Глава 16

Она отложила в сторону телефонную трубку.

Даже на расстоянии было слышно – трубка мертва, гудков нет. Девушка слегка усмехнулась, но усмешка была невеселая, скорее издевательская. Она нашла свое пальто, залезла в карман, достала оттуда сверток в белой бумаге. Пальто девушка надела, а сверток развернула и пересчитала деньги, упрямо шевеля губами и прищуриваясь всякий раз, когда насчитывала тысячу долларов. Каждую тысячу она клала крест-накрест, чтобы не сбиться со счета. Произведя подсчет, она снова аккуратно упаковала сверток, распахнула пальто, расстегнула пиджак, плотно облегавший ее грудь, и сунула пачку во внутренний карман. Застегнула карман на пуговку, затем плотно запахнула на груди пиджак. Теперь он застегивался с трудом. Верхнюю пуговицу пришлось оставить. Она не стала с ней возиться. Затем девушка снова обшарила карманы пальто. Из одного она вынула маленькую черную коробочку. Из другого – целлофановый пакетик с тремя стеклянными ампулами. Коробочку она раскрыла. Пакетик распечатала. Вынула из коробочки шприц, вставила в него иглу, прокачала, выпуская воздух. Отогнула бархат на дне коробочки, извлекла оттуда половинку бритвенного лезвия «Жиллет», взяла ампулу, поднесла ее к свету и сделала несколько надпилов по стеклу.

Щелкнула ногтем по ампуле и отбила надпиленный кончик. Опустила туда иглу и набрала в шприц маслянистой, коричневой влаги с резким аммиачным запахом. Оттуда же, из-под лиловой бархотки, она достала крошечный пластиковый колпачок и туго навинтила его на кончик иглы.

Теперь у нее в руках было оружие. Смертельное, но неудобное. Прежде всего потому, что в длину этот шприц с иголкой и выдвинутым до отказа поршнем был сантиметров десять. В нерабочем состоянии все это заняло бы в три раза меньше места. Но она боялась, что у нее потом не будет времени привести его в рабочее состояние. А другого оружия у нее не было.

Муха спрятала шприц с предохранительным колпачком в карман пальто. Карманы были глубокие, шприц поместился целиком. Она положила его иглой вверх – чтобы в случае нажима на поршень и прорыва колпачка игла не вонзилась ей в бедро. А так шприц мог свободно болтаться в кармане, не испытывая сильного давления. Муха сложила в коробочку ампулы, лезвие, защелкнула ее и сунула в другой карман. Сумочки у нее не было. Она никогда не носила сумочку – не было даже такой потребности.

Девушка прошла на кухню, допила свой остывший чай. Посидела у стола, выкурила сигарету. Ее глаза ничего не выражали, в них не было и тени мысли. Они казались нарисованными черной тушью на белом лице, как у китайской елочной игрушки. Волосы она собрала на макушке в тугой гладкий узел, оставив свободными две широкие длинные пряди надо лбом. Эти пряди падали ей на виски, задевая край бровей, спускались по щекам, по шее до самой груди. Прическа несколько меняла ее внешность. Но она не надеялась, что ее никто не узнает. Просто сделала все, что могла. Муха не накрасилась – косметики у нее не было. Даже глаза подвести было нечем.

Она погасила сигарету, тщательно добивая искры в пепельнице. Встала из-за стола, погасила на кухне свет и отперла входную дверь. На площадке было тихо и пусто. Трещала под потолком длинная лампа дневного света. Все соседи еще спали – был всего пятый час утра. Муха спустилась во двор, огляделась Здесь тоже не было никакого движения или шума Стояли вдоль бордюра темные машины, с погашенными фарами, с молчащими моторами. Муха застегнула пальто и быстро пошла к освещенному бульвару.

Движения и тут почти не было. Изредка проносилась какая-нибудь сумасшедшая машина. В такой час и милиции нечего бояться. Муха даже не пыталась голосовать. Она шла к метро, дорогу к которому постаралась запомнить, когда Иван ее сюда привез. Метро было довольно далеко, а морозец под утро ударил нешуточный – градусов пятнадцать. Муха шла, подняв воротник пальто, с непокрытой головой. Шапки у нее просто не было. Шарфа тоже. Не было к перчаток. Вскоре она поняла, что начинает околевать Но в конце улицы она уже видела большую оранжевую букву "М". Метро было рядом и минут через пятнадцать откроется. Но тут девушка замерла как вкопанная, и глаза ее превратились в две опухшие щелки. «Какое метро, дорогая, – сказала она себе. – В метро милиция. Значит, придется машину…»

Машину ей ловить очень не хотелось. И время не то, и ситуация не та. Но все же она подошла к краю тротуара и, как только завидела приближающиеся фары, подняла руку. Машина притормозила и встала поодаль. Муха шла к ней по резко скрипящему, укатанному снегу, молясь, чтобы ей повезло. Нагнулась к приоткрытой дверце, спросила:

– Поедете в Кунцево? Пятьдесят тысяч.

– За пятьдесят не поеду, – ответил ей мужской голос.

– За сколько?

– За сто поеду.

– Вы шутите, – сказала Муха. – Она хотела хлопнуть дверцей – пусть нахал катится дальше. Но окоченевшие руки не слушались. Из машины веяло теплом. И она сказала:

– Ладно.

Водитель света не включил, и она его почти не разглядела. Но зато и он ее не смог бы рассмотреть.

Муха этому даже обрадовалась. Села, хлопнула дверцей, передернулась.

– Холодно? – спросил водитель, трогая с места.

Она промолчала. Муха вовсе не собиралась налаживать с ним контакт. Дороги в этот час были почти пустые, и потому каждая патрульная машина милиции казалась ей угрозой. И в самом деле, это было рискованно – брать частника в такое время суток…

Она будет слишком на виду. Милиции просто не из чего будет выбирать. Захотят остановить – так остановят именно их…

Когда водитель проскочил перекресток на красный свет, она невольно вскрикнула:

– Осторожней!

– Никого же нет.

– Все равно…

Мужчина хмыкнул:

– Ты что так нервничаешь? С парнем, что ли, поссорилась?

Он перешел на «ты», и это Мухе не понравилось.

Она резко сказала:

– Остановите здесь!

– Это не Кунцево.

– Я уже приехала.

– Испугалась, что ли? – В его голосе было что-то настолько гадкое, что Муха поморщилась.

– Останови, кому сказано?! – заорала она прямо ему в ухо.

От неожиданности он остановился. А когда пришел в себя, девушка уже убегала от него в тень большого лесопарка. Вслед ей полетел мат, и среди самых приличных выражений фигурировало «сука нерусская!».

Муха бежала вдоль гряды огромных деревьев, вдоль длинной железной ограды, тянувшейся, казалось, бесконечно. Наконец она увидела, как машина удаляется по шоссе. Остановилась, схватившись за ограду голой рукой, но тут же отдернула пальцы – кожу будто обожгло. Руки у нее были влажные, и замерзшая ограда их крепко прихватила. Она задыхалась от быстрого бега, глаза слезились. Муха переждала несколько минут и снова вышла к дороге. Выбора у нее не было. Она даже не знала, в какой части города находится.

Во второй раз ей повезло больше. За рулем старого «Москвича» сидел сонный молодой парень, равнодушный ко всему на свете, кроме заработка. Один из тех, кто садится крутить баранку и ловить пассажиров, чтобы поменять машину. Муха сразу назвала ему сто тысяч в качестве вознаграждения, назвала район и улицу, а он меланхолично кивнул и молча повез ее, куда она просила. Расстались они тоже молча.

Муха посмотрела на часы. Начало шестого. В этом районе она никогда не была. Адрес ей дала Дана. Дана сказала – это крайнее убежище. Дальше идти будет некуда.

«Если ее тут нет, мне ее не найти, – подумала Муха, быстро шагая по тротуару, всматриваясь в номера домов. – Дом семнадцать. Вот он, пятиэтажка. А мне нужен дом под номером 17 А. Это во дворе, наверное».

Дом 17 А оказался двухэтажной постройкой примерно пятидесятых годов. Желтые стены, деревянное крыльцо, подъезд всего один. На втором этаже с фасада было четыре окна, на первом – всего два, по бокам подъезда. Особнячок не больше чем на четыре квартиры. Все окна были темны.

Муха немного постояла в стороне, понаблюдала за домом, но нигде не заметила движения. Тогда она решилась. Вынула из кармана шприц, свинтила с иглы колпачок. Взяла шприц на изготовку, наполовину упрятав его в ладони, так что наружу торчала одна игла.

Заодно она рассчитывала согреть шприц, чтобы он не дал осечки. Ведь если игла была не совсем сухая, сейчас она замерзла и не пропустит ни капли… Правда, Муха пользовалась ею слишком давно. Она еще раз выругала себя, что имела привычку промывать все это приспособление. Ей все казалось, что она использует его в последний раз…

Она пересекла маленький палисадник перед домом, взошла на крыльцо, потянула на себя тяжелую дверь, где вместо стекла была вставлена фанера. Из подъезда ей в лицо ударило душное, гнилостное тепло. Там было совершенно темно. Муха бесшумно ступила в подъезд и прикрыла за собой дверь. Пропела тугая пружина, и она перестала что-либо различать. Протянула влево руку, коснулась пальцами влажной стены. Сильно пахло подвалом. Где-то слышался мощный шум воды – наверное, в подвале прорвало какую-то трубу. Отсюда и пар, отсюда и влажность.

Муха стояла, слушала, грелась и постепенно начинала различать какие-то другие звуки, кроме журчания бегущей воды. Звуки доносились к ней сверху, со второго этажа. И Дана говорила ей именно о втором этаже. Именно туда ей нужно было подняться…

Муха прислушивалась, но не могла разобрать, что там говорят. Во всяком случае, криков не было, не было шума драки. Обычный разговор, а все слышно потому, что стены тут деревянные…

Девушка ощупью нашла перила лестницы, поставила ногу на ступеньку. Ступенька неожиданно заскрипела. Тут все было деревянное, трухлявое, ненадежное. Муха замерла, прислушалась. Но вокруг было по-прежнему тихо. Только голоса на втором этаже продолжали переговариваться – спокойно, неторопливо. Она поднялась по лестнице, не отпуская левой рукой перил. В правой она по-прежнему держала шприц.

«А если это не убежище, а ловушка? – подумала она. – Ведь почему-то же ушла Дана с прежнего места… Может, это место тоже опасно?» Девушка остановилась перед единственной дверью на втором этаже. Вторая дверь была замурована кирпичом, из чего Муха сделала вывод – здесь были когда-то две квартиры, но после их объединили в одну, а второй вход заложили. Так что помещение должно было занимать весь второй этаж. Она видела свет в замочной скважине. Она слышала голоса. Муха прижалась ухом к скважине, пытаясь уловить смысл.

Первый голос она узнала сразу. Это говорила Дана. Ей отвечала другая женщина – то ли пьяная, то ли больная. Голос у этой женщины был сиплый, сорванный, говорила она очень медленно, странно растягивая звуки. Говорили по-русски. Но слышно было по-прежнему неважно. У Мухи было такое чувство, что на первом этаже слышно было даже лучше.

Видимо, там она стояла прямо под комнатой, где шел разговор. А тут до комнаты было далековато. И свет в замочной скважине был неяркий – он горел далеко.

"Мужиков нет, – подумала она. – Может, это Дана и хозяйка. А я даже не знаю, с кем она тут должна быть. Только и сказала: «Если совсем некуда будет деваться – иди сюда…» И вот она сама тут…

Значит, и ее допекло? А может, это все-таки ловушка? Может, она ждет меня, чтобы сдать?"

Муха оставила всякую надежду что-то расслышать.

В одном она была уверена – мужских голосов там не слышно. А значит, есть небольшая надежда. Лучше, чем ничего. Лучше, чем пустая квартира в Царицыне, куда никогда не вернется Иван. Она знала, что он не вернется, хотя он ей этого не говорил. Из его разговора с матерью она поняла, что случилось.

А взгляд, который он бросил на нее после первого разговора с матерью, и его расспросы убедили ее – он подозревает именно ее, Муху. Значит, он ушел навсегда. Значит, та квартира перестала быть убежищем и превратилась в ловушку. Оттуда нельзя было выходить – даже за продуктами в соседний магазин.

Оттуда надо было выйти только один раз, – чтобы сбежать.

Она пошарила по дверному косяку, нащупала звонок. Нажала. Тренькнуло тихонько, а она-то боялась перебудить весь дом. Голоса затихли. Потом она услышала какой-то шум. А потом – медленные, неуверенные шаги. В замочной скважине стало гораздо темнее – кто-то подошел к двери с той стороны. Но не задал ни одного вопроса. Муха тоже молчала. Наконец она не выдержала и сказала:

– Скажите, это дом 17 А?

Это был единственный нейтральный вопрос, который она могла задать. И рассчитывала в любом случае получить ответ. И услышать голос… Но вместо ответа ей открыли дверь.

– Дана, сука, – тихо сказала Муха. – Это ты.

– Заходи скорее, – спокойно ответила женщина, протягивая руку и беря Муху за лацкан пальто. Случайно она задела прядь волос и удивилась:

– Ты сменила прическу?

Муха молча вошла в квартиру. Дана стояла к ней спиной и медленно, неуверенно запирала дверь. Из этих движений Муха сделала вывод: Дана тут поселилась совсем недавно, ей тут все незнакомо. Муха оглянулась. Длинный широкий коридор под прямым углом загибался и уходил вглубь, к задней части дома.

Оттуда и шел приглушенный свет. А в этой части коридора, где они стояли, не горело ни единой лампочки. Муха увидела две закрытые двери, неровно окрашенные малиновой краской, дощатый пол с выгнутыми от старости и сырости половицами. В углу валялась куча старой обуви. Стояло несколько швабр и метелок, а также огромный железный совок. Все было старое, пыльное, противное. Муха перехватила шприц поудобнее. И ощутила странную радость, что Дана не подозревает, как близко ее смерть. Но убивать ее сейчас Муха не собиралась.

Дана повернулась. Муха, чтобы позабавить саму себя, подняла шприц и нацелилась Дане в голую шею.

Та, как всегда, была одета очень легко – блузка без рукавов, короткая юбка. Дана смотрела на нее своими огромными, немигающими глазами. На лице было ожидание. Но, судя по всему, ничего дурного она не ожидала. Муха опустила шприц.

– Ты уверена, что никого за собой не привела? – спросила Дана.

– Никого.

– Ты проверяла?

– У меня здесь нет друзей, чтобы привести их с собой.

– Зато много врагов, – заметила Дана и протянула руку, коснувшись рукава пальто. Еще немного – и она нащупала бы шприц. – Ты как сюда добралась? – спросила она.

– Машиной.

– Поймала?

– Да, поймала, – нетерпеливо ответила Муха. – Кто тут есть, кроме тебя?

– Никого.

– Врешь. Я слышала голоса. И если ты одна – зачем тут горит свет?

Дана вдруг улыбнулась:

– Ну ладно. У меня для тебя сюрприз.

Муха ничего не ответила. Она с ненавистью смотрела в это сухое, восковое лицо. Ей стоило немалых усилий удержаться и не вонзить шприц Дане в шею, в щеку, куда угодно.

– Пойдем, – сказала Дана и не отпуская рукава Мухи, повела ее за собой.

Они прошли по коридору, свернули за угол. Муха увидела занавеску, висевшую на двери той комнаты, откуда лился свет. На занавеске были изображены какие-то диковинные, невероятно яркие фиолетовые цветы на красном фоне. Дана пошла вперед и вдруг ткнулась в занавеску. Резко остановилась, с раздражением откинула ткань в сторону. «Она тут не больше суток», – поняла Муха.

Комната была убогая, до потолка заставленная всякой рухлядью. Пианино без крышки, с провалившимися желтыми клавишами. Разобранный на части шкаф, прикрытый куском толя. Зеркало от пола до потолка, все в черных пятнах. Коробки, банки, мешки, лысые веники, засохшие драные тряпки. Из угла в угол перепархивала крупная моль. Окна занавешены плотно, основательно. Вдоль стены – большая старинная кровать, с никелированными шарами на спинке. Над кроватью – коврик, где изображалась охота на тигров в диких индийских джунглях.

Тигры были рыжие, джунгли – синие, охотники на слоне – красные. На кровати – куча тряпья, которая когда-то была постельным бельем. А под кучей кто-то лежал.

Муха сжала Дану за тонкую руку, чуть повыше локтя. Она не пожалела ее – сжала так, что женщина вскрикнула.

– Это кто?! – спросила Муха.

– Увидишь… – сквозь зубы ответила Дана.

Муха отпустила ее и настороженно огляделась Больше в комнате никого не было.

– Кто еще в квартире? – процедила Муха.

– Никого.

– Врешь!

– Иди проверь, – зло ответила Дана.

Она отошла от гостьи и ощупью добралась до стены. Прислонилась к ней и замерла, глядя прямо на голую лампочку, висевшую на очень длинном проводе. В ее мертвых невозмутимых глазах отражался свет.

Муха еще раз прикинула в руке шприц и двинулась к постели. Она почему-то шла медленно, как будто боялась разбудить того, кто там лежал. Но ведь этот человек не спал. Она несколько минут назад слышала, как он говорил с Даной. Вернее, как она говорила, потому что голос был женский.

– Повернитесь, – сказала Муха.

Куча тряпья медленно зашевелилась. Потом из-под нее показалась худая и не очень чистая маленькая рука. Рука скомкала простыню, попыталась ее отдернуть. Это у нее не вышло. Тогда рука, расставив пальцы, уперлась в стену. Женщина пыталась перевернуться на спину, отталкиваясь от стены. «Больная», – поняла Муха. Только брезгливость помешала ей помочь женщине. Не хотелось прикасаться неизвестно к чему, быть может, болезнь заразная…