В пустом холле эхом отдавались тугие удары по мячу, кто-то из поздних посетителей играл в теннис.

Шеф разглядел приземистую фигуру в темном углу, там, где за разлапистой пальмой спрятались два кресла. Оттолкнул семенившего рядом сотрудника, буркнул: « Я сам». Пошел вперед, тяжело вминая кроссовки в мягкий ковролин.

Незнакомец оказался мужчиной лет шестидесяти, холеное лицо наполовину закрывали очки в мощной роговой оправе. «Такие уже не носят. Цековский шик», отметил Шеф. Обликом незнакомец напомнил ему вежливых снобов — преподавателей в Высшей школе КГБ. По давней традиции их называли «слонами», а подобные учреждения — «кладбищем слонов», куда трудоустраивали сгоревших на секретной работе сотрудников. Лишь со временем, когда угас солдатский пиетет перед вышестоящими, пришло понимание, что учат его «погорельцы», с треском провалившие задания или не выдержавшие ежечасной нервотрепки карьерных ристалищ. Но у незнакомца он не заметил той ущербности «погорельца», которая, как ни скрывай, все равно проклюнется во взгляде, уголках губ, в походке. Нет, перед ним стоял матерый хищник, еще не забывший вкуса крови.

Губы незнакомца расплылись в плотоядной улыбке. Он первым, как старший, протянул руку.

— Рад познакомиться, Александр Васильевич. — Голос у него оказался под стать внешности, мягкий, как лапа, скрывающая острые когти.

— Виктор Николаевич Салин? — Шеф пожал протянутую руку. Не терпел изнеженных и вялых рукопожатий нынешних скороспелых бонз, есть в них какая-то липкая двусмысленность. Ладонь у Салина оказалась сухой и по-мужски крепкой. Сразу же вопрос — как вы здесь оказались?

Салин издал короткий смешок.

— Разве в уставе вашего клуба не записано, что любой член может провести с собой одного человека, гарантируя его благонадежность? — Он прошептал фамилию, указав на коридор, ведущий в спортзал. — Сейчас он играет в теннис. Можете поинтересоваться.

— Не жаль палить своего человека? — усмехнулся Шеф.

— Он не мой, если мы понимаем под этим словом одно и то же. Просто человек мне кое-чем обязан. Всегда полезно оказывать мелкие услуги, не находите?

Вместо ответа Шеф указал на кресла. Противник оказался достойным, а человек — интересным.

— Итак, что привело члена совета фонда «Новая политика» в СБП? — Шеф попытался еще раз захватить инициативу.

— Дело государственной важности, как я просил передать вашего посыльного, — ответил Салин.

— Для этого у меня есть приемные часы.

— Даже для дела о государственном перевороте и угрозе ГКЧП-3?

— Слушаю. — Шеф чуть подался вперед, чтобы было удобнее вскочить из низкого кресла.

Салин, напротив, устроился удобнее, закинул ногу на ногу, всем видом показав, что расположился надолго.

— Вы не читали Тома Клэнси? Талантливый беллетрист, спорить не стану, но автор названий книг — просто гениальный. Только послушайте, «Игры патриотов». Гениально! Дальше можно не читать. Сразу ясно, что речь пойдет о личностях с некой девиацией в психике и морали, единственным безусловно положительным качеством которых является любовь к родине. Правда, и ее они несколько превратно толкуют. С эдаким, знаете ли, садомазохистским уклоном. Или, например, «Прямая и явная угроза». Гениально, просто гениально. Коротко, емко и недвусмысленно.

— Послушайте, Виктор Николаевич, вы мне казались серьезным человеком. Не кажется, что сейчас не место и не время для литературных диспутов?

— А я вас разминал, Александр Васильевич, — усмехнулся Салин. — Чтобы вы без лишних эмоций восприняли мой рассказ об играх неких патриотов, приведших к прямой и явной угрозе безопасности государства. Готовы слушать?

— Да, — кивнул Шеф.

— Начну с того, что мне стало известно об угрозе крупного теракта в столице. Сложность в том, что информацию об этом некая группа патриотов скрыла. Но все тайное становится явным. Иногда это происходит весьма не вовремя. В вашей осведомленности я не сомневаюсь, вы уже в курсе, что группа других патриотов четвертый час заседает в офисе «ЛогоВАЗа», пытаясь ответить на удар, который по их деловой репутации нанес, арест в Белом доме двух молодых людей. Я знаю, что акцию осуществила группа патриотов, назовем ее номер один. Группа номер два решила бросить в бой генерала-патриота, только что назначенного председателем Совета безопасности. Через полчаса по четвертому каналу ТВ в эфир дадут экстренный выпуск новостей. Группу патриотов за номером один обвинят в государственном перевороте. Генерал, которого втиснут в репортаж, в кремлевских кулуарах еще не обтесался, прост и груб, как армейский сапог. Такой может легко наломать дров. — Салин выдержал паузу. — Особенно если ему подбросят информацию о трех фугасах под Москвой.

Шеф машинально промокнул лоб болтавшимся на шее полотенцем. Сознательно промолчал, заставляя собеседника продолжить.

— Признаюсь, я не удержался и заглянул в зал, — неожиданно сменил тему Салин. — Рассчитывал увидеть моложавого вице-премьера, гоняющего по корту. У меня сложилось впечатление, что СБП работает топорно, каюсь, ошибался. Его здесь нет, что делает вам честь. Такое пересечение во времени и пространстве двух патриотов выдало бы вас с головой.

— И вы имеете смелость обвинять…

— Имею, — оборвал его Салин. — Смелость, основанную на проверенной информации. Может, прогуляемся по Покровскому бульвару? Или вам больше нравится район Курчатовского института?

Двух адресов закладки фугасов оказалось достаточно, чтобы Шеф собрался, как перед броском.

— Вы очень смелый человек, если не боитесь ходить по ночам с такой информацией в голове, Виктор Николаевич, — медленно произнес он.

— Я очень осторожный, — усмехнулся в ответ Салин. — Сюда бы я не пришел, не будучи на сто процентов уверенным, что выйду обратно. Информацию я отдал на хранение в банк, где засела еще одна группа патриотов. У них на вас давно зуб. Нехорошо пинать лежащих на снегу людей, Александр Васильевич. Кстати, четвертый канал принадлежит банку, это вам не ОРТ, звонком дело не решить. Остановить репортаж вы сможете, только взяв штурмом Останкино. Только попытайтесь, и информация о реальном заговоре будет моментально доведена до благородного собрания в «ЛогоВАЗе». Уверен, от страха за свои шкуры, они все-таки решатся выдать ордер на ваш арест.

— О каком заговоре вы все время толкуете? — недоуменно пожал плечами Шеф.

— Я не безумец, Александр Васильевич. И о государственной безопасности осведомлен достаточно, можете мне верить на слово. Информация о фугасах не пойдет в эфир. Это подняло такую волну паники и хаоса, что ее не собьет даже вторжение «голубых касок» ООН. Я гарантирую, что эта информация никогда не будет предана гласности. — Салин снял очки. — Но вместо нее я запущу информацию о «Русском легионе». Разбитые на «пятерки» группы диверсантов — чем не ударный отряд для переворота? Заговор с целью захвата власти, как в учебнике.

— Думаете, сработает? — прищурился Шеф.

— Уверен. — Салин на секунду прикоснулся пальцами к переносью, отдернул руку. — Вы не находите, что вам пора выслушать условия, Александр Васильевич?

Шеф откинулся в кресле, крепкие пальцы терзали полотенце.

— Я обещал, что наш разговор займет пять минут,-нарушил паузу Салин. — И собираюсь сдержать слово. Итак, мне понятны ваши мотивы. Вы оказались невольным заложником личной преданности определенному человеку и вашего понимания патриотизма. Но поверьте, это бес вам нашептал, что родина нуждается в вашей любви… А теперь подведем черту. Позвольте поздравить вас с отставкой. Которой вы, уверен, не станете противиться. И не посмеете даже заикнуться о фугасах. Ликвидируйте угрозу и тихо уйдите в тень. Иначе я выволоку вас под прожектора телекамер и повешу вам на шею «Русский легион».

— Лично вы?

— Александр Васильевич, вы же имеете претензии считать себя политиком! Салин поморщился. — Так и ведите себя как политик, а не заплечных дел мастер. Неужели вы не понимаете, что подобные требования всегда исходят от достаточно мощной группы, способной провоцировать принятие нужных решений.

— Группы патриотов? — усмехнулся Шеф.

— Несомненно, — ответил Салин. Бросил взгляд на часы. — Моё время вышло. Официальный разговор считаю законченным, теперь позвольте личное. Не скажу, что вы мне симпатичны, но наблюдать за вашей карьерой мне было интересно. Вас ждут трудные времена. Позвольте совет старого политика. Идите в Думу, это ваш страховой полис. Как говорят, с Дона выдачи нет. И не транжирьте компромат, который вы держите в голове, — это ваш единственный капитал. Профукаете — вас уничтожат. Это все. — Салин приготовился встать. — Кстати, а почему вы не спрашиваете, откуда у меня информация?

— А вы разве ответите?

— А почему нет? — Салин убрал руки с подлокотников кресла, скрестил на коленях. — Ваш сотрудник Подседерцев допустил серьезную ошибку. Он посмел заподозрить меня и моих партнеров в заговоре с целью свержения власти. Видите ли, в руки Подседерцеву попали архивы моего человека, чтение занятное, не более того. Но у Подседерцева оно вызвало помрачение рассудка. Он, увы, не смог отличить государственную политику от государственного переворота. Пришлось принять меры. Контригра и привела меня сюда в столь поздний час. А он разве вам не докладывал, что наряду с «чеченским следом» отрабатывает версию о причастности моего фонда «Новая политика»?

Шеф сделал над собой усилие и сдержался, промолчал, но от Салина это не укрылось.

— Вот видите. — Салин печально вздохнул. — Значит, если бы не срослось с вами, планировал прибежать ко мне торговаться. Не случайно же фонд обложила наружка СБП. Очевидно, вы согласились с чеченским вариантом. И нужда во мне отпала. Поверьте, я только рад. Иметь дело с Подседерцевым не желаю. А вы?

— В каком смысле? — удивился Шеф.

— Вам решать, — пожал плечами Салин. — Лично я провалов не прощаю. — Он достал из кармана микрокассету, положил на подлокотник кресла. — Допустим, я ее случайно обронил.

— Компромат. — Шеф промокнул лысину полотенцем. — Вы не оригинальны.

— Так ведь в политике ничего нового нет, — усмехнулся Салин. Принялся протирать уголком галстука стекла очков. Сделал вид, что не обращает внимания на лежащую под локтем кассету. — Молодой сотрудник Подседерцева, некто Рожухин, очень подробно рассказал об операции «Мираж». Кажется, так называлась инициатива Подседерцева по созданию «Русского легиона»? И про фугасы. И про попытку разыграть «чеченский след» через Белова. Как законопослушный гражданин я не могу держать эту информацию у себя в сейфе. Долго не могу. Скажем, завтра утром придется передать ее в прокуратуру. — Салин поднял взгляд на Шефа. Только боюсь попасть впросак. А вдруг Рожухин все выдумал, и не было никакого Подседерцева в СБП? — Салин водрузил на нос очки. Стекла хищно блеснули в полумраке холла.

Салин встал, отвел ветку пальмы, едва не попавшую в лицо.

— Прощайте, Александр Васильевич. Извините за беспокойство, но вы сами убедились, дело у меня было государственной важности. — Он интонацией выделил последние слова. Протянул руку. — Позвольте откланяться. Меня уже заждались друзья.

Шеф привстал, едва пожал руку Салину, сразу же осел в кресло.

Охрана не решилась тревожить Шефа, еще долго сидевшего в темном углу после ухода посетителя.

Решетников предупредительно распахнул дверцу, стоило Салину подойти к машине.

Салин забрался в салон, пахнущий дорогой кожей, — по особо торжественным случаям, дабы не отставать от моды, выезжали на «мерседесе».

— Трогай! — Решетников махнул водителю. Нажал кнопку — и отгородившись от него черным стеклом. Повернулся к Салину, скользнул по лицу тревожным взглядом. — Может, по пять капель?

Салин кивнул, не открывая глаз, все мял переносицу тонко подрагивающими пальцами.

Решетников нажал кнопку, с мелодичным перезвоном открылась дверца мини-бара, молочно-белый свет, вырвавшийся из него, залил салон.

— Коньячок? — на всякий случай уточнил Решетников, хотя отлично знал вкусы партнера.

Салин кивнул. Решетников плеснул в стеклянные наперстки коньяк из пузатой бутылки. Протянул один Салину. Выпили молча, не чокнувшись.

Салин открыл глаза, слабо улыбнулся.

— А теперь еще по одной. За успех нашего безнадежного дела.

— Вот это по-нашему! — сразу же оживился Решетников. — Как он?

Салин посмаковал под языком новую порцию коньяка. С видимым удовольствием сглотнул пахучую жидкость.

— Коньяк? Выше всяких похвал.

Решетников оценил шутку, забулькал, вздрагивая толстым животом. Вытер заслезившиеся глаза. Сразу стал серьезным.

— Честно говоря, я боялся, что он психанет.

— Был такой момент, — кивнул Салин. — Но обошлось. Хватило ума верно оценить ситуацию.

— Надеюсь, что делать дальше, он сообразит без нас. — Решетников поставил пустую рюмку в специальное углубление на полочке бара.

— Да, не хотелось бы мараться, — брезгливо поморщился Салин. — Куда сейчас?

— На дачу, — ответил Решетников.

Они поняли друг друга без лишних слов. Машина, набирая скорость, неслась по шоссе прочь из города, в котором стало слишком опасно жить.

Подседерцев вскинул голову, посмотрел на вошедшего Шефа. Нехорошее предчувствие кольнуло сердце. Слишком долго отсутствовал Шеф, и слишком разительная перемена произошла в нем. Показалось, что все это время он провел в тренажерном зале, пытая себя тренировкой с тяжестями.

— Она еще раз звонила, — доложил Бурундучок.

— Трубку не брал? — Шеф протиснулся к столу, сел, выставив больную ногу.

— Я же не враг себе! На определителе высветился номер, я и переадресовал звонок в приемную. Там секретарь, ему по должности врать положено, я не могу.

Отодвинул от себя телефонный аппарат, уперся локтями в стол.

— Вы бы хоть со стола велели убрать, мужики! — Он болезненно поморщился, принялся массировать больное колено.

— Так сойдет, Саш. — Бурундучок махнул рукой. За двадцать минут они с Подседерцевым обменялись всего десятком фраз, и теперь шеф ФСБ явно обрадовался возможности нарушить гнетущее молчание. — Слушай, что я надумал.

— Погоди ты. У тебя Рожухин служит? — обратился он к Подседерцеву.

— Он сейчас прикомандирован к оперативно-розыскной бригаде Белова. Тьфу, Барышникова, — поправил себя Подседерцев.

— Ты его давно видел?

— Утром, на Лубянке.

— Нормальный парень?

— Старается. Голова хорошо работает. Со временем толк будет. — Подседерцев старался выиграть время, пытаясь понять, зачем среди ночи генералу потребовался какой-то рядовой опер.

— Мне сейчас молодой парень срочно нужен. Для особо щекотливой командировки. Отдашь на время?

— Барышникова надо спрашивать. Рожухин же сейчас у него в отделе геройствует.

— Отзови. Завтра утром ко мне. Ты тоже приходи.

— Хорошо, — кивнул Подседерцев.

— Вспомнил, этот не тот, с которым ты и Ролдугин на труп среди ночи выезжали? — неожиданно добавил Шеф.

— Уже доложили, — сыграл досаду Подседерцев.

— Ты разберись, кстати. Генерал СБП его ищет, а пацана найти не могут.

— Разберусь. — Подседерцев покачал головой. — Может, у бабы лежит, паршивец, дело-то молодое.

Подседерцев уже с трудом сдерживал тревогу. О Дмитрии он на время забыл, полностью переключившись на НИИ, оказалось, допустил промах.

— Ладно, с молодыми закончили. Давайте о нас, стариках. — Шеф последний раз обжег Подседерцева взглядом, повернулся к Бурундучку. — Надо…

В этот момент запиликал телефон. Шеф бросил взгляд на дисплей определителя номера, выматерился сквозь зубы. Снял трубку.

После «слушаю» он назвал звонившего по имени-отчеству, все знали, что Дед терпеть не может обезличенного обращения. Подседерцев и Бурундучок обменялись тревожными взглядами. Деда все-таки разбудили.

— Ничего страшного не произошло. Поверьте, повода для паники нет и быть не может. Все документы и показания этих воришек у нас, мы их никому не покажем. Позвольте, я все доложу утром. Я знаю, что пресса уже подняла шум… Вот пусть тот, кто его поднял, сам и успокоит. Да, вы правы, это его работа… Спокойной ночи.

Он положил трубку.

Подседерцев до хруста сжал кулак. Шанс толкнуть операцию в нужном направлении был безнадежно упущен. Шеф дал «отбой», только так следовало понимать произошедшее. Дальше будет компромисс, ловкий доклад, на худой конецпокаяние. Не будет главного ради чего следует действовать, — полной и безоговорочной победы.

«У победы всегда много родителей, поражение всегда сирота, — вспомнил он старую истину. — Интересно, кого назначат в усыновители сиротки? — Он мельком взглянул на притихшего Бурундучка. — Кандидат хорош, но что-то мне подсказывает, что его Шеф не сдаст».

— Значит так, Боря. — Шеф ткнул в него коротким пальцем. — Финал проведет управление по антитеррору. — При этих словах Бурундучок встрепенулся. Передашь им концы на это НИИ с «электронными пушками» и армейский спецназ. К шести утра быть в готовности обезвредить фугасы.

Подседерцев с холодной отрешенностью понял — терять больше нечего.

— Почему не поставили в известность Деда? — спросил он. Знал, что идет на запрещенный прием, никакие личные отношения и степень повязанности в дела не дают подчиненному право тыкать мордой в стол своего начальника.

— Да потому, что до шести утра с нас стружку до самого позвоночника успеют снять! — вскипел Шеф.

— До утра можно успеть выработать политическую линию и запустить механизм ГКЧП, — не дрогнул Подседерцев.

— И загнать Деда в могилу! — Шеф нервно дернул головой. — Я его лучше всех знаю. На Деда нельзя давить. Доложим все утром, но без крика и паники. Как ни крути, а решение принимает он.

— Тогда все ясно. — Подседерцев презрительно скривил губы. — Сливаем воду.

Он умел использовать недостатки других себе во благо, но знал — порой чужие недостатки становятся твоей личной проблемой. Сейчас был именно такой случай. Не удержался и вперил взгляд в переносицу Шефа, не так давно перенесшую операцию, ставшую символической клятвой на верность Деду, сродни обряду обрезания.

— Не делай такую рожу, Борис, — усмехнулся Шеф. — Ты по сравнению с нами в лучшем положении. Если завтра всех выпрут на пенсию, ты все равно действующим генералом останешься. Казачьих войск.

Бурундучок дрогнул щечками и издал короткий смешок.

Для оперативного прикрытия в играх с разнородными группами добровольцев и прочих казаков Подседерцева залегендировали под начальника объединенного штаба казачества. Пришлось пару раз засветиться на крестных ходах, казачьих кругах и светских раутах в импровизированной форме куренного атамана. Дома на стене висела нагайка, что вызывало вечные шуточки жены.

«Потребуется денщик, позову», — подумал Подседерцев и отвел глаза.

— Все, мужики, по домам. — Шеф прихлопнул донью по столу. — Хватит дразнить собак, да и выспаться надо.

Подседерцев встал первым. Через стол пожал руки Шефу и Бурундучку. Отметил, что они явно не собирались выйти следом.

«Ну и хрен с вами!» — Подседерцев едва удержался, чтобы с грохотом не захлопнуть за собой дверь.

На улице душный ветер шелестел поникшей от жары листвой. Небо сделалось непроницаемо черным от нависших над городом грозовых туч.

Подседерцев стоял у машины, водитель терпеливо ждал, пока хозяин выкурит сигарету.

В душе у Подседерцева гнетущая тревога боролась со жгучей яростью. Он глубоко затягивался дымом, резко выбрасывал его из себя, пока перед глазами не заплясали яркие светлячки.

«Только без паники, — приказал он себе. — Что, собственно, произошло? Ничего неожиданного, ты же знал, с кем связался. Подставили, конечно. Но, во всяком случае, они избавили тебя от клятвы верности. Только полный дурак может хранить верность полному идиоту. — Он посмотрел на часы. Полночь. — Поздно, конечно. Но Салин поймет, стоит ему только узнать о фугасах. Он волчара, не чета этим. Мне есть чем торговаться, один архив Ладыгина чего стоит. Уж жизнь и свободу я себе куплю, это точно».