Белов прослужил достаточно, чтобы не ожидать цветов, премии и ордена за лихо взятый след. Всегда найдутся люди, которым чужой успех — как шило в задницу. И по закону подлости большая часть этих. людей — твои прямые и непосредственные начальники. Теперь они активно совещались, соображая, как жить дальше под угрозой крупного теракта. Лишь опера в отделе искренне порадовались за коллегу, но возникший было энтузиазм быстро угас под гнетом успехом же спровоцированной текучки.

Белов посмотрел на часы. Полтретьего. В животе урчало, а возможности выскочить перекусить не было. Большую часть оперов разогнали по городу добывать информацию. Оставшиеся обрабатывали уже полученную и принимали по телефонам свежую. Розыск вступил в неприятную стадию ажиотажной отработки версий.

В пишущей машинке кончился лист, Белов потянулся за новым, потом передумал.

— Рука бойца колоть устала, — проворчал он, разминая отекшие пальцы.

Печатать приходилось самим. Девчонки из машбюро самую срочную бумагу возвращали не раньше чем через неделю. Оно и понятно, у них кроме работы еще масса других проблем. В таких условиях не то что человек, даже обезьяна научилась бы тыкать пальцем в клавиши.

Единственное, что грело душу, — не он один сейчас потел за пишущей машинкой. Поиск несся вперед, как комета, волоча за собой шлейф бумаг. Где-то в следственном отделе сейчас строчили машинки, протоколируя для начальства и грядущих поколений показания Павла Волошина. Белов усмехнулся, представив, как сейчас закипают мозги у следователей, выслушивающих Павла. Ребят ему стало искренне жаль.

В дверь постучали.

— Входите! — Белов откинулся в кресле, радуясь законной возможности отвлечься от писанины.

— Это я, Игорь Иванович.

Барышников плюхнулся в кресло, тяжело сопя, вытер пот с раскрасневшегося лица.

Белов, поймав его жадный взгляд, налил воды из графина, подтолкнул стакан по гладкой столешнице. Дождался, пока Барышников выпьет до дна, лишь потом спросил:

— Как?

— Жара.

— Я не о погоде, старый!

— Нормально. Отработали на сто процентов. — Барышников полез в карман за сигаретами. — В фирмах, где Волошин колымил, побывали. Жилой сектор отработали. С ментами, само собой, накладка вышла.

— Что там еще? — насторожился Белов. Барышников чиркнул зажигалкой, чертыхнулся, с трудом отодрав фильтр сигареты от спекшихся губ.

— Совсем нюх потеряли. Я на такое гонкое дело молодняк посылать не решился, сам пошел в ментовку. Побазарили с операми за жизнь. А когда я к сути перешел, знаешь, что мне их старший сказал? — Барышников выдержал паузу. Сказал, что если этим квартирным «висяком» ФСБ заинтересовалась, то он вмиг организует виновных из числа содержащихся в изоляторе. Хочешь — наркош, хочешь — бомжей, а если надо, то из недавно откинувшихся, кто по зоне не успел соскучиться. И добровольное признание гарантирует. Такие дела. Нам это надо?

— На хрен! — отрубил Белов.

— И я так подумал, — вздохнул Барышников. — Еле отговорил ретивого. А то он сейчас уже гнал бы сюда колонну клиентов. Помнишь, как немцев по Москве вели?

Белов отхлебнул из своей кружки остывший кофе, сунул в рот сигарету, но прикуривать не стал — с утра в левом боку поселилась нудная, непроходящая боль.

— Ты дело-то у них посмотрел?

— А как же! И выписки сделал. Но, Иваныч, поверь мне на слово — «висяк» это классический. Даже удивляюсь, зачем они у него заявление взяли. Ничего, кроме компьютера, не помыли. Следов нет.

— А у него и брать-то нечего, — кисло улыбнулся Белов.

— Что говорит о том, что не хату ставили, а пришли по конкретной наводке за конкретной вещью. — Барышников запыхтел сигаретой, пуская дым через нос. Вывод мне делать?

— Тут и дураку ясно, что надо трясти ближайшее окружение. — Белов черкнул на бумажке «позвонить Лене», отложил ее в сторону. — А компьютер?

— Можно попытаться, — протянул Барышников. — Но менты по этому делу работать не будут. Они там все на ушах стоят. Им только что трупешник нарисовали, да еще какой! Прикинь, закололи мужика в ванне, понатыкали в нем дырок — не пересчитаешь. — Барышников понизил голос до трагического шепота. — А это самое отрезали и засунули в рот. Представляешь! Сейчас выясняют, задохнулся он или от ножевых ран помер.

Рука Белова сама собой дернулась проверить, на месте ли его мужское достоинство.

— Ни фига себе! — только и смог выдавить он.

— Известного человека, кстати, оприходовали. Какой-то художник Муромский. Так что, Игорь Иванович, ментам не до прошлогоднего компьютера. Активность, конечно, сымитируют, но работать ни хрена не будут. Надо с другого бока заходить.

— Выкладывай, старый! — Белов уже взял себя в руки. — Я же по твоей хитрой роже вижу, что уже что-то наколбасил.

— Не наколбасил, а проявил разумную инициативу. Которую прошу задним числом одобрить. — Он дождался, пока Белов кивнет. — Благодарю за доверие. Так вот, пока мои орлы шестерили по соседям, я, устав от общения с краснознаменной московской ментовкой, инициативно вышел на контакт с Борисом Борисовичем Селезневым. Благо дело, это его территория.

Белов медленно раскрошил сигарету над пепельницей, потом свернул бумагу в тугой жгутик, дернул, порвав надвое.

Борис Борисович Селезнев, перекрещенный братвой в Гуся, за долгие, но правильно проведенные ходки пользовался заслуженным авторитетом в криминальных кругах. А в последнее время, в силу произошедших в стране перемен, стал набирать вес и в легальном мире. На подмандатной ему территории, над которой он был поставлен смотрящим, без его ведома и согласия не проходила ни одна сделка и не совершалось ни одно преступление. И само собой, за все отстегивался процент на поддержание воровской идеи в головах уголовной шушеры и на удовлетворение растущих потребностей криминальной элиты.

Операцию, в которой жизнь свела Белова и Гуся к вершинам оперативного ремесла не относилась. Да и знали о ней лишь заинтересованные лица. Но ее вполне хватило, чтобы и без того не страдавший иллюзиями Белов понял, куда он вернулся и в какой клоаке теперь предстояло барахтаться до конца дней.

Сложными ходами, на каждом этапе гарантируя надежность, Белова вывели на Гуся. Разговор занял всего полчаса, но в результате на подъезде к Москве вырос красавец терминал для международных автофургонов. Кто-то передал банку на прокрутку бюджетные деньги, банк кредитовал ими фирму, построившую терминал, таможня открыла там свой пост, кто-то открыл мотельчик с баньками-саунами, кто— то — закусочную, кто-то развернул службу безопасности. Все поимели свой гешефт, но эти все были свои. А следить а порядком у кормушки назначили Гуся. Потому что контрабанда, бензин, водка и девочки требуют присмотра. А большие дяди, создавшие очередное незарегистрированное акционерное общество, с партийных времен к текучей работе испытывали отвращение, их делом и коньком было общее руководство.

За «добро» от Гуся малохольный бизнесменчик, на чью фирму оформили терминал, заплатил Белову десять тысяч, три из которых достались Барышникову операцию крутили вдвоем. Сам Белов считал операцию чистой проформой, вроде оформления бумажек в Регистрационной палате. Всё давно решили без него и без Барышникова. Они были лишь пешками. Но если пешкам платили столько, то лучше было не думать, сколько же осело и продолжало оседать в карманах своих.

Деньги Белов взял, решив создать личный оперативный фонд. Если зарплату операм платили так и столько, что вставал вопрос о поголовной комиссации ввиду необратимой дистрофии, но голодных обмороков пока не отмечалось, а работа, несмотря ни на что, шла своим чередом, то только дурак не сообразит, что все имели личные фонды. И все считали это нормальным, плодя и. опекая «фирмы друзей». Но рано или поздно догоняло осознание, что не на дело берешь, а на жизнь, что превратил работу в кормушку, по примеру тех, кто приватизировал все, до чего дотянулись руки, и кого материшь в курилке. И все чаще становилось тошно смотреть на свое отражение в зеркале.

— И что сказал Гусь? — брезгливо скривив губы, произнес Белов.

— Если не обнищавший лох на такое пошел, то он найдет. Для него эта кража — мелочевка. Но авторитет теряется именно на мелочах, это Гусь знает.

— Мне бы его проблемы, — проворчал Белов.

— У Гуся, между прочим, проблемы, — подхватил Барышников. — Пришел неизвестный фраер права качать к Соболю, подопечному Гуся. Что-то у них не станцевалось. Фраер уехал, а Гусь ему вдогонку братву послал, хотел вернуть и побазарить по— людски. Как и почему, сейчас выясняют, но кончилось все пальбой, СОБРом и двумя трупами. Третий пока дозревает, лежит под охраной ментов в отдельной палате. Врачи говорят, пора полированный ящик заказывать, долго бандюган не протянет.

Белов скосил глаза, быстро прогнал информацию через архив происшествий, хранившийся в профессионально емкой памяти.

— Не в кафе на Садовой-Кудринской мочилово устроили?

— Там. — Барышников с уважением посмотрел на шефа.

Белов попытался найти стыковки с фугасами, не получилось.

— Да и хрен с ними, — заключил он. — И долго ждать, пока этот Гусь снесется? У нас, между прочим, время — не резиновое.

— Игорь Иванович! — Барышников сыграл удивление. — Неужели вы могли подумать, что я — всего лишь подполковник ФСБ — осмелюсь ставить задачу Гусю, как какому— нибудь агентишке? Простите, погонами не вышел. Попросить попросил, но не более того. — Барышников вдруг стал серьезным. — За пару дней управится. Выложит нам лохов, что квартиру выставили, будь спокоен. Иначе я, никого не спрашивая, сам организую неприятности на его участке. Нагажу по мелкому, но дюже вонюче.

— Не боишься?

— Я с Гусем водку не пью, детей не крещу, дел не кручу. Сдохни он завтра, заплачу, но от зависти, что не я его грохнул. — Барышников раздавил окурок в пепельнице.

У Белова периодически возникало желание встретиться с Гусем, но так, чтобы мимо как бы случайно проехал микроавтобус с передвижной лабораторией, и порошок в пакетике, как бы случайно оказавшийся в кармане у Гуся, был на месте определен как особо чистый героин. Но самые радужные мечты рисовали встречу с Гусем и его высокопоставленными подельниками на стадионе, под жарким светом прожекторов. Как в Сантьяго, но с поправкой на русский размах. Лужники вполне подойдут. Для всесоюзной Олимпиады по военному многоборью: подъем по тревоге с последующим переворотом, массовые аресты по спискам, раскол клиента на скорость и эстафета добровольных признаний, командное отрытие рвов и личное первенство по стрельбе из пулеметов. И чтобы никакой писанины, только работа.

— Ладно, Михаил Семеныч, иди работать. — Белов придвинул к себе машинку. Про Гуся, естественно, не пиши.

— Его роман летел к концу. — Барышников стрельнул хитрыми глазками в стопку отпечатанных листов. Уходить явно не собирался. Сел поудобнее, сцепив пальцы на животе.

— Старый, тебе разве отписываться не надо? — напомнил Белов.

— Не-а. Я же ничего такого не делал. По квартирам и офисам бегали молодые, пусть сейчас и отписываются. Тем более, у меня пальцы толстые, по клавишам не попадают. — Барышников пристально посмотрел в глаза Белову. — Поговорить надо.

Белов со вздохом отодвинул машинку.

— Времени нет трепаться.

— Кстати, сколько его у нас? — тут же поймал его Барышников.

— Никто не знает. — Белов отвел глаза. Ему под угрозой расстрела запретили даже думать о том, что, согласно расчетам Павла, до времени «Ч» осталось четыре неполных дня. — Если ума хватит, рванут в любую секунду.

— И ты в это веришь? — с иронией спросил Барышников.

— Я видел фугас, старый! Я сюда приволок чудилу, который рассчитал схему подрыва! Тебе еще нужны доказательства?

— Единственным доказательством реальности взрыва будет эвакуация населения или, во что больше верится, членов семей «слуг народа». А пока эти крысы находятся на корабле, я уверен, что никакой террорист нам не страшен.

— Оптимист, блин. — Белов закурил.

— Вспомни «хлопушки», Игорь. — Барышников хитро подмигнул, но прищуренные глазки сделались цепкими, как у кошки. — Взрывы были, а толку — ноль.

— Думаешь, блеф?

— Но по крупному. В душе я их понимаю, — вздохнул Барышников. — Не станцевалась у ребят операция, а отчитываться надо. Вот и решили заложить ядерные «хлопушки».

— Это ты на солнце перегрелся. Или с ментами стакан накатил.