Дигитал

      — Компьютер остался в квартире. С него просто сняли жесткий диск. Думаю, с подачи Молчанова. Ход уж больно профессиональный. Пальчики на пыли внутри компьютера принадлежат Молчанову. — Сергей взял тонкую папку и демонстративно стал разгонять дым. — Итак, вся информация осталась на диске. Он пропал. В личных вещах Кости и Молчанова диск не обнаружен.
      Папка с тихим шлепком упала на стол. И в кабинете установилась гробовая тишина.
      Алексей сосредоточил взгляд на горящем кончике сигареты, все плыло и бликовало в глазах, в ушах нарастал тихий гул, слышимый как через вату. Он понял, если удержит взгляд на бусинке, сочащейся огненно-красным цветом, то не свалится в обморок.
      Откуда-то издалека, пробившись сквозь плотные слои ваты, долетел голос:
      — Колесников, вы меня слышите?
      — Да, — заторможенно произнес Алексей.
      — У Константина был тайник?
      — Не знаю. — Язык плохо слушался, вышло почти по слогам.
      Проскрипели половицы, тень застила свет лампы.
      — Алексей, вы нам хотите помочь? — Голос обрушился откуда-то сверху, совсем близко.
      Алексей потряс головой. Комариный писк, поселившийся в ушах вслед за эхом голоса, затих.
      — Я не слышу ответа?
      — Хочу, конечно, — кивнул Алексей.
      — По показаниям соседей, Константин и Молчанов покинули адрес через сорок минут после вас. Офис «Мобилкома» на Лесной. Это две остановки на метро, десять минут на машине, максимум полчаса пешком. Они прибыли в офис в три часа с минутами согласно показаниям охранника. Почти час на дорогу! Вывод очевиден. Либо на маршруте, либо по близости от адреса у Константина имелся тайник. Причем заложил в него он только диск. Протоколы и прочая процессуальная мелочь осталась в папке, ее мы изъяли. — Андрей Ильич сделал паузу, выровнял дыхание. — Алексей, вы очень нам поможете, если скажете, где тайник Кости.
      Алексей заторможено покачал головой.
      — Я не знаю.
      — Алексей, завтра с утра по маршруту пойдут опера. Будут отрабатывать каждое отделение банка, где есть сейфовые ячейки. Офисы, конторы, кафе, любую точку с сейфом, где по личному контакту Костя мог организовать тайник. Обойдут каждый двор, куда в промежутке между двумя и тремя часами дня могла зайти такая приметная пара: партикулярного вида высокий молодой человек в сопровождении низкорослого толстяка в мятых джинсах и рубашке навыпуск. Да что я вам рассказываю, вы прекрасно знаете, как мы умеем искать, если захотим! А сейчас именно такой случай. У меня на руках органайзер и записная книжка Константина. По ним я вычислю адрес, уверен. Квартира это или офис. Но время, время! Завтра на дежурствах будут другие смены. Это без разницы в офисах, где есть система видеонаблюдения. А если нет? Придется отрабатывать охранников по домашним адресам. Ну а сколько сил и времени уйдет на то, чтобы частой гребенкой прочесать жилой сектор, вам объяснять не надо.
      Окурок обжег палец Алексею. Боль прогнала из головы хмарь. Чертыхнувшись, он раздавил окурок о каблук, точным щелчком послал сплющенный окурок в корзину.
      — Ничем не могу помочь. Не знаю!
      Андрей Ильич отодвинулся, и свет лампы метнулся в глаза Алексею.
      — Хорошо, сформулируем иначе. У Кости м о г быть тайник?
      Алексей д е р ж а л лицо. Знал, в него, освещенное лампой, сейчас впились два взгляда, ловя малейшее движение мышц и проблеск любой затаенной мыслишки в глазах.
      — У меня нет оснований для таких предположений.
      — А что могло бы послужить основаниями? — без промедления спросил Андрей Ильич.
      Алексей пожалел, что свет мешает разглядеть лицо этого человека. Тоже бы не мешало увидеть, что мелькнет в глазах и пробежит по лицу.
      — Наличие у Кости сильных покровителей или могущественных врагов.
      — Здравая мысль, — обронил Андрей Ильич. — У него они были? Покровители или враги?
      — Мне он не докладывал.
      — Не доверял?
      — Просто дураком не был. И я не дурак в чужие тайны лезть.
      — Хорошо сказано. Помогите прояснить еще один момент. — Голос Андрея Ильича потерял стальную твердость. — Вы неплохо знали Константина, не раз работали вместе. Это в его стиле закрыть и опечатать квартиру, оставив там второстепенные вещдоки, и бежать в фирму?
      Алексей задумался. Труднее всего оказалось не сконструировать ответ, а думать о Косте в прошедшем времени.
      — Костя… Костя был решительным, по-хорошему авантюрным парнем. Умел принимать решения и брать ответственность на себя. Не то что некоторые. — Алексей покосился на Сергея, тот сделал вид, что весь превратился в слух. — Помню случай. Один кадр хату взял, бабку спеленал, вещи вынес, а старушку развязать забыл. Померла старушка. Во-от. Ну, получили мы агентурные данные, что разыскиваемый проник в квартиру своей любовницы, чтобы уничтожить улики. А мы как раз его квартиру обыскивали на предмет тех самых улик. Костя со мной и еще одним опером галопом понеслись в адрес.
      Влетаем на этаж. Дверь закрыта. Какой-то шум в квартире послышался. Потом тишина. Костя мне: «Ломай, нахрен, дверь!» Я ему, а кто, мол, в тюрьму пройдет за незаконное вторжение? Вдруг там его нет. Или вещдоков не найдем. Как потом оправдаемся, что в чужой дом вломились. Или хата вообще чужая? Хватит какую-то левую бабку кондрашка, когда мы дверь снесем, сядем хором на «ментовскую» зону. Дискутировали, как понимаете, чисто на жестах, чтобы клиента не вспугнуть.
      Короче, Костя молча достает бланк, пишет постановление и сует его мне под нос. «Имея основания предполагать, что по такому-то адресу в запертом помещении в отсутствие хозяев находятся вещи убиенной старушки, постановил произвести их изъятие, вскрыв помещение». Короче, все беру на себя.
      Андрей Ильич хмыкнул, а Сергей сделал кислое лицо.
      — А когда у меня задница бумажкой от прокуратуры прикрыта, что мне стоит дверь снести, если здоровье позволяет? Практически ничего. — Алексей пошевелил борцовскими плечами. — Короче, разбежались мы и сшибли ту дверь. Улетела с петель и с замка одновременно. Хлипкая оказалась. На вид солидная, а на слом — туфта. Схалтурил тот, кто ставил. Короче, повалили дверь, сами сверху грохнулись. Лежу, чувствую, что-то не так. Высоко лежу. Поднимаемся, заглядываем под дверь. А под ней — наш клиент. Временно без сознания. С двумя сумками барахла, что ранее вынес из квартиры убитой им гражданки. Собирался уже в бега кинуться, а тут мы подоспели. Он, дурак, за нами в глазок наблюдал.
      Андрей Ильич коротко хохотнул.
      — Из вашей байки я делаю вывод, что Константин мог принять решение и, бросив все, пойти по следу. Так?
      — А как иначе? Первые двое суток решают все.
      — Правильно. Сам додумался или научили?
      — Учили в институте. А потом жизнь доучивала.
      — Занятно… Итак, след связан с компьютерной техникой, Интернетом и прочими цифровыми технологиями. Иначе бы он не взял с собой Молчанова.
      — Вполне вероятно, — кивнул Алексей.
      — Что он нашел на диске? — четко, как удар в солнечное сплетение, впечатал вопрос Андрей Ильич.
      В этот момент Сергей демонстративно зашелестел бумажками в папке.
      Алексей поразился, как быстро может просчитывать варианты его голова. Куда там компьютеру. И еще он, наконец, дошло, что же испытывали его клиенты, прижатые к стенке. Цыпленок табака в духовке чувствует себя уютнее. Он с трудом подавил панику.
      На память разом пришло все, что он знал о компьютерах, мозг с молниеносной скоростью отбросил ненужное, оставив жизненно необходимое. Принтер… Принтер имеет собственную память. Алексей не раз тихо ругался, когда вместо первого листа новой распечатки выползали последние листы предыдущей. Кто-то, сейчас неважно кто, объяснил, что в памяти принтера может остаться часть информации.
      Мог такой въедливый мужик, как этот Андрей Ильич, не выпотрошить принтер? Нет.
      «Ладно, начальник, твоя взяла», — чуть не выдал Алексей вслух.
      Он поднял с пола барсетку. Расстегнул. Достал сложенные вдвое листы.
      — Здесь поручение Кости на снятие показаний. Мне оно, как я понял, больше ни к чему. Ну и две распечатки. Данные на лиц, которые он просил отработать. Один список — дружеские связи погибшей гражданки Одинцовой. Второй — не знаю, кто. Еще не успел пробить.
      Андрей Ильич взял из его руки листки. Пробежал глазами.
      — Ого! — тихо воскликнул он. — Даже гражданин Бобриков, он же Бобер, имеется. Бригадир казанских «слонов» и московская студенточка. Занятно, занятно… Из компьютера потерпевшей, говоришь?
      — Да. На ее принтере распечатано. Можете экспертизу провести.
      — Голова у тебя варит нормально. Несмотря ни на что.
      — Она у меня крепкая. Нервы, как выяснилось, ни к черту.
      — Не сказал бы… — Андрей Ильич по столу толкнул бумажки к Сергею. — Приобщи к делу, оформи добровольную выдачу, — распорядился он.
      — Что же ты раньше не сказал, Леха! — возмутился Сергей.
      Алексей пожал плечами.
      — Ну, думаю, мы сами виноваты, — снисходительным тоном произнес Андрей Ильич. — Мы же сходу не предложили ему сдать всем имеющиеся материалы, так? К тому же… Передав распечатку Алексею, Константин сорок минут провел в адресе. И только после этого сорвался с места. Значит, дело не в этих фамилиях. Так, Алексей?
      — Кто ж знает?
      — И я не знаю. Я только предполагаю, что за это время Костя получил некую дополнительную информацию. И предполагаю, что получил он ее с диска компьютера потерпевшей. Логично?
      — Вполне, — согласился Алексей.
      Он хотел, до жжения в пальцах хотел захлопнуть барсетку, но боялся, что под пристальным взглядом Андрея Ильича сорвется, выйдет все суетливо, нервно, трусливо.
      — Проблема в том, что мы мыслим рационально. А действия преступника зачастую находятся вне логики и здравого смысла. Да что там преступник! Поведение обычного человека спонтанно, иррационально и необъяснимо, только мало кто себе в этом отдает отчет.
      Андрей Ильич замолчал.
      — Можно посмотреть?
      Его пальцы так быстро нырнули в барсетку, что Алексей даже не успел среагировать.
      Андрей Ильич повертел в руках коробочку лазерного диска.
      — Скин Флэшвундс, — по слогам разобрал он с английского. — Что-то не слыхал. Хорошая музыка?
      Алексей почувствовал себя стоящим на краю пропасти. Бездна манила, кружила голову. И он шагнул в нее. Зачем? Оставшимся на обрыве не понять и не объяснить.
      — Ничего себе. На любителя, — произнес он.
      И понял, что обратной дороги нет.
      Прокрутив назад всю беседу, — или допрос, кто тут разберет? — Алексей подумал, что более профессиональной работы он не видал. Такого, как этот Андрей Ильич с невнятной фамилией, лучше иметь в качестве «крыши». Надежней не придумаешь. И упаси господь, получить такого во враги.
      Андрей Ильич тянул время, словно давая последний шанс отыграть назад. Осмотрел плоскую коробочку со всех сторон, долго разбирал сопроводительный текст на обложке.
      — Занятно, занятно, — протянул он. — Дочка у меня современной музыкой увлекается. Без словаря, когда про нее говорит, не понять. Все по-английски. Я кроме наших старых казачьих песен ничего и не люблю. Такой вот динозавр.
      Удавка уже лежала на шее Алексея, но затягивать ее Андрей Ильич не спешил. Все ждал, бросая исподлобья быстрые испытующие взгляды. А может, прицеливался. Алексею из-за света лампы было не разобрать.
      Андрей Ильич протянул диск Сергею.
      — Поставь, послушаем. Может, что и путное. Там медленные мелодии есть? — обратился он к Алексею. — Или громыхалки одни?
      — Всякие там, — сглотнув комок, ответил Алексей.
      — Тогда нормально. Минорное как раз под настроение. Не до веселья. — Андрей Ильич провел ладонью по лицу. — У тебя какой дома проигрыватель?
      — Обычный сидюк. Плейер с наушниками.
      — Вот, а моя дочка выкричала такой навороченный чемодан с колонками, закачаешься. Жена на ее сторону встала, а кто двух баб переспорит. Не родился еще такой мужик. Одна отрада, «чемодан» — китайский. Не так дорого, — и, получается, рыночный коммунизм в братской стране строить помогаю.
      Сергей уже вставил диск в дисковод, и теперь с умным лицом щелкал «мышкой».
      «На крайняк сыграю дурика, — пришла Алексею мысль. — Тут помню, тут не помню. Я же, как — никак, шибзданутый на всю голову. Даже больничный есть. Ну а нажмут, скажу правду — хотел в частный сыск поиграть, потому что никому не верю».
      Он расслабленно отвалился на спинку стула.
      Андрей Ильич не спускал с него взгляда.
      И тут из динамиков потек тягучий и сочный, как сок тропического плода, голос. Женщина пела о любви, даже без перевода было понятно.
      Алексей прикрыл глаза.
      «Вот это да… Костик, Костик, земля тебе пухом, заигрался ты, хуже некуда».
      Он вдруг до жути захотел упасть в обморок. Лицом в пол. И не вставать больше. Лучше уж превратиться в растение, как Эдик, чем вслед за таким ударом получать еще и еще.
      Громко и настойчиво затрезвонил телефон. Его трель буравчиком прошила мозг.
      Алексей распахнул глаза.
      — Да. Работаем. Сейчас узнаю, — произнес Сергей в трубку. Зажал микрофон ладонью, обратился к Андрею Ильичу: — Петр Иванович, зам прокурора, спрашивает, мы закончили или нет. Просит подойти к нему в кабинет.
      — У тебя к Алексею вопросы есть? — спросил Злобин.
      — Нет.
      — И у меня — нет.
      — Закончили. Сейчас подойдем, Петр Иванович, — с умеренным служебным пылом отрапортовал Сергей.
      Опустил трубку на рычаги. Завозился, сметая папки со стола в сейф.
      Алексей с трудом поднялся на ноги. Оказался лицом к лицу с Андреем Ильичом. Только сейчас удалось его хорошенько рассмотреть.
      Грубо выточенное мужественное лицо, глубокие резкие линии морщин от носа к губам. Раздвоенный подбородок — признак властности и воли. Взгляд прямой и твердый. Но, если присмотреться, чуть отстраненный. Будто из каких-то потайных глубин идущий.
      Они пожали друг другу руки.
      — Спасибо за помощь, Алексей, — без всякого намека произнес Андрей Ильич.
      — Чем мог…
      — Не вешай нос, парень. Жизнь продолжается. Желаю удачи. Тебе она, чувствую, очень понадобится.
      Он выпустил руку Алексея из цепкого захвата и пошел к двери.
      — Извините, не запомнил вашу фамилию.
      — Злобин, — коротко ответил Андрей Ильич. И перешагнул через порог.
      Сергей грохнул дверцей сейфа, побренчал ключами в замке. Достал из-под сейфа цилиндр дезодоранта, выпустил в воздух струю лавандового тумана.
      — Пока, Лаванда! — махнул ему Алексей.
      — Погоди, Леха! Вот бумага, коротенько, не растекаясь мыслью, напиши, что ты тут говорил. Для дела надо, — скороговоркой затараторил Сергей. — Чистая формальность. Учить не надо, надеюсь?
      Он вылез из-за стола. Протиснулся мимо Алексея.
      — Погоди. А с этим делом можно писать? — Алексей погладил себя по виску. — Вдруг не зачтется.
      — Блин, Леха! — сморщился Сергей. — Ты как маленький, ей-богу. У нас даже по дороге в морг показания снимают. И ничего, катит. Я тебе музычку оставлю. Сиди и слушай!
      Он засеменил к дверям.
      Алексей потянул носом набирающий силу лавандовый дурман. Сразу же подступила тошнота.
      — Ты еще перни на прощанье, чмо! Для пущего комфорта, — достаточно громко проворчал он.
      Сергей с перекосившимся лицом выскочил из кабинета.

Глава седьмая. Send all processes the TERM signal

      Он никогда не предполагал, что звук можно видеть и ощущать на вкус.
      Из динамиков сочился голос цвета рома со жженым сахаром, растекался по полу, вспыхивая язычками бесцветного пламени, застывал кофейно-черными лужами в углах и полз вверх по стенам густо-оливковыми змейками, чтобы выкрасить потолок в прозрачно-золотистые цвета и опасть пластами переливчато-матового тумана.
      Под языком образовалась вяжущая сладость незнакомого тропического фрукта и пахучая горечь корицы. Он глотал этот странно будоражащий вкус, не ощущая жжения, но медленно и необратимо пьянея, как от теплого сладкого рома. Голова шла кругом, но хотелось еще и еще лить в себя эту невесомую огненную влагу, дарящую покой и забвение.
      Голос, взлетев на рвущую сердце высоту, вдруг оборвался. Шмелинно жужжа, компьютер выдавил из себя дисковод. Мираж бесстыдной и томной алабамской ночи развеялся, разом погасли краски, вокруг все сделалось стылым, убогим и мертвым. В дверь вполз унылый и мерзкий, как проснувшийся бомж, запах присутственного места, покинутого его измочаленными обитателями.
      В дверях замер человек.
      Алексей медленно, еще окончательно не стряхнув с себя отупления, повернул голову.
      — А, Вован! Ты-то какого хрена здесь ошиваешься?
      — Братка, а я тебя сразу не признал. Богатым будешь, — с наигранным весельем отозвался Вовка Волков. — А я тут боевую задачу получал. И все прочее к ней прилагающееся. Лаванду в коридоре встретил. Ха-ха! Пожаловался, что ты ему воздух в кабинете испортил.
      — Сам он говно порядочное, — проворчал Алексей.
      Формально Владимир Волков был непосредственным начальником Алексея. Но были они на «ты» и, споря по делу, в выражениях не стеснялись. По негласному раскладу Алексей считался правой рукой Волкова, и Волков постарался, чтобы с этим считались все, даже больше отслужившие опера.
      У них за плечами были несколько достаточно опасных задержаний, когда клиенты не на шутку отмахивались чем попало, а один даже высадил всю обойму, правда ни в кого не попав. Были тягомотные дни и нудные ночи, когда отсыпались на столах в кабинете. Было многое, плохое и хорошее, просеянное из серого песка будней и отложенное в дальние уголки памяти, о чем никогда не упоминают вслух, но что дает основание не оглядываться и твердо знать, в трудную минуту плечо именно этого человека окажется рядом.
      — Не, раз я сразу не узнал, быть тебе олигархом!
      Алексей кисло улыбнулся. Отодвинул от себя исписанные листы. Все, что знал и считал нужным доложить, уместилось на двух страницах.
      — Непременно! Я тут банк присмотрел.
      — Пациент шутит, пациент — не безнадежен.
      Владимир прошел через кабинет и присел на угол Костиного стола.
      — Слушай, обрыдло мне тут уже. — Алексей бросил ручку в черный стакан с карандашами. — Передай бумаженции Лаванде, пусть подотрется.
      Владимир был на пять лет старше Алексея, тоже из спортсменов, но уже начал наливаться мужиковской тяжестью. Правда, резкости не растерял.
      Он нырнул корпусом, выбросил руку и смел бумаги со стола. Откинулся, поднес странички к глазам. Быстро, явно наискосок, прочитал. Положил рядом с собой.
      То, что он умеет делать непроницаемое лицо и изводить этим юлящего и исходящего потом и словесами клиента, Алексей знал. Но стало неприятно, что именно с таким выражением сейчас Волков уставился на него.
      Алексей решил молчать.
      — Есть еще что сказать? — первым не выдержал Волков.
      — Нет.
      — И зацепок никаких?
      — Это не ко мне. Вон у того дяди с мордой спартанца спрашивай.
      — У кого? — удивился Волков. — А! Мистер Двое Суток.
      — С чего это его так окрестили?
      — Знаменитость. Перевели к нам из Калининграда. Не успел чемоданы распаковать, взял под арест останкинского прокурора. Может, помнишь, убийство их следователя? За двое суток раскрутил!
      Алексей, конечно же, не мог не знать истории, наделавшей немало шума в узких кругах. Прокурор заказал своего следователя, сунувшего нос в прокурорские делишки. Как выяснилось, сам прокурор давно и не без выгоды сотрудничал с бандой, на сто процентов состоявшей из старших офицеров спецслужб. Куда делись все члены банды, сведений не имелось. Но руководитель всплыл в Лондоне и из-за спины опального, но не посаженного олигарха строил фиги Генпрокуратуре.
      — Да и бог с ним! Орден генералиссимуса Сутулова ему на грудь, с закруткой на спине, — устало прокомментировал Алексей. — Ладно, с вами хорошо, а дом еще лучше. Пойду.
      Он приготовился встать.
      — Погоди, Леха, — остановил его Волков.
      — Ну что еще? — Алексей опустился на стул. — Только ты не мытарь, с меня Лаванды хватило. Ничего о Костиных делах не знаю! Ну не посвящал он меня в свои планы, что тут такого? Как саперы живем, по минам ходим, а на говне подрываемся. Никто никому не верит, все друг за другом пасут и закладывают через раз.
      Волков вскинул ладонь, успокаивая.
      — Мне-то ты веришь?
      Алексей усмехнулся.
      — На глупый вопрос даю умный ответ: частично.
      Волков бросил на него быстрый взгляд и отвел глаза.
      — Леха, насчет тебя разговор. — Он потыкал каблуком по боковине стола. Стол отозвался гулким звуком. — Пенькову насчет тебя уже звонили. Пня ты знаешь. Разорался, как баба в бане во время артналета. Вобщем, зассал он, Леха. Я пытался отговорить, но бесполезно. Предлагал в отпуск тебя отослать, пока… Ну, с диагнозом пока все не прояснится. Хрен там два! Пень он и есть — пень. — Рука Владимира нырнула за отворот куртки. — Приказ на тебя. Отстранение от работы и направление на комиссию.
      — Ну, Пень! — покачал головой Алексей. — Оказывается, когда надо — шустрый, как электровеник.
      — Не то слово. — Волков протянул сложенный вдвое листок. — Ознакомься и подпиши.
      Алексей вытащил из стаканчика ручку, резким движением поставил подпись. Расстегнул барсетку, достал больничный, вместе с приказом вернул Волкову.
      — Пню от меня. На память, — произнес он, давя ком в горле.
      Сергей, пробежав глазами больничный, вернул Алексею, остальные бумаги сунул во внутренний карман куртки.
      — Когда дела сдавать, Вован? — спросил Алексей.
      — Я уже все по мужикам растолкал. За Нечепорюк отдельно спасибо. — Он подмигнул, но глаза при этом остались болючими.
      — Кушайте, хлопчики, горилку на здоровье, цэ вещь полэзна, — подражая хохляцкому голоску потерпевшей, ответил Алексей.
      — Кстати, как насчет этого дела? — Волков изобразил мизинцем и большим пальцем поллитровку. — Чисто почучуй.
      — Надо бы, да врачи не велят, — вздохнул Алексей. — Сказали — только здоровый секс и долгий сон.
      — Я тоже так хочу! — улыбнулся Владимир.
      — Подставляй голову, обеспечу.
      Улыбка сошла с лица Волкова. Он ждал. И Алексей знал чего. Просто не мог решиться. Никогда не предполагал, что это произойдет именно так.
      — Ладно, резать так резать, как говорят кастраты папской капеллы. — Он сунул руку в карман рубашки. Со шлепком выложил на стол удостоверение. — Держи.
      — Леха… — начал Волков.
      — Я не маленький, не заплачу. Ну, что, на свободу с чистой совестью? — Алексей встал. — Ты только скажи честно, Вован. С приказом специально сюда примчался?
      Волков болезненно поморщился.
      — Мудак ты! — выдавил он. — Теперь верю, что башкой трахнулся. Пень мне хвост накрутил, чтобы приказ до тебя сегодня же довели. По-любому. Я его в карман сунул, думал дома тебя отловить. За стаканом оно легче переносится. А тут сюда выдернули. План оперативных мероприятий по Косте высиживают уже битых три часа. Случайно это, Леха, случайно.
      — Извини.
      Алексей перегнулся через стол, вытащил из дисковода свой диск, положил в коробочку и спрятал в барсетку.
      — Ладно, чужого не взял, своего не забыл. Прощай. — Он протянул руку.
      Владимир спрыгнул со стола.
      Они пожали руки и заглянули друг другу в глаза.
      — Не поминай лихом, Вован. — Алексей наклонился к уху товарища. — Только для тебя информашка. Врач сказал, на службе надо ставить крест. В лучшем случае светит статья «шесть-б». Типа сотрясения мозгов. И то если правильно себя вести буду.
      Он отстранился. Перешагнул через стул.
      — Погоди, Леха.
      Волков зашарил в кармане.
      — Тут такие дела… — Он замялся. — Я в финчасть заходил. Там насчет зарплаты — болт в солидоле. Только не отказывайся. Потом отдашь.
      Он быстро достал и сунул в нагрудный карман Алексею бумажную трубочку долларовой окраски.
      Алексей машинально потянулся к карману. Волков накрыл его ладонь своею.
      — Бери и не выеживайся!
      Алексей посмотрел ему в лицо. Уронил руку.
      Он знал, по слухам и агентурным данным знал, откуда у Волкова иногда появлялись зеленые бумажки. Но здесь, он рассудил, не важно, где взял, а важно, как распорядился.
      — Спасибо, брат, — тихо прошептал он. — Встану на ноги, отдам.
      Развернулся и стараясь держать спину, пошел к дверям.
      Он закусил губу, чтобы то, что сейчас плескалось внутри, не выплеснулось наружу раньше, чем он окажется на улице.
      Подальше от этого проклятого дома.

Глава восьмая. Charge the battеries

      Жизнь, суетная, исступленная, несмотря ни на что, продолжалась. В окнах горел свет и мелькали человеческие силуэты, гротескно жестикулирующие и аляповато заляпанные светом.
      Сразу из нескольких окон в вечер долбилась музыка. Не та, из алабамской ночи, а примитивно-слезливая и тупо-веселая, московский римейк всего на свете. Музыка портвейна и пива, а не жидкого ромового огня. Из первого подъезда заходилась попсовым плачем звездуля, потерявшая мужа-коротышку и не нашедшая пока ничего приличнее. В окне шестого этажа пьяно-эстетично дебоширил «Ленинград», в дальнем конце из черного квадрата окна скупой пацанской слезой капал на мозги лесоповальный шансон.
      За домами устало гудело шоссе. Машины, перекликаясь клаксонами, везли седоков в ночь.
      Этот двор, укрытый дырявым шатром листвы, был плохим убежищем для одинокого человека. Но лучшего Алексей не стал искать. Не было ни сил, ни желания. Уж он-то, истоптавший сотни километров по московским дворам, знал, что усилия не окупятся. Все худо-бедно приличное давно огорожено заборами с видеокамерами. А то загаженное, запустелое и трущобное, что осталось в коллективном пользовании, надо принимать, как судьбу, родителей и родину, не кривя рожу.
      Вот он и вошел в первый же темный двор, куда привели ноги, и сел на первую же скамейку, у которой они отказались волочиться дальше. Осмотревшись, понял, что совершил ошибку. По привычке сел, как нормальный, задом на сиденье, ногами на земле. А, судя по зашарканным и заплеванным доскам, сидеть полагалось ногами на сиденье, задницей — на верхней жердочке спинки.
      — Гиббоны, блин! — проворчал Алексей.
      Сковырнул пробку зажигалкой, теплая пивная пена облепила пальцы. Закинул голову и влил в себя первый глоток. Оторвался перевести дух.
      И тут же в голове закружила радужная карусель. Подхватила, запеленала яркими лентами, вздернула вверх, в самое небо…
       …Сверху, сквозь рваную дерюгу листвы, он увидел одинокую фигурку на скамейке, не больше муравья на былинке, крохотную и жалкую в своей малости. А он, другой, тот, что был несравнимо сильнее и свободным, тот, что был наделен даром полета, устремил себя вверх, пробил слой смога и испарений, накрывший погружающийся в дурной сон большой город, увидел этот город гигантской светящейся медузой, кисельно растекшейся меж семи холмов, с такой высоты ничего человеческого уже было не различить, что уже само по себе неплохо, но он не стал долго любоваться видом, доступным каждому прилипшему носом к стеклу иллюминатора идущего на посадку самолета, а, вытянувшись, устремился еще выше, прямо в черноту неба, где зрели алмазные ягоды звезд; скорость стала нарастать, словно чернота тянула, засасывала в себя, и в какой-то момент он почувствовал, что превратился в размазанный сгусток ярко-фосфорного огня, кометой несущейся между звезд…
      …Падение со звезд было мгновенным и оглушительным. Медленно вернулось ощущение тела и вместе с ним похмельная разбитость и тоска.
      Алексей пошевелился, и тут же в грудь уперлась тупая боль.
      Гнусавый голос что-то произнес. Совсем близко. Опасно близко.
      Алексей открыл глаза.
      На фоне окон дома отчетливо проступили два мужских силуэта.
      — Что надо, гоблины? — спросил Алексей, пытаясь отлепить спину, но в грудь уперлось что-то твердое, и тупая боль вдавила назад.
      — Сиди, пьянь, и не рыпайся! — прогнусавил голос.
      — У тебя документы есть? — спросил другой, принадлежащий более крупному мужчине.
      — Или бабки, — сократил беседу до минимума гнусавый.
      Алексей присмотрелся. Над головами мужчин чернели нимбы фуражек.
      Все сразу же встало на свои места. И новое место в жизни Алексею чрезвычайно не понравилось.
      Один, слегка выпивший, в чужом дворе, на чужой «земле». Даже если есть паспорт, а в нем треклятая регистрация. Что дает тебе краснокожая паспортина российского гражданина? Ничего. Думаешь, взял тебя под свои крылья распятый державный орел? Фиг там два! Ты есть никто, и звать тебя «электорат», если нет у тебя Удостоверения. Не паршивого паспорта, ничего, кроме рожи твоей, не удостоверяющего, а Удостоверения! Маленькой такой книжечки, где четко прописано, что ты не тварь дрожащая, а право имеешь.
      «Дурак Раскольников, бабку зарубил, чтобы что-то там себе доказать. Надо было со своими комплексами в охранку идти: там ему бы выдали не топор, а служебный наган, ксиву и — Право. Право карать и миловать на отдельном пятачке Империи, порученном тебе к охране и отведенном к кормлению. Быстро бы откормился, набил кулаки о «контингент», и было бы всем хорошо. И бывшему студенту, и Империи», — не к месту и не ко времени подумалось Алексею.
      — Дубину убери, — как можно вежливее попросил он.
      — Ты глянь, он уже права качает! Очухался, что ли? — Гнусавый явно получал чисто эстетическое удовольствие от власти. — А если дубиной по хребту, а? За сопротивление.
      У второго к власти отношение было практичное, как у борова к кормушке.
      — Проверь, что у него в кармане. В барсетке нифига нет.
      — Там паспорт есть, — подсказал Алексей. — Вы, вообще, из какого отделения?
      — Тебе какое дело? В отделение захотелось? Счас организую.
      Гнусавый занес палку над головой.
      Алексей чувствовал, что ничего не случится. Не посмеет ударить. По сценарию не катит. И дергаться не надо, еще есть шанс разрулить ситуацию.
      Он заставил себя расслабиться и посмотреть на все происходящее отстранено, как бы со стороны. Обычно помогало — и в борцовском зале, и в жизни.
      И вдруг обрушился вихрь фосфорного огня…