Александр Македонский (№2) - Александр Македонский. Пески Амона

— А ты сам что думаешь? Ведь это вопрос денег, если не ошибаюсь.

— Возможно, теперь, с теми деньгами, что добыли в Сардах и Галикарнасе, мы можем позволить себе траты.

— Тогда позаботься об этом. Договорись с Неархом, согласуй вопрос с афинянами. Пусть захваченные нами верфи и порты вновь заработают. Теперь можно и рискнуть.

— Я встречусь с Неархом на его судне, и мы прикинем, что и как. Я понятия не имею, сколько стоит один боевой корабль и сколько нам их понадобится, чтобы затруднить жизнь Мемнону. Мне также надо знать, какие у тебя планы на ближайшую зиму.

Александр выглянул в окно и посмотрел на вершины гор, уже покрытые снежными шапками.

— Мы пойдем дальше, пока не найдем дорогу, ведущую в глубь материка. Нужно как можно скорее встретиться с Парменионом и объединить наши силы. Меня это очень заботит, Евмен. Если один из наших двух контингентов будет уничтожен, у второго не останется никакой надежды.

Секретарь кивнул, собрал свои таблички и ушел. А Александр сел за рабочий стол, взял лист папируса, обмакнул тростинку в чернильницу и начал писать:

Александр Клеопатре, нежнейшей сестре; здравствуй!

Моя любимейшая, не печалься о том, что твой муж отправляется в поход. Есть люди, рожденные для выдающейся судьбы, и он один из таких. Мы с ним заключили договор, и Александр покидает свои края, свой дом и жену, чтобы исполнить его. Я не верю, что ты предпочла бы быть женой пустого, никчемного человека, не имеющего стремлений. Жизнь с таким мужем была бы тебе ненавистна. Ты, как и я, дитя Олимпиады и Филиппа, и я знаю, что ты можешь это понять. После разлуки радость будет еще больше, и я уверен, что скоро твой муж пришлет за тобой корабль, чтобы ты увидела солнце, заходящее в божественные и таинственные воды крайнего Океана, который не может пересечь ни один корабль.

Аристотель говорит, что греки со своими городами собрались у нашего моря, как лягушки на берегу пруда, и он прав. Но мы рождены, чтобы узнать иные земли и иные моря, чтобы нарушить границы, на которые никто еще не смел посягать. И мы не остановимся, пока не увидим последнего предела, положенного богами человеческому роду.

Этого, однако, мало, чтобы смягчить мои страдания от разлуки с тобой, и сейчас я бы отдал что угодно, чтобы сидеть у твоих ног и, прислонив голову к твоим коленям, слушать твое нежное пение.

Помни наш договор и вспоминай меня каждый раз, видя, как солнце садится за горы, каждый раз, когда ветер доносит до тебя далекие голоса.

ГЛАВА 35

Дней через десять пребывания в городе царю объявили, что к нему явился некий Евмолп из города Солы.

— Ты знаешь, кто это? — спросил Александр Евмена.

— Еще бы! Это твой лучший осведомитель к востоку от Таврского хребта.

— Если это мой лучший осведомитель, почему же я его не знаю?

— Потому что он всегда общался с твоим отцом… и со мной.

— Надеюсь, тебя не расстроит, если сейчас я пообщаюсь с ним лично, — с иронией проговорил Александр.

— Конечно, конечно, — поспешил заверить его Евмен. — Я лишь старался оградить тебя от скучных обязанностей. В общем-то, если ты предпочитаешь, чтобы я удалился…

— Не говори глупостей и впусти его.

Евмолп не сильно изменился с того последнего раза, когда секретарь видел его в Пелле, но все так же страдал от холода. Так как морская навигация прекратилась, ему пришлось верхом на муле пересечь покрытые снегом горы. Перитас зарычал, едва увидел его лисью шапку.

— Какой милый песик, — с тревожным видом сказал Евмолп. — Он не кусается?

— Нет, если ты снимешь с головы эту лису, — ответил Евмен.

Осведомитель положил шапку на табурет, и Перитас немедленно растерзал ее, а потом в течение всей беседы давился мехом.

— Какие новости ты мне принес? — спросил Александр.

Сперва Евмолп произнес серию подобающих любезностей и комплиментов блистательному молодому царю и лишь потом перешел к главному:

— Государь, твои подвиги посеяли панику при дворе в Сузах. Маги говорят, что ты воплощение Аримана.

— Это их бог зла, — объяснил Евмен с некоторым беспокойством. — Немного похож на нашего Аида, владыку подземного царства.

— Видишь ли, этого их бога всегда изображают в виде льва, а ты носишь шлем в виде львиной головы, и это сходство производит большое впечатление.

— А что еще?

— Великий Царь очень доверяет Мемнону: кажется, он послал ему две тысячи талантов.

— Огромная сумма.

— Еще бы!

— И ты знаешь, на что она должна быть потрачена?

— На вербовку новых войск, на подкуп и финансирование возможных союзников. Но я слышал и о других деньгах, еще двух тысячах талантов, которые, кажется, направляются по суше в глубь Анатолии.

— А на что предназначаются они? Евмолп покачал головой:

— Понятия не имею. Нет ли в той области какого-нибудь твоего полководца? Возможно, он располагает более точными сведениями…

В голове Александра промелькнула неприятная мысль: а что, если Великий Царь хочет подкупить Пармениона?

Но он тут же отогнал это подозрение, показавшееся недостойным.

— Значит, Мемнон пользуется безусловной поддержкой Великого Царя?

— Абсолютной. Тем не менее, немало вельмож при дворе питают страшную зависть к этому чужаку, этому греку, которому монарх доверил верховное командование своими войсками и которого наделил властью даже над правителями-персами. Мемнон — самый могущественный человек в государстве после царя Дария. Однако если ты спросишь меня, не предвидится ли случайно какого-нибудь заговора против него или нельзя ли таковой устроить…

— Я не спрашиваю у тебя ничего подобного, — оборвал его Александр.

— Прости. Я не хотел тебя оскорбить. Ах да, есть и другие известия.

— Говори.

— Ко двору прибыла жена Мемнона, Барсина, женщина поразительной красоты.

Александр едва заметно вздрогнул, что не укрылось от опытного глаза Евмолпа.

— Ты с ней знаком?

Царь не ответил. Секретарь сделал Евмолпу знак не настаивать, и тот продолжил с того места, где прервался.

— Я говорил, что это женщина поразительной красоты: ноги газели, грудь богини, глаза, как ночь. Не смею вообразить, какая пиерская роза цветет меж ее бедер…

Евмен снова сделал знак пропустить остальное.

— И она привезла с собой сыновей, двух красивых мальчиков: один, с греческим именем, похож на мать, а другой, с персидским, — на отца. Разве не удивительно? Кое-кто при дворе подумывает, не решил ли Великий Царь оставить их у себя в заложниках, не вполне доверяя Мемнону.

— А по-твоему, это так? — спросил Александр.

— Мне говорить то, что я думаю на самом деле?

— Глупый вопрос, — заметил Евмен.

— Совершенно верно. Так вот, я так не думаю. По-моему, царь Дарий безрассудно доверяет Мемнону именно потому, что тот глава наемников. Мемнон не подписывал контракта, но он никогда не брал назад своего слова. Это железный человек.

— Я знаю, — сказал Александр.

— И есть еще одна вещь, которую ты должен учитывать.

— То есть?

— Мемнон господствует на море.

— В настоящий момент.

— Именно. Сейчас, как ты прекрасно знаешь, Афины получают зерно из Понта через Проливы. Если Мемнон заблокирует движение купеческих кораблей, городу грозит голод и он сможет склонить Афины принять его сторону. А если он заполучит афинский флот, то это будет самая мощная морская армада за все времена.

Александр опустил голову.

— Знаю.

— И это тебя не пугает?

— Меня никогда не пугает то, что еще не случилось. Евмолп какой-то момент не произносил ни слова, потом продолжил:

— Несомненно, ты сын своего отца. И все-таки сейчас мне кажется, что Великий Царь решил ничего не предпринимать сам и предоставить максимальную свободу действий Мемнону. Это поединок между вами двоими. Но если Мемнону суждено погибнуть, то на поле боя выйдет сам Великий Царь, а с ним и вся Азия.

Он произнес эти слова торжественным тоном, чем немало удивил своих собеседников.

— Благодарю тебя, — сказал Александр. — Мой секретарь позаботится, чтобы твои услуги были оплачены.

Евмолп скривил губы в полуулыбке.

— Кстати, государь, я как раз хотел попросить тебя о скромной прибавке к той оплате, что назначил мне твой отец, да живет в веках его слава. Мой труд в данных обстоятельствах становится все опаснее и рискованнее, и мысль о кончине на колу мучает меня, являясь во снах, которые раньше были довольно спокойными.

Александр кивнул и обменялся с Евменом многозначительным взглядом.

— Я об этом позабочусь, — сказал царский секретарь, провожая Евмолпа до двери.

Осведомитель бросил безутешный взгляд на то, что осталось от его роскошной меховой шапки, отвесил царю прощальный поклон и вышел.

Александр смотрел, как Евмолп удаляется по коридору, и слышал его причитания:

— А уж если суждено мне сесть на кол, я бы предпочел член прекрасного юноши, а не острую жердь, что готовят мне эти варвары.

На что Евмен ответил ему:

— Тебе стоит лишь позаботиться о выборе: у нас их здесь двадцать тысяч…

Царь покачал головой и закрыл дверь.

На следующий день, видя, что от Пармениона так и нет никаких известий, он решил совершить переход через опасный проход на берегу, который Гефестион описывал с такой жуткой выразительностью.

Царь послал вперед агриан, чтобы те вбили клинья и натянули веревки, за которые солдаты могли бы держаться, но сложные приспособления оказались излишними. Погода вдруг переменилась, порывистый западный ветер с дождем утих, и море стало спокойным и гладким, как масло.

Гефестион, сопровождавший агриан и фракийцев, вернулся назад и доложил, что солнце подсушило камни и проход уже не так опасен.

— Похоже, боги благоволят тебе.

— Похоже, — согласился Александр. — Сочтем это добрым предзнаменованием.

Птолемей, ехавший чуть позади во главе царской охраны, обернулся к Пердикке:

— Уже можно представить, что напишет Каллисфен.

— Никогда не смотрел на события с точки зрения летописца.

— Он напишет, что море отступило перед Александром, признав его царственность и почти божественную мощь.

— А что напишешь ты? Птолемей покачал головой:

— Оставим это, а лучше пойдем-ка вперед: путь еще долгий.

Одолев проход, Александр повел войско в глубь материка, взбираясь по крутым тропам все выше, пока они не оказались на заснеженной вершине. Попадавшиеся по пути деревни он, как правило, не трогал, если жители не нападали сами или не отказывались предоставить войску то, в чем оно нуждалось. Потом по противоположному склону горной гряды колонна спустилась в долину реки Эвримидонт, откуда можно было подняться на внутреннее плоскогорье.

Долина была довольно узкой, с обрывистыми скалистыми склонами. Красные скалы контрастировали с яркой синевой речной воды. Оба берега и небольшие пологие участки близ отмелей покрывала желтая стерня.

Войско продвигалось вперед весь день, пока на заходе солнца не оказалось перед узким ущельем. Его охраняли две крепости-близнеца, возвышавшиеся на выступах скал. За ущельем, на холме, виднелся укрепленный город.

— Телмесс, — сказал Птолемей, поравнявшись на своем коне с Александром и указывая на цитадель, красневшую в последних лучах заходящего солнца.

С другой стороны к царю подъехал Пердикка.

— Непросто будет овладеть этим орлиным гнездом, — озабоченно заметил он. — Из долины до вершины стен не меньше четырехсот футов. И даже если мы поставим все наши осадные машины одну на другую, они не достигнут такой высоты.

Подоспел Селевк с двумя командирами гетайров.

— Я бы предложил разбить лагерь. Если пойдем дальше, можем попасть под обстрел, а нам нечем будет ответить.

— Ладно, Селевк, — согласился царь. — Завтра при солнечном свете посмотрим, что можно предпринять. Я уверен, что где-то должен быть проход. Нужно лишь найти его.

В это время у него за спиной раздался голос:

— Это мой город. Город магов и предсказателей. Позвольте мне пойти туда.

Царь обернулся. Голос принадлежал Аристандру — человеку, которого он встретил у родника близ моря за чтением древней неразборчивой надписи.

— Здравствуй, ясновидец, — поздоровался Александр. — Подойди ко мне и скажи, что ты задумал.

— Это мой город, — повторил Аристандр. — Магический город в магическом месте. Это город, где даже дети толкуют небесные знамения и гадают по внутренностям жертвенных животных. Пошли туда меня, прежде чем двинется войско.

— Хорошо, можешь идти. Никто ничего не будет предпринимать до твоего возвращения.

Аристандр, склонив голову, зашагал по крутому подъему меж двух одинаковых крепостей. Вскоре стемнело. Его плащ долго еще белел у отвесных Телмесских скал, как одинокий призрак.

ГЛАВА 36

Аристандр стоял перед ним, как видение, и единственная горевшая в шатре лампа придавала его лицу загадочный вид. Александр вскочил с постели, словно его укусил скорпион.

— Когда ты пришел? И кто тебя впустил?

— Я говорил тебе: я знаком со многими чарами и могу перемещаться в ночи, как захочу.

Александр взглянул на своего пса: тот спокойно спал, словно в шатре не было никого, кроме хозяина.

— Как ты это сделал? — снова спросил царь.

— Дело не в этом.

— А в чем?

— В том, что я тебе сейчас скажу: мои соотечественники оставили на обрывах над проходом лишь дозорных, а сами отступили в Телмесс. Захвати дозоры врасплох и проведи войско. Вскоре на левом склоне горы ты увидишь дорогу, которая выведет тебя к городским воротам. И завтра горожан разбудят твои трубы.

Александр вышел и увидел погрузившийся в молчание лагерь; все спокойно спали, а часовые грелись у костров. Ясновидец обернулся к Александру и указал на небо:

— Смотри, над стеной широко кружит орел. Это означает, что после ночного нападения город будет в твоей власти. Орлы не летают по ночам, и, несомненно, это знамение богов.

Александр дал приказ разбудить всех, не трубя в трубы, потом вызвал к себе Лисимаха и командира агриан.

— Есть работа для вас. Я знаю, что на этих отвесных скалах находятся лишь дозорные. Вам надлежит внезапно напасть на них и тихо, без шума, убрать, после чего войско пройдет через ущелье. Если у вас все получится как надо, дайте нам знать, бросая вниз камни.

Агрианам разъяснили на их языке, что следует сделать, и Александр пообещал в случае удачи наградить их. Скалолазы восприняли это с энтузиазмом, повесили на плечи мотки пеньковых веревок, сумки с кольями и засунули за пояс кинжалы. Когда на короткое мгновение из-за туч выглянула луна, Александр увидел, как агриане со своей невероятной горской ловкостью уже взбираются по скалам. Самые дерзкие, цепляясь голыми руками, карабкались насколько могли высоко, потом привязывали веревки к выступающим камням или вбитым в щели клиньям и сбрасывали их вниз, чтобы помочь подняться остальным.

Тут луна скрылась за тучами, и агриане исчезли из виду, Александр направился в ущелье, за ним последовал Птолемей с телохранителями. Притаившись там, они стали дожидаться.

Прошло не так много времени, и послышался шум от падения тела, а потом еще и еще — это агриане сбрасывали трупы дозорных.

— Они свое дело сделали, — заключил Птолемей. — Войску можно двигаться.

Но Александр подал ему знак подождать. Вскоре послышались другие точно такие же шлепки тел о землю, а потом сухой стук падающих камней, отскакивающих от скалистых склонов.

— Что я тебе говорил? — сказал Птолемей. — Они свое дело сделали. Это народ умелый, и в подобных ситуациях они не знают себе равных.

Александр велел ему передать по отрядам приказ тихо двигаться через ущелье. Тем временем агриане спустились с утесов, по пути сматывая веревки.

Проводники и передовые дозоры вскоре обнаружили слева от ущелья ведущий на плоскогорье путь. Еще до наступления рассвета войско в полном составе выстроилось под стенами города, однако почва там оказалась такой неровной, что невозможно было разбить лагерь.

Как только на небольшом свободном от камней клочке земли поставили шатер, царь велел созвать товарищей на совет. Но пока глашатай обходил войско, разыскивая их, Гефестион объявил о другом визите: какой-то египтянин просил позволения как можно скорее поговорить с царем.

— Египтянин? — спросил удивленный Александр. — Но кто это? Ты его видел когда-нибудь?

Гефестион покачал головой:

— Сказать по правде, нет, но он утверждает, что знает нас. В свое время он работал на царя Филиппа, твоего отца, и видел, как мы играли во дворике дворца в Пелле. С виду похоже, что он пришел издалека.

— И чего он хочет?

— Говорит, что разговор может состояться только с глазу на глаз.

В это время пришел глашатай.

— Государь, военачальники пришли и ждут у шатра.

— Пусть войдут, — велел Александр и обратился к Гефестиону: — Распорядись, пусть его накормят, напоят и дадут где-нибудь отдохнуть, пока шатры не готовы, а потом возвращайся сюда — я хочу, чтобы ты присутствовал на совете.

Гефестион удалился, и вскоре вошли царские друзья: Евмен, Селевк, Птолемей, Пердикка, Лисимах и Леоннат. Филот находился вместе со своим отцом в глубине Фригии, там же были Кратер и Черный. Каждый из пришедших поцеловал царя в щеку, и все уселись.

— Город вы видели, — начал Александр, — и видели местность — скалистую, неровную. Если мы захотим построить осадные машины из лесных деревьев, их не удастся выдвинуть на позиции, а если захотим сделать подкоп, придется зубилом и кувалдой пробиваться сквозь сплошную скалу. Это невозможно! Единственное решение — осадить Телмесс, но неизвестно, как долго может продлиться эта осада: могут потребоваться дни и месяцы…

— Под Галикарнасом у нас не возникало подобных проблем, — заметил Пердикка. — Мы тратили столько времени, сколько было нужно.

— Навалим у стены целую гору дров, разожжем огонь и выкурим их оттуда, — предложил Леоннат.

Александр покачал головой:

— Ты видел, на каком расстоянии лес? И сколько человек мы потеряем, отправив их с дровами к стене без защитного навеса и заградительной стрельбы? Я не пошлю моих людей на смерть, разве что и сам подвергнусь такому же риску. Кроме того, время поджимает. Нам совершенно необходимо соединиться с основными силами Пармениона.

— У меня идея! — вмешался Евмен. — Эти варвары ничем не отличаются от греков: постоянно режут друг друга. У жителей Телмесса наверняка есть враги, остается лишь договориться с ними. А потом можем идти дальше на север.

— Неплохая идея, — сказал Селевк.

— Совсем не плохая, — согласился Птолемей. — Если только мы их разыщем, этих врагов.

— Хочешь сам заняться этим? — спросил Александр секретаря.

Евмен пожал плечами:

— Придется, если не найду никого другого.

— Значит, договорились. Однако пока мы здесь, установим блокаду города, не будем никого ни впускать, ни выпускать. А теперь идите и займитесь своими войсками.

Один за другим товарищи разошлись, а вскоре появился Гефестион.

— Вижу, вы уже закончили. И к чему же вы пришли?

— К тому, что у нас нет времени брать этот город. Подождем, пока найдется кто-то другой, кто сделает это за нас. Где гость?

— Он тут, снаружи, ждет.

— Тогда впусти его.

Гефестион вышел и вскоре ввел довольно пожилого человека лет шестидесяти, с бородой и седыми волосами. Он был одет как обычный житель плоскогорья.

— Входи, — приветствовал его Александр. — Я знаю, что ты хотел поговорить со мной. Кто ты?

— Меня зовут Сисин, и я пришел от Пармениона.

Александр посмотрел в его черные бегающие глаза.

— Я никогда тебя не видел, — проговорил он. — Если тебя послал Парменион, у тебя должно быть письмо с его печатью.

— У меня нет никакого письма: это было бы слишком опасно, попади я в руки врагов. У меня приказ передать тебе на словах то, что мне было сказано.

— Ну, говори.

— С Парменионом находится один твой родственник, командующий конницей.

— Это мой двоюродный брат Аминта. Он отличный боец, потому я и поручил ему возглавить фессалийскую конницу.

— И ты доверяешь ему?

— Когда убили моего отца, он без колебаний встал на мою сторону и с тех пор хранит мне верность.

— Ты уверен в этом? — настаивал пришелец. Александр начал терять терпение.

— Если у тебя есть что сообщить мне, говори, вместо того чтобы задавать вопросы.

— Парменион перехватил персидского гонца с письмом Великого Царя к твоему двоюродному брату.

— Можно увидеть это письмо? — спросил Александр, протягивая руку.

Сисин с легкой улыбкой покачал головой:

— Оно представляет собой особо деликатный документ, и мы никак не могли рисковать его потерей в случае, если меня схватят. Я уполномочен Парменионом пересказать его содержание.

Александр сделал знак продолжать.

— В письме Великий Царь предлагает твоему двоюродному брату Аминте македонский трон и две тысячи талантов золота, если он тебя убьет.

Царь ничего не сказал. Он вспомнил слова Евмолпа из Сол об огромной сумме, посланной из Суз в Анатолию, но задумался также о подвигах своего двоюродного брата и о его верности. Александр ощутил, будто попал в сети, против которых отвага, сила и мужество бессильны; в такой ситуации его мать была в тысячу раз ловчее его. А сейчас от него требовалось немедленное решение.

— Если это неправда, я велю разорвать тебя на куски и брошу твои кости собакам, — пригрозил царь.

Дремавший в углу Перитас поднял голову и облизнулся, показав розовый язык; пса как будто заинтересовал неожиданный поворот беседы. Но Сисин не проявил ни малейшей тревоги:

— Если бы я лгал, тебе не составило бы труда выяснить это при встрече с Парменионом.

— Но какие у вас есть доказательства того, что мой двоюродный брат намеревается принять предложение Великого Царя?

— Теоретически — никаких. Но подумай, государь: разве царь Дарий сделал бы подобное предложение, рискнул бы такой суммой, если бы не видел вероятности успеха? А ты знаешь хоть одного человека, способного противостоять соблазну власти и богатства? Я бы на твоем месте не стал рисковать. С такими деньгами твой двоюродный брат мог бы оплатить тысячу убийц. Он будет в состоянии нанять целое войско.

— И что ты посоветуешь мне?

— Да упасут меня боги от советов. Я верный слуга, проделавший путь через заснеженные горы, страдая от голода и холода, неоднократно рискуя жизнью на территории, все еще находящейся в руках солдат и шпионов Великого Царя.

Александр ничего не ответил, но понял, что теперь хочешь не хочешь, а придется принять какое-то решение. Сисин воспринял это молчание наиболее логичным образом.

— Парменион приказал мне вернуться как можно скорее с твоими распоряжениями. И они тоже не должны быть письменными: мне надлежит передать их устно. Военачальник оказал мне честь своим полным доверием.

Александр отвернулся, боясь, что египтянин прочтет его мысли по выражению лица. Потом, все обдумав и взвесив, сказал так:

— Передай Пармениону следующее:

Я получил твое послание и благодарю тебя за раскрытие заговора, который мог бы нанести огромный ущерб нашему предприятию или даже привести к моей смерти.

Однако насколько мне донесли, у нас нет никаких доказательств того, что мой двоюродный брат намеревался принять деньги и это предложение.

Поэтому прошу тебя взять его под арест до моего прибытия, пока я сам лично не допрошу его. Но хочу, чтобы с ним обращались в соответствии с его рангом и званием. Надеюсь, что ты пребываешь в добром здравии. Береги себя.

— Повтори, — велел Александр.

Глядя прямо ему в глаза, Сисин повторил послание слово в слово, без остановки и без запинки.

— Прекрасно, — сказал царь, скрыв удивление. — А теперь иди подкрепись. Я дам тебе переночевать и отдохнуть, а когда почувствуешь себя готовым, отправляйся.

— Я попрошу лишь суму с едой и бурдюк с водой и отправлюсь немедленно.

— Погоди.

Сисин, уже поклонившийся на прощанье, выпрямился:

— Приказывай.

— Сколько дней тебе понадобилось, чтобы добраться сюда от позиций Пармениона?

— Одиннадцать, верхом на муле.

— Передай Пармениону, что не позднее чем через пять дней я выступаю отсюда и к тому времени, когда ты прибудешь от меня, я подойду к Гордию.

— Хочешь, чтобы я повторил и это послание?

Александр покачал головой:

— Не стоит. Благодарю тебя за сведения, что ты принес. Я прикажу Евмену выдать тебе награду.

Сисин вытянул перед собой руки ладонями вперед:

— Моя награда — вклад в охрану твоей персоны, государь. Другой мне не нужно.

Он бросил на царя последний взгляд, который мог означать что угодно, потом почтительно поклонился и вышел. Александр упал на табурет и закрыл лицо руками.

Долго он сидел неподвижно, переносясь мыслями в те дни, когда мальчиком в Пелле играл со своими товарищами и родственниками в мяч и в прятки, и сейчас ему хотелось кричать и плакать.

Неслышными шагами сзади подошла Лептина, положила руки ему на плечи и чуть слышно спросила:

— Плохие новости, мой господин?

— Да, — не оборачиваясь, ответил Александр. Лептина прижалась щекой к его спине.

— Мне удалось найти дров и нагреть воды. Не хочешь принять ванну?

Кивнув, царь пошел вслед за девушкой в огороженный угол шатра, где дымилась ванна с водой, и дал себя раздеть. Горела лампа, давно уже наступил вечер.

ГЛАВА 37

С помощью Аристандра Евмену вскоре удалось заключить договор с живущим поблизости народом — селгами, лютыми врагами телмессцев, хотя они говорили на том же языке и почитали те же божества. Он оставил им денег, от имени Александра присвоил их вождю звучный титул «наследственного верховного самодержца Писидии», и они ту же заняли позиции вокруг города, приготовившись к осаде.

— Я говорил тебе, что Телмесс будет в твоей власти, — напомнил царю Аристандр, по-своему объясняя ситуацию.

Царь обеспечил покорность нескольких близлежащих городов на побережье, в том числе Сиды и Аспенда. Эти города, построенные отчасти греками, отличались прекрасными площадями, колоннадами и храмами со статуями богов. Александр обложил их тем же налогом, который они до того платили персам, оставил там небольшое число гетайров со штурмовыми частями из корпуса «щитоносцев», а под стенами Телмесса — своих союзников-варваров, и выступил на север.

Таврские горы были покрыты снегом, но погода стояла довольно хорошая, и над головой ярко синело безоблачное небо. То и дело встречались буки и дубы, еще не утратившие красной или охряной листвы. Они выделялись среди белизны, как золото в серебряной вазе. Вперед высылались фракийцы и агриане во главе с Лисимахом, они занимали горные перевалы, чтобы избежать внезапного нападения, так что войско продвигалось без лишних опасностей.

Евмен в деревнях покупал провизию, чтобы не раздражать местное население и гарантировать как можно более спокойный проход войска к перевалам большой горной гряды. Александр молча, в одиночестве ехал впереди всех на Букефале, и было нетрудно понять, что его занимают нелегкие мысли. На нем была македонская широкополая шляпа и тяжелая военная хламида из грубой шерсти. Путаясь под ногами жеребца, трусил Перитас. Животные давно привыкли друг к другу, и когда пес не спал в ногах Александрова ложа, то сворачивался клубком на соломе рядом с конем.

После нескольких дней перехода по горам вдали показалось материковое плоскогорье — обширная выжженная солнцем равнина, овеваемая холодным ветром. Вдалеке темным ясным зеркалом в окружении широкой белой полосы сверкала вода.

— Опять снег, — проворчал Евмен, страдавший от холода и решительно сменивший короткий военный хитон на пару более удобных фригийских штанов.

— Нет, это соль, — поправил его ехавший рядом Аристандр. — Это озеро Аскания, оно солонее, чем море. Летом его поверхность сильно понижается, и полоса соли становится огромной. Местные жители продают эту соль по всей долине.

Когда войско проходило по белоснежной полосе, солнце за спиной начало опускаться за горы, и лучистый свет, отражаясь от миллионов кристалликов, создавал фантастическое зрелище, оставляя впечатление волшебства. Солдаты молча смотрели на это чудо, не в силах оторвать глаз от блестящего разноцветья, от лучей, рассеянных бесконечными гранями на радужные веера в торжестве сверкающего огня.

— Олимпийские боги…— прошептал Селевк. — Какое великолепие! Теперь действительно чувствуется, что мы далеко от дома.

— Да, — согласился Птолемей. — Никогда в жизни не видел такого.

— И не только этим здесь можно восхититься, — продолжил Аристандр. — Дальше есть гора Аргей, изрыгающая из вершины пламя и покрывающая пеплом целые области. Говорят, что под ее громадой прикован гигант Тифон.

Птолемей сделал знак Селевку следовать за ним и пришпорил коня, словно собирался проинспектировать колонну, но, проскакав с полстадия, вновь перешел на шаг и спросил:

— Что с Александром?

— Не знаю. Он такой с тех пор, как у нас побывал тот египтянин, — ответил Селевк.

— Не нравятся мне эти египтяне, — глубокомысленно проговорил Птолемей. — Кто знает, что он вбил ему в голову. Мало нам было этого ясновидца, Аристандра.

— Ох, верно. Что он мог ему сообщить? Наверняка какую-то неприятность. А потом эта спешка с продвижением вперед… Уж не случилось ли чего с Парменионом?

Птолемей бросил взгляд вперед на ехавшего невдалеке Александра.

— Он бы сказал. И потом, с Парменионом Черный, Филот, Кратер да еще его двоюродный брат Аминта, командующий фессалийской конницей. Неужели никто бы не спасся?

— Кто знает? Вдруг им устроили засаду… А возможно, он думает о Мемноне. Этот человек способен на все: пока мы тут разговариваем, он, может был, уже высадился в Македонии или в Пирее.

— И что делать? Попросить Александра, чтобы сегодня пригласил нас на ужин?

— Смотря в каком он будет настроении. Лучше бы посоветоваться с Гефестионом.

— Да, лучше посоветоваться. Так и сделаем.

Тем временем солнце село за горизонт, и двое друзей невольно задумались о девушках, которых оставили в слезах дома в Пиерии или Эордее и которые, быть может, в этот час тоже с тоской вспоминают о них.