40

Аркус, наследник Нара, плыл на корабле.

Волосы у него были черные, тело — сильное, молодое. Он решил, что ему едва исполнилось двадцать. С носа военного корабля он видел океанский простор, небо над головой было бесконечно высокое и синее — какое бывает в снах. На палубе этого гигантского корабля, флагмана флота, он находился один, и одиночество его не пугало. Поскольку он был молод, у него имелось только одно имя — Аркус. Время Черного Ренессанса еще не наступило, его еще не прозвали Черным Роком мира.

Издалека его манил берег Люсел-Лора — сияющая полоса на горизонте. Он плыл долго и томительно, стойко терпел завистливые взгляды матросов, которые везли его к цели. Сегодня Аркус не был правителем — и не будет еще много лет. Сегодня он был просто охотником, которого отправили обезглавить мифического зверя Люсел-Лора. Он решил, что подарит череп льва отцу, дабы доказать свою доблесть. Отец будет доволен, он убедится, что вырастил достойного, бесстрашного наследника.

Странно, как это бывает в снах, небо постепенно темнело. Аркус посмотрел за фальшборт. Под килем море начало пениться и кипеть, из его глубины поднялась голова ящера, потом еще одна — и еще две. Все они увенчивали гладкое змеиное туловище. Они поднялись над кораблем с его одиноким пассажиром и злобно уставились на него. Корабль резко остановился. Аркус Нарский посмотрел на змея и приказал ему убираться с дороги.

— Мне нужно в Люсел-Лор, чудовище! — крикнул он. — Не препятствуй мне!

Четыре остроклювые головы нахмурились.

— Кто ты такой, — спросили они, — и чего тебе надо? — Казалось, все головы говорят одновременно, свистящим хором.

— Я — Аркус Нарский, — гордо ответил он. — Будущий правитель целого континента. Ты — хранитель Люсел-Лора?

— У нас много имен, — хором ответили головы. Одна из них улыбнулась драконьей усмешкой.

— Я — Тарн, — объявила она.

Потом заговорили ее собратья.

— Я — Лисс.

— Я — магия Люсел-Лора.

— А ты? — спросил Аркус у той головы, что промолчала. — Как зовут тебя?

Молчаливая голова поднялась выше остальных.

— Я — Ричиус Вентран! — прогудела она. — Я — Шакал. Предатель.

— Мы — все, кто сражается с тобой, — засмеялись головы, на море началось такое волнение, что Аркус едва мог удерживаться на ногах. — Мы не даем тебе жить.

— Нет! — Аркус подошел к борту и погрозил кулаком исчадии ада. — Я бессмертен! Я не боюсь тебя!

— В юности ты был бессмертным, — сказала голова, назвавшаяся магией. — И тогда ты ничего не боялся.

— Но теперь ты стар, — добавила голова по имени Вентран. — Стар и слаб. Ты умираешь.

— Нет! — возопил Аркус. — Я никого не боюсь! Я здесь по поручению отца, чтобы поймать и убить льва и привезти домой его голову.

Голова по имени Лисс завыла:

— Ты убил нас! И теперь мы убьем тебя!

— Нет! — запротестовал Аркус. — Мне надо попасть в Люсел-Лор. Ты должен меня пропустить. Мир, Лисс. Я обещал тебе мир…

Теперь выли уже все головы, и Аркус почувствовал, как их обвинения терзают его, тащат обратно в его ужасную реальность. На него навалилась холодная тяжесть старости. Он крепче схватился за фальшборт, чтобы не упасть.

— Прекрати! — закричал он. — Прекрати, я требую!

Голова, которая назвалась Ричиусом Вентраном, опустилась ниже на своей змеиной шее, и ее ядовитый взгляд обжег Аркуса до глубины души.

— Ты ничего не можешь от нас требовать, старик! — прошипела она. — Мы бросаем тебе вызов, потому что ты слаб. Ты даже не можешь нас видеть. Ты слеп.

Аркус поднес руки к глазам. Он знал, что дракон сказал правду, и эта истина потрясла его, заставила проснуться. Рев пламени в камине гудел в ушах, но он не мог его видеть. Все было черным-черно. Он не видел света уже много недель. Аркус Нарский проклял свою слепоту и издал ужасающий вопль.

Только через час Бьяджио удалось успокоить императора. Вернувшись в Черный Город, граф отказался от своих обычных покоев и поселился в маленькой комнате неподалеку от спальни Аркуса — чтобы быть рядом, если случится нечто непредвиденное. Он услышал вопли Аркуса даже раньше слуг императора и, вбежав в спальню, нашел его обезумевшим от страха. Он впивался пальцами себе в глаза, словно хотел их выцарапать. Бьяджио с огромным трудом удалось удержать Аркуса — таким невообразимым был его бред.

Теперь он спал — во многом благодаря сильнодействующему эликсиру, составленному Бовейдином на случай подобного приступа. Бьяджио сидел в кресле рядом с постелью и наблюдал за императором, чувствуя себя выжатым до предела. Было далеко за полночь. Высокая башня стонала. В камине ревело пламя. Бьяджио боролся со сном. Он обещал Аркусу побыть с ним.

Граф думал, как это горько — наблюдать за угасанием дорогого человека. Даже он вынужден был признать, что жить императору осталось недолго. Бовейдин не мог сказать, сколько времени еще подарят ему снадобья, но Аркус слабел не по дням, а по часам. После каждой насильственно скормленной ему трапезы у него открывался понос, и, если не считать редких вспышек ярости, он был слаб как младенец. Даже если бы в Люсел-Лоре нашлась какая-то мощная магия, Бьяджио сомневался, что Гейл успел бы вовремя доставить ее императору.

И в этом заключалась главная мука. Для членов Железного Круга время всегда являлось союзником, силой, которую они могли остановить для себя, пока другие смертные продолжали стареть и умирать. Самому Бьяджио перевалило далеко за пятьдесят, но внешность и силы у него были как у двадцатилетнего. Его бронзовая кожа оставалась безупречной — даже по меркам его родины. Он отличался тщеславием и пристрастием к зеркалам, а потому вид изуродованного старостью Аркуса приводил его в ужас. Великому человеку не подобало так умирать.

Граф смежил отяжелевшие веки. Аркус пересказал ему свой страшный сон, и теперь он мог увидеть белого дракона: его головы дразнили Аркуса, дразнили их всех. Лисс! Бьяджио вспомнил об этом островном государстве с ненавистью. Они были причиной всего — они и этот ублюдок Вентран. Лисс последовательно уничтожал Аркуса, постоянно мешал Никабару высаживать войска в Люсел-Лоре. Им пришлось полагаться исключительно на наземные операции Блэквуда Гейла, и хотя барон прекрасно справлялся с уничтожением огромного количества трийцев, Люсел-Лор был попросту слишком велик. Хотя дорога Сакцен находилась целиком в их руках, может пройти много месяцев, прежде чем Гейлу удастся окончательно покорить страну. А этих месяцев у Аркуса не было.

— О Боже, мне нужно время! — прошептал Бьяджио. — Больше времени, только и всего.

У него все получится, если Гейл не станет медлить. Если Гейл захватит Тарна, то, возможно, праведник сам спасет Аркуса. Бьяджио задумался над таким поворотом событий. Если понадобится, он собственноручно станет пытать Тарна. А когда Аркус оживет и будет вне опасности, он выколет искуснику глаза.

— Это будет прекрасно, святоша. Смотреть, как ты умираешь…

Аркус слабо зашевелился. Бьяджио сразу же встал и подошел к постели.

— Ренато? — прошептал император.

Бьяджио пришлось напрячь слух, чтобы различить едва слышные звуки.

— Я здесь, о Великий, — ответил он. — Я рядом. Как вы? Все в порядке?

Иссохшая голова кивнула.

— Уже утро?

— Еще нет. Оно не наступит еще несколько часов. — Бьяджио повернулся к окну. За плотными занавесками было темно. Ночную тьму прорезали только редкие искры, вырывавшиеся из дымовых труб. — Вам не спится? Постарайтесь. Бовейдин говорит, вам нужен отдых.

— Бовейдин — настоящая клуша, — прохрипел Аркус. — Как и ты.

Бьяджио с печальной улыбкой взял своего господина за руку. Его кисть с каждым днем становилась все более сухой и хрупкой.

— Мы беспокоимся о вас, только и всего. Мы хотим снова видеть вас здоровым.

— Да, да, — согласился Аркус. — Мне надо поправиться. Много дел.

— Очень много дел, мой государь. Мир по-прежнему нуждается в вас. И мне вы нужны.

Слабые пальцы Аркуса обхватили руку Бьяджио. На растрескавшихся губах промелькнула тень улыбки.

— Спасибо, что сидишь со мной, Ренато. Ты мой самый верный слуга.

— Всегда, Величайший.

— Да, всегда. Это всегда был ты.

Растрогавшись, Бьяджио опустился на колени рядом с кроватью. Уперся подбородком в матрас и пристально посмотрел на Аркуса. Он жаждал услышать от него новые похвалы. Он действительно был самым верным слугой императора. Всегда. Он, а не епископ, не Никабар, не Бовейдин или еще кто-то из членов Железного Круга. Только он был таким преданным и постоянным. Только он любил Аркуса как отца.

Но на этот раз он невольно подумал, что все отцы когда-нибудь умирают. И сыновьям приходится жить одним, без любви и заботы. У Бьяджио имелась жена и куча родственников, но они были ему не ближе, чем его родной отец, которого он убил. Он услышал призыв Аркуса, и этот призыв подействовал на него словно вера. Это придало его жизни смысл. А теперь, когда он наблюдал за угасанием великого правителя, ему казалось, что жизнь его становится скучной и бессмысленной.

— Величайший, — тихо вымолвил он.

— Что?

— Я делаю для вас все, что в моих силах. Вы это знаете, правда?

Наступило долгое, томительное молчание. В конце концов император неохотно кивнул.

— Ты пытаешься, — слабым голосом произнес он. — Я это знаю.

— Лиссцы — настоящие дьяволы, милорд. Если б не они, я уже захватил бы весь Люсел-Лор. И вы не страдали бы от такой боли. Но все пройдет, Великий. Я клянусь. Люсел-Лор будет наш, а вы снова станете здоровым.

Но Бьяджио еще не успел договорить, как почувствовал лживость своего обещания. Однако он нуждался в этой лжи не меньше, чем Аркус. Она утешала их обоих.

— Я тут думал, мой друг. — Слова давались Аркусу с трудом. Он судорожно глотнул и продолжал: — Что мне сделать в первую очередь после того, как я поправлюсь? Кто первый должен почувствовать мою месть? Лисс?

— Никабару это понравилось бы, — сказал Бьяджио. — Ему не терпится снова приняться за их родину.

— Так мы и сделаем. Да, сделаем! Когда я поправлюсь, а Люсел-Лор будет моим, я сам поплыву в Лисс и убью их короля. Ты поедешь со мной, Ренато. Это будет великолепно!

— Великолепно, господин мой.

Аркус удовлетворенно вздохнул. Бьяджио показалось, будто ослепшие глаза его повелителя устремлены в прошлое. Интересно, куда именно попал в эту минуту Аркус?

— И тот мальчишка Вентран, — шептал Аркус. — Я хочу, чтобы его ко мне доставили. Немедленно. Я хочу видеть, как он будет качаться на виселице, Ренато. Мы устроим публичную казнь.

— Я буду рад.

— Значит, ты об этом позаботишься? Доставишь его сюда?

Бьяджио замялся.

— Мы стараемся, Величайший. Как я сказал…

— Немедленно, Ренато! Неужели ты не можешь сделать это для меня? Неужели я, прошу невозможного? Это же всего один человек.

— Хорошо, да. Если таково ваше желание, мой господин, мы приложим все усилия, чтобы привезти его сюда.

Аркус поднял руку и провел дрожащим пальцем по щеке графа.

— Ренато, я умираю.

— Нет, о Величайший! Вы не можете умереть. Никогда!

— Возможно. Но может случиться так, что этого уже ничем не остановишь. Так что я обращаюсь к тебе с последней просьбой. Найди Ричиуса Вентрана и доставь его ко мне. Я должен увидеть его смерть, прежде чем уйду. А теперь дай мне слово.

— Да, — с трудом выдавил из себя Бьяджио. — Обещаю. Клянусь моими глазами, я привезу вам сюда Вентрана.

Рука Аркуса бессильно упала.

— Хорошо, — прошептал он. — Хорошо.

— Величайший, — мягко промолвил Бьяджио, — можно мне задать вам один вопрос?

— Сколько угодно, мой друг.

Бьяджио облизал губы, стараясь подавить страх.

— Если вы умрете — но это только если — что будет с нами?

У Аркуса напряглись черты.

— О чем ты меня спрашиваешь?

— Это пустое, — поспешно отмахнулся Бьяджио от своего вопроса.

— Ты считаешь, что я умираю, Ренато? — с укором осведомился Аркус.

— Величайший, вы же сами сказали…

— Я не ждал, что ты со мной согласишься. Ты же должен меня спасать! — Аркуса начала бить дрожь. — Боже всемогущий, как ты можешь так со мной говорить? Я страдаю, а ты занят только собственным честолюбием!

— Нет, милорд, я думаю о Наре, о вашем Черном Ренессансе! Если вы умрете, Эррит будет бороться со мной за трон. Если только…

— Что?

— Если вы не назовете своего преемника.

Дело сделано. Он произнес это слово. Император грустно, протяжно вздохнул.

— Ты — мой самый верный слуга, Ренато, — ласково произнес Аркус. — Тебе этого мало?

— О нет, мой повелитель, мне этого достаточно! Мое единственное желание — служить вам.

— Тогда почему ты заговорил со мной о смерти?

— Ради Нара, Великий. И это все…

— Я не умру! — взорвался Аркус. — Не умру! Ни сейчас, ни потом!

Граф с ужасом наблюдал, как император заливается слезами. Он закрыл ослепшие глаза и отвернулся. Он дрожал и шептал проклятия. Бьяджио взял его за руку и стал ждать конца истерики. Он понял, что никогда не получит ответа на свой вопрос. Аркус слишком сильно боялся смерти, чтобы передать свой свой трон другому.

— Я хочу уснуть, — наконец объявил император. — Побудь со мной, Ренато. Я боюсь снов. Разбуди меня, если я закричу.

— Я здесь, Величайший. — Бьяджио поцеловал высохший лоб императора. — Спите.

Спустя несколько мгновений Аркус погрузился в беспокойную дремоту. Граф Бьяджио встал и направился к двери. В последний раз взглянув на своего повелителя и убедившись, что он проснется не скоро, покинул спальню и вызвал своих Ангелов Теней.

41

— Вот, Дьяна, — сказала Наджир. — Тебе нужны такие листья.

Дьяна посмотрела через плечо женщины. Листья были небольшие, но толстенькие, покрытые мягким пушком. Наджир сорвала один листик с куста и разломила пополам. Из разъединенных половинок потянулись липкие нити сока.

— Видишь? Как я тебе говорила. Это ему поможет.

Дьяна ткнула пальцем в нити — они порвались словно паутинки. На ощупь они оказались прохладными. У Дьяны немного отлегло от сердца: наконец она сможет помочь Ричиусу. Четыре дня он лежал, парализованный болью, и вот теперь появилась надежда на какое-то облегчение.

— Сколько нам понадобится? — спросила Дьяна, обрывая листья с куста.

— Не спеши, — предупредила ее Наджир. — Не мни листья, иначе сок вытечет. И не обрывай куст целиком. Лекарство сохраняется недолго, оно понадобится нам и для других.

«Конечно, — подумала Дьяна, — и для других».

Их уже насчитывались десятки, у многих ожоги были такими же тяжелыми, как у Ричиуса. Однако Наджир говорила, что это растение не единственное. Вот и прекрасно. Тогда эти целебные листья будут отданы Ричиусу. Под наблюдением Наджир она обрывала их и складывала в корзинку. К счастью, им не пришлось уходить далеко от замка. Значит, свежие листья сразу же пойдут в дело. Наджир присоединилась к ней. Ее руки двигались размеренно, листья аккуратно ложились в корзинку. Дьяна улыбнулась.

— Спасибо тебе большое, Наджир. Ты не пожалеешь.

Женщина смущенно кивнула.

— Я делаю только то, чего хочет мой муж, — ответила она. — Он велел, чтобы я помогла тебе ухаживать за Кэлаком. Я так и делаю.

Дьяна с трудом сдержалась от грубого ответа. Меньше чем за неделю жена Фориса из незнакомки превратилась в подругу. Они жили в одной комнате — обычно женщины в таких обстоятельствах начинают делиться друг с другом своими секретами. И хотя Дьяна ничего не рассказывала ей о прошлом, она сознавала, что Наджир все равно догадывается, о чем она думает. Эта женщина обладала почти сверхъестественной проницательностью. Дьяна пока не могла понять, нравится ли ей Наджир, но в эту минуту, собирая спасительные листья, точно знала одно: она глубоко признательна Наджир за то, что она проявила участие, пусть даже и неохотно.

— Когда Форис вернется, я поблагодарю его за твою помощь, Наджир. Ему следует об этом знать.

Комплимент явно пришелся Наджир по сердцу. Как и все дролки, она была беззаветно преданна мужу, которого считала центром вселенной. Глубоко религиозная, Наджир вставала каждый день на рассвете и в течение часа молилась с другими женщинами замка, готовилась к услужению своему мужчине. Эту суровую жизнь Наджир принимала с радостью, потому что любила Фориса, а его любовь составляла смысл ее жизни. Она уже произвела на свет трех дочерей и сына — и мечтала подарить мужу еще детей. Она была хорошей матерью и всегда охотно помогала Дьяне ухаживать за Шани, но обе понимали, что совершенно не похожи друг на друга. Наджир была примерной дролкой, а Дьяна, с точки зрения дролов, — шлюхой.