Встречаясь с новым шефом Лубянки, Подседерцеву всякий раз приходилось прятать усмешку, настолько фамилия этого человека соответствовала внешности. Остроносая мордочка и встревоженный взгляд бусиничных глазок неминуемо вызывали ассоциации со зверьком, высунувшимся из норы, за что и прозвали Бурундучком. Был он большим другом Шефа, а это хоть и не прибавляло достоинств, зато компенсировало все недостатки. Звезд с неба не хватал, штирлицев в тыл врага не засылал и в особых успехах на ниве контрразведки также замечен не был. Но был своим, что во все времена ценилось превыше всего. А своему поручались самые ответственные участки, где пахло большими деньгами и большими тайнами.

У Хозяина поначалу не хватило духа разогнать КГБ к чертовой бабушке, а потом хватило ума не делать этого. Слишком опасно выбрасывать на улицу такую свору обозленных мужиков, не умеющих ничего порядочного, кроме подслушивания, подглядывания и глубокомысленного анализа результатов двух предыдущих мероприятий. Кое-кто еще умел постреливать, подтравливать и подкладывать взрывающиеся штуковины, а также планировать и организовывать все вышеперечисленное, но на общем невыразительном фоне , они смотрелись, как Шварценеггер в детском саду.

Безработные инженеры и врачи особой угрозы не представляли, даже бузящие шахтеры не так опасны, как потерявшие смысл жизни опера. По всей стране в зданиях бывших обкомов и райкомов кипела новая беспартийная жизнь и цвела рыночная малина, а в соседних с ними бывших цитаделях государственной безопасности с тоской в глазах, как собаки, потерявшие след, бродили опера. Выгонять всех рука не поднималась, поэтому оперов выдавливали, как пасту из тюбика, порциями. Кто-то радостно расплевывался с родной конторой, кто-то неприкаянно маячил поблизости от родных стен, а находились и такие, что упирались до последнего, хоть вместе с креслом выноси. Положа руку на сердце, все отлично знали, что никакой безопасности в масштабах страны органы, подвергнутые публичному изнасилованию с последующим расчленением, обеспечить не могут, но этого от них и не требовалось. Главное, самим не создать угрозу для безопасности тех, кто стал полной Властью в урезанном донельзя государстве. Именно за этим и поставили надзирать своего, проверенного и повязанного, а посему преданного до смерти.

Самое странное, отметил Подседерцев, что в глазках Бурундучка сейчас стояла именно смертная тоска. Набивший щечки зверек услышал лай собак у самой норки.

«Так, этот в ближайший час решение не примет», — констатировал Подседерцев и перевел взгляд на Шефа.

Тот сидел, свесив голову, хрустко ломал корявые, как у грузчика, пальцы. Взгляду Подседерцева подставил плешь, едва прикрытую жиденькой прядкой. Кожа на голове успела загореть, видно, пришлось побегать за Хозяином по солнцепеку.

Отношения с Шефом у Подседерцева остались ровными, несмотря на неизбежные провалы и весьма сомнительные победы, но на их фронте — это норма.

А вот личное отношение к Шефу за два последних года изменилось в корне. Слом произошел в ноябре, когда пришлось в форсированном режиме спасать операцию по Горцу. В критическую минуту все пришлось взять на себя. Шеф неожиданно слег в госпиталь. И ладно, если бы по своей воле. Дед, видите ли, до икоты боялся хирургов, и первым под нож послал любимого телохранителя. Шефу раздолбали совершенно здоровую носовую перегородку, чтобы Дед мог убедиться, что с его носом, перекошенным в детстве неизвестным кулаком, ничего страшного не произойдет.

Такого самопожертвования, когда за жизнь Хозяина отдается своя, но не разом, а по кускам, Подседерцев еще не встречал, хотя за долгую службу в органах слышал, видел и читал немало. Шеф превзошел самого себя, разом померкла идея специальной присяги для СБП, само собой, на верность Деду и никому, кроме Деда, и свадьба дочки, проведенная «на бис» дважды, потому что Дед по состоянию здоровья не смог присутствовать на первом банкете, посвященном бракосочетанию, пришлось невесте еще раз, после брачной ночи, облачаться в белое платье. Но это ерунда, с кем из придворных не бывает. Но нос! Подставить собственный нос под зубило врача ради укрепления духа Хозяина — такой сюжет не снился даже Гоголю в самом страшном сне.

— Что скажешь, Борис Михайлович? — Шеф, наконец, поднял голову. Глаза были, как у собаки, которой защемило рельсами лапу, а поезд уже — чух-чух, да так близко, что даже перегрызать лапу бесполезно.

«Очень мило! Я не только обязан за них думать, а еще и говорить», — с тоской подумал Подседерцев.

— Александр Васильевич, я могу быть откровенным и называть вещи своими именами? — Подседерцев для начала решил установить, кто он для них: подчиненный, которому сейчас сунут тряпку в руки и пошлют подтирать чужое дерьмо, или принятый в игру на равных.

— Валяй, тут всё свои. — Шеф кивнул, даже не посмотрев на Бурундучка.

Подседерцев на секунду отвлекся, подумав, до чего же парадоксальна жизнь. Какие-то шесть лет назад Дед, едва обжив полагающийся теперь ему по рангу подмосковный особнячок, вывел на приватную беседу в сад особо приближенных и на сто процентов надежных людей. Шеф приволок из гаража колесо, и Дед, усевшись на него, объявил: «Будем валить Мишку. Союзом придется пожертвовать. Другого пути у нас нет[12]».

И четыре человека из соратников амбициозного политика разом превратились в соучастников государственного преступления. Лидер, которому они преданно и искренне служили, пинком перебросил их через Рубикон, за которым ждала только победа. Или ничего. Победитель неподсуден, потому что получает возможность переписать законы под себя, а укоренившись во власти, задним числом переписать и саму Историю, научно доказать грядущим поколениям историческую целесообразность и закономерность своего воцарения. Если окружившие Хозяина и не поняли это во всей полноте, то нутром почувствовали — отступать некуда.

Сейчас сложилась ситуация не менее остро. Но окружающая обстановка, как и на том историческом сборище, абсолютно не соответствовала значимости проблемы. Маленький палисадник за самым элитным в Москве домом, заселенным, как «Воронья слободка», разнокалиберными приближенными Деда, готовился ко сну, в густеющих сумерках уютно светились широкие окна. Трава, высохшая за день, уже стала влажной от вечерней росы. Кто же мог подумать, что три тени у дальней скамейки, не алкоголики, сдуру забредшие на режимный объект, а высшие офицеры спецслужбы, телохранители, преторианская гвардия Императора Всея Демократическая Руси. И решают они, как им жить дальше. И жить ли вообще.

Подседерцев присел на корточки перед Шефом и Бурундучком, прижавшимися друг к другу на короткой скамейке.

— Ситуация чрезвычайная, это ясно всем, и зря распространяться не буду. Подседерцев по очереди посмотрел на сидевших напротив, оба согласно кивнули. Прежде чем начнем разрабатывать ответные меры, надо определиться: а чего, собственно, мы хотим добиться.

— В смысле, цель оправдывает средства? — усмехнулся Шеф.

— Нет, цель требует адекватных средств, — поправил его Подседерцев. Самой естественной реакцией является объявление ЧС в Москве. Но именно потому, что это напрашивается само собой, делать это нельзя.

— Нам что, наплевать и забыть? — возмутился Бурундучок, нервно дернув щекой.

— Нет, отреагировать адекватно угрозе, — как мог спокойно ответил Подседерцев. — Что значит объявить ЧС в связи с угрозой серии ядерных взрывов? Эвакуировать в ближайшие часы десять — двенадцать миллионов человек, законсервировать производства, ввести в город войска для обеспечения порядка, провести чрезвычайные оперативно-поисковые мероприятия. Я не берусь оценивать способности МЧС, МВД, армии и городских служб, но то, что мы сами не сможем обеспечить переключение управления страной на резервные центры, в этом, простите, Александр Васильевич, я уверен. Потому что кроме администрации и правительства существуют банки и транспорт. Сманеврировать финансовыми и материальными потоками, идущими через Москву, — а это восемьдесят процентов от общего объема — никакой возможности нет. Иными словами, через час после объявления ЧС в Москве вся страна погрузится в хаос.

— Короче, пусть на хрен все взрывают? — прошипел Бурундучок.

— Взорвут или нет, мы точно не знаем. Но по тревоге поднимется такой бардак, что его можно смело считать еще одним поражающим фактором ядерного взрыва. И последствия мы не расхлебаем и за два года, это точно.

Бурундучок попытался возразить, но, получив тычок в ребра от Шефа, сразу затих,

— Продолжай, Боря, — тихо произнес Шеф, словно ничего не произошло.

— Про реакцию международного рынка и политиков упомянуть?

— Обойдемся.

— Отлично, переходим к местным проблемам. — Подседерцев, не спрашивая разрешения у некурящего Шефа, прикурил сигарету, спрятал ее в кулак. — Отказ от объявления ЧС резко сужает круг посвященных в проблему. В нашей клоаке поручиться ни за кого нельзя, любой попытается обыграть ситуацию в своих интересах. Иными словами, информация об угрозе ЧС резко нарушит баланс сил, что приведет к непредсказуемым последствиям. Согласны ли мы на это? — Он посмотрел в непроницаемое лицо Шефа: уж он-то знает цену хрупкому предвыборному перемирию.

— Думаешь, кто-то решил играть не по правилам? — Впервые за вечер растерянность в голосе Шефа сменилась угрозой.

— А почему бы и нет? — подлил масла в огонь Подседерцев.

— Не думаю, что коммуняки… — начал Бурундучок.

— И я о них не думаю, — оборвал его Подседерцев, не желая терять темп. Прежде всего, я думаю о нас. Простите, но нас вульгарно подставили. Не отреагируем на угрозу крупного теракта — виноваты. Отработаем, как положено, будем отвечать за последствия бардака. А в нужный момент выяснится, что реальной угрозы не было!

— А фугас? — прищурился Шеф.

— Даже не стоял на боевом взводе, — парировал Подседерцев. — И установили его не по правилам. Будто специально.

— Хорошо, а еще три фугаса? — не успокоился Шеф.

— «Ядерная контрабанда». Украли для продажи Хусейну, чем не версия? Подседерцев пожал мощными плечами. — Поймите, вероятность взрыва и намерение совершить теракт — разница принципиальная. И нам придется оправдываться, что мы подняли шум, не разглядев ее. Сорвали выборы, подставили президента и так далее…

Шеф посмотрел под ноги, что-то хрустко раздавил в траве.

— Слушай, Боря, а почему ты так уверен, что это подстава? — спросил он и лишь после этого поднял голову и уперся взглядом в лицо Подседерцева.

— Потому, Александр Васильевич, что ты сам две недели назад расписал мне задание организовать СОРМ по политическому террору, — медленно произнес Подседерцев. — Уж как-то очень быстро нам подкинули фугас, ты не находишь?

По глазам Шефа понял, дальше давить не надо. Если уж Димка Рожухин сообразил, что их службу хорошо подставили, то шеф, куда более осведомленный в кремлевских интригах, в комментариях тем более не нуждался. Воспользовавшись паузой, в две затяжки докурил сигарету до фильтра, перебросил окурок за спину. От сидения на корточках уже ломило колени, но вставать не стал, начиналась главная часть, когда важнее всего контролировать реакцию собеседника.

— Предложения? — коротко бросил Шеф.

— Первое, нейтрализуем собственно угрозу. По конкретной информации о пропаже фугасов работает лишь оперативно-следственная бригада из тех, кто волей-неволей уже включился в розыск. Других не подпускаем, так избежим утечки. Для остального оперативного состава и смежных служб армии, прокуратуры, и прочих ведомств запускаем легенду, что проводятся учения по предотвращению крупного теракта. Только так оправдаем прохождение сигнала «Вулкан». Отступать уже некуда, сигнал прошел по сети оповещения. Итак, мы начали учения. Все, что найдем, объявим «учебными» закладками. Лишнего шума не поднимаем, а начнут задавать вопросы, объясним, что таким способом решили усилить контрразведывательный режим в стране в ходе выборов. — Подседерцев перевел дух. — Кстати, о возможных вопросах. Это уже относится ко второй части. Всех интересующихся или пытающихся поднять ажиотаж тут же берем в разработку. И глушим, как рыбу. — Он хлопнул кулаком о ладонь. — Тихо, но надежно. Рано или поздно организаторы засветятся, и мы с чувством облегчения оторвем им головы, не довезя до Лефортова.

— Ха! — Бурундучок почесал острый носик. Все время боявшийся пошевелиться, он вдруг заметно оживился. — Кровожадный ты у нас, оказывается. Почему же «не довезя»?

Подседерцев закинул голову, посмотрел на разгорающиеся в небе звезды.

— Во-первых, либо они нас не довезут, либо мы — их. — Он уже успел успокоиться и был уверен, что раздражение в голосе не проскользнет. — Во-вторых, пришить им угрозу государственного переворота будет невозможно. Поясню. Перехват управления страной еще не есть свержение законной власти. Вспомните ГКЧП: осудить никого не удалось, все, суки, занимали высшие посты.

Бурундучок встрепенулся, готовясь вступить в спор, но Шеф вновь осадил его невежливым тычком под ребра.

— Как они перехватят власть, Боря? — тихо спросил он.

Подседерцев, охнув от боли в колене, выпрямился, повел затекшими плечами. Ростом и статью не уступал Хозяину, на что Шеф ему не раз указывал, то ли в шутку, то ли всерьез предлагая поменяться должностями.

— Я напомню, что вы разрешили все называть своими именами. — Подседерцев выждал, пока Шеф кивнет. — Зачем нам ходить вокруг да около, правильно? Честно признаемся, что смысл нынешних выборов не в создании демократических традиций. Оставим это словоблудие теоретикам. Реалисты считают, что Хозяин цепляется за власть, а группировки — за Хозяина. Вот и вся политология. Доля истины в этом есть. Но мы, циники и практики, знаем, — он еще больше понизил голос, — что скоро и неминуемо изберут больного, немощного старика. И это выгодно всем, потому что тот, кто встанет у его постели в ЦКБ, получит всю, полноту власти. Это не переворот, а чистой воды перехват управления. За четыре года они смогут заложить нужные тенденции и обеспечить себе перспективу на ближайшие десять лет.

Он достал сигарету, не торопясь закурил и закончил:

— Фугасы — это круто и убойно. Если Хозяина еще раз разобьет инсульт и придется отменять выборы, то лучшего повода, чем ЧС, просто не найти. Никто и не подумает, что финансовые спекулянты и фантазеры-экономисты могли до такого додуматься. А отрабатывать ЧС и удерживать страну от хаоса придется нам, «силовикам». Сначала они бросят нас на амбразуру, а потом, как полагается, в Лефортово. Если мы сейчас поднимем шум, сорвав праздник демократии, нас обвинят в попытке переворота. Так или иначе, они повесят всех дохлых собак на нас.

Шеф встал, оказавшись вплотную к Подседерцеву, тому пришлось чуть податься назад, чтобы при неловком движении не отправить начальника кувырком через скамейку.

— Ты так складно излагаешь, Боря, что я грешным делом подумал, не ты ли это все организовал, — прошептал он в лицо Подседерцеву.

— Признаюсь, пока сюда ехал, грешил на тебя, Александр Васильевич. Подседерцев даже не подумал отстраниться.

— А теперь? — хищно прищурился Шеф. Подседерцев невольно скользнул взглядом по носу Шефа. Никаких следов ритуальной операции не разглядел — умеют хирурги в ЦКБ резать.

— А теперь думаю, что нам пора готовить дела к сдаче в архив, — отчетливо произнес он. — И писать рапорт на увольнение.

— Не рано ли лапки поднял?

— А разве кто-то решил драться? — сыграл удивление Подседерцев.

Бурундучок резво вскочил, попытался вклиниться между ними.

— Вы чего, мужики, вы чего? Нашли время друг другу морды бить!

Шеф удивленно уставился на коротышку, потом усмехнулся, снисходительно похлопал по плечу.

— Ни хрена ты, дурак, не понял. Мы не морды бить собрались, а головы отрывать. — Он подмигнул Подседерцеву. — Согласен?

— Как пионер, всегда готов. — Подседерцев поиграл тяжелыми, как у борца, плечами.

В траве что-то зашуршало, черный живой комок торпедой пробился через кустарник.

— Рики, Рики! Ты где? — раздался из-за угла женский голос.

Судя по капризным интонациям, голос принадлежал явно не прислуге.

Подседерцев среагировал первым, резко отпрыгнул, загородил собой дорогу и ловко выхватил из темноты под ногами маленького пса. Успел определить породу кокер-спаниель — и удивиться ухоженности шерсти пса, чистый шелк.

— Рики!! — Женщина уже вышла из-за угла. На фоне фонарей, освещавших фасад дома, отчетливо виднелся ее силуэт. «Не Клаудиа Шиффер», — машинально отметил Подседерцев, зажав ладонью тупую мордочку собаки.

— Вот сука, — прошептал Шеф. Осталось неясным, относилось это к собаке или к хозяйке. — Дай сюда этого блохастика.

Он принял из рук Подседерцева упиравшегося пса, ткнул мордой в траву и легким пинком отправил в путь. На удивление всем Рики понесся впереди собственного визга, отчаянно вереща, проскочил мимо хозяйки и исчез за поворотом.

— Рики, Рики, ты куда! — Истеричные вопли хозяйки стали метаться где-то вдоль фасада.

— Кто? — поинтересовался Подседерцев. Шеф, некультурно сплюнув под ноги, назвал фамилию одного из реформаторов.

— Засекла бы, что мы тут шушукаемся, через пять минут пол-Москвы на уши поставила бы, — добавил он, тяжело вздохнув. — Так, мужики, расходимся. Ты иди первым. — Он подтолкнул в спину Бурундучка. — К утру роди все нужные приказы по учениям. И отдельно — по созданию оперативно-розыскной бригады.

Подседерцева он удержал за локоть, дождался, пока не затихнут шаги Бурундучка.

В этом углу дворика уже совсем стало темно. Подседерцев едва различал стальной частокол забора.

— Боря, а на фига нам это надо, ты знаешь? — Шеф повернулся к нему лицом.

Подседерцев кивнул, прошептал на ухо Шефа короткую фамилию вице-премьера члена их «команды».

— Догадлив! — удивленно покачал головой Шеф.

— Очень просто, — усмехнулся Подседерцев. — Деда заменить больше некем. Вице— премьер мне нравится, нормальный здоровый мужик. Второго шанса протолкнуть его к власти у нас не будет. Кто бы ни создал эту ситуацию, выиграет тот, кто сумеет использовать ее в своих интересах.

— А тебе зачем это все надо?

Подседерцев немного помедлил с ответом, давая возможность Шефу уточнить вопрос в духе рыночных времен. Уточнения не последовало. Пришлось отвечать также расплывчато.

— Бурундучок мне друг, но ФСБ дороже, — на ходу перефразировал он известное изречение. Шеф хмыкнул. Нащупал правую ладонь Подседерцева, крепко сжал.

Они посмотрели друг другу в глаза и поняли недосказанное без слов. Ставки сделаны.

В небо взметнулся сноп искр, огненные светлячки поплыли над поселком, погасли один за другим. Оранжевые блики, плясавшие на кронах деревьев и стенах домов, сменились мертвенным светом — прожектор пожарной машины обшаривал чадящие руины. Хор голосов зевак, тянувший «о-о-о», пока рушилась крыша дачи, рассыпался в нестройную разноголосицу. Громче всех орали пожарные, пытаясь отогнать наиболее любопытных.

— Пожар в публичном доме во время большого наводнения, — процедила Лилит. Бросила окурок в траву и отвернулась. В поле за поселком стояла непроницаемая ночная мгла. Над черной полосой леса мигал красный огонек заходящего на посадку самолета.

Вопрос, почему молчал телефон на даче, отпал сам собой. Остались другие, но, как утверждал Хан, любой вопрос возникает вместе с ответом, иначе не бывает. Хана с его философией, как казалось Лилит, ничто и никогда не способно вывести из себя. Он вернулся в клуб таким же невозмутимым, как и уходил на Цветной, спокойно выслушал Лилит, встревоженную молчанием телефона на даче. Молча встал, протянул ей руку, не проронив ни слова, вывел из клуба, посадил в машину, сам сел за руль и погнал в Немчиновку, умело влетая под зеленый сигнал светофоров. Даже когда, свернув с шоссе, увидели зарево над поселком, не разомкнул плотно сжатых губ.

Лилит зябко передернула плечами и вернулась к машине. Хан оставил «фольксваген» на пятачке у клуба, сам побежал к горящей даче.

Салон машины еще сохранил тепло перегретого двигателя. Лилит легла на заднее сиденье, поджала под себя ноги. Закрыла глаза и постаралась отключиться от всего происходящего вокруг. Лежать на плоском сиденье было неудобно, она подняла с пола пакет, набитый чем-то мягким, положила под голову. В пакете, она знала, лежал спортивный костюм темного цвета. Хан всегда возил с собой спортивную одежду. Обязательно темного цвета. В первые дни знакомства Лилит подумала, что Хан, фанат восточных единоборств, старается не упускать возможности потренироваться. На ее догадку он ответил легкой улыбкой. Потом произошло неожиданное. В секунды Хан натянул поверх белых брюк и рубашки спортивную куртку и штаны, выскочил из машины и смешался с толпой. Вернее, просто растворился среди праздно прогуливающихся по бульвару. В машину вернулся так же неожиданно, словно вынырнув из-под земли, держа под мышкой свернутый в тугой комок костюм, в руке нес мороженое-эскимо. «Что это было?» — восхищенно выдохнула Лилит. «Тренировка», — коротко ответил Хан.

Чуть позже Лилит осознала, что при своей броской внешности азиата-полукровки. Хан поразительно умел оставаться незаметным. В любой одежде, в любой компании. И в ее жизнь он вошел внезапно, словно всегда находился рядом, а на глаза попался, только когда в нем возникла нужда.

Москва, август, 1995 года

Двое на ринге мутузили друг друга так долго и бестолково, что Лилит начала скучать.

Идея пойти в ночной клуб на бои без правил принадлежала Нине. Как всегда, в оправдание выдвинула сложную психоаналитическую бредятину. Видите ли, ее угнетенное либидо возжелало лицезреть двух самцов, бьющихся в кровь за обладание властью и самкой.

— Здорово, правда? — Нина повернула к Лилит раскрасневшееся лицо. Глаза лихорадочно блестели, словно только что нюхнула белого порошка.

Лилит внимательно посмотрела на вздернутый носик Нины, кокаинового налета не увидела, обычная пудра.

«А ведь могла, дура с дипломом, — подумала она. — Любой психиатр рано или поздно с ума сходит, но Нина что-то больно рано сбрендила. Что у нас там последнее было в познании бездны жизни? Бурная свалка с пятью рокерами в строительном вагончике. Не кисло! Есть от чего идти дальше».

— Здорово, да? — не отставала Нина. Положила горячую ладонь на плечо Лилит.

— Офигительно, — наморщила носик Лилит. Волны мускусного запаха пота, разносимые вентилятором, долетали до стоящих недалеко от ринга Лилит и Нины.

В этот момент один из гладиаторов повалил противника на пол, уселся сверху и принялся лупить по лицу, словно тесто месил. Зрители, сгрудившиеся вокруг сетки, огораживающей ринг, завыли от восторга. Очередной хрясткий удар выбил кровавые брызги, веером разлетевшиеся вокруг. В щеку Лилит ударила горячая капля, она брезгливо поморщилась, рука сама собой потянулась к лицу. И тут в ее ладонь лег белый платок.

Лилит с удивлением повернула голову и встретилась взглядом с темноволосым мужчиной. Ей показалось, что он все время был рядом, у плеча, но потом вспомнила, что с Ниной они стояли особняком от основной толпы.

— Спасибо, — прошептала Лилит. Промокнула каплю, протянула платок.

— Бросьте. Бросьте на пол. — Голос у него оказался тихим, но без зажима, как у закомплексованных.

«За тридцать, точнее не скажешь. В принципе, ничего особенного, — Лилит скользнула взглядом по незнакомцу. На полголовы выше ее, хорошо сложен, одет со вкусом. Один из тысяч, тусующихся в ночных клубах. — Но что-то есть». — Скомкала платок и бросила под ноги.

— Вам нравится? — спросила она, чтобы как-то заполнить паузу. Обычно впечатление о людях складывалось моментально, но на этот раз не сработало, словно рассыпалась картинка-головоломка и никак не складывалась в целое.

Незнакомец посмотрел на ринг и отрицательно покачал головой.

— Нет. Это обман и грязная работа.

— Разве? — усмехнулась Лилит. Противники уже успели подняться с пола и теперь охаживали друг друга размашистыми ударами.

— Все пришли сюда посмотреть, как один забьет насмерть другого. А ребята просто зарабатывают на кусок хлеба и погибать не собираются. В результате, получим компромисс интересов — более или менее кровавый мордобой.

— А надо, как в Древнем Риме? «Аве, Цезарь, идущий на смерть приветствует тебя». А потом, — Лилит сжала кулак и отставленным большим пальцем указала на пол. — Побежденного добить. Мы, конечно, Третий Рим и загниваем не хуже, но кого из здесь присутствующих пустили бы в ложи патрициев, где и решалась судьба гладиаторов?

— Вас. — Незнакомец не спускал с нее пристального взгляда. — Потому что вы единственная из здесь присутствующих уловили разницу между подделкой и истинным.

Лилит хмыкнула и отвернулась. Только сейчас заметила, что Нины рядом нет. Это было более чем странно, мужчин, пытавшихся познакомиться с Лилит, она, как правило, без внимания не оставляла: либо пыталась отшить, либо переключить внимание на себя.

На ринге драка вошла в ту стадию, когда противники дубасят друг друга, забыв о защите. Острый запах пота уже перебил смесь духов и дорогих сигарет, витавшую в зале.

— Говорят, есть бои до смерти, это правда? — спросила Лилит, не повернув головы, знала, незнакомец стоит за спиной.

— Да, но и они лишь суррогат.

— Почему? — Лилит через плечо посмотрела на незнакомца.

— Ни один уважающий себя воин не станет биться за деньги. И тем более на потеху черни. — В темных, по-восточному раскосых глазах незнакомца мелькнула холодная искорка. — Смерть требует уважительного к себе отношения. Служение Смерти — это искусство. Поэтому вы никогда не узнаете о поединках между истинными воинами. Они всегда происходят вдали от чужих глаз.

— А если я все же захочу посмотреть на такой поединок? — Лилит повернулась к незнакомцу и твердо посмотрела ему в глаза.

— Есть только один способ.

— Какой же?

— Участвовать в поединке.

Лилит отвернулась. За время общения с теми, кто называл себя сатанистами и ведьмами, она уже успела устать от дешевой мефистофельщины. Насколько успела убедиться, дальше параноического бреда и сексуальных извращений никто из адептов черной магии не продвинулся. Она ловила себя на мысли, что с самого начала относилась к ним, как рано повзрослевшая отличница к бестолковым одноклассникам. Опускаться до их уровня считала ниже своего достоинства, а поднять дегенератов выше грязи, в которой они копошились, еще никому не удавалось. В глубине души она верила, что где-то есть иные уровни, где Зло утонченнее, притягательнее и бездоннее, чем та липкая «бытовуха», чернуха и порнуха, которой упивалось, как дешевым портвейном, ее нынешнее окружение. Где-то должен был существовать вход в мир, чуждый всему человеческому, где обитают Великие Невидимые, чей холодный взгляд она все чаще чувствовала на себе. Но голос Великих она еще не слышала. На нее положили взгляд, ее избрали, но еще не призвали. Существовало поверье, что весть от Великих Невидимых избраннику должен доставить посланник. Он войдет в твою жизнь неожиданно, но ты узнаешь его, словно все время он был рядом.

Лилит резко повернулась, едва не расплескав вино в бокале. Но за спиной никого не было. В тот вечер Хан ушел, не назвав своего имени.

Хан вынырнул из темноты неожиданно и бесшумно. Лилит вздрогнула, когда щелкнул замок на дверце и скрипнуло водительское кресло. Подняла голову. Хан сидел неподвижно, только пальцы поглаживали изгиб руля.

— Что там, Хан?

— Все погибли. Нашли шесть трупов. Лилит села, поджала под себя ноги.

— Ты их сам видел?

— Только один труп, тот, что нашли в гараже. Его вытащили сразу. Сильно обгорел, не узнать. Но одно я увидел четко, головы у трупа нет. — Хан стиснул пальцы на руле. — Остальные все еще в подвале. Пожарник, который пробрался в подвал, успел разглядеть, что у одного трупа вспорота грудная клетка. Тебе ясно почему?

— Марго устроила жертвоприношение. — Лилит стукнула кулаком по спинке переднего сиденья. — Жаба старая! Я же сказала: убрать — и все!

— Поэтому ему удалось так легко их взять. Один остался охранять, остальные спустились в подвал. — Хан сел вполоборота, посмотрел на Лилит. — Он был здесь, я уверен. С утра встал на след, а настиг только сейчас. Очень хороший охотник. И очень опасный.

Лилит отвернулась к окну, неподвижным взглядом уставилась на облупленную стену клуба.

— Надеюсь, Марго хорошо прожарилась, — зло процедила она. — Играла в ведьму и доигралась!

— Надеюсь, перед этим она ничего не успела сказать, — обронил Хан, продолжать не стал. Посмотрел в зеркальце заднего вида на Лилит, она молчала, словно не расслышала его слов.

Хан повернул ключ в замке зажигания, под капотом мерно заурчал двигатель. Осторожно развернул машину. Передние колеса «фольксвагена» нырнули в колею грунтовой дороги, машина вздрогнула, и Лилит очнулась.

— Пожар начался в подвале, у него было время обыскать дачу. Будем считать, что кассеты он нашел.