Мои руки, заломленные за спину, были связаны веревкой, но ноги остались свободными. Один из конвоиров грубо толкнул меня, и я, едва удержавшись на ногах, ввалился в огромный, с высоким потолком зал. Он, похоже, занимал чуть меньше четверти всего помещения церкви. На меня повеяло холодной сыростью мрачных каменных стен. В стене напротив я увидел три двери. Две из них, те, что были справа, находились рядом, одна возле другой. Мои конвоиры, подхватив меня под руки, подошли к одной из них и постучали. Дверь отворилась, и на ее пороге появился сам Вилламантес.
      Итак, я снова увидел Вилламантеса-Кулебру. Узнав меня, он скривил свой большой рот в ехидной улыбке. Одобрительно кивнув людям, доставившим меня, Вилламантес обратился ко мне на отличном английском:
      - Мистер Скотт, я уже начал было волноваться, что наша встреча не состоится. А мне так хотелось... с вами побеседовать.
      В искренности его слов я нисколько не сомневался, но промолчал.
      - Введите его, - сказал он своим подчиненным и отступил в сторону.
      Меня ударили в спину и с силой втолкнули в дверь. Ввалившись в комнату, я упал на пол лицом вниз. После такого обращения можно было легко предположить, что меня ожидает в дальнейшем, хотя я и раньше не питал никаких иллюзий в отношении жестокости этого ублюдка.
      Прилагая невероятные усилия, я со связанными за спиной руками все же поднялся на ноги. Все время, пока я корчился на полу, Вилламантес с интересом наблюдал за моими страданиями. Передо мной стоял тот же садист, которого я видел и раньше: то же гладко выбритое лицо с большими пухлыми губами и длинными баками, на голове - те же густые черные волосы. На нем был черный строгий костюм без единой морщинки. Выглядел он так, словно собрался на важную деловую встречу - обычный респектабельный мексиканец-бизнесмен, да и только. Зная его садистские наклонности, зная, наконец, что он советский агент, я вглядывался в него в надежде увидеть что-нибудь необычное, характерное. Но ничего необычного в лице Вилламантеса и даже в его карих глазах я не разглядел. Со стороны его можно было принять за нормального, вполне приличного человека. И от этого его облик показался мне еще более таинственным и зловещим. Любой человек, считающий себя мессией, выглядит именно так до тех пор, пока не заявит, что он - посланец Божий.
      Неожиданно лицо Вилламантеса оживилось.
      - Что я хочу от вас узнать, мистер Скотт, вам известно, - сказал он. Так что начинайте. Я готов вас выслушать.
      Я его понял. Примерно то же я сказал капитану Эмилио в его машине, а затем и Моник. Я и до этого молчал, так что на вопросы Вилламантеса отвечать не собирался.
      Он прождал недолго и, недовольно сдвинув к переносице брови, произнес:
      - Будьте разумны, мистер Скотт. Учтите, я очень не люблю разговаривать с людьми, которые не отвечают на мои вопросы.
      Мне была понятна угроза, прозвучавшая в его словах. Я ничуть не сомневался в том, что Вилламантес способен прибегнуть к любому средству, чтобы заставить меня заговорить. Он может начать поджаривать ступни моих ног или выкалывать по одному глаза. Подобные пытки часто описывают в бестселлерах, видимо, когда авторы хотят показать несгибаемую волю и мужество своих героев. Я мог бы рассказать Вилламантесу только то, о чем ему уже было известно, но это только на время отсрочило бы мой конец. Такой вариант, как, впрочем, и роль героя-мученика, меня не устраивал.
      - А у меня не так уж и много есть, о чем рассказать, - ответил я.
      - Как же? А о девушке, дочери доктора Баффингтона? О красавице Моник? Капитане Эмилио? Что занесло вас на крытый стадион? О, вам есть, о чем мне поведать. Так что начинайте.
      Единственный вопрос, который поставил меня в затруднительное положение, был о Бафф. О ней этому мерзавцу я ни за что бы не рассказал, так как хорошо знал, что с ней произойдет, попадись она в его руки снова.
      - Как я оказался на стадионе? Хорошо, объясню. А больше мне рассказать нечего, - ответил я и стал оглядывать комнату.
      - На вашем месте упорствовать глупо, - донеслись до меня слова Вилламантеса.
      Остального я уже не слышал, так как все мое внимание было приковано к убранству его кабинета. Правда, из всего сказанного в моем сознании отпечатались слова "мерзость" и "гадливость", которые, как казалось, никакого отношения ко мне иметь не могли. Они больше подходили к тому, что я разглядывал в эти минуты. Такого, как у Вилламантеса, кабинета у человека с нормальной психикой быть не могло.
      На каменной стене висела пара картин. На одной из них была изображена нагая женщина, распятая на кресте. Из ее рук и ног торчали штыри, тело покрывали ножевые раны. Почти отрезанная грудь женщины свисала над животом. Из нее, как и из других многочисленных ран, лилась кровь. Рот распятой скривился в жутком крике. Вторую картину я разглядел с большим трудом. Сначала я даже не понял, что на ней изображено. Она показалась мне ярким образцом сюрреалистического идиотизма, но когда я пристальней пригляделся, то понял, что на ней нарисовано. А изображала она груду расчлененных человеческих трупов. Отрубленные пальцы, руки, ноги, головы и женские груди, сваленные в единую кровавую кучу, напоминали страшную сцену злодеяний НКВД в лесу под Катынью. При виде этого меня стало мутить.
      Вилламантес следил за моей реакцией и, когда я, не в силах больше смотреть на этот ужас, отвел от картины глаза, произнес:
      - Это моя любимая. На нее приятно смотреть.
      Следующим предметом, который привлек мое внимание, была статуэтка не более четырех дюймов высоты, стоявшая рядом с телефонным аппаратом на столе у Вилламантеса. Это была свернувшаяся в пружину змея из раскрашенного гипса. Она, подняв голову, раскрыла красную пасть, из которой выглядывал раздвоенный язык. Только с очень близкого расстояния можно было разглядеть, что змея своими кольцами обвила крошечную человеческую фигурку.
      А потом я увидел и живых змей, гремучих, о которых рассказывал генерал Лопес. Они находились в террариуме, стоявшем на тумбе у самой стены слева от меня. Этот ящик длиной и шириной в три фута и около полутора футов в высоту имел только одну выдвижную стеклянную стенку, остальные были выполнены из полированного дерева. В этом ящике копошились похожие на угрей или огромных червей мерзкие твари. Гремучих змей в террариуме было не меньше дюжины, а то и больше. Я непроизвольно зажмурился и почувствовал, как по моей спине пробежал холодок. Стало так противно, словно под рубашкой были не мурашки, а змеи.
      Вилламантес фыркнул от смеха.
      - Вам не понравились мои любимицы, мистер Скотт? От их укусов уже погибло одиннадцать человек. Страшная была смерть. А вот эту малышку я люблю больше остальных, - сказал он и нежно погладил рукой гипсовую статуэтку.
      Этот человек был явно сумасшедшим. Хотя ничто ни в его облике, ни в голосе не говорило о его безумии, он действительно был умалишенным.
      - Может быть, теперь, мистер Скотт, вы заговорите, - уже более резким голосом сказал Вилламантес. - Так не теряйте же времени и рассказывайте все, как было.
      - Я уже вам сказал, что могу рассказать только о том, как оказался на стадионе. Но, вероятно, вам об этом все известно.
      Мне хотелось подольше тянуть резину, хотя надеяться, собственно говоря, было не на что. Да, влип, подумал я, теперь уже никто не поможет. Единственной слабой надеждой оставалась Кармелина, служанка генерала, в том случае, если она не окажется сообщницей Вилламантеса и передаст мое сообщение своему хозяину. В этом случае я мог рассчитывать, что генерал Лопес поднимет в воздух самолет и сбросит на эту проклятую базу бомбу. Пусть даже атомную. В том положении, в котором я сейчас находился, мне уже было все равно.
      - А что вы можете рассказать о девушке? Об этой Бафф?
      - Я думал, что она у вас.
      Вилламантес сурово посмотрел на своих людей, которые все еще стояли за моей спиной.
      - Можете быть свободны. Оставьте меня с мистером Скоттом наедине, сказал он и уже с улыбкой перевел на меня взгляд. - Видите? Не такой уж я и плохой.
      Может быть, этот ублюдок вовсе и не собирается выкалывать мне глаза, пришло мне в голову.
      Затем он, улыбаясь, продолжил:
      - Конечно, если вы, мистер Скотт, не будете делать глупостей.
      Он еще что-то добавил по-испански, и тут на мою голову обрушился страшной силы удар, потом еще один. Возможно, был и третий и четвертый - я уже ничего не чувствовал. Я потерял сознание. Когда я вновь открыл глаза, то сразу вспомнил, где нахожусь. Я лежал на полу, прижимаясь щекой к ковру в кабинете Вилламантеса. Судя по боли, которую я испытывал, можно было смело утверждать, что били меня не только в лицо: болело все тело. Не сомневаюсь, что и Вилламантес, наблюдая, как его молодчики меня отделывают, не удержался от искушения поддеть несколько раз ногой под мои ребра. Наверное, я пошевелился, потому как вскоре услышал его слова:
      - Пора вставать, мистер Скотт. Постарайтесь подняться.
      Впервые в его голосе проскользнули нотки, которых я раньше не слышал. Я уловил в нем некоторое напряжение, возможно даже легкое возбуждение или затаенную радость. Но это мне могло и померещиться. Затем он снова заговорил, и голос его зазвучал как обычно.
      Упершись в ковер лбом, я попытался подняться. Но первая моя попытка не увенчалась успехом: острая боль пронзила левое плечо, и я снова завалился на пол. Должно быть, вывернули сустав, подумал я и попробовал отвести руку. Как ни странно, она оказалась свободной.
      Тогда я, упершись правой рукой в пол, перевернулся на бок, затем встал на колени.
      - Ты все-таки отъявленный подонок, Вилламантес, - тихо сказал я и обвел глазами комнату.
      В кабинете никого, кроме нас, не было.
      Отлично, подумал я. При себе он имел оружие, и мне, для того чтобы спасти свою жизнь, оставалось всего-навсего прыгнуть на него, сбить с ног, оглушить, затем, выбежав из кабинета, уложить человек десять - двенадцать охраны, совершить рекордный прыжок в высоту, расправить крылья и, перебирая струны лиры, взмыть в небо... Чтобы совершить такое, мне понадобилось бы не менее полутора месяцев, чтобы отлежаться в постели и прийти в себя.
      - Ты сущий изверг, Вилламантес, - пробормотал я.
      - Я так и полагал, что вы знаете мое имя. Так где же девушка?
      Я помотал головой, будто силясь понять, о чем меня спрашивают. Правду говоря, я действительно поначалу не сообразил, о ком идет речь.
      - Моник? - тупо переспросил я. - Не знаю. Впрочем, нет, минуточку, сказал я и, снова помотав головой, поднялся с пола.
      Левое плечо болело хоть и сильно, но рука все же слушалась, и пальцы на ней шевелились. Но о том, чтобы сжать ее в кулак и врезать Вилламантесу слева, нельзя было и подумать.
      Вилламантес пристально посмотрел на меня.
      - Нет-нет, не Моник. О ней позже. Сначала о мисс Баффингтон, - сказал он и выдержал паузу. - Вы же умный человек, мистер Скотт. Посудите сами. Мне известно, что капитан Эмилио ничего не сообщил ни в полицейский участок, ни мне. Кроме того, ни Моник, ни водитель, в чьей машине вы, к большому несчастью, попали в аварию, до сих пор не объявились. Одного только этого, хотя мне о вас многое известно, вполне достаточно, чтобы понять, что вы пытаетесь меня обмануть. Вы же прекрасно знаете, где скрывается девушка. Я вам скажу честно: человек я здравомыслящий... - Он вновь сделал паузу, а потом добавил: - И весьма изобретательный. У меня много способов узнать, что вы от меня скрываете. - Вилламантес улыбнулся: Неужели мне для этого придется вскрыть вам череп и порыться в ваших мозгах?
      Я не сразу понял, шутит ли этот мерзавец, и уже представил, как острая циркулярная пила, жужжа, впивается в мой череп.
      Неожиданно Вилламантес удивленно пожал плечами и произнес:
      - Ну что ж, у вас будет время подумать, мистер Скотт. Об этом и остальном тоже. Возможно, после отдыха у вас развяжется язык.
      Он подошел к двери и стукнул по ней кулаком. Дверь тотчас открылась, и появились двое парней. Я подумал, что они снова начнут меня избивать, но Вилламантес что-то сказал им по-испански, и те вывели меня из кабинета. Вероятно, он действительно решил дать мне время передохнуть и все обдумать. В любом случае Вилламантес явно что-то задумал.
      Из кабинета меня вывели сначала в большой зал, затем провели по узкому коридору, подвели к какой-то двери и втолкнули в нее. Я оказался в залитой светом комнате и, едва за мной захлопнулась дверь, увидел в ее углу сидевшего на раскладушке человека. Это был доктор Баффингтон.
      Некоторое время мы молча разглядывали друг друга, потом он вскрикнул:
      - Шелл! Боже мой! Как ты здесь оказался?
      Доктор выглядел очень измотанным, намного старше своих лет. Его костюм был сильно помят, глаза красные, а бородка всклокочена. Он поднялся с раскладушки и, кривясь от боли, захромал мне навстречу.
      - Доктор... - начал было я, но он прервал меня:
      - Моя дочь, моя Бафф? Ты видел ее? С ней все в порядке? Что они с ней сделали?
      - Она... - снова начал я и тут же замолк.
      Мне показалось, что я разгадал замысел Вилламантеса, давшего мне передышку.
      - Простите, доктор, - продолжил я, - но о ней я ничего не знаю. Этот ублюдок Вилламантес задавал мне те же вопросы. Он просто ненормальный.
      Я оглядел комнату доктора, высматривая картины, большие пепельницы все, в чем мог быть спрятан микрофон. Возможно, у меня просто разыгралось воображение, но я был уверен, что Вилламантес устроил мне встречу с доктором явно не для того, чтобы встретиться с ним.
      Мне было страшно смотреть на доктора и видеть, как он изменился. Когда он услышал, что мне ничего не известно о Бафф, лицо его вытянулось, плечи опустились.
      - Что ты имел в виду, когда сказал, что Вилламантес задавал тебе те же вопросы? - нахмурившись, спросил доктор.
      - Ничего. Просто он тоже спрашивал меня о Бафф и очень разозлился, когда я ответил ему то же, что и вам. Он, наверное, думает, что я ясновидец. Но кое-что мне все же известно, доктор. Например, что Моник с ним из одной компании.
      Но доктор меня даже не слышал.
      Он заломил руки:
      - Сегодня вечером я ее не видел. Они, наверно, убили ее. Мою дочь, детку мою.
      На доктора было жутко смотреть, но я легко мог понять его чувства и знал, через какие муки довелось ему пройти с момента его похищения. Неожиданно его лицо сморщилось, и из глаз хлынули слезы. Измученный, сломленный обрушившимся на него горем человек зашелся в громких рыданиях.
      - Моя детка, - запричитал он, - моя Бафф. Боже мой! Боже мой!
      Он обхватил свою облысевшую голову руками и с силой сжал ее. На его узком лице появилось отрешение. Мне было тяжко смотреть на убитого горем немолодого человека, стоящего передо мной.
      - Сядьте, доктор, - сказал я и, положив руку на его плечо, подвел к раскладушке.
      Прислонившись губами к его уху, я прошептал:
      - С ней все в порядке. Только об этом ни слова. Нас, вероятно, подслушивают. Бафф в центре нет, она в безопасном месте.
      Доктор выпрямился, открыл было рот, но, увидев, что я приложил палец к губам, удержался от вопросов.
      - Садитесь, - сказал я. - Не надо так отчаиваться. Давайте лучше поговорим. Так как же им удалось заставить вас сотрудничать с ними?
      Он уставился на меня, и в его покрасневших от слез и усталости глазах затеплилась надежда. Я многозначительно закивал ему, а потом снова спросил:
      - Они ведь очень старались? Не так ли, доктор? Истязали Бафф?
      Мои вопросы вывели доктора из оцепенения.
      - Да. Ее били, - уже твердым голосом ответил он.
      Мне дали пробыть наедине с доктором не более пятнадцати минут. Он успел мне поведать, что, выйдя из "Монте-Кассино", он сел в первую подвернувшуюся ему машину. Проехав квартал, такси остановилось, в него сели еще двое, они и привезли его в центр. Вот так, подумал я, сработали легко и незатейливо. Потом доктор стал рассказывать, как он продолжил свои работы, что теперь перед ним поставлена задача изготовить более активный препарат, чтобы меньшим количеством химиката можно было уничтожить больше людей, а для наладки массового производства по возможности упростить его состав.
      - Они еще хотят, чтобы я, если это возможно, немного изменил характер действия своего препарата. Чтобы он не убивал человека, а только нарушал его психику. Не знаю, зачем им это понадобилось. Правда, я не уверен, что мне удастся...
      Последних слов доктора Баффингтона я уже не слышал. Возможно, он не знал, зачем такой вариант препарата понадобился коммунистам, но мне сразу все стало понятно. Сегодня я уже испытал его воздействие на себе, ощутил все симптомы, которые вызывает подобное токсическое вещество: неотступный страх, переходящий в панику, бессилие воли, неуверенность в себе, смятение чувств и непреходящее возбуждение - все, что уже на протяжении многих лет Советы в России и их "пятая колонна" в Соединенных Штатах пытаются вызвать у американцев. Только пока они действуют устным и печатным словом, грозят и бряцают оружием, идут на обман и подтасовку фактов, стараясь заменить патриотизм идеями всеобщего равенства, а индивидуальные чувства каждого американца на стадные инстинкты. Оказывается, то, к чему стремятся коммунисты, можно было легко достигнуть с помощью химического средства, которое разработал бы для них доктор Баффингтон.
      Все это я, взволнованно расхаживая по комнате, рассказал доктору, а потом, повернувшись к нему, добавил:
      - И все это пошло от Ленина, доктор, от одного из коммунистических божков. От этого идола с глиняной головой. Он призывал к деморализации своих врагов, подавлению их воли, созданию у них пораженческих настроений. Преуспев в этом, можно добиться победы над противником без единого выстрела или бомбежки. Тогда и материальные ценности врага остаются в полной сохранности, да и люди как таковые при этом не погибают. А враги для коммунистов - мы, причем самые заклятые. Сегодня они пытаются выиграть необъявленную войну, посеяв в нас страх угрозой применения атомной бомбы, радиоактивного заражения и лучевой болезни. Они лгут о своей мощи и достижениях в экономике. За их улыбками следуют грубые окрики. В этом и заключается искусство революционной пропаганды, доктор. Так что нам сначала грозит уничтожение всех моральных и этических норм, а потом - полная капитуляция перед Советами. - Я перестал шагать по комнате и присел рядом с доктором. - Они надеются, что с вашей помощью они при меньших затратах достигнут успеха. И значительно быстрее. Только и всего.
      Доктор испуганно заморгал:
      - Я... не знаю. У меня даже не было времени задуматься...
      - А вот теперь хорошенько все обдумайте. Представьте, что такой препарат попадет в систему водоснабжения целой страны. Не таясь, его добавят в питьевую воду под видом фтора или будут делать инъекции, убедив население, что это вакцина против, например, абиссинской чесотки. Или начинят им боеголовки и бомбы. Словом, выберут любой способ, лишь бы ваше средство возымело действие.
      Лицо доктора сделалось серым.
      - Понимаю, - медленно произнес он. - Теперь мне все понятно.
      - Тогда не облегчайте им задачу. Не важно, какое давление они на вас окажут.
      Он проглотил комок, застрявший в его горле.
      - Боюсь... - сказал он, - но мне кажется, я уже сделал то, что они от меня требовали. Но теперь - все. С этим будет покончено.
      Некоторое время мы сидели молча. Доктор думал о чем-то своем, а я - о Вилламантесе.
      Слышал ли он, что я посоветовал доктору прекратить все работы в лаборатории, или нет - меня уже не волновало. Я решил, что будет даже лучше, если он нас подслушивает. Тогда он решит, что я действительно не знаю, где находится Бафф, и не станет меня больше пытать. Чем дольше Вилламантес, желая выудить побольше информации, держал бы меня вместе с доктором, тем больше у меня было шансов дождаться помощи от генерала Лопеса. Если конечно же она вообще подойдет. Меня совсем не устраивала перспектива оказаться под циркулярной пилой.
      Я решил наш разговор с доктором повернуть в другое русло и переключился на Моник.
      - Моник - их сообщница, доктор, - сказал я.
      Доктор не сразу отреагировал на мои слова и только спустя несколько секунд удивленно вскинул на меня глаза.
      - Моник? - переспросил он.
      - Да, доктор. Она была с ними заодно еще до вашего знакомства в июле.
      На лице доктора Баффингтона появилась кривая улыбка.
      - Да, она познакомилась с Бафф спустя неделю после того, как в моей лаборатории погибли подопытные шимпанзе. Тогда Моник, помню, много о чем меня расспрашивала. Мне нравилось с ней беседовать. Она была такой благодарной слушательницей, казалась мне весьма эрудированной девушкой.
      - О, в том, что она была благодарной слушательницей, я нисколько не сомневаюсь.
      В этот момент дверь за моей спиной распахнулась, и на ее пороге появился Вилламантес.
      - Ну что, передохнули, мистер Скотт? - спросил он.
      Глава 18
      Следующие полчаса или больше мясники Вилламантеса потратили на то, чтобы попытаться развязать мне язык. Но я упорно молчал. Та страшная боль, которую я испытал в течение каких-то долей секунды при столкновении с грузовиком, теперь растянулась для меня на долгие минуты.
      Несмотря на то что после первого же удара я почти отключился, боль на протяжении всей экзекуции продолжала чувствоваться. Я слышал задаваемые мне вопросы, разговоры моих истязателей, но мне казалось, что слышу я это все откуда-то издалека. После того как острая боль пронзила мне плечо, я услышал разгневанный вопль Вилламантеса, а потом увидел прямо перед собой его холеное лицо.
      Пытка проводилась в большом зале, в том самом помещении, в которое меня втолкнули с улицы, когда привезли. Я все еще пребывал в сознании, но, если бы мне даже и удалось подняться на ноги, до входной двери я вряд ли бы дошел, не говоря уже о том, чтобы добежать. Кроме того, в зале находились люди. На некоторых из них были строгие деловые костюмы, которые никак не увязывались с плавно снующими по комнате босоногими индейцами, с их плоскими и темными лицами. Эти индейцы, с их отрешенными взглядами, были похожи на зомби.
      Время от времени Вилламантес командовал своим подручным, чтобы те прекращали меня бить, и каждый раз во мне теплилась надежда, что мои мучения на этом закончились. Как только побои возобновлялись, чувство безысходности все больше и больше овладевало мной. Вилламантес, истязая меня, умело применял пытки, рассчитывая сломить мой дух. И он уже был близок к цели. В момент передышки я тщетно старался собрать всю волю воедино, мне казалось, что я нахожусь на грани нервного срыва и вот-вот заговорю. Несколько раз Вилламантес, замечая, что я уже почти сломлен, прекращал побои, но я каким-то чудом находил в себе силы и продолжал молчать. Тогда он кивал своим подручным, и побои возобновлялись. Острая боль в плече стала еще сильней, руки и ноги горели так, словно меня жарили на костре, а мышцы сводила судорога. Я валялся на полу по пояс голый, а молодчики Вилламантеса продолжали колотить меня ногами. Наконец, не выдержав боли, я сказал им, чтобы они остановились. Мои мучители прекратили избиение, и я заговорил.
      Я решил выдать Вилламантесу все, что мне было известно, за исключением местонахождения Бафф. Как ни были затуманены болью мои мозги, я все же задумал еще раз попытаться его обмануть. С того момента, как я открыл рот, мысль о том, что я ни словом не должен обмолвиться о Бафф, больше не покидала меня. Я рассказал об Амадоре, о капитане Эмилио, о Моник и водителе "плимута", рассказал, как потом на меня наехал грузовик, и заявил, что больше мне ничего не известно. Сказал, что центр до того, как меня сюда привезли, в глаза не видел. Где находится дочь доктора Баффингтона - не знаю. Естественно, о моей попытке дозвониться до генерала Лопеса упомянуто не было. Этот звонок оставался для меня последней надеждой. Сейчас мне даже было трудно вспомнить, с кем я разговаривал по номеру генерала, с ним или с кем-то еще. Тем не менее в моей памяти всплыли его слова обещания помочь мне в случае, если я обнаружу местонахождение базы Кулебры. Наш разговор с генералом Лопесом состоялся утром. А кто же все-таки снял трубку у него дома, когда я звонил с бензозаправочной станции? Это точно был не генерал. Тогда кто же? Ах да, к телефону подошла его служанка! Теперь я вспомнил о Кармелине. Она уже должна была передать мое сообщение, с надеждой подумал я.
      Вилламантес, выслушав меня, дал команду своим подручным, и те с новой силой принялись меня избивать. Сам он меня не бил, а только наблюдал за работой своих молодчиков. Вскоре я потерял сознание.
      Когда я снова открыл глаза, то первым, кого сумел разглядеть, была Моник. Она стояла рядом с Вилламантесом и что-то ему говорила. Потом я увидел сидящего рядом со мной на корточках капитана Эмилио. Его голова была забинтована и казалась огромных размеров. Я непроизвольно кончиком языка провел по своим зубам. Как ни странно, но все они оказались на месте. Эмилио, заметив, как я пошевелил во рту языком, злорадно улыбнулся. Помимо Вилламантеса, Моник и капитана, в комнате находился еще один человек, который мне показался знакомым. Я долго вглядывался в его скуластое лицо с квадратным подбородком и густую черную шевелюру, пока не узнал в нем того, кто был изображен на фотографии и кинопленке вместе с графиней. Джейм, или как его там, должно быть, тоже прятался в центре. Моник и Вилламантес тем временем продолжали беседовать, периодически поглядывая на меня.
      Затем передо мной, находящимся в полузабытьи, двое человек через всю комнату протащили доктора Баффингтона, который прокричал Вилламантесу, что скорее умрет, нежели продолжит на него работать. Если доктор решился на такое, значит, он знает, что Бафф вне опасности, мелькнуло в моем затуманенном мозгу. Вилламантес подошел ко мне и опустился на корточки.
      - Похоже, вы ему кое-что рассказали, мистер Скотт. Иначе он не был бы таким смелым. Там, в его комнате, вы проявили чудеса изобретательности, чтобы обмануть меня. Вы меня слышите? - произнес он.
      - Слышу, - как сквозь сон откликнулся я.
      - Вы не слишком расстроились из-за того, что доктор выдал вас с головой? Не надо, прошу вас. Все нормально.
      Какой же Вилламантес все-таки мерзавец, подумал я и стал ждать, что он скажет еще.
      - Видите, - продолжил он, - выходит, это вы помогли ей бежать. Но не вините доктора. Чтобы все понять, мне было достаточно взглянуть на ваши драные брюки и порезанные руки. Вы поранились, когда перелезали через стену. Ну, а теперь расскажите нам, где прячется девушка.
      Как же я забыл про свои изодранные штаны и порезы на руках, с досадой подумал я, выходит, Вилламантес с самого начала знал, что я вешаю на его уши лапшу.
      Он отошел от меня, и тут я увидел перед собой лицо Моник.
      - Теперь наша очередь спрашивать, Шелл, - сказала она.
      - Я уже все рассказал этому психу.
      На лице Моник заиграла улыбка. Она и в эту минуту казалась мне очень красивой. Как ни странно, но чувства ненависти к ней я почему-то не испытывал. Может быть, потому, что она продолжала оставаться для меня загадкой. Если бы мне удалось до конца понять, что двигало Моник, я бы, наверное, смог ее возненавидеть.
      - Но Вилламантес сомневается в правдивости твоих ответов, Шелл. И я, кстати, тоже. Он считает тебя очень сильным человеком, хотя и довольно глупым. Ты уже видел его змей и наверняка знаешь, для каких целей он использует своих питомцев. Не так ли? Они для него такие же любимицы, как для других, например, собаки.
      Я почувствовал, как у меня в животе и в паху закололо. Но это была уже не физическая боль, а предвестник душевных мук. Вспомнились рассказы генерала Лопеса о людях, найденных в горах со следами маленьких парных проколов кожи - змеиных зубов. Мне даже показалось, что я вновь слышу его низкий голос: "Многие жертвы еще не найдены, и их трупы по сей день лежат где-то в горах..."
      Ко мне подошел Вилламантес, и буквально через секунду я почувствовал в руке острую боль. Я резко дернулся и, перевернувшись на бок, увидел, как в его руке блеснул шприц для подкожных инъекций.
      - Ты - ублюдок, - презрительно произнес я, - вонючая куча коммунистического дерьма, ты...
      - Вы, мистер Скотт, неправильно меня поняли, - улыбаясь, сказал он. Я не собирался причинять вам боль. Наоборот, от укола вам станет гораздо легче.
      - Хотелось бы верить.
      Моник коснулась моего плеча.
      - Это правда, Шелл. Он ввел тебе стимулятор, который придаст тебе силы. Все твои ощущения сразу станут острее, сознание окончательно прояснится, - пытаясь успокоить меня, сказала она.
      Я потер руку и, почувствовав сильное жжение в месте укола, приготовился корчиться в судорогах. Но ничего подобного со мной не произошло. Наоборот, я вскоре действительно почувствовал себя намного лучше, ощутил прилив сил. Мозг мой стал работать четче.
      Вилламантес прошел к себе в кабинет и вскоре вернулся, держа в руках какой-то объемный предмет. Я пригляделся и увидел, что это террариум, в котором копошились отвратительные твари. Теперь я догадался, для чего мне ввели возбуждающее средство и обострили мои чувства. Вилламантес, подойдя ближе, поднес к моим глазам ящик с гремучими змеями. Я непроизвольно дернулся всем телом и отвернул от террариума лицо. Вилламантес громко захохотал. Я в первый раз видел его смеющимся.
      - Теперь вы скажете нам, где девушка? Это ваш последний шанс, мистер Скотт. Расскажите, и мы оставим вас в покое, - сказал он.
      - Я вам сказал, что ничего о ней не знаю, - срывающимся голосом ответил я.
      - Сможете подняться?
      - Да, смогу.
      Хотя боль в теле еще не прошла, я довольно легко поднялся с пола. Трое вооруженных людей Вилламантеса окружили меня, а сам Вилламантес прошел мимо своего кабинета и остановился у второй, закрытой двери. Толкнув ее, он подождал, пока его подручные не подвели меня к ней и не втолкнули в проем. Оказавшись внутри, я увидел спускавшиеся в темноту каменные ступени.
      - В этом здании когда-то была церковь, мистер Скотт. Эти ступени ведут в катакомбы или, даже можно сказать, в гробницу. Сюда с незапамятных времен помещали тела усопших священнослужителей и тех, кого причисляли к лику святых. Их мумии все еще там. Надо сказать, место это - не из приятных. Там холодно и сыро. Но для змей - в самый раз, - сказал Вилламантес и снова захохотал.