Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Александр Македонский (№2) - Александр Македонский. Пески Амона

ModernLib.Net / Исторические приключения / Манфреди Валерио Массимо / Александр Македонский. Пески Амона - Чтение (стр. 1)
Автор: Манфреди Валерио Массимо
Жанр: Исторические приключения
Серия: Александр Македонский

 

 


ВАЛЕРИО МАССИМО МАНФРЕДИ

АЛЕКСАНДР МАКЕДОНСКИЙ

ПЕСКИ AMOHA

ГЛАВА 1

С вершины холма Александр окинул взглядом песчаный берег. Картина почти в точности воспроизводила то, что происходило на этом самом месте тысячу лет назад: сотни протянувшихся вдоль морского берега кораблей, тысячи воинов, — но город Илион, наследник древней Трои, на этот раз не готовился к десятилетней осаде, а, наоборот, распахнул ворота, чтобы принять его, Александра, потомка Ахилла и Приама.

Увидев скачущих к нему товарищей, царь пришпорил Букефала и направил его к крепости на горе. Ему хотелось войти в древнее святилище Афины Илионской первым и в одиночестве. Доверив коня подошедшему рабу, Александр ступил на землю храма.

Внутри, погруженные во мрак, поблескивали неясные фигуры, и после лазурного неба Троады и полуденного солнца глаза не сразу привыкли к темноте.

Старое здание заполняли древности — оружие, хранящее память еще о Гомеровой войне, об эпопее десятилетней осады стен, построенных богами. Возле каждого из этих овеянных столетиями предметов виднелись таблички с надписями: вот кифара Париса, а вот доспехи Ахилла с огромным, расписанным людскими фигурами щитом.

На протяжении веков блеск этих реликвий поддерживали чьи-то невидимые руки — из благочестия и ради любопытства верующих. Реликвии висели на колоннах, на потолочных балках, на стене целлы [1]. . Но насколько все это истинно? А насколько лишь продукт хитрости жрецов и их желания обогатиться?

Александр внезапно почувствовал, что в этом беспорядочном нагромождении предметов, напоминающем скорее кучу барахла на рынке, чем обстановку святилища, истинна лишь одна вещь — его страсть к древнему слепому поэту, его собственное безграничное восхищение героями, которых низвело в прах время и бесчисленные события, происшедшие с тех пор меж берегами Проливов.

Он пришел сюда без предупреждения, как однажды его отец Филипп явился в храм Аполлона в Дельфах, где никто его не ожидал. Услышав чьи-то шаги, Александр спрятался за колонной рядом с культовой статуей — внушительным каменным изображением богини Афины Паллады, раскрашенным и в настоящих металлических доспехах. Грубый примитивный образ богини был высечен из цельного темного камня, а на лице, почерневшем от времени и лампадного дыма, эффектно выделялись перламутровые глаза.

К статуе подошла девушка в белоснежном пеплосе и с волосами, собранными под такой же белоснежной шапочкой; в одной руке она держала ведерко, а в другой губку.

Девушка поднялась на пьедестал и стала вытирать губкой поверхность скульптуры, распространяя под высокими стропилами сильный и резкий запах алоэ и лаванды. Александр бесшумно подошел к ней сзади и спросил:

— Ты кто?

Девушка вздрогнула и выронила ведерко, которое упало на пол и откатилось к самой колонне.

— Не бойся, — успокоил ее царь. — Я всего лишь паломник, желающий выказать почтение богине. А ты кто, как тебя зовут?

— Мое имя — Дауния, и я храмовая рабыня, — ответила девушка, напуганная видом Александра, который явно не был простым паломником: под его плащом виднелись блестящий панцирь и поножи, а когда он двигался, под нагрудными латами слышалось бряцание звеньев металлической портупеи.

— Храмовая рабыня? Никогда бы не сказал. У тебя прекрасное лицо и очень гордый взгляд — видно, что ты из знатного рода.

— Возможно, ты привык видеть рабынь в храмах Афродиты; они действительно в первую очередь рабыни, — рабыни мужской похоти, — а уж потом служат храму.

— А ты нет? — спросил Александр, поднимая с пола ее ведро.

— Я девственница. Как и богиня. Ты никогда не слышал о городе женщин? Я прибыла оттуда.

Ее акцент звучал очень необычно, царь никогда такого не слышал.

— Я даже не знал, что есть такой город. Где он находится?

— В Италии. Называется он Локры, и им правят женщины. Его основали сто семейств — потомки женщин, некогда бежавших из Локриды, их изначальной родины. По преданию, оставшись вдовами, они жили со своими рабами.

— А почему же ты оказалась здесь, в столь далекой стране?

— Чтобы искупить вину.

— Вину? Какое преступление могла совершить такая молодая девушка?

— Это не я. Тысячу лет назад, когда на Трою легла ночь, вот здесь, на этом самом месте — на пьедестале священного Палладия, чудесного изображения Афины, что упало сюда с неба, — Аякс Оилид, наш национальный герой, насильно овладел Кассандрой, дочкой Приама. С тех пор локры платят за это кощунство дань: по две девушки из самых знатных семей должны целый год отдать служению в святилище богини.

Александр покачал головой, словно не веря своим ушам. Снаружи донесся топот множества конских копыт — подъехали его товарищи.

Тут вошел жрец, который сразу понял, кто стоит перед ним, и отвесил глубокий поклон:

— Добро пожаловать, властительный господин. Мне жаль, что нас не предупредили: мы бы оказали тебе иной прием.

Он кивнул девушке, чтобы ушла. Но Александр задержал ее.

— Я как раз хотел прийти вот так — незаметно. Эта девушка рассказала мне необычайную историю, какой я и вообразить себе не мог. Я слышал, что в этом храме хранятся реликвии Троянской войны. Это правда?

— Конечно. А образ, что ты видишь перед собой, — это Палладий, точная копия упавшей с неба древней статуи Афины; образ делал неприступным тот город, где находился.

В храм вошли Гефестион, Птолемей, Пердикка и Селевк.

— А где настоящая статуя? — спросил Гефестион, приблизившись.

— Некоторые говорят, что ее забрал герой Диомед и увез на Аргос; другие говорят, что Улисс, отправившись в Италию, подарил ее царю латинов. Третьи утверждают, что Эней установил ее в храме неподалеку от Рима, где она и находится по сей день. Во всяком случае, многие города хвастают обладанием истинной статуей.

— Охотно верю, — кивнул Селевк. — Подобные убеждения придают мужества.

— И в самом деле, — подтвердил Птолемей. — Аристотель сказал бы, что предсказания приводят к событиям.

— Но чем отличается истинный Палладий от остальных изображений? — спросил Александр.

— Настоящая статуя, — объявил жрец торжественным тоном, — может закрывать глаза и потрясать копьем.

— Ну, это сделать нетрудно, — заметил Птолемей. — Кто-нибудь из наших военных инженеров мог бы соорудить игрушку такого рода.

Жрец метнул в него гневный взгляд. Царь тоже покачал головой:

— Ты во что-нибудь веришь, Птолемей?

— Да, конечно, — ответил юноша, положив руку на рукоять меча. — Вот в это. — А потом, коснувшись плеча Александра, добавил: — И в дружбу.

— И все-таки, — настаивал жрец, — предметы, что вы видите, почитаются в этих священных стенах с незапамятных времен, а курганы вдоль берега хранят в себе кости Ахилла, Патрокла и Аякса.

Послышался шум шагов — это Каллисфен пришел почтить знаменитое святилище.

— А ты что об этом скажешь, Каллисфен? — спросил Птолемей. — Ты веришь, что это действительно доспехи Ахилла? А вон там прислонена к колонне кифара Париса? — Он коснулся струн, вызвав приглушенный нестройный аккорд.

Александр не слушал больше: он наблюдал за локрийской девушкой, которая подливала в лампады благовонного масла, любовался ее совершенными формами под прозрачным легким пеплосом, который пронизывали лучи света, созерцал тайну, мерцавшую в ее неуловимом взгляде под полуопущенными ресницами.

— Все это не имеет никакого значения, вы сами прекрасно знаете, — ответил Каллисфен. — В Спарте, в храме Диоскуров, выставлено яйцо, из которого якобы родились близнецы, братья прекрасной Елены, но я почти не сомневаюсь в том, что это яйцо страуса — в Ливии водится такая птица, ростом с лошадь. Наши святилища полны подобных реликвий. Важно то, во что люди хотят верить, а людям необходимо иметь мечту. — С этими словами он повернулся к Александру.

Царь подошел к огромной бронзовой, украшенной оловом и серебром паноплии [2] и провел рукой по щиту с отчеканенными полосами, изображавшими описанные Гомером сцены, по шлему с тремя гребнями.

— Как здесь оказались эти доспехи? — спросил он жреца.

— Их вернул Улисс. Мучимый угрызениями совести, что несправедливо забрал их у Аякса, он положил доспехи у его могилы в качестве жертвы духу умершего, умоляя о возвращении на Итаку. А потом их собрали и принесли на хранение в это святилище.

Александр приблизился к жрецу.

— Тебе известно, кто я такой?

— Да. Ты Александр, царь македонян.

— Это так. И по материнской линии я прямой потомок Пирра, сына Ахилла. Пирр основал эпирскую династию, а, следовательно, я наследник Ахилла. И потому эти доспехи мои и я хочу их забрать.

Жрец побледнел.

— Господин…

— Вот как! — с усмешкой воскликнул Птолемей. — Мы должны верить, что это кифара Париса, что это доспехи Ахилла, выкованные лично Гефестом, а ты не веришь, что наш царь ведет свой род напрямую от Ахилла Пелида?

— О нет, — забормотал жрец, — дело в том, что это священные предметы, которые никто не может…

— Россказни, — прервал его Пердикка. — Вели сделать другие такие же. Никто не заметит разницы. Видишь, они понадобились нашему царю. И потом, они же принадлежали его предку…— Он развел руками, словно говоря: «Наследство есть наследство».

— Велите отнести их в лагерь, и пусть перед каждой битвой их выставляют перед войском как знамя, — приказал Александр. — А теперь пошли отсюда: визит завершен.

Они вышли по одному, задержавшись, чтобы еще раз осмотреть невероятное скопление вещей на колоннах и стенах.

Жрец заметил, что Александр не сводил глаз с девушки, пока она не скрылась за боковой дверью.

— Каждый вечер после захода солнца она купается в море близ устья Скамандра, — шепнул он царю на ухо.

Тот ничего не сказал. Чуть погодя жрец с порога храма увидел, как Александр вскочил на коня и удалился в направлении лагеря, копошащегося на берегу моря, как гигантский муравейник.

***

Александр следил за тем, как девушка быстрыми и уверенными шагами идет в темноте по левому берегу реки. Она остановилась там, где воды Скамандра смешивались с морскими волнами.

Стояла тихая, безмятежная ночь, и из моря только что начала восходить луна, вычертив длинную серебряную дорожку от горизонта до реки. Девушка скинула одежды, распустила волосы и в лунном свете вошла в воду. Ее тело, ласкаемое волнами, светилось, как полированный мрамор.

— Ты прекрасна, как богиня, Дауния, — прошептал Александр, выходя из тени.

Девушка погрузилась по подбородок и обернулась.

— Не причиняй мне зла. Я посвящена богу.

— Чтобы искупить совершенное в древности изнасилование?

— Чтобы искупить всякое изнасилование. Женщины вечно осуждены страдать.

Царь разделся и тоже вошел в воду. Девушка, закрываясь, прижала руки к груди.

— Говорят, Афродита Книдская, изваянная божественным Праксителем, так же прикрывает грудь, как ты сейчас. Афродита тоже стыдлива… Не бойся. Иди ко мне.

Она медленно пошла к нему по камням на дне. Ее божественное тело, по которому струилась вода, постепенно появлялось из моря, а морская поверхность опускалась, лаская ее бока, а потом живот.

— Сплавай со мной к кургану Ахилла. Я не хочу, чтобы кто-нибудь нас увидел.

— Плыви за мной, — сказала Дауния. — Надеюсь, ты хорошо плаваешь.

Она повернулась на бок, скользя по волнам, как Нереида, нимфа пучины.

Широкий залив, уже освещенный кострами лагеря, заканчивался мысом, на самом конце которого возвышался земляной курган.

— Не беспокойся, я хорошо плаваю, — ответил девушке Александр.

Держась подальше от берега, девушка пересекала залив посредине, направляясь прямо к мысу. Она двигалась изящно, легко и плавно, рассекая воду почти бесшумно, как морское создание.

— Ты очень смелая, — заметил Александр, тяжело дыша.

— Я родилась на море. Подумай, тебе все еще хочется добраться до Сигейского мыса?

Александр молча продолжал плыть, пока не увидел, как в свете луны вдоль песчаного берега расцветает пена и на берег набегают волны, облизывая основание большого кургана.

Держась за руки, они вышли из воды, и царь подошел к темной громаде могилы Ахилла. Он чувствовал, или ему казалось, что он чувствует, как дух героя проникает в него, и, когда Александр повернулся к своей спутнице, которая стояла, выпрямившись перед ним в серебристом свете, и в темноте ловила его взгляд, ему померещилось, что он видит розовощекую Брисеиду [3].

— Подобные мгновения дозволены лишь богам, — прошептал Александр, поворачиваясь в дуновениях теплого морского ветра. — Вот здесь, на этом месте, сидел Ахилл, оплакивая смерть Патрокла. И здесь его мать, океанская нимфа, дала ему выкованные богом доспехи.

— Так значит, ты веришь в это? — спросила девушка.

— Да.

— Но почему же тогда в храме…

— Здесь все не так. Ночью еще можно услышать отдаленные, уже затихшие голоса. И ты сияешь передо мной без покровов.

— А ты, в самом деле, царь?

— Посмотри на меня. Кто я, по-твоему?

— Ты юноша, чье лицо я видела во сне, когда спала с моими подругами в святилище богини. Юноша, которого я хотела бы любить.

Александр приблизился и положил голову ей на грудь.

— Завтра я ухожу. Через несколько дней меня ждет суровая битва. Я одержу победу или погибну.

— Тогда, если хочешь, насладись мной на этом еще теплом песке и позволь мне сжать тебя в объятиях, пусть даже потом нам придется пожалеть об этом. — Дауния поцеловала его долгим поцелуем, гладя его волосы. — Подобные мгновения дозволены только богам. И мы станем богами, пока длится ночь.

ГЛАВА 2

Александр разделся догола перед построившимся войском и по древнему обычаю трижды пробежал вокруг могилы Ахилла. Гефестион проделал то же самое вокруг могилы Патрокла. На каждом круге более сорока тысяч человек выкрикивали:

Алалалай!

Каллисфен воскликнул:

— Какой актер!

— Ты так думаешь? — спросил Птолемей.

— Не сомневаюсь. Он верит в мифы и легенды не больше нас с тобой, но держится так, будто они правдивее реальности, и тем самым демонстрирует своим солдатам, что мечты достижимы.

— Можно подумать, ты его знаешь, как свои пять пальцев, — саркастически заметил Птолемей.

— Я учился наблюдать не только за природой, но и за людьми.

— Тогда ты должен понимать, что никто не может сказать, будто знает Александра. У всех на глазах его поступки, но не его замыслы. Их понять невозможно. Он верит и не верит одновременно, он способен на беззаветную любовь и на безумные порывы злобы, он…

— Что?

— Он разный. Я впервые встретился с ним, когда ему было семь лет, но до сих пор не могу сказать, что по-настоящему знаю его.

— Возможно, ты и прав. Но сейчас все его солдаты верят, что он оживший Ахилл, а Гефестион — Патрокл.

— Они и сами сейчас в это верят. В конце концов, не ты ли решил на основании своих астрономических вычислений, что наше вторжение произошло в тот самый месяц, когда началась Троянская война — ровно тысячу лет назад?

Александр тем временем снова оделся и облачился в доспехи. Его примеру последовал и Гефестион. Оба сели на коней. Военачальник Парменион приказал трубить в трубы, и Птолемей тоже вскочил в седло:

— Мне нужно ехать к своей части. Александр начинает смотр войска.

Снова несколько раз протрубили трубы, и войско выстроилось вдоль морского берега, каждое подразделение со своим знаменем и своим значком.

Пехоты насчитывалось тридцать две тысячи. На левом фланге стояли три тысячи «щитоносцев» (такое имя они получили из-за своих щитов, украшенных звездой Аргеадов из серебра и меди), за ними — шесть тысяч союзников-греков — почти десятая часть тех, кто сто пятьдесят лет назад сражались против персов при Платее. На них были тяжелые доспехи, традиционные для строевой греческой пехоты, а голову прикрывали массивные коринфские шлемы, полностью защищавшие лицо до самой шеи, оставляя открытыми лишь глаза и рот.

В центре расположились батальоны фаланги, педзетеры — тяжеловооруженные пехотинцы — числом около десяти тысяч. На правом фланге пристроились вспомогательные части, укомплектованные варварами с севера: пять тысяч фракийцев и трибаллов, которые примкнули к войску по приглашению Александра, привлеченные платой и перспективой грабежей. Это были доблестные солдаты, способные на самые рискованные предприятия, неутомимые и умеющие преодолевать холод, голод и лишения. На них было страшно смотреть: рыжие спутанные волосы, длинные бороды, светлая веснушчатая кожа и татуировки по всему телу.

Среди этих варваров самыми дикими и первобытными были агриане с иллирийских гор, они ни слова не понимали по-гречески, и с ними приходилось общаться через толмача, но эти горцы обладали уникальной способностью взбираться на отвесные скалы при помощи веревок и травяных волокон, крюков и железных «кошек». Все фракийцы и прочие северяне носили кожаные шлемы и панцири и имели маленькие щиты в форме полумесяца и длинные сабли, способные как колоть, так и рубить. В сражении все они были по-звериному люты, а в рукопашном бою возбуждались до такой степени, что рвали тела врагов на куски. И, наконец, словно для того, чтобы сдерживать их, стояло еще шесть тысяч греческих наемников, тяжелая и легкая пехота.

На флангах, отдельно от пехоты, выстроилась тяжелая конница гетайров, всего числом две тысячи восемьсот, к которым примыкало столько же фессалийских конников, а также около четырех тысяч вспомогательной конницы и более пятисот отборных воинов «Острия», эскадрон Александра.

Царь верхом на своем Букефале объезжал по очереди все подразделения войска, за ним следовали его товарищи. С ними был и Евмен, вооруженный с головы до ног и защищенный афинским панцирем из скрученного льна, украшенным бронзовыми бляхами, которые сверкали, как зеркала. По мере того как Евмен проезжал мимо этого множества воинов, мысли его постепенно склонялись ко все более прозаическим материям: он подсчитывал в уме, сколько зерна, овощей, соленой рыбы, копченого мяса и вина потребуется, чтобы накормить и напоить всех этих людей, и сколько денег придется тратить каждый день на жалованье наемникам. Секретарь оценивал, надолго ли хватит взятых с собой припасов.

Несмотря на все эти заботы, он не терял надежды в тот же вечер дать царю ценные советы, как добиться успеха в экспедиции.

Достигнув головы строя, Александр сделал знак Пармениону, и старый военачальник дал приказ выступать. Длинная колонна двинулась вперед: с флангов конница, посредине пехота. Держась берега моря, они направились на север.

Войско извивалось как длинная змея, и шлем Александра, украшенный двумя белыми перьями, был виден всем издалека.

Дауния выглянула с порога святилища Афины и замерла на верхней ступеньке. Юноша, которого она любила на берегу моря этой ночью, полной весенних запахов, казался теперь маленьким, как мальчик, сверкая на солнце своими ослепительно отполированными, слишком роскошными доспехами. Это был уже не он, его больше не было.

Увидев, как он скрывается на горизонте, девушка ощутила внутри себя великую пустоту. А когда он исчез совсем, она быстрым движением вытерла глаза и закрыла за собой дверь.


Тем временем Евмен отправил с эскортом двух посланников — одного в Лампсак и одного в Кизик, два могущественных греческих города у Проливов. Первый возвышался на побережье, а второй находился на острове. Этими посланиями секретарь еще раз от имени Александра предложил им свободу и договор о союзе.

Очарованный пейзажем царь с каждым поворотом дороги обращался к Гефестиону:

— Смотри, какая страна, посмотри на это дерево, взгляни на эту статую…

Все было для него ново, все казалось чудесным: белые деревни на холмах, тонущие в рощах святилища греческих и варварских божеств, ароматы цветов и меда, сверкающая зелень гранатовых деревьев.

Не считая изгнания в заснеженных горах Иллирии, это было первое путешествие Александра за пределы Греции.

Позади него гарцевали Птолемей и Пердикка, а прочие товарищи оставались со своими солдатами. Лисимах и Леоннат замыкали длинную колонну во главе двух подразделений арьергарда, несколько отставших от остальных.

— Почему мы идем на север? — спросил Леоннат.

— Александр хочет установить контроль над азиатским берегом пролива. Таким образом, никто не сможет войти или выйти из Понта без нашего позволения, и у Афин, зависящих от поставок зерна через Проливы, будут серьезные основания продолжать свою дружбу с нами. Кроме того, мы отрежем все выходящие к Черному морю персидские провинции. Это умный ход.

— Да, верно.

Какое-то время они молчали, двигаясь шагом, а потом Леоннат заговорил снова:

— И все-таки кое-чего я не могу понять.

— За жизнь всего не поймешь, — с иронией заметил Лисимах.

— Так-то оно так, но ты объясни мне все это спокойствие. Вот мы, сорок тысяч человек, высадились средь бела дня, Александр посетил Илионский храм, устроил танец вокруг кургана Ахилла, и никто нас там не ожидал. То есть, я хочу сказать, никто из персов. Ты не находишь это странным?

— Да, в общем, нет.

— Почему?

Лисимах оглянулся.

— Видишь этих двоих вон там? — спросил он, указывая на силуэты двух всадников, следовавших по хребтам троадских гор. — С самого рассвета они идут за нами и наверняка вчера тоже подглядывали за нами, а вокруг есть и другие.

— Тогда надо предупредить Александра, что…

— Не беспокойся. Александр прекрасно об этом знает. И знает, что где-нибудь персы приготовят нам достойную встречу.

Марш беспрепятственно продолжался все утро, а в полдень устроили привал. Солдаты видели лишь занятых своей работой крестьян на полях да ватаги ребятишек, которые с криками бегали вдоль дороги, стараясь привлечь к себе внимание.

К вечеру разбили лагерь неподалеку от Абидоса. Вокруг на определенной дистанции Парменион расставил часовых, а также разослал разъезды легкой конницы, чтобы избежать внезапного нападения.

Как только установили шатер Александра, прозвучал сигнал собраться на совет, и все военачальники уселись вокруг стола, где накрывали ужин. Пришел и Каллисфен, но не хватало Евмена, который предупредил, чтобы начинали без него.

— Ребята, здесь гораздо лучше, чем во Фракии! — воскликнул Гефестион. — Климат превосходный, народ кажется гостеприимным, я видел красивых девушек, а персы и носа не кажут. Как будто я снова оказался в Миезе, когда Аристотель посылал нас в лес собирать насекомых.

— Не очень-то обольщайся, — ответил Леоннат. — Мы с Лисимахом заметили двух всадников, следовавших за нами весь день. Наверняка персы еще появятся.

Парменион почтительно попросил слова.

— У тебя нет нужды спрашивать позволения, Парменион, — ответил Александр. — Здесь ты самый опытный, и всем нам следует учиться у тебя.

— Благодарю, — сказал старый военачальник. — Я только хотел узнать, каковы твои намерения на завтра и ближайшее будущее.

— Вторгнуться внутрь территории, находящейся под непосредственным контролем персов. Им придется встретиться с нами в открытом поле, и мы их разобьем.

Парменион ничего не ответил.

— Ты не согласен?

— В определенной степени. Я встречался с персами во время первой кампании и могу тебя заверить, что это грозный противник. А вдобавок они могут рассчитывать на грозного полководца — Мемнона Родосского.

— Предатель-грек! — не сдержался Гефестион.

— Нет. Он профессиональный солдат. Наемник.

— А это не одно ли и то же?

— Нет, не одно, Гефестион. Эти люди прошли много войн и, в конце концов, лишились всяких убеждений и идеалов, но они обладают умением и опытом. В какой-то момент они продают свой меч тому, кто предложит лучшую цену. Тем не менее, это честные люди, и Мемнон именно таков. Они сохраняют верность договору любой ценой. Данное слово становится их родиной, которой они служат с абсолютной преданностью. Мемнона следует остерегаться. У него есть войска — от десяти до пятнадцати тысяч греческих наемников, они все хорошо вооружены и весьма опасны в открытом поле.

— Мы разгромили Священный отряд фиванцев, — напомнил Селевк.

— Фиванцы не в счет, — возразил Парменион. — Эти — профессиональные солдаты, они все время воюют и не делают ничего другого, а когда не воюют, то упражняются в военном деле.

— Парменион прав, — поддержал его Александр. — Мемнон опасен, и его наемная фаланга тоже, особенно если ее поддержит на флангах персидская конница.

В это время вошел Евмен.

— Тебе идут доспехи, — усмехнулся Кратер. — Ты похож на полководца. Жаль только, что ноги кривые и тонкие, и…

Все разразились смехом, но Евмен продекламировал:

Мне не по сердцу вид полководца того, что прекрасен и статен.

Кривоног, безобразен пусть будет, но с сердцем отважного льва.

— Молодец! — воскликнул Каллисфен. — Архилох — один из моих любимых поэтов.

— Дайте ему сказать, — призвал друзей к спокойствию Александр. — Евмен принес нам известия, и, я надеюсь, хорошие.

— Хорошие и плохие, мой друг. Решай сам, с каких начать.

Александр с трудом скрыл досаду:

— Начинай с плохих. К хорошим мы успеем привыкнуть. Дайте ему стул.

Евмен уселся, прямой, как жердь, из-за своего мешавшего сгибаться панциря.

— Жители Лампсака заявили, что чувствуют себя достаточно свободными и не нуждаются в нашей помощи. В общем, дали нам понять, чтобы держались подальше.

Александр помрачнел, и можно было догадаться, что он вот-вот взорвется от бешенства. Евмен поскорее продолжил:

— Но из Кизика известия хорошие. Город склонен присоединиться к нам. И это действительно добрая весть, поскольку все жалованье наемникам, которые служат персам, выплачивается деньгами Кизика. А точнее сказать, серебряными статирами. Вот такими.

Он швырнул на стол блестящую монету, которая подскочила и начала вертеться на месте как волчок, пока волосатая рука Клита Черного резким хлопком не остановила ее.

— И что из того? — спросил военачальник, вертя монету в пальцах.

— Если Кизик прекратит чеканку денег для персидских провинций, — объяснил Евмен, — тамошние правители быстро окажутся в затруднении. Им придется обложить своих жителей налогом или же искать другие формы оплаты, менее приятные для наемников. То же верно и для их снабжения, жалованья морякам флота и всего прочего.

— Но как ты этого добился? — спросил Кратер.

— Разумеется, я не сидел, сложа руки в ожидании, пока мы высадимся в Азии, — ответил секретарь. — Я уже давно вел переговоры с этим городом. Еще с тех пор, когда, — он склонил голову, — был жив царь Филипп.

При этих словах все в шатре затихли, словно между собравшимися поселился дух великого монарха, на вершине своей славы павшего от кинжала убийцы.

— Ладно, — заключил Александр. — Так или иначе, это не меняет наших планов. Завтра мы двинемся вглубь. Пойдем выкуривать льва из его логова.


Во всем изведанном мире ни у кого не было такой хорошей и точной карты, как у Мемнона Родосского. Говорили, будто эта карта явилась результатом тысячелетнего опыта мореплавателей с его родного острова и была создана искусством некоего картографа, личность которого держалась в тайне.

Греческий наемный полководец разложил карту на столе, придавил ее края подсвечниками, потом взял из ящика с играми одну шашку и положил на точку между Троадой и Фригией.

— В данный момент Александр находится примерно здесь.

Вокруг стола собрались все члены высшего командования персов, все в военных доспехах, в штанах и сапогах: Арзамен, правитель Памфилии, Арсит, правитель Фригии, кроме того, Реомитр, командующий бактрийской конницей, Росак, и верховный командующий, сатрап Лидии и Ионии Спифридат — огромный смуглый иранец с глубоко посаженными черными глазами, председательствующий на совете.

— Что посоветуешь? — спросил грека последний. Мемнон оторвал глаза от географической карты. Это был человек лет сорока, с проседью на висках, с мускулистыми руками и тщательно ухоженной бородкой, подправленной при помощи бритвы, отчего он напоминал одного из персонажей, изображаемых греческими художниками на барельефах и вазах.

— Каковы известия из Суз? — спросил грек.

— Пока никаких. Но еще пару месяцев ждать существенных подкреплений не следует: расстояния огромные, а времени для набора войск требуется немало.

— Значит, мы можем рассчитывать лишь на свои силы.

— По сути дела, да, — подтвердил Спифридат.

— Числом мы уступаем.

— Не много.

— В данной ситуации мы уступаем существенно. У македонцев грозные боевые порядки, самые лучшие. Они разбивали в чистом поле войска всех типов и всех народов.

— И, следовательно?

— Александр старается спровоцировать нас, но, я думаю, нам лучше избежать лобового столкновения. Вот мой план: запустить вокруг него большое число конных дозоров, чтобы они постоянно сообщали о его передвижениях, заслать шпионов, чтобы докладывали нам о его намерениях. И отступать перед ним, оставляя за собой выжженную землю, чтобы врагу не доставалось ни зернышка, ни единого источника пресной воды. Нашим подвижным конным отрядам — непрерывно совершать наскоки на небольшие контингенты, которые Александр будет отправлять на поиски провизии и фуража для коней. Измотав противника голодом и лишениями, мы атакуем его всеми нашими силами, а тем временем наш морской экспедиционный корпус высадит войско на территории Македонии.

Спифридат долго и задумчиво смотрел на карту Мемнона, проводя рукой по густой курчавой бороде, потом обернулся и направился на выходящий к полям балкон.

Долина Зелеи была чудесна: из окружавшего дворец сада поднимался горьковатый аромат цветущего боярышника, сладко и изысканно благоухали жасмин и лилии, на весеннем солнце сверкали белоснежные кроны цветущих черешен и персиков — растений, достойных богов и произраставших в их парадизе [4].


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20