Посреди белого потолка плавало темное пятно. Белов никак не мог сфокусировать на нем взгляд. Едва ему это удавалось, пятно обретало форму большой птицы и плавно исчезало. Потом появлялось вновь, но уже в виде бесформенной размытой капли. Белов сделал над собой усилие… И пришел в себя. Почувствовал, что лежит на чем-то жестком. Попытался встать. Чья-то теплая ладонь легла на лоб.

— Лежи, Игорь, — мягко приказал голос, показавшийся Белову знакомым. — У тебя был обморок. Теперь все в порядке.

Белов принюхался, пахло медикаментами.

— Медпункт?

— Да.

Рука соскользнула со лба, и Белов смог осмотреться. Белые стены, шкафчик с лекарствами, стол.

Возле стула саквояж, с какими ходят врачи «скорой помощи».

Белов приподнялся на локте. Встретился взглядом с присевшим на топчан человеком в белом халате. Он оказался обладателем великолепных усов.

«Вот в чем дело!» — догадался Белов и сразу же узнал усача.

— Константиныч, привет! — постарался улыбнуться, но вышло с трудом.

— Мог бы и раньше заглянуть, Игорь. И не таким способом.

— Да все некогда, Леш.

— Всем вам некогда, — проворчал Алексей. Потеребил усы. Заглянул в глаза Белову так, как умеют только врачи, до самого дна. — Ладно, вижу, уже очухался.

Пересел на стул, повернулся лицом к Белову.

— А знаешь, Кирилла Журавлева убили, — неожиданно вырвалось у Белова.

С Алексеем, прозванным за солидный усатый вид Константинычем, познакомился через Журавлева. Сошлись быстро, Белов легко прикипал к хорошим людям, насмотревшись на ублюдков по обе стороны проходной. У Константиныча были какие— то свои дела с Журавлевым, Белов старался не вмешиваться. Мужики чудили, пытаясь внедрить что-то из последних достижений психологии в оперативное ремесло.

— Знаю. — Константиныч грустно вздохнул, пряча глаза. — А день сегодня, кстати, какой?

— Среда, — ответил Белов. — А Кирюху убили в ноябре девяносто четвертого.

Он вдруг вспомнил, что Константиныч не просто ; психолог, но и психиатр, и невольно напрягся. Как всякий русский, Белов не зарекался от тюрьмы и сумы, но психбольниц инстинктивно боялся.

— Что со мной было? — Белов притронулся к горячему виску.

— Производственная травма. — Константиныч не спускал с него пристального взгляда. — Переработал ты, Игорь. Вот и весь диагноз. — Он скрипнул стулом, сев поудобнее. — Стресс, неумение или нежелание расслабиться. Водочка, как у нас водится. Курите, как паровозы. Какое, к черту, здоровье, если в туалет даже времени сходить нету? Так и носите в себе. А от этого организм отравляется. Его, кстати, мать-природа создавала в расчете на здоровый образ жизни. Что я понимаю как разумный баланс положительных и отрицательных эмоций, активности и пассивности, возбуждения и торможения. Откуда же она знала, что ты свое тело атлета и пахаря на весь день в кресло усадишь? Сила у тебя медвежья, а вся идет на то, чтобы сдержаться и не дать в ухо тому, кто давно просит.

— А как же жить, Константиныч? — Белов помассировал висок.

— Ты у меня спрашиваешь? Да я сам такой! — Уголки усов, дрогнув, поползли вверх. — Висок давно стреляет?

— Я и не помню, — пожал плечом Белов. — Привык уже.

— Травмы головы, обмороки, потери сознания были? — перешел на профессиональный тон Константиныч.

— Нет. — Белов был уверен, что про потерю сознания на Бронной .старший спецназа никому не растрепал, не тот тип.

— Точно?

— Слушай, что ты гонишь? — Белов с трудом сел, прислонился к стене. — Во всем медуправлении ФСБ не нашлось медсестры, так я понимаю? Штатного психиатра зря не вызовут. Короче, колись, Константиныч. По старой дружбе, — добавил Белов.

— Пепельницей ты засветил в президента, Игорек. — Из-под усов сверкнула улыбка. — Все вдребезги.

— Иди ты! В какого, на фиг, президента?

— В того, что на стенке висел. В портрет, значит. — Константиныч погрустнел. — Нехорошо получилось, Игорек.

— А Подседерцева не зацепил?

— Это такой здоровый и кучерявый?

— Ну.

— Нет.

— Жаль. — Белов покачал головой, в которой медленно сбавляли ход тяжелые жернова. От каждого их оборота в ушах низко бухало, звук отдавался толчком под сердцем.

— Зря ты так. Он больше всех над тобой хлопотал. Чуть ли не искусственное дыхание делал, когда я прибежал.

Белов, поморщившись, вытер ладонью губы. Обратил внимание, что рукав закатан до локтя.

— Укололи? — Поднял на Константиныча настороженный взгляд.

— Не бойся. Те времена прошли.

Они поняли друг друга. На памяти Белова было несколько госпитализаций особо правдолюбивых сотрудников с диагнозом «острая шизофрения». Как правило, припадки происходили после появления врача со шприцем, а до него шел обмен мнениями с начальством на повышенных тонах. Последней жертвой пал работник гаража, у которого Белов иногда чинил машину. Задал человек вопрос на партсобрании, почему начальники, плюя на все приказы, используют оперативный транспорт в личных целях. Кто же такое спросить может? Только форменный шизофреник.

— Времена меняются, а люди — нет, — выдавил Белов, разглядывая красную точечку на вене.

— Вот теперь вижу, что ты оклемался. Уже даже философствуешь. Константиныч развернулся к столу, водрузил на нос очки, принялся заполнять какой-то бланк. — Бессонница мучает, Игорек?

— С понедельника в кабинете сплю. За смягчающие вину обстоятельства сойдет? — проворчал Белов.

— Угу. — Константиныч быстро застрочил по листку. — Как голова?

— Головка бо-бо, денежки тю-тю, водка — бя-ка. — Белов натянул пиджак.

— С последним не согласен. В нормальных дозах, в нормальной компании… А ты куда собрался? — Он оглянулся череа плечо.

— Работать пора.

— Отработался. Сиди уж. — Он взял новый бланк. — Скоро поедем.

— Та-ак! — Белов подтянул непослушные ноги, пытаясь встать. — И куда ты меня, дружище, сватаешь, если не секрет? Отсюда два пути: в отделение неврозов в госпитале на Пехотной или в «фирменное» отделение в пятнадцатой психбольнице. Говори уж, что тянуть!

— Игорь. — Константиныч развернулся, смахнул с носа очки. — Ты не горячись. Я тебе не враг. Я врач, пойми. Но ты не болен. Тебе просто надо отдохнуть. Выспаться как следует. — Голос у него сделался низким и тягучим. Просто отдохнуть. Я знаю, как это бывает. Словно перетянутая струна внутри. Все кипит, бередит, мысли скачут. Иногда кажется, что от тебя все зависит, все на тебе висит… А это не так. Все мы больны работой. Думаем, что в ней весь смысл жизни. А это не так. Я видел, как это происходит. Мается человек, место себе не находит, звонить на работу порывается. Заметь, не домой, а в отдел! Проходит неделя, пружинку внутри отпускает. Мякнет душа, будто оттаивает. Оказывается, лучше всего тишина и покой. Тишина и покой. Тишина и покой. Помнишь, «свободы нет, но есть покой и воля». Еще через неделю приходит воля. Когда начинаешь принадлежать лишь самому себе. Живешь без начальника и будильника. Это такой кайф, Игорь. Словно летним днем задремал у тихой речки. Забыл про рыбалку, про город, про все на свете. Остался лишь ты, теплый ветер и белое облако высоко в небе. Тишина и покой. Ты отдыхаешь. И ничего тебя не тревожит. Ничто не может вывести из себя…

Белову показалось, что взгляд Константиныча, как теплая ладонь, коснулся лица. Веки сделались тяжелыми. В голове вязли мысли, он никак не мог ухватить хоть одну из них, ускользали, как рыбы в теплой темной воде. Лишь вспомнил, что чертовски давно не спал. А так хотелось вытянуться и все забыть.

На мгновение перед закрытыми глазами предстала гигантская волна, крушащая коробки домов, горящая пена, взлетающая к низким тучам, черные сугробы пепла. Видение было настолько отчетливым, что он вздрогнул. Разом слетела сладкая истома. Внутри вновь сжалась пружина, гулко и упрямо заухало сердце.

— Что такое, Игорь? — насторожился Константиныч.

— Надо работать. — Белов растер лицо. — Тебя уже предупредили, что я могу бредить об угрозе взрыва?

Константиныч отвел взгляд.

— Знаешь, Игорь. За столько лет работы с агентурой и операми я наслушался такого, что меня уже ничем не удивить. Все знаю, от охоты за летающими тарелками до тайных похорон Мюллера на Ваганьковском кладбище. Бред — это то, что не может принять сознание обывателя. А мы здесь ежедневно всерьез собираем и анализируем такое, что не привидится даже в страшном сне. Поэтому и работа у нас секретная. Ни один нормальный человек в такое не поверит и денег в виде налогов не даст.

— Короче, Склифосовский, я шизик? — Белов поднял голову.

— Игорь, ты абсолютно здоров. — Константиныч пригладил седые усы. — По моей линии, естественно. Сердечко шалит, дистония, сосудики ни к черту. Да ты и сам это знаешь. Добрый совет, отдохни. Височные боли и красная сетка на глазах,. как у тебе сейчас, прямой путь к инсульту. Запомни, сосуды расширять надо не водкой, а но-шпой. Боль снимают анальгином, а не пивом.

Белов машинально провел по правому виску, боль притупилась, остался только тяжелый комок.

— Куда повезут, Константиныч? — прошептал он.

— На Каширку, — одними губами прошептал тот и отвернулся к столу.

На Каширском шоссе и находилась пятнадцатая психбольница, а в ней целый этаж отвели жертвам невидимого фронта. Белов ясно представил себя прогуливающимся по коридорчику в линялой пижаме, и расплывшуюся медсестру с повадками надзирателя, получившую всю полноту власти над полковником ФСБ.

«Ясно, во избежание утечки информации. Два укольчика в правую ягодицу — и тихий здоровый сон. Минимум сорок пять суток обследования. Если не повешусь от тоски, то точно сдохну от лошадиных доз аминазина. Я ведь буянить буду, я же знаю, уверен, что город обречен!»

Белов с тоской посмотрел за окно. Окна кабинета выходили во внутренний двор и смотрели прямо на стену бывшей знаменитой внутренней тюрьмы Лубянки. Комендантские наряды каждую ночь десятилетиями разряжали там свои наганы.

«Революционная необходимость — есть высший закон», «Признание вины царица доказательств», «Сын за отца не отвечает, по одному делу идти не могут» — пришли на ум короткие, как выстрел нагана, строчки из негласного УПК тех лет. — Времена изменились, а мы? — Белов перевел взгляд на бывшего друга, ссутулившегося за столом. — Нет».

В дверь вежливо постучали.

— Войдите, — разрешил Константиныч, оглянувшись через плечо.

В дверь просунулась физиономия Барышникова. Белову он показался котом, явившимся с повинной после пожирания хозяйской сметаны. В глазах тревога и тоска, а на роже послеобеденная тихая радость.

— Алексей Константинович, разрешите? — Барышников замер на пороге.

— Входи уж. — Константиныч смерил взглядом Барышникова. — Заговоришь с ним о работе, дам по лбу, понял? — Он покрутил в тонких пальцах никелированный молоточек.

— Доктор, может, лучше укол? — расплылся в улыбке Барышников.

Константиныч хотел было ответить, но тут тихо запиликал телефон. Он взял трубку. Выслушал, теребя усы.

— Сейчас подойду, — бросил он в трубку. Встал, взял со стола заполненные бланки. — Так, мужики, не курить, о работе не говорить, вести себя прилично. Я на пять минут.

Барышников потеснился, пропуская Константиныча к двери.

— Ты как? — Он плюхнулся на стул напротив Белова, заглянул в глаза.

— Похоже, отстрелялся. Нервы не выдержали. — Белов устало потер висок. Уже все в курсе?

— Про то, что ты в Подседерцева пепельницей засветил? — усмехнулся Барышников. — На сегодняшний день — это государственная тайна. Никто в отделе не знает. Только я. «Коридорное радио» пока молчит.

— А я думал, уже все управление на ушах стоит, — покачал головой Белов.

— Для этого надо было попасть, Игорь Иванович. — Барышников закряхтел, прижав кулак ко рту. Глазки сразу покраснели и подернулись влагой.

— Хорош в одну харю веселиться, — поморщился Белов.

Барышников стрельнул глазками на дверь, пошарил взглядом по потолку и стенам. Всем видом показывал, что сейчас начнет говорить «под микрофон».

— Врачуган уже приговор вынес, Игорь Иванович? — Барышников уставился в глаза Белову.

— Госпитализация. Говорит, отоспаться надо. — Белов прижался спиной к стене.

— Понятно, — протянул Барышников, явно сопоставляя эту информацию с уже имеющейся. — Грех завидовать, но с удовольствием бы поменялся с тобой местами.

— Ага, будет тебе удовольствие, когда вкатят в задницу ведро аминазина! Белов убедился, что намек на Каширское шоссе понят.

Барышников нервно сцепил пальцы. Опять бросил взгляд на дверь.

— Знаешь, Игорь Иванович, мы с тобой нормально работали. Мужик ты отличный…

— Что ты меня хоронишь, старый? — не выдержал Белов.

— Работа у нас такая, Иванович. Непрерывное производство, можно сказать. Да и аврал, сам знаешь, какой. — Барышников придвинул стул ближе, почти прижал колени к ногам Белова. — Я же твой зам, так?

— Ах вон оно что! — догадался Белов. — Так бы сразу и сказал, а то мычишь, а не телишься. — Он достал из кармана связку ключей, бросил в протянутую ладонь Барышникова. — Только, старый, все по уму. Сейф открывает комиссия из трех человек, и все прочее…

— Не первый год замужем, Иваныч. — Барышников подбросил на ладони связку. — Все документики будут в целости и сохранности. К твоему возвращению новые накропаем.

Его рука скользнула под пиджак, выудила сложенный втрое листок, сунула в руку Белову. Барышников глазами приказал: «Читай!», а сам завелся, как заевший граммофон:

— За отдел не беспокойся, Иваныч. Все у нас нормально будет. Димке я работу найду, чтобы под ногами не путался. Его бы с Авдеевым в пару поставить, тот в две секунды Димке мозги в нужном направлении скособочит. Ищи их потом по всем подмосковным пансионатам. По бабам так зарядят парой, что во всероссийский розыск подавать придется. — Барышников сделал паузу, встретился взглядом с Беловым, успевшим дочитать документ. — Как считаешь?

Если чужое ухо и пропустит упоминание о розыске, то Белову только осталось восхититься виртуозной игрой своего зама.

— Ты теперь у руля, тебе и решать. — Белов сжал бумажный комок в кулаке. Откуда? — прошептал он одними губами.

— Авдеева мы мало вздрючили, кстати. Помнишь, жена нашла у него путевку на две персоны? — Барышников чуть прищурил настороженные глазки. — Молодой еще, неопытный, секретные бумажки разбрасывает где попало.

— Приложит жизнь мордой об асфальт, сразу поумнеет. — Белов произнес это так, будто решил лично преподать урок.

— Всему свое время, — кивнул Барышников. — Кстати, о времени. — Он бросил взгляд на часы. — О! Иваныч, я бегу.

Вскочил со стула, протянул Белову руку. Тот вцепился в нее и рывком поднялся с топчана. Крепко сжал ладонь Барышникова, потом обхватил за плечи.

— Спасибо, Миша, — прошептал в ухо.

— Ни пуха, ни пера, — ответил Барышников. Отстранился, заглянул в глаза. Нормальный ты мужик, Игорь. В этом я уверен.

Пошел к двери, взявшись за ручку, оглянулся.

— Знаешь, о чем жалею? — Барышников немного замялся. — Что тебя не послушал и рапорт не написал.

Махнув на прощанье рукой, он вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Белов прислушался к его удаляющимся шагам. Достал из кармана бумажный комок. Расправил. На пальцах оставался серый налет. Ксерокс в отделе давно дышал на ладан.

Если решиться и до конца довериться Барышникову, получалось, тот пошел на должностное преступление. Неизвестно, как ему попался на глаза документ, но он снял с него копию и передал Белову.

Белов машинально пробежал глазами строчки. Димка Рожухин докладывал Подседерцеву, что у него есть основания подозревать Белова в причастности к организации теракта. Белов по собственному опыту знал, как подтасовываются факты. Они липнут друг к другу, как сальные карты из старой колоды. Порой раскладываются в такой пасьянс, что дух захватывает. Лишь с опытом приходит умение не поддаться магии случайно сложившейся картинки, как бы притягательна она ни была.

«Получается, меня вербанули чеченцы. Я привлек своего старого агента Лену Хальзину, она вывела на Волошина. Прогноз ЧС плюс мои оперативные знания и опыт, в результате имеем многоходовую операцию. Гениально! — Он прислушался к тишине за дверью. — Хватит мудрить. Через час тебя накачают наркотой и положат в койку до лучших времен. Барышников намекал на всероссийский розыск. Что ж, посмотрим, кто в прятки лучше играет!»

Он бесшумно подошел к окну. Первый этаж, а решеток нет.

Ветер гонял в тупике двора старую газету. Противоположное здание из красного кирпича. Окна начинаются со второго этажа. Под ветхим козырьком низенькая дверь.

Белов выдернул шпингалет, осторожно открыл окно. Затаился. Через двор, цокая каблучками, пробежала девушка, прижимая к груди стопку папок. Исчезла за дверью.

Белов наскоро перекрестился, шагнул на стол, с него на подоконник, выдохнув, рухнул вниз. В три прыжка оказался у двери, рывком распахнул. Переступая за порог в полумрак коридора, бросил взгляд через плечо. Ни распахнутых окон, ни удивленных лиц, прилипших к стеклу, не заметил.

Он попал в чужое управление, но и здесь все еще был своим. В слегка помятом пиджаке, съехавшем на сторону галстуке и с серым от кабинетного сидения лицом, он ничем не выделялся от встреченных в коридоре сослуживцев.

На выходе удалось попасть в стайку сотрудников, резво бегущих по неотложным делам. Прапор на посту едва успевал пробегать глазами по протянутым удостоверениям.

Белов прошмыгнул в тяжелые двери, зажмурился от солнечного света.

«Вход — рубль, выход — два», — вспомнил он старую шутку.

Ему удалось выскользнуть бесплатно.

Машиной Белов воспользоваться не решился. Еще утром ее пригнали гаишники, спасибо Барышникову, и оставили на стоянке возле управления. Но вокруг нее уже наверняка толпилась «наружка». Пришлось идти пешком.

Подседерцев развернул кресло, стоило Барышникову войти в кабинет.

— Ну? — Подседерцев прищурил уставшие от яркого солнца глаза, все это время просидел, разглядывая белые облака в небе.

Барышников вытащил из кармана связку ключей.

— Не стой на пороге, Михаил Семенович. — Подседерцев указал на пустующее кресло Белова. — Садись, командуй.

Барышников тяжело засопел, сел в кресло у приставного столика напротив Подседерцева. Бросил на стол связку ключей.

— Приказ об отстранении Белова от руководства уже подписан. Сейчас принесут из секретариата. — Подседерцев ткнул пальцем в насупившегося Барышникова. — Ты и доведешь приказ операм. Как правопреемник.

Барышников кивнул, придвинул к себе пепельницу. Закурил. Невидящим взглядом уставился в окно.

— В виновность Белова я не верю, — выдавил он и глубоко затянулся сигаретой.

— А у нас, чтобы ты знал, виновным признает только суд, — усмехнулся Подседерцев.

— Угу. До него еще дожить надо.

— Где бумага?

— У Белова осталась. — Барышников сосредоточенно разглядывал горящий кончик сигареты. — Между прочим, Димка рапорт под диктовку писал или как?

— Или как. — Подседерцев вместе с креслом отъехал от стола.

— Сучара, — обронил Барышников, стряхнув пепел. — И что это вам дало?

— Ничего, если не считать, что Белов, как мне доложили, уже выскочил через седьмой подъезд. Сейчас кружит, как заяц, в районе Чистых прудов. Что у него там, не знаешь?

Барышников отрицательно покрутил головой.

— Ну и хрен с ним. — Подседерцев пробарабанил по столешнице. — Хватит о нем, давай о тебе. Какие дальнейшие планы?

Барышников раздавил в пепельнице сигарету, поморщившись, сплюнул прилипшую к губе табачинку. Кряхтя, перебрался в кресло Белова, наклонился под стол, стал возиться с чайником.

— Тошно мне что-то. Кофе хочу, — пробурчал он, выставив на стол банку. Не желаете?

— Слушай, Барышников! — Подседерцев толкнул кресло к столу. — Ты кончай мне тут из себя целку изображать. Оскорбили его в лучших чувствах, понимаешь! А где твои чувства были, когда ты мне на Белова стучал?

— У нас все стучат, — усмехнулся Барышников. — Попробуй без этого. Только я не думал, что пасу особо опасного государственного преступника. Для этого надо обладать фантазией Рожухина. Гнали бы вы его, пока не поздно. Сегодня Белова обосрал, завтра — вас.

Подседерцев только еще больше набычил голову.

— Барышников, ты такого Казарина помнишь?

— Что-то знакомое.

— Был такой опер в конце семидесятых. Белов его знал. Когда его соседа по кабинету арестовали за работу на англичан, Казарин так расчувствовался, что через три дня прямо в кабинете застрелился из табельного пистолета. Записку оставил, что не может себе простить, что прозевал врага. — Подседерцев ткнул пальцем в Барышникова. — А ты для этого слишком толстокожий. И нехрен тут из себя изображать… Вспугнул Белова, спасибо тебе. Вот и сидишь теперь в его кресле.

— Где показания Волошина и Хальзиной, что Белов крутил с ними операцию? Где информация из чеченской диаспоры о вербовке Белова? Где концы от Белова к пяти трупам в коллекторе на Бронной? — Барышников с трудом перевел дыхание. Фуфло все, пока нет данных.

— А что же он стреканул, как заяц? — зло прищурился Подседерцев.

Щелкнул закипевший чайник. Барышников, тяжело сопя, завозился с чашками. Кипяток плеснул в обе. Одну придвинул к Подседерцеву.

— У нас три фугаса под задницей, а мы херней страдаем, — покачал головой Барышников.

— Нет, Михаил Семенович. Я бы сказал не так. — Подседерцев не спускал взгляда с раскрасневшегося лица Барышникова. — Они нам ствол ко лбу приставили. Ждут, когда мы сами на колени встанем. Поэтому и первый фугас почти на виду бросили. А остальные заложили так, что нашли быстро, а взять не можем. Давят страхом, сволочи. Вот он — террор!

— Если они рассчитывали, что мы друг друга от страха жрать начнем, то своего уже добились. — Барышников отхлебнул из своей кружки. — Или я не прав, Борис Михайлович?

Подседерцев откинулся в кресле, по-новому посмотрел на Барышникова.

— А ты жук, Михаил Семенович, — усмехнулся он. — Ладно, слушай. Есть основания подозревать Белова, нет их — спорить не будем. Фугасы найдены, а дело застопорилось. Меня это не устраивает. Я хочу спровоцировать тех, кто спланировал этот теракт. Белов — лишь эпизод к контригре. Как я понимаю, у него три пути. Первое, осознать, что психанул, вернуться и спокойно лечь в госпиталь.

— В психбольницу, — вставил Барышников.

— Без разницы, — отмахнулся Подседерцев. — Второй — если он замазан, а я его разыграл, как по нотам. Тогда он начнет метаться, а мы получим хоть какие-то выходы на организаторов. И последнее — он начинает играть в частного детектива. Шансов раскрыть дело — ноль, тем более находясь в розыске. Но утечка информации пойдет. А мы возьмем на контроль все каналы, по которым может уйти от него информация.

Барышников отхлебнул кофе, кивнул и закончил за Подседерцева:

— А если адресат окажется достойным вашего внимания, то вы на него повесите организацию теракта, оторвете голову и торжественно предъявите Хозяину. Надеюсь, к этому времени додумаются, как обезвредить фугасы.

Подседерцев пристально посмотрел в глаза Барышникову, потом улыбнулся:

— И что ты с такой умной головой в замах всю жизнь проторчал?

— Потому и в замах, что умный, — в тон ему ответил Барышников.

— А ко мне в замы?

— Морковку подвешиваешь? — Барышников отвел глаза. — Не надо. — Похлопал по подлокотнику кресла. — Я еще эту не прожевал.

Протяжно запиликал телефон. Барышников с непривычки не сразу снял нужную трубку.

— Слушаю.

Он охнул, с лица схлынула кровь. Трясущимися пальцами стал давить кнопку на селекторе.

— Что такое? — Подседерцев привстал с кресла, увидев, как помертвело лицо Барышникова.

Уронив трубку на рычаги, Барышников вцепился взглядом в Подседерцева.

— Нет, этого не может быть, — прошептал он.

— Да очнись ты, козел! Что там случилось? — взревел Подседерцев.

Барышников сорвал трубку, быстро набрал номер.

— Откуда шел звонок на телефон 224-14-18? Уже засекли… Слава Богу! — Он швырнул трубку, навис грузным телом над селектором, матерясь сквозь зубы, нашел нужную кнопку.

— Авдееев!!

— Да… Михаил Семе…

— Авдеев, звони «технарям», получай адрес — и галопом туда! Галопом!! Чтобы перевернули там все вверх дном, но нашли… — Он грузно упал в кресло. — Блин, доигрались!

Срочно Секретно

Зафиксирован звонок на номер 224-14-18, принадлежащий отделению «Р» Управления ФСБ по Москве и Моск. области.

Время: 13 час. 40 мин. Продолжительность: 1 мин. 56 сек.

Абонент: 154-99-09

Адрес: ул. Октябрьского поля, д. 45, кв. 13

Прописан: Павел Матвеевич Волошин

Содержание:

Вы нашли все фугасы. Поздравляем. При малейшей попытке их обезвредить мы нажмем кнопку. Начнете эвакуировать население — мы нажмем кнопку. Попытка ареста наших людей — мы нажмем кнопку. Нами будут выдвинуты три требования, по количеству фугасов. После выполнения каждого требования мы будем снимать по одному фугасу с боевого взвода. До связи.

Срочно Секретно

т. Барышникову С. М.

Сообщаем, что голос на данной записи сгенерирован с использованием компьютерной технологии. Сравнительный анализ с имеющейся записью, переданной на экспертизу ранее, выявил характерные особенности, позволяющие говорить об их идентичности.

Более подробные результаты экспертизы будут переданы вам к 18 часам.

Срочно Секретно т. Барышникову С. М.

Сообщаю, что с 10.00 до 15.00 гр. Волошин П. М. находился на объекте «Клен» под контролем сотрудников ФСБ. Телефоном и иными средствами связи не пользовался. Работа гр-на Волошина на ЭВМ контролировалась закрепленным за ним сотрудником.

Согласно распоряжению, поступившему в 15 часов 12 минут, под охраной доставлен в Следственное управление ФСБ.

Комендант объекта м-р Волопаев Г.П.

Секретно т. Барышникову С, М.

Рапорт (фрагмент)

Признаков взлома квартиры гр-на Волошина не обнаружено. По заключению эксперта, звонок произведен с использованием отвилки от телефонной линии. На клеммах соединения в нише над дверью квартиры обнаружены свежие царапины. Принял меры по закреплению следов. Проводится опрос жителей дома.

Авдеев С. К.

Глава тридцать четвертая. РЫБНЫЙ ДЕНЬ