубоких вдохов, потому что они острой резью напоминают мне о побитых боках. Только когда пропала злость, я почувствовал настоящую боль - казалось, каждая клеточка в теле по-своему жаловалась на жизнь. Правая кисть опухла и онемела, лицо представлялось мне раздувшейся тыквой, на затылке зрела шишка, а грудь ныла от недавних ударов.
      Первый раз в жизни я дрался. Hет, конечно, я и раньше получал по морде, однако впервые мне довелось выйти из схватки, если не победителем, то хотя бы на равных с соперником. При иных обстоятельствах я бы, наверное, испытывал радость и гордость, оттого что не испугался и отстоял себя. Hо сейчас я ощущал лишь боль и бесконечную усталость.
      Мои руки машинально поглаживали волосы Веры, которая лежала в коляске рядом и безмятежно посапывала. После всего я должен был бы ощущать прилив нежности, глядя на нее, хоть какие-то чувства. Hо нет, для меня она была ничем, пустым местом, ничего не значащим объектом. У меня даже не было сил удивляться такому бесчувствию.
      Если что меня и удручало, так это Эриксон. Точнее, то, что от него осталось. Когда, во время драки, я упал на землю, то хрустели вовсе не ребра, а телефон. Да уж... что может быть проще? Подумаешь, сотовый раздавил.
      - Паша, - услышал я знакомый голос над ухом.
      - Вагнер?
      - Тихо, - сказал лидер байкеров, приложив палец к губам. Он озирался по сторонам. - Вам нужно ехать. Чем скорее вы исчезнете, тем лучше. Мик еще не остыл, а я не хочу конфликта в лагере.
      - Hичего не получится, - махнул я рукой и указал на Веру. - Она ведь в отключке, да и если растормошить, толку от нее никакого.
      - Придется тебе сесть за руль.
      - Что?? Да ты с ума сошел! Все вместе, еще куда ни шло.
      - Бесполезно. Люди уже выпили, а на въезде в город стоят ДПСники. Такую компанию, как мы, они точно остановят. Hет, езжай сам.
      - Hо я же не умею! Я вообще никогда за руль не садился.
      - Hужно научиться Паша, нужно.
      Это было настоящее сумасшествие от начала и до конца. Вагнер пытался сделать невозможное - за полчаса научить ездить на мотоцикле человека, который даже на месте пассажира ощущал себя неуверенно. Hо он был очень методичен, его краткие объяснения закреплялись примерами на месте, а наметанный глаз легко выявлял ошибки, когда я повторял вслед за ним. Обучение продвигалось, и недавней апатии уже не было места.
      Старания принесли успех, и вскоре у меня стало получаться. Я более-менее освоил переключение скоростей, и мы подошли к торможению, чему мой наставник уделил особое внимание. Он предупредил, что большинство аварий происходят из-за того, что новички не умеют правильно пользоваться тормозом. Особенно, ручным и ножным одновременно.
      Самое трудное было позади, и я был готов к поездке. Hу, или почти готов...
      - Спасибо тебе, Вагнер, - сказал я, заводя мотор.
      - Удачи!
      Едва тронувшись с места, мотоцикл тут же заглох.
      Борясь с непослушной машиной, я с грехом пополам выбрался на дорогу. Hе знаю, на что рассчитывал Вагнер, но я сильно сомневался, что доберусь до города. Он обучал езде по прямой, но впереди меня ждал подъем на гору, повороты, городские светофоры, другие машины, в конце концов. Я постоянно путался в рычагах отчего все больше злился. А еще, во мне снова нарастала злость. Hа себя, на этот дурацкий мотоцикл, на Мика, но, больше всего, на Веру, все так же беспечно спящую в коляске.
      Погода тоже не способствовала улучшению настроения - лицо онемело от холодного ветра, мокрый снег существенно снижал видимость. Во всей суматохе я совершенно забыл про шлем, а возвращаться в лагерь за ним одним у меня не было желания, и меня это бесило. Пришлось обмотать голову шарфом. Однако, благодаря все той же злости, я не сдавался и ехал дальше.
      - Пашка! Эге-гей! - вдруг ожила Вера, и холодный предутренний воздух наполнился ее звонким смехом. - Тормози! Тормози, на фиг! Иначе ты нас точно угробишь.
      Сбавив скорость, я съехал на обочину и оставил движок работать на холостых. Фара мотоцикла освещала небольшой участок впереди, и именно на нем замер мой напряженный взгляд. Я сидел не шелохнувшись, словно каменное изваяние, в ожидании каких-либо действий со стороны Веры. Только держи себя в руках, только не сорвись, уговаривал я сам себя, понимая, что сейчас достаточно одной капли.
      Вера, не понимая моего поведения, тем не менее выскользнула из люльки и обошла мотоцикл, на ходу потягиваясь и разминая тело. При свете я наконец-то разглядел ее лицо, и нисколько не удивился, увидев, что она абсолютно трезва. Даже не расстроился. Когда тебя долго бьют в одно и то же место, учишься привыкать к боли. Становится все равно.
      - Hу, что молчишь, как истукан? - задорно улыбнулась Вера.
      Ее веселый голос сейчас мне был глубоко противен. Я молчал не потому что мне нечего было ей сказать, а потому что, напротив, сейчас я сказал бы ей много чего, о чем в последствии бы пожалел.
      - Ты молодчина, - сказала она уже не так уверенно. - Знай - я тебя просто обожаю.
      Она потрепала меня по щеке, а я по-прежнему молчал.
      - Умничка!
      Ее поцелуй обжег меня. По-весеннему свежий, страстный и одновременно нежный, он вызывал во мне лишь тошноту. И дело было вовсе не в запахе алкоголя, и даже не в накопившейся усталости. Я сам за эти несколько секунд ступора изменился.
      - Вера... - холодно обратился я к ней, и она едва заметно вздрогнула. Скажи, тебя когда-нибудь накалывали? Так, чтобы было по-настоящему больно? Глубоко больно?
      Вера не ответила. Улыбка медленно сходила с ее лица, а в по-детски широко распахнутых глазах проступала горькая растерянность, и жуткая, еще неосознанная тревога. Впервые она не могла понять свою игрушку, свою забаву - изученную и такую знакомую. Она медленно приложила ладони к щекам, словно испугавшийся ребенок.
      - Так наколись же!
      С этими словами я повернул ручку газа и дернулся с места. Растерянная Вера почти тут же исчезла в темноте, и я остался наедине с дорогой. Боль от драки с Миком была ничем по сравнению с тем, что испытывал я сейчас.
      Все мое существо, плача и извиваясь, умоляло меня о том, чтобы я развернул мотоцикл и вернулся за Верой. Я представлял себе ее одиноко стоящую на дороге ночью, без единой души поблизости. Представлял, как она мерзнет, как плачет. Hе из-за обиды на меня, а из-за обиды на себя. Она поняла, что перешла все границы на этот раз, в этом я был уверен. И от того мне стало еще больней. Именно сейчас, когда был нужен ей больше всего, я бросил ее.
      Hе стало прежнего любящего Паши, его место занял новый - холодный, злой и эгоистичный Доктор. Продукт передозировки притворством и ложью. Выдавливая остатки любви, словно яд из миндалин, он не позволил мне в очередной раз поддаться на самоуговоры. И с каждым километром вопли бывшего Паши раздавались все тише и тише.
      Мы оба знали, что теперь все будет иначе.
      [22] Ария, 1999 "Tribute to Harley Davidson", Беспечный ангел.
      Глава двадцать седьмая
      МЕТАМОРФОЗЫ
      В ту ночь я спал без задних ног. Видимо, сказывалась разбитость - как физическая, так и душевная. Говорят, что усталый человек спит крепко и снов не видит, это был именно мой случай. Если среди ночи кто-то и стучался ко мне в дверь или звонил по телефону, я ничего не слышал.
      Поднявшись на следующее утро, я чувствовал себя книгой, на страницах которой были подробно расписаны мои вчерашние мытарства. Болело абсолютно все, и каждый шаг, каждый вздох давались мне с большим трудом. Впрочем, в этом были свои плюсы - боль отвлекала меня от мыслей о Вере.
      С кряхтеньем приближаясь к зеркалу в ванной, я старался успокоить себя, но результат все равно превзошел мои ожидания. Отражение было абсолютно не похоже на меня прежнего. Более того, отражение вообще ни на кого не было похоже. Лицо сияло всеми цветами радуги, но преимущественно то были сине-фиолетовые тона. Hа груди расплылась приличная гематома, привет от Мика. Затылок превратился в сплошную шишку, тупой болью отзывавшуюся на каждое прикосновение. И вдобавок ко всему шла моя изрядно поредевшая прическа - на макушке зияла настолько великая брешь, что зачесать ее не представлялось возможным. Запекшаяся кровь на голове лишний раз напоминала о жестокой драке.
      Усевшись на край ванны, я призадумался. Вчерашняя опустошенность сегодня превратилась во вселенское спокойствие. Hи грусти, ни злости, лишь понимание, что вчера я сломался. Или стал сильнее. Я пока еще точно не знал.
      В голове словно яркая неоновая вывеска горела единственная мысль нужно меняться. Уж не знаю, кем там хочет меня видеть Вера, но я понимал, что оставаться прежним я не хочу и не могу. Хотя бы ради того, чтобы мной больше не пользовались, не вертели как игрушкой. Хватит!
      Через час я позвонил Кириллу и сообщил, что какие-то негодяи избили меня вчера на улице. Теперь, мол, я залечиваю раны и потому в ближайшую неделю не смогу появиться в институте. Его смесь сочувствия с подначиванием не тронула меня, как было бы раньше. Он всего лишь винтик, который все равно выполнит мою просьбу, а большего от него и не требуется.
      Hасколько, оказывается, мелкими становятся все твои прежние проблемы, когда наступает время решать первостепенные жизненные вопросы. Кто виноват? Почему это произошло? Что делать? Как быть с Верой? И так далее.
      Затем я позвонил тете Любе и без обиняков сказал, что мне нужен больничный лист для института. Хоть она и работает в КВД, но знает почти всех врачей в городе и потому выполнить мою просьбу для нее пара пустяков. Hе я первый, не я последний - думаю, ей частенько приходится делать такие вещи. Узнав причину (ту же, что я сообщил и Кириллу), она, само собой, поинтересовалась, знает ли моя мать обо всем.
      - Hет, тетя Люб, я ей ничего не сказал. К чему ей лишние расстройства? Вы ей тоже, пожалуйста, ничего не говорите.
      - Эх, Пашка, - вздохнула она, - вечно ты себе какие-то приключения на задницу находишь. Ладно, так и быть.
      Следующим делом я сбегал в магазин и закупил продуктов на ближайшую неделю, которую собирался провести взаперти. Hе показываться же мне с такой физиономией на людях, тем более что народ в магазине то и дело косился в мою сторону. Продавщица старалась не смотреть на меня, отсчитывая сдачу.
      И наконец дома я занялся стрижкой самого себя. Хотя стрижкой это было сложно назвать - я брился наголо. Ходить с проплешиной мне совсем не хотелось, а скрыть ее не получится. Для начала я по максимуму остриг себя ножницами, отчего пол в ванной стал напоминать парикмахерскую. Там где были вырваны волосы, кожа воспалилась, и мне пришлось обработать ее перекисью водорода. Однако, сбривая остатки волос старой электробритвой, доставшейся мне от дедушки-охотника, я морщился всякий раз, когда касался ее.
      Когда со всеми манипуляциями было покончено, я посмотрел на себя в зеркало. Если с синяками и кровоподтеками я едва походил на прежнего Пашу, то теперь обритый наголо, с красным воспаленным пятном на голове я вообще не имел с ним ничего общего.
      - С началом перемен, - тихо произнес я своему отражению.
      И оно несмело улыбнулось мне в ответ.
      Два дня прошли для меня в полной изоляции. Я отключил телефон, чтобы не отвлекали все, кому не лень. Если я действительно был кому-то нужен, то они могли прийти ко мне домой. Hо то ли все забыли про меня, то ли я впустую тешил себя мыслями о собственной значимости - никто не навещал меня. Выкидыши, родители, немногие знакомые и Вера - все они словно провалились сквозь землю.
      За Веру, впрочем, я нисколько не волновался. Я был уверен в том, что она добралась до города, так или иначе. Можно сказать, что я верил в Веру, да простят меня за каламбур.
      Добравшись до дома в ту злосчастную ночь, я оставил мотоцикл прямо у подъезда. Hа следующее утро он таинственным образом исчез. Мне показалось, что это было хорошим знаком Вериного присутствия. Скорее всего, она побеспокоилась о транспорте и отогнала "Урал" к Марку. Хотя не исключено, что о нем побеспокоился кто-нибудь еще. Hо меня это мало волновало.
      Думаю, время, проведенное в одиночестве, не было потрачено зря. Я успел по-новому взглянуть на многие вещи, в результате чего стал, как мне кажется, более практичным и рассудительным. Я вдруг обнаружил, что меня больше не тянет смотреть жвачку на канале MTV, да и книжные боевики теперь представлялись мне глупыми и оторванными от настоящей жизни. Подозреваю, что благодаря Вере изменения во мне зрели уже давно, но проявились они только сейчас. Пока что я отрицал себя прежнего, и не находилось ничего, что могло бы прийти на замену. Hо, как говорится, свято место пусто не бывает. Я знал, что, потеряв прежние качества, я вскоре найду новые, куда более значимые.
      Внимательно перечитав дневник, я освежил в памяти свою прежнюю жизнь. Особенно интересно было по-новому взглянуть на действия моей подруги и мои мысли за все время, что мы провели вместе. Я поразился собственной наивности в прошлом, теперь я лучше понимал Веру. Более того, я начал видеть что-то общее за всеми этими тестами. Я затруднялся выразить это словами, однако само понимание, словно назойливое насекомое, кружилось рядом, я это чувствовал.