- Ну, товарищ капитан, здесь вы как дома, - сказала Раскова Казариновой. - Так что командуйте.
      Казаринова закончила здесь военно-летную школу.
      Тогда школа только создавалась. Курсанты, командиры и члены их семей участвовали в строительстве домов, ангаров, Дома Красной Армии, столовой, в расчистке и сооружении аэродромных полей, стадиона.
      Поэтому действительно Казаринова очень хорошо знала город.
      Сейчас он еще был окутан ночной темнотой, но она уверенно вела группу по блестящей от дождя дороге.
      И вот они уже у ворот проходной с синими пропеллерами на створках. Их встретил дежурный командир и повел к месту расквартирования - Дому Красной Армии. Шагая рядом с Расковой, он докладывал, что все для них приготовлено: главная спальня в физкультурном зале, есть еще несколько комнат; лучшего помещения не могли найти - в школе располагаются перелетающие на фронт полки, и курсантские помещения заняты.
      Разговаривая с Расковой - Марина с улыбкой заметила это, - он оглядывался украдкой, стараясь разглядеть необычных курсантов. "Ничего... думала она, - еще увидите, какие летчики будут, вот тогда и будете удивляться, только не тому, что девушки, а тому, что летчики, да еще какие..."
      В большом физкультурном зале разместились летчики и командиры штаба авиагруппы. В других комнатах - штурманы, технический состав. Такое разделение еще не было окончательным, но уже как-то формировало коллектив. Двери этих помещений выходили в узкий длинный коридор, который оканчивался дверью, ведущей в фойе зрительного зала. Капитан Казаринова, подергав ручку и убедившись, что она закрыта, сказала:
      - Главное сейчас - работа и работа, - она строго посмотрела на будущих штабных командиров. - О развлечениях забыть, даже если они за дверью.
      Раскова, Казаринова и Мигунова - ее заместитель - устроились в небольшой темной комнате, где стояли железные солдатские кровати. Застоявшийся запах одеколона выдавал бывшее назначение этой комнаты - здесь была парикмахерская.
      - Ну, вот наш штаб, - сказала Марина. - Начинаем командовать парадом. После завтрака всю группу собрать в зале, подготовить первый приказ и поставить задачи на ближайшие дни.
      Утром Марина докладывала начальнику училища о прибытии группы.
      - Слышал, слышал, - сказал полковник Багаев, - дежурный доложил. Марина Михайловна, вы вполне уяснили, за какое сложное дело взялись, и верите в его успех?
      - Да, - ответила Марина не колеблясь. - Но, конечно, нам нужна ваша помощь в подготовке, нужны инструкторы.
      - Мы обязательно поможем вам, - сказал полковник Багаев. Он сообщил Расковой, что их авиагруппе, пока она не разделилась на полки, присвоен номер 122.
      - А сейчас, - продолжал начальник училища, - я бы поставил перед группой такую задачу: в кратчайший срок сдать экзамены по уставам Красной Армии и к празднику Октября принять присягу. Затем мой заместитель Петрович Василий Петрович, - он повернулся к сидевшему рядом подполковнику, - выделит вам инструкторов, и они проверят технику пилотирования всех ваших летчиков.
      Подполковник Петрович, посасывая мундштук, кивнул бритой наголо головой.
      - Я думаю, что месяца через два-три мы будем готовы? - Раскова вопросительно взглянула на Багаева. - Девушки рвутся на фронт.
      Полковник Багаев пожал плечами.
      - Вы знаете, какая сейчас обстановка. Очень сложная и опасная. Фашисты под Москвой. Горючее мы получаем с перебоями и в первую очередь отдаем маршевым полкам. Не будем устанавливать сроки, будем просто напряженно работать.
      Раскова вышла из кабинета Багаева вместе с подполковником Петровичем. Он был высоким и плечистым, и рядом с ним она казалась девочкой в летной форме.
      - Ничего, Марина Михайловна, - говорил Петрович, - я пришлю вам самых опытных инструкторов. Как только ваши девушки сдадут зачет по "Наставлению по производству полетов", так и начнем тренировки.
      - У меня к вам просьба: нельзя ли выделить группе связной самолет? Ведь мне по делам придется бывать и в округе, и в Москве. Хотя бы временно, пока не начнем получать свои самолеты, - сказала Раскова.
      Петрович на минуту задумался.
      - Есть тут у нас "ничейный" У-2. Кто-то прилетел да и оставил - видно, улетел уже на боевой машине. А "уточка" так и стоит у ангара. Завтра прикажу проверить, а потом берите в свое "хозяйство".
      - Вот хорошо! - обрадовалась Марина.
      В расположении авиагруппы Марину уже ждал весь состав. Девушки сидели на кроватях в помещении бывшего физкультурного зала и тихо разговаривали. При появлении Расковой Казаринова громко и четко скомандовала:
      - Встать! Смирно!
      - Вольно! Прошу садиться, - сказала Раскова. - Хочу сообщить вам, что через несколько дней мы должны сдать зачеты по уставам Красной Армии и накануне праздника будем принимать присягу.
      Марина услышала легкий взволнованный гул голосов и продолжала:
      - Те, кто зачислен в штурманские и летные группы, должны также сдать зачеты по "Наставлению по производству полетов" и "Наставлению по штурманской службе". После чего летчики приступят к тренировочным полетам. Таков наш план на первую неделю.
      Она немного помолчала, потом продолжала:
      - Военврачу. Пономаревой проследить, чтобы сегодня и завтра с утра все были коротко острижены.
      Девушки переглянулись, кое-кто вздохнул.
      - Кроме того, - Раскова повернулась к Казариновой, - с сегодняшнего дня установить дежурство по группе и назначать дневальных в комнатах личного состава. Выход из расположения группы запретить, передвигаться по городку и аэродрому только строем под командованием старшего. Определить распорядок дня, который должен строго соблюдаться.
      Как хотелось Марине сесть, бросить берет на стол, расстегнуть воротничок гимнастерки и, оставив командирский тон, поговорить просто, по-женски с девушками. Но она понимала, что пока этого нельзя делать: сейчас прежде всего нужно воспитывать в них дисциплинированность и собранность, если она хочет добиться успеха в поставленной цели. Может быть, позже, когда они поймут, что такое воинская служба, что такое командир...
      Поэтому она по-прежнему официальным тоном продолжала:
      - С завтрашнего дня включить в расписание занятия строевой подготовкой, по два часа ежедневно.
      Согласно приказу командующего Военно-Воздушными Силами будут сформированы три женских авиационных полка: 586-й истребительный на самолетах Як-1, 587-й бомбардировочный - на самолетах Су-2 и 588-й ночной бомбардировочный авиаполк на самолетах У-2. Распределение по полкам состоится после проверочных полетов, - сказала Марина и увидела, как летчицы, сидевшие отдельной группой, многозначительно переглянулись.
      - Пожалуйста, не думайте, что все пойдут в истребители, - сказала она с улыбкой. - Это будет решать комиссия после проверки техники пилотирования. Важны все элементы: и пилотирование, и стрельба, и хождение строем, и полеты в сложных метеоусловиях. Для каждого полка - свои требования, и будут учтены качества летчика, которые подходят именно для того или иного самолета.
      - Хочу добавить, - сказала Раскова, - что руководство группой возложено на командование и штаб 587-го авиаполка, где я буду командиром. Согласно приказу к 1 декабря полки должны быть подготовлены. Но сроки могут быть увеличены.
      - Как увеличены? Не может быть! - послышались недоуменные возгласы.
      Марине понятно страстное желание девушек скорее попасть на фронт. Обстановка там тревожная. Из сводок Совинформбюро, ежедневно передаваемых по радио, видно, как километр за километром фашисты подбираются к Москве. Отдельные фашистские танки уже прорывались к Ленинградскому шоссе, и был горьким и напряженно-ожидающим вопрос: когда же настанет момент, когда мы отбросим врага назад?
      Нет, через месяц, самое большее через два они должны встать в строй бойцов, защищающих Родину! Надежда на это горела в их глазах, звучала в их вопросах.
      Вскоре Раскова полетела в Саратов. Она побывала в обкоме ВЛКСМ, рассказала о формируемых полках и попросила подобрать группу девушек-добровольцев из аэроклуба. Комплектуемым полкам не хватало техников, работников штабов, штурманов.
      В обкоме даже обрадовались. У них очень много просьб от девушек отправить их на фронт. Скоро кандидаты прибудут в ее распоряжение.
      Настало утро 7 ноября 1941 года. За дверью послышались шаги, и громкий голос дежурного скомандовал:
      - Подъем! Подъем!
      За окном была густая темнота. Марина задернула тяжелую темную штору и зажгла свет. Кровать капитана Казариновой была уже убрана, ушла, наверно, проверять подъем по группам.
      Сегодня вдвойне торжественный день - 24-я годовщина Великого Октября и прием присяги. Сегодня все станут настоящими бойцами Красной Армии.
      Марина надела с вечера поглаженную с белоснежным воротничком форму и каким-то легким и быстрым, только ей свойственным движением затянула ремень.
      - Что-то ты копаешься, - сказала она Кате Мигуновой, сидевшей на кровати в накинутой на плечи меховой безрукавке и пришивавшей подворотничок к гимнастерке.
      Они с Катей дружили, и в "домашние" минуты между ними не было деления на командира и подчиненного. Милица Казаринова не одобряла таких отношений. Она никогда бы не позволила себе обратиться к Расковой просто по имени Марина Михайловна. Для нее она была командир, "товарищ майор", и этот порядок она никогда не нарушала, даже когда они были одни.
      За дверью послышалась команда капитана Казариновой к утреннему построению, и Марина сказала:
      - Ну, пошли на смотр своим войскам.
      ...Ровными шеренгами, по четыре в ряд, выстроилась авиагруппа в просторном зале фойе Дома Красной Армии. Раскова окинула взглядом своих подопечных. Девушки заметно изменились. Стали более дисциплинированными, подтянутыми. Все успешно сдали зачеты по уставам Красной Армии. Радовал Марину и их внешний вид: ладно подогнанная форма, короткая стрижка, хорошая осанка - сказались ежедневные занятия строевой подготовкой. Каждая из девушек подходила к накрытому алым бархатом столу и, взяв текст присяги, клялась:
      - Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик...
      Марина стояла рядом, лицом к строю, видела, как вздрагивали руки, держащие лист с текстом присяги, как высоко звенели взволнованные голоса, как бледнели лица, и верила: эти люди не отступят в бою, не изменят, не свернут с боевого курса, выполнят до конца свой долг.
      Около двух часов продолжалась торжественная церемония, и все это время царили в авиагруппе радостная напряженность и взволнованность. Огромное волнение испытывала и Марина. После церемонии она сказала:
      - Сегодня вы приняли воинскую присягу Родине и своему народу. Я знаю, что вы будете верны этой присяге, будете достойны той любви и того доверия, той надежды, что возлагает на вас Родина.
      - Клянемся! - прозвучало в ответ.
      Зима встала ранняя, холодная и снежная. Утренний морозный туман долго держался над расчищенными летными полями. И это затрудняло тренировки. Когда аэродром был занят с утра другими частями или курсантами авиашколы, девушки летали во вторую половину дня. Полеты перемежались с теоретическими занятиями. Морозная зима не лучшее время для знакомства с авиацией, летали в открытых кабинах У-2 или Р-5, многие впервые в жизни, и Марина не раз говорила, подбадривая пошатывающегося от слабости замерзшего штурмана:
      - Ничего, все пройдет. Москва тоже не сразу строилась, а тут самолет и высота... Но, может, у тебя уже нет желания летать?
      - Нет, нет! - торопливо отвечала девушка, смахивая намерзшие льдинки с ресниц и лица. - Буду летать.
      И Раскова говорила: такие будут летать.
      Удовлетворение и даже тайную гордость приносили ей проверочные полеты летчиков. Такие летчицы, как Рая Беляева, Женя Прохорова, Лера Хомякова, могли поспорить в технике пилотирования с инструкторами училища. Подполковник Петрович, всегда сдержанный и не склонный к громким похвалам, после полета с Лерой Хомяковой сказал Марине:
      - Ну, эта будет хорошим истребителем!
      Валерия зарумянилась от радости, а Марина сказала:
      - Не очень захваливайте, а то они все, как один, в истребители кинутся.
      - Иногда можно, - сказал Петрович, посасывая пустой обгорелый мундштук, - для примера другим особенно.
      Через несколько дней, когда проверка летчиков закончилась, в штабе приступили к предварительному распределению по полкам. Это оказалось, конечно, нелегким делом, в истребительный полк зачисляли только тех, кто имел опыт высшего пилотажа и показал отличную технику пилотирования. Но и в другие полки нужны были хорошие летчики. Пришлось поломать голову, подбирая командиров эскадрилий, их заместителей, командиров звеньев. Раскова с командирами штаба и комиссарами до поздней ночи сидели в штабе, решая эти вопросы. Труднее всего было найти кандидатов на должности командиров полков. Правда, полк дневных бомбардировщиков уже имел командира - Раскову, а в истребительный и ночных бомбардировщиков нужно было подыскать кого-то. Может быть, обратиться за помощью к командованию?
      - Не стоит торопиться, - посоветовала батальонный комиссар Елисеева. У нас есть летчики с большим стажем инструкторской работы. Вот Евдокия Бершанская - инструктор, летчик ГВФ, прекрасный командир, требовательный и волевой. Чем не командир для полка ночных бомбардировщиков? Я думаю, что лучшей кандидатуры и не придумаешь.
      - Как еще примет нашу кандидатуру командование, - засомневалась капитан Казаринова. - Боевого опыта у нее нет.
      - Ни у кого из нас нет опыта, - заметила Лина Яковлевна. Она сидела тихо, внимательно слушая остальных. Ее круглое полное лицо с большим добрым ртом было спокойным и каким-то домашним, невоенным.
      - Всем нам надо многому учиться, - продолжала она. - А Бершанская опытный инструктор. Я думаю, надо ее рекомендовать.
      - На этом пока и остановимся, - сказала Раскова. - Завтра лечу к командованию округа. А командира для истребителей, видимо, все-таки лучше подобрать из кадровых командиров.
      Марина вспомнила сейчас Полину Осипенко. Вот был бы командир истребительного полка! Но Полины нет... А женщин летчиков-истребителей в Красной Армии совсем мало, она даже не смогла бы назвать того, кому бы доверила этот полк.
      Раскова вызвала к себе Бершанскую и без долгих предисловий сказала:
      - Мы рекомендуем вас на должность командира полка ночных бомбардировщиков.
      Глаза Марины пытливо и внимательно смотрели на высокую, статную женщину, на лице которой вдруг появились растерянность и смятение.
      - Да что вы, товарищ майор! Разве я смогу командовать?.. Нет, нет! Да и потом я так хотела стать летчиком-истребителем...
      Раскова нервно заходила вдоль стены узкой комнаты, заложив руки за спину.
      - Ну а я, по-вашему, могу? - спросила она, останавливаясь у стола. - Я опытнее вас? Сегодня каждый должен делать все, что в его силах, и даже больше. И служить там, где ты нужнее всего... Такое время, разве надо объяснять это?
      - Я думаю, что товарищ Бершанская еще подумает об этом, - заметила Елисеева. - Вы старше многих летчиков, у вас богатый опыт, и, наконец, у вас будут опытные помощники. И комиссар, и инженер, другие командиры. - Немного помолчав, она добавила: - Вы женщина, мать... А полк - это большая семья; молодых летчиков надо воспитывать и учить, даже в бою.
      Через несколько дней комиссар Елисеева, сдерживая в улыбке губы, докладывала Марине:
      - Согласна Бершанская, говорит: это я растерялась от такого предложения. Теперь вот неудобно к командиру обращаться.
      - Ну-ну, - улыбнулась и Раскова. - Какие тут неудобства. Вечером вызовем на совещание штаба, передадим дела ее полка, пусть начинает командовать.
      С передачей части дел по ночному полку Марина почувствовала не облегчение, нет, просто как будто бы она стала на ступеньку выше. Она так же ежедневно бывала на полетах, входила во все возникающие проблемы, но теперь она только контролировала, направляла. Формирование других двух полков не закончилось. Правда, истребители уже приступили к тренировкам на Як-1, и оставалось лишь назначить командира полка. Ее же полк дневных бомбардировщиков не был полностью укомплектован людьми и не получил еще машин.
      Каждый день, а, когда летал ночной полк, то и ночь много часов подряд проводила Марина на аэродроме. Теоретические занятия шли своим чередом, за порядком их проведения следили теперь офицеры штабов и служб. Марина контролировала ход занятий, но все же главное внимание она уделяла сейчас тренировкам в полетах.
      Рабочий день ее начинался задолго до рассвета, иногда раньше общего подъема. В комнате штурманов слышался писк "морзянки", шли дополнительные тренировки по связи перед началом общих занятий. Летчики натягивали тяжелое летное обмундирование и шли на аэродром, техники группами, строем уходили к ангарам, где на жгучем морозе учились разбирать моторы, подвешивать бомбы, чистить пулеметы и разбирать их.
      Лицо Расковой почернело от морозных ветров, стало старше и строже. Иногда у нее не оставалось сил снять гимнастерку, и она, не раздеваясь, падала на кровать.
      Однажды, когда полеты закончились и последний "як" рулил в вихре снежной пыли к стоянке, подполковник Петрович сказал:
      - Вам надо отдыхать, Марина Михайловна. Впереди еще много работы, не хватит вас при такой нагрузке. Пойдемте к нам сегодня, жена моя будет очень рада.
      Марине казалось, что она не имеет права устраивать себе выходной вечер, но она действительно чувствовала, что почти падает от усталости; болели ноги, обмороженные в тайге, горели, словно в них попал песок, глаза. Среди бесконечных дел она не имела ни малейшей возможности просто посидеть и подумать, оглянуться на сделанное. Через несколько дней надо лететь на завод доставать самолеты для полка истребителей и хотя бы несколько самолетов Су-2 для тренировок своего полка. До сих пор техники и вооруженцы учились на "чужих" машинах, а летчики тренировались на Р-5 или У-2. Нескольких тренировочных "яков", которые выделили для летчиц-истребителей, уже было недостаточно.
      В доме Петровичей было тепло и тихо. Их маленький сынишка осторожно выглядывал из-под накрытого вязаной скатертью стола. Оля, жена Петровича, хлопотала с ужином, а Марина после ванны сидела на диване в теплом халате, распустив длинные волосы - она так и не решилась остричь их.
      - Вы бы прилегли, пока готовится ужин, - сказала Оля, накрывая на стол.
      - Нельзя сразу столько радостей: тишина, ванна, ужин... Что это у вас? Тушеная картошка? Какое чудо! Ведь это мое самое любимое блюдо.
      Оля смутилась. В доме у них, как и у всех, было трудно с продуктами и только это она могла приготовить для дорогой гостьи.
      За ужином не касались служебных дел, и Марина была благодарна Петровичам за это. Говорили о детях, вспоминали довоенное время.
      Уже поздно вечером возвратилась Марина в расположение авиаполков. Капитан Казаринова доложила о том, что конец дня прошел по плану, происшествий не было, есть несколько приказов, которые необходимо подписать.
      - Ну, давайте закончим день приказами, - сказала Марина, усаживаясь за стол.
      Перед Новым годом летчики-инструкторы пригнали для полка три самолета Су-2. Это были видавшие виды машины, налетавшие не одну сотню часов, но для тренировок годились и они. Марина ходила вокруг приземистых, с раскинутыми крыльями одномоторных самолетов, рассчитанных на экипаж в два человека. Запах бензина смешивался с каким-то новым, незнакомым крепким запахом.
      - Чем это они пахнут? - спросила она техника, хлопотавшего около самолета.
      - Так он же заправляется касторовым маслом, - улыбаясь, ответил техник. - Зимой еще ничего, а вот летом... Будет нам работа... как забрызгает кабину, не сотрешь. Да и штурману перепадает, фонарь не отмоешь...
      - Да-а... - невесело сказала Марина. - Но ведь воюют же на нем, летают...
      - Летают, - заметил техник, - да только как. Трудно на нем, скорость небольшая, горит быстро. Говорят, скоро его снимают с производства.
      - Ну, пока снимут, нам летать на нем придется.
      Марина пробиралась в штаб полка через сугробы и старалась скрыть, даже от себя самой, смутное разочарование, которое возникло в ней при виде самолетов. Но чего хотелось ей? Что можно было просить в Наркомате обороны из имеющихся на вооружении самолетов: СБ, Пе-2, Ил-2? Но время не ждет, поэтому надо начинать тренировки на том самолете, какой есть, и форсировать подготовку ночников и истребителей.
      Однажды в разгар занятий по штурманскому делу, на которых Марина проверяла точность работы штурманов, в комнату вошла комиссар Елисеева, едва сдерживая радостную улыбку.
      - Товарищ майор, разрешите сделать объявление?
      Раскова удивленно посмотрела на всегда выдержанную и строгую Лину Яковлевну.
      - Конечно, товарищ комиссар.
      - Товарищи, - Елисеева вздохнула глубоко, словно долго сдерживала дыхание, - фашисты, наступавшие на Москву, разбиты. Сейчас было сообщение Совинформбюро. Немецкие войска, бросая технику, бегут от Москвы, освобождено несколько городов и много населенных пунктов. Это большая радость, которую мы так долго ждали.
      Комиссар волновалась, еле сдерживаемые слезы радости дрожали на глазах, пальцы, сжатые в кулак, словно подчеркивали каждое слово.
      - Эта победа обязывает нас еще лучше учиться, чтобы скорее влиться в действующую армию, - продолжала Елисеева. - Каждую минуту занятий мы обязаны проводить с пользой, чтобы все экзамены сдать успешно. Это наша главная задача сейчас.
      Раскова смотрела на притихших девушек. Юные, почти детские лица стали строже и тверже. Словно только что пережитая радость укрепила их волю.
      - Необходимо по всем группам объявить о победе под Москвой и выпустить боевые листки, - сказала Раскова. - Дайте указание политрукам эскадрилий в полках.
      - Указания уже даны, товарищ командир, - ответила Елисеева. - Кроме того, на днях проведем партийные и комсомольские собрания, чтобы поставить новые задачи перед всем коллективом.
      В тот же вечер, возвращаясь к себе в комнату, Раскова увидела на стенах коридора красочно выполненные боевые листки каждой эскадрильи. Они словно соревновались друг с другом в ярких заголовках, в изображении алых флагов, пикирующих самолетов среди пухлых облаков. Здесь же были и сатирические стихи "местных" поэтов, и Раскова, покачивая головой, довольно улыбалась. Это хорошо, что девушек не оставляет чувство юмора, хотя в глубине души многие из них тоскуют по дому, по родным и близким. Почта приходила нерегулярно, писем подолгу не было, и Марина сама беспокоилась о дочери, о матери...
      По всему Поволжью стояли жгучие морозы, бушевали вьюги и метели. Летать было трудно. Штурманы, тренировавшиеся на тяжелых ТБ-3, вылезали из самолетов, опушенные инеем, словно из снежного царства. Тяжелое меховое обмундирование мешало работе с приборами в воздухе, руки приходилось отогревать собственным дыханием, когда становилось невыносимо работать в шерстяных перчатках. Но каждый старался выполнить задание, не отстать от других - Марина видела это, встречая штурманов после посадки. Ей были понятны и их переживания, когда не все получалось как следует.
      - Тяжело в учении, легко в бою, - успокаивала она девушек, едва передвигавших ноги от усталости и холода. - В следующий раз получится лучше и точнее. Надо помнить, что штурман должен всегда сохранять спокойствие и хладнокровие. От этого зависит очень многое в полете, даже настроение экипажа. И уверенность должен в себе воспитывать штурман, в своих расчетах, в определениях.
      Группы следовали одна за другой, и Раскова почти все время проводила на аэродроме. Каждый раз, приходя туда, Марина любовалась новенькими "яками", присланными недавно для истребительного полка. Они стояли цепочкой, почти незаметные на белом снегу, лишь черные черточки пропеллеров строчкой выделялись на белизне стоянки.
      Летчицы-истребители заканчивали тренировки в полетах на боевое применение. Были отработаны полеты строем, стрельбы по воздушным и наземным целям. Часто на аэродроме Раскова с волнением следила за воздушными "боями", которые вели ее девушки с летчиками-инструкторами.
      В авиагруппу приехала назначенная командиром полка истребителей Тамара Казаринова, старшая сестра Милицы Казариновой - начальника штаба полка Расковой. Она была военным летчиком, окончила летное училище. Уже в 1937 году ее наградили орденом Ленина. Сестры были не очень похожи друг на друга внешне, но характеры у обеих отличались настойчивостью и твердостью. Вводя ее в курс работы, Раскова внимательно приглядывалась к ней. Марина нет-нет да и ловила себя на мысли о том, что ей жалко расставаться с летчицами этого полка. Ведь в каждую из них она тоже вложила частицу своей души.
      Полк Бершанской заканчивал ночные тренировки. Марина проверяла полеты экипажей - вот-вот полк должен был покинуть "родное гнездо" и вылететь на фронт.
      Тренировки в бомбометании и маршрутных полетах проходили во всех полках хорошо, без происшествий. Марина чувствовала огромную радость, снимавшую и усталость, и тревоги, когда слышала от инструкторов похвалы своим летчикам.
      Ночь на 10 марта была ясной и звездной. Но к утру потеплело, легкий туман поплыл от Волги, и видимость ухудшилась. В воздухе оставалось только два экипажа, остальные уже вернулись с бомбометания. Марина собралась уйти с аэродрома, чтобы отдохнуть хоть два часа перед дневными полетами, как вдруг дежурная телефонистка испуганно воскликнула:
      - Товарищ майор, вас с полигона!
      Раскова торопливо подошла к аппарату.
      - Раскова слушает.
      Дежурный по полигону сообщил, что два самолета, видимо, потеряв пространственное положение в ухудшившейся видимости, столкнулись над полигоном при бомбометании и оба рухнули на землю. Экипажи погибли...
      Лицо ее оставалось спокойным. Только крепко сжатый рот и низко склоненная голова выдавали горе и смятение, охватившие ее.
      - Надо ехать на полигон, - сказала она Бершанской. - Беда. Кто летел последними?
      - Экипажи Малаховой и Тормосиной. Что случилось?
      - Катастрофа.
      ...В просторном, светлом вестибюле Дома Красной Армии стояли четыре гроба с телами погибших летчиц. Напряженная тишина лишь изредка прерывалась тихими скорбными звуками оркестра. Молчаливыми рядами стояли летчики, штурманы, техники...
      "Вот и первая смерть неожиданно пришла к нам", - думала Марина, всматриваясь в строгие лица девушек. На некоторых лицах блестели слезы, сдерживаемое всхлипывание слышалось где-то в дальнем ряду. Многие из них впервые видели так близко смерть, а ведь скоро она будет встречать их каждый день. Как подействует на девушек эта первая потеря? Как воспримут ее, не появится ли страх - этот враг всех летчиков, когда неизъяснимое чувство неуверенности и боязни вдруг заставляет дрожать руки, когда минуты полета кажутся неимоверно долгими и растерянность охватывает человека в самых простых ситуациях. Марина взглянула на лицо одной из погибших девушек - Нади Комогорцевой, штурмана из экипажа Лили Тормосиной, и вспомнила, как она выступала на сцене Дома Красной Армии две недели назад, когда личный состав полков давал праздничный концерт в День Красной Армии. Концерт готовили поздними вечерами, после полетов и занятий, и Марина удивлялась, откуда брались силы готовить танцы, разучивать новые песни, помногу раз репетировать номера. Во время концерта Раскова сидела в первом ряду вместе с Елисеевой и Мигуновой. Она помнит, как Надя, чуть смущаясь, негромко начала читать:
      По деревне ехал царь с войны...
      Марина с любопытством и интересом слушала, как читает сказку Горького маленькая девушка в белокурых кудряшках, легкой шапочкой покрывавших коротко остриженную голову. Голос был высокий и нежный, и Марина незаметно для себя, тихонько повторяла следом:
      С той поры Любовь и Смерть, как сестры,
      Ходят неразлучно до сего дня...
      Потом она повернулась к Кате и прошептала:
      - Подумать только, такая пташечка и такие стихи. Ребенок, право, ребенок. Но послушайте, как читает...
      Марина почувствовала, как спазма стискивает горло. Она отошла к широкому окну и долго стояла, глядя, как ветер треплет дым над крышами...
      * * *
      После беснующихся метелей вдруг ворвалась, словно в широко распахнутую дверь, весна. Солнце запылало и в несколько дней слизало снежные заносы. Но полетов не было - аэродромы размякли и будто отдыхали в преддверии жаркого летнего времени. Весна в Поволжье проносится быстро, и вот уже повеяли жаркие ветры, неся с собой колючий песок и неисчислимые миллиарды мошкары и комаров, от которых спасались лишь под вихрями крутящихся пропеллеров.
      Пришло время улетать на боевую работу истребительному полку. Перед ним поставили задачу охранять от воздушных нападений врага Саратов, где было много заводов, эвакуированных из других районов.
      Зафыркали моторы, один за другим выруливали на старт легкие, рвущиеся ввысь "яки". Взмахнул флажком стартер, и вот уже быстрыми птицами пронесся строй над аэродромом...
      Марина, запрокинув голову, с легкой грустью провожала взглядом улетающие в туманную даль машины.
      - Ну что, товарищ капитан, - сказала она Милице Казариновой, - будем готовиться к следующему экзамену?
      - Будем, товарищ майор. Уже пора, по ночным полетам программа практически закончена полностью.
      - Завтра лечу к командованию округа, буду докладывать о готовности.
      Раскова еще раз взглянула в ту сторону, где скрылись "яки", и медленно, помахивая беретом, пошла вдоль опустевшей стоянки самолетов. Ей хотелось сейчас побыть одной, не спеша подумать о дальнейшей работе и... о Танюшке. За суматохой дел она не вспоминала о ней днями, только иногда пробегала быстрая мысль поздним вечером, перед тем, как забыться коротким сном, как там мои Танюша и мама? Вечером она писала домой: "...мечтаю прилететь к вам в конце мая. Хорошо бы было попасть на Танюшино рожденье. Но так точно угадать трудно. Если я к 29 мая не прилечу, когда будешь ее поздравлять утром, то поздравь и от меня и крепко-крепко поцелуй... Потерпи еще немного, моя родная, скоро мы заживем снова мирной жизнью. Будем быстро восстанавливать былую жизнь в своей стране. И ты с Танюшей вернешься в нашу родную Москву, в которой будет ярко гореть свет. И в этот радостный день мы все снова помолодеем на десяток лет... Обо мне не беспокойтесь, у меня дела идут хорошо..."