Английский подснежник - Эмма и граф

— Я должен оградить вас от клеветы, хотя именно из-за меня вы можете подвергнуться оскорблениям… Скажите, что вы прощаете меня.

— Мне нечего прощать, мой дорогой лорд, ибо я была добровольной соучастницей.

Впоследствии она с некоторым изумлением думала, что мысль, которая должна была бы занимать их обоих, так и не пришла им в голову: мысль о ребенке, возможно зачатом во время их страстного свидания. Как будто они жили в Аркадии, идиллической стране невинных наслаждений, .где не бывало последствий страсти.

— Я думаю, сердце мое, что вы можете называть меня как-нибудь иначе, чем «милорд», учитывая то, что мы только что разделили, — сказал он нежно, обнимая ее и не желая расставаться.

Эмма отрицательно покачала головой.

— Нет, вы всегда будете для меня милордом. Я не могу думать о вас иначе.

Она не хотела называть его Домиником и признавать прошлое, о котором не рассказала до сих пор, а теперь боялась признаться.

Его следующие слова только подтвердили правильность принятого ею решения.

— Я больше всего ценю в вас вашу честность. Из всех женщин, что я знал когда-либо, вы единственная говорите мне правду. И если эта правда требует, чтобы я оставался для вас милордом, пусть так и будет.

Теперь она тем более не могла признаться ему. Не после таких слов. Эмма слишком хорошо знала, что у ее честности есть границы. Что он подумает, если узнает: все в ней, включая и имя, ложь?

Поэтому она ничего не сказала, и милорд, нежно прижимая ее, закрыв глаза, продолжал:

— Я должен признаться, что, как и лорд Байрон, не только сам преследовал женщин в юности, но и женщины преследовали меня. Им было нужно лишь мое имя и титул, который я мог унаследовать. Я никогда не был настолько тщеславен, чтобы считать призом лично себя, хотя, видит Бог, я был самодовольным юношей.

Милорд беспокойно зашевелился, как будто воспоминания причиняли ему боль.

— Я помню одну девушку, по-своему упорно преследовавшую меня. Маленькая, толстая, заикающаяся девушка, почти ребенок, и я, да простит меня Бог, женился бы на ней ради ее богатства. Но по какой-то причине, я никогда не узнаю почему, она отказала мне. К моему глубокому огорчению, поскольку мне казалось, что она любит меня, как это ни удивительно. И я никогда не узнаю, к счастью или нет, поскольку вскоре продался за деньги красавице. Видите, я пытаюсь соответствовать вашей честности, и, если вы презираете меня за это, так тому и быть. Время для лжи прошло. Наш брак оказался катастрофой.

После долгого молчания он нежно поцеловал ее в щеку и снова заговорил:

— А вы — моя вторая половинка. Как странно… Когда я был еще неоперившимся юнцом, одна старая цыганка нагадала, что мне повезет и я найду свою настоящую любовь, правда когда я в первый раз встречу ее, то не узнаю. А позже, когда я снова встречу ее, то узнаю немедленно. Как же она ошиблась! Я узнал, что вы предназначены для меня, как только увидел вас в холле. Вы мой ангел-хранитель, пришли спасти меня. Никогда не поверю, что вы преследуете меня из-за титула. Вы слишком хороши для этого, я знаю.

— Милорд… — Эмма не могла продолжать. Как сказать ему правду теперь? Где окажется его вера в ее честность и совершенство? И что он подумает, обнаружив, что она и есть та маленькая толстушка, которую он презирал? Что она, которую он считает совершенством, обманывает его снова и снова? Что скрыла от него, кто она на самом деле? Если бы он с самого начала знал, что Эмма Лоуренс — Эмилия Линкольн, так жестоко отвергнувшая его, он никогда бы не нанял ее… Мучительные мысли кружились в ее голове.

— Что, любовь моя? — Его голос был ласковым, но сонным. Он хотел сказать ей, что жалеет ту бедную толстушку, вскоре исчезнувшую из общества, поскольку разорился ее отец. Он также хотел сказать ей, что любит ее и женится на ней, хотя в житейском смысле она ничего не принесет ему. Будь что будет. Она принесет ему любовь, а этого более чем достаточно. Но он не хотел нарушать нежные чары, окутавшие их, такими практическими рассуждениями. Впереди достаточно времени, чтобы рассказать ей обо всем, что она для него значит.

Она подарила ему покой, и наверняка так будет всегда, и он заснул, довольный.

Эмма не могла спать и не была довольна. Она снова была тем растерявшимся ребенком, которого он встретил и не узнал. Он изменился, не так ли? И она изменилась. И, хотя она бесконечно любит его, она никогда не будет его любовницей, не будет тайком прокрадываться в его постель. Слишком сильно она его любит. Его честь и ее честь не должны страдать. Она пережила с ним бесценный миг вне времени и на этом должна остановиться. Он не упомянул о женитьбе, и она никогда не заговорит на эту тему.

Эмма выскользнула из его объятий и начала одеваться. Необходимо оставить его прежде, чем их обнаружат. Притвориться, что ничего не произошло, и не отступать от задуманного.

Приведя себя в порядок, она взглянула на него. Во сне годы отступили, и он вновь стал тем прекрасным юношей, которого она когда-то знала. Эмма вздрогнула. Она хотела поцеловать его на прощание, но побоялась разбудить. И она взяла свою сумку, вышла из павильона, моля Бога, чтобы никто не видел, как милорд явился спасти ее.

Ей повезло. Она пошла вдоль ручья, сделав большой круг, чтобы подойти к дому с другой стороны. Еще один обман в список всех предыдущих. Но теперь важно одно: ее решимость покинуть Лаудвотер и свою любовь — как можно скорее и как бы ей это ни было тяжело. Он заслужил от жизни больше, чем тайная связь, позорная для них обоих.

Всю дорогу к своей комнате она лелеяла мысль о том, что любила и была любима и в этом счастливее большинства женщин, даже если все, что у нее останется, — воспоминания о единственном свидании с ним.

Глава двенадцатая

Бен Блэкберн пробирался через холл к ожидавшему его экипажу.

— Уезжаю, — хрипло пробормотал он, проходя мимо лорда Лафтона и безуспешно пытаясь прикрыть разбитое лицо носовым платком. — Известие из дома. Срочно должен вернуться.

Никого рядом не было, так что лорд Лаф-тон схватил Бена за руку и язвительно улыбнулся.

— Работа Чарда?

— Э? Что? О, мое лицо. Нет, упал с Ру-фуса днем. Еще легко отделался.

— Ах! — насмешливо продолжал лорд Лафтон. — Не Чард, значит? А, может, вы снова приставали к гувернантке?

Потащились за ней к павильону? Не видел вас на Руфусе.

— Шпионите за мной, Лафтон? — злобно прошипел Бен.

— Хочу выиграть пари, Блэкберн. Чард поймал вас на месте преступления, не так ли? И она была с ним, когда вы ушли? Я видел, как он шел к павильону. И ни он, ни она до сих пор не вернулись.

— Черт бы вас побрал, Лафтон. Я объяснил, что случилось. Теперь пропустите меня. Срочные дела дома.

— Сначала заплатите должок. Вы проиграли пари. Теперь моя очередь унизить Чарда.

Для избитого Блэкберна это было уже чересчур. Он опустил платок и завопил:

— И вряд ли получите удовольствие. Он сломал мне нос ни за что. Бог знает, что он сделает с вами, если попытаетесь перейти ему дорогу. И чтобы заткнуть вам рот, вот аванс в счет тех пятидесяти гиней. Хотя я не считаю, что проиграл пари.

Блэкберн бросил к ногам лорда Лафтона несколько гиней, как недавно бросал деньги Эмме.

— Я не признаю ничего, что касается гувернантки... ради собственного спокойствия.

— Здорово же он напугал вас, — ухмыльнулся Лафтон. — Вышвырнул из дома и велел молчать, не так ли? Я позову лакея поднять ваши деньги, а вы извольте прислать остальные. Можете быть уверены, я не оступлюсь. Слишком дорог мне мой нос.

И он удалился, весело насвистывая, довольный унижением соперника.

— Я вам этого не прощу, — пробормотал Бен ему вслед. — И не будь мое имя Бен Блэкберн, если я не отплачу Чарду за то, что он сделал со мной.

Всю дорогу домой он лелеял одну мысль, и черную притом: так или иначе он сломает Чарду не только нос.

Двух персон недосчитались в тот день за обедом: Бена Блэкберна и гувернантки. Милорд, проснувшись, обнаружил, что Эмма исчезла. Он принял ее осмотрительность как нечто само собой разумеющееся, хотя и сожалел, что не нашел любимую рядом. Он снова хотел обнять ее и сказать, что она будет его графиней и что они постараются спасти Лаудвотер вместе, и с нетерпением ждал новой встречи.

Даже когда миссис Мортон сообщила ему, что у мисс Лоуренс сильно болит голова и поэтому она не спустится к обеду, милорд не сильно огорчился. Его мысли стали еще нежнее. Он подумал, что Эмма после их свидания не хочет встречаться с гостями. Отсутствие Бена Блэкберна могло бы не быть упомянуто, если бы не лорд Лафтон, еще более уверившийся в том, как милорд и гувернантка провели время в павильоне.

— Чард, я слышал, что Блэкберну пришлось неожиданно уехать, — многозначительно заметил он. — Домашние дела призвали его, как он сказал.

Лафтон умудрился произнести слова «домашние дела» зловеще, но милорд не поддался на провокацию.

— И я так понял, — ответил он, растягивая слова, и принялся за еду, с наслаждением вспоминая о разбитом носе Блэкберна.

Затем он искоса взглянул на Лафтона, и впервые ему пришло в голову, что необходимо защищать Эмму и от него. Хотя, подумал он, Лафтон хитер и не станет так грубо нападать на нее. В любом случае, как только свет узнает, что Эмма станет леди Чард, она будет в безопасности от всех, кто стал бы гоняться за скромной гувернанткой.

Милорд подумал, не подняться ли в ее комнату и поговорить с ней, но решил не спешить. Он не должен подвергать любимую праздным насмешкам, пока не получит право защищать ее как свою невесту.

Калипсо Стрэйт, ничего не знавшая о происшедшем в павильоне, уже поинтересовалась, где мисс Лоуренс, и миссис Мортон объяснила, что гувернантка не очень хорошо себя чувствует.

— Неужели? — с притворным вздохом спросила мисс Стрэйт. — И неудивительно. Она так много работает, не правда ли?

Услышав это двусмысленное замечание, леди Клара захихикала, хотя не смогла бы объяснить почему.

Мисс Стрэйт с облегчением поняла, что в отсутствие гувернантки сможет привлечь полное внимание лорда Лафтона. Она испытала бы еще большее облегчение, если бы знала, что мисс Лоуренс не лежит в постели, изнывая от боли, а собирает свои вещи, обдумывая, как бы незамеченной покинуть дом.

Только воспоминание об объятиях милорда поддерживало Эмму в эти часы — воспоминание, единственное, что она заберет с собой из Лаудвотера. Честь требовала побега, но ее глаза наполнялись непролитыми слезами от мыслей о расставании не только с милордом, но и с Тиш, которую она успела полюбить. Слезы так слепили ее, что она с трудом написала необходимые письма.

Всю долгую ночь Эмма сидела у окна своей спальни, так как знала, что все равно не сможет заснуть. Она решила на рассвете пройти в конюшню и попросить одного из конюхов отвезти ее в Алник, где можно будет пересесть в почтовую карету, отправлявшуюся в Лондон. Она скажет, что получила срочные известия из Лондона и должна спешить. Неважно, если конюх сочтет ее поведение странным. Если он откажется, она пешком дойдет до ближайшей деревни и наймет там экипаж до почтовой станции.

Эмма ненадолго задремала, а с первыми признаками зари взяла две маленькие сумки, вместившие все ее вещи, и отправилась к конюшне, надеясь никого не встретить. Ее желание как будто исполнялось, пока на последнем повороте лестницы она не встретила... Калипсо Стрэйт! В пеньюаре, накинутом на ночную сорочку, и с распущенными волосами!

В глазах мисс Стрэйт вспыхнул ужас, когда она увидела Эмму. Эмма сразу поняла, где мисс Стрэйт провела ночь. Где же еще, если не в постели лорда Лафтона!

Окинув взглядом аккуратный дорожный костюм, шляпку и две сумки Эммы, мисс Стрэйт заговорила первая:

— Итак, вы нас оставляете, как я вижу. Полагаю, он переспал с вами и поэтому вы так разумно его покидаете. Хвалю ваш здравый смысл, учитывая, что он никогда на вас не женится.

Эмма содрогнулась, но не удержалась и ответила тихо:

— А у вас, как я вижу, не хватает здравого смысла. Я полагаю, что лорд Лафтон никогда не женится на вас.

— О, здесь вы ошибаетесь, — победно возразила мисс Стрэйт. — Можете меня поздравить, так как он сделал мне предложение и послал в «Морнинг пост» объявление о нашей помолвке. Иначе я бы не стала ему угождать.

Эмма спокойно выслушала это заявление, однако почувствовала глубокое сожаление к женщине, чье положение было так похоже на ее собственное. Именно сожаление, а не враждебность. И потому она сказала как можно мягче:

— Есть старая пословица, которая может вам пригодиться: «Многое может случиться, пока несешь чашу ко рту».

— О, я думаю, она пригодится вам, — с презрением ответила мисс Стрэйт. — Ну, не смею задерживать. Лондонская карета не будет долго ждать в Алнике, а ведь вам не терпится уехать. До свидания, мисс Лоуренс. Желаю удачи в вашей следующей авантюре.

Эмма опустила голову и отправилась вниз по лестнице. По меньшей мере мисс Стрэйт была права в одном: времени у нее мало и надо спешить. Нельзя опаздывать на почтовую карету. Вдруг милорд, узнав, что она уехала, отправится за ней...

Милорд не сразу узнал, что любимая покинула его. Он не хотел давать оружие против нее в руки лорда Лафтона и его компании, а потому не бросился сразу после завтрака в классную комнату, чтобы увидеть ее. Зачем? Ведь впереди у них целый день.

Он сидел за письменным столом, пытаясь сосредоточиться на счетах, принесенных его агентом, но думал лишь о словах, которые скажет Эмме при встрече. Уже много лет он не чувствовал себя таким веселым и беззаботным.

Приход взволнованной миссис Мортон был для него неприятной неожиданностью.

— О, милорд, у меня очень странные новости для вас. Мисс Лоуренс уехала. Похоже, что она покинула Лаудвотер на заре. Сим отвез ее в Алник к отправлению лондонской кареты. Она оставила письма мне, вам и Тиш на моем рабочем столе. Я позволила себе прочитать свое немедленно, а Кэтти передала Тиш ее письмо, и девочка безутешна. Ваше я принесла.

Миссис Мортон протянула письмо побледневшему милорду, так потрясенному новостями, что, выйдя из-за стола, он даже не попытался взять свое письмо.

— Нет, — начал он, заикаясь. — Нет, этого не может быть. Она не могла уехать. Вы, должно быть, ошибаетесь. Я уверен, что вы ошибаетесь.

— Никакой ошибки, милорд. Прочтите, прошу вас. — И миссис Мортон помахала перед ним письмом.

Милорд не мог поверить своим ушам. Уехала? После их страстного свидания? Он взял письмо у миссис Мортон и сказал ошеломленно:

— Я должен попросить вас оставить меня, пока я его читаю.

— Конечно, милорд. — И, поскольку он выглядел совершенно больным, она спросила: — Как вы себя чувствуете? Можно принести вам сердечные капли?

Он, всегда такой воспитанный, даже не ответил ей, а дрожащими руками разорвал тщательно запечатанное письмо, чтобы с сожалением узнать: да, его любимая покинула его. Он снова остался один, и на этот раз на всю жизнь. Никогда в его жизни не будет другой женщины.

«Мой дорогой лорд!

Если я покидаю вас, то не потому, что не люблю всей душой, а именно потому, что люблю. Наша любовь была так сладка, что если бы я осталась, то не смогла бы сопротивляться соблазну вкусить эту сладость вновь и вновь.

И тогда бы я стала вашей любовницей, а это не только грех, но и верный конец счастья для нас обоих. Я не могу, оставшись, сохранить свою честь, а бесчестной вы не можете желать меня. Я пишу это с разбитым сердцем, но поступить иначе я не могла.

Помните меня, Эмма Лоуренс".

Помнить ее! Как он мог ее не помнить! Она вернула в его жизнь надежду и радость. Он медленно скомкал письмо. Нет, она не может его оставить! Он не отпустит ее! Он последует за ней куда угодно... в рай или ад.

Он найдет ее и скажет, что, если сначала и хотел сделать ее лишь любовницей, его любовь стала так сильна, что он хочет жениться на ней.

О, почему он не сказал ей это сразу? Почему он решил, что она знает о его намерениях? Почему ему не хватило ума понять: она не могла поверить, что знатный лорд, переспавший с гувернанткой дочери, когда-нибудь женится на ней?

Он ни словом, ни делом не дал ей повода думать иначе. Каждый взгляд, каждое презрительное замечание обитателей Лаудвотера лишь напоминали о ее низком положении. Не служанка и не леди — так стоит ли обращать на нее внимание?

И почему он стоит здесь? Он должен немедленно последовать за ней, найти и вернуть.

Тут он вспомнил, что наняла ее его сестра и что он никогда не знал, где она жила до приезда в Лаудвотер. Так что же он медлит? Он уже должен быть на пути в Алник... почтовая карета могла задержаться... что угодно могло произойти.

Он боялся, что его погоня окажется безрезультатной. Так и случилось. Он вернулся в Лаудвотер один, потеряв свой рай. Он полюбил честную женщину, и она поступила достойно, бросив его.

Когда он написал сестре, та не смогла сообщить домашний адрес мисс Лоуренс, поскольку нанимала ее по рекомендации миссис Гардинер, теперь живущей в Париже.

От отчаяния он попросил сестру навести справки, но она не смогла больше ничего узнать... Высший свет не знал незаметную, скромную мисс Эмму Лоуренс, и шансы найти ее были ничтожными.

— Папа так печален теперь, — горестно поведала Тиш миссис Мортон. — Я уверена, это потому, что мисс Лоуренс покинула нас. О, почему ей пришлось уехать? Она так нравилась мне и папе. Конечно, она могла остаться. Я думала, что она счастлива здесь.

Более мудрая миссис Мортон ласково ответила:

— Я думаю, она уехала, потому что считала это своим долгом, моя дорогая. Вероятно, это решение было трудным для нее.

Не подозревая, что милорд хотел жениться на Эмме, она втайне одобряла решение мисс Лоуренс расстаться с ним. Такая связь не привела бы ни к чему хорошему, пусть даже отчаяние милорда так очевидно... Он будто сошел с ума в день ее исчезновения, потеряв свое обычное самообладание.

А теперь, когда она исчезла навсегда, он стал таким же замкнутым, каким был до приезда мисс Лоуренс. В конце концов, может, было бы лучше, если бы она согласилась сделаться его любовницей! Остается лишь надеяться, что без рекомендации милорда она сможет найти себе другое место...

— Моя дорогая! — удивленно воскликнула миссис Гор, когда Эмма неожиданно появилась в домике подруги. — Я не ожидала увидеть тебя так скоро и без предупреждения. Мне необходимо столько рассказать тебе. Ты послана провидением. Мы сэкономим столько времени и сил! Приходили адвокаты твоего покойного отца. Они уже несколько месяцев ищут тебя. Они не знали, что ты сменила имя, и уже хотели прекратить поиски, когда кто-то упомянул о нашей дружбе. Они приходили вдвоем только сегодня утром, чтобы выяснить, не знаю ли я, где можно тебя найти.

Ошеломленная новостями и измученная долгим путешествием, Эмма упала в кресло, а миссис Гор умолкла, чтобы перевести дух.

— Почему? — со страхом спросила Эмма. — Почему они хотят прговорить со мной по прошествии стольких лет? Надеюсь, вы не сказали им, что я в Лаудвотере!

— Нет, конечно. Ведь ты просила меня даже не намекать никому, где ты. Я сказала, что знаю, где ты живешь, и напишу тебе, что они хотят поговорить с тобой.

Старушка возбужденно махнула рукой в сторону стола с чернильницей, пером и начатым письмом.

— Они не намекнули, почему так хотят найти меня?

— Нет, абсолютно. Только сказали, что дело срочное. Подожди! Они оставили свой адрес и сказали, чтобы ты посетила их, как только появишься в Лондоне, и что это для твоей же пользы! Что они имели в виду? Я спросила, но они не ответили. Они хотят говорить лично с тобой.

И только тут миссис Гор заметила изможденное лицо Эммы.

— О, моя дорогая, я так взволнованна, что совсем забыла о твоем изнурительном путешествии. Позволь мне напоить тебя чаем. И ты, несомненно, должна поесть и хорошо выспаться, а утром отправишься к адвокатам!

Эмма не могла разделить волнение миссис Гор. Слишком она устала, слишком была подавлена огромным расстоянием, отделившим ее от милорда. Она испытывала лишь легкое удивление: что такого важного могут сказать адвокаты отца и как им удалось разволновать обычно спокойную миссис Гор?

Она подумает об этом утром, после крепкого сна.

Действительно, к утру безразличие сменилось смутным беспокойством, усилившимся, когда ее ввели в кабинет мистера Джона Мэнсона, старшего партнера фирмы «Мэн-сон и Уэйд», с которой вел дела ее отец.

Мистер Мэнсон, высокий худой мужчина с умным лицом, приветствовал Эмму с необычайной теплотой:

— Моя дорогая мисс Линкольн, у меня гора с плеч свалилась, когда наконец я нашел вас. У нас прекрасные новости! Вы помните моего партнера мистера Чарльза Уэйда?

Да, мисс Линкольн помнила мистера Уэйда, сейчас пожирающего ее восхищенным взглядом. Очевидно, любовное свидание с милордом усилило ее способность привлекать других мужчин.

— Я помню вас обоих, — холодно ответила Эмма, — и сожалею, что доставила вам столько хлопот. Я изменила фамилию на Лоуренс, когда стало ясно, что никто не желает нанимать на работу дочь опозоренного самоубийцы мистера Генри Линкольна.

Мистеру Мэнсону стало явно неловко при упоминании о судьбе покойного партнера, но вскоре его лицо прояснилось, и он весело сказал:

— Но это как раз одно из дел, о которых я хочу поговорить с вами. Почти наверняка можно сказать, что ваш отец не совершал самоубийства, то есть на самом деле он был убит партнером, обокравшим его и оставившим в нищете.

Комната закружилась вокруг Эммы. Как будто издалека она услышала голос молодого мистера Уэйда:

— Выпейте это, мисс Линкольн.

Он протянул Эмме стакан с водой, которую успел налить, пока мистер Мэнсон, испугавшийся, что она упадет со стула, поддерживал ее.

— Как глупо было с моей стороны так внезапно обрушить на вас эти новости! — щебетал мистер Мэнсон.

— Нет, — возразила Эмма. Она выпила воды, и румянец потихоньку возвращался на ее щеки. — С моей стороны было глупо проявить такую слабость. Но это действительно сильное потрясение, как вы безусловно понимаете. Особенно известия о бедном папе. Его так гнусно травили в газетах, называя мошенником и мерзавцем! Когда вы обнаружили это, мистер Мэнсон? И о чем хотите поговорить со мной?

Эмма поставила пустой стакан на стол и сложила руки, ожидая ответа.

Оба джентльмена восхищались ее здравым смыслом и самообладанием. Ответил мистер Мэнсон:

— Вы знаете, конечно, что у вашего отца был младший партнер, некто мистер Джордж Свэйн. Ваш отец доверял ему, но именно он присвоил деньги вашего отца и довел его до банкротства и краха. Считалось, что он тоже разорен, но через некоторое время он начал новое дело, объявив, что получил небольшое наследство от тетушки, и добился успеха. Правда, никто не знал, что его состояние было бесконечно больше того, что приносил ему бизнес, и что он жил в роскоши и комфорте на деньги, украденные у вашего отца. В начале этого года он отдыхал в Свэн-дже со своей семьей. У него была жена, красивые и умные сын и дочь. Однажды он отправился с ними на яхте на прогулку. Произошел несчастный случай. Его спасли, но жена и дети утонули. Естественно, он был потрясен и принял происшедшее как наказание Божье за то, что сделал с вашим отцом. Он застрелился, но прежде послал мне письмо, в котором детально описал, как ограбил вашего отца, а затем убил, представив все как самоубийство. Он боялся, что ваш отец, будучи умным человеком, раскроет обман.

К его письму также приложено новое завещание, в котором он оставляет все свое имущество вам во искупление причиненного вам горя. Вы снова богатая женщина, мисс Линкольн, и можете занять ваше законное место в обществе.

— Я сожалею о гибели его жены и детей, — ответила Эмма, — но не могу простить то, что он сделал с моим отцом, которому эти новости уже не помогут, разве что восстановят его доброе имя. Что касается моего законного места в обществе... — Она пожала плечами. — Я понятия не имею о современном обществе! Последние девять лет я была гувернанткой.

Адвокаты переглянулись.

— Я знаю, что у вашего отца не было родственников, но семья вашей матери, мисс Линкольн! Разве они ничего для вас не сделали? — всполошился мистер Мэнсон. — Должен признать, что был удивлен, когда обратился к ним и они сказали, что не имели с вами никаких дел после позора вашего отца.

— Ничего, — спокойно ответила Эмма. В ее голосе не прозвучало ни упрека, ни осуждения. — Они ничего не сделали для меня. Если бы не доброта моей дорогой подруги миссис Гор, экономки моего отца, мне бы пришлось голодать. Она предоставила мне кров, пока я искала свое первое место гувернантки.

Эмма не стала рассказывать, что сразу после смерти отца отправилась к тете за помощью и убежищем, но дядя велел слугам не пускать ее на порог, поскольку ее отец разорил его. Он действительно вложил в предприятия отца большую часть своего капитала и его поглотило банкротство. За это он не мог простить ни брата жены, ни его дочь.

Мистер Мэнсон некоторое время возмущался такой бессердечностью, предпочитая позабыть о том, что также ничего не сделал для дочери Генри Линкольна, хотя был его старым другом.

— Я не ожидаю никаких осложнений с официальным утверждением завещания, мисс Линкольн. По английским законам, нечестно нажитое состояние мистера Свэйна перешло бы к вам в любом случае, поскольку он лично признался в присвоении чужих денег и убийстве вашего отца... Таким образом, остается в силе завещание вашего отца в вашу пользу.

Преступник не может пользоваться результатами своего преступления. Он просто облегчил процедуру вашего наследования. Я буду счастлив авансировать вас, чтобы вы могли вести подобающий вам образ жизни, пока не завершится официальная процедура оформления наследства.

— Предполагаю, я должна буду подписать большое количество документов, — сказала Эмма, вставая.

— О, конечно. Но позже, позже. Я сообщу вам немедленно, когда вы понадобитесь. А до того времени мистер Уэйд с удовольствием поможет разрешить все ваши проблемы. Вы оставите мне ваш адрес и сообщите затем о его перемене?

Эмма снова стала очень богатой, так что мистер Мэнсон заискивал перед ней. Как бы вели себя он и мистер Уэйд с бедной мисс Эммой Лоуренс, это совсем другой вопрос!

Все эти неожиданные горько-сладкие новости так ошеломили Эмму, что, только усевшись в вызванный мистером Уэйдом кеб, она вспомнила о милорде.

Что он делает там, в Нортумбрии? Думает ли о бедной гувернантке, покинувшей его, как она думает о нем? Единственное утешение: она знает, что он любил ее, а не богатую мисс Линкольн.

Только эта мысль согревала ее в долгие дни и ночи, предшествовавшие возвращению в мир богатства и аристократизма.

Глава тринадцатая

Возвращение мисс Эмилии Линкольн в высший свет стало главной сенсацией сезона, сравнимой разве что с новостями о побеге Наполеона с Эльбы и намерении лорда Лафтона жениться на женщине без положения в обществе, хотя и из приличной семьи. До следующего сезона, безусловно, все забудется, но сейчас общество было взбудоражено слухами. Письма разволновавшейся аристократии циркулировали между Лондоном и провинцией. Скандальная пресса кишела на-

меками, разоблачениями, восклицательными знаками и двусмысленными карикатурами.

Отклики на перемену судьбы Эммы — она не могла думать о себе как об Эмилии, слишком долго жила она Эммой — были многочисленными и разнообразными...

Абзац из колонки в «Морнинг пост», сентябрь 1814 года:

«Мы получили сообщение о том, что смерть мистера Генри Линкольна несколько лет тому назад произошла не в результате самоубийства, как предполагалось, а убийства его младшим партнером мистером Джорджем Свэйном. Причиной убийства послужило длительное мошенничество мистера Свэйна, вызвавшее крах фирмы „Дом Линкольна“. Мистер Свэйн, охваченный раскаянием, признался в своих преступлениях, вернул состояние мисс Эмилии Линкольн, единственному ребенку мистера Линкольна, а затем совершил самоубийство. Что подтверждает древнее изречение „Magna est veritas et praevalet“ (Правда всегда торжествует).

Отрывок из дневника мисс Эмилии Линкольн, сентябрь 1814 года:

«Я могу лишь сожалеть о том, что подтвердилось сегодня: у меня не будет ребенка милорда. Как бы неодобрительно ни смотрело общество на незаконного отпрыска, у меня бы осталась память о нашей любви и для меня это дитя было бы желанным... Неужели я никогда больше не увижу его? А если он встретит меня под моим настоящим именем, как он поступит, узнав, что я обманывала его?»

Сэр Томас Лиддел графу Чарду, ноябрь 1814 года:

«У меня есть хорошие новости для Вас. Чек, полученный мною из банка Каутса, сполна компенсировал выход из нашего синдиката Лафтона и Блэкберна. Чек подписан мисс Эмилией Линкольн, выразившей намерение инвестировать деньги в локомотив мистера Стефенсона. Она просила извещать ее об успехах мистера Стефенсона, и я более чем счастлив оказать ей эту любезность...»

Анна, леди Фонтэн, своей племяннице мисс Эмилии Линкольн, ноябрь 1814 года:

«Моя дорогая племянница!

Я пишу это письмо с некоторой естественной робостью, поскольку прошу тебя забыть о том, что случилось между нами около девяти лет тому назад, и хотела бы навестить тебя во время нашего следующего приезда в Лондон.

Мой муж, чьему жестокому приказу я с глубочайшим огорчением была вынуждена повиноваться, когда он запретил тебе войти в наш дом после смерти твоего отца, охвачен раскаянием. Он получил чек от банка Каутса, полностью возместивший его потерянные инвестиции. Чек выписан от твоего имени, но прибыл без единого сопроводительного слова.

Я понимаю, что, прося прощения за отказ в помощи в тяжелую минуту, когда ты так нуждалась в поддержке, я прошу почти о невозможном, но ты дочь моей сестры, и я признаю, что с тобой поступили в высшей степени несправедливо...»

Мистер Бен Блэкберн Якобу Страуду, ростовщику, Сити, Лондон, декабрь 1814 года: