- Господи! Неужели тебе мало того, что я решился дать главную роль Маркусу Найту? Что на репетициях придется терпеть клокотание трех великих темпераментов? За что же карать меня Гарри Гравом?
      - Суперзвезда уже показывает свой характер. Он звонит мне дважды в день: контракт обрастает дополнительными сложностями и туманностями.
      - И кто же побеждает?
      - Я, - сказал Моррис. - Пока.
      - Молодец.
      - У меня уже голова идет кругом, - пожаловался Уинтер. - Зато вот: доказательство победы - на моем столе.
      Он торжественно помахал сколотыми страницами печатного текста и гордо произнес:
      - Подпись получена, так что теперь ему уже не отвертеться. Правда, чтобы его росчерк поместился, пришлось добавить дополнительную страницу. Взгляни, каков гусь.
      Чудовищная, совершенно нечитаемая подпись действительно заняла внушительное место. Перигрин скользнул по ней глазами, затем вздрогнул и вгляделся более пристально.
      - Этот циклон я уже где-то видел, - задумчиво проговорил он.
      - Такое раз увидишь - никогда не забудешь.
      - Я точно ее видел. Интересно, где именно? Взгляд Морриса выразил тоску.
      - Случайно не в своей книжке для автографов? - язвительно осведомился он.
      - Это было в каком-то неожиданном месте... Ах, неважно. Надо думать, потеха начнется с первой же репетиции. Он, разумеется, потребует, чтобы я заново переписал его роль, добавив побольше перца, хотя она и так весьма непроста. Нет, драматург не должен ставить собственные пьесы! Они слишком дороги ему. Но я уже грешил этим и - видит Бог! - буду грешить снова и снова, а Марко пусть проваливает к дьяволу. Он фантастически похож на портрет Шекспира кисти Графтона; у него голос ангела и колоссальный престиж; он блистательный актер, и роль эта написана под него... В общем, еще бабушка надвое сказала, кто из нас двоих победит, но могу побиться об заклад, что все-таки он.
      - Ну и прекрасно, - сказал Моррис. - "Пусть Бог хранит тебя, мой милый мальчик" <Шекспир, "Генрих IV", часть II, акт V.>.
      ***
      Перигрин наконец уселся за свой внушительный стол. Почти в тот же момент тренькнул телефон, и секретарша, располагавшаяся в отдельном уютном закутке, сообщила:
      - Мистер Джей, вас спрашивают из "Виктории и Альберта".
      Перигрин не стал говорить: "Всегда к услугам Ее Величества и Наследного Принца", поскольку это, во-первых, было бы несолидно, а во-вторых, его охватило чувство, похожее на страх. Он ответил:
      - Спасибо. Соедините, - и услышал в трубке голос эксперта:
      - Мистер Джей, вам удобно сейчас разговаривать со мной?
      - Да.
      - Я решил, что лучше будет вам об этом знать. Мы, конечно, оформим официальный документ для передачи вашему патрону, но... - тут голос эксперта дрогнул от едва сдерживаемого возбуждения, - дело очень важное. Я.., короче говоря, переданные вами документы были подвергнуты самой тщательной проверке. Свои заключения дали три независимых специалиста по почеркам, и они единодушны в своих оценках. Установленное ими авторство подтверждается возрастом кожи и бумаги. Можно с уверенностью заявить, что, кроме пятен, оставленных соленой водой, эти предметы не подвергались никаким существенным обработкам. Итак, мистер Джей, невероятно, но факт - перчатка и документы подлинные.
      - Знаете, - произнес Перигрин, - я всегда надеялся услышать это, однако в данную секунду просто не верю своим ушам.
      - Встает вопрос, как поступить дальше.
      - Вы можете подержать их у себя еще некоторое время?
      - Безусловно. Мы даже были бы готовы, - тут до Перигрина донеслось что-то вроде смешка, - вообще оставить их у себя. Я уверен, что мои начальники, посовещавшись, сделают предложение.., э-э.., владельцу. Разумеется, через вас и, насколько я понимаю, через мистера Гринслэда.
      - Да. Но, надеюсь, никакой огласки?
      - Помилуй Боже, нет! - едва не завизжал эксперт. - Вот уж чего решительно не хотелось бы. Даже представить страшно...
      Он помолчал и после паузы осторожно осведомился:
      - Как вы полагаете, не намеревается ли он.., выставить их на продажу?
      - Понятия не имею, а гадать не берусь.
      - Ясно. Ну что же... Мы представим вам полное официальное заключение на следующей неделе. Должен признаться, я позвонил вам.., в общем, мне хотелось... Короче говоря, просто я такой же фанатик, как и вы.
      - Об этой перчатке я написал пьесу, - поддавшись внезапному порыву, сказал Перигрин. - Она откроет сезон.
      - Пьесу? Неужели? - в голосе эксперта слышалось замешательство.
      - Эта пьеса - моя дань. Она вовсе не нахальна! - горячо воскликнул Перигрин.
      - Да, да, конечно.
      - Ладно, спасибо, что позвонили.
      - Ничего. Не стоит благодарности.
      - До свидания.
      - Что? Ах да, конечно, до свидания.
      Перигрин медленно опустил трубку и только тут обнаружил, что Уинтер Моррис смотрит на него во все глаза.
      - Знаешь, Уинти, ты просто должен обо всем услышать. Только - чур! никакой огласки. Дело касается Великого Человека, так чтобы дальше тебя это не пошло.
      - Ясно. Буду нем как могила.
      - Режим строжайшей секретности?
      - Самой строгой. Слово чести.
      И Перигрин все рассказал. Когда он замолчал, Моррис запустил свои тонкие бледные пальцы в черные кудри и запричитал:
      - О-о, какой материал! Какой бум! Пьеса об этой самой перчатке! Она же так и называется - "Перчатка"! И она у нас! Самая великая реликвия из всех известных и - одноименная пьеса. Перчатка в "Дельфине"! И статьи... Много статей! Ох, Перри, Перри... Такая прекрасная реклама, а мы должны молчать как рыбы!
      - Ты бы лучше не продолжал в таком духе, а?
      - Господи! Да как мне еще продолжать?! Великого Человека необходимо уломать. Он должен показаться. Он должен приняться за дело. Как же его заставить?.. А? Ты ведь его видел... Слушай! Он же финансовый гений... Он знает толк в бизнесе! Если разыграть все как по нотам.., через психологию... Ты умеешь обращаться с прессой.., знаешь, как направить ее энтузиазм в правильное русло...
      - Спусти пары.
      - Ой, ой, ой!
      - Уинти, я почти точно знаю, что он сделает: положит все в сейф в каком-нибудь из своих банков, и никто из нас никогда больше не увидит шевроновой перчатки молодого Гамнета Шекспира.
      Однако это умозаключение Перигрина оказалось ошибочным.
      ***
      - Это не имеет значения, - читал Маркус Найт своим прекрасно поставленным голосом. - Уберите их куда-нибудь. Я не в силах глядеть на них. Уберите.
      Он положил на стол листки со своей ролью. Остальные шестеро членов труппы последовали его примеру. По комнате пронесся тихий шелест страниц.
      - Спасибо, - сказал Перигрин. - Мне это серьезно помогло. Прочитано прекрасно.
      Он обвел глазами собравшихся. Громадные черные очи Дестини Мейд были устремлены на мистера Джея с покорностью средневековой святой. Однако, как прекрасно знал Перигрин, это ничего не означало. Поймав его взгляд, актриса послала томный воздушный поцелуй и промурлыкала своим знаменитым хрипловатым меццо-сопрано:
      - Перри, дорогой, у нас просто нет слов. Это потрясающе. Просто грандиозно.
      Собравшиеся за столом подтвердили согласным хором.
      - Мой милый Перигрин, - пророкотал Маркус Найт, и мистер Джей снова подумал, что второго актера с подобным голосом просто не найти, - мне это нравится. Здесь открываются блестящие возможности. Я понял это сразу, как только прочел роль. Именно поэтому я и согласился, и - будьте уверены! мнения своего не изменю.
      Ни один король не смог бы выразиться так снисходительно-благосклонно или благосклонно-снисходительно.
      - Рад слышать это, Марко, - ответил Перигрин. Тревор Вере, чей возраст по роли равнялся одиннадцати годам, выразительно подмигнул мисс Эмилии Дюн; она, однако ж, проигнорировала его. Она не пыталась поймать взгляд Перигрина и не обращала никакого внимания на всех остальных. Быть может, пьеса действительно глубоко взволновала ее.
      В. Хартли Грав не без элегантности откинулся на спинку стула и забарабанил пальцами по своей копии.
      Перигрин мимоходом отметил, что суставы у него, как у профессионального боксера. Брови мистера Грава были приподняты, а на губах играла легкая улыбка. Его отличало едва уловимое выражение дерзости на красивом, мужественном лице.
      - Это просто сказочно, - проговорил он. - Я в восторге от своего мистера В. X.
      - Но, Перри, - перебила его Гертруда Брейс, поводя плечами и запустив руки в свои густые локоны, - неужели я не права? Энн Хэзэвей никак нельзя представить лишенной всякой привлекательности. Не ведьма же она, правда?
      "Ну вот, - с тоской подумал Перигрин. - Начинается..."
      - Не ведьма, но вся - как фальшивая монета.
      - Интересно, что Джоан Харт сделала с перчатками? - мечтательно произнес Чарльз Рэндом. Перигрин остолбенел.
      - Но ведь не было никаких перчаток, мой дорогой, - проворковала Дестини Мейд. - Или все-таки были? Это что-то историческое?
      - Нет, нет, - поспешно сказал Рэндом. - Я говорил только о пьесе, точнее, о возможном развитии событий после окончания действия. Извините.
      Маркус Найт окинул его взглядом, давая понять, сколь неуместно лицам, занятым на вторых ролях, высказывать пустые замечания во время знакомства с пьесой. Чарльз, будучи весьма бледным молодым человеком, сейчас густо покраснел. Ему предстояло сыграть доктора Халла - роль, которая кончалась в первом акте.
      - Я поняла, - протянула Дестини. - Значит, никаких перчаток никогда не было? Ни в Стратфорде и ни вообще?
      Перигрин посмотрел на нее в немом восхищении. Дестини Мейд была красива, как ангел, и глупа, как овца. Бездонные глаза, рот, сводящий с ума мужчин, прирожденная грация и артистичность, немалая доля здравого смысла - и при всем при том ее умишко не вмещал более одной мысли одновременно, причем выраженной на младенческом уровне. Зато стоило ей выйти на сцену и скромненько встать хоть у задней кулисы при полном отсутствии прожекторов и текста, как глаза всего зрительного зала невольно устремлялись к ней. Вот и теперь на нее взирали и Маркус Найт, и Хартли Грав, и Перигрин, и Джереми Джонс, и даже Гертруда Брейс. Последняя, правда, не без скрытой ярости.
      Все ждали, что сейчас Перигрин начнет традиционное выступление, призванное вселить в труппу бодрую уверенность в потрясающем успехе. Он и сам понимал, что пора начинать речь, однако чувствовал, что обычными фразами сейчас не отделаться. Мистер Джей сложил руки над своей пьесой и веско произнес:
      - Мне выпал небывалый шанс... - Тут он сделал короткую паузу, мысленно махнул рукой на продуманный заранее план и продолжил:
      - Небывалый, поскольку он позволяет возродить восхитительный театр. Это то, о чем я мечтал и грезил всю свою творческую жизнь, но никогда не надеялся увидеть воочию. Более того, я получил, не только работу, но и возможность формировать репертуар и - что уже совершенно невероятно - право открыть сезон собственной пьесой. Надеюсь, вы понимаете, насколько я польщен, потрясен и что звучит не совсем привычно в устах режиссера-постановщика - смущен. Возможно, было бы умнее держаться так, словно ничего иного я и не ожидал, но лучше уж я признаюсь с самого начала и скорее всего в последний раз, что просто не могу поверить в свою удачу. Я не первый драматург, который замахивается на великого варвикширца, и вряд ли последний. Надеюсь, вы все поняли, что именно я пытался выразить этой пьесой. Я хотел показать, как вспыхивает огонь в душе уникального поэта, обнажить потрясающую тонкость чувств, которая скрыта под маской суховато-классического лиризма, тех золотых стрекоз, которые едва выглядывают из-под розовеющих маргариток и голубых фиалок. Его единственная радость, единственное утешение были в любви к мальчику Гамнету, и именно смерть сына привела к пугающему внутреннему взрыву в момент, когда Розалин - а я не сомневаюсь, что "смуглой леди" была именно она, - в порыве высочайшего страдания натягивает перчатку Гамнета на свою руку. Этот поступок в сочетании с молчаливым согласием на него породил в его душе Тимона Афинского. Мне хотелось показать, что для подобного человека единственная возможность облегчить страдание есть творчество. Он хотел бы быть Антонием для своей Клеопатры - Розалии, однако его гений мешал подобному подчинению, как мешало, кстати, и упрямство буржуа, которым он тоже был.
      Перигрин перевел дух. Все ли он сказал? Сказал ли он хоть что-то и надо ли продолжать? Пожалуй, нет.
      - Сейчас я не стану останавливаться на этом подробно... Думаю, все откроется в процессе нашей совместной работы. - Его внезапно пронизало теплое чувство к собравшимся, столь редкое в театре, и он порывисто добавил:
      - Очень надеюсь, что мы все найдем общий язык, потому что так важно не испортить рождения театра! Говорят, что дельфины - весьма разумные и общительные животные. Последуем же их примеру и будем счастливы.
      Гул одобрения раздался в ответ. Речь достигла своей цели. Все чувствовали себя в глубине души польщенными и наперебой обменивались добрыми пожеланиями.
      - А теперь, - закончил Перигрин, - взглянем на декорации Джереми Джонса и поднимем бокалы за успех нашего смелого предприятия. Сегодня великий день!
      ***
      После прослушивания пьесы предстоял небольшой вечер, устроенный руководством на должном уровне. Он был организован в круглом фойе, причем "Парижский бар" лучился прежней славой. Бармен сверкал белоснежной рубашкой, ярко-красным жилетом и золотой цепочкой часов. Рукава его помощника были закатаны до самых плеч, как у колоритного персонажа из "Нашего общего друга", а вполне современная форма официантов не выпадала из общего стиля благодаря легким викторианским штрихам. Вдоль стойки красного дерева были расставлены бронзовые ведерки для шампанского, и взгляд не мог налюбоваться на букеты из темно-красных роз с листьями папоротника.
      Роль хозяина исполнял мистер Гринслэд. Кроме актеров, Джереми, Уинтера Морриса, агентов по связям с общественностью, сценического директора и его ассистента, присутствовали шестеро финансовых тузов из того странного круга, про который мистер Моррис, широко раскрыв глаза, выразился, что "с социальной точки зрения, выше не бывает". Из намека, оброненного мистером Гринслэдом, Перигрин заключил, что за их присутствием угадывается фигура мистера Кондукиса, который, разумеется, не снизошел до появления в фойе. Да они и не скрывали своей осведомленности касательно того, кто является, так сказать, верховным ангелом-хранителем театра "Дельфин".
      - Очередная причуда В.М.К., - заметил один из них. - Мы все были страшно удивлены. (Интересно, кто это "мы", - подумал Перигрин). Впрочем, у каждого свои забавы.
      Более откровенного комментария Перигрину слышать не доводилось.
      - Для нас это вопрос жизни и смерти, - ответил он. Собеседник окинул его насмешливым взглядом.
      - Вот как? Ну что же, вполне вас понимаю. Надеюсь, все будет хорошо. Хотя лично мне до сих пор непонятен столь неожиданный всплеск фантазии В.М.К. Мне всегда казалось, что он вообще не склонен предаваться воображению.
      - Я его практически не знаю, - сказал Перигрин.
      - Уверяю вас, что и никто не знает, - вступил в беседу еще один из присутствовавших. - Его жизнь загадочна, как надпись на старинной монете.
      Выдав этот афоризм, он довольно фыркнул и удалился, оставив за собой запах сигары, шампанского и лучшего крема для мужчин.
      Перигрину стало любопытно, возможно ли в принципе избежать превращения в нечто подобное, если располагать такими же деньгами. Пытаясь разрешить для себя этот вопрос, он не заметил, как очутился рядом с Эмилией Дюн, которая помогала в магазинчике Джереми и должна была исполнить в "Перчатке" роль Джоан Харт. Эту роль она получила после пробы и после того, как Перигрин увидел ее Гермию в "Сне в летнюю ночь".
      У нее было бледное лицо с темными глазами и милой линией рта. Мистеру Джею очень понравился ее интеллигентный вид и глубокий голос.
      - Хотите шампанского? - осведомился он.
      - Благодарю вас. Знаете, это чудесная пьеса. Я до сих пор не в силах поверить своему счастью, что участвую в ней и что буду играть в "Дельфине".
      - Роль Джоан словно создана для вас. Вы прочли ее без единой ошибки. Нужно, чтобы у зрителя возникло ощущение: как жаль, что она была сестрой Шекспира, а не его женой.
      - По-моему, своего будущего мужа, когда он возвращался домой на Хенли-стрит после ночного прилива, она впускала через боковое окно.
      - Вы совершенно правы. Вам нравятся такие вечера?
      - Не очень, но мне всегда хотелось к ним привыкнуть.
      - Я уже отказался от подобной надежды.
      - Знаете, когда я год назад играла в "Русалке", я всегда посматривала через реку на "Дельфин", а однажды перешла через Блэкфрирский мост, добралась до Причальной набережной и долго стояла перед ним. А потом один знакомый рабочий сцены рассказал мне, что его отец поднимал и опускал занавес "Дельфина" в дни Адольфуса Руби. Театр заинтересовал меня. Я отыскала шестипенсовую брошюрку "Котурны и сцена", изданную в 1860 году. В ней рассказывалось о современных актерах и театрах.., современных тем дням, конечно. Написана она просто ужасно, зато прекрасные иллюстрации, из которых самая лучшая - театр "Дельфин".
      - Вы покажете мне ее?
      - Обязательно.
      - Жаль, что мы с вами не встретились год тому назад на Причальной набережной, - сказал Перигрин. - А как вам понравились макеты Джереми? Пойдемте, посмотрим на них еще раз.
      Макеты декораций были расставлены по всему фойе и тактично подсвечены. Джереми показал себя с лучшей стороны. Декорации вышли легкими, впечатляющими, сбалансированными. Эмилия и Перигрин некоторое время любовались ими, пока мистера Джея не кольнула мысль, что ему следует быть среди гостей. Похожее соображение, видимо, пришло и в голову Эмилии, поскольку она сказала:
      - Мне кажется, Маркус Найт мечтает обратить на себя ваше внимание. У него чересчур напыщенный вид.
      - Боже, вы правы! Спасибо.
      "Какая милая девушка", - думал Перигрин, пробираясь к группе, окружавшей Маркуса Найта.
      Найт встретил его милостиво, однако с оттенком недовольства. Около него стояли Уинтер Моррис, миссис Гринслэд, которая исполняла роль хозяйки и была не только прекрасно одета, но исключительно добросердечна, Дестини Мейд, а также один из высоких гостей, всем своим видом показывая, что приобрел ее в собственность.
      - О, Перри, дорогой! - возгласил Маркус Найт, поднимая бокал. - Я уж и не надеялся, что удастся перекинуться с вами парой слов. Извините меня, обратился он к собравшимся, - но если я сейчас же не запущу в него когти, он ускользнет.
      С этими словами Найт умудрился ловко поцеловать руку миссис Гринслэд - как показалось Перигрину, к крайнему изумлению последней - и удалился, кинув напоследок:
      - Прекрасный, просто очаровательный вечер. "Мы забавляем ее", - не без досады отметил Перигрин, увидев, как расширились на мгновение глаза миссис Гринслэд.
      - Перри, - сказал Найт, беря его под руку. - Нельзя ли нам завести долгий-предолгий разговор о вашей дивной пьесе? Учтите, дорогой мой, я действительно считаю ее дивной.
      - Спасибо, Марко.
      - Конечно, не здесь и не сейчас, но скоро. А тем временем просто подумайте.
      "Оп! - сказал себе Перигрин. - Началось".
      - Просто подумайте над одной вещью. Вам не кажется, Перри, - учтите, я говорю это без всякой личной заинтересованности - что во втором акте вы чересчур долго не выпускаете на сцену Шекспира? Создав такое чудовищное напряжение...
      Перигрин слушал знаменитый голос и рассматривал действительно красивое лицо с точеными чертами и благородным лбом. Насколько заметно, даже утрированно походит оно на портрет Графтона! "Его надо терпеть, - стучало в мозгу мистера Джея. - Он знаменит, он приковывает к себе взоры, у него несравненный голос. Господи, дай мне силы!"
      - Я очень серьезно обдумаю ваши слова. Марко, - пообещал он, отлично зная, что Маркус Найт ни на что подобное не надеется. Найт покровительственно похлопал его по плечу, воскликнув:
      - Мы споемся, как птицы в гнездышке!
      - Безусловно! - сказал Перигрин.
      - Тогда еще один вопрос, мой дорогой, но строго конфиденциально. - Найт увлек мистера Джея в коридор, ведущий к ложам, и сообщил, понизив голос:
      - Я несколько удивился, увидев в наших рядах Хартли Грава.
      - Мне показалось, что он неплохо прочел роль мистера В.Х., разве не так?
      - Я едва смог заставить себя выслушать!
      - О! - холодно произнес Перигрин. - Почему?
      - Но дорогой! Неужели вы ничего не знаете о мистере Гарри Граве?
      - Мне известно, что он неплохой актер. И прошу вас. Марко, не начинайте кампании против Грава. К вашему сведению - я буду очень признателен, если это останется между нами.., строго между нами, Марко! - я должен был отдать ему эту роль. Таково желание Правления. Это практически единственный случай вмешательства с его стороны, так что я не мог отказать, даже если бы и захотел.
      - То есть вам его навязали?!
      - Да, если вам угодно выразиться именно так.
      - Вам следовало уклониться под любым предлогом.
      - Не вижу ни одной веской причины. Не затевайте ссор с самого начала. Марко. У нас достаточно времени, чтобы выправить положение, случись что-нибудь непредвиденное.
      Секунду-другую Перигрину казалось, что Найт сейчас взорвется, однако тому, видимо, очень хотелось сыграть Шекспира, и хотя лицо его опасно покраснело (чего не мог скрыть даже царящий в коридоре полумрак), взрыва так и не последовало.
      - Послушайте, - относительно спокойно произнес Найт. - Вы считаете, что нет аргументов. Тогда, Перри, позвольте сообщить...
      - Я не люблю сплетен. Марко.
      - Сплетен?! Боже мой! Обвинить меня в сплетнях значит нанести мне одновременно и рану, и оскорбление! Сплетни! Нет, позвольте сообщить вам достоверный факт, Гарри Грав...
      Плотный ковер заглушал шаги, и все обернулось бы гораздо хуже, не заметь Перигрин тень на стене. Он сжал локоть Найта, заставив его замолчать.
      - Чем это вы тут занимаетесь? - осведомился невесть откуда взявшийся Гарри Грав. - Косточки людям перемываете?
      Сказано это было без всякой задней мысли, довольно добродушно и сопровождалось дерзким, но отнюдь не вызывающим взглядом.
      - Перри, - восторженно продолжил он. - Это очаровательный театр! Я хочу исследовать его, хочу осмотреть все закоулки. Давай устроим вакханалию, этакое дорийское шествие по всему зданию, с опрокидыванием бокалов с шампанским и распеванием бешеных гимнов! А возглавит его наша великая, величайшая звезда! Или пустим вперед мистера и миссис Гринслэд?
      Это абсурдное предложение было сделано с такой эксцентричностью, что Перигрин невольно расхохотался.
      - Прошу прощения, - подчеркнуто произнес Найт и удалился.
      - Мы оскорблены, - фыркнул Грав. - Мы исчезаем. Знаешь, он меня не любит. Просто терпеть не может.
      - В таком случае не надо усиливать это чувство, Гарри.
      - Думаешь? Но это так заманчиво! Впрочем, мистер Джей, вы, конечно, правы. Помимо всего прочего, я не могу себе этого позволить, чтобы не получить пинка от мистера Г.
      Грав метнул на Перигрина один из своих нахальных взглядов.
      - Если мистеру Г, будет недосуг, я вполне смогу заменить его. Веди себя хорошо, Гарри, а мне пора вернуться в самую гущу веселья.
      - Драгоценный Перри, я сделаю все, что от меня потребуется, и уже делаю.
      Показалось Перигрину или в его голосе действительно проскользнула угрожающая нотка?
      Когда мистер Джей вернулся в фойе, вечер достиг своего апогея. Гости веселились кто во что горазд. Если кто-то хотел быть услышанным, ему или ей приходилось кричать, и все поголовно мечтали куда-нибудь сесть. Финансовые тузы, магнаты прессы и сливки общества образовали блистательное созвездие, явно стараясь отделиться от возбужденной актерской братии. Миссис Гринслэд что-то втолковывала своему супругу. "Вероятно, намекает на то, что пора расходиться", - решил зажатый между созвездием и актерами Перигрин. Пожалуй, лучше всего получится, если Дестини Мейд и Маркус Найт покажут пример. Они как раз стояли чуть в стороне, и Перигрину не надо было слышать их оживленный разговор, чтобы понять: Найт высказывает Дестини свое мнение по поводу В. Хартли Грава. Она взирала на Маркуса, как на мужское божество, однако время от времени скрытно постреливала глазками и всегда в одном и том же направлении.
      Перигрин повернулся, заинтересовавшись, что же привлекает ее внимание, и обнаружил в арке Гарри Грава, который весело улыбался и пристально смотрел на Дестини. "Проклятье! - подумал Перигрин. - Что теперь будет?"
      Эмилия Дюн, Чарльз Рэндом и Герти Брейс наперебой орали о чем-то Джереми Джонсу. Джер тряс головой и размахивал бокалом, а его хохот перекрывал временами общий шум. Перигрин знал, что Джереми впадает в смешливое настроение чаще всего перед тем, как влюбиться без памяти, и надеялся только, что предметом его чувств стала не Эмилия. А с другой стороны, в Герти влюбиться трудновато. Оставалось надеяться, что смех вызван лестью.
      Но нет. Взгляд Джереми был устремлен за пределы их группки и явно избрал своей мишенью Дестини Мейд.
      "Не может же он быть таким ослом, - с беспокойством подумал Перигрин. Или все-таки может?"
      Опасения мистера Джея ничуть не уменьшились, когда он взглянул попристальнее на Герти Брейс. В конце концов ему стало казаться, что он очутился на поле боя в перекрестии прожекторов. Взгляды метались, скрещивались и ускользали. Вот и Герти устремила свой чересчур обдуманно-откровенный взгляд на Гарри Грава. Перигрину внезапно припомнилось, как кто-то говорил ему, что они были любовниками, но уже расстались. Тогда он не обратил на это внимания, но сейчас решительно пересмотрел свое мнение. Неужели еще одна проблема? А может быть, у него просто директорский невроз? Или все дело в шампанском мистера Кондукиса?
      Он протолкался к Дестини и высказал предположение, что пора бы расходиться, но все ждут, пока они с Маркусом подадут сигнал. Это польстило обоим. Они решительно растолкали окружающих и направились к миссис Гринслэд.
      Затем Перигрин едва не налетел на малолетнего мистера Тревора Вере с его мамочкой, грозной леди по имени миссис Блевит. Джею еще крупно повезло, что она оказалась относительно трезвой. Миссис Блевит была одета в черное прямое платье из сатина с каймой без полей. Тревор, в полном соответствии с классической традицией для юных феноменов, красовался в современном эквиваленте курточки лорда Файнтлероя и лишь откинутыми назад волосами и свободным галстуком позволял себе намекнуть на собственный вкус. Перигрин знал, что Тревор еще не вполне достиг возраста, позволяющего законным образом появляться на сцене. Поэтому его смерть в самом начале первого акта была исключительно удобна со всех точек зрения.
      Миссис Блевит при виде Перигрина заулыбалась крокодильей улыбкой. Цеплявшийся за ее руку Тревор тоже улыбнулся. В профессиональной театральной среде можно найти массу симпатичных детей, причем воспитанных превосходными родителями. Но никто из них не был бы способен сыграть Гамнета Шекспира, а Тревор, приходилось признать, отличался необыкновенным талантом. Он произвел настоящий бум в библейском эпосе, снявшись в роли Самуила.
      - Миссис Блевит! - осклабившись, произнес Перигрин.
      - Я как раз искала возможность высказать вам, насколько мы польщены, мистер Джей, - затараторила миссис Блевит. - Роль, конечно, крохотная, не из тех, к каким привык Трев. Мой Трев привык играть...
      И так далее, и тому подобное. Тревор, оказывается, последнее время плохо себя чувствует. Ничего серьезного, конечно, поспешила заверить Перигрина миссис Блевит, Трев никогда не позволит себе показать, что ему плохо, никогда, но доктор, который за ним наблюдает, - и за ней тоже, разумеется, предупредил, что не стоит пока брать очередную большую роль, требующую гигантского эмоционального напряжения...
      - Ну зачем об этом говорить, мам? - встрял Тревор, подмигнув Перигрину по своей отвратительной привычке.
      Перигрин быстренько пробормотал что-то по поводу необходимости время от времени мириться с неприятностями и извинился, что вынужден расстаться с их обществом, поскольку должен поймать мисс Дюн, пока она не ушла.
      Последнее, кстати, было правдой. Перигрину очень хотелось пригласить Эмилию отужинать вместе с ним и Джереми. Однако, прежде чем мистер Джей успел до нее добраться, его перехватила Гертруда Брейс.
      - Вы не видели Гарри? - воскликнула она.
      - Видел пару минут назад. Он, вероятно, уже ушел.
      - Наверное, вы правы, - прошипела она с таким ядом в голосе, что Перигрин заморгал. Губы Герти дрожали, в подведенных глазах стояли слезы.
      - Поискать его? - предложил Перигрин.
      - Ради Бога, не надо. Ни в коем случае. - Герти сделала мучительную попытку перейти к более шаблонной беседе. - Мне совершенно наплевать на то, куда он делся. Спасибо за прекрасный вечер. Я просто сгораю от нетерпения начать работу. Роль бедняжки Энн крайне интересна.
      С этими словами она отошла к балюстраде и кинула взгляд на нижнее фойе, заполненное разъезжающимися гостями. Перигрину показалось, что Герти не совсем твердо держится на ногах. По лестнице спускалась последняя пара высокопоставленных магнатов, а из актеров остались только Чарльз Рэндом и Гертруда, которая буквально повисла на перилах, вцепившись в них обеими руками. Если она и выглядывала Гарри Грава, то явно безуспешно. Затем Герти неловко выпрямилась, хлопнула в знак прощания по руке мистера Джея длинной черной перчаткой и устремилась вниз по лестнице. Она забыла сказать "до свидания" хозяину и хозяйке, но, может, оно и к лучшему. Перигрин колебался, стоит ли ему усадить Герти в такси, однако его сомнения разрешил возглас Чарльза:
      - Эй, Герти, дорогуша! Подвезти тебя? Внизу его ждал Джереми, но Эмилия Дюн уже исчезла. Разошлись почти все. На душе у мистера Джея было тяжело. Он улыбнулся и направился к миссис Гринслэд:
      - Все прошло замечательно. Не знаю, как и благодарить вас.
      Глава 4
      РЕПЕТИЦИЯ
      - Кто это вприпрыжку идет по улице?
      - Вприпрыжку? Где? А, вижу. Это леди, одетая для верховой езды. Она хромает, мистер Вилл. Она повредила ногу и не может как следует ступать на нее.