Максимов, пока возился с замком, успел осмотреть дверь, все «контрольки» были на месте, никто в его отсутствие в квартиру не входил.

Стоило открыть дверь, по сердцу хлестнуло предчувствие беды. Запах. Чужой, для квартиры нехарактерный. Максимов специально тренировал обоняние и в любом помещении прежде всего запоминал запахи. Каждое имеет свою неповторимую пахучую гамму, люди почти не обращают внимания на это, между тем нюх у человека такой, что может уловить несколько молекул аммиака в ведре воды. Чужой, войдя в квартиру, может и не оставить видимых следов, но он необратимо изменит привычный запах в ней, всего на едва уловимую величину, но и ее можно уловить, если хочешь выжить.

Максимов замер, повел носом, резкими толчками всасывая воздух. Запах шел из кабинета. Пистолет уже послушно лежал в ладони, предохранитель снят, курок взведен. Максимов выжидал, чутко прислушиваясь к легкому шороху. Судя по звуку, занавеска скользила по полу. Конвой был обучен сидеть в засаде до последнего и бросаться лишь тогда, когда незваный гость собирался покинуть помещение. Но к хозяину он должен был уже давно выйти. А сейчас даже не слышно дыхания пса. Только запах, острый запах собачьей шерсти.

Максимов беззвучно прокрался по коридору. Заглянул в комнату. На мгновенье сердце замерло, а потом забилось злыми четкими ударами.

Конвой лежал на боку посреди комнаты. Из неподвижного бока торчало оперение короткой стрелы. Кровь обильно смочила шерсть, впиталась в ковер, отсюда и запах.

Взгляд Максимова перебегал с предмета на предмет. Через две минуты он имел полное представление о том, что произошло. Стреляли с подоконника, пес спрятался за креслом, но стрела его достала, полз к врагу, оставляя за собой кровавую полосу. Умер, так и не вонзив зубы в тело врага. А тот провел беглый обыск и ушел. Через окно пятого этажа.

Максимов бросил последний взгляд на мертвого пса. Прошел в кухню. Взял в руки чашку, оставленную на столе. На фарфоровом ободке, если смотреть под углом к свету, отчетливо был виден тонкий мазок почти прозрачного вещества.

«Высший пилотаж! — покачал головой Максимов. — Работал на рефлексах, как истинный профессионал. Любой нормальный хозяин давно бы уже бросился к псу, обнял или попытался поднять. И нарвался бы на мину-ловушку. Уж не знаю, рвануло бы выстрелило бы что-то или измазал бы руки ядом, но лег бы рядом, это точно. Подло, но действенно. А расчувствовавшись, решил бы водички попить — слизнул бы яд… — Максимов покосился на телефон. — Трубку наверняка тоже измазал какой-то гадостью».

Он потянул носом. Запах чуть приторный, так пахнут сандаловые палочки. Показалось, в воздухе витает невидимая паутина.

«Вполне могли окурить помещение»,-с тревогой подумал он. Поставил чашку и быстро вышел из квартиры. Закрыл замок на все обороты.

Подъезд наполняли шумы едва проснувшегося дома. Где-то ниже на полную громкость врубили магнитофон. Певица мяукающим голоском обещала кому-то налить чашку кофею. Именно, «кофею», чтобы в рифму.

Максимов поднял взгляд к потолку. Люк на чердак был заперт на замок. Видимых следов взлома нет.

«Мы тоже не вчера родились», — усмехнулся Максимов, подошел к лестнице, упиравшейся в люк, внимательно осмотрел ступеньку на уровне лица. Каждый раз, уходя из дома, тщательно ее протирал. Последний раз это проделал вчера вечером, а спустя всего несколько часов на гладкой трубе отчетливо проступило песчаное пятно.

В теле разливалась упругая злая сила, отчаянно захотелось драки. Без дураков, насмерть.

Он быстро сбежал вниз по лестнице, но из подъезда вышел неверной, покачивающейся походкой. Те, кто обязательно следил за домом, должны были увидеть убитого горем человека. С изрядной долей яда на руках. Максимов знал, что сломал их планы, судя по всему, они рассчитывали взять его в квартире, едва шевелящегося от неизвестной отравы. Тем лучше, им придется импровизировать, а он свои ходы уже просчитал.

По улочке, как шатром накрытой густыми кронами, деревьев, спешили на станцию электрички горожане, кто на работу, невыспавшийся и злой, кто навьюченный, как гималайский шерп, разным дачным барахлом и инструментом. Никто не обратил внимания .на молодого человека, не попадающего в общий темп, заплетающейся походкой бредущего по тротуарчику. Идет человек спать или выполз похмелиться, кому до этого дело. Сейчас каждый сам за себя. Признаки беспокойства проявили лишь двое, лет по двадцать, в темных спортивных костюмах. Но и они не вызвали подозрения у окружающих. Этой дорогой шли все, кто на станцию, а потом — махать лопатой на даче, кто — через пролом в заборе в парк, побегать по дорожкам, увертываясь от выгуливающихся собак.

Максимов вошел в парк и, вдохнув сырой запах, понял — он дома. В лесу его еще переиграть не смог никто.

Он тянул преследователей все дальше и дальше, в самую чащу. Везде были следы человеческой жизни. На сырых от росы бревнах белели газеты, под ногами то и дело хрустели пластиковые стаканчики. На каждой полянке чернели круги кострищ, валялись остатки закуски и бутылки всех сортов водки и пива. Жаждущие общения с природой москвичи довели вековой парк до такого состояния, что уже не понять, то ли это помойка, поросшая лесом, то ли лес, превращенный в свалку. Но тем не менее он остался лесом, идеальным местом для охоты и бесшумной войны.

Максимов сознательно громко трещал валежником, встряхивал мокрые от росы ветки кустов, пока не выбрался на большую поляну. Постоял, прижавшись грудью к разлапистой сосне. Те, что крались следом, имели возможность хорошо его рассмотреть. Они должны были увидеть человека, едва держащегося на ногах, то и дело встряхивающего головой, словно пытаясь выгнать из нее сгущающуюся хмарь.

Они были совсем близко, явная беспомощность жертвы заставила их забыть об осторожности. Шли парой, всего в нескольких шагах друг от друга.

Максимов оттолкнулся от ствола дерева, от усилия его понесло к кустам, обрамлявшим поляну; пьяно разбросав руки, он вломился в заросли, рухнул на землю. И исчез.

У них хватило ума не бежать через поляну, разошлись по кругу, охватывая с двух сторон. Максимов уже успел отползти на достаточное расстояние и теперь с удовольствием наблюдал, как крадется прямо к нему один из преследователей.

«Хорошо идет», — с уважением отметил Максимов. Наметанным взглядом оценил боевой потенциал противника. Крадущиеся движения, мягкая пластика хорошо тренированного тела, непроницаемое лицо закаленного бойца. Не больше двадцати, а уже смертельно опасен. Максимов похвалил себя, что решил заманить их в лес. В обычной уличной драке против двух таких противников шансы на полную победу делились поровну. То есть, кому повезет. На везение рассчитывать не имел права, один из двоих должен был стать «языком». Живым, слегка помятым, но с неоткушенным языком.

«Этот», — решил Максимов, увидев, как присел на колено противник и поднял на уровень глаз маленький арбалет.

На всякий случай достал нож. Бесшумно стал заходить с фланга. Слева, за поляной, громко хрустнул под ногой пластиковый стакан. Или противник ошибся, или намеренно поднял шум, проверяя реакцию завалившегося в траву человека. Оглянулся, разглядел сквозь листву темный силуэт, приближающийся к тому месту, где должен был бы лежать Максимов. Еще раз прикинул расстояние до стрелка, чей арбалет отсвечивал черным металлом на фоне зелени.

Первые два шага крался, едва касаясь травы, с третьего рванулся вперед. Противник не успел среагировать, очевидно, лишь краем глаза зацепил движение за спиной, попытался развернуться, но было поздно. Удар рукоятки ножа пришелся точно под ухо. Не издав ни единого звука, он закатил глаза и медленно осел на землю. Максимов едва удержался, чтобы не вспороть ему горло. Выхватил из ослабевших пальцев арбалет. Прицелился и послал стрелу через поляну. Стальной лучик остро вспыхнул в воздухе, вздрогнула прошитая насквозь листва, короткий вскрик — и следом треск валежника под упавшим телом.

Максимов передернул затвор арбалета, в паз легла новая стрела. Такого оружия он еще не держал в руках, в каталогах видел, а пользоваться не приходилось. Явно не армейский и не охотничий вариант. Специально для незаметного ношения и бесшумного применения. Посмотрел на лежащего у ног, из полуоткрытого рта врага вытекла струйка слюны. Болевой шок и временный спазм дыхания, поэтому и не закричал. Чуть сильнее удар — остановка сердца и кровоизлияние в мозг. Максимов опустился на колено, приподнял парню веко. Зрачки реагировали на свет, но до полного прихода в сознание было еще далеко. Прислушался;

Второй противник еще подавал признаки жизни — тихо похрустывали под ним хворостинки и шуршала листва. Скорее всего, в агонии сучил ногами по земле. Со стрелой под сердцем не побегаешь.

Перед тем как пойти проверить, Максимов вспорол майку на груди раненого. Как и ожидал, на левой груди у того красовался черный вензель. Иероглиф был немного сложнее, чем у того, кто там, у машины, захлебнулся кровью, откусив себе язык. Основа знака оставалась прежней, только добавилось несколько новых деталей. Смысл не изменился — Воин, идущий Путем Левой руки. Смерть и тьма, ради бессмертия и просветления.

«Все, отбегался», — пробормотал Максимов. Перевернул расслабленное тело, быстро скрутил руки за спиной. Наученный печальным опытом, оприходовал, как затравленного волка, — вставил в рот противнику палку, привязал к шее остатками майки.

По широкой дуге прокрался ко второму, уже беззвучно лежащему в кустах. Убедился, что стрела в груди, а рядом, на загорелой коже чернеет такой же иероглиф.

Ни жалости, ни угрызения совести он не испытывал. Абсолютно ничего. Азарт охоты и холодная ярость исчезли, осталась только пустота. После боя всегда бывало именно так. В таком состоянии если и добиваешь раненых, то без злости, лишь по необходимости.

Максимов вытащил из чехла на ремне мобильный телефон. Набрал номер, дождался соединения, добавил еще три цифры.

Экстренный вызов Сильвестру

Срочно группу поддержки в «Лес». Требуется эвакуация «теплого» и зачистка одного «холодного». В адрес не входить.

Олаф

Через двадцать пять минут Максимов вышел из парка на платформу. Судя по скопившимся дачникам, вот-вот должна была подойти электричка. Максимов оперся о перила, с удовольствием ощутив тепло, идущее от успевшего нагреться металла. Закурил, блаженно прищурился на еще низкое солнце. Начинался еще один июньский день.

Максимов вполуха слушал разговоры толпящихся вокруг дачников. Поймал себя на мысли, что никак не может включиться в их проблемы. Эти люди жили иной, простой и понятной жизнью. Как год за годом, век за веком жили их отцы и прадеды, как, дай Бог, будут жить их внуки. Трудно, хлопотно, в горе и радости. Жили. Так, как никогда у него не получится, можно даже не пытаться. Он был рядом с ними, дышал одним воздухом, грелся на одном солнце, но чувствовал себя необратимо другим. Если долго об этом думать, становилось холодно внутри, будто проснулся ночью в пустой выстуженной комнате.

«А чего ты хотел? Вряд ли кто-нибудь из них видел семь трупов за сутки. И никто не потерял пса, которому обязан жизнью. И никто не охотится на бабу, решившую взорвать мир». Максимов был рад, что надел очки с черными стеклами, никто не мог увидеть его глаз.

Он почувствовал Сильвестра раньше, чем тот вынырнул из-за спины соседа Максимова, пенсионера-дачника, который стоял, выпятив грудь, уравновешивая таким образом тяжесть огромного рюкзака. По щекам дачника струился пот, глаза были закрыты, как у спящей под грузом лошади. Сильвестр ничем не выделялся среди основной массы людей на платформе: отставной военный, кряжистый, но подтянутый, простодушное лицо и неброская одежда. Ни за что не скажешь, что этот человек только что руководил «зачисткой»: вывозом трупа, затаптыванием следов и срочной эвакуацией еще не пришедшего в себя стрелка-арбалетчика.

— Разрешите? — Сильвестр зажал сигарету в коротких пальцах, наклонился к горящей сигарете Максимова.

— Конечно. — Максимов поднял руку выше, чтобы было удобнее прикуривать. Посмотрел в холодные, как мартовское небо, глаза Сильвестра. Тот едва заметно опустил веки.

Сильвестр встал рядом, лицом к парку.

— Квартиру мы зачистили, — прошептал он, выдохнув дым. — И что ты про все это думаешь?

— Инквизитор все время был в коме и этот адрес дать просто не мог. Но у него наверняка был с собой паспорт или что-то в этом роде… Поработали на Аэропорте, где прописан Инквизитор, опросили соседей… Любой мент за день нашел бы эту квартиру, а Инквизитор был в их руках дольше. Я ждал гостей, но чтобы вот так сразу… — Максимов покачал головой.

— А почему не ударили раньше?

— Возможно, руки не дошли. — Максимов пожал плечами. — Возможно, играют. Если меня считают Стражником Севера, то, по ритуалу, убьют последним. А сейчас была генеральная репетиция.