И в следующий миг Муха сделала несколько шагов назад. А потом крикнула – несколько раз – отрывисто и громко. И снова бросилась к постели.

– Алия! – Она скинула на пол тряпки, покрывавшие тело сестры. – Алия!

Алия тупо смотрела на нее. Потом как-то странно поморщилась, хмыкнула, как младенец, и начала улыбаться. На краю улыбки не хватало нескольких зубов. Муха сильно укусила себя за палец, чтобы боль отрезвила ее. На кровати лежал полутруп – грязный, истощенный, без тени разума в глазах.

– Дана, сука!

Теперь ничто бы не спасло Дану. Муха шла на нее со шприцем наготове. Она оглохла от ярости и ничего вокруг себя не видела. Дана по-прежнему стояла, прижавшись к стене, с ничего не выражающей улыбкой. Когда Муха встала рядом. Дана сказала:

– А ведь это я ее спасла.

– Спасла?! Ты, сука, ее спасла?! – Муха выбросила вперед левую руку и намертво прижала тонкую шею жертвы к стене. Дана вздрогнула, хватанула воздух открытым ртом. Муха щекотнула ее сонную артерию концом иглы:

– Ты меня поняла?

Дана шевелила губами, не издавая ни звука. Муха слегка отвела шприц и ослабила хватку:

– Где ты ее нашла?

– Пусти!

– Где ты ее нашла, гадина?

– Пусти меня, идиотка…

– Я тебе сейчас шею раздавлю. Где ты ее нашла?

– Друзья Толгата…

– Что сделали друзья Толгата?

– Она работала на них… Пусти меня, иначе ей конец. Ты ничего не знаешь, Муха…

Со стороны кровати донесся какой-то бессмысленный звук. То ли удовлетворенный рык, то ли просто отрыжка. Муха сморщилась, чтобы не разрыдаться. К счастью. Дана этого не видела. Но зато эмоциональное состояние Мухи до нее дошло. Она выдавила из себя:

– Только ты можешь ее спасти…. Послушай же меня… Это еще не конец…

Муха убрала руку с ее горла и, размахнувшись, влепила ему пощечину. Потом вторую. После третьей из носа Даны пошла кровь. Она дико метнулась, вырвалась и побежала к окну. Но споткнулась о какой-то мешок и чуть не упала. Упасть ей помешала только хорошая реакция. Муха уже стояла над ней, крепко ухватив Дану за волосы, и трясла ее так, что та уже в голос кричала.

– Убью тебя, сука, убью! – ревела Муха, едва сдерживаясь, чтобы не растерзать это ненавистное тело.

Дана упала на мешок и вцепилась в пего мертвой хваткой. Муха выпустила ее волосы. У нее в руке осталось несколько тонких прядей. Дана стонала от боли и вжималась в мешок, ее спина содрогалась.

Она даже не пыталась защититься. И Муха прекрасно понимала почему. Любые побои можно вынести. Но если случайно наткнуться на иголку шприца… А Дана очень хорошо помнила об иголке.

– Говори, сука, – приказала Муха.

Дана, не поворачиваясь, прошипела:

– Зря ты это сделала.

– Говори, мразь! Ты у меня полной калекой станешь! – Муха оглянулась.

Алия уже сидела в постели, подавшись вперед и глядя на поверженную Дану. Лицо у нее было более осмысленное. Муха крикнула ей:

– Скажи мне что-нибудь! Скажи! Ты же с ней говорила?

Алия дрожала и пыталась натянуть себе на плечи одеяло. Дана шепнула:

– Она под кайфом. Не мешай ей, пусть… Алие сейчас хорошо.

– Когда ты ей вколола эту гадость? Когда я позвонила?

– Да. Чтобы она нам не мешала. С ней бывает трудно справиться…

– Гады… – Муха еще раз оглянулась на сестру.

Потом посмотрела на занавеску, отгораживающую комнату от коридора. Теперь она была почти уверена – в квартире, кроме них, никого нет. Иначе Дане давно пришли бы на помощь, ведь она кричала. – Давно она тут? – спросила Муха.

– Второй день. Ее отыскали люди Жумагалиева…

И передали мне на руки. Сейчас ей стало получше.

Но сперва она была невменяема.

– Это называется – получше?

– Ты не представляешь себе…

Дана немного осмелела. Она села на мешок и поправила растрепавшиеся волосы. При этом она поморщилась от боли.

– Говори, – велела Муха. – Говори, гадина, ты ведь давно знала, как ее найти? Ты ведь только мне голову морочила?

– Клянусь, я ничего не знала!

– Не клянись. Где она была? Где ты ее взяла?

Дана ощупала свое горло и прерывисто, сухо вздохнула:

– Мне трудно говорить. Дай воды.

– Перебьешься, – заявила Муха. Она не решалась выйти из комнаты. Дана явно что-то замышляла. – Когда расскажешь, дам попить.

– Ладно… – Дана прокашлялась. Видимо, Муха все-таки слишком сильно сжала ее шею. – В ту ночь, когда она исчезла, ее действительно увезли на машине какие-то парни. Это были друзья Толгата. Алия приставала к ним, чтобы они ей сказали, как его найти в Америке. Они над ней только смеялись. Потом она купила себе укол и в туалете наширялась. Снова пошла в зал и опять пристала к тем парням. Подняла крик. Они не хотели скандала… Один из них сам приторговывал наркотиками. Тогда они ее взяли и сказали, что повезут к Толгату. Она с дурных глаз поверила и пошла с ними. Они отвезли ее на какую-то малину…

– Они ее изнасиловали? – тихо спросила Муха.

– Конечно. Только она ничего уже не помнила.

Когда Алия пришла в себя и начала плакать и вырываться, они опять ей вкололи дозу, и ей опять стало хорошо. Они держали ее там целый месяц. Понимаешь, они бы и рады были от нее избавиться..

Но вдруг она подаст на них в суд за изнасилование?

А ведь чем дальше, тем больше.

– Сколько их было? Где они?

– Забудь о них, – посоветовала Дана. – У тебя будет много других проблем.

Муха оглянулась на сестру. Теперь та снова лежала уставившись в потолок и медленно перебирала пальцами край одеяла.

– Она нас понимает? – спросила Муха.

– Нет. Она даже не узнала тебя, по-моему.

– Она мне улыбнулась… Кто выбил ей зубы?

– У нее выбиты зубы? – удивилась Дана.

– Да, вверху слева… Штуки три минимум.

– Вот мерзавцы… – прочувствованно сказала Дана. – А я-то все время думаю – почему она так странно говорит?

– Может, ей и челюсть сломали?

– Не знаю. Она мне не жаловалась на боль… Во всяком случае, чтобы вернуть ее к нормальной жизни, придется потрудиться.

Муха в отчаянии села рядом, на тот же мешок с тряпьем:

– Что ты говоришь… По-моему, это бесполезно.

– Ну, вот что. – Дана положила руку на плечо собеседнице. – Я тебе одно скажу. Она соображает.

Это главное. Кое-что соображает, и это уже хорошо.

Я была в своей жизни в худших переделках'. Было Время, когда мне казалось, что мозги превратились в солому. А я была моложе, чем она. И ничего.

– Посмотрела бы ты на себя, мымра. – Муха стряхнула руку со своего плеча. – Ничего…

– Я тебе говорю, что она сможет вернуться к нормальной жизни. Ей только нужно лечение в клинике. В хорошей клинике, конечно.

– Помолчи.

– Если ты поставила крест на себе, то она ведь тут ни при чем!

Муха повернулась к ней:

– Это ты поставила на мне крест! Ты, наверное, думала, что я уже сюда не приду? Что меня заловили менты? Кто сообщил мои данные? "Ты? Кто еще мог это сделать?

Дана усмехнулась:

– Дурочка. В чем ты меня упрекаешь? Убивала людей, брала денежки. И думала, что легко соскочишь? Все будет без последствий?

– Ты сама обещала, что последствий не будет!

– Да, обещала. Но у тебя была и своя голова. Позарилась на деньги. Зарвалась.

– Я тебя спрашиваю – это ты меня сдала?

Дана помолчала и вдруг просто ответила:

– Я.

Теперь замолчала Муха. А Дана рассказывала, неторопливо, уверенно:

– А что мне было делать? Жумагалиев приставил мне нож к горлу – я должна тебя сдавать.

Я тебя сдала. Не сама, конечно. Нашла людей, которые тебя якобы видели. Показания слепой свидетельницы не слишком-то кого интересуют, особенно при составлении фоторобота. Жумагалиев сейчас под следствием. Ему нужны твои показания.

– Какие?

– Что ты убивала по его заказу.

– Ты что – за дуру меня держишь? Ему не нужны такие показания!

– Глупенькая… У сильных людей свои игры. Твои показания помогут ему соскочить.

– Да каким образом?

– Не твое дело. Ты должна пойти и дать эти показания.

– Ты мне предлагаешь сдаваться?

– Именно.

– Значит, так ты мне помогла?

– Я именно тебе помогаю… Потому что иначе тебе никто не поможет… Пойми, Мухаббат, тебе не приходится особенно привередничать. Чистой ты уже никогда не будешь.

– Я и не была чистой… Но в зону не пойду? А может, вышку дадут?

– Судить тебя будут тут. – Дана как будто ее не слышала. – А где исполнять приговор – не знаю…

Может, отправят в Казахстан.

– Не дай Бог… – Муха стиснула виски ладонями, зажмурилась. – Лучше я… Лучше я…

– Дана тронула ее руку и мягко сказала:

– Подумай не только о себе. Подумай о ней. Она молодая, у нее вся жизнь впереди. Пятен на ней не будет… Зато у нее будут деньги. Ее вылечат. Она никогда не прикоснется к наркотикам, если у нее будут деньги на высококлассных специалистов… Ты поможешь ей. Ты ее спасешь… Вот что я тебе предлагаю, если ты пойдешь и сдашься. А если ты останешься тут, в этой норе? Сама подумай – надолго ли тебе это счастье? Первый же встречный тебя сдаст… Первый мент тебя опознает… Друзей у тебя тут нет. Тебя возьмут.

И все, и конец… А ей что делать? Пропадать?

– И так и так меня возьмут, – сказала Муха. – И так и так мне придется давать показания, что меня нанял Жумагалиев. Так какая разница – раньше или позже? Лучше позже… Хотя бы поживу…

– Нет, лучше раньше.

– Почему это?

– Первое – тебе гарантирована добровольная явка с повинной. Второе – ты окажешь помощь следствию. Тебе обеспечат лучшего адвоката. Мягкое обращение.

Цивильные условия. За все заплатит Жумагалиев. Он максимально тебя выгородит. Ты не получишь большого срока…

– Пой, пой…

– И наконец… – Дана опять погладила девушку по плечу. – Наконец, ему важно выиграть время.

Ему нужно, чтобы ты появилась немедленно. Прямо сейчас. Понимаешь? Тогда он тебе поможет. А если ты опоздаешь, он уже ничего не сможет сделать для тебя. Он погибнет, и ты с ним – вы же повязаны…

– Дана, говори толком – зачем ему нужно, чтобы я сдалась?

– Лучше тебе этого не знать. Меньше скажешь ментам. Ведь тебя будут расспрашивать, девочка, тебя будут очень подробно расспрашивать…

– Камера, следствие, вонь… – Муха смотрела в пол остановившимися жесткими глазами. – Потом тюрьма. Нары, тухлое бельишко на веревочках. Супчик с овсом. В праздники – картошка. Вокруг всякая гниль… Куда ты меня посылаешь, сука? Сама-то со мной пойдешь?

– Нет.

– Так, значит, нет? Я опять буду отдуваться за всех?

– Послушай еще кое-что, – остановила ее гневное движение Дана. – Жумагалиев даст тебе за этот шаг двести тысяч.

– Сколько?

– Двести тысяч долларов. Что, впечатляет? Или это для тебя не цена за такой поступок? Или лучше будет, если пропадешь даром? Посмотри на нее! – Дана дернула подбородком приблизительно в ту сторону, где была кровать. – Ей нужны эти деньги! Ей нужна твоя помощь! Она вечно будет тебе благодарна! Ты ей новую жизнь подаришь, пойми! А если откажешься – обе вы пропадете. Сколько у тебя денег?

Муха, неизвестно почему, сказала правду:

– Восемь тысяч…

– Ну, ты что – смеешься? Даже на лечение ей не хватит! А потом – куда она денется? Поедет домой, в Казахстан? К нищим родителям? Туда, где все будут в нее тыкать пальцами – валялась по московским панелям, кололась, сестра у нее по второй ходке сидит? Или вам и без того там сладко было жить? Сама рассказывала – вы там чужие!

– Да, – механически подтвердила Муха.

– Вот видишь? Двести тысяч долларов Да ты и мечтать об этом не могла! Да ты за эти деньги весь свои городок купишь, вместе с химкомбинатом!

– Я? – горько переспросила ее Муха.

И Дана, видимо, поняла, что зарвалась. Она замолчала и спустя полминуты поправилась:

– Она. Она, конечно. Но неужели тебе все равно, что будет с нею?

– Слушай, я, конечно, ее люблю… – сказала Муха, глядя на постель. – Но… Это слишком. Нет, это слишком…

– Значит, не хочешь ее спасти?

Муха встала, подошла к постели и, взяв Алию за подбородок, повернула ее лицом к себе. Алия поглядела на нес и снова заулыбалась.

– Скажи мне что-нибудь, – попросила Муха. – Ты меня видишь? Ты меня узнала?

Алия что-то прогудела. В ее глазах застыло блаженное выражение новорожденного младенца. Муха отпустила ее и в ярости обернулась:

– Она рехнулась! Она меня не узнает!

– Дай ей немного времени… Она даже меня узнает, что уж говорить о тебе…

– Они били ее. Я уверена, что ее били по голове.

Она стала дурочкой! Что они делали с ней все это время? Ведь прошел почти год!

– Она… Зарабатывала для них деньги.

– Как?!

– Как могла. Приспособить ее к торговле наркотиками не могли – боялись выпустить из дому. На той квартире была малина. Там она и оставалась до последнего момента…

– Она…

– Она была проституткой.

– Господи… – Муха в ужасе смотрела на сестру. – Кто же польстился на такое?! На нее страшно смотреть! Ты врешь!

– Я не знаю, конечно, как она теперь выглядит… – тихо ответила Дана. – Но знаю одно: тем, кто ею пользовался, было все равно, как она выглядит. Была бы это женщина. А она женщина.

– Где Толгат? – резко спросила Муха. – Я согласна на твое предложение, слышишь? Но пусть мне сперва отдадут Толгата!

– Толгат учится в Америке. И отец его тебе не отдаст. Требуй чего-нибудь другого.

– Мне нужен Толгат.

– Слушай, это глупо. Ведь не он сделал ее проституткой.

– Он ее первым затащил в постель! Он ее посадил на иглу!

– Она могла не идти с ним в постель и не садиться на иглу, – грустно ответила Дана. – Она сама сделала выбор… Все мы когда-нибудь ошибались. Она тоже ошиблась. И наказывать Толгата за ее ошибку – несправедливо. Ты его ненавидишь, я знаю. Но он тут совершенно ни при чем.

– И его дружки тоже будут ни при чем?

– Я поговорю об этом с Жумагалиевым. Дружки Толгата ему не дороги.

– Да, поговори с ним, прошу тебя! Ведь он тебя трахал, пока ты была здорова! Может, он примет во внимание просьбу бывшей любимой женщины? – с издевкой произнесла Муха.

В этот миг она ощутила на своей руке прикосновение ледяных пальцев. Вздрогнула, взглянула на постель. Алия, с трудом приподняв отекшие веки, смотрела прямо ей в лицо и пыталась взять ее за руку.

И Муха не выдержала. Она опустилась на колени перед постелью, сжала пальцы сестры, ткнулась головой в подушку и замерла. Алия пробормотала:

– Муха, Муха…

Та подняла голову и отрывисто спросила:

– Кала капай? <Как ты? (каз.)>.

– Жаман… <Плохо (каз.).>.

Дана вытянула шею, прислушиваясь к этому почти беззвучному разговору. Но Алия быстро замолчала, облизывая губы. Видно было, что она с трудом выходит из транса.

– Она понимает, – сказала Муха.

– Она все понимает! – подтвердила Дана.

Муха отошла от постели.

– Есть у тебя сигареты? – спросила она.

Дана встала, с улыбкой прошла вдоль стенки, нашарила пачку в старом, полуразрушенном буфете.

– Вот. А спички на подоконнике.

Муха закурила, еще раз подошла к постели. Алия спала.

– Как Жумагалиев передаст ей деньги? – спросила она.

– Ты согласна?

– Я спросила, а ты отвечай.

– Все, поняла, – кивнула Дана. – Деньги поступят на ее имя, в банке будет открыт валютный счет на сто тысяч долларов. Ими сможет распоряжаться только она. Больше никто. Но в тот период, пока будет идти реабилитация, она, конечно, не сможет сама о себе заботиться. И на другой счет тоже поступят деньги. И та же сумма. Ты сама назови одного из ваших родителей. Они и будут оплачивать лечение Алии с этого счета.

– Что это будут за банки?

– Какие ты захочешь, Мухаббат.

– Я в этом не разбираюсь, – нервно сказала девушка. – Вдруг банк лопнет?

– Значит, выбирай такой, чтобы не лопнул. Ну, хоть в Сбербанк России положи. Там, правда, проценты маленькие. Но зато сумма какая?!

– А можно такую сумму класть?

– Можно. Она поступит в рамках акции благотворительного фонда.

– А… Того самого?

– Чем он плох?

– Дальше… – продолжала Муха. – Кто ее отсюда заберет? И когда?

– Да хоть сейчас. Называй любого человека, я его сюда вызову. Он возьмет Алию с собой.

– У меня никого тут нет…

– А твой парень?

Муха нахмурилась:

– При чем тут он? Уж лучше пусть родители приедут… Постой… – Она затянулась сигаретой и пристально взглянула на Дану. – С чего ты взяла, что он мой парень?

– Ваня-то? А что ты его стыдишься? Очень милый парень. Симпатичный. Немножко простоват, но, может, это и к лучшему.

– Дана, слушай, может, ты мне объяснишь? – спросила Муха. – Кто в него стрелял, когда он к тебе приходил? Он думал на меня.

– Я стреляла, – просто призналась Дана. – Ему очень хотелось тебя найти. Не могла же я допустить?..

– А с чего ты вообще взяла, что он мой парень?

Сама говорила – он спрашивал Алию.

– Но спал-то с тобой.

– Нет, он не подходит, чтобы забрать Алию – Муха докурила сигарету до фильтра, бросила на пол и растоптала.

– Тем более, что у него сейчас у самого большие проблемы, – согласилась Дана.

Муха взглянула на часы, потом подошла к окну, отодвинула штору. Увидела гаражи, освещенные подвесным фонарем, деревянный барак, еще более древний, чем тот дом, где они находились. Скучный пейзаж, в котором не было ничего знакомого, ничего родного. «Неужели это будет последнее, что я увижу на воле? – спросила она себя. – Именно вот это? Ведь пошли последние часы…»

Уже начинало светать. И вдруг до нее дошел смысл слов, сказанных Даной. Она повернулась и резко спросила:

– А ты-то откуда знаешь про его проблемы?!