В «спальных» районах не спят, в них живут. А в душные летние ночи жизнь в них бьет ключом и пенится, как пиво из пластиковой бутыли.
      Ронин вышел из машины и осмотрелся. Вокруг исполинскими термитниками торчали многоэтажки, сияя неспящими окнами, а воздух пах деревней: луговыми травами, лесной прохладой и ночным туманом.
      Из парка доносился плеск воды и визгливый хохот. На берегу пруда горели костерки, тянуло острым шашлычным дымком. В черной воде мелькали голые тела. Мелкая рябь на воде играла отблесками, как чешуя рыбы.
      — Живут же люди, — с завистью вздохнул Ронин.
      Мимо медленно протащился милицейский «уазик». Сидевший рядом с водителем мент прижимал к животу огромный арбуз. Наряд свернул к пруду, скорее всего, уничтожать оброк, взятый с бесправных «арбузников», и растрясти на что-то более существенное разгулявшихся шашлычников. На чужака в черном с сумкой на плече внимания не обратили. Очевидно, из-за светлых волос.
      Ронин неспешным шагом двинулся вдоль строя домов.
      Поднял взгляд к небу. Вызвездило, как в деревне или на берегу моря. Небо было иссиня-черным, совершенно немосковским, все усеяно россыпями ярких, ясно видимых звезд. Между созвездием Кассиопеи и Большой Медведицы плыла низкая, яркая, со стальным отливом, звезда.
      Ронин остановился. Прямо над головой проходила высоковольтная линия. Новый район, предмет гордости и престижа мэра, питался от собственной ТЭЦ, три трубы которой мигали алыми лампочками невдалеке.
      Звезда легко, как шарик ртути, разделилась на четыре маленькие звездочки.
      — Не повезло, ребята, — Ронин подмигнул звездочкам радара.
      — И я говорю, американцы все небо засрали! Смотреть тошно, м-ля, — раздался испитый голос.
      Зашуршала трава. На четырех конечностях на тротуар выбрался мужичонка в спортивных штанах и болтающемся на голом теле пиджаке. Не без труда перевел себя в вертикальное положение. При этом стал напоминать своего далекого предка австралопитека: голова маленькая, сутуленький, руки чуть ли не до колен. Колени тоже слабенькие, с остро выступающими коленками.
      — Слышь, командир, дай рубь на пиво, — пробормотал австралопитек так, словно только вчера научился членораздельной речи. — Или сразу «чирик». Я тады себе водки куплю.
      Ронин молча сунул в протянутую лапку комок банкнот, все, что частник дал сдачей с пятисотки.
      Австралопитек тупо уставился на деньги. Долго и старательно шевелил низкими надбровными дугами. Наконец родил мысль:
      — Я же помру!
      — Уж постарайся, — усмехнулся Ронин.
      Обошел крепко задумавшегося представителя местной фауны и двинулся дальше.
      Надо было найти логово. Свое. Логово Хантера сейчас, наверняка, уже выгорело дотла.
      Ронин знал, что в недрах юго-запада Москвы укрыт целый подземный город, многоуровневый бункер на сто тысяч человек строили на случай ядерной войны. Там есть все: жилые отсеки и производственные помещения, силовые установки, резервные системы связи, запасы провизии и оружия. Конечно, за давностью многое далеко от идеального состояния, но все же лучше, чем ничего. Главное, что в бетонных лабиринтах можно скрыться от радара и охотников. Одному протянуть в казематах не проблема. Но можно попробовать прожить и целой армией. В конце концов, именно для этого бункер и строился.
      Из подземного города можно выйти на поверхность через тысячу замаскированных люков. Один такой Ронин знал.
      Год назад в роще на окраине новостроек бывший сокурсник «накрыл поляну» по случаю командировки в Чечню. Был он из местных, квартиру дали от райотдела, на что и купился, и как старожил показал достопримечательность — обычный канализационный колодец, почему-то торчащий прямо в голом поле. С пьяных глаз полезли, прошли метров десять по трубе и наткнулись на бронированную дверь. Гидравлический замок на двери кто-то до них уже попробовал на слом. Дверь поддалась с полпинка. Но входить в совсекретный коридор не решились, слишком мало выпили для такого приключения. Но отчетливо запомнилось, что воздух в коридоре был сухим и теплым.
      Знакомый из Чечни не вернулся. Остальные участники проводов были людьми случайными, за давностью никогда не вспомнят, с кем пили. Значит, быстро вычислить логово не смогут. А через неделю, когда он освоится в новом для себя мире, будет уже поздно.
      За год район заметно разросся. Улица недостроенных домов, освещенных прожекторами, вытянулась до самой рощи. Пустые глазницы окон смотрелись бойницами, из которых на чужака уставились сотни целящихся глаз. То и дело зловеще вспыхивали бенгальские огни электросварки. Стальные цапли кранов, повизгивая лебедками, сновали между остовами башен.
      Ронин посмотрел на вывеску универсама. Ниже желтой луны с логотипом светилась цифра «двадцать четыре». Долго думать не надо — круглосуточный. У входа, в импровизированном кафе под открытым небом, пьяно и громко гульбарила местная молодежь.
      Он размышлял, стоит ли заскочить в последнюю торговую точку на пути в подземный мир, и если да, то что именно купить в дорогу, и краем глаза зацепил еще одну рекламу в глубине двора уже заселенной многоэтажки.
      В темноте помигивали оранжевые буквы:
 
D I G I T A L.
 
      Ронин поправил сумку на плече. В сумке тихо клацнул металл.
      Универмаг назывался тоже не по-русски — «Патерсон». Из двух чужеродных слов он выбрал то, что ближе и понятней. И свернул с тротуара во двор, густо заставленный спящими машинами.
      На детской площадке кипела любовь: скрипели качели, сопели, гудели и громко охали, кто-то тонко повизгивал в беседке.
      — Люди, а что там такое? — обратился Ронин к смутно видимым фигурам.
      — Интернет-кафе, — после паузы ответил ломкий голос.
      Непонятно почему остальные обитатели беседки развязано заржали. Больше всех старались девчонки.
      Ронин подошел к ярко освещенному крыльцу. На двери, действительно, висела табличка — «Интернет и кофе». В окнах, за плотно закрытыми жалюзи плавали тени.

* * *

      В крохотном баре тихо играла музыка и интимно светились бра на стенах. В том, что проектировалось как однокомнатная квартира, едва уместились стойка и три столика. Вдоль окна тянулся полукруглый диван. На нем с вытянутыми лицами и поблескивающими от выпитого глазами сидели три молодые мамаши, явно одиночки. Видимо, уложив детей спать, прибежали культурно скоротать вечерок и по-быстрому с кем-то познакомиться. Судя по тоске на лицах и количеству пустых стаканов, вечер на заладился. Знакомиться было не с кем. Единственный посетитель, кавказской наружности господин в адидасовском костюме, клевал носом за отдельным столиком.
      Бармен был не в счет. Он, подперев кулаком щеку, уткнулся в телевизор. На экране игроки в красном гоняли по полю игроков в белом. Мяч летал между ними сам по себе.
      Три пары женских глаз уставились на Ронина. Три подруги уже дошли до состояния хорового исполнения девичьей печальной: «Вот кто-то с го-о-рочки-и-и спустился-а-а!» А тут на деревню явился некто высокий, плечистый, с бобриком выбеленных волос да еще в защитно-штурмовом комбезе. Самая изможденная несложившейся личной жизнью мамка нервно икнула.
      Ронин, чувствуя на спине и ягодицах покусывающие взгляды, прошел к стойке. Сел на высокий табурет, сумку положил на соседний.
      Бармен оторвал взгляд от экрана.
      — Какой счет? — поинтересовался Ронин.
      — Лучше не спрашивай, — печально вздохнул бармен.
      — Тогда наливай.
      Бармен изобразил на сонном лице ожидание.
      — Амстердам, — почти по слогам произнес Ронин.
      Брови бармена поползли вверх.
      — Амстердам?
      Ронин, опустив веки, кивнул.
      —  Амстердам, — хрипло выкрикивает обладательница оранжевых волос.
       Руки бармена ныряют под стойку, выставляют подставку с лабораторными колбами. Внутри них колышется изумрудная жидкость.
       — Коктейль «Амстердам». Одна ошибка и тебя нет, — с милой улыбкой шутит бармен.
       — Пошел ты, — роняет оранжевоволосая.
       Указательный палец с черным хищно заостренным ноготком плывет над пробирками. Клюет крайнюю.
       Динь-динь-динь.
       — Ты хорошо подумала, Эш? — с притворным страхом спрашивает бармен.
       Кивок оранжевой головы.
       — Скажи волшебное слово, детка.
       — Фак, — четко артикулирует Эш.
       Бармен скалит зубы. Насыпает в колбу пригоршню ледяных алмазов. Вытаскивает из подставки, толчком придвигает к девушке.
       — Счастливого пути в Амстердам, милая. Передай привет Ван-Гогу и всем нашим! — напутствует бармен.
       Девушка хмыкает и тянется губами к краю наклоненной колбы. Изумрудная змейка вползает в приоткрытые губы.
      Бармен расплывается в улыбке.
      — Командир, я о таком только слышал.
      — И что ты слышал? — безжизненным голосом спрашивает Ронин.
      — Прикол такой. Подают двенадцать колб с ликером шартрез, водкой и тоником. В одной колбе растворяют таблетку экстази. Если угадал, тебя конкретно торкает. Ну и колбасишься по полной чисто на халяву. Если не угадал, выбирай еще. Но опять из двенадцати. Типа спортлото. Можешь, в принципе, все сразу бабахнуть.
      — А в чем прикол?
      Бармен еще шире расплывается в улыбке.
      — После третьей колбы тебе так вставит по шарам, что уже никакого экстази не надо. Есть он там, нету, тебе уже, брат, все по барабану.
      В дряблом животе бармена забулькал смех.
      Ронин разлепил в улыбке резиновые губы.
      — Тогда давай сто. Виски.
      Он выложил на стойку пятисотрублевку.
      Бармен удовлетворенно хмыкнул.
      — Это по-нашему. Чистый спирт. Сорок градусов. Беспонтово и надежно.
      Он потянулся к бутылкам. Оглянулся на Ронина. Тот кивнул, когда пальцы бармена коснулись темного штофа «Баллантайн». Бармен сделал понимающее лицо и чуть выпятил губы.
      Ловко подхватил бутылку, скрутил пробку.
      — Льда, воды, запивочки не надо, — без вопросительной интонации скороговоркой произнес он. Тонкой струйкой стал лить золотистую жидкость в стакан. — Я клиента вижу сразу. Глаз — алмаз. Только на пороге человек встанет, а я уже знаю — клиент. Пьет со вкусом и себя держит.
      Он придвинул стакан к Ронину.
      — Прошу.
      Сбоку появилась худосочная мамашка. Сигарету она держала на отлете, по ее мнению, грациозно изломив локоть.
      Мамашу шарахнуло об стойку. Ронин, не повернув головы, резко шлепнул ладонью по дрогнувшей сумке. Успел.
      — Извините, мужчина, я ничего такого не хотела, — светским тоном пролепетала мамашка. — Арнольд, — обратилась она к бармену, — поставь Танюху Овсиенко.
      Бармен сглотнул, похлопал глазами и спросил:
      — Может, тебе еще Бабкину с хором Армии врубить?
      На курином личике проступило оскорбленное выражение. Мимика осложнялась ранее выпитым.
      — Я не поняла, Арнольд… Я что, фантиками здесь плачу? Я нормальными деньгами плачу. И хочу слушать нормальную музыку.
      — Иди домой, Жанна, у тебя киндер пятый раз уже обоссался.
      — Что ты сказал? — с неподражаемой интонацией работника прилавка протянула мамашка.
      — Закругляемся, девочки! — громко объявил бармен. — Здесь бар, а не завалинка. Сюда люди приходят конкретно выпить, а не семечки лузгать.
      — Я не поняла, мы мало заказали, ты хочешь сказать?
      — Не, взяли нормально, но плохо пошло. Закругляемся, девочки, — отрезал бармен. — Или слушаем «Наутилус».
      Он отвернулся к плейеру и вставил новый диск.
      — Арнольд, какой же ты не чуткий, — с фирменным придыханием Ринаты Литвиновой произнесла мамашка.
      Старательно ставя стопы «елочкой» и покачивая костлявым тазом, как топ-модель на подиуме, она двинулась к подругам.
      — Курятник без петуха, — проворчал бармен. — Ты «Нау» любишь?
      Ронин чуть наклонил голову.
      — Наш человек, — удовлетворенно улыбнулся бармен.
      Из динамиков ударили первые аккорды, трепещущие и неровные, как спазмы подранка, обречено падающего в камыш.
 
«Когда они окружили дом,
И в каждой руке у них был ствол
Он вышел в окно с красной розой в руке
И по воздуху просто пошел.
И хотя его руки
были в крови,
Они светились
как два крыла
И порох в стволах превратился в песок,
Увидев такие дела.
Воздух выдержит только тех,
Только тех,
кто верит в себя
Ветер дует дует только туда,
куда прикажет тот,
Кто верит в себя.»
 
      Ронин почувствовал, как под сжатыми веками набирается жгучая влага.
       Эш медленно развела руки в стороны. Разжала пальцы. Громко цокнули об бетон упавшие пистолеты. Один подпрыгнул и свалился за край плиты. Спустя четыре удара сердца раздался гулкий удар железа о железо.
       — Do realy you want to quit? — пропела Эш дурацким голоском героини хентай. — Yes or no?
       Ронин не ответил. Пальцы соскользнули с рукояти кинжала.
       — Ye-e-es! — по-птичьи вскрикнула Эш.
       Она взмахнула руками, взвилась в высокий прыжок, на мгновенье зависла в пустоте, словно легла на воздух, ломко сложилась, как прыгун в воду, громко хлопнули полы плаща, и…
 
«Воздух выдержит только тех,
Только тех,
кто верит в себя
Ветер дует только туда,
куда прикажет тот…»
 
      Ронин поднес стакан к губам. Запрокинул голову.
      Жидкий огонь потек в горло. Угли, что жгли сердце, полыхнули бесцветным, яростным пламенем. Вытопили из глаз жгучую влагу.
      Он сдавленно выдохнул, облизнул обожженные губы. Украдкой промокнул уголки глаз.
      — Во, опять «чехи» дом взорвали. Отморозки, блин…
      Ронин повернулся к экрану телевизора. Поверх фотографии развалин клуба «Стеллаланд» в левом верхнем углу налепили портрет бородача в камуфляже. Закадрового текста Ронин не услышал из-за громкой музыки. Следом пошло интервью с сердито смотрящим в камеру мужиком прокурорской наружности.
      «Следователь Генеральной прокуратуры Злобин А. И.», — промелькнула «бегущая строка». Злобин, судя по мимике и артикуляции говорил что-то резкое и нелицеприятное.
      Репортаж закончился. Камера показала студию, в которой четыре политика, сидя в инквизиторского дизайна креслах, разом сделали умные и озабоченные лица. В углу кадра замер столбик номеров телефонов студии и адрес веб-сайта телекомпании.
      В углу на диване закудахтали, а потом визгливо заржали мамашки. Бармен нервно цыкнул зубом.
      Ронин поболтал остатки виски в стакане. Медленно, одним тягучим глотком влил в себя. Прикурил сигарету. Глубоко затянулся. Подождал, пока дым впитает спиртовые испарения, жгущие небо, выдохнул струю в потолок. В голове заиграли на серебряных скрипочках сверчки.
      Он сделал еще две затяжки, расплющил окурок в пепельнице. Переложил сумку себе на колени.
      Бармен, привычным движением полируя стаканы, искоса бросал на Ронина настороженные взгляды.
      — Где тут у тебя Интернет, Арнольд? — спросил Ронин.
      Бармен, не скрывая удивления, уставился на него. Крякнул.
      — Ну ты даешь… Вон дверь. — Он кивнул влево от стойки. — Слышишь, розовые слоны топочут? Так это и есть интернет-салон.
      — А при чем «розовые слоны»?
      — Так молодняк теперь жопы отъедает сникерсами — во! — Бармен как рыбак развел руки, показывая размер. — Что пацаны, что писюхи. Жиры розовые свесят из-под маек и гоняются друг за другом.
      — Там? — с сомнением спросил Ронин.
      — Ага! Нам этот слонятник управа за лицензию на спиртное навязала. Типа, забота о подрастающем поколении. Мы им отдельный вход сделали, чтобы перед клиентами не мелькали. Они его в одиннадцать закрывают и тусуются всю ночь. Я через эту дверь захожу иногда, по ушам самым непонятливым надаю — и все. Чем они там занимаются, не мое дело. Правило одно — шмаль не курить и презервативы в толчок не бросать. Остальное их родителей забота. Правильно я рассуждаю?
      — Более чем.
      — Повторить? — Бармен указал глазами на бутылку.
      — Чуть позже.
      Ронин спрыгнул с табурета. Мельком бросил взгляд на экран. Страсти в студии накалились до предела парламентской этики. По заднику студии ползли строчки чата.

* * *

      Ронин шагнул в виртуальный мир «розовых слонов».
      В салоне решили обойтись без верхнего света. По стенам играли призрачные отсветы работающих мониторов. В полумраке, как в крысиной норке, кипела своя, непонятная чужакам жизнь. Скользили неясные тени, всплывали и пропадали овалы лиц. Слышался топот, писк колесиков кресел по ковролину, из динамиков выплескивалась сэмплированная компьютерная музыка, крики, стоны, зубодробительные удары, канонада выстрелов и гул моторов. Детки играли. И матерно комментировали происходящее.
      Ронин прошелся по коридорчику, заглядывая в комнаты. Всюду гурьбой и поодиночке у горящих мониторов в разной степени азарта заходились полуночные геймеры. Возраст по голосам определить было сложно. По лексике — бывалые мужики. Мат на мате, вместо знаков препинания тоже мат и чуть-чуть сетевого слэнга. Горели огоньки сигарет. Под потолком плавали думные пласты тумана.
      Из приоткрытой узкой двери сочился яркий свет. Ронин мимоходом заглянул в щель. Успел разглядеть эпизод сценки, после которой надо было следовать правилу не бросать использованные контрацептивы в унитаз.
      В стеклянной коробке с надписью «Сисадмин» тоже целовались. Барышня, жирок, действительно, двумя складками свисал над поясом, оседлала худосочного паренька, крепко держала его запрокинутую голову и, как эскимо, облизывала шею.
      Ронин успел ознакомиться с прейскурантом и правилами, распечатки скотчем прилепили к стеклу. Особенно умилил пункт пятый: «Ругаться матом запрещено. Пойманный будет выгнан из салона без возврата остатков неизрасходованной оплаты».
      Девчонка активнее заелозила по бедрам сисадмина и так вцепилась ему в губы, что Ронин решил вмешаться, пока парню не съели пол лица.
      Он постучал по стеклу. Никакого эффекта.
      Тупой носок армейского ботинка, врезавшись в переборку, произвел нужный эффект. Распаленная девчонка замерла, как застуканная на месте преступления кошка. Из-за ее растрепанных волос показалось лицо администратора.
      — Какого хрена? — прошлепал он влажными губами.
      Осекся, рассмотрев чужака.
      Ронин бросил в окошко две сотенные.