Маркова Галина Ивановна
      Взлет: О Герое Советского Союза М. М. Расковой
      Аннотация издательства: Эта книга о замечательной советской летчице М. М. Расковой, одной из первых женщин, удостоенных звания Героя Советского Союза. Она была участницей ряда дальних полетов, в том числе всемирно известного беспосадочного перелета Москва - Дальний Восток на самолете "Родина". В годы Великой Отечественной войны Раскова организовала три женских авиационных полка и руководила их подготовкой. После гибели своего командира ее ученицы отважно сражались с фашистами, пройдя путь от Сталинграда до Берлина. О верной дочери Родины рассказывает журналистка Герой Советского Союза Г. И. Маркова, в прошлом летчица.
      Содержание
      "Все выше и выше..."
      На крыльях "Родины"
      Десять суток в тайге
      Организатор женских авиационных полков
      Пока бьется сердце
      "Все выше и выше..."
      Лето медлило уходить. По утрам землю уже прихватывало холодком, и тогда, перед рассветом, трава блестела морозной алмазной россыпью. Но днем, когда солнце словно сбрасывало зябкий сон и снова жарко светило, казалось, что лето все еще в разгаре. К вечеру дурманно пахли душистый табак и резеда, томно алели розы. На лотках на улицах переливались яркими красками фрукты и овощи.
      Пожалуй, вот это время конца августа, когда стояли тихие задумчивые дни и в небе, поблекшем от летнего зноя, мягко скользило солнце, Марина особенно любила. В такие дни в свободную минуту она уходила в парк, раскинувшийся недалеко от Военно-воздушной академии, где она работала. Бродила здесь, наслаждаясь покоем и тишиной.
      Но сегодня Марина шла по парку, ничего не замечая вокруг. Она торопилась к остановке трамвая и думала о встрече, которая предстояла ей.
      О военном летчике-истребителе Полине Осипенко она слышала давно. В советской авиации среди женщин-летчиц имя Осипенко стояло первым. Когда вчера Марина снова услышала это имя в связи с неожиданным предложением из Управления ВВС в качестве штурмана принять участие в перелете, к которому готовится Осипенко, она вдруг подумала, что совершенно не знает эту женщину и совсем не уверена, сложатся ли их взаимоотношения достаточно хорошо.
      Длительные полеты невозможны без полного понимания друг друга, доверия и даже симпатии, когда порою один жест, кивок головы, взгляд говорят быстрее и понятнее многих слов. А полет предстоял сложный: на гидросамолете от Черного моря до Белого. Такой полет протяженностью более 2400 километров может стать рекордом мира. Но сложность заключалась не только в длительности полета. При возникновении каких-либо неисправностей в машине на вынужденную посадку практически рассчитывать нельзя, особенно в начале пути: самолету для посадки нужна вода - река, озеро, а они по маршруту почти не встречаются. Марина знала все это, но даже не допускала мысли о том, что можно отказаться. Для нее, молодого штурмана, это было лестное предложение.
      Вот и здание Управления Военно-Воздушных Сил. В вестибюле стояли группы летчиков, молодцеватых, подтянутых, в синих пилотках, чуть сдвинутых на одну бровь.
      Взгляд Марины перебегал с лица на лицо и никак не мог уловить черты, знакомые ей по газетным фотографиям. Кое-кто уже искоса бросал на нее вопросительные взгляды. А Полины все не было. Досадуя, что встреча не состоится, Марина повернулась и направилась к выходу. Но вдруг услышала мягкий, певучий голос:
      - Марина Раскова?
      Марина обернулась и увидела невысокую круглолицую девушку.
      - Полина! - радостно улыбнулась Раскова. - А я тебя не узнала. Ты как парень.
      - Только со спины, - рассмеялась Полина. - А к форме привыкла, в юбке уже неудобно чувствую себя. Пойдем-ка побалакаем о деле где-нибудь, где потише.
      Марина порой нелегко сходилась с незнакомыми людьми. Однако Полина, ясная и открытая, сразу вызвала в ней симпатию.
      Они вышли на бульвар и сели на скамейку. Полина стала рассказывать о предстоящем полете.
      - Понимаешь, - говорила Полина, - интересный должен быть полет. Но без штурмана нельзя. И вот я вспомнила про тебя. Не побоишься лететь со мной?
      Марина смущенно и радостно улыбнулась.
      - Ну что ты! Если ты сама не передумаешь. Ведь большая часть маршрута мне незнакома. Я летала только в Крыму.
      - Ну и что ж? Тренироваться-то придется именно там, на море. Вот давай так и решим: зима на подготовку, а весной летим. Ты знакомься с картами маршрута и делай расчеты.
      Марине хотелось выяснить все детали полета, но Полина торопилась - ей надо было возвращаться в часть.
      - Значит, договорились, - сказала Полина, поднимаясь и поправляя на коротко стриженной голове синюю пилотку. - Напишу тебе обо всем. Надо на завод лететь.
      - Буду ждать, - Марина тоже поднялась и с улыбкой наблюдала, как прохожие, замедляя шаги около скамейки, где они стояли, с любопытством разглядывали молодую женщину-летчика.
      Полина протянула руку, и Марина ощутила крепкое пожатие сильных, слегка огрубевших пальцев. Потом, ловко козырнув и метнув озорной взгляд на прохожих, Осипенко ушла. Марина проводила взглядом невысокую, крепкую фигуру Полины, чуть пружинящим шагом пересекавшей улицу, и пошла вдоль бульвара. Ей хотелось сейчас побыть совсем одной, неспеша и обстоятельно обдумать все. Она чувствовала, что этот полет в ее силах, она знала, что то новое, что вошло в ее жизнь, - авиация - это не просто временное увлечение, это то, чему она посвятит жизнь. И от того, что именно ей предложили участвовать в этом перелете, рождалась в душе радость, от которой хотелось петь... Один за другим шли обычные рабочие дни. Рано утром, поцеловав дочку, Марина спешила в Военно-воздушную академию имени Н. Е. Жуковского, где работала уже шесть лет. Она была всего лишь вольнонаемной в Красной Армии и не имела воинского звания, но по положению носила летную военную форму, только без знаков различия. Военная форма - темно-синие гимнастерка и юбка - ладно и красиво сидела на ее стройной фигурке, синий берет, чуть сдвинутый набок, подчеркивал женственный овал лица и лишь слегка тяжеловатый подбородок выдавал твердость характера.
      Марине не хотелось, чтобы слушатели видели в ней только милую молодую женщину. И желание поставить себя вровень с летчиками-мужчинами делало ее порой сдержанной и суховатой.
      Все женщины ходили с модной шестимесячной прической, а Марина по-прежнему гладко причесывалась на прямой пробор и свертывала свои длинные волосы в узел на затылке. Ей казалось, что так она выглядит старше и солиднее.
      * * *
      ...Был поздний вечер. В окно сыпал мелкий дождь, и в тишине квартиры слышался его легкий шорох. Марина возвратилась домой, когда дочка уже ложилась спать. Размазывая пальчиком капли дождя на кожанке Марины, Танюшка попросила:
      - Посиди со мной, ладно? Ты увидишь, как я расту. Бабушка сказала, что, когда дети спят, они растут.
      Марина улыбнулась, поглаживая волосы дочери. Действительно, Таня выросла: в работе, в заботах, в частых отлучках Марина не заметила как. Что из того, что свой отпуск она старалась всегда проводить с ней, что иногда даже в летние лагеря она брала ее с собой - все-таки поле, чистый воздух. Но большая часть забот лежала на плечах бабушки. Редкие минуты, когда Марина могла побыть с дочкой, были для них подарком.
      - Сейчас, мышок, - сказала Марина, снимая и стряхивая кожанку. - Умоюсь и будем с тобой долго, долго...
      Танюшка юркнула под одеяло, а Марина, накинув фланелевый халатик, села рядом.
      Танюшка взяла прохладную ладонь Марины, положила себе под щеку и сладко зажмурилась. Потом тихонько попросила:
      - Мамуся, спой мне... Ну чуть-чуть... Марина тихо запела:
      ...Мой Танюшек так уж мал, так уж мал,
      Что из крыльев комаришки сшил себе он две манишки
      И в крахмал, и в крахмал...
      Дочка слушала, чуть вздрагивая прищуренными ресницами, и тихонько шевелила губами, повторяя слова песни.
      ...Мой Лизочек так уж мал, так уж мал,
      Что сорвал он одуванчик и набил себе диванчик,
      Тут и спал, тут и спал...
      Дочка уснула, и Марина тихо вышла. Мать Анна Спиридоновна задумчиво сидела у накрытого для ужина стола. Она не очень одобряла выбранную Мариной тревожную и трудную дорогу военного летчика, мечтала увидеть ее певицей, похожей на свою сестру - оперную артистку. Или, наконец, музыкантшей, как отец Марины. Но Марина, при всей любви к матери, сказала однажды твердо и решительно:
      - Я обязана тебе всем, мама. Я знаю, как трудно тебе было без отца вырастить меня и брата, дать нам образование. Ты, наконец, взяла на себя заботы о Танюшке, нелегкие заботы, я знаю. Но пойми, я никогда не смогу изменить своему делу, своей теперешней работе.
      С тех пор Анна Спиридоновна не возвращалась к разговору о перемене специальности. Она вдруг сама "заболела" - говоря новым модным словом авиацией. Ей понятны были трудности преподавательской работы дочери. Она близко к сердцу принимала все волнения при подготовке к рекордным перелетам и к парадам, в которых участвовала Марина, и, случалось, горячо объясняла на кухне соседкам разницу между строем самолетов "клин" и "пеленг".
      - Устала? - Анна Спиридоновна протянула Марине чашку душистого чая.
      - Да, очень. Сегодня были занятия с двумя потоками. И к перелету готовиться надо.
      - А как же с отпуском? Лето проходит.
      - Если не успею, поедете сами, а я приеду позже.
      - Танюшка так мечтает, чтобы вместе.
      _ Да и мне хочется. Но начальство приказывает, а я ведь почти военный человек. Писем не было? - Она ждала новостей от Полины.
      - Нет, только звонила Валя Гризодубова. Сказала, что позвонит еще...
      * * *
      С Валей Гризодубовой Марина была знакома уже года два. Встречались они нечасто, занятые службой, семьей, детьми. Но все же выдавались вечера, когда Марина забегала в академическое общежитие, где Валя жила с семьей, и тогда в комнате звучали музыка, смех. Они садились за рояль и играли в четыре руки вещи, которые, как оказалось, любили все. Валя была немного старше Марины и, как она говорила (и что было правдой), летала с детства. С тех пор как она начала себя помнить, все разговоры, заботы семьи были вокруг самолетов. Отец ее, авиаконструктор и летчик, сам проектировал, строил летательные аппараты и летал на них. Мать помогала ему. И было бы удивительно, если бы Валя осталась в стороне от увлечения авиацией. Характер ее - уверенный и решительный - тоже соответствовал выбранной профессии. Она стала летчиком-профессионалом.
      У Марины все было намного сложнее. Стечение обстоятельств или ее характер, с детства самостоятельный и в то же время увлекающийся, в какой-то момент вдруг круто поворачивали ее жизнь совершенно неожиданно, как казалось окружающим. Так случилось после окончания восьмого класса, когда Марине надо было принять решение - продолжать заниматься музыкой или нет. Ей прочили музыкальную карьеру - хороший слух, богатая музыкальная память, голос - все, казалось, говорило: да, да, только музыка. Она занималась музыкой с детства и испытывала к ней глубокую любовь. Но выбор ее оказался иным.
      Марина уже в школьные годы серьезно и ответственно относилась к жизни. Она понимала, как трудно рано овдовевшей матери растить двоих детей на небольшое жалованье школьной учительницы. Анна Спиридоновна работала то в детском доме, то в детской колонии. Марина видела вокруг себя новую жизнь, трудовую, нелегкую, знала цену ломтику хлеба и тарелке супа, разделенных с братом. Годы, проведенные среди сверстников, часто детей беспризорных, научили ее участию и доброте. Все эти обстоятельства не могли не сыграть свою роль в выборе жизненного пути. Видимо, сказалась и идейная зрелость Марины-подростка, в которую уже тогда, говоря ее словами, "запала искра коммунизма". Она с увлечением делала доклады на исторические и политические темы, активно участвовала в общественной жизни школы.
      После семилетки она поступила в восьмой класс школы с химическим уклоном (или, как тогда говорили, на химические спецкурсы). Это давало возможность сразу после окончания школы устроиться на работу.
      Одновременно Марина продолжала заниматься в музыкальном техникуме. Учебный день начинался рано утром, а заканчивался поздно вечером.
      Слишком большое напряжение сказалось на неокрепшем организме. Она тяжело заболела. Врач категорически потребовал уменьшить учебную нагрузку девочки. "Либо химия, либо музыка", - заявил он.
      В то время Марина считала себя уже достаточно взрослой, чтобы самостоятельно выбирать дорогу в жизни. Родные предоставили ей возможность принять решение. Марина оставила музыкальный техникум.
      Но вот школа окончена. Марина, по-прежнему не колеблясь, совершает следующий самостоятельный шаг - идет работать. Позже она вспоминала: "О вузе и разговора не было. Если уж учиться дальше, то скорее брату надо было дать возможность подготовиться в вуз; ведь чтобы я могла спокойно окончить школу, он последние годы работал, забросив учебу".
      В 1929 году она поступила на Бутырский анилиновокрасочный завод.
      Ей было около шестнадцати лет, но тоненькая, с серыми лучистыми глазами на похудевшем после болезни лице она казалась совсем девочкой. Завод круто изменил ее жизнь. Марина почувствовала себя взрослой среди взрослых, почувствовала, каким нужным делом она занята. Страна строит социализм. И она в рядах строителей новой жизни.
      У нее появилась масса новых увлечений, и среди них вдруг все заслонил собой театр. Клубная сцена никогда не пустовала. Сюда прибегали после смены. Кто-то рисовал декорации, кто-то шил костюмы, кто-то в уголке учил роль.
      Марина возвращалась домой радостной и счастливой и, расхаживая по комнате, декламировала:
      На землю выходила
      Я к дедушке. Все просит он меня
      Со дна реки собрать ему те деньги...
      Ей, как самой младшей, досталась роль маленькой русалочки в "Русалке" Пушкина.
      Так прошли осень и зима. Легкая влюбленность, царившая среди девушек и ребят, обходила Марину стороной. Подруги относились к ней чуть покровительственно и часто поверяли ей свои сердечные тайны.
      Но однажды, когда они веселой гурьбой выходили с завода, кто-то окликнул ее:
      - Маринка!
      Она оглянулась и увидела Сергея - инженера из соседней лаборатории. Они часто встречались на собраниях и репетициях, и Марина хорошо знала его.
      - Может быть, пойдем погуляем? - смущенно предложил он. - Смотри, какой сегодня хороший вечер...
      Марина в нерешительности остановилась. Она не могла скрыть от себя, что ей нравится этот скромный парень, но вдруг пойти с ним вдвоем, без подружек... Что завтра будут говорить?! А вечер был действительно замечательный, по-настоящему весенний: ясный, теплый, из парка растекался медовый запах цветущих деревьев, и Марина невольно согласилась.
      Домой она возвратилась притихшая, смущенно пряча от любопытных взглядов соседок букетик фиалок.
      В семнадцать лет она вышла замуж. А через год родилась дочь. И веселый круг друзей, работа, театр остались где-то позади. Она полностью отдалась заботам о маленьком родном человеке.
      Марина очень изменилась. Сгладились порывистость и угловатость подростка, и глаза стали другими - глубокими и мудрыми - глазами матери.
      Но Танюшка росла, стала привычной частью ее самой, уже не требовала столько внимания, и Марина вдруг затосковала по работе, по друзьям. Она снова стала заниматься музыкой. Ее тетка - оперная певица - настаивала:
      - Учиться, учиться. Голос бесспорно хорош, свежий, глубокий. Я буду давать тебе уроки сама. А потом - в консерваторию...
      И вот три раза в неделю Марина ходит к ней домой на урок. Тетя строга, нетерпелива. Требует точного соблюдения всех оттенков и раздражается, когда Марина "сбивает" дыхание.
      Музыка вызывала в ней глубокие чувства, сплеталась с какими-то туманными мечтами, но все-таки - Марина это чувствовала - не могла заполнить ее мир. Вокруг кипела жизнь - бурная, быстрая; росла, крепла Советская страна, а она - так ей казалось - стоит на берегу этой бурной жизни-реки и смотрит, как та стремительным потоком несется мимо нее.
      В это время в жизни Марины произошло событие, на первый взгляд незначительное, но это был поворот, начало нового пути.
      Однажды кто-то из знакомых сказал Марине, что нужен чертежник в один из отделов Военно-воздушной академии. Быть причастной к авиации... Миллионы юношей и девушек мечтали тогда связать с ней свою судьбу - стремились учиться в аэроклубах Осоавиахима, работать в системе Гражданского Воздушного Флота... Марина не раздумывая, с радостью согласилась на предложение. Чертила она хорошо и была знакома с техническими чертежами еще в школе.
      Марина принялась за работу с какой-то душевной радостью, с веселым нетерпением, увлеченностью. Приборы, окружавшие ее, казались ей новыми друзьями, ей необходимо было узнать их, понять. Правда, на первых порах названия приборов - непонятные и таинственные - немного пугали своей загадочностью. Тахометр... Секстант... Ветрочет... Она не сразу отличала один прибор от другого. Постепенно стала присматриваться к ним и скоро поняла, что к чему. Разговоры о перелетах, об испытаниях новых типов самолетов, о новых способах самолетовождения были для нее словно страницы из увлекательной книги. Она присутствовала на всех лекциях по навигации, и память ее, изголодавшаяся по знаниям, словно губка впитывала все, о чем рассказывали ее первые учителя в области аэронавигации Александр Васильевич Беляков, Николай Константинович Кривоносое, Иван Тимофеевич Спирин.
      Может быть, другой человек на месте Марины остался бы равнодушным к тому главному, для чего существовали карты, приборы, чертежи, которыми она занималась. Но душа Марины была уже настроена на этот "романтический" ключ, и достаточно было прикоснуться к летному делу, чтобы в ней вспыхнула любовь к нему - глубокая, всепокоряющая. Оно стало для нее смыслом всей жизни.
      Занимаясь чертежами штурманских приборов, приготавливая их к практическим занятиям со слушателями, она узнавала их суть, их значение и незаметно тренировалась в расчетах, как всякий начинающий штурман.
      Через год она сдала экстерном экзамен на звание штурмана и была зачислена на должность инструктора-летнаба аэронавигационной лаборатории, а затем стала преподавателем штурманского дела в академии. Самостоятельно вела занятия по практике самолетовождения, во время летной и штурманской подготовки в военных лагерях летала наравне со всеми остальными преподавателями, обучая и тренируя слушателей академии в аэронавигации. Поступив в 1934 году в школу пилотов Центрального аэроклуба в Тушино, она научилась самостоятельно управлять самолетом.
      Это была жизнь, о которой она мечтала, - увлекательная, интересная, каждый день ставящая перед ней новые задачи, решение которых давало ей удовлетворение, жизнь, заполненная без остатка. Теперь к роялю она садилась редко, уступая лишь просьбам маленькой дочки.
      * * *
      Танюшка с бабушкой уехали на юг, к морю. Марина тоже собиралась к ним. Ей так хотелось побыть с дочкой, поваляться на песке, ни о чем не думая, не тревожась. Но отпуск все откладывался - после летних лагерей нужно было закончить отчет о проделанных полетах.
      Однажды вечером, укладывая в чемодан свои немудреные наряды, Марина тихонько напевала. Вопрос об отпуске был наконец решен, на днях она уезжает на юг. Ей уже представлялся синий простор, соленый запах моря.
      - Марина, тебя к телефону, - раздался голос соседки.
      - Ну, Марина, - услышала она радостный голос Вали, - есть новости, и какие! Кричи ура и бис!
      - Какие новости? Я собралась уезжать завтра. И по какому поводу ура?
      - А на рекордик не хочешь слетать?
      Марина тихонько ойкнула.
      - Наконец-то, Валечка! Но почему же ты так долго не звонила?
      - Это дело непростое. Расскажу после. Но теперь уже все позади. Разрешение получено. Летим "бить" рекорд дальности полета по прямой на легкомоторном самолете конструкции Яковлева.
      - Я хоть сейчас готова. Но все же когда и куда лететь? - спросила Марина.
      - Летим в воскресенье на Казалинск. Я эту трассу знаю, летала здесь не раз.
      - Сумасшествие... Совсем мало времени! Надо же обдумать маршрут со штурманской точки зрения...
      - Ну вот... - вздохнула Валя. - Я думала, будет греметь ура, а ты сразу - проблемы. Освободись на несколько дней от работы, надо потренироваться.
      На следующий день, едва начало светать, Марина быстро собралась и поехала на аэродром в Тушино, где готовилась машина к перелету.
      У входа она остановилась в изумлении. Навстречу ей торопилась Валя, нарядная, яркая, в модной шляпке. Пестрое платье из набивной ткани разметалось из-под распахнутого широкого пальто. Ноги, обутые в "лодочки", едва касались земли.
      Марина в своей синей гимнастерке с голубыми петлицами, надвинутом на брови беретике вдруг показалась себе будничной и скучной.
      - Ты куда собралась? - спросила она, когда Валя подбежала.
      - На аэродром, на аэродром, - посмеивалась Валя, встряхивая длинными кудрями. - Куда же еще. Посмотрим самолет.
      Они подошли к самолету.
      - Ну вот и наш самолет! - Валя похлопала по крылу рукой. - Все готово?
      - Так точно, товарищ пилот! - ответил техник. - Самолет к полету готов.
      - Ну, тогда можно и слетать. Разрешение на полет получено.
      Валя стряхнула с ног туфли и, бросив шляпку в руки Марины, стала надевать парашют.
      - Ты так босиком и полетишь? - удивленно спросила Марина.
      - Конечно. А как же еще? Я ведь не собиралась сегодня летать, да не могу удержаться. Ничего, не замерзну, - приговаривала Валя, залезая в самолет, - высоко подниматься не буду.
      Мотор зафыркал сначала неуверенно, потом все громче, с блестящего круга пропеллера брызнули светлые капли ночной росы, самолет легко разбежался по мокрой траве и взмыл в воздух. Марина, запрокинув голову, следила за полетом Вали. Она и восхищалась и изумлялась. Впервые она видела, как взлетала Валя - уверенно, легко, так, как будто бы она знала эту машину давным-давно и налетала на ней много часов.
      - Молодец... - шептала Марина, прищурившись и всматриваясь в блестящую точку, кружившуюся в небе.
      После нескольких кругов над аэродромом Валя посадила самолет, и механик, стоявший рядом с Мариной, прищелкнул языком.
      - Ну как? - крикнула Валя, заруливая и выключая мотор. - Где же бис и ура?
      Она вылезла из кабины, и ноги ее в шелковых чулках заскользили по крылу.
      - Очень даже ничего, очень даже. - Марина радостно смеялась, подавая Вале туфли. - Можно даже кричать "браво!".
      - Вот так-то! - Валя пригладила растрепавшиеся волосы и надела шляпку. - Готовь карты. Завтра мы с тобой вдвоем полетаем, проверишь свое хозяйство, а в воскресенье, если будет погода, летим.
      Ночь накануне вылета Марина провела у Вали. Допоздна клеили карты.
      Марине казалось, что она едва заснула, как Валя уже тормошила ее.
      - Подъем, подъем! - приговаривала она, надевая комбинезон.
      - Ты ничего больше не берешь с собой?
      - Нет, а зачем? Прилетим, отметимся и обратно. Не люблю лишних вещей. Да и так самолет тяжел - горючего полные баки.
      Рассвет только брезжил, когда они подъехали к аэродрому. Самолет стоял, матово поблескивая под лучами прожектора влажными от росы крыльями с красными звездами. Вокруг суетились механики, стаскивали чехлы с мотора, проверяли количество масла, бензина. Горючим заправились с вечера, но проверяли, нет ли где утечки. Спортивные комиссары устанавливали на самолете контрольные приборы. День обещал быть ясным. Но сейчас край аэродрома едва просматривался, и молодой конструктор Яковлев нервно шагал около своего самолета. Его беспокоило то, что самолет впервые поднимался с такой нагрузкой и, конечно, будет иметь большой разбег.
      А Гризодубова, казалось, не испытывала никакого волнения. Чтобы понять машину, почувствовать, на что она способна, какой у нее "характер", ей нужно было всего несколько полетов. И теперь она была уверена и в благополучном взлете, и в том, что весь полет пройдет хорошо.
      Затягивая пояс на меховом комбинезоне, она тихонько мурлыкала про себя какую-то мелодию, искоса поглядывая на конструктора.
      Раскова уже разложила в тесной кабине планшет с картой, штурманское снаряжение. Нетерпеливое ожидание заставляло ее часто высовываться из кабины, в который раз проверять приборы, установленные спортивными комиссарами.
      Наконец все было готово. Валя повела самолет на взлет, туда, где над горизонтом чуть поблескивала розовая полоска зари.
      Марина почти не заметила, как самолет оторвался от земли. Она увидела, как Валя широко улыбается, - самолет оторвался далеко от конца аэродрома, тревога конструктора была напрасной. Внизу замелькали огни улиц, блеснула светлая лента Москвы-реки. Самолет поднимался все выше и выше, и вот уже россыпь огней уплыла куда-то в глубину, показался предрассветный туманный горизонт...
      Это было время невиданных планов и свершений, время, когда самолеты носили имена, когда о дальних перелетах Михаила Громова, Валерия Чкалова говорил весь мир и все мысли и чувства рвались ввысь. "Все выше и выше..." гремела песня, и она звала не только в небо, она вела вперед, к прекрасной жизни, в которой есть место для мечты и для дела.
      Рекорды... рекорды... Забойщик Стаханов установил мировой рекорд по добыче угля. Ткачихи из далекого маленького городка Вичуги взялись обслуживать 144, а потом и 216 станков!.. "Девушки, на Дальний Восток!" пронесся по стране клич Хетагуровой, и тысячи комсомолок отправились в неизвестные края строить и жить...
      В тот день они установили новый мировой рекорд дальности полета по прямой для женщин. Сделан еще один шаг в истории авиации.
      * * *
      ...В Москве стояла зима. После перелета, после короткого отдыха с Танюшкой и матерью на море Марина снова окунулась в привычный ей мир академических занятий, контрольных работ, проигрышей полетов, тренажей. По утрам в своем неизменном кожаном пальто бежала она, поскрипывая сапожками по свежему снегу, в академию. Заработная плата ее оставалась скромной, и кожаное пальто было единственной роскошью, "де люкс", как говорила Марина.
      К известности, которая вдруг пришла к ней, Марина отнеслась спокойно. Конечно, было лестно слышать в академических коридорах легкий шепот среди слушателей, когда она проходила мимо: "Раскова..." Но это вызывало в ней скорее смущение, чем радость. К счастью, на официальных собраниях и приемах рядом всегда была Валя Гризодубова, и первые жаркие лучи славы падали на нее. Кроме того, Марина помнила слова, сказанные ей как-то тетей Таней, еще тогда, когда Марина брала у нее уроки пения:
      - Слава, моя милая, - это вершина горы. Кто слишком быстро взбирается на высоту, у того может закружиться голова. Чтобы подняться к вершинам славы, надо долго трудиться, упорно идти к ней. Тогда не страшно головокружение. Голова останется ясной, будешь видеть все вокруг и себя со стороны. Самый строгий судья - это ты сама. Но и судьей тоже надо стать.
      ...Уже кончался февраль 1938 года, когда к Марине неожиданно нагрянула Полина. Пунцовые, круглые, как яблоки, щеки горели от мороза, вся она была увешана ворохом пакетов и свертков.
      - Ну, ну, показывай свою хату, - с любопытством разглядывая комнату Марины, приговаривала Полина, потирая замерзшие руки. Потом присела к столу и положила рядом с собой сложенный вчетверо листок бумаги. - А теперь рассказывай, что ты думаешь о маршруте, который нам утвердили?
      Марина вытащила из письменного стола полетные карты и разложила их по всей длине.
      - Я этот маршрут уже во сне вижу. На занятиях в академии "проиграла" не менее сотни раз все варианты. И пришла к решению, что надо лететь по прямой, без выхода на водные пространства. Если идти от воды к воде, времени много, следовательно, и горючего надо брать больше, а куда?
      - Вот и я так думаю, - решительно сказала Полина. - Лучше лететь прямо на Киев и дальше. Я написала, что надо взять с собой. Завтра пойдем в Управление ВВС, окончательно согласуем маршрут и отдадим заявку на приборы и снаряжение.
      Она прочла, чуть запинаясь, список необходимых вещей.
      Здесь было все, в том числе одежда и продукты питания. Чувствовалась хозяйственная, чисто крестьянская сметка Полины, ее предусмотрительность.
      - Ну, Полина, - улыбаясь, заметила Марина, - нам еще и самолет придется выпрашивать, чтобы дотащить все это.
      - А як же ты думала, - серьезно ответила Полина.
      Марина, слушая свою новую подругу, ее певучий украинский говор, удивлялась и восхищалась этой крестьянской девушкой, ставшей военным летчиком в годы Советской власти.
      Полина родилась в селе Новоспасовка Бердянского района Запорожской области в бедной семье. Грамоту едва знала и батрачила по соседним селам: жала, ходила на молотьбу, на "буряки", как говорила сама Полина. Когда в селе был организован колхоз имени Котовского, правление послало девушку на шестимесячные курсы птицеводов.
      Учение давалось ей трудно. Она никак не успевала делать запись за преподавателем, непонятные слова вдруг заставляли ее останавливаться, она старалась уловить их значение, понять и пропускала следующие фразы. Вечерами она подолгу переписывала конспекты, терзая вопросами девушек, живших с нею в одной комнате.
      Но кончила курсы с похвальной грамотой и, когда приехала в деревню, сдержанно-радостно положила ее на стол председателю. Она никогда не расставалась с этой первой своей наградой.
      Через два года Полина уже заведовала птицефермой, и, казалось, так и шла бы ее жизнь в родном селе в обычных деревенских заботах. Но, наверное, у судьбы были свои виды на эту девушку. Однажды у села приземлились два небольших самолета. Полина, с раннего утра пропадавшая на ферме, замерла, увидев такое чудо.
      И перевернулась вся жизнь Полины. Другая дорога вдруг поманила ее, лишила сна. Она выискивала в газетах все, что касалось авиации, выспрашивала у людей. Наконец узнала, что недалеко от Севастополя есть авиационная школа. Только вряд ли, сказали ей, примут ее - школа военная.
      Но она подумала: "Ничего, примут, сейчас другое время..."
      И уехала Полина из села, упросив председателя и сельсовет отпустить ее, захватив с собой все свои почетные грамоты.
      В летной школе грамоты не помогли.
      - Не могу, - сказал начальник школы, - тут готовят военных летчиков. Нет тут, понимаешь, женщин.
      - Ну так что же, что военных, - твердила Полина. - Я и хочу быть военным летчиком.
      Но начальник был неумолим:
      - Куда тебе на самолет? Образование какое? - И уже шутливо добавил: Да и щеки у тебя какие - не щеки, а пампушки.
      Но в село Полина не возвратилась. Устроилась работать в летную столовую и, когда была свободна, часами сидела на краю летного поля, завороженно наблюдая за взлетами и посадками самолетов. Потом однажды, никому не сказав ничего, написала письмо наркому Ворошилову. Рассказала в нем, как умела, про то, как батрачила, как училась, как работала в колхозе. Поведала и о том, что очень хочет летать, - пусть бы только ее приняли, а уж она будет стараться...
      Отправила письмо и стала ждать.
      И ответ пришел. И стала Полина курсантом авиационной школы, и ходила по земле, словно летала, и первую в своей жизни фотографию, в военной форме, послала на село.
      Она окончила военное училище. Теперь уже командир звена. В прошлом, 1937 году, в мае, установила три мировых рекорда в полетах на высоту.
      О ней писали газеты, она стала известной, но ничуть не изменилось ее отношение ни к друзьям, ни к работе, ни к односельчанам - им она писала часто, обстоятельно рассказывая о своей работе...
      Окончательный вариант маршрута был утвержден начальником ВВС. Он отдал распоряжение обеспечить перелет всем необходимым. Было принято решение поставить на самолет радиостанцию. Маршрут длинный, и радиосвязь будет необходима.
      - А ты умеешь на такой станции работать? - озабоченно спросила Полина.
      - Нет, - призналась Марина. - Но думаю, что научусь.
      - Ты, серденько, дуже постарайся. Раз нужно, то нужно.
      - Хорошо, я засяду сразу же. У нас в академии хорошие преподаватели, научат.
      Осипенко уехала. Договорились с Расковой встретиться в Севастополе.
      Перед Мариной стояла серьезная задача - освоить радиосвязь. Нужно было усвоить правила и технику приема и передачи по радио, изучить радиостанцию, уметь находить и устранять простые неисправности в ней. Поскольку она работала с навигационными приборами, понять принцип работы радиостанции не составляло большого труда. Овладеть же навыками приема и передачи оказалось делом более сложным. Но Марина была настойчива. Помогли ей прекрасная музыкальная память и слух. Марина каждому звуку придумывала свое музыкальное звучание, музыкальную фразу, и дело пошло проще и быстрее. Через два месяца она уже свободно принимала и передавала довольно сложные радиограммы.
      Наступил март. Приехала из Архангельска Вера Ломако - второй пилот. Она осматривала место посадки - Холмовское озеро. Вера тоже военный летчик, старший лейтенант. В предстоящем полете в ее обязанности входил контроль за расходом горючего, масла, и, конечно, она должна быть готова в случае необходимости управлять самолетом.
      Проводив ее, Марина тоже стала готовиться к отъезду в Севастополь. Наступил день отъезда. Вещи - радиостанция, приборы - были уже уложены и лежали в прихожей. Марина опять оставляла дочку. Надолго ли? Она сама не смогла бы ответить. Как сложится подготовка? Какая будет погода? Хорошо, что бабушка все свое время отдавала внучке. И девочка росла вдумчивой и прилежной.
      Марина прошла по комнате, приоткрыла старый отцовский рояль. Таня тихонько прижалась к ней.
      - Ты ведь скоро вернешься?
      - Да, маленькая. Как все закончим, так и вернусь. Дочка, словно котенок, ласково терлась головой о плечо Марины.
      - Спой, мама, немножко. Ладно?
      Марина села к роялю, а Таня, положив голову на ладошки, серьезно и задумчиво смотрела на нее. Тихо и ласково поплыли звуки колыбельной.
      Спя, дитя мое, усни, спи, усни,
      Сладкий сон к себе мани.
      В няньки я тебе взяла
      Ветер, солнце и орла...
      С утра, если позволяла погода, они отправлялись на морской аэродром, и Вера тренировалась в посадке и взлете на "летающей лодке" - гидросамолете МП-1. Марина ждала ее на берегу. Все расчеты она давно приготовила, и вечерами в гостиничном номере они "гуляли" по картам, где был проложен маршрут. Купаться в море было еще холодно, и время тянулось томительно медленно. С нетерпением ждали Полину, с ее приездом должны были начаться тренировочные маршрутные полеты.
      Однажды Марина и Вера медленно шли вдоль набережной. Неожиданно Марина увидела странную фигуру в тяжелой меховой одежде, в шлеме.
      - Смотри, Вера, чудак какой-то. Солнце жарит вовсю, а он в мехах, словно на север собрался.
      Вера пригляделась.
      - Да ведь это Полина! - залилась она смехом. - Честное слово!
      Действительно, навстречу им, медленно шаркая меховыми унтами, шла Полина. Перегнувшись набок, она несла туго набитую парашютную сумку.
      Девушки бросились навстречу ей.
      Теперь по утрам, едва показывалось над водой солнце, с первым катером они отправлялись на гидроаэродром. Если был хороший ветер, начинали тренировки: катер буксировал самолет в открытое море, и они взлетали с полной нагрузкой, придирчиво вслушиваясь в работу моторов.
      Они чувствовали, что уже готовы к выполнению задания. Но разрешения на перелет все не получали. Мешала погода: стоял июнь, месяц гроз и ливней. То там, то здесь вклинивались по маршруту фронты с облаками и дождями, то северные озера, где планировалась посадка, застилали туманы. А командование считало, что хорошая погода необходима хотя бы на двух третях всего маршрута.
      Однажды рано утром, когда бушевавшая ночью гроза ушла за перевал на восток, Марина, выглянув в окно и увидев притихшее и безмятежное море, сказала Полине:
      - Надо что-то делать... Мы не можем сидеть в гостинице курортниками. Командир ты, Поля, принимай решение...
      Полина, надев старательно выглаженную гимнастерку, решительно затянула ремень.
      - Пойду звонить.
      - Куда? - спросила Марина.
      - Ворошилову. Да, - все более утверждаясь в своем решении, твердо сказала Полина. - Позвоню и обо всем доложу. Ждать до осени, когда будет погода, мы не можем. Так ведь?
      Марина кивнула головой.
      К полудню Полина возвратилась. Всегда сдержанная, она, казалось, светилась от радости и возбуждения.
      - Я говорила с товарищем Ворошиловым по прямому проводу, - радостно улыбаясь, говорила Полина. - Он обещал узнать, в чем дело, и помочь.
      - Ну, Полина! Ну, молодец! - обнимая ее и тормоша, приговаривала Марина. - Теперь недолго нам здесь загорать.
      Через несколько дней пришла телеграмма. Полина осторожно и неуверенно раскрыла ее. "Вылет разрешаю, - негромко читала она, - еще раз тщательнее проверьте материальную часть. Желаю полного успеха. Ворошилов".
      Наконец наступил день вылета. Когда катер с летчицами подошел к гидроаэродрому, самолет уже спускали на воду. Не было никакого желания снова влезать в меховую одежду, но на той высоте, где будет проходить полет, нежарко - около нуля градусов, а может быть, и ниже. И поэтому, вздыхая, девушки натянули на себя меховые комбинезоны и парашюты.
      Полина отдала рапорт о готовности к вылету командующему флотом. Он пожелал экипажу успешного полета и благополучной посадки. Полина, Марина и Вера заняли свои места в самолете. Марина поймала брошенный с катера буксировочный конец, и самолет медленно пошел за катером из бухты в открытое море. Марина высунулась по пояс над кабиной, в руках у нее бился на ветру красный флажок для команд катеру и Полине на взлете.
      На месте старта уже в открытом море, в нескольких милях от берега, Полина запустила моторы. Марина сбросила буксировочный конец, и катер помчался прочь от самолета - при взлете его могло захлестнуть волной. Прямая взлета шла в направлении входа в бухту. Берег, бухта и розовая полоска зари стремительно летели навстречу. И море вдруг ушло вниз, поток теплого воздуха слизал струйки морской воды, Марина протерла очки и облегченно вздохнула: наконец-то! Она оглянулась на Полину и крикнула ей:
      - Первый курс на Киев! Триста сорок пять!
      Полина плавно развернула самолет. С набором высоты они легли на первый отрезок маршрута. Прощай, Севастополь!
      Прошло более трех часов. Плывущие внизу облака становились все гуще. Облачность подбиралась к ним. Слева появилась огромная "наковальня" - гора облаков, признак надвигающегося грозового фронта. Высота таких "наковален" порой доходит до 10 тысяч метров, и на своем самолете они не смогут перебраться через нее. Марина передала Полине записку:
      - "Возьми курс правее на пять-шесть градусов. Обойдем "башню". Потом я исправлю курс".
      Марина включила радиостанцию и попыталась связаться с Киевом - по расчету времени город скоро должен быть у них по курсу. Но в наушниках слышался громкий треск разрядов, обрывки наплывающих и исчезающих слов. Облака скользили уже рядом, временами обволакивали кабину, и тогда Марина не видела даже компаса. Она все чаще высовывалась наружу, стараясь не пропустить Киев. Радиомаяк звучал все громче, указывая на приближение к городу.
      Полина снизила самолет, и внизу через разрыв облачности мелькнула река: Днепр!
      Марина замахала рукой Полине:
      - Смотри! Днепр! Сейчас выйдем на Киев!
      Киев остался позади. Снова набрали высоту. Облака остались внизу, и по ним бежала тень маленького самолета. Земли не видно. Попутный ветер прибавил им скорости, и Марина рассчитала, что прилетят они на контрольный пункт в Новгород, где находился спортивный комиссар, гораздо раньше намеченного времени.
      По расчетам Марины выходило, что они уже подлетают к Ильмень-озеру, да и радиомаяки показывали близость города. Она передала Полине записку: "Подлетаем к Ильмень-озеру! Скоро будем снижаться!"
      Полина недоверчиво глянула через край кабины вниз. Они летели в облаках больше часа, и за это время их могло снести ветром в сторону. Но Марина уверена в своих расчетах и через несколько минут дала команду на снижение.
      Они вынырнули из облачности на высоте около 700 метров. Внизу плескалось озеро, сумрачно-серое под тяжелым облачным покрывалом. Впереди, словно вырастая из воды, белел город. Стены кремля белой полосой окаймляли берег озера.
      Полина снизилась почти до самой воды и пронеслась над кремлем. Потом снова набрала высоту...
      Рассчитав курс на последний отрезок пути - до Архангельска, Марина оглянулась и увидела, как Вера Ломако ползком пробирается в хвост самолета к бензобакам. За время полета Вера в который уже раз проделывает этот путь. Что-то она чересчур бледна и веки красные... Марина знаками спрашивает, что с ней? Оказывается, у Веры сильно болит голова: наверное, надышалась паров бензина. Полина велела ей надеть кислородную маску.
      Вот и пройден почти весь путь. Скоро Архангельск. Летчицы очень устали. Сказывалось кислородное голодание - летели почти все время на высоте 5 тысяч метров. Особенно тяжело Полине, ведь она почти десять часов не выпускала штурвал из рук.
      Наконец Марина махнула рукой:
      - На снижение!
      Они вышли на высоту около тысячи метров и полетели вдоль железной дороги к Холмовскому озеру, недалеко от Архангельска, где должны произвести посадку.
      Машина коснулась воды почти незаметно и понеслась по неподвижной глади озера. Вдруг наступила тишина - Полина выключила мотор. Замер самолет, прекратив свой бег, и плавно закачался на легких пологих волнах.
      На следующий день они были в Архангельске. Торжественная встреча, приветствия, флаги и транспаранты с надписями "Привет отважным советским летчицам Осипенко, Ломако и Расковой!" смутили летчиц.
      В гостинице их ожидал еще один сюрприз: на столе кипа газет, на первых страницах - сообщения об успешном завершении их полета и телеграмма Сталина. Они с волнением прочитали:
      "Архангельск.
      Старшим лейтенантам тт. Осипенко, Ломако и лейтенанту т. Расковой.
      Горячо поздравляем славных летчиц тт. Полину Осипенко, Веру Ломако и Марину Раскову с успешным выполнением беспосадочного перелета на гидросамолете по маршруту Севастополь - Архангельск.
      Гордимся мужеством, выдержкой и высоким мастерством советских женщин-летчиц, вписавших своим блестящим перелетом еще один рекорд в историю советской авиации".
      На крыльях "Родины"
      ...Только несколько дней провела Марина с дочкой на даче в Звенигороде. В торжественной и радостной суматохе встречи на вокзале она мельком увиделась с Валей Гризодубовой, и та шепнула:
      - Хорошие новости. В принципе полет разрешен. Теперь - пока не передумали - надо срочно приступать к подготовке. Завтра поговорим. Полина полетит?
      - Думаю, да... Летать она любит и летает хорошо. Марина возвратилась в Москву. Снова полетные карты устлали пол в ее квартире. Она их клеила, складывала "гармошкой", делила на отдельные участки - иначе такую "гармошку" не развернуть в кабине, отмечала годные для посадки аэродромы, приводные радиомаяки. Повторилась вся работа, что и при подготовке к маршруту Севастополь - Архангельск, только в гораздо большем объеме.
      Полет предполагался продолжительностью более суток, следовательно, придется пользоваться и астроориентировкой. Марина заказала таблицы высот солнца и некоторых светил для определенных точек маршрута на месяц вперед. Ей следовало научиться пользоваться ими, научиться измерять высоты солнца и звезд.
      Раскова и Осипенко отвечали за связь в воздухе. Полина должна была уметь пользоваться запасной радиостанцией на тот случай, если Марина по каким-то причинам не сможет поддерживать связь. Они вдвоем занялись тренировками.
      Полина вздыхала, хмурила тонкие брови, связь давалась ей туго.
      - Да ты пой! - твердила ей Марина. - Пой, вот так: я на горку шла-а... И ты сразу запомнишь, какой это знак.
      - Я-то пою, а вот тот, кто передает, не поет, а сыплет, разве сразу поймешь.
      - Ничего, постепенно научишься. Все будешь понимать, - утешала ее Марина.
      По утрам они приезжали на аэродром и, осмотрев машину, узнав, что сделано за день, шли на старт. На самолете, подобном тому, что готовился к перелету, Валя, Полина и Марина начали тренировки в "слепых" полетах. Это был двухмоторный самолет конструкции П. О. Сухого с вынесенной вперед штурманской кабиной. Кабина была мало остеклена, что затрудняло обзор, и Марина после нескольких полетов попросила инженеров сделать так, чтобы увеличить обзор земли в воздухе, - ведь тогда, в 1938 году, основным способом самолетовождения была ориентировка по наземным объектам и исчислению пройденного пути по скорости и времени. Редкие радиомаяки использовались еще слабо.
      Марина изучала новую всеволновую радиостанцию и международный переговорный код, который мог потребоваться во время дальнего перелета. Ей было легко и интересно. Она училась быстро настраиваться, вступать в связь, четко передавать. У нее, как сказал инструктор, уже выработался свой "почерк".
      Вдруг случилось неожиданное. 16 июля у Марины начался приступ аппендицита. Согнувшись от боли, Марина думала: "Что же теперь будет с подготовкой?"
      Валя, узнав, что Марина в больнице, примчалась к ней.
      - Придется отложить полет. С другим штурманом мне не хочется лететь, а тебя не выпустят скоро.
      - Нет, нет! И не думай об этом. Вы с Полиной тренируйтесь в полетах, а мое дело - связь. Вот я и буду здесь тренироваться.
      - Здесь? - удивилась Валя. - Как же, разрешат тебе, жди.
      - Не спрашивать же разрешения. Ты только передай, чтобы мне принесли сюда приемник с аккумулятором. Никто и не увидит, честное слово.
      После осмотра Марины лечащий врач сказал:
      - Операцию пока отложим. Необходимы холод, голод и абсолютный покой.
      Голод Марина могла выдержать, холод в виде пузыря со льдом лежал на животе, но покоя она не выносила. Не могла представить себе, как это Валя и Полина готовятся, летают, а она лежит и смотрит в потолок, и даже посетителей пускают к ней только два раза в неделю.
      Однажды дверь палаты тихонько открылась и вошел инструктор по связи. Он принес приборы и рацию.
      И тренировки продолжались. Сначала тайком, потом открыто - при молчаливом неодобрении врача. Все же протестовать он не стал - Марина уговорила его.
      Наконец температура пришла в норму, и Марина настояла на выписке, обещав строго соблюдать диету. Она понимала, что еще один такой приступ - и прощай полет!
      Из больницы Марина поехала на дачу в Подлипках, где находились Гризодубова и Осипенко. В комнате грудами лежало обмундирование, приборы. Пахло мехом, новой кожей. Радость охватила Марину: наконец-то она здесь, рядом с подругами! Это лучшее лекарство для нее.
      В первых числах августа Осипенко и Раскову вызвали в Кремль. Михаил Иванович Калинин вручил им от имени правительства ордена Ленина за успешный перелет по маршруту Севастополь - Архангельск. Вера Ломако получила награду раньше. У Марины это был первый орден, у Полины - второй. Первый - орден Трудового Красного Знамени - Осипенко получила за установление мирового рекорда высоты.
      Шагая вдоль Александровского сада, они ловили восхищенные взгляды прохожих и сами украдкой поглядывали на свои новенькие блестящие ордена.
      - Забежим домой, - попросила Марина. - Заберу с собой Танюшу. Мама говорит, затосковала девочка.
      Они свернули с улицы Горького в переулок и вышли к дому. Она жила здесь с детства и каждый камень был знаком ей.
      Таня, увидев мать, бросилась к ней.
      - Быстренько, быстренько собирайся. Поедем со мной. Согласна?
      - Ой, согласна! Я всегда согласна с тобой! - заторопилась Таня.
      Но и на этот раз долго побыть с дочкой Марине не удалось.
      Летчиц вызвали на заседание правительственной комиссии, созданной для контроля подготовки к перелету. В комиссию входили Валерий Павлович Чкалов и Александр Васильевич Беляков. Марина была уверена, что Александр Васильевич поддержит их. Именно он открыл ей дорогу в авиацию, поверил в ее способности.
      Валерия Чкалова она знала мало и побаивалась его резких суждений и оценок "невзирая на лица". Он сидел за столом, коренастый, крепкий, в белой гимнастерке с орденами на груди, и, как показалось Марине, хмуро поглядывал из-под бровей на вошедших летчиц.
      Вскоре она убедилась, что ее впечатление ошибочное. За внешней суровостью Чкалова Скрывались искреннее дружелюбие и забота о предстоящем полете. Комиссия разрешила экипажу приступить к предполетной подготовке.
      Чкалов пробасил:
      - Вы не церемоньтесь с ними (он подразумевал инженеров) , летчику виднее, где и что поставить, ему лететь - не им. И вообще, что вы здесь сидите? Осень на носу. Надо перебираться на аэродром вылета и там приступать к интенсивной подготовке. Это не личное дело, дело всей страны.
      * * *
      Полина должна была заехать за Мариной, чтобы вместе ехать на аэродром вылета, где теперь они будут тренироваться. В ожидании ее Марина, тихонько напевая арию Лизы из "Пиковой дамы", неторопливо собирала необходимые вещи. В квартире тишина. Таня с бабушкой на даче.
      Она присела у письменного стола, выдвинула ящик.
      Перебирая ноты, записные книжки, Марина вдруг увидела старую тетрадку, с выведенными еще не установившимся почерком буквами: "Мой дневник, не трогать никому..."
      Она открыла первую пожелтевшую страничку: "Москва. Декабрь 1927 года..." Марина улыбнулась и покачала головой: "Подумать только, как давно это было..." Она продолжала читать: "У меня появилось желание излить свою жизнь и чувства на бумаге. Может быть, это потребность дать самой себе отчет в своих поступках и в чувствах, которые наполняют мою голову и сердце. Сейчас мне пятнадцать лет. Я убеждаюсь, что многие люди живут сухой прозой, а отнюдь не мечтами и фантазиями, как я. Я сама подчас не понимаю себя. Понять хочу! Хочу понять жизнь свою и, может быть, тогда сумею оценить свои поступки..."
      - Наивная девочка, - тихо сказала Марина, переворачивая страницы. Понять жизнь... Такую сложную.
      "Я решила серьезно заняться музыкой, - читала она дальше. - О чем сказала тете Тане. Она приняла во мне участие. Как отрадно, когда кто-нибудь сочувствует твоей цели и хочет помочь тебе на пути к ней..."
      И все-таки она не стала ни музыкантом, ни певицей. Жалеет ли об этом? Она не могла бы сказать твердо: нет. И все же главной в ее жизни стала авиация. А музыка...
      Марина подошла к роялю, легко тронула клавиши.
      Ах, истомилась, устала я...
      - Что же это я, - рассердилась она. - Пора собираться, скоро придет Полина...
      Экипаж "Родины" перебрался на аэродром. Он был гораздо больше других, лучше оборудован. Отсюда улетали в дальние перелеты экипажи Громова, Чкалова. Сюда возвратились герои-челюскинцы.
      Обычно они тренировались на тяжелом четырехмоторном корабле ТБ-3, по нему можно было разгуливать стоя, настолько большим он был. Вылетали обычно с сумерками и до рассвета летали по маршруту, иногда за облаками. Их обволакивала густая темнота, и лишь кое-где мелькали крохотные огни далеко внизу.
      В таких полетах Марина тренировалась в астронавигации, выходила на связь с дальними радиостанциями. А аэродром посадки всю ночь звал их музыкой из "Пиковой дамы". По радиомаяку они определяли направление к дому, на аэродром.
      Было решено сделать еще один полет, но уже на своем самолете в сторону Свердловска, по отрезку пути, который включен в их маршрут. Цель этого полета - еще раз проверить работу приборов и оборудования, определить устойчивость радиосвязи с наземными радиостанциями, проверить летные качества самолета на высоте.
      Самолет ожидал их на аэродроме. На серебристых длинных крыльях красовалась надпись "Родина". Это имя самолету придумала Валя, и, наверное, лучше и значительнее этого названия найти было невозможно. Оно несло в себе все: дом, страну, надежды...
      "Родина" была двухмоторным монопланом со слегка удлиненными крыльями. Передняя часть самолета застеклена для лучшего обзора: здесь размещалась кабина штурмана. Позади нее, за переборкой, - кабина первого пилота - Вали, с которой штурман мог сообщаться через небольшое окошко, а еще дальше кабина второго пилота - Полины.
      В начале пути, пока не установилась четкая связь с Москвой, Марина немного нервничала. Как-то пройдет этот последний тренировочный полет? Для них это был экзамен, а кто из сдававших подобный экзамен мог бы остаться спокойным? Сейчас решался основной вопрос: даст комиссия "добро" на перелет или отложит его.
      Но все шло по намеченному плану: связь, выход на контрольные ориентиры, определение точного местонахождения, промеры ветра.
      И погода благоприятствовала им: сияло солнце, и лишь легкая дымка туманила землю, но знакомые очертания извивов рек виднелись издали, и даже по ним, не прибегая к вычислениям, Марина могла исправлять курс самолета.
      "Вот так бы во время перелета, - думалось иногда ей. - Ох, не сглазить бы!"
      В кабине штурмана, достаточно большой, размещалось множество приборов. Поэтому она казалась тесной. Только часть пола да остекленный нос были свободными - штурману нужен обзор для ориентировки.
      Слева, чуть позади на борту были установлены радиопередатчик и радиоприемник, позади сиденья у переборки, разделяющей кабину штурмана и летчика, укреплен кислородный баллон. Запасной приемник находился справа, перед ним откидной столик, где вмонтирован ключ для передачи радиограмм. Он был прямо под рукой, и Марине не нужно было тянуться к нему. Так сделали по ее просьбе. Вся правая часть кабины была занята приборами, контролирующими режим полета.
      Под ногами, немного впереди, находился люк, через который штурман влезал в кабину. Он закрывался защелкой, которая крепилась предохранительным зажимом: это гарантировало, что люк не откроется, пока не будет снят предохранитель.
      Парашют Марины лежал слева на полу, чтобы не мешать ей в работе.
      Детальная карта полета, крупного масштаба, была на столе, под ключом передатчика, сложенная "гармошкой", и Марина, пролетая отрезок маршрута, перекладывала эту "гармошку" так, чтобы следующий отрезок пути был полностью виден.
      Прошло около двух часов полета. Марина совсем освоилась в своем новом "доме" и даже позавтракала между двумя сеансами связи.
      Иногда она открывала верхний люк и, высунувшись, оглядывалась вокруг. Далеко внизу над землей словно нехотя прозрачными клочками легко плыли редкие облака. В туманной дымке над горизонтом голубели горы. Упруго бил в лицо холодный воздух, солнце сверкало на тонких крыльях самолета с четкими и гордыми буквами "Родина".
      Мигнула лампочка пневмопочты - Полина прислала записку: "Тебе хорошо, писала она, - сидишь, как в ресторане, стол, кофе. А мне все держи на коленях, да еще пиши..."
      Полина должна была вести дневник полета и сейчас решила потренироваться в этом. Ей очень хотелось выполнить задание редакции, но как вести дневник, она не очень представляла.
      "А ты не ешь много, - ответила Марина, - на высоте вредно. А дневник начинай с погоды. Прямо пиши: сияло солнце, три дамы (кроме пиковой, она осталась на земле в слезах) легко неслись на крыльях зефира..."
      На своем аэродроме летчицы приземлились в ранних сумерках. Их встречала большая группа специалистов, готовивших самолет. Все ждали замечаний летчиц - завтра 23 сентября решалась судьба перелета, и времени на устранение неполадок оставалось мало.
      Валя и Полина были довольны машиной, работой моторов. А наземные специалисты хвалили Марину за четкую и устойчивую радиосвязь.
      - Только вы уж ничего не трогайте больше, - просила Валя техников.
      Разрешение на вылет было дано только за сутки до вылета, и Марина смогла забежать домой всего на несколько минут.
      Анна Спиридоновна, волнуясь, суетливо хватала то одну вещь, то другую, а Таня, обняв Марину, шептала ей на ухо:
      - Ты не бойся, вы долетите. Я тебя буду очень ждать и все ребята в нашем классе тоже.
      - Глупыш, я не боюсь, я радуюсь. Давай-ка мне теплый свитер, нам уже пора. Слышишь, машина сигналит?
      На улице, оглянувшись, Марина увидела в окне приплюснутое к стеклу личико дочки и красный бант у нее на голове, как огромную яркую бабочку.
      ...Последняя ночь перед полетом. Марина погасила свет и тихонько легла. Хорошо бы сразу уснуть. Почти сутки ей не придется спать, ведь вся штурманская работа на ней. Валя же и Полина будут сменять друг друга. Но сон не шел, в голове бежали неясные мысли.
      Ей представился весь огромный путь, который они должны пролететь за сутки - горы, леса, озера. Суровая Сибирь, дальневосточная тайга, о которой они знали лишь понаслышке, и холодные быстрые реки.
      Все было готово, проверено и все же... Путь такой далекий, неизведанный... И они первыми идут по этому пути. Она знала, что многие девушки-летчицы были бы рады сейчас быть на их месте. Это заставляло ее и гордиться и тревожиться.
      Потом мелькнул перед глазами яркий бант-бабочка в освещенном солнцем окне и она уснула.
      * * *
      Самолет установили против ветра в конце аэродрома. Трактор отъехал в сторону. Раскинутые тонкие крылья "Родины" готовились взмыть ввысь, туда, где алели легкие прозрачные облака. Марина, Валя и Полина стали рядом у машины - последние фотографии, последние пожелания...
      Захлопнулся нижний люк в кабине штурмана. Марина услышала приглушенный голос техника:
      - Ну-ка, попрыгайте! Крепко захлопнулся?
      - Крепко, крепко, - ответила Марина, притоптывая ногой по крышке люка. Предосторожность не лишняя: плохо закрытый люк может привести к аварии, сорвать полет.
      Зафыркал, набирая обороты, один мотор, потом другой. Через боковое окошко Марина увидела, как, придерживая рукой фуражки и шляпы, провожающие отбегали в сторону, к краю полосы. Гул моторов стал ровным и чистым, и она глубоко вздохнула, словно готовилась к броску. Обвела взглядом кабину. Тихонько прыгала стрелка радиокомпаса.
      Самолет сначала медленно, потом все быстрее побежал навстречу светлому горизонту. Мелькнул флажок стартера. Марина отметила в бортовом журнале: 24 сентября 1938 года. Взлет - 8 часов 16 минут.
      Через остекленный нос кабины Раскова видела бегущую навстречу землю, купы деревьев вокруг дома, где они жили, мелькнула зеленая лужайка с ярким солнечным пятном. Потом все отодвинулось вниз, стало мельче, поплыло в сторону. Гризодубова делала первый круг над аэродромом.
      Самолет накренился, и Марина увидела белые пятна посадочных знаков, черные коробочки машин, выстроившихся около них, людей, прощально махавших руками.
      "До встречи, до встречи..." - шептала она про себя.
      Потом открыла верхний люк и слегка высунулась. Марина решила не задерживаться с промером ветра, пока видна земля. Она вставила визир в гнездо в нижнем люке и засекла первый населенный пункт. Сверившись по карте, определила расстояние до следующего ориентира - это был изгиб железной дороги - и стала ждать, когда эта "петелька" коснется перекрестия визира. Важно было выяснить, насколько уклонился самолет от центра "петельки". Зная величину отклонения и время пролета, она сможет произвести несложные расчеты и определить силу ветра.
      Но ей не удалось сделать это. Облака все плыли и плыли, закрывая землю. Иногда облачность редела, мелькали "кусочки" земли, но по ним трудно было определить, где они сейчас пролетали.
      Марина настроила радиокомпас. Как ей хотелось сейчас увидеть хоть маленький отрезок пути! Компас указывал только направление, а расчет дальности нужно было вести теперь по времени и скорости.
      "Вот тебе бис и ура, - подумала Марина. - Хорошо, если ненадолго. А вдруг весь маршрут? Не порадуешься".
      Она написала Вале записку и протянула руку в окошко. Потом, пригнувшись, заглянула к ней в кабину. Были видны только руки Вали в перчатках да подбородок, закрытый краем шерстяного свитера. Потом Марина увидела, как Валя, удерживая одной рукой штурвал, пишет ответ.
      "Терпение, терпение, мой милый штурман, - прочитала Марина в ее записке. - Будем держаться графика полета. Высоту терять не хочу. Придется тебе считать по времени".
      "А что еще остается делать?" - подумала Марина, взглянув на высотомер. Стрелка замерла на отметке 3850 метров. Эта высота была обусловлена заданием. Здесь самолет летел с наиболее выгодной скоростью - крейсерской. Кроме того, они могли экономить кислород - неизвестно, как будет проходить полет дальше и какая погода подстерегает их впереди.
      Прошло уже около пяти часов полета. Внизу по-прежнему клубились облака. Иногда они подбирались почти к самому самолету, иногда уходили далеко вниз, и тогда горизонт становился шире и просторнее.
      Бортовой термометр показывал всего лишь минус три, солнце перебралось направо и, казалось, даже слегка пригревало, во всяком случае Марина не ощущала холода. По расчетам выходило, что они летят уже в районе Свердловска. Марина, отодвинув форточку, высунулась в верхний люк, надеясь, что, может быть, появится хоть небольшое "окно" и она увидит город. Они не могли далеко уклониться, а большой город виден издалека.
      Морозный воздух забивал дыхание, проникал сквозь защитные очки. Холодные слезы застилали глаза, но она с надеждой вглядывалась в бегущие под самолетом облака. Они теснились и наползали друг на друга до самого горизонта. Так ничего и не увидев, Марина задвинула форточку и села на сиденье. Стянула перчатки и дыханием согрела пальцы.
      Каждый час она передавала радиограммы в Москву о местонахождении самолета и о погоде и сейчас, включив передатчик, сообщила очередную сводку. Слышимость была хорошей, как и в начале полета, и это немного ободрило ее, ведь это было сейчас единственное, что связывало их с землей.
      "13 часов 20 минут. По расчетам нахожусь над Свердловском. Курс 93 градуса. Высота 3850 метров. Сплошная облачность. Самочувствие хорошее. Раскова", - отстучала она радиограмму и, переключившись на прием, стала ждать ответа.
      Стрелка радиомаяка дрожала на заданном курсе, изредка отклоняясь то вправо, то влево, когда самолет подбрасывало на мощном восходящем воздушном потоке. Они держали курс на Омск, а внизу по-прежнему все еще была пелена облаков.
      Марина была уверена в правильности своих расчетов, но так хотелось ей хоть на минуту увидеть землю, уточнить местонахождение. Так хотелось, чтобы ушло то маленькое сомнение, что гнездилось где-то глубоко, и тогда она могла бы с легкой душой радировать: все благополучно, мы пролетели Омск.
      "Валечка, давай снизимся, - написала она, - посмотрим землю".
      Но Валя ответила кратким "нет".
      Высотомер показывал 4000 метров, температура за бортом слегка понизилась, в кабине стало сумрачно, но Марина не зажигала осветительных лампочек. Растянувшись на полу кабины, она внимательно рассматривала бегущее внизу темное пятно. Облачность расслаивалась в тонкую паутину, и вдруг по курсу она увидела блестящую полоску реки. Схватив карту, стала всматриваться в изгибы Иртыша около Омска, сравнивая с тем, что видела в сереющем закате на земле.
      - Ну вот, теперь все в порядке... Вот он - этот отрезочек... - Марина снова разглядывала медленно плывущую вдалеке землю. Отметила на карте и в бортовом журнале время прохождения и курс следования, поднялась с пола. Теперь быстро радиограмму, как раз время передачи.
      "...16 часов 15 минут... - отстукивала Марина ключом, - прошли Омск, высота 4000 метров, курс 95, облачность 8 баллов, самочувствие хорошее".
      Вместе с темнотой снова потянулась облачность. Вначале кое-где еще мелькали "окна" разрывов, через которые Марина могла видеть темную землю без единого огонька, без блестящих извивов рек. Казалось, что внизу, в разрывах облачности, вдруг открывается глубокая бездна колодца. Наступала ночь. Пусть внизу все заволакивает тьма и даже облака словно набухают и темнеют, небо дает штурману возможность проверить свой путь старым испытанным способом, с помощью которого водили корабли по морям и океанам моряки. Если измерить высоты двух или трех звезд, то легко найти свое местонахождение. У Марины были готовы предварительные расчеты и астрономические таблицы на сентябрь и октябрь. Но определить высоту звезды тоже непросто, нужны навыки и точность промера секстантом.
      Марина достала астрономические таблицы и карту и разложила прямо перед собой на полу. Вынула из футляра секстант, протерла его шерстяной перчаткой и стала ждать. К 17 часам по московскому времени засветились в небе звезды. Полярная звезда ярко засияла высоко слева, словно показывая им путь, как и тысячелетия назад другим путешественникам, а вот там все ярче вспыхивала Вега.
      Марина отодвинула форточку верхнего люка и, придерживая рукой секстант, высунулась из кабины. Морозный ветер в мгновение заледенил щеки, и ей пришлось опуститься вниз в кабину, поднять и застегнуть воротник. Потом высунулась снова и повернулась лицом к кабине Вали. Струи ветра били в спину, но теперь ей было легче: дыхание не забивал тугой ветер. Лицо Вали смутно виднелось за колпаком кабины.
      На глаза навертывались холодные слезы, Марина надвинула низко полетные очки, руки мерзли в тонких перчатках - в меховых она не могла удержать секстант и бросила их на пол кабины, - пар от дыхания заволакивал визир и покрывал его тонкой изморозью. Все же ей удалось сделать два отсчета, и она быстро опустилась вниз, захлопнув с силой форточку люка. Долго оттирала руки, потом в бортовом журнале четкой строкой легла запись: 17 часов 34 минуты. Время московское. Полярная и Вега, широта местонахождения самолета 55 градусов, долгота 80 градусов 40 минут. По расчетам выходило, что путь их полета был сравнительно точным, хотя уже несколько часов они не видели земли и не исправляли курс.
      Чем дальше шли они на восток, тем хуже и хуже становилась погода. Они вырывались из облаков, уходя все выше и выше, хотя набор высоты лишал их десятков литров бензина.
      Передавая очередную радиограмму, Марина думала: "Вот уж метеорологи бегают там. Угадали-то как с погодой! Ужас!"
      Заглянув через окошко в кабину к Вале, она увидела, что та ведет самолет. Почти шесть часов перед этим самолет вела Полина. В облаках, в темноте, наверняка устала, и Марина решила послать ей записку, пока позволяет время.
      "Ты уже поела? - писала Марина, едва различая буквы. - Садись ужинать. И отметь наше последнее местонахождение. К 20 часам (конечно, по московскому времени) должны быть в районе Красноярска. Будем там делать небольшой поворот на Байкал. Связь держу, пока все нормально. Тебе хорошо, можешь вздремнуть..."
      Загудела тихо сирена, и записка скользнула в трубу пневмопочты.
      Через некоторое время Полина ответила ей:
      "Уже поела. Пока вела самолет, аж взмокла, теперь мерзну. Газета не помогает, дует во все щели. Греюсь чаем с вареньем. Помогает, только недолго. Дневник не пишу, темно и замерзла. Утром заполню, если будет что. Ты пиши, а то я тут одна скучаю..."
      Тревожила Марину и температура воздуха. Термометр показывал от 0 до 10 градусов мороза. Иногда самолет летит спокойно при такой температуре, но иногда, когда повышается влажность воздуха или когда самолет летит в облаках, его подстерегает опасность - обледенение.
      Плоскости, фюзеляж, моторы покрываются тонкой корочкой льда. Самолет становится тяжелым, теряет скорость, моторы словно "хватают ртом" воздух им недостает мощности. Самолет, потеряв скорость, может упасть. Единственное средство в таких случаях - изменение высоты полета. Идти или на снижение, где теплее, или вверх, к холоду, где меньше влажность и, следовательно, прекратится рост "ледового панциря".
      Когда они готовились к перелету, принимали в расчет и это. Однако втайне надеялись, что минет их эта опасность, обойдет. И все же надо проверить. Марина включила лампочку освещения кабины и увидела, что стены ее, остекленный нос заискрились серебряной изморозью.
      Наверное, Валя тоже заметила, как тоненькими блестками покрывались крылья, фонарь кабины. Замигала сигнальная лампочка переговоров. Марина просунула руку в окошко и взяла сложенную записку.
      "Приготовь кислородные баллоны и маску. Включи кислород по кабинам. Буду набирать высоту, вниз нельзя, запас высоты всегда нужен. Сколько там пробудем, неизвестно..."
      "У меня в кабине тоже все покрывается изморозью. Меняй высоту, Полине я сейчас напишу. Кислород включаю".
      Марина натянула кислородную маску и отвинтила вентиль баллона. Просигналила Полине и послала ей записку, где сообщала об изменении высоты и необходимости перейти на кислород. Сколько придется лезть вверх - кто знает? И рисковать нельзя.
      Уже на высоте около 5 тысяч метров морозная пленка начала таять, стекла кабины стали прозрачными. Но за ними было все так же темно и туманно. Только изредка клочья облаков скользили вдоль самолета, словно бьющийся на ветру шлейф. Так они летели некоторое время, но потом самолет стало швырять из стороны в сторону, вверх-вниз.
      В кабине похолодало. Застыли ноги в меховых сапогах-унтах, клонило в сон - уже сказывалась высота, движения стали вялыми и медленными, руки словно ватные и чужие.
      "Нужно приготовиться к расчетам заранее... - как-то далеко и устало шла мысль, - иначе не успею к началу сеанса..."
      Она вытащила секстант из коробки, медленно перелистала астрономические таблицы и нашла страницу на предполагаемую долготу. Смотрела на нее внимательно, словно старалась запомнить. Высотомер показывал 7500 метров. "Вот забрались! А горючее? - вдруг заволновалась Марина. - Расход лишний, но, наверное, иначе нельзя".
      По краю облачности мелькнуло темное небо, стало светлее в кабине.
      Снова, как и в первый раз, Марина открыла верхнюю форточку, вылезла наружу и начала измерения. Справа и слева звезды высвечивали горки облаков более светлых, чем небо, а вверху они таинственно мигали. Маска мешала, бахрома инея вокруг рта леденила щеки, морозный ветер задувал под шлем. Глаза слезились, даже прикрытые защитными очками.
      После того как она сделала один промер, Марина нырнула в кабину и стала дыханием отогревать руки. В кабине было тоже холодно, но здесь хотя бы не было леденящего потока воздуха, забивавшего дыхание. Немного согрев руки, она опять вылезла и стала продолжать промер.
      Вспыхнувшая лампочка бортового освещения заставила ее зажмуриться от непривычного яркого света. Спустившись в кабину, она расстелила карту на полу и принялась за вычисления, потом занесла данные в бортовой журнал. Минуту-другую сидела, засунув руку за борт куртки, пальцы должны быть послушными и быстрыми при передаче радиограммы. Сейчас она включит рацию, и улетит далеко в Москву очередная радиограмма.
      За первые двенадцать часов полета ни погода, ни условия пилотирования (летели на высоте, в облаках, в болтанке) не давали им повода к ликованию. Только со связью повезло: она была устойчивой. Регулярно, согласно программе, выходила Марина в эфир и связывалась с Москвой. Было уже не так хорошо слышно, но она приняла все ответы на свои радиограммы.
      Марина слегка постучала ключом передачи, укрепленным справа на столике, пробуя подвижность пальцев. Рука немного отогрелась, можно было начинать работу. Чуть подвинув волну передачи, щелкнула выключателем и нажала на ключ. Нажала чуть сильнее еще раз, но сигнальная лампочка в ключе не загорелась - это значило, что питание на радиопередатчик не поступало. В наушниках не было слышно ни шороха, ни потрескивания радиоволн.
      Марина включала и выключала тумблер. Тревога охватывала ее. "Спокойно! - сказала она сама себе. - Может быть, перегорела лампочка?" Но сменить ее было некогда, так как подходило время передачи. Она снова включила радиопередатчик.
      "Я УГР, - торопясь отстукивала она ключом. - Широта 55° 45'', долгота 94° 10''. Нахожусь на высоте 7500 метров. Температура воздуха - минус 34°. Лечу над холодным облачным фронтом. Нижняя граница облаков неизвестна. Сообщите погоду районе Душкачана. Раскова".
      С беспокойством стала ждать ответа. Но приемник молчал, не было слышно писка других радиостанций, стука морзянки. Не работал и радиокомпас.
      До рассвета еще далеко, часов шесть полета, надо набраться терпения и ждать. Сейчас лезть в рацию не имело смысла: в темноте вряд ли она устранит неисправность.
      Марина замерзла. Клонило в сон, мысли текли вяло и нехотя. Протянула руку к термосу - там еще оставалось немного чая. Выпила несколько глотков и взяла блокнот - надо сообщить Вале о происшедшем. Была почти уверена, что Валя не станет терять высоту, и все-таки написала: "В кабине иней, может быть, снизимся? Передатчик вышел из строя, очередную радиограмму не смогла передать. Буду ждать утра, чтобы узнать, в чем дело. Как ты там?"
      Валя ответила: "Внизу по курсу появляются разрывы облаков, изредка мелькает темными пятнами земля. Скоро будем снижаться, потерпи еще часок. Пока все спокойно, моторы работают хорошо, да, верно, ты и сама слышишь. Обледенение прошло, в кабине инея нет, продувает, наверно, больше, чем у тебя. Пока есть кислород, надо идти с запасом высоты на всякий случай. Высота - это лишнее время для раздумий, когда припечет".
      Марина пробежала глазами ответ Вали. "Что ж, будем ждать рассвета..."
      Около полуночи ей удалось еще раз снять высоту двух звезд и определить, где они сейчас находятся. По расчетам выходило, что Байкал они уже пролетели и, значит, надо следовать курсом строго на восток.
      С нетерпением ждала она рассвета. Что-то принесет он им? Сможет ли она сразу определить свое местонахождение? Какие еще сюрпризы готовит им погода?
      Небо постепенно светлело. Вскоре в кабине уже можно было различать отдельные предметы. Марина увидела, что стекла кабины заледенели. Резервные умформеры (машины, питающие радиостанцию токами высокого напряжения), которые располагались перед входным люком, тоже покрылись льдом. Значит, они замерзли. До основных умформеров, находившихся глубоко под сиденьем, невозможно добраться, но, по-видимому, они в таком же состоянии. Так вот почему радиостанция молчит!
      Валя начала снижаться. Марина уже различала далеко внизу темные увалы гор, грозные острые вершины, пересекающие путь. По глубоким ущельям полз туман, закрывая реки. Все вокруг было дико, сурово, однообразно. На огромном пространстве от Байкала на восток тянулись горы. Как найти на карте место, где они сейчас летят? Вот здесь? Или здесь?
      "Что будем делать? - написала она Вале. - Повернем, направо и выйдем на железную дорогу Чита - Хабаровск? А там на Комсомольск? Только опасно: граница рядом. Хорошо, если землю будет видно, Амур не перемахнем, а если нет, если облачность?"
      "Думаю, что надо идти прямо на восток, к Охотскому морю, а потом к Комсомольску", - ответила Валя.
      Больше девяти часов у них нет связи ни с Москвой, ни с Хабаровском, на земле не знают, что с ними. Поглядывая на часы, Марина решила попробовать очистить ото льда умформеры. И она стала осторожно скалывать лед. Потом накрыла их меховым унтом и стала осторожно включать и выключать радиостанцию. Прошло 10, 20 минут, и вдруг на передатчике загорелась контрольная лампочка!
      Еще не веря тому, что радиостанция заработала, Марина начала отстукивать радиограмму: "Я УГР! Срочна пеленгуйте, сообщите мое место".
      Она надеялась, что откликнется Хабаровск, но, переключившись на прием, она вдруг услышала далекие позывные Москвы и настойчивые призывы: "УГР! УГР! Немедленно отвечайте! УГР! УГР! Немедленно отвечайте!"
      Наверное, до них дошли сигналы Марины, потому что внезапно позывные смолкли, а через несколько мгновений Марина услышала: "Повторите, повторите..." Она без конца передавала и передавала радиограмму, но в ответ слышалось только: "Повторите, повторите..."
      Облачность оборвалась, словно обрезанная ножом, и Марина вдруг увидела внизу море. Охотское море! А справа вырисовывался в туманной дали берег.
      Раскова стала уточнять местонахождение самолета по карте. Она быстро нашла этот кусочек берега и написала Вале: "Справа Тугурский залив, надо разворачиваться вдоль берега и идти на Николаевск-на-Амуре. Кажется, я установила связь. Во всяком случае, нас услышали в Москве. Разворачивайся, через час мы будем над Николаевском. Можно сказать, что задание уже выполнено, мы на Дальнем Востоке!" Валя ответила: "Бензина еще на три часа. Думаю идти на Комсомольск. Там лучше аэродром. В Николаевске аэродром небольшой, и я беспокоюсь за посадку. 500 километров до Комсомольска пройдем часа за два. Давай курс. Передаю управление Полине. Отдохну перед посадкой".
      Марина составила новую радиограмму для Москвы, сообщая о том, где они в данный момент находятся и где собираются садиться. Но передать ее не удалось, так как в прогретом, а потом снова остывшем умформере произошло короткое замыкание.
      Самолет снизился до 6000 метров. Стало лучше видно землю, хотя видимость по горизонтали была плохой.
      В Москве еще утро. А здесь над тайгой, покрывающей крутые бока высоких сопок, в разгаре день. Но день серый, туманный. Солнца не видно, и все плывет под ними в серой дымке. Слева - Охотское море, застывшее, холодное.
      "Выключаю кислород, - передала Марина Вале, - надеюсь, больше не полезем вверх?" - "Вверх нет, но садиться скоро придется, кончается бензин. Вот-вот загорится сигнальная лампочка. Сколько до Комсомольска?" - "Лететь еще около 150 километров. Может быть, продержимся?"
      Внизу среди темных пятен тайги показались два озера, и Марина с радостью узнала их - на юге от озер в часе полета был Комсомольск. Марина взглянула на часы: стрелки показывали 10 часов московского времени. Еще бы час продержаться...
      Вокруг озер тянулись болота с редкой порослью желтых лиственниц, а дальше на юг снова холмились темные сопки.
      Прошло еще несколько минут полета, и Валя сообщила: горючее в основных баках кончилось. Осталось на 20 минут полета в запасном баке.
      Марина вздохнула. До Комсомольска им не дотянуть. Как досадно и обидно! Но куда садиться здесь? И вообще возможно ли? Между сопок не приткнешься...
      Валя передала записку: "Идем обратно, попытаюсь сесть около озер на болото. Готовься к прыжку". - "Не хочется прыгать, - ответила Марина. - Я выбрала себе укромное местечко - сзади у кислородного баллона, буду стоять там и ничего со мной не случится". - "Если машина при посадке станет на нос, у нас с Полиной не хватит сил извлечь тебя из кабины. Готовься к прыжку, не задерживай нас".
      Прыгать не хотелось... Словно выйти из дома в холодную вьюжную ночь... Но приказ командира надо выполнять.
      Марина торопливо собрала карты, расчеты, линейки и вместе с бортовым журналом сунула в сумку около сиденья, секстант спрятала в чехол. Надела парашют. Проверила, при ней ли оружие (пистолет висел на поясе поверх брюк), патроны, компас и нож. Надо было бы захватить с собой мешок с едой, но он неудобен и тяжел. Решила прыгать без него: далеко от самолета не приземлюсь, зачем зря таскаться с ним. Сунула в карман две плитки шоколада, что лежали на столике рядом с телеграфным ключом, затянула ремешок шлема под подбородком...
      Скоба контровки ручки люка поддавалась туго. Наконец Марина откинула ее и открыла люк. В кабину ворвался холодный вихрь. Последний взгляд на приборы - высота 2300 метров, 10 часов 32 минуты по московскому времени...
      Так не хотелось прыгать... Но, напрягая волю, она присела и нырнула в медленно плывущую глубину...
      Марина считала секунды: двадцать один, двадцать два, двадцать три...
      Рывком рванула кольцо парашюта. Над головой заколыхался белый купол, и она повисла на лямках, раскачиваясь как на огромных качелях.
      Земля надвигалась стремительно. Кроны деревьев неслись навстречу ей, или она падала на них? Марина закрыла рукавом лицо, удерживаясь одной рукой за стропу, ее рвануло и закрутило вокруг толстого ствола. Купол парашюта накрыл крону высокой сосны белой шапкой. Ветер крутил и надувал купол, и при каждом порыве Марину швыряло и било о ствол.
      Она взглянула вниз: до земли было около пяти метров. Расстегнуть замок не хватило сил, так сильно натянулись от тяжести тела подвесные лямки. Обхватив ногами ствол дерева, с трудом достала из кармана нож и по одной обрезала все стропы парашюта. Теперь парашют стал похож на огромную медузу с развевающимися бахромками.
      Путаясь в лямках, Марина сползла по стволу вниз. "Земля..." - только и смогла выдохнуть, опустившись на кучу иголок, устилавших все вокруг. Села, тяжело дыша, стянула с головы шлем. Легкий ветер холодил взмокшие волосы, вверху над головой хлопал, как парус, купол парашюта.
      Вдруг где-то совсем недалеко она услышала вой сирены - она включалась, когда самолет шел на посадку, а шасси были не выпущены. Это был сигнал тревоги для летчика. Но Марина знала - Валя сделала это намеренно, она будет садиться "на брюхо", иначе на болото сесть нельзя. И напрасно сирена тревожно гудит. Звук, затихая, уходил все дальше и дальше и, наконец, совсем пропал. Снова вокруг наступила тишина.
      "Хоть бы сели благополучно, - тревожно думалось ей, - теперь буду ждать сигнала. Тихо, слышно далеко будет..."
      Она оперлась спиной о шершавый ствол и стала ждать. Скоро начнет темнеть. Тело ныло от ударов о ствол, в ушах стоял звон и гул моторов. Хотелось пить, но где искать сейчас воду? 30 часов полета без отдыха давали себя знать. Вытянуть бы ноги, лечь на подушку из душистых иголок и закрыть глаза...
      Марина надела шлем и плотно застегнула его. Сунула поглубже в карман шоколад, проверила, заряжен ли пистолет. В кармане брюк нащупала охотничий нож с набором приспособлений и коробок арктических спичек - подарок Ивана Дмитриевича Папанина. Засунув руки в рукава поглубже, она улеглась на мягкий слой мха, усыпанный иглами. В сгущающихся сумерках едва различила на часах время - 11.05 по московскому времени, по местному - 18. Двадцать пятое сентября...
      Вдруг вдалеке прозвучал выстрел. Марина торопливо вытащила компас и засекла направление на звук. Стрелка показывала на юго-восток. А ей казалось, что самолет пролетал на север, к Амгуни. И чтобы не забыть, она взглянула еще раз и повторила про себя: юго-восток... Потом закрыла глаза. Усталость уходила куда-то, тело стало легким, невесомым.
      - Все хорошо... - шептала она. - Все хорошо...
      Легкий шорох ветвей убаюкивал, и Марина не заметила, как крепко уснула.
      Десять суток в тайге
      Она проснулась среди ночи. Сквозь высокие кроны деревьев холодно поблескивали звезды. Ее слегка знобило от ночной сырости. Только сейчас она остро почувствовала свое одиночество среди дикого таежного леса. Ни звука, ни шороха, ни даже шелеста листьев не было слышно вокруг. Только звезды далеко и чуждо мигали в вышине.
      Хотелось пить. Отломила дольку шоколада и стала медленно, по крошке, грызть. "Ну что ж, - думалось ей, - у Вали и Полины, наверно, все благополучно. Валя посадит самолет куда угодно, лишь бы была хоть чуть-чуть ровная площадка. Да и машина легкая, пробег - да какой там пробег по болоту - небольшой. А еды у них в достатке. Продержатся, пока будут нас искать. И воды много, и чаю... - вдруг вспомнила Марина о больших термосах с чаем, и ей еще больше захотелось пить.
      Рядом с ее лицом, почти касаясь земли, распластался широкий лист лопуха. В ямке у стебля скопилось немного росы. Осторожно притянув к себе лист, Марина лизнула блестящую, как серебряная монета, каплю. Горьковатая вода чуть смочила рот. Запахнув потуже куртку, свернулась комочком и снова уснула.
      Рассвет начинался медленно и туманно. Высокие кроны сосен четким контуром вырисовывались в вышине. Звезды растворялись в светлеющем небе одна за другой. Марина лежала и чутко прислушивалась к шорохам пробуждающегося леса.
      "Надо идти, - решила она. - Погода будет хорошей - роса выпала большая, надо идти..." Смахнув с лица капли росы шерстяной перчаткой, встала, вынула компас и определила направление своего пути.
      Марина впервые попала в тайгу. В подмосковном лесу ей случалось забрести в чащобу. Но таких густых зарослей она никогда не видела. Сухая трава, почти по пояс, цеплялась за меховые сапоги, колючий кустарник царапал лицо и руки. Но она шла и шла вперед, пробираясь через завалы деревьев, рассекая ножом непроходимые заросли травы.
      Все ее мысли были заняты одним: она должна скорее выйти к месту посадки.
      Днем она снова услышала выстрел, на этот раз с юга. Видимо, она немного уклонилась от курса. Надо изменить направление.
      Наконец лес поредел, показалось открытое пространство. Марине казалось, что где-то здесь должен быть самолет. Она побежала к краю леса, как вдруг нога ее провалилась в воду, прикрытую пожухлой травой. Выбравшись из воды, она стала внимательно разглядывать раскинувшееся перед ней огромное болото марь. Смотрела долго и тревожно: вот-вот увидит серебряные крылья "Родины"!
      Но было тихо и пустынно вокруг.
      Уже темнело. Собрав немного сухого валежника, разожгла костер. И когда пламя весело затрепетало, скользя по тонким сучьям, вспомнила Папанина - вот и пригодились его спички! Думала ли она о том, что вот так будет блуждать одна в неведомых местах?..
      И все-таки они долетели. Так далеко еще не летала ни одна женщина, да и из мужчин немногие. Не их вина, что условия полета были непредсказуемо трудными, что погода преподнесла им одни неприятности, а замерзшая радиоаппаратура не дала поддерживать устойчивую радиосвязь. Пусть она одна среди тайги, ее найдут - она была твердо уверена в этом - или она сама выйдет к самолету. "И на Тихом океане свой закончили поход..." - вспомнились вдруг слова из песни.
      Костер затухал. Дымок тянуло в низину, на небе снова высыпали звезды и сверкали призывно и таинственно. Марина завернулась в куртку, подогнула на ногах концы брюк - унты уже сушились, - подбросила в костер сухую толстую ветку и легла лицом к костру. Она смотрела на быстрые язычки огня и ей казалось, что она уже не одна, а кто-то тихо и быстро говорит с ней.
      * * *
      Марина проснулась с рассветом и сразу почему-то подумала о Танюшке. Бедная дочка! Вместе с бабушкой волнуются и ждут сообщений по радио, а от них уже три дня нет никаких вестей. Приняли ли ее последнюю радиограмму? Судя по настойчивой просьбе "повторите, повторите...", наверно, приняли, хоть и не смогли засечь место пролета.
      Утро занималось холодное и ясное и обещало жаркий день, какие часто бывают в сентябре на Дальнем Востоке как последний привет лета и тепла перед длинной, снежной зимой. Марина сняла куртку и меховые брюки, связала их в узел. На ней был только шерстяной свитер с приколотым к нему орденом Ленина. Узел она взвалила на плечо. Срезала себе пихтовую палку. Идти стало легче, хотя мешали тяжелые и не совсем высохшие унты. Чтобы они не свалились с ног, если она опять вдруг провалится в воду, которая подступала почти к самому лесу, Марина привязала их куском проволоки к поясному ремню.
      Мучительно хотелось есть. Кусочек шоколада, который она положила в рот, перед тем как отправиться в путь, не притупил чувства голода, как вчера. Иногда она нагибалась и пригоршней черпала воду из болота, и на несколько минут сосущая боль в желудке проходила.
      Взобралась на сопку. Идти стало труднее. Все чаще попадались нагромождения поваленных деревьев, сучьев, проросшей сквозь кустарник густой, уже засохшей травы.
      Это был тяжелый день. Время от времени обессиленная бесконечным сражением с мертвой тайгой она садилась на вывороченный корень, и ей казалось, что дальше она не сможет сделать ни шагу. Лицо горело от мелких царапин. Хотелось лечь и не двигаться.
      Иногда она находила десяток-другой ягод и радовалась им как дорогому подарку.
      Даже к вечеру Марине не удалось добраться до опушки. Она бросила тюк с одеждой и повалилась на землю без сил. Где самолет? Живы ли Полина и Валя? Куда идти дальше? Может быть, свернуть к западу, обойдя эту "сухую" сопку, и выйти вон на ту, повыше? Оттуда можно увидеть далеко вокруг...
      Но сегодня она не решит ничего. Надо устраиваться на ночлег.
      Лежа под елью, она прислушивалась к шуму ветра, и сквозь дрему слышалась далекая мелодия детства:
      Ах, уймись ты, буря,
      Не шумите, ели!
      Мой малютка дремлет
      Сладко в колыбели...
      Эту песню пел ей когда-то отец. Он погиб неожиданно и трагически попал под мчащийся по улице мотоцикл.
      Так и стали они жить втроем. Мама перешивала одежду отца для брата Ромы, потом эта одежда шла Марине. Даже обувь для детей мама шила сама. Немного легче стало, когда маму перевели заведующей детской колонией в Марфино под Москвой, где жили дети погибших солдат.
      Через год они возвратились в Москву, но на долгие годы Марине запомнились лес и поле, тихие вечера и первый - такой сладкий и душистый ломоть белого хлеба, вкус которого она уже позабыла!
      ...Все еще ощущая этот теплый запах во рту, Марина очнулась от тревожного зыбкого сна. Она решила идти по-прежнему на юго-восток. Съела на ходу кусочек шоколада и выпила воды из речки, встретившейся на пути.
      Снова болото. Каждый шаг давался ей с трудом. Марина прыгала с кочки на кочку, стараясь не уходить далеко, держась гряды невысоких, круглых сопок, поднимавшихся, казалось, прямо из мари. Иногда сомнение вдруг охватывало ее: верно ли она определила направление? Может быть, она ошиблась и идет совсем в другую сторону? Но потом уверенность снова возвращалась к ней, и, с трудом переставляя ноги, она двигалась дальше.
      Ночевала под сопкой.
      ...На четвертый день к полудню ей удалось преодолеть не больше двух километров, а конца мари не было видно. Лишь далеко на горизонте виднелась гряда сопок. Может быть, если подняться на одну из них, ту, что южнее, она увидит самолет? Но сейчас у нее не было сил пробираться снова через болото.
      Она села на корягу и смотрела на расстилающуюся перед ней равнину, заросшую высокой болотной травой. Трава росла так густо, что не было видно даже горбатых кочек.
      В звенящей тишине она слышала лишь свое усталое дыхание. И вдруг где-то вдали Марина услышала гул самолета. Может быть, это галлюцинация? Она прижала ладони к ушам, потом отняла их. Гул слышался явственно. Но как ни всматривалась Марина в блеклое, почти бесцветное небо, она ничего не увидела. Через несколько минут шум мотора пропал.
      И все же радость охватила ее: "Значит, нас ищут!"
      ...На следующий день Марина пришла к выводу, что она не совсем верно определила направление пути по звуку выстрела, - ее могло обмануть эхо. Нарисовав на обертке от шоколада примерную схему своего продвижения по тайге, она приняла решение искать снежную гору, которую приметила, когда прыгала с парашютом.
      На юге виднелась гряда сопок. Но ей надо идти через марь, подальше от сопок. В том направлении, судя по схеме, и должна быть снежная гора. Она зашагала по болоту, перепрыгивая с кочки на кочку. Оступившись, попала в воду и намочила унты.
      Ночь ей пришлось провести на болоте, не было сил искать сухое место. Лежала, подмяв под себя сухую осоку, на кочковатой, мокрой земле, обернув ноги травой и всунув их в шлем. Мокрые унты лежали рядом. Ее знобило. Хорошо бы разжечь костер, но из чего? Кругом только трава. От слабости кружилась голова. Шла шестая ночь одиночества...
      А в Москве в штабе перелета, что помещался в здании Центрального телеграфа, царило тревожное ожидание. После того, как была принята последняя радиограмма, неоконченная и непонятная, сведений о самолете "Родина" не было. В штабе строились самые различные предположения. Но все сходились на том, что по каким-то причинам самолет сделал вынужденную посадку. Где? Судя по последней радиограмме, это мог быть или район к востоку от Читы, или район станции Рухлово или северо-западнее ее, или район Николаевска. Не исключался также Хабаровск, хотя по расчетам горючего на выход в этот район у экипажа уже не могло хватить.
      27 сентября поднялись в воздух на поиски исчезнувшего самолета летчики дальневосточных аэродромов, вышли в предполагаемые районы посадки поисковые группы.
      28 сентября поиск был перенесен в район от Хабаровска до Комсомольска и дальше на север. Газеты писали, что самолет "Родина" не найден. Поиски продолжаются.
      ...Марина проснулась от холода. В серых предрассветных сумерках белел на траве иней. Тонкая корочка льда покрыла озерца воды между кочками. "Вот и первый привет зимы, - невесело подумала Марина, вытаскивая ноги из шлема и смахивая с них клочки травы. - Что принесет мне этот день? Выйду ли я из этого болота? Хватит ли сил?"
      Она потянулась за унтами - они были тяжелыми и замерзшими, как два куска льда. Как одеть их? Бросить? Но ведь идут холода и без них она пропадет. Как оттаять эти несчастные унты? Босиком, в одних шерстяных носках не пройти и километра, все расползется в воде. Вздохнув, Марина разбила лед на одной из промоин и стала "отмачивать" унты. Через некоторое время она с трудом натянула их на ноги. Пальцы заныли от ледяной воды, но вскоре вода в унтах немного согрелась, и Марина, опираясь на полку, стала осторожно перебираться с кочки на кочку.
      Это был несчастливый день. Перебираясь через промоину между кочками, Марина оступилась и провалилась в нее. Ледяная вода сковала дыхание, тяжелые, мокрые унты тянули вниз, меховая куртка и брюки холодной броней сковали тело. На мгновение ею овладели отчаяние и страх - никто никогда не узнает, что сталось с ней в далекой тайге. Последним усилием она ухватилась за ускользающую под воду кочку, с которой свисала трава, и медленно поплыла. "Только бы удержаться, а потом я выберусь... Вот передохну и выберусь..." Так плыла она, то погружаясь в воду почти по шею, то отдыхая, навалившись грудью на очередную кочку. Кочка медленно уходила под воду, и Марина плыла к следующему невысокому бугорку земли.
      Потом она увидела, что в руке у нее зажата палка, и обрадовалась. Она положила ее между кочками и осторожно, боясь, что палка вдруг сломается, медленно, едва дыша, выбралась из воды. Тело сотрясала немыслимая дрожь, вода струями текла с одежды. Она оглянулась на то место, где упала: там было уже озеро с чуть колышущейся водой.
      Ползком, пробуя дорогу перед собой палкой, выбралась наконец на твердую почву и упала лицом вниз, все еще не веря в спасение.
      Это был островок суши среди болота. Но и ему Марина была рада. Она сняла с себя мокрую одежду и развесила на сухой коряге.
      К концу дня солнце и ветер подсушили ее. Марина решила ночевать здесь, около спасительной коряги. Вокруг было много сухой осоки. Марина нарезала с помощью ножа большой сноп и зарылась в него.
      Голода она уже не чувствовала, только мучительно хотелось согреться и уснуть. Перед глазами кружилась темная вода, всплывали и вновь тонули травянистые кочки, ледяной холод охватывал ее, она вздрагивала, просыпалась и снова тревожно засыпала.
      К утру мороз усилился, вода подмерзла. Едва рассвело, Марина поднялась и немедля отправилась в путь. К полудню она обогнула строй сопок, за ними открылась новая гряда, а за ней другая. За двумя седловинами сопок видна снежная гора, та самая, которую она ищет. Марина узнает ее по характерным округлым контурам. Она снова засекает направление. Надо идти строго на северо-запад.
      На ночевку Марина устроилась среди болота на небольшом островке, покрытом лесом: до ближайших сопок оставалось километра 3-4, и она не смогла бы засветло добраться туда. Она решила разжечь костер, чтобы поджарить найденные под деревьями грибы.
      Горка срезанной коры, прикрытой мокрыми ветками лиственницы, неожиданно вспыхнула жарко и высоко. Ветви затрещали и брызнули вверх искрами. Огонь бросился на высокую сухую траву вокруг костра, и в одно мгновение он уже бушевал по всему островку. Марина бросилась назад, к болоту, и стояла там, наблюдая, как трещал огонь, жадно пожирая траву и кустарник. Вспыхнула свечой сухая лиственница, и в одно мгновение от золота ее кроны остались лишь обугленные дымящиеся ветви.
      Марина вдруг вспомнила, что у костра остался коробок со спичками. Теперь, если начнутся холода, она не сможет даже развести огонь, чтобы погреться.
      "Вот тебе и подсушила обмундирование, - невесело думала она. - Но делать нечего. Надо идти, искать другое место для ночлега". Может быть, все-таки попробовать добраться до сопок? Она разглядывала одну из них со снежной шапкой на вершине и вдруг прямо над головой увидела самолет. Он шел высоко, на высоте около 2 тысяч метров, но такой большой пожар летчик должен увидеть.
      Самолет снизился и сделал несколько кругов над островком. Возможно, он увидел и ее, так как еще и еще кружил над ней. Потом развернулся и ушел на юг.
      Он улетел, а она еще долго стояла, и слезы радости сохли на щеках под ветром. Летчик увидел ее, и теперь ее найдут.
      Прошел еще один день. В этот день она видела в воздухе два самолета. Они летали в разных направлениях, явно разыскивая что-то внизу.
      На следующий день она едва тащила тяжелый сверток с меховой одеждой. Иногда ей хотелось бросить его, налегке можно было бы двигаться быстрее. Но как обойтись без одежды холодными морозными ночами? И Марина то тащила тюк за спиной, то волокла его по земле за ремень.
      Она смертельно устала. Ночь не приносила ей отдыха. Шоколад кончался. Остался крошечный кусочек, не больше трех сантиметров. Утром она собрала немного рябины и шла, медленно жуя терпкую ягоду.
      Самолеты в эти дни не пролетали. Взбираясь по склону сопки, Марина с напряжением вслушивалась в шум леса, надеясь услышать далекий рокот мотора. К полудню она почти поднялась на вершину, покрытую густым лесом, и остановилась. Неожиданно, прямо над ней на небольшой высоте прошел тяжелый ТБ-1. Он пророкотал гулко и грозно, и, казалось, кроны деревьев затрепетали от вихря его винтов. Он сделал еще круг и скрылся за лесом. Марине не было видно, куда он ушел, но через несколько минут появился еще один самолет. Теперь Марина увидела, что летит он туда же, куда идет и она. Возможно, там, за следующей грядой, она найдет "Родину". Заметили ли ее летчики? Она не могла сказать точно. Заметить человека в тайге трудно.
      К вечеру, пробираясь по лесу, Марина услышала сильный треск сучьев. Она остановилась и прислушалась. Метрах в пятнадцати от нее из кустарника поднялся взлохмаченный черный медведь. Он принюхался и сделал два шага в ее сторону. Марина выхватила пистолет и выстрелила в воздух. Испуганный зверь бросился бежать.
      Ночевала она на вершине высокой сопки, надеясь, что туда медведи не доберутся.
      ...Ей снилось, что она в летних лагерях Военно-воздушной академии. Они бегут с дочкой по летному полю среди высокой травы. Она видит: над ними летит самолет, он идет на посадку, моторы ревут, и трава ложится под низко промчавшимся самолетом. Почему-то она выхватывает пистолет и стреляет в него; понимает, что нельзя это делать, но стреляет, а Таня бежит рядом и кричит радостно и громко:
      - Я говорила, я говорила, ты попадешь!
      Она проснулась, и смех Танюшки все еще звучал в ней. Смех уходил, но она все явственнее слышала далекие выстрелы. Марина поднялась и прислушалась. Легкий утренний ветер шевелил верхушки деревьев, едва слышно булькала в реке вода, какая-то птица, устроившись на кусте бузины с темными ягодами, смешно топорщила крылышки.
      Сегодня должен быть жаркий день, надо идти... надо идти...
      Марина спустилась в распадок между двумя сопками и пошла лесом. Снова увидела самолет, круживший над одним и тем же местом. Теперь часто слышались выстрелы, и она с замиранием сердца вслушивалась в эти звуки. "Ишь палят, наверно, патронов много. Самолеты сбросили им. Сегодня я должна выйти к месту посадки. Неужели не осилю это расстояние? По звуку выстрелов должно быть недалеко..." Марина торопилась. Пот заливал лицо и глаза, сверток с одеждой камнем давил плечи, все чаще и чаще ноги в меховых унтах цеплялись за корни и траву и уже не было сил вытащить их.
      Марина вышла на опушку. Слева тянулась длинная марь.
      Палка скользнула по отполированному дождями толстому корню, и он хрустнул громко и опасно. Марина провалилась в воду и выбралась на берег без одного унта.
      Не было сил ни сожалеть, ни расстраиваться. На сухом месте на опушке леса она опустилась на землю и долго лежала без движения.
      Казалось, небо кружилось над ней, слабость разлилась по всему телу. Марина прикрыла веки, и головокружение прошло, только руки дрожали, когда она пыталась достать несколько ягод из кармана.
      Опять низко над ней прошел самолет, и она открыла глаза. Он летал почти рядом, за лесом, делая круг за кругом.
      "Пойду, - вдруг решила она, - потихоньку пойду туда. Посмотрю, что там..." Медленно поднялась и, прихрамывая на босую ногу, пошла, опираясь на палку. Самолет еще кружил. Иногда он скрывался за лесом, потом появлялся и низко проходил над землей.
      Временами Марина останавливалась и взволнованно следила за ним. Шершавой, в царапинах ладонью вытирала глаза: то ли пот, то ли слезы, неважно. Впервые за много дней она не одна, вот летает самолет, гудит, и нет больше мучительной глухоты безмолвия, одиночества. Рядом друзья, они ищут ее. Скоро она увидит всех...
      Она обошла опушку и пошла навстречу солнцу. Впереди среди болота, распластав сверкающие на солнце крылья, лежал самолет... Это была "Родина".
      Марина бессильно опустилась на брошенный сверток с одеждой и словно завороженная смотрела на самолет. До него было километра 2-3. Около него ходили люди. Временами слышались выстрелы. Марина вытащила пистолет и тоже выстрелила, но, наверно, ее выстрел не услышали - ветер дул с той стороны, где был лагерь.
      Медленно, через силу она поднялась и пошла к самолету. Ее вдруг охватил страх, что все могут уйти, не найдя ее, и снова она останется одна. Она пошла напрямик через болото, торопясь и спотыкаясь, проваливаясь в воду и задыхаясь от слабости. Временами останавливалась и пристально вглядывалась туда, где лежал самолет. Ей все казалось, что люди уходят, и она снова шла, шепча:
      - Торопись, Марина! Еще немного и будем пить чай...
      Она шла уже около часа по открытой с редким кустарником мари, и никто не видел ее. Наверно, около самолета шли сборы, готовились к походу по тайге и все были заняты этим делом. Марина уже слышала голоса и среди них громкий голос Полины. Она не удержалась и выстрелила.
      - Марина идет! - крикнула Полина. Размахивая шапкой, проваливаясь в воду, она кинулась навстречу.
      Следом за ней бежали еще люди, смеясь, крича, не скрывая слез радости.
      Полина бросилась к Марине, и слезы залили ее по-прежнему румяные, как яблоки, щеки. Они сели, обнявшись, в траву и сидели не в силах промолвить ни слова.
      Немного позже прибежала Валентина Гризодубова, которая была занята выкладкой сигнальных полотнищ для самолета, летавшего над "Родиной".
      Полина сказала:
      - Вот, я ж вам говорила, она придет сама. Только что ж ты так долго ходила?
      - Потом, потом, - остановил ее врач, - давайте понесем Марину Михайловну...
      - Нет, нет, - запротестовала она. - Теперь-то я уж сама дойду.
      Человек десять летчиков окружили Марину, поддерживая и помогая, и шаг за шагом она прошла последние метры к самолету...
      ...Обжигаясь, пила Марина горячий чай. Вокруг самолета суетились люди: готовили ужин, собирались к выходу завтра утром. Доктор раскладывал на крыле самолета медикаменты - готовился оказать первую помощь Марине. Надо было промыть обмороженные и израненные ноги. Подвернувшаяся при падении нога опухла, кровоподтек разлился по всей ступне.
      - Мы только и думали о тебе. Нам что, еды вдоволь, воды вдоволь, спим в кабине, - говорила Полина, прикрывая ноги Марины курткой. - И письма начали получать по авиапочте. Вот посмотри, - она протянула пачку листовок, которые сбросили им самолеты. В одной было написано:
      "Отважным летчицам, славным дочерям социалистической Родины, наш пламенный дальневосточный привет!
      Беспредельно рады, что в результате проявленной о вас заботы партией, правительством удалось вас обнаружить. Принимаем все меры для оказания вам необходимой помощи, чтобы как можно скорее вас увидеть и горячо пожать ваши крепкие руки.
      Да здравствуют бесстрашные советские летчицы!
      Штаб г. Комсомольска по розыску самолета "Родина". 3 октября 1938 г.".
      Уже спустилась ночь. Выплыла луна. Слышался тихий говор командиров, устраивающихся на ночлег и складывающих вещи, - утром в путь. А Марина, Валя и Полина все еще тихонько шептались, вспоминая день за днем свою одиссею. Только перед рассветом Марина уснула, счастливо улыбаясь во сне...
      Москва ждала встречи в радостном и напряженном ожидании. Тысячи людей вышли на площади и улицы столицы, гремели маршами репродукторы на перекрестках улиц, комментаторы, торопясь, передавали последние данные о перелете, сообщали о том, что поезд уже подходит к перрону.
      Привокзальная площадь запружена народом. Алеют знамена и транспаранты. Гром оркестров и крики "ура!" заставляют сжиматься от радости и волнения сердце, теплый комок стискивает горло, а губы тихо шепчут:
      - Здравствуйте, здравствуйте...
      Вскоре был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении экипажа самолета "Родина". Он гласил:
      "...За осуществление героического беспосадочного дальнего перелета по маршруту Москва - Дальний Восток, установление женского международного рекорда дальности полета по прямой и за проявленное при этом выдающееся мужество и выдержку:
      I. Присвоить звание Героя Советского Союза со вручением ордена Ленина:
      Гризодубовой Валентине Степановне - командиру экипажа самолета "Родина",
      Осипенко Полине Денисовне - второму пилоту самолета "Родина",
      Расковой Марине Михайловне - штурману самолета "Родина"..."
      ...Стоял конец февраля. Зима уходила нехотя и медленно. Прикрываясь от порывов ветра поднятым воротником кожаного пальто, Марина шла вверх по улице Горького. После перелета они переехали в новый дом, недалеко от прежнего, где она прожила почти 20 лет. Теперь у них была отдельная квартира из двух комнат.
      Несколько месяцев Марине пришлось пролежать в постели. Но она не умела лежать без дела. Со всех концов страны приходили сотни писем. Она отвечала на них. И наконец, по настоятельной просьбе редакции, начала писать книгу. Собственно, это была не совсем обычная книга. Это были ответы на тысячи вопросов, содержавшихся в письмах, на которые у нее просто не было возможности ответить.
      В клубе летчиков готовилась встреча с экипажем "Родины", посвященная Международному женскому дню 8 марта. У Марины еще побаливали ноги, но она не могла отказаться от этой встречи - приглашали их женщины-авиаторы Гражданского Воздушного Флота.
      Вечер прошел весело и непринужденно. Пели песни, танцевали. Потом, расставаясь, обнялись втроем и долго молча стояли.
      - Не верится, - сказала Марина, - что была ночь, замерзали стекла кабины, была тайга...
      - И медведь... - тихо добавила Полина. - Валя все приглашала его, уже темно было. Говорит: товарищ, идите сюда, - думала, охотник какой-то вышел к нам. А потом оказалось - медведь!
      Они засмеялись и пошли, все так же обнявшись, к широкой улице, прочерченной вечерними огнями.
      Последний раз шли они вот так втроем. Через два месяца Полина, совершая тренировочный полет, погибла...
      Организатор женских авиационных полков
      Марина возвратилась домой поздно вечером. В квартире было тихо и пусто. Не зажигая огня, она прошла к окну и опустила плотную темную штору: в последние ночи стали частыми воздушные тревоги, фашистские самолеты прорывались к Москве и бомбили город.
      Положение на фронтах было тревожным. Враг продвигался в глубь страны. Из Москвы уходили эшелоны с детьми, эвакуировались предприятия и учреждения, учебные заведения.
      Анна Спиридоновна с Таней уехали в Васильсурск на Волге, а Марина оставалась в Москве. В это время она работала в Наркомате обороны.
      Только успела переодеться, как завыла сирена. Торопливо, словно боясь не успеть, захлопали зенитные орудия, установленные недалеко от дома, где-то в стороне Арбата громыхнул взрыв, и Марина, чуть приподняв штору, увидела полыхнувшее в небе красное пламя.
      Она поплотнее приладила темную штору на окне и села за стол. Перед ней лежала пачка нераспечатанных писем. Дни были тревожными и напряженными, и не хватало времени, чтобы ответить на них. А ответить нужно было на все - она считала это своей обязанностью. Среди них, как всегда, много писем от женщин-летчиков с просьбами помочь им попасть в действующую армию.
      Сегодня она получила письмо от матери. Она сообщала обычные новости: Таня ходит в местную школу, у них все в порядке, здоровы.
      Марина писала в ответ:
      "Дорогие мои, дома все в порядке. Иногда убираю квартиру, не забываю кормить кота и поливать цветы. Здорова, учусь... Я уверена, мамочка, что ты, как всегда, будешь мужественной и покажешь другим пример. Обо мне не беспокойтесь..."
      Запечатав письмо, отложила его в сторону и взяла чистый лист бумаги. Сегодня у нее еще одно неотложное дело - подготовиться к выступлению на женском антифашистском митинге в Колонном зале Дома союзов. Завтра тысячи женщин услышат страстный призыв Марины Расковой к борьбе с фашизмом: "Дорогие сестры! Неисчерпаемы наши силы, которые мы целиком отдаем Родине для борьбы с врагом.
      Советская женщина - это миллионы самоотверженных тружениц, которые днем и ночью на колхозных полях, на фабриках и заводах проявляют чудеса трудового героизма для ускорения победы над врагом.
      Советская женщина - это сотни тысяч высококвалифицированных мастеров на гигантских заводах, где тысячами рождаются наши боевые самолеты, танки, пушки и пулеметы.
      Советская женщина - это сотни тысяч автомобилисток, трактористок и летчиц, готовых в любую минуту сесть на боевые машины и ринуться в бой с кровожадным врагом.
      Советская женщина - это сотни тысяч врачей, фельдшеров, сандружинниц, партизанок, которые на поле боя проявляют образцы стойкости и героизма, которые вместе со своими братьями и мужьями беспощадно громят ненавистного агрессора.
      Советская женщина - это тысячи ученых, изобретателей, конструкторов, которые неустанно работают для усиления мощи нашего вооружения.
      Советская женщина - мать миллионов бессмертных героев. Она с материнским молоком привила своим сыновьям свободолюбие и преданность Родине.
      Велика и грозна наша сила - сила советской женщины. Она целиком отдана Родине для победы.
      Гитлер надеялся жестокостью и зверствами устрашить и запугать нас. Но он просчитался. Кровавые злодеяния фашистов разжигают священную ненависть советских граждан к лютому врагу. Измученные и изуродованные трупы невинных детей, могилы заживо погребенных родных и друзей, груды обуглившихся развалин наших сел и городов зовут нас к жестокому мщению. Мы готовы к любым жертвам для победы над врагом!
      Своего единственного сына или мужа - отца детей советская женщина провожает на фронт с наказом: "Бейся смело, громи врага до полной победы, не щадя своей жизни!"
      Дорогие сестры, друзья наши в свободолюбивых странах Европы и Америки! Настал час сурового возмездия! Встаньте в ряды борцов за свободу против кровожадного агрессора и насильника!
      Враг будет разгромлен, победит правое дело!"
      Женщины с горячим одобрением встретили выступление Расковой. Оно отвечало их мыслям и чувствам. Многие из них, в том числе и сама Марина, хотели принять непосредственное участие в боевых действиях. Вскоре произошло событие, которое приблизило осуществление их желания попасть на фронт.
      Было принято решение о формировании женских боевых авиационных полков на строго добровольных началах. Руководить этим делом доверили Марине Расковой.
      Теперь каждое утро, еще затемно, приходила Раскова в Петровский парк в одно из учреждений ВВС, где было отведено несколько комнат для штаба формирования. Здесь уже ждали добровольцы - студентки, работницы с фабрик и заводов, связистки, школьницы. Среди всех выделялись подтянутые, в синих форменных шинелях или летных кожаных регланах летчицы из аэроклубов, школ Осоавиахима и Гражданского Воздушного Флота. Они чуть снисходительно поглядывали на остальных, провожавших их восторженными взглядами. Многие из этих летчиц знали друг друга, давно летали, имели спортивные рекорды и не сомневались, что будут приняты.
      С утра до позднего вечера проходили перед Расковой и другими работниками штаба десятки девушек. Все летчицы зачислялись в авиационную группу. Профессионалов было не так много, больше спортсменок, но только тогда, когда начнутся тренировки, где будет проверяться летное мастерство, она решит, как распределить их по полкам. Об этом не говорилось, но среди летчиц уже ходили слухи: будет три полка - два бомбардировочных и один истребительный.
      Что же касается остальных добровольцев, Марина понимала: определить сразу, годится ли человек к службе в авиации, сложно. И все же, беседуя с ними, задавая им самые разнообразные вопросы, она пыталась хотя бы приблизительно выяснить это.
      В авиационные полки нужны не только летчики, но и радисты, штурманы, техники и механики, прибористы и вооруженцы. Где взять кадры? Готовить самим - решила Марина. Это был единственный выход. Поэтому, разговаривая с очередным кандидатом, она уже прикидывала, куда можно направить девушку, где лучше всего ее использовать.
      Девочки-школьницы, стоя перед Мариной, невольно выпрямлялись, старались говорить уверенно и твердо, доказывали свою подготовленность в военном деле. Некоторых приходилось отсылать домой. Они уходили, сдерживая дрожащие на глазах слезы. Марине было искренне жаль их, но она оставалась непреклонной: в авиации могут служить только выносливые, крепкие, физически закаленные.
      Штурманов предполагалось готовить из числа летчиков, имеющих небольшой налет, спортсменок-парашютисток, студенток. Однако некоторых летчиков трудно было уговорить стать штурманами. Приходилось подолгу убеждать их; а в разговоре с самыми непреклонными Марина прибегала к такому методу:
      - Вы хотите на фронт, хотите воевать? - спрашивала она летчицу.
      - Да, конечно, - волнуясь, отвечала та. - Я сегодня же готова вылететь в бой. Мое место за штурвалом самолета.
      - Если ваше желание так велико, - замечала Раскова, - вы согласитесь на любую должность. Лично я, - говорила она твердо, - пошла бы.
      Возражений больше не было.
      Несколько женщин - кадровых командиров, входивших в штаб формирования, таким же образом подбирали кандидатов в штабные группы. Капитан Милица Казаринова, окончившая командный факультет Военно-воздушной академии, придирчиво и недоверчиво присматривалась к будущим штабным командирам.
      - Они же не годны к военному делу, - встряхивая коротко стриженными волосами, говорила она Расковой, - о дисциплине никакого понятия.
      - Все придет в свое время, капитан, все будет. И дисциплина, и знание военного дела, - успокаивала ее Марина. - Мы сами с этого начинали.
      Капитан Казаринова в авиации не первый год. Человек в высшей степени организованный и собранный, она всегда подавала пример неукоснительного соблюдения воинской дисциплины. Раскова назначила ее начальником штаба формирующейся авиагруппы и, наверно, не смогла бы выбрать лучшего помощника.
      Верными помощниками Расковой стали Галина Волова, инженер по вооружению с академическим образованием, выпускники Военно-политической академии батальонный комиссар Лина Яковлевна Елисеева и старший политрук Евдокия Яковлевна Рачкевич, инженер 3-го ранга Ольга Куликова и другие.
      В коридорах и комнатах пахло новым обмундированием. Девушки надевали военную форму и сразу терялись в ней, становились похожими друг на друга. Увольнения в город запретили, и, проходя по двору, Марина часто видела, как прижимались мокрыми от слез лицами к холодным решеткам ограды матери молоденьких бойцов, в которых только по нежным, еще не обветренным лицам и выбивающимся из-под шапок кудрям можно было узнать девушек.
      Нужно было немедленно решать десятки дел. Одно из них - самое главное, - где продолжить формирование и обучение полков. В Москве, превращавшейся в прифронтовой город, это было невозможно. Раскова просила командование ВВС ускорить решение вопроса.
      Управлять массой людей, не знающих воинских порядков, военных требований, не объединенных пока еще общим делом, общей целью, было сложно.
      - Надо, не теряя времени, заняться уставами, - предложила Казаринова. Это первое, что они должны хорошо усвоить. Пусть лейтенант Мигунова съездит в Главный штаб ВВС и достанет нам все уставы, да побольше экземпляров.
      Раскова одной из первых пригласила Мигунову в штаб формирующихся женских полков - она была знакома с ней давно, еще со времен совместной работы в Военно-воздушной академии.
      - Катя, - обратилась к ней Раскова по старой привычке просто по имени, - возьми троих девушек и в штаб. Проси военные уставы. И узнай, что там нового с нашим отъездом.
      Катя Мигунова вместе с пачками уставов Красной Армии и "Наставления по производству полетов" привезла и приказ, в котором говорилось о срочной эвакуации авиагруппы из Москвы в один из городов на Волге, где на базе летной школы будут готовиться авиационные части.
      15 октября на экстренном совещании с приказом были ознакомлены все командиры и политработники. После этого Марина отправилась на железнодорожную станцию "пробивать" эшелон для своих частей. Комендант ничего не мог обещать в ближайшие несколько дней. На восток уходили эшелоны с оборудованием эвакуирующихся заводов, с людьми. Прибывали составы с войсками, техникой. Раскова долго уговаривала его, в который раз показывая приказ об эвакуации. Наконец он сказал:
      - Марина Михайловна, я все рад сделать для вас. Но пусть мне позвонят из Наркомата путей сообщения и отдадут распоряжение, и тогда я отправлю вас, как только выгружу очередной эшелон, прибывший в Москву.
      - Ну, ладно, - Марина протянула руку коменданту, - смотрите не подведите.
      Раскова позвонила наркому авиационной промышленности Алексею Ивановичу Шахурину, которого знала по Военно-воздушной академии еще с 1935 года. Марине было известно, что Шахурин сейчас занят эвакуацией авиационных заводов и предприятий и надеялась, что он поможет ее группе быстрее выехать из Москвы.
      Нарком обещал помочь, и Марина знала, что он действительно сделает все, что в его силах. Уже после полуночи он позвонил и сказал, что в ближайшие дни для ее группы выделят состав, что в любых случаях она может обращаться к нему, особенно когда дело будет касаться самолетов и других проблем, связанных с авиационной техникой.
      В последнее время Марина не уезжала на ночь домой, а ночевала в штабе, в своем кабинете на узкой железной кровати, покрытой серым казенным одеялом. За день уставала от забот, от шума сотен голосов и долго не могла уснуть, думая о срочных делах на завтра.
      На другой день после разговора с Шахуриным она на несколько минут забежала домой. Сложила в чемодан кое-что из необходимых вещей. Тихо прошла по комнатам, словно в последний раз. Опустила шторы на окнах, хотя стоял еще серый, холодный день. Кажется, все. Марина закрыла дверь и быстро сбежала по лестнице. И сразу вдруг оборвалась связь с довоенной жизнью. Она осталась позади, ушла куда-то далеко в прошлое.
      16 октября было получено распоряжение утром следующего дня погрузить авиагруппу в состав, который подадут на окружную дорогу недалеко от Белорусского вокзала.
      Как всегда, когда наступает время отъезда, вдруг оказалась масса неотложных дел. Надо срочно получить недостающее обмундирование, паек на путь следования, упаковать вещи. По коридорам тащили ящики, тюки, стопки книг. В углу одной из комнат лежала груда противогазов, которые нужно было раздать перед отправлением в путь. Девушки, стоя в очереди, подшучивали друг над другом: почти всем форма и сапоги были велики, и выглядели они смешно и неуклюже.
      - Ничего, ничего, - улыбаясь, успокаивала их Раскова. - Вот приедем на место, все перешьем, подгоним.
      - А скоро на фронт? - спрашивали девушки.
      - Сначала поучимся, а потом полетим на фронт. Ну, месяца через четыре-пять...
      - Так долго учиться?! Так всю войну можно просидеть в тылу! Когда же воевать? - раздавались недоуменные возгласы.
      - Воевать тоже надо уметь, - строго замечала Раскова. - И воевать надо учиться.
      17 октября группа выстроилась во дворе школы. Замерзшую землю припорошил снежок, на улицах было пустынно и тихо.
      - Авиагруппа, равняйсь! - громко и протяжно скомандовала капитан Казаринова. - Товарищ майор, - доложила она Расковой, - группа к отъезду готова.
      И строй, повинуясь команде, двинулся по заледенелой дороге, погромыхивая котелками; стук солдатских сапог по скользким булыжникам был слышен далеко вокруг.
      Раскова оглянулась. Могучая фигура атлета сдерживала вздыбившихся коней над аркой в начале улицы. Дома стояли холодные и одинокие. Низкое серое небо вдруг посыпалось снегом, колючим и острым. Прощай, Москва!
      ...Эшелон прибыл на станцию городка за Волгой ранним утром. Редкие, едва различимые огоньки на стрелках железнодорожных путей показывали дорогу к вокзалу.
      - Ну, товарищ капитан, здесь вы как дома, - сказала Раскова Казариновой. - Так что командуйте.
      Казаринова закончила здесь военно-летную школу.
      Тогда школа только создавалась. Курсанты, командиры и члены их семей участвовали в строительстве домов, ангаров, Дома Красной Армии, столовой, в расчистке и сооружении аэродромных полей, стадиона.
      Поэтому действительно Казаринова очень хорошо знала город.
      Сейчас он еще был окутан ночной темнотой, но она уверенно вела группу по блестящей от дождя дороге.
      И вот они уже у ворот проходной с синими пропеллерами на створках. Их встретил дежурный командир и повел к месту расквартирования - Дому Красной Армии. Шагая рядом с Расковой, он докладывал, что все для них приготовлено: главная спальня в физкультурном зале, есть еще несколько комнат; лучшего помещения не могли найти - в школе располагаются перелетающие на фронт полки, и курсантские помещения заняты.
      Разговаривая с Расковой - Марина с улыбкой заметила это, - он оглядывался украдкой, стараясь разглядеть необычных курсантов. "Ничего... думала она, - еще увидите, какие летчики будут, вот тогда и будете удивляться, только не тому, что девушки, а тому, что летчики, да еще какие..."
      В большом физкультурном зале разместились летчики и командиры штаба авиагруппы. В других комнатах - штурманы, технический состав. Такое разделение еще не было окончательным, но уже как-то формировало коллектив. Двери этих помещений выходили в узкий длинный коридор, который оканчивался дверью, ведущей в фойе зрительного зала. Капитан Казаринова, подергав ручку и убедившись, что она закрыта, сказала:
      - Главное сейчас - работа и работа, - она строго посмотрела на будущих штабных командиров. - О развлечениях забыть, даже если они за дверью.
      Раскова, Казаринова и Мигунова - ее заместитель - устроились в небольшой темной комнате, где стояли железные солдатские кровати. Застоявшийся запах одеколона выдавал бывшее назначение этой комнаты - здесь была парикмахерская.
      - Ну, вот наш штаб, - сказала Марина. - Начинаем командовать парадом. После завтрака всю группу собрать в зале, подготовить первый приказ и поставить задачи на ближайшие дни.
      Утром Марина докладывала начальнику училища о прибытии группы.
      - Слышал, слышал, - сказал полковник Багаев, - дежурный доложил. Марина Михайловна, вы вполне уяснили, за какое сложное дело взялись, и верите в его успех?
      - Да, - ответила Марина не колеблясь. - Но, конечно, нам нужна ваша помощь в подготовке, нужны инструкторы.
      - Мы обязательно поможем вам, - сказал полковник Багаев. Он сообщил Расковой, что их авиагруппе, пока она не разделилась на полки, присвоен номер 122.
      - А сейчас, - продолжал начальник училища, - я бы поставил перед группой такую задачу: в кратчайший срок сдать экзамены по уставам Красной Армии и к празднику Октября принять присягу. Затем мой заместитель Петрович Василий Петрович, - он повернулся к сидевшему рядом подполковнику, - выделит вам инструкторов, и они проверят технику пилотирования всех ваших летчиков.
      Подполковник Петрович, посасывая мундштук, кивнул бритой наголо головой.
      - Я думаю, что месяца через два-три мы будем готовы? - Раскова вопросительно взглянула на Багаева. - Девушки рвутся на фронт.
      Полковник Багаев пожал плечами.
      - Вы знаете, какая сейчас обстановка. Очень сложная и опасная. Фашисты под Москвой. Горючее мы получаем с перебоями и в первую очередь отдаем маршевым полкам. Не будем устанавливать сроки, будем просто напряженно работать.
      Раскова вышла из кабинета Багаева вместе с подполковником Петровичем. Он был высоким и плечистым, и рядом с ним она казалась девочкой в летной форме.
      - Ничего, Марина Михайловна, - говорил Петрович, - я пришлю вам самых опытных инструкторов. Как только ваши девушки сдадут зачет по "Наставлению по производству полетов", так и начнем тренировки.
      - У меня к вам просьба: нельзя ли выделить группе связной самолет? Ведь мне по делам придется бывать и в округе, и в Москве. Хотя бы временно, пока не начнем получать свои самолеты, - сказала Раскова.
      Петрович на минуту задумался.
      - Есть тут у нас "ничейный" У-2. Кто-то прилетел да и оставил - видно, улетел уже на боевой машине. А "уточка" так и стоит у ангара. Завтра прикажу проверить, а потом берите в свое "хозяйство".
      - Вот хорошо! - обрадовалась Марина.
      В расположении авиагруппы Марину уже ждал весь состав. Девушки сидели на кроватях в помещении бывшего физкультурного зала и тихо разговаривали. При появлении Расковой Казаринова громко и четко скомандовала:
      - Встать! Смирно!
      - Вольно! Прошу садиться, - сказала Раскова. - Хочу сообщить вам, что через несколько дней мы должны сдать зачеты по уставам Красной Армии и накануне праздника будем принимать присягу.
      Марина услышала легкий взволнованный гул голосов и продолжала:
      - Те, кто зачислен в штурманские и летные группы, должны также сдать зачеты по "Наставлению по производству полетов" и "Наставлению по штурманской службе". После чего летчики приступят к тренировочным полетам. Таков наш план на первую неделю.
      Она немного помолчала, потом продолжала:
      - Военврачу. Пономаревой проследить, чтобы сегодня и завтра с утра все были коротко острижены.
      Девушки переглянулись, кое-кто вздохнул.
      - Кроме того, - Раскова повернулась к Казариновой, - с сегодняшнего дня установить дежурство по группе и назначать дневальных в комнатах личного состава. Выход из расположения группы запретить, передвигаться по городку и аэродрому только строем под командованием старшего. Определить распорядок дня, который должен строго соблюдаться.
      Как хотелось Марине сесть, бросить берет на стол, расстегнуть воротничок гимнастерки и, оставив командирский тон, поговорить просто, по-женски с девушками. Но она понимала, что пока этого нельзя делать: сейчас прежде всего нужно воспитывать в них дисциплинированность и собранность, если она хочет добиться успеха в поставленной цели. Может быть, позже, когда они поймут, что такое воинская служба, что такое командир...
      Поэтому она по-прежнему официальным тоном продолжала:
      - С завтрашнего дня включить в расписание занятия строевой подготовкой, по два часа ежедневно.
      Согласно приказу командующего Военно-Воздушными Силами будут сформированы три женских авиационных полка: 586-й истребительный на самолетах Як-1, 587-й бомбардировочный - на самолетах Су-2 и 588-й ночной бомбардировочный авиаполк на самолетах У-2. Распределение по полкам состоится после проверочных полетов, - сказала Марина и увидела, как летчицы, сидевшие отдельной группой, многозначительно переглянулись.
      - Пожалуйста, не думайте, что все пойдут в истребители, - сказала она с улыбкой. - Это будет решать комиссия после проверки техники пилотирования. Важны все элементы: и пилотирование, и стрельба, и хождение строем, и полеты в сложных метеоусловиях. Для каждого полка - свои требования, и будут учтены качества летчика, которые подходят именно для того или иного самолета.
      - Хочу добавить, - сказала Раскова, - что руководство группой возложено на командование и штаб 587-го авиаполка, где я буду командиром. Согласно приказу к 1 декабря полки должны быть подготовлены. Но сроки могут быть увеличены.
      - Как увеличены? Не может быть! - послышались недоуменные возгласы.
      Марине понятно страстное желание девушек скорее попасть на фронт. Обстановка там тревожная. Из сводок Совинформбюро, ежедневно передаваемых по радио, видно, как километр за километром фашисты подбираются к Москве. Отдельные фашистские танки уже прорывались к Ленинградскому шоссе, и был горьким и напряженно-ожидающим вопрос: когда же настанет момент, когда мы отбросим врага назад?
      Нет, через месяц, самое большее через два они должны встать в строй бойцов, защищающих Родину! Надежда на это горела в их глазах, звучала в их вопросах.
      Вскоре Раскова полетела в Саратов. Она побывала в обкоме ВЛКСМ, рассказала о формируемых полках и попросила подобрать группу девушек-добровольцев из аэроклуба. Комплектуемым полкам не хватало техников, работников штабов, штурманов.
      В обкоме даже обрадовались. У них очень много просьб от девушек отправить их на фронт. Скоро кандидаты прибудут в ее распоряжение.
      Настало утро 7 ноября 1941 года. За дверью послышались шаги, и громкий голос дежурного скомандовал:
      - Подъем! Подъем!
      За окном была густая темнота. Марина задернула тяжелую темную штору и зажгла свет. Кровать капитана Казариновой была уже убрана, ушла, наверно, проверять подъем по группам.
      Сегодня вдвойне торжественный день - 24-я годовщина Великого Октября и прием присяги. Сегодня все станут настоящими бойцами Красной Армии.
      Марина надела с вечера поглаженную с белоснежным воротничком форму и каким-то легким и быстрым, только ей свойственным движением затянула ремень.
      - Что-то ты копаешься, - сказала она Кате Мигуновой, сидевшей на кровати в накинутой на плечи меховой безрукавке и пришивавшей подворотничок к гимнастерке.
      Они с Катей дружили, и в "домашние" минуты между ними не было деления на командира и подчиненного. Милица Казаринова не одобряла таких отношений. Она никогда бы не позволила себе обратиться к Расковой просто по имени Марина Михайловна. Для нее она была командир, "товарищ майор", и этот порядок она никогда не нарушала, даже когда они были одни.
      За дверью послышалась команда капитана Казариновой к утреннему построению, и Марина сказала:
      - Ну, пошли на смотр своим войскам.
      ...Ровными шеренгами, по четыре в ряд, выстроилась авиагруппа в просторном зале фойе Дома Красной Армии. Раскова окинула взглядом своих подопечных. Девушки заметно изменились. Стали более дисциплинированными, подтянутыми. Все успешно сдали зачеты по уставам Красной Армии. Радовал Марину и их внешний вид: ладно подогнанная форма, короткая стрижка, хорошая осанка - сказались ежедневные занятия строевой подготовкой. Каждая из девушек подходила к накрытому алым бархатом столу и, взяв текст присяги, клялась:
      - Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик...
      Марина стояла рядом, лицом к строю, видела, как вздрагивали руки, держащие лист с текстом присяги, как высоко звенели взволнованные голоса, как бледнели лица, и верила: эти люди не отступят в бою, не изменят, не свернут с боевого курса, выполнят до конца свой долг.
      Около двух часов продолжалась торжественная церемония, и все это время царили в авиагруппе радостная напряженность и взволнованность. Огромное волнение испытывала и Марина. После церемонии она сказала:
      - Сегодня вы приняли воинскую присягу Родине и своему народу. Я знаю, что вы будете верны этой присяге, будете достойны той любви и того доверия, той надежды, что возлагает на вас Родина.
      - Клянемся! - прозвучало в ответ.
      Зима встала ранняя, холодная и снежная. Утренний морозный туман долго держался над расчищенными летными полями. И это затрудняло тренировки. Когда аэродром был занят с утра другими частями или курсантами авиашколы, девушки летали во вторую половину дня. Полеты перемежались с теоретическими занятиями. Морозная зима не лучшее время для знакомства с авиацией, летали в открытых кабинах У-2 или Р-5, многие впервые в жизни, и Марина не раз говорила, подбадривая пошатывающегося от слабости замерзшего штурмана:
      - Ничего, все пройдет. Москва тоже не сразу строилась, а тут самолет и высота... Но, может, у тебя уже нет желания летать?
      - Нет, нет! - торопливо отвечала девушка, смахивая намерзшие льдинки с ресниц и лица. - Буду летать.
      И Раскова говорила: такие будут летать.
      Удовлетворение и даже тайную гордость приносили ей проверочные полеты летчиков. Такие летчицы, как Рая Беляева, Женя Прохорова, Лера Хомякова, могли поспорить в технике пилотирования с инструкторами училища. Подполковник Петрович, всегда сдержанный и не склонный к громким похвалам, после полета с Лерой Хомяковой сказал Марине:
      - Ну, эта будет хорошим истребителем!
      Валерия зарумянилась от радости, а Марина сказала:
      - Не очень захваливайте, а то они все, как один, в истребители кинутся.
      - Иногда можно, - сказал Петрович, посасывая пустой обгорелый мундштук, - для примера другим особенно.
      Через несколько дней, когда проверка летчиков закончилась, в штабе приступили к предварительному распределению по полкам. Это оказалось, конечно, нелегким делом, в истребительный полк зачисляли только тех, кто имел опыт высшего пилотажа и показал отличную технику пилотирования. Но и в другие полки нужны были хорошие летчики. Пришлось поломать голову, подбирая командиров эскадрилий, их заместителей, командиров звеньев. Раскова с командирами штаба и комиссарами до поздней ночи сидели в штабе, решая эти вопросы. Труднее всего было найти кандидатов на должности командиров полков. Правда, полк дневных бомбардировщиков уже имел командира - Раскову, а в истребительный и ночных бомбардировщиков нужно было подыскать кого-то. Может быть, обратиться за помощью к командованию?
      - Не стоит торопиться, - посоветовала батальонный комиссар Елисеева. У нас есть летчики с большим стажем инструкторской работы. Вот Евдокия Бершанская - инструктор, летчик ГВФ, прекрасный командир, требовательный и волевой. Чем не командир для полка ночных бомбардировщиков? Я думаю, что лучшей кандидатуры и не придумаешь.
      - Как еще примет нашу кандидатуру командование, - засомневалась капитан Казаринова. - Боевого опыта у нее нет.
      - Ни у кого из нас нет опыта, - заметила Лина Яковлевна. Она сидела тихо, внимательно слушая остальных. Ее круглое полное лицо с большим добрым ртом было спокойным и каким-то домашним, невоенным.
      - Всем нам надо многому учиться, - продолжала она. - А Бершанская опытный инструктор. Я думаю, надо ее рекомендовать.
      - На этом пока и остановимся, - сказала Раскова. - Завтра лечу к командованию округа. А командира для истребителей, видимо, все-таки лучше подобрать из кадровых командиров.
      Марина вспомнила сейчас Полину Осипенко. Вот был бы командир истребительного полка! Но Полины нет... А женщин летчиков-истребителей в Красной Армии совсем мало, она даже не смогла бы назвать того, кому бы доверила этот полк.
      Раскова вызвала к себе Бершанскую и без долгих предисловий сказала:
      - Мы рекомендуем вас на должность командира полка ночных бомбардировщиков.
      Глаза Марины пытливо и внимательно смотрели на высокую, статную женщину, на лице которой вдруг появились растерянность и смятение.
      - Да что вы, товарищ майор! Разве я смогу командовать?.. Нет, нет! Да и потом я так хотела стать летчиком-истребителем...
      Раскова нервно заходила вдоль стены узкой комнаты, заложив руки за спину.
      - Ну а я, по-вашему, могу? - спросила она, останавливаясь у стола. - Я опытнее вас? Сегодня каждый должен делать все, что в его силах, и даже больше. И служить там, где ты нужнее всего... Такое время, разве надо объяснять это?
      - Я думаю, что товарищ Бершанская еще подумает об этом, - заметила Елисеева. - Вы старше многих летчиков, у вас богатый опыт, и, наконец, у вас будут опытные помощники. И комиссар, и инженер, другие командиры. - Немного помолчав, она добавила: - Вы женщина, мать... А полк - это большая семья; молодых летчиков надо воспитывать и учить, даже в бою.
      Через несколько дней комиссар Елисеева, сдерживая в улыбке губы, докладывала Марине:
      - Согласна Бершанская, говорит: это я растерялась от такого предложения. Теперь вот неудобно к командиру обращаться.
      - Ну-ну, - улыбнулась и Раскова. - Какие тут неудобства. Вечером вызовем на совещание штаба, передадим дела ее полка, пусть начинает командовать.
      С передачей части дел по ночному полку Марина почувствовала не облегчение, нет, просто как будто бы она стала на ступеньку выше. Она так же ежедневно бывала на полетах, входила во все возникающие проблемы, но теперь она только контролировала, направляла. Формирование других двух полков не закончилось. Правда, истребители уже приступили к тренировкам на Як-1, и оставалось лишь назначить командира полка. Ее же полк дневных бомбардировщиков не был полностью укомплектован людьми и не получил еще машин.
      Каждый день, а, когда летал ночной полк, то и ночь много часов подряд проводила Марина на аэродроме. Теоретические занятия шли своим чередом, за порядком их проведения следили теперь офицеры штабов и служб. Марина контролировала ход занятий, но все же главное внимание она уделяла сейчас тренировкам в полетах.
      Рабочий день ее начинался задолго до рассвета, иногда раньше общего подъема. В комнате штурманов слышался писк "морзянки", шли дополнительные тренировки по связи перед началом общих занятий. Летчики натягивали тяжелое летное обмундирование и шли на аэродром, техники группами, строем уходили к ангарам, где на жгучем морозе учились разбирать моторы, подвешивать бомбы, чистить пулеметы и разбирать их.
      Лицо Расковой почернело от морозных ветров, стало старше и строже. Иногда у нее не оставалось сил снять гимнастерку, и она, не раздеваясь, падала на кровать.
      Однажды, когда полеты закончились и последний "як" рулил в вихре снежной пыли к стоянке, подполковник Петрович сказал:
      - Вам надо отдыхать, Марина Михайловна. Впереди еще много работы, не хватит вас при такой нагрузке. Пойдемте к нам сегодня, жена моя будет очень рада.
      Марине казалось, что она не имеет права устраивать себе выходной вечер, но она действительно чувствовала, что почти падает от усталости; болели ноги, обмороженные в тайге, горели, словно в них попал песок, глаза. Среди бесконечных дел она не имела ни малейшей возможности просто посидеть и подумать, оглянуться на сделанное. Через несколько дней надо лететь на завод доставать самолеты для полка истребителей и хотя бы несколько самолетов Су-2 для тренировок своего полка. До сих пор техники и вооруженцы учились на "чужих" машинах, а летчики тренировались на Р-5 или У-2. Нескольких тренировочных "яков", которые выделили для летчиц-истребителей, уже было недостаточно.
      В доме Петровичей было тепло и тихо. Их маленький сынишка осторожно выглядывал из-под накрытого вязаной скатертью стола. Оля, жена Петровича, хлопотала с ужином, а Марина после ванны сидела на диване в теплом халате, распустив длинные волосы - она так и не решилась остричь их.
      - Вы бы прилегли, пока готовится ужин, - сказала Оля, накрывая на стол.
      - Нельзя сразу столько радостей: тишина, ванна, ужин... Что это у вас? Тушеная картошка? Какое чудо! Ведь это мое самое любимое блюдо.
      Оля смутилась. В доме у них, как и у всех, было трудно с продуктами и только это она могла приготовить для дорогой гостьи.
      За ужином не касались служебных дел, и Марина была благодарна Петровичам за это. Говорили о детях, вспоминали довоенное время.
      Уже поздно вечером возвратилась Марина в расположение авиаполков. Капитан Казаринова доложила о том, что конец дня прошел по плану, происшествий не было, есть несколько приказов, которые необходимо подписать.
      - Ну, давайте закончим день приказами, - сказала Марина, усаживаясь за стол.
      Перед Новым годом летчики-инструкторы пригнали для полка три самолета Су-2. Это были видавшие виды машины, налетавшие не одну сотню часов, но для тренировок годились и они. Марина ходила вокруг приземистых, с раскинутыми крыльями одномоторных самолетов, рассчитанных на экипаж в два человека. Запах бензина смешивался с каким-то новым, незнакомым крепким запахом.
      - Чем это они пахнут? - спросила она техника, хлопотавшего около самолета.
      - Так он же заправляется касторовым маслом, - улыбаясь, ответил техник. - Зимой еще ничего, а вот летом... Будет нам работа... как забрызгает кабину, не сотрешь. Да и штурману перепадает, фонарь не отмоешь...
      - Да-а... - невесело сказала Марина. - Но ведь воюют же на нем, летают...
      - Летают, - заметил техник, - да только как. Трудно на нем, скорость небольшая, горит быстро. Говорят, скоро его снимают с производства.
      - Ну, пока снимут, нам летать на нем придется.
      Марина пробиралась в штаб полка через сугробы и старалась скрыть, даже от себя самой, смутное разочарование, которое возникло в ней при виде самолетов. Но чего хотелось ей? Что можно было просить в Наркомате обороны из имеющихся на вооружении самолетов: СБ, Пе-2, Ил-2? Но время не ждет, поэтому надо начинать тренировки на том самолете, какой есть, и форсировать подготовку ночников и истребителей.
      Однажды в разгар занятий по штурманскому делу, на которых Марина проверяла точность работы штурманов, в комнату вошла комиссар Елисеева, едва сдерживая радостную улыбку.
      - Товарищ майор, разрешите сделать объявление?
      Раскова удивленно посмотрела на всегда выдержанную и строгую Лину Яковлевну.
      - Конечно, товарищ комиссар.
      - Товарищи, - Елисеева вздохнула глубоко, словно долго сдерживала дыхание, - фашисты, наступавшие на Москву, разбиты. Сейчас было сообщение Совинформбюро. Немецкие войска, бросая технику, бегут от Москвы, освобождено несколько городов и много населенных пунктов. Это большая радость, которую мы так долго ждали.
      Комиссар волновалась, еле сдерживаемые слезы радости дрожали на глазах, пальцы, сжатые в кулак, словно подчеркивали каждое слово.
      - Эта победа обязывает нас еще лучше учиться, чтобы скорее влиться в действующую армию, - продолжала Елисеева. - Каждую минуту занятий мы обязаны проводить с пользой, чтобы все экзамены сдать успешно. Это наша главная задача сейчас.
      Раскова смотрела на притихших девушек. Юные, почти детские лица стали строже и тверже. Словно только что пережитая радость укрепила их волю.
      - Необходимо по всем группам объявить о победе под Москвой и выпустить боевые листки, - сказала Раскова. - Дайте указание политрукам эскадрилий в полках.
      - Указания уже даны, товарищ командир, - ответила Елисеева. - Кроме того, на днях проведем партийные и комсомольские собрания, чтобы поставить новые задачи перед всем коллективом.
      В тот же вечер, возвращаясь к себе в комнату, Раскова увидела на стенах коридора красочно выполненные боевые листки каждой эскадрильи. Они словно соревновались друг с другом в ярких заголовках, в изображении алых флагов, пикирующих самолетов среди пухлых облаков. Здесь же были и сатирические стихи "местных" поэтов, и Раскова, покачивая головой, довольно улыбалась. Это хорошо, что девушек не оставляет чувство юмора, хотя в глубине души многие из них тоскуют по дому, по родным и близким. Почта приходила нерегулярно, писем подолгу не было, и Марина сама беспокоилась о дочери, о матери...
      По всему Поволжью стояли жгучие морозы, бушевали вьюги и метели. Летать было трудно. Штурманы, тренировавшиеся на тяжелых ТБ-3, вылезали из самолетов, опушенные инеем, словно из снежного царства. Тяжелое меховое обмундирование мешало работе с приборами в воздухе, руки приходилось отогревать собственным дыханием, когда становилось невыносимо работать в шерстяных перчатках. Но каждый старался выполнить задание, не отстать от других - Марина видела это, встречая штурманов после посадки. Ей были понятны и их переживания, когда не все получалось как следует.
      - Тяжело в учении, легко в бою, - успокаивала она девушек, едва передвигавших ноги от усталости и холода. - В следующий раз получится лучше и точнее. Надо помнить, что штурман должен всегда сохранять спокойствие и хладнокровие. От этого зависит очень многое в полете, даже настроение экипажа. И уверенность должен в себе воспитывать штурман, в своих расчетах, в определениях.
      Группы следовали одна за другой, и Раскова почти все время проводила на аэродроме. Каждый раз, приходя туда, Марина любовалась новенькими "яками", присланными недавно для истребительного полка. Они стояли цепочкой, почти незаметные на белом снегу, лишь черные черточки пропеллеров строчкой выделялись на белизне стоянки.
      Летчицы-истребители заканчивали тренировки в полетах на боевое применение. Были отработаны полеты строем, стрельбы по воздушным и наземным целям. Часто на аэродроме Раскова с волнением следила за воздушными "боями", которые вели ее девушки с летчиками-инструкторами.
      В авиагруппу приехала назначенная командиром полка истребителей Тамара Казаринова, старшая сестра Милицы Казариновой - начальника штаба полка Расковой. Она была военным летчиком, окончила летное училище. Уже в 1937 году ее наградили орденом Ленина. Сестры были не очень похожи друг на друга внешне, но характеры у обеих отличались настойчивостью и твердостью. Вводя ее в курс работы, Раскова внимательно приглядывалась к ней. Марина нет-нет да и ловила себя на мысли о том, что ей жалко расставаться с летчицами этого полка. Ведь в каждую из них она тоже вложила частицу своей души.
      Полк Бершанской заканчивал ночные тренировки. Марина проверяла полеты экипажей - вот-вот полк должен был покинуть "родное гнездо" и вылететь на фронт.
      Тренировки в бомбометании и маршрутных полетах проходили во всех полках хорошо, без происшествий. Марина чувствовала огромную радость, снимавшую и усталость, и тревоги, когда слышала от инструкторов похвалы своим летчикам.
      Ночь на 10 марта была ясной и звездной. Но к утру потеплело, легкий туман поплыл от Волги, и видимость ухудшилась. В воздухе оставалось только два экипажа, остальные уже вернулись с бомбометания. Марина собралась уйти с аэродрома, чтобы отдохнуть хоть два часа перед дневными полетами, как вдруг дежурная телефонистка испуганно воскликнула:
      - Товарищ майор, вас с полигона!
      Раскова торопливо подошла к аппарату.
      - Раскова слушает.
      Дежурный по полигону сообщил, что два самолета, видимо, потеряв пространственное положение в ухудшившейся видимости, столкнулись над полигоном при бомбометании и оба рухнули на землю. Экипажи погибли...
      Лицо ее оставалось спокойным. Только крепко сжатый рот и низко склоненная голова выдавали горе и смятение, охватившие ее.
      - Надо ехать на полигон, - сказала она Бершанской. - Беда. Кто летел последними?
      - Экипажи Малаховой и Тормосиной. Что случилось?
      - Катастрофа.
      ...В просторном, светлом вестибюле Дома Красной Армии стояли четыре гроба с телами погибших летчиц. Напряженная тишина лишь изредка прерывалась тихими скорбными звуками оркестра. Молчаливыми рядами стояли летчики, штурманы, техники...
      "Вот и первая смерть неожиданно пришла к нам", - думала Марина, всматриваясь в строгие лица девушек. На некоторых лицах блестели слезы, сдерживаемое всхлипывание слышалось где-то в дальнем ряду. Многие из них впервые видели так близко смерть, а ведь скоро она будет встречать их каждый день. Как подействует на девушек эта первая потеря? Как воспримут ее, не появится ли страх - этот враг всех летчиков, когда неизъяснимое чувство неуверенности и боязни вдруг заставляет дрожать руки, когда минуты полета кажутся неимоверно долгими и растерянность охватывает человека в самых простых ситуациях. Марина взглянула на лицо одной из погибших девушек - Нади Комогорцевой, штурмана из экипажа Лили Тормосиной, и вспомнила, как она выступала на сцене Дома Красной Армии две недели назад, когда личный состав полков давал праздничный концерт в День Красной Армии. Концерт готовили поздними вечерами, после полетов и занятий, и Марина удивлялась, откуда брались силы готовить танцы, разучивать новые песни, помногу раз репетировать номера. Во время концерта Раскова сидела в первом ряду вместе с Елисеевой и Мигуновой. Она помнит, как Надя, чуть смущаясь, негромко начала читать:
      По деревне ехал царь с войны...
      Марина с любопытством и интересом слушала, как читает сказку Горького маленькая девушка в белокурых кудряшках, легкой шапочкой покрывавших коротко остриженную голову. Голос был высокий и нежный, и Марина незаметно для себя, тихонько повторяла следом:
      С той поры Любовь и Смерть, как сестры,
      Ходят неразлучно до сего дня...
      Потом она повернулась к Кате и прошептала:
      - Подумать только, такая пташечка и такие стихи. Ребенок, право, ребенок. Но послушайте, как читает...
      Марина почувствовала, как спазма стискивает горло. Она отошла к широкому окну и долго стояла, глядя, как ветер треплет дым над крышами...
      * * *
      После беснующихся метелей вдруг ворвалась, словно в широко распахнутую дверь, весна. Солнце запылало и в несколько дней слизало снежные заносы. Но полетов не было - аэродромы размякли и будто отдыхали в преддверии жаркого летнего времени. Весна в Поволжье проносится быстро, и вот уже повеяли жаркие ветры, неся с собой колючий песок и неисчислимые миллиарды мошкары и комаров, от которых спасались лишь под вихрями крутящихся пропеллеров.
      Пришло время улетать на боевую работу истребительному полку. Перед ним поставили задачу охранять от воздушных нападений врага Саратов, где было много заводов, эвакуированных из других районов.
      Зафыркали моторы, один за другим выруливали на старт легкие, рвущиеся ввысь "яки". Взмахнул флажком стартер, и вот уже быстрыми птицами пронесся строй над аэродромом...
      Марина, запрокинув голову, с легкой грустью провожала взглядом улетающие в туманную даль машины.
      - Ну что, товарищ капитан, - сказала она Милице Казариновой, - будем готовиться к следующему экзамену?
      - Будем, товарищ майор. Уже пора, по ночным полетам программа практически закончена полностью.
      - Завтра лечу к командованию округа, буду докладывать о готовности.
      Раскова еще раз взглянула в ту сторону, где скрылись "яки", и медленно, помахивая беретом, пошла вдоль опустевшей стоянки самолетов. Ей хотелось сейчас побыть одной, не спеша подумать о дальнейшей работе и... о Танюшке. За суматохой дел она не вспоминала о ней днями, только иногда пробегала быстрая мысль поздним вечером, перед тем, как забыться коротким сном, как там мои Танюша и мама? Вечером она писала домой: "...мечтаю прилететь к вам в конце мая. Хорошо бы было попасть на Танюшино рожденье. Но так точно угадать трудно. Если я к 29 мая не прилечу, когда будешь ее поздравлять утром, то поздравь и от меня и крепко-крепко поцелуй... Потерпи еще немного, моя родная, скоро мы заживем снова мирной жизнью. Будем быстро восстанавливать былую жизнь в своей стране. И ты с Танюшей вернешься в нашу родную Москву, в которой будет ярко гореть свет. И в этот радостный день мы все снова помолодеем на десяток лет... Обо мне не беспокойтесь, у меня дела идут хорошо..."
      В штабе авиагруппы и в штабе полка ночных бомбардировщиков кипела работа - полк Бершанской вылетал в действующую армию на Южный фронт. Готовились документы, полетные карты. Хозяйственники торопились получить недостающее летное обмундирование и запасные части на случай неожиданных поломок в пути. Уже был отправлен эшелон с частью личного состава. Ясным солнечным утром 23 мая легкие У-2 выстроились для взлета.
      Марина решила сама вести полк к фронту и там, как говорится, с рук на руки передать полк в распоряжение командования. Было ли это беспокойством за длинный перелет или желание самой почувствовать боевую обстановку, которая встретит полк? Или она хотела помочь молодым летчицам в трудные дни первых боевых вылетов?
      Она летела как командир группы со штурманом полка Соней Бурзаевой. Соня была опытным штурманом, но Марина нет-нет да спрашивала:
      - Все готово у тебя? - И придирчиво проверяла ее расчеты.
      Переваливаясь с бока на бок, словно утята, спешащие к воде, рулили легкие самолеты на старт. Марина была уже там и ждала, когда все машины займут свои места. Она взлетела первой. Над аэродромом группа должна была построиться и лететь на юг, к Сталинграду. Марина заняла свое место в кабине. Теплый ветер трепал легкий комбинезон, солнечный свет заливал горизонт, на старте среди провожающих она увидела полковника Багаева и подполковника Петровича.
      "Волнуются тоже, - подумала Марина. - А может быть, и облегченно вздохнут - поубавится забот".
      По взмаху флажка стартера самолеты один за другим поднялись ввысь, сделали прощальный круг над аэродромом и взяли курс на юг.
      ...Станица Морозовская, где предстояло базироваться полку, утопала в цветущих яблоневых и вишневых садах. Цветы уже опадали, и, казалось, улицы усыпаны душистым, белым снегом. При взгляде на эту мирную картину не хотелось верить, что недалеко идут бои. Однако время от времени над станицей проносились группы самолетов, ночью слышалась торопливая стрельба зениток, и небо на западе покрывалось огненными всполохами. Долетал до станицы и гул воздушных боев.
      На аэродроме царил четкий, боевой порядок. Самолеты были надежно укрыты в земляных капонирах, батальон аэродромного обслуживания безотказно обеспечивал техническое и прочее снабжение. Раскова тихонько заметила Бершанской:
      - Ну, Дуся, только в академии слышала на лекциях о подобном обслуживании. Тебе повезло, не надо беспокоиться ни о бензине, ни о бомбах, ни о еде. Тут даже летчиков по стоянкам на автобусе развозят, чудеса! А подумаешь, так и должно быть, иначе как воевать успешно?
      Бершанская выстроила полк.
      - Вот и сбылись ваши желания, вы бойцы действующей армии, напутствовала Марина своих подопечных. - Теперь каждая из вас покажет свое умение бить врага. Желаю вам стать гвардейцами, героями.
      Содержание ? "Военная литература" ? Биографии
      ----------------------------------------------------------------------
      Пока бьется сердце
      С разрешения командования округа Марина полетела в Москву. Необходимо было выяснить, какого типа самолетами будет оснащен ее полк. Самолеты Су-2, на которых они до сих пор тренировались, уже были сняты с производства. Может быть, им выделят пикирующий бомбардировщик Пе-2? Заводы начали выпускать его в 1940 году, и лишь немногие части встретили войну на этом самолете.
      Это был двухмоторный, двухкилевой бомбардировщик с экипажем три человека, задуманный как истребитель-разведчик. Но с началом войны он стал одним из основных дневных ближних бомбардировщиков. Он был сложным и строгим в пилотировании, требовал большого мастерства летчика, и многие сомневались: смогут ли девушки-летчицы освоить его в краткие сроки.
      В Москве нарком Алексей Иванович Шахурин, к которому Марина обратилась за советом, встретил ее приветливо.
      - Вы хорошо представляете себе, что такое Пе-2? - раскуривая папиросу с длинным мундштуком, расспрашивал он Марину. - Это не У-2, тут нужна такая техника пилотирования, ого! Все ли ваши летчики смогут его освоить, времени-то вам мало дадут, ну месяц-два. Боевая техника не может стоять, она должна воевать. Может быть, - продолжал он, - подождать немного, должна прибыть партия американских самолетов "Бостон", посмотрели бы, что за самолет...
      - Нет, нет, - запротестовала Марина, - ждать мы не можем. Ну а что касается самолета Пе-2, то я уверена, что мои девушки освоят его. Летают же мужчины, мы сможем тоже.
      - А не говорит ли в вас этакий дух соревнования? - улыбнулся Шахурин. Тут надо трезво рассуждать, дело серьезное. Машина очень сложная.
      - Мы будем гордиться тем, что нам доверяют такую машину, - сказала Марина. - И постараемся оправдать это доверие.
      В конце разговора нарком пообещал, что самолеты начнут поступать в полк в самом скором времени.
      В часть Марина возвратилась в конце июня. Известие о вооружении полка самолетами Пе-2 даже командиры эскадрилий - опытные летчики - встретили настороженно и с опасением. Считалось, что освоить такой самолет в короткие сроки невозможно, ведь большинство летчиков имеют малый налет, тренировочных самолетов (с двойным управлением) нет, самостоятельный вылет очень нелегок.
      - Вот поэтому и надо начинать изучение материальной части прямо с завтрашнего дня, не ожидая, пока прилетят самолеты, - убеждала Раскова командиров. - Покажите, на что вы способны, станьте примером для рядовых летчиков. И забудьте слова "трудно", "невозможно". Думайте не о том, как летает этот самолет в других частях, а о том, как мы будем на нем летать. Да, она строптива, эта машина, но женщине свойственна аккуратность, легкость в движениях. И я уверена, что все наши летчики освоят ее. Сроки нам дали очень сжатые - четыре месяца, и мы сможем вылететь на фронт к началу осени.
      Полк, узнав о переходе на новую материальную часть, был настроен радостно и тревожно. Шутка ли, такой самолет! Уже на следующий день были организованы занятия для летчиков по материальной части самолета СБ, который был приспособлен для тренировок перед полетами на самолете Пе-2.
      Через несколько дней начались практические полеты. Вместе с другими занималась и Марина. Она считала, что командир полка должен первым показывать пример в новом деле.
      Каждый день вставали десятки сложных вопросов, требующих срочного решения. Переход на самолет Пе-2 требовал расширения летного состава. Каждый экипаж теперь состоял из трех человек: летчика, штурмана и стрелка-радиста. Кроме того, увеличивался и наземный экипаж до четырех человек. Где найти нужное число специалистов-женщин - радистов, техников, инженеров? Их было очень мало в ВВС, а подготовка требовала времени.
      Расковой стало ясно, что для ускорения подготовки полка нужно, пусть временно, до прибытия людей из специальных школ и училищ, взять стрелков-радистов и часть техников из строевых частей, имеющих боевой опыт полетов на этом самолете. Марине не очень хотелось делать это, она надеялась, что полк будет только женским, но другого выхода не было.
      В июле прибыли в полк 20 новеньких Пе-2. Наконец каждый летчик получил свою машину.
      В один из дней августа командир второй эскадрильи Евгения Тимофеева сделала несколько полетов по кругу на Пе-2 с инструктором, который вел машину. Он спросил ее:
      - Все понятно?
      - Понятно... - ответила Женя.
      Конечно, понятно было не все, она сидела на месте штурмана и только наблюдала за действиями инструктора.
      - Тогда сейчас полетишь сама.
      "Ох, как бы не осрамиться, - подумала Женя. - Все летчики на старте. Смотреть будут во все глаза".
      Тимофеева подошла к Расковой.
      - Товарищ майор, получила разрешение на самостоятельный вылет. Разрешите?
      От успешного вылета Тимофеевой зависело многое: развеются ли последние сомнения в том, что женщины способны овладеть этой машиной; каким будет настроение всех остальных летчиц, поверят ли они в самолет.
      Женя - первоклассный летчик. Раньше работала инструктором спецшколы летчиков Гражданского Воздушного Флота. Она пришла в полк только весной, и Марина сразу же назначила ее командиром эскадрильи. Женю Тимофееву отличали необыкновенная выдержка и сила воли. Лишь немногие догадывались о том, что творится у нее на душе. Ведь муж ее погиб на фронте, а о судьбе двоих детей, оставшихся с бабушкой в Минеральных Водах, она ничего не знала.
      И все же Раскова тревожилась.
      - Не подведу, товарищ командир, - сказала Женя, заметив колебания Марины. - Не беспокойтесь, все будет хорошо.
      - Верю, - сказала Марина.
      Она взмахнула флажком, и самолет пошел, набирая скорость. Сердце Марины забилось тревожно.
      Самолет уже в воздухе сделал разворот, потом все летчики, присутствовавшие на старте, взволнованно следили за ним. Медленно тянутся минуты, вот и последний разворот, и Женя точно сажает самолет у белого полотнища.
      - Вот это посадка! - воскликнул кто-то громко и радостно.
      Марина сияет: теперь дело пойдет! На сердце становится легко и спокойно.
      Через некоторое время приступила к полетам и Раскова. В качестве пилота она летала немного, в основном на легкомоторных самолетах, поэтому ей приходилось прилагать немало настойчивости и старания, чтобы не отстать от других. Материальную часть самолетов СБ и Пе-2 она изучала так же тщательно, как и все, чем она занималась раньше: не оставляя никаких неясностей, в строгой последовательности.
      В августе 1942 года она писала родным:
      "...Прикладываю все силы, чтобы скорее вылететь, но это зависит не от меня одной... Работаю по-прежнему много - и днем, и ночью, но хоть показался желанный конец работы, которого так долго ждали... Выковалась совершенно не свойственная мне прежде выносливость, я почти не чувствую усталости, хотя больше четырех часов в сутки никогда не сплю и совсем не имею выходных дней. Но сил откуда-то много, сама удивляюсь. Люди меня здесь окружают хорошие, только трудно быть все время на людях..."
      Да, ей было трудно. На нее все время были устремлены сотни глаз. Каждая из молодых летчиц хотела и надеялась найти в ней живое воплощение своего идеала. Чувствуя это, Марина ни на минуту не позволяла себе расслабиться. Она не простила бы себе поступков, не оправдывавших их надежд.
      Раскова закончила тренировки на СБ и приступила к полетам на Пе-2. Подполковник Петрович не ограничивал ей число полетов и не раз, сопровождая ее, придирчиво проверял технику пилотирования.
      Однажды утром он сказал:
      - Я думаю, пора, Марина Михайловна. Готовьтесь к самостоятельному. Продумайте мысленно все по порядку, подсказывать будет некому. - Марина согласно кивнула головой.
      - Я готова.
      Она заняла место пилота; рядом, на место штурмана, сел техник.
      Она взлетала в сторону Волги с аэродрома № 2. Ближе к городку находился аэродром № 1. Он был небольшим и использовался для взлета и посадки лишь связных самолетов и самолетов СБ.
      Стартер махнул красным флажком. Марина увеличила обороты моторов и легко начала отдавать штурвал от себя. Пробегая рядом с посадочными знаками, увидела, как Петрович ободряюще махнул рукой. Самолет почти незаметно оторвался от земли, внизу показалась Волга. Широкие желтые отмели окаймляли обмелевшую от летней жары реку. Скорость нарастала, и Марина плавно ввела машину в разворот. Задание было простым - сделать "коробочку" над аэродромом и посадить самолет.
      Она уже начала готовиться ко второму развороту, как вдруг почувствовала, что самолет потянуло влево. Усилием педали постаралась выровнять самолет, но его тянуло все так же влево. Высота начала падать. Она поняла, что вышел из строя левый мотор.
      Впереди виднелся аэродром № 1, и только посадка на него могла спасти машину и экипаж.
      Была еще одна возможность - сесть в поле на фюзеляж. Но Марина и в мыслях не допускала этого. Конечно, к этому прибегают в случае безвыходного положения, у нее же совсем другое. Да, ситуация непростая. Посадка на одном моторе на таком самолете - дело нелегкое даже для опытных летчиков. Сложность еще и в том, что надо садиться только по прямой на небольшой аэродром: малейшая неточность в расчете - и самолет выкатится за пределы поля и может скапотировать, стать "на нос".
      "Ну, Марина Михайловна, - мысленно приговаривала она, - смотри внимательней, а не то будет тебе и бис и ура..."
      Ни растерянности, ни минутного замешательства, которое порой приводит к беде. Сознание, как секундная стрелка, четко отсчитывало каждое движение штурвала, педалей. Она сбавила обороты правого мотора, снизилась, потом, то чуть форсируя, то убирая обороты работающего мотора, подвела машину к краю полосы, чтобы иметь в запасе лишний десяток метров для пробега. Она остерегалась лететь слишком близко к земле. Только перетянув через ангар, резко убрала обороты мотора и выровняла самолет. Он легко коснулся грунта и понесся по накатанной полосе.
      "Вот и сели! Ай да мы!" - прокричала Марина технику, выключая двигатель. Самолет еще катился, потом у края поля Марина развернула его и он замер словно без сил, выполнив свой долг.
      Она выдернула шнур шлемофона из розетки и вышла из машины. Техник недоуменно смотрел на левый, отказавший мотор: отчего все это стряслось?
      - Выясняйте, в чем дело, - сказала ему Марина. - Могли быть неприятности большие, чем мы с вами испытали.
      Раскова была довольна. Чувства пережитой опасности она не испытывала. Обычно оно возникает от сознания, что что-то происходит помимо тебя и ты не можешь вмешаться в события. Сегодня же все шло по классическому образцу: отказ мотора в воздухе и неукоснительное выполнение летчиком соответствующих правил поведения в этой ситуации. Она нигде не отступила от правил, не дала родиться страху и с честью вышла из опасного положения.
      К самолету подъехала "эмка" Петровича. Выскочив из нее, он разгневанно приказал технику:
      - Разобраться немедленно, в чем причина неполадки; если это плохая подготовка, то будут приняты строгие меры.
      - Товарищ подполковник, задание на полет выполнено! - доложила Раскова. - Пришлось садиться на одном моторе.
      - Спасибо, Марина Михайловна. Задание выполнено отлично.
      Глядя на маленькую, худенькую женщину в вылинявшем синем комбинезоне, он гордился ею.
      Пришла осень. Дни стояли ясные и по-летнему теплые. Но уже не было той изнуряющей жары, которая мучила всех эти месяцы, исчезли сонмища комаров и мошкары, ночами выпадали холодные росы, блестевшие на раннем солнце.
      Осенью 1942 года снова ухудшилась обстановка на фронте. Немецкие войска прорвались к Дону и угрожали Сталинграду.
      - Товарищ майор, ну когда же нас пошлют на фронт? - обращались летчицы к Расковой. Подготовка была, по существу, завершена. Оставалось отработать лишь несколько полетных упражнений. Но снова начались перебои с горючим, лишнюю бочку бензина удавалось найти с трудом.
      Только в конце ноября был подписан акт о готовности полка к отправке на фронт. Среди девушек царило приподнятое настроение: готовили и чистили самолеты, проверяли - в который раз! - пулеметы, упаковывали штабное имущество. Теперь каждое утро встречали вопросом о погоде, но погода, как нарочно, испортилась - налетели метели, заметая стоянки; на север, куда лежал путь полка, циклоны принесли низкую облачность.
      Так прошло несколько дней. Наконец погода словно смилостивилась, проглянуло яркое, будто начищенное ветрами солнце, легкий мороз разрисовал изморозью кабины самолетов. Полк выстроился у стоянки машин перед дальним, почти тысячекилометровым перелетом. Для всех экипажей это был очень серьезный экзамен в летном мастерстве, организованности, штурманских расчетах. Этот экзамен держала и Раскова и как летчик, и как командир. Волновалась ли она? Конечно. Она поведет 20 боевых самолетов. Собрать в строй эту группу, провести по маршруту, посадить на новом, незнакомом аэродроме - сама по себе ответственная задача. Да к тому же у летчиков и у штурманов было только по несколько совсем небольших маршрутных полетов.
      Но и командир полка, и все летчики были уверены, что, собрав свою волю в кулак, не допуская ни малейшей расслабленности, они справятся с этой задачей.
      Марина прошла вдоль строя. На правом фланге билось на ветру полученное несколько дней назад боевое знамя полка. Ну что ж, она может с радостью сказать себе: ее усилия, ее настойчивость, бессонные ночи и тревоги не напрасны. Воюет на Кавказе ночной полк Евдокии Бершанской; бьют фашистов в небе истребители: уже есть первый сбитый самолет - это отличилась Валерия Хомякова в небе над Саратовом; сегодня вылетает и ее полк. Ответственное и важное задание, возложенное на нее, выполнено.
      Подъехала машина, из нее вышли полковник Багаев и подполковник Петрович. Отдавая им рапорт, Марина почувствовала, как задрожал ее голос.
      - Не забывайте нас, Марина Михайловна, - сказал Багаев. - Хоть мы и в тылу, но сами знаете, делаем что можем для фронта. Желаем вам успехов в бою, - обратился полковник к строю летчиков, - покажите, что вы недаром учились здесь. Надеемся, что вы станете примером для других летчиков, несмотря на то, что вы женщины и не надо бы вам воевать, скажу по совести. Но сегодня все берутся за оружие - и женщины, и дети, и старики, и мы гордимся вами и ждем вас с победой.
      Прозвучала команда: по самолетам! Экипажи заняли свои места в кабинах. Заискрились снежинки, сдуваемые вихрем заработавших моторов, самолеты медленно выруливали к старту.
      Первой шла "Звездочка" Марины. Она легко слушалась даже небольших движений секторов газа и мягко бежала по укатанной снежной дорожке. Штурман капитан Хиль посматривал назад, следя за выруливанием остальных экипажей. Командование настояло, чтобы штурманом полка был опытный командир-мужчина, хотя бы временно, пока штурманы-девушки обретут необходимый опыт вождения больших групп в боевых условиях.
      - Все построились? - спросила, обернувшись, Марина.
      - Да, товарищ майор. Все по местам.
      - Радист, готов?
      В наушниках затрещало, и голос радиста произнес:
      - Да, товарищ командир. Связь проверена.
      - Идем на взлет. Следите за самолетами.
      Марина двинула секторами оборотов моторов. Гул их стал мощным и грозным, самолет стремительно рванулся вперед, к горизонту. Мелькнул под крылом заснеженный берег Волги, впереди показался прикрытый морозной дымкой город.
      - Убрать шасси!
      - Да... Убрать шасси, - ответил штурман.
      Она начала первый разворот, и теперь ей были видны взлетающие друг за другом самолеты. Установив самолет в набор высоты, старалась разглядеть машины, которые подходили к ней и строились в группу.
      Марина уже сделала два круга над аэродромом, когда взлетел последний самолет. Ее охватило какое-то тревожное чувство, казалось, что вот-вот один из самолетов свернет с полосы и не взлетит, останется. И теперь, увидев, что обе эскадрильи на своих местах, облегченно вздохнула.
      - Разворачиваемся на первый курс! - весело сказала она штурману.
      Поплыли внизу укрытые снегом поля и перелески. Они долго еще видели Волгу, но потом она ушла в сторону и скрылась в дымке. До аэродрома, где предстояло пополнить горючее, было около двух часов полета, а может быть, немного больше при сильном встречном ветре. Было ясно, что сегодня им не попасть на прифронтовой аэродром - зимний день короток. Но Марина не жалела об этом, пусть отдохнут экипажи, улягутся волнения дня. Осмотрим самолеты, а завтра дальше в путь.
      Иногда Марина оглядывалась, и глаза ее лучились в улыбке: самолеты шли, строго выдерживая заданный строй. Хорошо! А завтра, быть может, эти грозные боевые машины пойдут уже бомбить вражеские укрепления и примут первые воздушные бои. Какое это большое счастье и ответственность!
      Самолеты, поблескивая на солнце крыльями, летели все дальше на север.
      Аэродром около засыпанной снегом деревни был виден издалека.
      - Как, штурман, хорошо вышли?
      - Да, вышли точно, - ответил капитан Хиль.
      Через несколько минут Раскова дала команду на перестроение, и летчики, выдерживая интервалы, пошли на посадку. Их встречали техники из передовой команды, которая вылетела раньше, и командиры штаба. Казаринова, хмуря брови, докладывала:
      - Аэродром плохо укатан, да и полоса для взлета короткая. Общежития для летного техсостава не подготовлены. Я уже приказала командиру батальона обслуживания навести порядок.
      - Правильно, товарищ капитан. Я завтра и сама с ним поговорю.
      Марина распорядилась, чтобы с утра все были готовы к вылету.
      Но погода спутала все планы. Разыгралась метель и засыпала и самолеты, и стоянки, и аэродромы. Замела до крыш деревню, а землянки, где жили летчики, можно было найти только по дыму, вившемуся из труб.
      Каждое утро летчики гуськом пробирались через сугробы на аэродром, чистили стоянки машин, помогали техникам. С самолетов пришлось слить воду неожиданные морозы могли привести в негодность моторы. А в случае вылета новые трудности встанут перед техниками - для заправки самолетов нужна будет горячая вода.
      Прошел день, другой, а погода не улучшалась - по всей верхней Волге гуляли метели.
      Каждое утро рождало надежду, но рассветало, и тот же снег сыпал со всех сторон, наметая причудливые заструги.
      Десять дней мела метель. Наконец она выдохлась. Однажды на рассвете Марина вышла из землянки и увидела над головой синее небо с робкой россыпью звезд.
      - Ну вот, кажется, и праздник! - обрадовалась она и, не теряя времени, отдала команду готовить самолеты к вылету. Потом пошла на взлетную полосу проверить, как ее укатывают. Работы еще не закончили, и Марина сердилась:
      - Опять задержка будет! Надо было с ночи начать, когда появилась надежда на погоду.
      Наконец взлетная полоса готова. Но тут возникла еще одна проблема: стало ясно, что заправщик не успеет подвезти горячую воду всем самолетам. Ее хватило только для первой эскадрильи.
      - Сделаем так, - решила Раскова, - сегодня отправим эскадрилью Федутенко; начальник штаба встретит ее на месте назначения. А я побуду здесь, пока всех не выпущу.
      Один за другим уходили в небо самолеты. Вот они построились и четким клином ушли на запад.
      Командир второй эскадрильи Женя Тимофеева ворчала, еще заметнее "окая":
      - Вот так всегда: кому - первой эскадрилье. А мои - все как золушки.
      - Ну, твои-то золушки кого хочешь перегонят, - смеялась Раскова. - Не досадуй, Евгения Дмитриевна, завтра и мы улетим.
      - Завтра - не сегодня, товарищ майор, - сказала Женя.
      Ее сомнения подтвердились: погода словно пошутила с ними, улыбнулась краешком солнца, а наутро снова закрутилась, завихрилась метель. Засыпала снегом расчищенные стоянки, укрыла пышным покрывалом самолеты по самые плоскости.
      Временами метель прекращалась, затихала словно в изнеможении. Тогда ползли густые туманы, скрывая все вокруг. Снова с утра до вечера расчищали от снега стоянки и самолеты. Вечерами сушили промокшую одежду у раскаленной печки и мечтали о солнечном утре. Когда наконец все укладывались на длинных дощатых нарах, Марина садилась около пышущей жаром печки и сидела тихо и задумчиво, изредка подбрасывая в печку трескучие поленья.
      Где-то в углу слышался тихий говор, смех.
      Марина думала о доме. Месяц назад Анну Спиридоновну и Таню перевезли на самолете в Москву. Как она волновалась за них! Она вспомнила, как писала Тане о том, чтобы не высовывалась и сидела тихо, чтобы не трогала ничего в кабине. Марина улыбается, вспоминая свои волнения. Хорошо бы попасть в Москву хоть на несколько часов!
      Ведь она не видела дочку уже полтора года и, кто знает, увидит ли скоро.
      "Ах, уймись ты, буря, не шумите, ели..." - тихонько напевала Марина, а Женя Тимофеева, улегшись на нарах и подперев голову руками, смотрела на нее нежно и с любовью. Она восхищалась этой хрупкой женщиной, едва перешагнувшей свое тридцатилетие, которая взяла на себя; такую огромную ответственность, такой тяжкий груз забот и тревог. Что толкало ее на это? Жажда славы? Но она была у нее, заслуженная, громкая слава. Просто она, кадровый командир, коммунист, не могла поступить иначе в дни, когда над Советской страной нависла смертельная опасность.
      Однажды, когда Раскова была на дальней стоянке, прибежал посыльный - ее срочно вызывали на связь с Москвой. Теряясь в догадках, она почти бежала к землянке оперативной связи и, только открыла дверь, услышала:
      - Вас срочно вызывают в Москву.
      Погода все еще была плохая, но она приказала готовить свою "уточку".
      - Возможно, речь будет идти о передислокации, - говорила Раскова Тимофеевой. - Вы должны быть готовы отправиться по моей команде в указанное место, а я к Федутенко в первую эскадрилью. Командование возлагаю на тебя. Вылетай только при благоприятной погоде, не торопись, хоть и хорошие у тебя летчики, а все-таки еще "детский сад".
      Женя сама как-то сказала Расковой, что вот у Федутенко летчики - асы, а ей детский сад достался.
      Вот почему Марина иногда подсмеивалась над ней, хотя знала, что летчики Тимофеевой не уступят другим.
      "Уточка" блеснула белой птицей среди темных туч и скрылась. Женя, тяжело загребая снег меховыми унтами, пошла к землянке. Что-то неясное и грустное нахлынуло на нее. Любимый командир улетела, о детях ей давно уже ничего не известно...
      Из Москвы Марина возвращалась за неделю до Нового года. Самолет летел низко над притуманенной землей. Внизу мелькали темные полосы дорог и вереницы автомашин на них, железнодорожные станции с сотнями вагонов и платформ, загруженных боевой техникой, редкие деревни среди сумрачных, утонувших в снегу лесов. Марина везла полку приказ на перебазирование. Под Сталинградом шли упорные бои, командование сосредоточило там много авиационных частей, решено перебросить туда и полк Расковой. Командиру второй эскадрильи она уже дала указание на самостоятельный перелет, а с первой эскадрильей решила лететь сама. Срочно надо выбивать транспортные средства, чтобы перебросить штаб полка и передовую команду техников; в штабе ВВС обещали выделить два транспортных самолета, но когда? Снова предстоит много дел, которые, казалось, уже позади.
      В разрывах облаков мелькнул кусочек голубого неба, холодного и блеклого. Но была в его синеве надежда на приход весны и светлых дней.
      Эти дни в Москве промелькнули как сон... Танюшка так выросла, худенькая только... Удивительно подумать - Марина была в театре! Узнав, что она в Москве, артисты МХАТа пригласили ее к себе. Она рассказывала им о девушках-летчицах, о их жизни. Ее слушали с интересом и восхищением. И год спустя, уже на фронте, они увидят сами, как воюют летчицы Марины Расковой...
      На аэродроме Марину ждали. Капитан Казаринова собралась было по всей форме отдать рапорт, но Марина остановила ее.
      - Хорошо, хорошо, товарищ капитан. У нас сейчас срочные дела. Ни минуты не откладывая, надо послать кого-то в Москву. Пусть проследит, чтобы не задержали присылку транспортных самолетов, и получит карты нового района боевых действий. Я думаю, что лучше Мигуновой с этим делом никто не справится. Оформите ей командировку. Как, Катя, не возражаешь? - сказала она находившейся рядом Мигуновой.
      Казаринова укоризненно посмотрела на Раскову: опять обращение к подчиненной не по уставу.
      - Ну конечно нет! - Катя обрадовалась неожиданной командировке в Москву, домой.
      Через два дня Марине удалось отправить по железной дороге технический состав полка. Осталось только около 20 человек для срочного ремонта самолетов во время перелета и штаб полка. Улетела и первая эскадрилья, и теперь в землянке было тихо и одиноко. Незадолго до Нового года прилетел транспортный самолет "дуглас", и 27 декабря, пользуясь сносной погодой, она отправила его к новому месту с техниками и штабными офицерами.
      - Мы скоро вслед за вами, - напутствовала их Раскова. - Устраивайтесь и приступайте к тренировочным полетам для знакомства с районом боевых действий.
      На аэродроме оставалось два неисправных самолета. Через день-два, после того как их отремонтируют, она рассчитывала вылететь вместе с ними. С ней была и комиссар полка Лина Елисеева.
      Непогода разыгралась снова. Метель мела и день, и два, и три... На рассвете, услышав урчание тракторов, расчищающих аэродром, Марина выходила из землянки, но иногда не могла открыть дверь - снег засыпал землянку по крышу. Сквозь вихри не было видно ни неба, ни тракторов, только прорывался звук работающих моторов.
      Набив котелок снегом, Марина возвращалась в землянку и ставила его на печь, потом тихо, чтобы не разбудить спящих летчиков, разжигала огонь.
      Пламя медленно разгоралось, словно тоже застыло за длинную ночь, охватывая сухие дощечки разобранного старого забора, краснели бока железной печки, шипел тающий снег.
      У Марины появилось время для того, чтобы отдохнуть, выспаться, но сон не шел. Иногда она ночью вставала и шла взглянуть, как там погода? Ей хотелось быстрее собрать полк вместе, начать боевую работу. Это вынужденное безделье не приносило отдыха, тяготило ее. Впереди опять был трудный день очищали стоянки и самолеты от сугробов снега, наметенных ночью. Марина тоже работала вместе со всеми, за исключением тех часов, когда уходила на метеостанцию узнать прогноз погоды. Но синоптики ничего хорошего не обещали. Шли мощные холодные фронты со снегопадами и метелями по всему маршруту.
      Наступил новогодний вечер. Намерзнув и устав за день, Раскова задремала, и только веселый говор летчиков и штурманов разбудил ее. Но оживившиеся было девушки скоро притихли. Было грустно, что они так одиноки здесь, далеко от полка.
      - Не будем грустить, - ободряюще сказала Марина. - Скоро будем все вместе, не век же мести метелям. Давайте-ка лучше споем.
      Но песня тоже не получилась, не выливалась наружу, а текла где-то внутри каждого, словно пелась только для себя.
      Галя Ломанова, черноглазая, черноволосая смуглянка, пригорюнилась, подперев щеку рукой. Марина заметила, что поет она тихо, будто нехотя. У Гали далеко в тылу маленькая дочка, и Марина помнит, как еще во время тренировок заметила однажды слезы у нее на глазах.
      - Зайдите ко мне после полетов, - сказала тогда ей Марина.
      Оказалось, что у нее болеет дочка, нужны усиленное питание, лекарства, а она не может ничем помочь ей. Она не решалась обратиться к Расковой в такое тяжелое время с личной просьбой, но сейчас, увидев искреннее сочувствие в глазах Расковой, ее лицо, милое и доброе, Галя поняла, что перед ней женщина, которая может понять ее.
      - Берите мою "уточку" и летите домой. Скажите в строевом отделе, пусть выпишут вам паек на десять дней, потом компенсируем. Завтра с утра вылетайте. Только внимательно следите за погодой, чтобы не было каких-нибудь неприятностей.
      - Есть, товарищ командир, - только и могла вымолвить Галя от радости и, еле дождавшись рассвета, улетела домой...
      - Давно были письма из дома? - спросила Марина, помешивая гаснувшие в печке угли.
      - Перед тем как мы вылетели, - ответила Галя. - Приеду после войны и не узнаю дочку...
      - Моя тоже выросла за это время, - задумчиво проговорила Раскова. Когда не на глазах, так меняются быстро, что только по ним и замечаешь: а ведь ты стареешь!
      - Ну вам-то об этом рано говорить! - заметила Люба Губина. - Вы у нас молодая.
      Раскова засмеялась. Она сидела у огня, распустив длинные, мокрые после мытья волосы.
      - Давайте я помогу, товарищ командир, - смущенно сказала Люба, касаясь волос рукой. - Я тихонько расчешу их.
      И она стала, легко касаясь расческой, старательно расчесывать пряди волос. У самой Любы волосы прямые, как дождь, и она закладывает отросшую челку за ухо. Большие серые глаза всегда серьезны, и даже когда она улыбается, в них не оттаивает строгость.
      - Ну вот и все, - закалывая узел, сказала Люба, - правда красиво?
      - Очень, - заглядывая в маленькое зеркальце, ответила Раскова. - Хоть в театр. Вот кончится война, пойдем всем полком в Художественный театр. То-то будут удивляться, глядя на моих гвардейцев!
      - Так долго ждать, - заметила Галя Ломанова, - что и не верится, что когда-то это время придет.
      - Уже скоро. Вот наступит весна, и начнем мы наступать по всем фронтам. Слышали, как громят наши войска немцев под Сталинградом?
      Газет не получали давно, радио в далекой деревне не было, но в штабе перелетов изредка получали сообщения о событиях на фронте. Лина Яковлевна Елисеева старалась регулярно приносить ежедневные сводки.
      - Мы обязательно вернемся с войны, - продолжала Раскова. - Каждый должен верить в это, иначе нельзя. Лично я буду жить восемьдесят лет. Еще девочкой я почему-то решила, что это возраст самый старый и именно столько я буду жить.
      Марина понимала, что только высокая сила духа каждого, и ее в особенности, способна помочь завершить начатое дело. Полк летит на фронт. Теперь нужно, чтобы родились умение и отвага, родились воины. И она все делала для того, чтобы укрепить в своих бойцах веру в победу, веру в жизнь.
      - А ветер стих, - вдруг сказала Галя, прислушиваясь. - Может быть, и погода переменится.
      * * *
      Только 4 января наконец-то на небе проглянуло солнце и разошлись облака. Раскова приказала готовиться к вылету. В 14 часов три самолета поднялись в воздух и взяли курс на Сталинград.
      Уже в первый час полета опять появилась облачность. В конце маршрута метеорологические условия резко ухудшились. Самолеты пошли на снижение и попали в сплошную серую мглу.
      Летчикам Гале Ломановой и Любе Губиной чудом удалось посадить свои машины в поле. А самолет Расковой потерпел катастрофу.
      Лишь через два дня, когда утихла пурга, летчики нашли "Звездочку" своего командира полка. Самолет Расковой лежал на краю оврага. Крылья серебрились на солнце, красные звезды ярко алели на белом снегу...
      * * *
      ...А война продолжалась. Она полыхала еще более двух лет, и в рядах Красной Армии героически сражались с врагом питомцы Марины Расковой, освобождая свою землю, выполняя клятву, данную в день ее гибели.
      Тогда в письме в ЦК ВКГТ(б) они писали:
      "Мы заверяем, что дело, начатое Мариной Расковой, доведем до конца... Личный состав полка входит с ходатайством о присвоении нашему полку имени Расковой, пусть ее имя будет нашим знаменем борьбы, с которым мы, ее ученики, полетим в бой, чтобы сбросить не только свои, но и ее бомбы на головы проклятых фашистов".
      Полк пикирующих бомбардировщиков имени Героя Советского Союза Марины Расковой прошел славный боевой путь от Волги до Балтийского моря. Участвовал в Сталинградской битве, в боях на Северном Кавказе, на орловско-курском направлении, освобождал от захватчиков Белоруссию и Прибалтику. За успешные боевые действия при освобождении города Борисова получил наименование "Борисовский". Полк внес свой вклад в разгром противника в Восточной Пруссии и на Курляндском полуострове. За период Великой Отечественной войны полк совершил 1134 боевых вылета, сбросив на врага 980 тонн бомб. Он заслужил в боях гвардейское знамя, ордена Суворова и Кутузова III степени.
      Полк ночных бомбардировщиков участвовал в оборонительных и наступательных сражениях на Северном Кавказе, на Кубани и под Новороссийском. Помогал войскам Красной Армии освобождать Крым, города Севастополь, Могилев, Белосток, Варшаву, Гдыню, Гданьск, участвовал в прорыве обороны фашистов на Одере. За успешные боевые действия на прорыве оборонительной полосы "Голубая линия" на Таманском полуострове был удостоен наименования "Таманский". С мая 1942 года по 9 мая 1945 года полк провел 24 тысячи боевых вылетов. Он первым из трех женских полков получил гвардейское звание.
      Истребительный полк прикрывал от фашистских бомбардировщиков промышленные предприятия и железнодорожные узлы Саратова, Воронежа, Касторной, Курска, Киева и Донбасса. Участвовал в воздушных боях в районах Волги, Дона, Днепра, Днестра и Дуная, в Корсунь-Шевченковской операции. Выполнял ответственные задания в Венгрии. Закончил он свой боевой путь в Вене. Летчицы полка за годы войны совершили 4419 боевых вылетов, провели 125 воздушных боев, сбили 38 самолетов противника.
      28 летчицам из полков, подготовленных Мариной Расковой, было присвоено звание Героя Советского Союза. М. М. Раскова посмертно награждена орденом Отечественной войны I степени.
      Представители женских авиаполков участвовали в Параде Победы на Красной площади.
      * * *
      Ушли в прошлое далекие и грозные годы войны, но не забыли потомки славное имя Героя Советского Союза Марины Расковой. Оно живет в названиях улиц и площадей. Его несут на своих бортах океанские суда. Оно присваивается школам и бригадам коммунистического труда.
      Для нынешнего и грядущих поколений Страны Советов Марина Раскова навсегда останется примером верности долгу, беззаветной любви к своему народу, к своей Родине.
      ----------------------------------------------------------------------
      Список иллюстраций