Миллиарды крохотных светящихся глазок щурились на него из темноты. Жадные кровососы не решались приблизиться, им, наверняка, до одури хотелось вонзить свои острые зубки в горячую, сочную плоть, но страх был сильнее голода.
      Алексей смотрел на огни ночного города и твердо знал, никогда больше он не подпустит к себе никого, никому больше не позволит жить за счет его жизни. Отныне и навсегда между ним и миром будет лежать хорошо просматриваемое и простреливаемое пространство. Мертвая зона. Так, как сейчас.
      Они сидели на верхнем этаже недостроенного цеха, а между ними и ближайшими домами лежала темная полоса пустыря шириной с километр. Пахло умершей стойкой и вянущей травой. Ветер доносил слабое эхо звуков, исторгаемых измученным бессонницей городом.
      Хантер пристроился на корточках на самом срезе бетонной плиты. Его, казалось, совершенно не волновало, что пропасть внизу заполнена стальным строительным хламом и ящиками с разгромленным оборудованием. И то, что случайный знакомый стоит всего в шаге от него. Легкий хлопок в спину — короткий полет — смерть.
      С любым другим Алексей уже давно бы покончил, но только не с этим странным человеком.
      Останавливало не то, что Хантер вывел его из ада «Стеллаланда», провел преисподней московских подземелий и открыл свое тайное убежище. Алексей чувствовал, что Хантера отделяет от него такая же «мертвая зона», плотная и осязаемая граница, перейти которую лучше не пытаться. И тем неменее, через эту полосу смерти между ними протянут тонкий провод связи. Алексей с первой секунды, как только увидел Хантера, отчетливо ощутил, они существа одной крови.
      Контур фигуры Хантера был обведен ясно видимой полосой фосфорного свечения.
      Алексей посмотрел на свою руку. Кожа светилась фосфорным налетом. Будто искупался ночью в море. Ущипнул себя, почувствовал боль.
      «Значит, не сплю», — отрешенно подумал он.
      — Я вчера такую забавную сценку наблюдал, — заговорил, не меняя позы, Хантер. — Идет папа с малышом, показывает ему летящую звездочку на небе и говорит: «Смотри, сынуля, спутник!» А сын задрал нос, посмотрел и так авторитетно заявляет: «Глупый ты папа, это же НЛО!» Прикинь, четыре года отроду, а уже такие вещи знает! Ты, кстати, в НЛО веришь?
      — Нет.
      — Напрасно.
      Хантер бросил взгляд на часы, поднял лицо к звездам.
      — Ты ничего не чувствуешь? Ну, типа, кошки на сердце скребут.
      Алексей прислушался к своим ощущениям. Внутри медленно нарастала тревога, без причины и повода, будто слышишь гул, приближающийся из темноты.
      — Смотри — вот он! — Хантер вскинул руку, указав на излом Кассиопеи.
      В небе вспыхнула яркая точка. Она летела гораздо ниже звезд и была похожа на обычный спутник. Неожиданно точка распадалась на две, потом каждая половинка разделилась пополам. Четыре ярких шарика полетели по одной траектории, образовав маленький тетраэдр. Прочертив половину неба, шарики сошлись, как ртутные, слились в один. Он еще немного пролетел, опадая к горизонту, и погас без следа.
      — Чем тебе не НЛО? — спросил Хантер.
      Алексей обшарил взглядом небосклон. Оставшиеся звезды вели себя, как им положено. Висели на своих местах и холодно подмигивали острыми лучиками.
      — Что это было? — спросил Алексей. Тревога, пружинкой давившая изнутри, ослабла.
      — Салют в твою честь, — крякнув смешком с кулак, ответил Хантер. — Я не шучу, кстати. Это — сканер на базе дисколета с разделяющимися сегментами. В каждом сегменте вмонтирован прибор сферического обзора. Разойдясь по четырем углам тетраэдра они позволяют получить абсолютно точную картину местности, без «мертвых», непросматриваемых зон. Спрятаться от него невозможно. При этом сканируется электромагнитное излучение в широком диапазоне: от километровой длинны волны до гамма излучения.
      — И на кой черт это нужно?
      — Как тебе сказать… Наверно, приятно «видеть» все радиостанции, мобильники, телевизоры, спутниковое оборудование, оптически активные и радиоактивные объекты, источники шумов промышленной частоты. Чувствуешь себя богом. Только представь себе, весь город у тебя под «колпаком»! Сканер передает данные в режиме реального времени на большой комп в одном Большом доме. Например, если в момент пролета сканера трепаться по мобильному телефону, сканер передаст координаты куда следует, и через полчаса жди в гости людей в партикулярных костюмах. В принципе сканер может сам послать на разыскиваемый мобильник код «поиск сети», мобильник без твоего ведома пошлет ответный сигнал — и ты сгорел.
      — А если не пользоваться мобильником?
      Мобильный телефон по настоянию Хантера Алексей отключил еще под землей.
      Хантер цокнул языком.
      — Думаешь, они не знают, как «фонит» дигитал? У всех нас совершенно отличный от простых смертных фон работы мозга. И чем выше уровень, тем фон выше. Лучшую «радиоактивную метку» придумать невозможно. Ни смыть, ни сорвать.
      — Интересно, почему ты до сих пор жив? — усмехнулся Алексей.
      — Знаю много, — совершенно серьезно ответил Хантер. — Знаю, что сканер нашим подарили американцы. Влез в систему АНБ и узнал его летно-технические и прочие характеристики: сколько взлетов-посадок он может совершить в сутки, сколько способен продержаться в воздухе на одной точкой, какой тип двигателя использует и как часто требует технического обслуживания. Знаю коды доступа в комп института космических исследований, куда сканер транслирует сигнал. Знаю, что вон там, — он указывает на россыпь огней города, — Курчатовский институт, а его радиационный фон языком тянется сюда. За спиной у нас крупнейший железнодорожный узел в Европе — Краснопресненская пересылка. Техногенный фон — будь здоров! Слева — ТЭЦ, электромагнитный фон — убийственный. Здесь поля накладываются друг на друга, получается «мертвая зона». А бетонная решетка этого цеха полностью непрозрачна для сканера, это уже я постарался. Здесь можно чувствовать себя в полной безопасности. А вообще, мой юный друг, как только учуешь вот тут холодок… — Он скребет себя по груди. — Бросайся в метро или вставай под линию электропередач. Проживешь долго, почти, как я.
      — А сколько тебе лет, Хантер?
      — Какая разница? — Хантер положил ладони на край плиты и без усилий встал на руки. — Какая разница, если используешь свой мозг и тело на сто процентов? Я тут в журнальчике прочитал, как определить свой биологический возраст. Написали, встаньте на одну ногу и разведите руки в стороны, закройте глаза. Если простоишь две минуты, тебя двадцать лет. Не пробовал?
      — Нет. — Алексей не удержался и посмотрел за край плиты. Глубоко внизу из темноты выступали шипы труб и арматуры.
      — А я, дурак старый, попробовал. — Хантер перенес вес тела на одну руку, освободившийся указал за спину Алексею. — Вон, видишь, недоделанная колонна торчит. На нее залез, встал на арматуру и проторчал два часа с закрытыми глазами.
      Хантер толчком вернулся в нормальное положение. Подошвы без хлопка коснулись бетона.
      Алексей все еще разглядывал колону в центре зала. До потолка она не доставала метров десять. Столько же было от ее неровного среза до пола.
      — Два часа на одной ноге, как журавль, это круто, — пробормотал Алексей.
      — Ирония понятна, — охотно согласился Хантер. — Идиотизм чистой воды. Потому что получилось, если верить журналу, что я еще не родился.
      Он заразительно засмеялся, показав крупные, крепкие зубы.

* * *

      Логово Хантера находилось в самом центре лабиринта умершего завода. Пришлось пробираться по узким коридорам, заваленным хламом, спускаться и подниматься по решетчатым лестницам, протискиваться в проломы, нырять в люки и балансировать на трубах с развороченной теплоизоляцией.
      — Как в Сталинграде, только что не бомбят, — сказал Хантер, остановившись на втором ярусе и обводя рукой свои владения.
      Мертвые механизмы, остывшие печи, вывороченные кабели, ржавые тросы. Сверху через пролом в потолке на это кладбище станков лился погребальный лунный свет.
      — Хоть фильм ужасов снимай, — поддакнул Алексей.
      — Ага, «Perestroika now»,  — кивнул Хантер.
      — Не боишься, что тут реконструкция начнется?
      — Не-а, промышленная революция России больше не грозит, дай бог остаться аграрной страной с нефтяными вышками. К тому же это мой заводик.
      — В смысле?
      — Мой, купил я его.
      Алексей недоуменно посмотрел на Хантера.
      — Ну да, купил на подставное лицо. Разве не знаешь, как это делается? Берешь паспорт бомжа, регистрируешь на него фирму. Фирма становится соучредителем другой, и так по цепочке до оффшора. Оффшорка инвестирует деньги в другую бомжатскую фирму, которая прокупает производственные мощности. «Откат» заинтересованным лицам идет со счетов одной из фирм в цепочке. Бомж банкротится, а заводик по наследству достается оффшорке, которая по цепочке соучередителей принадлежит первому бомжу. Это и называется капитализм на базе общенародной собственности. У нас же весь народ — бомжи на бомже, вот и капитализм такой же — босяцкий.
      — А деньги откуда?
      — Из оффшора, я же сказал.
      Хантер погасил улыбку. В глазах появился стальной отлив.
      — Мне потребовалось надежное убежище, и я его получил. И таких у меня несколько. Если у тебя фантазия не идет дальше, чем прятаться по квартирам друзей, считай себя трупом. Не веришь, посмотри туда.
      Он ткнул пальцем в пролом на крыше. В большой дыре поблескивали звезды. Одна звездочка сдвинулась с места, ярко вспыхнула и разделилась на четыре ртутных шарика. Мышеловка сканера плавно поплыла в ночном небе.
      — Ты должен быть умнее, хитрее и профессиональнее тех, кто выдумывает такие штуки, — веско произнес Хантер. — Согласен, это труднее, чем замочить два десятка неформалов. Но теперь ты в высшей лиге, и бить тебя будут без дураков. Насмерть.
      Он взялся за рукоятку щитовой двери.

* * *

      Спуск по гулкой стальной лестнице закончился на дне сырого подземелья.
      Хантер отлично ориентировался в темноте, а Алексей старался не упускать из вида четкий фосфорный силуэт коренастой фигуры.
      Они прошли метров сто по отводной трубе, свернули в пролом и оказались в нише с тяжелой бетонной дверью.
      — Не удивляйся, у меня бардак. Гостей, как понимаешь, не жду, — сказал Хантер, проворачивая колесо запирающего механизма.
      В тамбуре за дверью еще было сыро, слякотно и мрачно. Стоило открыть следующую дверь, и Алексей опешил.
      На расстоянии вытянутой руки находилась еще одна дверь, обычная дверь из полированного дерева с глазком. И даже коврик перед нею имелся. Тускло горела подъездная лампочка под белым плафоном.
      — Ноги вытирай, — предупредил Хантер.
      Алексей заторможенно поскреб заляпанными бутсами по коврику.
      Возле двери на стене имелась даже кнопка звонка. Ее нажал Хантер, и за дверью мелодично пропел звонок.
      — Сейчас, сейчас, — раздался из-за двери женский голос.
      Алексей недоуменно посмотрел на Хантера. Тот хитро подмигнул.
      Открыла дверь оранжевоволосая Эш.
      — Все вопросы потом.
      Хантер толкнул Алексея через порог.

* * *

      Кожу пощипывали острые струйки вертикального душа. Насыщенный озоном пар растворял тяжесть в мышцах и хмарь в голове.
      Алексей закрыл кран и вышел из стеклянной кабинки. Кафельный пол приятно грел стопы. Как объяснил Хантер, под убежищем проходил паропровод, проблем с теплом в подземном логове не возникало.
      Сауна была оборудована по образцу подпольных бордельчиков: приглушенный свет, импортная сантехника, эвкалиптовые панели, кафель под туф и самодельная мебель.
      Алексею подумалось, сколько же народу пришлось завалить, чтобы оборудовать такой раек. Конечно же, поболее, чем для подпольной сауны «для начальства», что имеется на любой уважающей себя фирме. С учетом того, что строить пришлось глубоко под землей в глубокой конспирации.
      Вслух он спрашивать не стал. Показалось не солидным лезть в чужие дела. Особенно после того, как сам не хлопотно, но кроваво решил проблему денег, оружия и оргтехники.
      Хантер в образе мелкого барина-самодура млел на массажном столике под опытными руками Эш. На Эш был короткий шелковый халатик, распахнувшийся на груди до самого пупка. Девушка, не прерывая массажа, оценивающе осмотрела Алексея, подарила поощрительную улыбку.
      Алексей завернулся в простыню и опустился в мягкое кресло. Поднес к губам стакан с травяным чаем. В нос ударил пахнущий мятой пар.
      Хантер повернул к нему лоснящееся от удовольствия лицо.
      — Наслаждайся, парень. Мы же не крысы, а хомо, блин, сапиенс! Пусть и под землей, но не в норе же жить. Один раз живем, чего уж там.
      Алексей хмыкнул в кружку. Хантер играл директора собственного заводика, отдыхающего от бизнеса в обществе молоденькой любовницы, но немного переигрывал.
      — Знаешь, чем ты отличаешься от «Сантеросов», «Бригады Тэйлора», «Ассасинов», «Диких котов» и прочих мудазвонов, пусть кирпичи им будут пухом?
      — Ну?
      — Потому что я от тебя не услышал ни разу «вау», «уп-с», «клево», «отстой» и прочих обезьяних воплей. Ты спокоен, как танк на консервации, что тебе ни покажи и ни расскажи. А они же все — латентные психопаты, расторможенные эмбицилы с дурной наследственностью. В армии их бы забили табуретками, но автомата не дали бы.
      — Сейчас всем дают. Шиза — не отмазка от священного долга. — Алексей с чашкой в руке откинулся на спинку кресла.
      — Ха! — коротко хохотнул Хантер, подхватив мысль. — Армия вам это не что-то там! Это атомный котел половой энергии молодежи. Вот оно — наше главное и стратегическое оружие. Два года воздержания без суда и следствия! Слабо, да? Как отцы ваши и деды, мать вашу… И эту школу тюремной и дурдомной жизни у нас по конституции обязан пройти каждый. И никаких отмазок от призыва! Армия не баба, можешь — не можешь с ней не пройдет. Сказали «надо», пошел и умер героем. Армия, она чему учит? Сначала порядок, а потом уже кино и газетки читать. Только так. А если не хотят там всякие, то мы им такой конституционный порядок наведем. Десантным полком, бля! Мало будет, весь Северо-Кавказский округ бросим! Дембельским сапогом, бля, задолбим демократические ценности в головы. И чтобы явка на выборы была, как утром в сортир. Стопроцентная!
      Хантер теперь превратился в отца-командира, парящегося в тайном закутке полковой бани в приятном обществе барышни-сержанта с узла связи.
      — Вот ты в армии кем был? — ткнул он в Алексея пальцем.
      — Я воров и бандитов ловил, пока другие заборы красили и на елки листья клеили, — нехотя ответил Алексей.
      — Воров он на гражданке ловил! — зашелся в праведном гневе Хантер. — Да у нас в армии их — как мышей на складе. И с бандитами некомплекта нет. Нет, ему Москву подавай. Эх, потому и дурдом в армии, что все умные от армии шлагнуют.
      Эш пригнула ему голову, осторожно стала мять пальцами бугорок мышц на плечах. Послала Алексею заговорщицкий взгляд и подмигнула бедовым глазом.
      — А кем был Сисадмин? — спросил Алексей.
      — Клоуном, — коротко и серьезно ответил Хантер. Помолчав, добавил: — Клоуном, который считал себя режиссером-постановщиком.
      — Конечно, лучший режиссер — это ты. Просто Станиславский!
      Хантер стрельнул в него острым взглядом через прищуренные веки.
      — Я — Хантер — охотник за головами. Поэтому не теряй головы, иначе ты станешь мне не нужен.
      Алексей отхлебнул чай, отставил чашку. Положил руки на колени. Постарался расслабиться. Удалось улыбнуться. Как только губы растянулись в улыбке, сразу же стало легче. В солнечном сплетении заклокотал горячий родничок, по мышцам потекла тугая волна силы.
      — Предупреждение? — спросил он.
      — Просьба.
      Эш неожиданно всхлипнула, спрятала лицо в ладонях.
      Хантер пружинисто соскочил с лежака. Отвел руку Эш, заглянул ей в глаза.
      — О, плохи наши дела, — вкрадчивым баритоном проворковал Хантер. — Пойдем-ка, девочка, на вязку. А ты, красавчик, пока попарься.
      Он за руку вывел Эш из сауны.

* * *

      Алексей нашел в шкафчике флакон с антисептиком, обработал мелкие царапины на локтях и голени. За исключением их, да разве еще глубоко вдавленного синяка от каблука в подключичной ямке, никаких травм в клубе не заработал. Что было достаточно странным.
      Впрочем, ирреальным было все, буквально все, что происходило, что он видел вокруг себя и в чем принимал участие последние сутки. Но самым странным было то, что сознание ничуть не противилось, ни разу не отказалось верить и не разу не восстало против столь вопиющего смешения всего и вся и полной несуразности и вопиющей запредельности событий. Казалось, что сознание превратилось в бездонную пропасть, зияющая пустота которой, как космос, способна без остатка вместить в себя все. Буквально — все.
      Он присел на массажный стол. Потом, устав ждать, растянулся в полный рост и закрыл ладонью глаза.
      Время текло в такт редкой капели из плохо закрытого крана. Слышались какие-то невнятные шумы, потрескивания и низкая вибрация. Один раз он различил стон, именно стон, исторгнутый измученным существом.
      Но стон не повторился, и Алексей приписал его слуховым галлюцинациям, вызванным глубиной и недавним шоком от ультразвукового удара. От вспышки света, которой Сисадмин отправил всех оставшихся живых в нокаут, на дне глазных яблок сохранился ожог, и теперь перед закрытыми глазами плавали два багрово-огненных пятна, постепенно выцветая и наливаясь по краям тяжелым ультрафиолетом.
      Он почувствовал движение и вскочил раньше, чем Хантер распахнул дверь.
      — Расслабляешься? — ощерился Хантер. — Не облизывайся, массаж делать некому. Пойдем, перекусим. Халатик вон тот можешь накинуть.
      Сам Хантер явился в образе Луки Мудищева, слетавшего по профсоюзной путевке в Японию. Развратно черное шелковое кимоно: куцые штаны и курточка с драконом, облегало разгоряченное скорой и бурной любовью плоть, об удачно завершенном привычно-сладком акте говорил жаркий румянец на лице и сиропная пленка в глазах.
      Алексей снял с вешалки махровый халат с дворянской монограммой на нагрудном кармашке, сунул руки в рукава, туго затянул пояс.
      Хантер вывел его в коридор, повел к арке, тускло светившейся голубым светом.
      Алексей отметил, что коридор и помещения, мимо раздвижных дверей которых они проходили, имели обжитой вид, никаких признаков убогости бомбоубежища или запустения подвала. Странно, но в воздухе плавал острый запах озона.
      Алексей потянул носом. Да, пахло хвойной древесиной и озоном.
      — Люстра Чижевского, — не оглядываясь, прокомментировал Хантер. — Насыщает воздух положительными аэронами. Полезно для здоровья. И вообще — приятно.
      Скользящая на роликах дверь в комнату, судя по приглушенному бордовому свету — спальню, была полностью открыта. Хантер не успел, а может, не захотел ее закрыть. И Алексей, бросив взгляд в интимно освещенные покои, невольно остолбенел.
      Хантер, уловив сбой в ритме шагов, резко развернулся.
      Алексей не мог оторвать взгляда от женской фигуры, замершей у опорного столба балдахина. Сначала показалось, что это какая-то скульптура, выполненная чересчур дотошным в деталях и хорошенько сдвинутым скульптором.
      Обнаженное женское тело было плотно прижато к столбу и зафиксировано в шокирующе распахнутой позе сложной узорчатой вязью шелковой веревки. Женщина по-балетному твердо стояла на одной ноге, вторая высоко поднята и согнута в колене, голень захлестнута за столб, руки, высоко вскинутые над обморочно поникшей головой, стянуты мудреной ритуальной вязью шнурка, орнаментом и ритмом схожей с той, что покрывает длинные рукояти японских ножей. Шнур разрезал тело на правильные ромбы, глубоко впившись в матовую кожу, груди выдавлены, с болезненно набухшими сосками. Казалось, что тело слеплено из этих хирургически четко вырезанных ромбовидных сот, а потому было более чем мертвым. Но в то же время безусловно живым, болезненно манящим.
      — Искусство связывания расцвело в средневековой Японии в период феодальных междоусобиц, — услышал Алексей тихий голос Хантера. — Как и все у японцев, от утилитарного значения быстро выросло до вершин эстетики. Ритуальное связывание — это и казнь, и обездвиживание пленника, и довольно радикальный способ лечения, и элемент любовной игры.
      — Ни фига себе игра! — Алексей разглядел, что один конец шнурка, вынырнув из разведенной промежности, поплутав по плетенке узлов, удавкой обвивает шею. Каждый узел и каждая петля не позволяли женщине ни на миллиметр изменить вызывающе беззащитную позу.
      — В данном случае — это терапия, — совершенно спокойным голосом произнес Хантер. — В Японии мужья не таскали своих жен за волосы и не дубасили, чем под руку подвернется, как принято у нас. Когда в женщину вселялись бесы, они попросту связывали их на несколько часов. А чтобы женщина лучше ощутила свою суть и сущность, ее телу придавали самые откровенные позы и обнажали самые сокровенные места.
      — Зачем?
      От Хантера ощутимо пахло любовной испариной и горько-сладким ядом извращения. Но глаза были стылыми, усталыми глазами врача.
      — Крайность, конечно. Но объяснимая. Во-первых, чем быстрее зафиксированный ощутит свою полную беззащитность, тем быстрее разовьются тормозящие процессы в мозгу. Во-вторых, сама поза, как в йоге, обладает психофизиологическим эффектом. Положение тела непосредственно влияет на процессы в подкорке. И, в-третьих, чисто эстетическая сторона, производная от философии дзен-буддизма. Вместо того, чтобы собачиться с бабой, лучше сесть в уголке и предаться тихому созерцанию.
      Отстраненность — вот чему учит связывание. Жертва и палач должны пересечь грань животного секса, всех этих поступательно-толкательных движений, сопения, копошения и жарких влажных спазмов, всего потно склизского что по ошибке зовется соитием. Их соединение происходит за тонкой, но непреодолимой для смертных гранью, где в холоде вечной ночи и вечном огне звезд сосуществуют гениальность и безумие.
      Связывание — это полнота обладания без обладания. Это наслаждение покорностью при абсолютном контроле над собой. Это насилие, обращенное на себя самое. Слияние неотвратимости и невозможности, что распахивает врата Дзен.
      Алексей, слушая монотонную речь Хантера, поймал себя на том, что не может оторвать глаз от фигуры женщины. Показалось, чем дольше смотрит, тем все шире и шире приоткрывается в нем самом какая-то потайная дверца. А за ней копошится что-то мохнатое, темное, жадное. Но это скотское отродье прочно и жестко удерживается на поводке кем-то другим, способным к отстраненному, потусторонне-холодному восприятию столь непотребно распятой наготы.
      Он не мог не признать, что от обреченной, упаднической красоты столь беспощадно распластанного тела, трепещущего каждой клеточкой в ожидании неотвратимого, губительного, но желанного насилия, исходит ощутимая, плотная аура, размывающая границы сознания и ввергающая его в совершенно новый мир, страшный своей запредельной и мучительной красотой.
      Он приказал себе отвернуться, но мышцы отказались повиноваться.
      — И от чего ты лечишь Эш?
      — От нее самой, — ответил Хантер. — Пойдем, ужин ждет. Оп!
      Он резко и больно хлопнул Алексея по плечу.
      Алексей очнулся от наваждения.
      Успел бросить последний взгляд на Эш. Показалось, хотя ручаться не мог, что погибшим бутоном свесившаяся головка пошевелилась; раздвинулись оранжевые пряди, и в полуоткрытых веках влажно перекатились зрачки. И со вздернутых веревкой плеч по телу скатилась и морщинистой лужицей опала на пол пелена бледно-фосфорного свечения.

* * *

      Столовая напоминала рубку подводной лодки «Наутилус». Круглые иллюминаторы аквариумов лили ровный рассеянный свет. Яркие рыбы, раздвигая водоросли, лупоглазо пялились на людей, сидящих за низким столиком. Бурлила вода в стеклянных колоннах по углам комнаты, насыщая воздух запахом моря и водорослей.
      Блюда тоже были морскими: кусочки и рулончики рыбного мяса, устрицы, лангуст и масса салатов из морских трав. Приправы, густые и пахучие, были поданы в изящных чашечках.
      Есть пришлось палочками. Алексей с непривычки несколько раз не доносил еду до рта.
      — Очень легко научиться, если вспомнить, что столь достойный муж, как Конфуций, обходился без ложки с вилкой, — прокомментировал Хантер. — Или подумать, что сопливый малец в трущобах Киото работает палочками куда лучше тебя. Чем ты хуже?
      — Я не хуже, я — другой! — Алексей удачно поддел кусочек тунца и отправил в рот. — Эш так и будет там стоять?
      — Да. Она уже спит, и ей, поверь, хорошо. Лучше, чем тебе.
      Алексей хмыкнул.
      — Сомневаюсь.
      — Поверь на слово. Она сейчас далеко, очень далеко. А ты — весь здесь.