Взлет (О Герое Советского Союза М М Расковой)

      Ночь ей пришлось провести на болоте, не было сил искать сухое место. Лежала, подмяв под себя сухую осоку, на кочковатой, мокрой земле, обернув ноги травой и всунув их в шлем. Мокрые унты лежали рядом. Ее знобило. Хорошо бы разжечь костер, но из чего? Кругом только трава. От слабости кружилась голова. Шла шестая ночь одиночества...
      А в Москве в штабе перелета, что помещался в здании Центрального телеграфа, царило тревожное ожидание. После того, как была принята последняя радиограмма, неоконченная и непонятная, сведений о самолете "Родина" не было. В штабе строились самые различные предположения. Но все сходились на том, что по каким-то причинам самолет сделал вынужденную посадку. Где? Судя по последней радиограмме, это мог быть или район к востоку от Читы, или район станции Рухлово или северо-западнее ее, или район Николаевска. Не исключался также Хабаровск, хотя по расчетам горючего на выход в этот район у экипажа уже не могло хватить.
      27 сентября поднялись в воздух на поиски исчезнувшего самолета летчики дальневосточных аэродромов, вышли в предполагаемые районы посадки поисковые группы.
      28 сентября поиск был перенесен в район от Хабаровска до Комсомольска и дальше на север. Газеты писали, что самолет "Родина" не найден. Поиски продолжаются.
      ...Марина проснулась от холода. В серых предрассветных сумерках белел на траве иней. Тонкая корочка льда покрыла озерца воды между кочками. "Вот и первый привет зимы, - невесело подумала Марина, вытаскивая ноги из шлема и смахивая с них клочки травы. - Что принесет мне этот день? Выйду ли я из этого болота? Хватит ли сил?"
      Она потянулась за унтами - они были тяжелыми и замерзшими, как два куска льда. Как одеть их? Бросить? Но ведь идут холода и без них она пропадет. Как оттаять эти несчастные унты? Босиком, в одних шерстяных носках не пройти и километра, все расползется в воде. Вздохнув, Марина разбила лед на одной из промоин и стала "отмачивать" унты. Через некоторое время она с трудом натянула их на ноги. Пальцы заныли от ледяной воды, но вскоре вода в унтах немного согрелась, и Марина, опираясь на полку, стала осторожно перебираться с кочки на кочку.
      Это был несчастливый день. Перебираясь через промоину между кочками, Марина оступилась и провалилась в нее. Ледяная вода сковала дыхание, тяжелые, мокрые унты тянули вниз, меховая куртка и брюки холодной броней сковали тело. На мгновение ею овладели отчаяние и страх - никто никогда не узнает, что сталось с ней в далекой тайге. Последним усилием она ухватилась за ускользающую под воду кочку, с которой свисала трава, и медленно поплыла. "Только бы удержаться, а потом я выберусь... Вот передохну и выберусь..." Так плыла она, то погружаясь в воду почти по шею, то отдыхая, навалившись грудью на очередную кочку. Кочка медленно уходила под воду, и Марина плыла к следующему невысокому бугорку земли.
      Потом она увидела, что в руке у нее зажата палка, и обрадовалась. Она положила ее между кочками и осторожно, боясь, что палка вдруг сломается, медленно, едва дыша, выбралась из воды. Тело сотрясала немыслимая дрожь, вода струями текла с одежды. Она оглянулась на то место, где упала: там было уже озеро с чуть колышущейся водой.
      Ползком, пробуя дорогу перед собой палкой, выбралась наконец на твердую почву и упала лицом вниз, все еще не веря в спасение.
      Это был островок суши среди болота. Но и ему Марина была рада. Она сняла с себя мокрую одежду и развесила на сухой коряге.
      К концу дня солнце и ветер подсушили ее. Марина решила ночевать здесь, около спасительной коряги. Вокруг было много сухой осоки. Марина нарезала с помощью ножа большой сноп и зарылась в него.
      Голода она уже не чувствовала, только мучительно хотелось согреться и уснуть. Перед глазами кружилась темная вода, всплывали и вновь тонули травянистые кочки, ледяной холод охватывал ее, она вздрагивала, просыпалась и снова тревожно засыпала.
      К утру мороз усилился, вода подмерзла. Едва рассвело, Марина поднялась и немедля отправилась в путь. К полудню она обогнула строй сопок, за ними открылась новая гряда, а за ней другая. За двумя седловинами сопок видна снежная гора, та самая, которую она ищет. Марина узнает ее по характерным округлым контурам. Она снова засекает направление. Надо идти строго на северо-запад.
      На ночевку Марина устроилась среди болота на небольшом островке, покрытом лесом: до ближайших сопок оставалось километра 3-4, и она не смогла бы засветло добраться туда. Она решила разжечь костер, чтобы поджарить найденные под деревьями грибы.
      Горка срезанной коры, прикрытой мокрыми ветками лиственницы, неожиданно вспыхнула жарко и высоко. Ветви затрещали и брызнули вверх искрами. Огонь бросился на высокую сухую траву вокруг костра, и в одно мгновение он уже бушевал по всему островку. Марина бросилась назад, к болоту, и стояла там, наблюдая, как трещал огонь, жадно пожирая траву и кустарник. Вспыхнула свечой сухая лиственница, и в одно мгновение от золота ее кроны остались лишь обугленные дымящиеся ветви.
      Марина вдруг вспомнила, что у костра остался коробок со спичками. Теперь, если начнутся холода, она не сможет даже развести огонь, чтобы погреться.
      "Вот тебе и подсушила обмундирование, - невесело думала она. - Но делать нечего. Надо идти, искать другое место для ночлега". Может быть, все-таки попробовать добраться до сопок? Она разглядывала одну из них со снежной шапкой на вершине и вдруг прямо над головой увидела самолет. Он шел высоко, на высоте около 2 тысяч метров, но такой большой пожар летчик должен увидеть.
      Самолет снизился и сделал несколько кругов над островком. Возможно, он увидел и ее, так как еще и еще кружил над ней. Потом развернулся и ушел на юг.
      Он улетел, а она еще долго стояла, и слезы радости сохли на щеках под ветром. Летчик увидел ее, и теперь ее найдут.
      Прошел еще один день. В этот день она видела в воздухе два самолета. Они летали в разных направлениях, явно разыскивая что-то внизу.
      На следующий день она едва тащила тяжелый сверток с меховой одеждой. Иногда ей хотелось бросить его, налегке можно было бы двигаться быстрее. Но как обойтись без одежды холодными морозными ночами? И Марина то тащила тюк за спиной, то волокла его по земле за ремень.
      Она смертельно устала. Ночь не приносила ей отдыха. Шоколад кончался. Остался крошечный кусочек, не больше трех сантиметров. Утром она собрала немного рябины и шла, медленно жуя терпкую ягоду.
      Самолеты в эти дни не пролетали. Взбираясь по склону сопки, Марина с напряжением вслушивалась в шум леса, надеясь услышать далекий рокот мотора. К полудню она почти поднялась на вершину, покрытую густым лесом, и остановилась. Неожиданно, прямо над ней на небольшой высоте прошел тяжелый ТБ-1. Он пророкотал гулко и грозно, и, казалось, кроны деревьев затрепетали от вихря его винтов. Он сделал еще круг и скрылся за лесом. Марине не было видно, куда он ушел, но через несколько минут появился еще один самолет. Теперь Марина увидела, что летит он туда же, куда идет и она. Возможно, там, за следующей грядой, она найдет "Родину". Заметили ли ее летчики? Она не могла сказать точно. Заметить человека в тайге трудно.
      К вечеру, пробираясь по лесу, Марина услышала сильный треск сучьев. Она остановилась и прислушалась. Метрах в пятнадцати от нее из кустарника поднялся взлохмаченный черный медведь. Он принюхался и сделал два шага в ее сторону. Марина выхватила пистолет и выстрелила в воздух. Испуганный зверь бросился бежать.
      Ночевала она на вершине высокой сопки, надеясь, что туда медведи не доберутся.
      ...Ей снилось, что она в летних лагерях Военно-воздушной академии. Они бегут с дочкой по летному полю среди высокой травы. Она видит: над ними летит самолет, он идет на посадку, моторы ревут, и трава ложится под низко промчавшимся самолетом. Почему-то она выхватывает пистолет и стреляет в него; понимает, что нельзя это делать, но стреляет, а Таня бежит рядом и кричит радостно и громко:
      - Я говорила, я говорила, ты попадешь!
      Она проснулась, и смех Танюшки все еще звучал в ней. Смех уходил, но она все явственнее слышала далекие выстрелы. Марина поднялась и прислушалась. Легкий утренний ветер шевелил верхушки деревьев, едва слышно булькала в реке вода, какая-то птица, устроившись на кусте бузины с темными ягодами, смешно топорщила крылышки.
      Сегодня должен быть жаркий день, надо идти... надо идти...
      Марина спустилась в распадок между двумя сопками и пошла лесом. Снова увидела самолет, круживший над одним и тем же местом. Теперь часто слышались выстрелы, и она с замиранием сердца вслушивалась в эти звуки. "Ишь палят, наверно, патронов много. Самолеты сбросили им. Сегодня я должна выйти к месту посадки. Неужели не осилю это расстояние? По звуку выстрелов должно быть недалеко..." Марина торопилась. Пот заливал лицо и глаза, сверток с одеждой камнем давил плечи, все чаще и чаще ноги в меховых унтах цеплялись за корни и траву и уже не было сил вытащить их.
      Марина вышла на опушку. Слева тянулась длинная марь.
      Палка скользнула по отполированному дождями толстому корню, и он хрустнул громко и опасно. Марина провалилась в воду и выбралась на берег без одного унта.
      Не было сил ни сожалеть, ни расстраиваться. На сухом месте на опушке леса она опустилась на землю и долго лежала без движения.
      Казалось, небо кружилось над ней, слабость разлилась по всему телу. Марина прикрыла веки, и головокружение прошло, только руки дрожали, когда она пыталась достать несколько ягод из кармана.
      Опять низко над ней прошел самолет, и она открыла глаза. Он летал почти рядом, за лесом, делая круг за кругом.
      "Пойду, - вдруг решила она, - потихоньку пойду туда. Посмотрю, что там..." Медленно поднялась и, прихрамывая на босую ногу, пошла, опираясь на палку. Самолет еще кружил. Иногда он скрывался за лесом, потом появлялся и низко проходил над землей.
      Временами Марина останавливалась и взволнованно следила за ним. Шершавой, в царапинах ладонью вытирала глаза: то ли пот, то ли слезы, неважно. Впервые за много дней она не одна, вот летает самолет, гудит, и нет больше мучительной глухоты безмолвия, одиночества. Рядом друзья, они ищут ее. Скоро она увидит всех...
      Она обошла опушку и пошла навстречу солнцу. Впереди среди болота, распластав сверкающие на солнце крылья, лежал самолет... Это была "Родина".
      Марина бессильно опустилась на брошенный сверток с одеждой и словно завороженная смотрела на самолет. До него было километра 2-3. Около него ходили люди. Временами слышались выстрелы. Марина вытащила пистолет и тоже выстрелила, но, наверно, ее выстрел не услышали - ветер дул с той стороны, где был лагерь.
      Медленно, через силу она поднялась и пошла к самолету. Ее вдруг охватил страх, что все могут уйти, не найдя ее, и снова она останется одна. Она пошла напрямик через болото, торопясь и спотыкаясь, проваливаясь в воду и задыхаясь от слабости. Временами останавливалась и пристально вглядывалась туда, где лежал самолет. Ей все казалось, что люди уходят, и она снова шла, шепча:
      - Торопись, Марина! Еще немного и будем пить чай...
      Она шла уже около часа по открытой с редким кустарником мари, и никто не видел ее. Наверно, около самолета шли сборы, готовились к походу по тайге и все были заняты этим делом. Марина уже слышала голоса и среди них громкий голос Полины. Она не удержалась и выстрелила.
      - Марина идет! - крикнула Полина. Размахивая шапкой, проваливаясь в воду, она кинулась навстречу.
      Следом за ней бежали еще люди, смеясь, крича, не скрывая слез радости.
      Полина бросилась к Марине, и слезы залили ее по-прежнему румяные, как яблоки, щеки. Они сели, обнявшись, в траву и сидели не в силах промолвить ни слова.
      Немного позже прибежала Валентина Гризодубова, которая была занята выкладкой сигнальных полотнищ для самолета, летавшего над "Родиной".
      Полина сказала:
      - Вот, я ж вам говорила, она придет сама. Только что ж ты так долго ходила?
      - Потом, потом, - остановил ее врач, - давайте понесем Марину Михайловну...
      - Нет, нет, - запротестовала она. - Теперь-то я уж сама дойду.
      Человек десять летчиков окружили Марину, поддерживая и помогая, и шаг за шагом она прошла последние метры к самолету...
      ...Обжигаясь, пила Марина горячий чай. Вокруг самолета суетились люди: готовили ужин, собирались к выходу завтра утром. Доктор раскладывал на крыле самолета медикаменты - готовился оказать первую помощь Марине. Надо было промыть обмороженные и израненные ноги. Подвернувшаяся при падении нога опухла, кровоподтек разлился по всей ступне.
      - Мы только и думали о тебе. Нам что, еды вдоволь, воды вдоволь, спим в кабине, - говорила Полина, прикрывая ноги Марины курткой. - И письма начали получать по авиапочте. Вот посмотри, - она протянула пачку листовок, которые сбросили им самолеты. В одной было написано:
      "Отважным летчицам, славным дочерям социалистической Родины, наш пламенный дальневосточный привет!
      Беспредельно рады, что в результате проявленной о вас заботы партией, правительством удалось вас обнаружить. Принимаем все меры для оказания вам необходимой помощи, чтобы как можно скорее вас увидеть и горячо пожать ваши крепкие руки.
      Да здравствуют бесстрашные советские летчицы!
      Штаб г. Комсомольска по розыску самолета "Родина". 3 октября 1938 г.".
      Уже спустилась ночь. Выплыла луна. Слышался тихий говор командиров, устраивающихся на ночлег и складывающих вещи, - утром в путь. А Марина, Валя и Полина все еще тихонько шептались, вспоминая день за днем свою одиссею. Только перед рассветом Марина уснула, счастливо улыбаясь во сне...
      Москва ждала встречи в радостном и напряженном ожидании. Тысячи людей вышли на площади и улицы столицы, гремели маршами репродукторы на перекрестках улиц, комментаторы, торопясь, передавали последние данные о перелете, сообщали о том, что поезд уже подходит к перрону.
      Привокзальная площадь запружена народом. Алеют знамена и транспаранты. Гром оркестров и крики "ура!" заставляют сжиматься от радости и волнения сердце, теплый комок стискивает горло, а губы тихо шепчут:
      - Здравствуйте, здравствуйте...
      Вскоре был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении экипажа самолета "Родина". Он гласил:
      "...За осуществление героического беспосадочного дальнего перелета по маршруту Москва - Дальний Восток, установление женского международного рекорда дальности полета по прямой и за проявленное при этом выдающееся мужество и выдержку:
      I. Присвоить звание Героя Советского Союза со вручением ордена Ленина:
      Гризодубовой Валентине Степановне - командиру экипажа самолета "Родина",
      Осипенко Полине Денисовне - второму пилоту самолета "Родина",
      Расковой Марине Михайловне - штурману самолета "Родина"..."
      ...Стоял конец февраля. Зима уходила нехотя и медленно. Прикрываясь от порывов ветра поднятым воротником кожаного пальто, Марина шла вверх по улице Горького. После перелета они переехали в новый дом, недалеко от прежнего, где она прожила почти 20 лет. Теперь у них была отдельная квартира из двух комнат.
      Несколько месяцев Марине пришлось пролежать в постели. Но она не умела лежать без дела. Со всех концов страны приходили сотни писем. Она отвечала на них. И наконец, по настоятельной просьбе редакции, начала писать книгу. Собственно, это была не совсем обычная книга. Это были ответы на тысячи вопросов, содержавшихся в письмах, на которые у нее просто не было возможности ответить.
      В клубе летчиков готовилась встреча с экипажем "Родины", посвященная Международному женскому дню 8 марта. У Марины еще побаливали ноги, но она не могла отказаться от этой встречи - приглашали их женщины-авиаторы Гражданского Воздушного Флота.
      Вечер прошел весело и непринужденно. Пели песни, танцевали. Потом, расставаясь, обнялись втроем и долго молча стояли.
      - Не верится, - сказала Марина, - что была ночь, замерзали стекла кабины, была тайга...
      - И медведь... - тихо добавила Полина. - Валя все приглашала его, уже темно было. Говорит: товарищ, идите сюда, - думала, охотник какой-то вышел к нам. А потом оказалось - медведь!
      Они засмеялись и пошли, все так же обнявшись, к широкой улице, прочерченной вечерними огнями.
      Последний раз шли они вот так втроем. Через два месяца Полина, совершая тренировочный полет, погибла...
      Организатор женских авиационных полков
      Марина возвратилась домой поздно вечером. В квартире было тихо и пусто. Не зажигая огня, она прошла к окну и опустила плотную темную штору: в последние ночи стали частыми воздушные тревоги, фашистские самолеты прорывались к Москве и бомбили город.
      Положение на фронтах было тревожным. Враг продвигался в глубь страны. Из Москвы уходили эшелоны с детьми, эвакуировались предприятия и учреждения, учебные заведения.
      Анна Спиридоновна с Таней уехали в Васильсурск на Волге, а Марина оставалась в Москве. В это время она работала в Наркомате обороны.
      Только успела переодеться, как завыла сирена. Торопливо, словно боясь не успеть, захлопали зенитные орудия, установленные недалеко от дома, где-то в стороне Арбата громыхнул взрыв, и Марина, чуть приподняв штору, увидела полыхнувшее в небе красное пламя.
      Она поплотнее приладила темную штору на окне и села за стол. Перед ней лежала пачка нераспечатанных писем. Дни были тревожными и напряженными, и не хватало времени, чтобы ответить на них. А ответить нужно было на все - она считала это своей обязанностью. Среди них, как всегда, много писем от женщин-летчиков с просьбами помочь им попасть в действующую армию.
      Сегодня она получила письмо от матери. Она сообщала обычные новости: Таня ходит в местную школу, у них все в порядке, здоровы.
      Марина писала в ответ:
      "Дорогие мои, дома все в порядке. Иногда убираю квартиру, не забываю кормить кота и поливать цветы. Здорова, учусь... Я уверена, мамочка, что ты, как всегда, будешь мужественной и покажешь другим пример. Обо мне не беспокойтесь..."
      Запечатав письмо, отложила его в сторону и взяла чистый лист бумаги. Сегодня у нее еще одно неотложное дело - подготовиться к выступлению на женском антифашистском митинге в Колонном зале Дома союзов. Завтра тысячи женщин услышат страстный призыв Марины Расковой к борьбе с фашизмом: "Дорогие сестры! Неисчерпаемы наши силы, которые мы целиком отдаем Родине для борьбы с врагом.
      Советская женщина - это миллионы самоотверженных тружениц, которые днем и ночью на колхозных полях, на фабриках и заводах проявляют чудеса трудового героизма для ускорения победы над врагом.
      Советская женщина - это сотни тысяч высококвалифицированных мастеров на гигантских заводах, где тысячами рождаются наши боевые самолеты, танки, пушки и пулеметы.
      Советская женщина - это сотни тысяч автомобилисток, трактористок и летчиц, готовых в любую минуту сесть на боевые машины и ринуться в бой с кровожадным врагом.
      Советская женщина - это сотни тысяч врачей, фельдшеров, сандружинниц, партизанок, которые на поле боя проявляют образцы стойкости и героизма, которые вместе со своими братьями и мужьями беспощадно громят ненавистного агрессора.
      Советская женщина - это тысячи ученых, изобретателей, конструкторов, которые неустанно работают для усиления мощи нашего вооружения.
      Советская женщина - мать миллионов бессмертных героев. Она с материнским молоком привила своим сыновьям свободолюбие и преданность Родине.
      Велика и грозна наша сила - сила советской женщины. Она целиком отдана Родине для победы.
      Гитлер надеялся жестокостью и зверствами устрашить и запугать нас. Но он просчитался. Кровавые злодеяния фашистов разжигают священную ненависть советских граждан к лютому врагу. Измученные и изуродованные трупы невинных детей, могилы заживо погребенных родных и друзей, груды обуглившихся развалин наших сел и городов зовут нас к жестокому мщению. Мы готовы к любым жертвам для победы над врагом!
      Своего единственного сына или мужа - отца детей советская женщина провожает на фронт с наказом: "Бейся смело, громи врага до полной победы, не щадя своей жизни!"
      Дорогие сестры, друзья наши в свободолюбивых странах Европы и Америки! Настал час сурового возмездия! Встаньте в ряды борцов за свободу против кровожадного агрессора и насильника!
      Враг будет разгромлен, победит правое дело!"
      Женщины с горячим одобрением встретили выступление Расковой. Оно отвечало их мыслям и чувствам. Многие из них, в том числе и сама Марина, хотели принять непосредственное участие в боевых действиях. Вскоре произошло событие, которое приблизило осуществление их желания попасть на фронт.
      Было принято решение о формировании женских боевых авиационных полков на строго добровольных началах. Руководить этим делом доверили Марине Расковой.
      Теперь каждое утро, еще затемно, приходила Раскова в Петровский парк в одно из учреждений ВВС, где было отведено несколько комнат для штаба формирования. Здесь уже ждали добровольцы - студентки, работницы с фабрик и заводов, связистки, школьницы. Среди всех выделялись подтянутые, в синих форменных шинелях или летных кожаных регланах летчицы из аэроклубов, школ Осоавиахима и Гражданского Воздушного Флота. Они чуть снисходительно поглядывали на остальных, провожавших их восторженными взглядами. Многие из этих летчиц знали друг друга, давно летали, имели спортивные рекорды и не сомневались, что будут приняты.
      С утра до позднего вечера проходили перед Расковой и другими работниками штаба десятки девушек. Все летчицы зачислялись в авиационную группу. Профессионалов было не так много, больше спортсменок, но только тогда, когда начнутся тренировки, где будет проверяться летное мастерство, она решит, как распределить их по полкам. Об этом не говорилось, но среди летчиц уже ходили слухи: будет три полка - два бомбардировочных и один истребительный.
      Что же касается остальных добровольцев, Марина понимала: определить сразу, годится ли человек к службе в авиации, сложно. И все же, беседуя с ними, задавая им самые разнообразные вопросы, она пыталась хотя бы приблизительно выяснить это.
      В авиационные полки нужны не только летчики, но и радисты, штурманы, техники и механики, прибористы и вооруженцы. Где взять кадры? Готовить самим - решила Марина. Это был единственный выход. Поэтому, разговаривая с очередным кандидатом, она уже прикидывала, куда можно направить девушку, где лучше всего ее использовать.
      Девочки-школьницы, стоя перед Мариной, невольно выпрямлялись, старались говорить уверенно и твердо, доказывали свою подготовленность в военном деле. Некоторых приходилось отсылать домой. Они уходили, сдерживая дрожащие на глазах слезы. Марине было искренне жаль их, но она оставалась непреклонной: в авиации могут служить только выносливые, крепкие, физически закаленные.
      Штурманов предполагалось готовить из числа летчиков, имеющих небольшой налет, спортсменок-парашютисток, студенток. Однако некоторых летчиков трудно было уговорить стать штурманами. Приходилось подолгу убеждать их; а в разговоре с самыми непреклонными Марина прибегала к такому методу:
      - Вы хотите на фронт, хотите воевать? - спрашивала она летчицу.
      - Да, конечно, - волнуясь, отвечала та. - Я сегодня же готова вылететь в бой. Мое место за штурвалом самолета.
      - Если ваше желание так велико, - замечала Раскова, - вы согласитесь на любую должность. Лично я, - говорила она твердо, - пошла бы.
      Возражений больше не было.
      Несколько женщин - кадровых командиров, входивших в штаб формирования, таким же образом подбирали кандидатов в штабные группы. Капитан Милица Казаринова, окончившая командный факультет Военно-воздушной академии, придирчиво и недоверчиво присматривалась к будущим штабным командирам.
      - Они же не годны к военному делу, - встряхивая коротко стриженными волосами, говорила она Расковой, - о дисциплине никакого понятия.
      - Все придет в свое время, капитан, все будет. И дисциплина, и знание военного дела, - успокаивала ее Марина. - Мы сами с этого начинали.
      Капитан Казаринова в авиации не первый год. Человек в высшей степени организованный и собранный, она всегда подавала пример неукоснительного соблюдения воинской дисциплины. Раскова назначила ее начальником штаба формирующейся авиагруппы и, наверно, не смогла бы выбрать лучшего помощника.
      Верными помощниками Расковой стали Галина Волова, инженер по вооружению с академическим образованием, выпускники Военно-политической академии батальонный комиссар Лина Яковлевна Елисеева и старший политрук Евдокия Яковлевна Рачкевич, инженер 3-го ранга Ольга Куликова и другие.
      В коридорах и комнатах пахло новым обмундированием. Девушки надевали военную форму и сразу терялись в ней, становились похожими друг на друга. Увольнения в город запретили, и, проходя по двору, Марина часто видела, как прижимались мокрыми от слез лицами к холодным решеткам ограды матери молоденьких бойцов, в которых только по нежным, еще не обветренным лицам и выбивающимся из-под шапок кудрям можно было узнать девушек.
      Нужно было немедленно решать десятки дел. Одно из них - самое главное, - где продолжить формирование и обучение полков. В Москве, превращавшейся в прифронтовой город, это было невозможно. Раскова просила командование ВВС ускорить решение вопроса.
      Управлять массой людей, не знающих воинских порядков, военных требований, не объединенных пока еще общим делом, общей целью, было сложно.
      - Надо, не теряя времени, заняться уставами, - предложила Казаринова. Это первое, что они должны хорошо усвоить. Пусть лейтенант Мигунова съездит в Главный штаб ВВС и достанет нам все уставы, да побольше экземпляров.
      Раскова одной из первых пригласила Мигунову в штаб формирующихся женских полков - она была знакома с ней давно, еще со времен совместной работы в Военно-воздушной академии.
      - Катя, - обратилась к ней Раскова по старой привычке просто по имени, - возьми троих девушек и в штаб. Проси военные уставы. И узнай, что там нового с нашим отъездом.
      Катя Мигунова вместе с пачками уставов Красной Армии и "Наставления по производству полетов" привезла и приказ, в котором говорилось о срочной эвакуации авиагруппы из Москвы в один из городов на Волге, где на базе летной школы будут готовиться авиационные части.
      15 октября на экстренном совещании с приказом были ознакомлены все командиры и политработники. После этого Марина отправилась на железнодорожную станцию "пробивать" эшелон для своих частей. Комендант ничего не мог обещать в ближайшие несколько дней. На восток уходили эшелоны с оборудованием эвакуирующихся заводов, с людьми. Прибывали составы с войсками, техникой. Раскова долго уговаривала его, в который раз показывая приказ об эвакуации. Наконец он сказал:
      - Марина Михайловна, я все рад сделать для вас. Но пусть мне позвонят из Наркомата путей сообщения и отдадут распоряжение, и тогда я отправлю вас, как только выгружу очередной эшелон, прибывший в Москву.
      - Ну, ладно, - Марина протянула руку коменданту, - смотрите не подведите.
      Раскова позвонила наркому авиационной промышленности Алексею Ивановичу Шахурину, которого знала по Военно-воздушной академии еще с 1935 года. Марине было известно, что Шахурин сейчас занят эвакуацией авиационных заводов и предприятий и надеялась, что он поможет ее группе быстрее выехать из Москвы.
      Нарком обещал помочь, и Марина знала, что он действительно сделает все, что в его силах. Уже после полуночи он позвонил и сказал, что в ближайшие дни для ее группы выделят состав, что в любых случаях она может обращаться к нему, особенно когда дело будет касаться самолетов и других проблем, связанных с авиационной техникой.
      В последнее время Марина не уезжала на ночь домой, а ночевала в штабе, в своем кабинете на узкой железной кровати, покрытой серым казенным одеялом. За день уставала от забот, от шума сотен голосов и долго не могла уснуть, думая о срочных делах на завтра.
      На другой день после разговора с Шахуриным она на несколько минут забежала домой. Сложила в чемодан кое-что из необходимых вещей. Тихо прошла по комнатам, словно в последний раз. Опустила шторы на окнах, хотя стоял еще серый, холодный день. Кажется, все. Марина закрыла дверь и быстро сбежала по лестнице. И сразу вдруг оборвалась связь с довоенной жизнью. Она осталась позади, ушла куда-то далеко в прошлое.
      16 октября было получено распоряжение утром следующего дня погрузить авиагруппу в состав, который подадут на окружную дорогу недалеко от Белорусского вокзала.
      Как всегда, когда наступает время отъезда, вдруг оказалась масса неотложных дел. Надо срочно получить недостающее обмундирование, паек на путь следования, упаковать вещи. По коридорам тащили ящики, тюки, стопки книг. В углу одной из комнат лежала груда противогазов, которые нужно было раздать перед отправлением в путь. Девушки, стоя в очереди, подшучивали друг над другом: почти всем форма и сапоги были велики, и выглядели они смешно и неуклюже.
      - Ничего, ничего, - улыбаясь, успокаивала их Раскова. - Вот приедем на место, все перешьем, подгоним.
      - А скоро на фронт? - спрашивали девушки.
      - Сначала поучимся, а потом полетим на фронт. Ну, месяца через четыре-пять...
      - Так долго учиться?! Так всю войну можно просидеть в тылу! Когда же воевать? - раздавались недоуменные возгласы.
      - Воевать тоже надо уметь, - строго замечала Раскова. - И воевать надо учиться.
      17 октября группа выстроилась во дворе школы. Замерзшую землю припорошил снежок, на улицах было пустынно и тихо.
      - Авиагруппа, равняйсь! - громко и протяжно скомандовала капитан Казаринова. - Товарищ майор, - доложила она Расковой, - группа к отъезду готова.
      И строй, повинуясь команде, двинулся по заледенелой дороге, погромыхивая котелками; стук солдатских сапог по скользким булыжникам был слышен далеко вокруг.
      Раскова оглянулась. Могучая фигура атлета сдерживала вздыбившихся коней над аркой в начале улицы. Дома стояли холодные и одинокие. Низкое серое небо вдруг посыпалось снегом, колючим и острым. Прощай, Москва!
      ...Эшелон прибыл на станцию городка за Волгой ранним утром. Редкие, едва различимые огоньки на стрелках железнодорожных путей показывали дорогу к вокзалу.