Люди, дружившие со смертью

– Для сердца хватит и инфаркта! Даже для финала не было придумано ничего интересного:

– Вопрос поставлю остро я Ваш взгляд несовместим с любовью Ты потерпи любовь моя…

– Сейчас останешься вдовою… – отвечал я в сторону Ади. На этом слова закончились. Я шутливо откланялся Ади, как единственному зрителю. Он сделал вид, что хлопает. Но Мориц решил доиграть до конца. он вытащил из-за пояса рапиру и бросил мне:

– Защищайтесь! Из третий позиции он сделал выпад. Я едва успел отскочить, затем выхватил саблю, отбил острие рапиры в сторону, сделал финт правой. Тут же перехватил саблю в левую и ударил сам. Лезвие остановилось возле его шеи.

– Бой, я так разумею, окончен?… Юноша судорожно сглотнул и кивнул. Я заправил саблю в ножны.

– Вы неправильно дрались…

– Да ну! Это вы в театре деретесь как ни попадя! Где это видно, чтоб дрались на вторых третях лезвия? Кто же так близко врага подпускает? У вас даже оружие… Я вынул из его рук рапиру. На острие был надет набалдашник, чтоб не пораниться. Я оттянул острие на себя и резко отпустил:

– Вот на что оно годиться… Щелбаны отпускать…

– Искусство не должно убивать. Оно должно врачевать души…

– Повтори это, когда тебя припрут к стенке. Мориц молча собрал бумаги со словами и ушел за фургоны.

– Зря ты с ним так…. – бросил Ади, кусая травинку. Я кивнул:

– Зря… Не сдержался. Думаешь, стоит извиниться? Ади отрицательно покачал головой. Я считал так же.

– Сколько раз я видел, когда замахиваются, а на кого не знают. Пусть и шутя, так многие таких шуток не понимают…

– Вот и ты не понял…

– Да какая разница! Ну не знаю я театрального фехтования! Меня не учили драться напоказ, меня учили убивать! Я ругался, но ругал не Морица, я пытался оправдать себ я в своих глазах. Тяжелая, я вам скажу, задача…

Драка

Полевой шлях подошел к речке. Через нее был переброшен мосток. Можно было догадаться, что такой – совсем не мечта Эршаля. Деревянный, узкий на столько, что разъехались бы конный и телега, но никак не две телеги. Но дело было не в том. На том берегу нас ждало полторы дюжины людей. Собственно, сказать, что они ожидали именно нас нельзя. Они просто кого-то поджидали, а подвернулись мы. Их намерения и род занятий не оставлял пространства для воображения – одетые кое-как, но с оружием, они высказывали своим поведеньем неподдельный интерес к проезжающим. Кольдиган остановил колонну, и вышел вперед. Я пошел за ним. С последней телеги подошли Ади и тролль.

– Чего остановились?… – но ответа не получили. Все и так было ясно. На том берегу уже вытащили оружие, крутили его, то ли разминаясь, то ли желая нагнать страху. Ади пришел без меча, и почти сразу шепнул Морицу сбегать за ним. Тролль же не мог наиграться с палашом и таскал его с собой повсюду. Он явился к мосту с палашом на плече. В руке он держал лепешку и потихоньку кусал ее.

– Чего вам надо? – Крикнул Кольдиган. Вопрос был, конечно, излишним. Я знал, что им надо. Вперед выступил их главарь – мужичок с волосами рыжего цвета. Роста был небольшого, но широк в плечах – таковы обычно задиры на базаре.

– Деньгу давайте за проезд! А коль денег нет, натурой возьмем… Положим, женской! Его поддержал смех стоящих за его спиной.

– Неправильно поставлен вопрос! – Вступил в разговор Ади. – Назовите хоть одну причину, по которой нам не стоит вас убивать?… Ведь за ваши головы наверняка суммы назначены. Живыми или мертвыми! Мне так лучше мертвыми, возни меньше, да и головы меньше места занимают… С той стороны смех утих, зато у нас прыснул Эршаль. И закашлял, подавившись лепешкой. Ади похлопал его по спине, удалось ему это с трудом – тянуться было далече. Вернулся Мориц с мечом. Он притащил его обнаженным – не догадался завернуть ни в плащ и в шкуры. Сталь блеснула на солнце. Делать было нечего – Ади вколотил его в землю и сложил руки на рукояти.

– Стал-быть, собрались драться? – бросил их главарь, – Неумно это, баловство токма…

– Послушайте, – крикнул я, – уйдите с дороги и мы пройдем…

– Ну а если не уйдем, тогда не пройдете?! – ухмыльнулся рыжий. И засмеялся смехом громким и пошлым. Веселье подхватила вся его команда. Не знаю, чему они смеялись – мне казалось, что я не сказал ничего смешного.

– Не-а, пройдем, – не прекращая жевать, вступил в разговор Эршаль. Только пройдем по трупам. По, вашим, значит, трупам…

– Надо же, оно еще и разговаривает! – крикнул Рыжий своим. Ответом ему был очередной приступ веселья. Когда хохот немного утих, он продолжил

– Послушайте… Я, вижу, вы двое – люди бывалые, опасные, но вас двое, плюс этот клоун… А лицедеи в не в счет – они никогда драться не умели. Может, сторгуемся?… Владелец театра потянул меня за рукав, пытаясь что-то прошептать но было поздно. Тролль, я и Ади покачали головой отрицательно. Эршаль добавил:

– Не-а, теперь не столкуемся. Бросаться в драку с разбегу особого смысл не было. Мы не могли застать противника врасплох – посему бой надо было начинать с холодной головой, и что неприятней – с холодными мышцами. На мост мы вступили втроем, дойдя до середины, обнажили оружие. Я тут же закрутил мельницу, и нажал на кнопку в маленьких ножнах. Будто птица, оттуда вылетел кинжал. Я поймал его свободной рукой.

– Неплохо, – отметил Ади и тут же обратился к троллю, – Господин Эршаль. Пойдете первым… Справитесь?… Вместо ответа тролль с криком бросился вперед. Нам не оставалось ничего, как побежать за ним. Но тролль был выше нас на голову, бежал быстрей. Они ждали нас на земле, полукругом окружив съезд с моста. Тролль ввернулся в драку первым – как-то отбил два удара, но уже третьим ему выбили палаш из рук. Следующий удар ему уже не чем было парировать – боевым топором ему ударили в руку. Тролль пошатнулся, и с разворота смазал противнику кулаком по челюсти. Тот крутанул головой и рухнул наземь. Дальше тролль оторвал у моста перила, закрутил его и пошел вперед. Мы выскочили из-за широкой спины тролля – я справа, Ади слева. На меня сразу бросились двое, но один был далеко, а второй недостаточно быстр. Ближний ударил – я поймал его меч между саблей и кинжалом, крутанул все вправо и стукнул ногой в пах. Противник сполз на колени. Я запрыгнул ему на плечо и прыгнул на второго. Тот выставил на меня острие – я сбил его в сторону и всадил кинжал в горло. Упав на землю, я тут же по памяти ударил назад – сабля во что-то попала… Меня оттеснили четверо. Я парировал удары, смог выбить одного. Затем сцепились два клубка – мой и Ади. Я смог срезать еще одного, затем мы с Ади разошлись в разные стороны, но отчего-то против меня опять стало четверо. Краем глаза я увидел тролля – его драка в корне отличалось от нашей. Он стоял на месте, размахивал поленом, пытая кого-то достать. Противники же уворачивались, пытаясь поднырнуть под шест. Получалось это у них неважно – длина оружия Тролля не давал им никаких шансов. Как только тролль кого-то доставал, он сметал его с ног, и отшвыривал подальше. Вставать получалось не у всех. Оружием у бандитов были обычные короткие мечи, – такими было удобно работать в свалке, в тупой рубке. Уцелев или даже убив двух трех человек в какой-то битве, они считали себя уже мастерами, но дрались они неважно. Удар! Я сбил его, атакующий ушел в сторону и в защиту. Из-за его спины ударили трое. Было бы двое – было бы сложней, но они просто мешали друг другу. Я прошел меж крайними, отбил удар среднего и тут же ударил сам. Тот попытался закрыться – слишком поздно. Я упал, ударил подсечным, достал одного, пока он падал, встал сам. Ударил еще раз. Сделал два шага назад и стал в терцию И тут я заметил – нам за спину прорвались двое – они со всех ног неслись к фургонам. Заметил это и тролль – он поднял с земли топор и зашвырнул его в бегущего. То просвистел над рекой, ударил в спину дальнего. Тот сделал еще пару шагов чуть быстрей и рухнул на доски настила. Я пытался вытащить кинжал, но отчего-то у меня это получалось медленно. Слишком медленно. Разбойник с криком налетал на Морица. Тот закричал, одной рукой закрыл глаза, а второй выставил перед собой первое, что попалось под руку – театральную рапиру. И раубитер с разгону нанизался на нее. Набалдашник угодил ему прямо в нос. Он сложился, дернул головой, обломав лезвие рапиры, и упал замертво. Оставалось еще пять разбойников. Но, осмотревшись по сторонам, они сделали самое умное, что могли в своем положении. Они развернулись и бросились бежать. Мы не погнались за ними, лишь Ади сдернул перчатку и пронзительно засвистел в два пальца. Эршаль громко заулюлюкал. Драка закончилась. К нам через мост перешли Кольдиган и Мориц. Последний сжимал в руке рапиру. Лезвие было обломано примерно на две трети и оружие скорей напоминало кортик. Лишь сделав несколько шагов, я понял, как я устал. Старею или устаю убивать? Надо подумать над этим на досуге. Я подошел к Морицу и вынул обломок рапиры из руки.

– Первый раз вижу, чтобы человека вот так убили…

– Я убил человека… – прошептал парень будто эхом.

– Ну да, – согласился я, – хороший удар и он мертвей мертвого. А ты чего хотел? Ты разве не репетировал ничего на смерть злодея? Ты удивлен, что он умер так быстро? Ведь по театральным законам человек, прежде чем умереть должен вычитать две страницы текста… Я почувствовал, как на мое плечо легла чья-то рука. Достаточно тяжелая, чтобы я не смог ее игнорировать.

– Оставь его, – это был Эршаль, – не видишь, плохо парню… Меж убитыми разбойниками ходил Кольдиган:

– Диво дивное!!! Их было без человека полторы дюжины, а вас трое… – он посмотрел на юнца, видимо думая включить его в состав победителей но осекся, понимая что этим он не потрафит никому. – А в финале имеем дюжину покойников. И, простите, хоть бы вас ранили…

– Отчего же, меня вот поцарапали, кафтан порвали, мерзавцы. Вдоль предплечья Эршаля тянулась алая полоса. Выглядела она несерьезно – кровь уже начала сворачиваться. Но я помнил, как был нанесен тот удар, и подивился крепости кожи тролля. Таким ударом можно было запросто смести с коня проломать череп вместе со шлемом – а у него лишь порез. Вероятно, кожа тролля была твердая как камень, а кровь – густая словно ртуть. К счастью для нашего маскарада, у троллей, вопреки басням, кровь была красная. Хозяин наклонился над одним бандитом, срезал с его пояса кошелек и бросил Эршалю:

– Это вам, господин Эршаль, за треволнения!

– А это разве называется не мародерством?… – спросил тролль.

– Нет, это трофеи. Мародеры – это третья сторона, в баталии не участвующая. – Пояснил ему Ади. – De jure все имущество убиенных бандитов принадлежит нам, но de facto мы передаем его другим людям из нашего лагеря. Ади осмотрел то, что недавно было полем боя. Посмотрел на дело рук своих, кажется, остался доволен, потому что утвердительно кивнул. Толкнул носом сапога руку бандита. Рука качнулась, выпавший меч звякнул о камень.

– Похороним их?…

– Стащим с дороги и оставим назиданием… Если у их товарищей есть совесть – они и похоронят…

Я уже начал дремать, когда услышал шаги. Кто-то подошел ко мне, присел рядом. Открывать глаза не хотелось и я просто ждал. Наконец я услышал шепот Морица:

– Господин Дже?… Вы не спите? Сон сняло как рукой.

– Теперь уже не сплю. Чего тебе?

– Мне надо с вами поговорить… Серьезно…

– Да ну? Тогда говори. Как я и ожидал, ответом мне было молчание. Долго слышалось лишь сопенье. Мне это начало надоедать.

– Молчишь?… Ну, тогда я попробую угадать. Ты решил бросить свой театр и пойти с нами… Враз пропало и сопенье – кажется, парню сперло дыхание.

– Ты хочешь добыть славу в бою, богатство, хочешь носить саблю, сорить деньгами, выбирать себе любую женщину… Ведь так?

– Так…

– Ну так выброси эту блажь из головы.

– Отчего?…

– Прости, малыш, ты не боец… Это видно сразу. Даже я стану тебя опекать, тебя убьют в первой же свалке. Люди моей специальности долго не живут, даже если фехтовать и ходить начали одновременно.

– Да хоть сколько пожить как вы, – не унимался Мориц. Сегодня с бандитов серебра сняли больше, чем театр иногда за неделю спектаклей собирает.

– Зато хлеб заработанный на сцене не приправлен кровью. Я осекся, подумав, что вряд ли его так уговорю. И я решил солгать во благо:

– А знаешь, я ведь хотел стать артистом.

– Правда? А отчего не стали?

– Война началась… Просто пойми… имя бойца редко вспоминают через три года после его смерти. Да и то, не факт, что вспоминают лицеприятно. Актеров тоже, бывает, завистники обругивают, но это легко забывается, это кровью не смочено… а что до денег, так знавал я актеров имперского театра – у них пуговицы из жемчуга. О том, что жемчуг был бутафорским, я умолчал.

– Так что иди, спи… Проснись и врачуй души – этим тоже кто-то должен заниматься. Я повернулся на другой бок, давая понять, что разговор закончен. Мориц действительно пошел прочь. Но, подумав, я опять заговорил:

– Малыш, одна вещь…

– Да?..

– Постарайся не думать о том, что ты кого-то убил. Забудь.

– Хорошо… Но я отлично знал – забыть об этом невозможно.

Утром я рассказал о нашем разговоре Ади. Он кивнул головой в знак одобрения моих слов, но спросил:

– Когда и как ты убил первого?

– В шестнадцать. Это был бой. Говорят, я там убил троих, но я даже не помню их лиц.

– А я… Самое смешное, что ситуация была чем-то похожая с Морицем… Мне было четырнадцать, меня обозвали выродком, я схватился за саблю… Противник был старше, тяжелей и умелей меня. В первую минуту драки я понял, что зря я ввязался, что у меня нет шансов кроме как достойно умереть. Он бы разделал меня под орех… Собственно уже началось – распанахал мне левую руку, что шрам видно до сих пор. Но затем случилась сущая нелепица – он поскользнулся на моей крови, и мне оставалось только подставить саблю на то место, куда он падает…

– Ну ты же дрался! Ты смотрел на противника… А он мало того, что глаза закрыл, когда на него бежали, еще и…

– Ты что, никогда не общался с новобранцами? Да ты же сам был кадетом! Возразить было нечего. Бывало и хуже… Правда, гораздо реже. Такие часто гибли в первом же бою. Впрочем, бывали расклады, когда гибли все – и новобранцы и ветераны. Мне пока везло… Ну и что с того?

Конкуренты

По широкой долине бежала река. По обоим берегам было проложено две дороги. С правой стороны шел имперский тракт – прямой как стрела, со станциями, со столбами, отмечающими мили, пикетами. Вторая дорога шла вдоль левого берега, почти точно копируя изгибы русла. Это было так, потому что последняя была придатком третьей, гораздо более важной дороги – а именно реки. Именно по ней шли упряжки и люди, тянущие баржи. По имперскому тракту неслись гонцы, шли конвои под гербовой защитой, пылили войска с теми же самыми штандартами. Будь мы втроем, мы бы выбрали его, но медленный театральный обоз постоянно бы сгоняли на обочину. Здесь дорога петляла, шли мы, глотая пыль, но здесь было гораздо спокойней. Но, пройдя очередной поворот, Кольдиган привстал на козлах и стал вглядываться за реку. На имперский тракт, с проселочной дороги выезжала процессия, довольно схожая с нашей.

– Вот гадство-то какое! – Выругался Кольдиган. – Только вот этого-то нам не хватало для полного счастья! Под куполом трапеция, на трапеции – гимнаст. Все бы было бы хорошо, если бы канат не порвался…

– Отчего вы их так боитесь? – Спросил я. – Это что, разбойники, мытари?…

– Гораздо хуже – это конкуренты… – Он стеганул лошадь.

– За что? Лошадь-то не виновата?

– Мы должны быть в Найвене первыми!… А ну-ка, господин хороший, пересядьте-ка вы на свою лошадку, фургон легче пойдет… Я покорился. Колонна пошла резвее, но для соперника наш маневр не остался незамеченным: там тоже начали стегать лошадей кнутами. Тогда я еще заметил, что такими кнутами обычные возницы не пользуются. У них рукоять короче, а плеть длинней. Но все же где-то я их видел. Но где? И я вспомнил – в цирке у дрессировщиков. Я присмотрелся к надписям на фургонах и прочел: по тому берегу реки двигался цирк. Гонка продолжалась часа полтора, пока хозяин не крикнул:

– Хрен с ними, становимся на привал, не то кони падут… Но соперники, проехав, может, с полмили тоже остановились лагерем. Загорелись костры. Начали готовить обед, воду для похлебки оба лагеря брали из одной реки. Подойдя к кромке, наши спутники кричали:

– Мучители животных! Шарлатаны!

– Паяцы! Лицедеи хреновы!!! – отвечали им с того берега. Весь театр относился к противоборству серьезно, сам Кольдиган ходил чернее тучи. Зато Ади, не слывший особым весельчаком хохотал от души:

– Ей-богу, что дети малые! После обеда гонка возобновилась. Впрочем, назвать последующее гонкой у меня не поворачивается язык. Как только мы ускорялись, ускорялись и они, но стоило Кольдигану пустить лошадь медленней, они тоже тормозили, оглядываясь, ожидая подвоха. Потихоньку накал страстей стал стихать. Сперва я заметил, что Мориц стал засматриваться на тот берег. Будто нарочно… Да что там – наверняка нарочно, на пляже часто репетировала молоденькая жонглерша. Затем сошлись хозяева противоборствующих лагерей – Кольдиган и владелец цирка, дяденька невысокий, плотный, не иначе клоун в отставке. Поругавшись для приличия, они принялись обсуждать где были, кого видели, сколько получили за гастроль. Я смотрел и думал, а действительно – стоило ли нервничать: кому-то ближе театр, кому-то – цирк. Зрители-то у них разные.

А на следующий день слева над горизонтом появились дымы.

– Что-то горит? – поинтересовался Эршаль.

– Угу… Причем постоянно. Это сталелитейные мануфактуры в Лоте, – скоро трубы увидишь. Но еще раньше, чем появились трубы лотских мануфактур, справа начались предместья Найвена. А затем, почти одновременно появились трубы и крыши Лота и шпили домов и храмов Найвена. Сначала казалось, что эти города рядом, но по мере того как мы приближались, они удалялись друг от друга и от реки. Дороги разветвлялись, но Кольдиган держался центра. Наконец, когда мне уже начало казаться, что еще немного и Найвен с Лотом останутся за нашими спинами, Кольдиган натянул вожжи. Театр остановился как раз посредине между Найвеном и Лотом. Если говорить точней, то ровно между этими городами текла река, и с одного берега расположился театр, а с другого – цирк. Уже года два, как в провинции отменили закон, запрещающий бродячим театрам выступать в черте города. Ввели его в угоду муниципальным театрам, но закон оказался неудачным, и сперва на него все дружно начали плевать, а затем и вовсе отменили высочайшим рескриптом. Но некоторые театры по привычке в город не заезжали. Кольдиган решил остановиться у реки по причине того, что вода и прилегающие земли считались экстерриториальными и никому не принадлежали. Таким образом, платить за место не приходилось, оставалось лишь уплатить в местную казну привычный налог с прибыли. Цирк стал тут же, через реку. Они начали вколачивать колья, натягивать шатер. Театр начал ставить сцену. Кольдиган, ругаясь на дороговизну, достал из сундука кипу листовок о представлении, чернила и принялся их заполнять. Затем разделил их – половину отдал Морицу и отправил его с Эршалем в Найвен. Попросив меня и Ади сопровождать его, сам же отправился в Лот…

Насколько я знал, Найвен и Лот основали примерно одновременно, даже, по-моему, Лот чуть раньше. Но если Найвен изначально строился как имперский город – почти столица с прямыми как стрела рокадами проспектов, сперва прочерченными на бумаге, а потом перенесенными на местность, то Лот же строился сам по себе – вокруг мануфактур на крошечных кусочках земли, будто пчелиные ульи, лепились домишки. Улицы прокладывались на глаз. Они были узкими и жутко путанными. Из-за этого городишко часто сгорал дотла. А когда к Найвену и Лоту подкатывалась война, то последний отдавали врагу, а защищали только Найвен. И если осада затягивалась, то от Лота оставалось немного. Но город опять отстраивали – до нового пожара или иной войны. И если Найвен рос, то Лот пульсировал: городишко – пепелище – городишко… Привыкнув к неизбежности бедствий и отстраивали его кое как – на скорую руку и из того, что было. О Лоте вспомнили тогда, когда Найвен все же стал столицей и его спутник тоже поднялся в статусе. До столицы было всего пять верст, и здесь останавливались караваны торговцев, жили служивые люди, которые из бедности или жадности не могли квартировать в столице. Со временем они захотели сделать из Лота отражение столицы – выложили улицы камнем, постарались выпрямить и распрямить то, что можно было назвать проспектами. Открывали театры, строили храмы. Льстиво называли свой город Второй Столицей. Только все было напрасно – труба все же оставалась пониже да и дым – пожиже… Дух этого города оставался сильней. Может, в этом были виноваты те же узкие и путаные улочки – полиция их не могла патрулировать их при всем своем желании, и вор на своих двоих легко уходит от конного патруля. Да и люди здесь были мелочней, беспокойней и никакой снобизм не мог этого скрыть. Наверное, гарь былых пожарищ въелась в кровь, стала сильней их и уже передавалась по наследству. Казалось, такие города должны были бы рождать сверхлюдей – стремительных и безапелляционных. Но если это и происходило, то они быстро съезжали в Найвен, предпочитая быть столичными парвеню, нежели местечковыми аристократами. Здесь великие мысли кипятятся заживо и развариваются на множество мелких. Люди здесь были холодны – и грелись спиртным. Владельцы мануфактур жестко карали за пьянство в цехах, но за воротами сами же продавали дрянной самогон. Этот город невозможно было любить, и нам надо было пройти мимо. Но мы этого не сделали.

Кольдиган взял нас в Лот, вероятно опасаясь дурной славы этого города. Несмотря на ученые речи Эршаля, он считал того детиной недалекой, оттого его и Морица послал в безопасный Найвен. Конечно, это было преувеличением – на улицах Лота никто никому посреди дня все же горло не резал, кошелька не отнимал. Напротив, на наше оружие смотрели косо, и все больше со спины. В глаза не смотрел никто, пьянчужки на летних верандах, стоило нам подойти, начинали сосредоточенно рассматривать содержимое своих кружек. Но на нас обращали внимание, и достаточно было нам приклеить куда-то объявление о спектакле, тут же собирались люди, неграмотные искали знакомые буквы, грамотные читали:

– Спектакль… – разочаровано бурчали в задних рядах, а мы думали имперский сыск кого-то шукает… Афиши клеили в людных местах – возле базарчиков, шумных кабаков. В городе были доски и тумбы специально предназначенные для таких целей. Пока Кольдиган возился с клеем, Ади успевал прочесть чужие:

– Смотри, чего пишут, – толкнул он меня под локоть. Мы прочли объявление, на которое указал Ади. В нем значилось: «Из дома по улице Садовой сбежала гадюка. Нашедшему просьба вернуть за вознаграждение. Страдают дети.»

– Ничего не понимаю, – признался я. – Какая на хрен гадюка, какие дети?…

– Вероятно, гадюкины, – Ади вырвал из-за уха Кольдигана карандаш. – Дай сюда!!! Ади зачеркнул «убежала» и сверху написал «уползла», а снизу дописал: «Нашедшему – вечная память!!!» Рядышком висел лист, с которого дожди смыли почти все написанное – остались лишь сиреневые разводы. Ади хохотнул и написал: «Объявление». Задумался и продолжил с новой строки: «Объявлю войну. Недорого. Торг уместен». Израсходовав все афиши, вернулись к труппе. Там уже во всю готовились к вечернему спектаклю. Фургоны развернули в коробочку, образовав вроде зала под открытым небом, на двух телегах ставили сцену. За работой актеры, может быть в последний раз перед спектаклем, повторяли свои роли. Со стороны это выглядело как безумие. В подготовке к спектаклю принял участие и Эршаль. Он помогал ставить сцену, один таскал огромные декорациями. Когда ставили помост, одна балка сошла с направляющей, пятеро мужчин отскочило, но тролль поймал ее, поднял и завел на место. Видя это, к нему подошел владелец цирка.

– Скажите, молодой человек… – Тролль был лет на восемьсот его старше, но выглядел на тридцать полновесных человеческих года, – а Вы никогда не думали работать в цирке.

– Не-а… А что там делать?

– Ну подымать пудовые гири, рвать цепи… Цепи, мы конечно, подпилим, но надо и зрителя испугать…

– Пугать, рвать, подымать, – пробормотал Эршаль, – не-а, не хочу…

– А отчего?

– Это слишком просто. Тролль сходил на представление в цирк, но остался в смутных чувствах. Ввиду присутствия Эршалая в зрителях, штатного силача на сцену не выпустили. Фокусники его тоже не особо удивили – насколько я понял, Эршаль владел магией, но предпочитал держать свое умение про запас. Но были вещи, которые его просто возмутили:

– Ты представляешь, – шипел он, – гномы сбрили бороды и пошли работать в цирк уродцами!

– Да не гномы то, – успокаивал я, – среди людей тоже есть люди маленького роста. Солнце начало последнюю треть своего пути…

Спектакль

«… Подлец, чей вид внушает страх

падет пред вашими глазами,

но так ли был он виноват —

чтоб умирать?…

Не знаем мы – решайте сами.

Любовь и жизнь, рожденье, смерть —

Вот персонажи этой пьесы

Покажем судьбы мы людей

И их земные интересы

Актеры проживут сполна

Чужие жизни или роли

Сюжет непрост мораль – вольна…

Уж не пора начать ли что ли?…

Актеры на местах давно

Завеса лишь скрывает тень их

От зрителя не надо ничего

Вниманье, тишь, немного денег…

»

Спектакль играли вечером, когда солнце еще не зашло, но уже скрылось за навесом и декорациями и не било в глаза зрителей. Дело шло к осени, солнце пробегало свой путь все быстрей, и доигрывать пришлось при свечах. Театр был бедным. Скажем, когда играли сцену в аптеке, вместо полок с лекарствами висело два куска картона, на которых были нарисованы пробирки, мешочки и неизменный человеческий череп. В аптеку вошел лирический герой Морица, он несчастен в любви, и по древней традиции собирается наложить на себя руки:

В петеле не обретешь покой:

С петлей и смерть придет петляя

Ты всех в округе рассмешишь

Как шут ногами мотыляя

Ты от удушья изойдешь

Или умрешь ветры пуская…

Ножами резать кожу – блажь…

Я не люблю, коль смерть кровава

Я для себя давно решил —

Мое спасение – отрава…

Я слышал, будто тут дают

Смерть, настояв ее на травах…

Смерть вкуса яблонь, что цвели…

Иль персика…. Должно —занятно…

Аптекаря, равно как и дюжину мелких ролей играл Кольдиган. Он входил на сцену и обращался к посетителю:

Ну надо же! Ко мне зашли!

Хоть пустячок – а все ж приятно!

Мне с этим городом беда

Здесь спроса нет, здесь все здоровы!

Я даром провожу года

Ну а ко мне зашли чего вы?

Больны?…

»

Самоубийца отвечал: Здоров!…

Но я хочу исправить это

Вы не могли б продать болезнь

Чтоб умер я, чтоб стало мне

Последним это лето…

Аптекарь: Вам яду?…

Самоубийца: Да…

Аптекарь: Хороший есть… Отмерить Вам какого?

Самоубийца: Мне б сильно только не страдать А так – на вкус ваш, ваше слово…

Но старик-аптекарь мухлюет, выдав юноше вместо яда слабительное, и половину пьесы Мориц отвечал из-за сцены – якобы из нужника. На спектакле Эршаль сидел, разинув рот до неприличия широко. Пожалуй, он был самым благодарным зрителем этого представления, смеялся он громче, чем допускали приличия, и, оттого – от души. Пьеска была не то чтобы отвратительной, а вполне заурядной, подходящей для бродячего театра. Добро традиционно победило зло, злодей был умерщвлен, влюбленные сердца воссоединились. Зрители, как водится, аплодировали стоя, но все больше из вежливости. Только тролль хлопал в ладоши в неподдельном восторге.

– Понравилось?… – Спросил я, когда все разошлись.

– Очень! И слова такие красивые, и игра… Знаю, что это те же люди, с кем мы вчера пыль глотали, а все же не они…

– Бывают спектакли и лучше, – заметил я. Эршаль надолго задумался.

– Ну и пусть. Я-то, знаешь под мостом сидел, еще когда людей не было и гномы свою руду переправляли в порты… Пока на телегах везли – еще не так скучно было, да у меня барышня была… Троллина по-вашему… красивая, но вредная. И волосы у нее цвет сами меняли как хотели, под настроение. Не как у ваших дам – после покраски, а вот захотела она себе зеленые волосы и они в другой цвет переходят. Потом ушла она… Затем гномы обленились, нашли чародея, который из руды делал големов. Таких великанов в пять саженей высотой. Никого месяцами нет, только эти синие болваны маршируют.

– Синие? Так, значит басни про голубую руду – правда?…

– Неа, руда была синяя, а вот сталь из нее варили действительно голубую… Сталь варили гномы, но оружием из него пользовались эльфы. И из-за этого она стала называться эльфийской. Я много слышал о такой, но не видел ни разу. Когда пришли люди, они выбрали оружие попроще, не такое благородное – эльфийская сталь светилась в темноте и для убийц или воров просто не подходила. Хоты тоже варили «голубую сталь», но она была не голубой, а скорей серой с синим отливом. И что самое паскудное – оружие было хрупкое до безобразия. Эльфийская сталь, как гласили слухи, щербилась с трудом.

После представления труппа закатила маленький праздник. В воздухе висело очарование осени, которая еще не вступила в свои права, но тайком смотрит из-за угла, дышит холодом, прикидывает какой лист сорвать с дерева первым. Наши спутники пели песни, декламировали разученные диалоги. Именно пели, а не орали благими голосами, стараясь побыстрей упиться мутным самогоном. Здесь вино, хотя и не лучшего качества. Но что пьянило больше – вино или воздух, понять было нельзя. Сидели до поздней ночи, затем разошлись, спали чуть не до полудня…

А когда проснулись, пришла пора прощаться. На базаре Ади купил две лошади – одну себе под седло, другую кобылу – в упряжь театру. Кода мы расставались, он отсыпал старику горсть серебра. Старик зарделся, и отводил руку, в глазах стояли слезы. Но его препирания были скорей из вежливости, и монеты он принял. Тогда я тоже дал ему одну монетку – просто положил в карман его куртки. Всего лишь одну, но золотую… Я думал, что Эршаль тоже раскошелится, но все оказалось не так просто. Он отвел меня в сторону и сказал, что остается с театром. Не скажу, что его решение расстроило меня, что оно было неожиданным. Но я привык к этому громиле. Эршаль пояснил свои мотивы.