Заговор конца света

      Знание "нравственного закона" становится тем признаком, который позволяет безусловно отнести данного индивида к представителям Homo sapiens. Мы же получаем еще одну шкалу, разбивающую человеческое сообщество на две несводимые категории. Горизонтальное деление "внушаемые - невнушаемые" ("слабые сильные") теперь дополняется вертикалью естественной нравственности.
      В некотором роде эти шкалы взаимосвязаны. "В чистом виде суггестия есть речь минус контрсуггестия" [14]. Возникновение языка непосредственно связано с необходимостью противостоять нежелательному внушению. На новом витке спирали эволюции регрессивный комплекс признаков (асуггестия) трансформировался в качественно новый механизм физиологии высшей нервной деятельности - контрсуггестию.
      "Все-таки люди очень различны. Как любил говорить один мой знакомый патологоанатом с призванием инженера, человеческий организм являет собой классический пример не доведенной до ума конструкции, впопыхах пущенной в серию на кое-как отлаженном конвейере" [11].
      Человек вышел из эволюционного отбора, в плане физиологии имея весь необходимый набор нейромеханизмов для нормального развития "высших функций. Но наряду с новейшими образованиями в человеческом геноме продолжали сохраняться архаические механизмы, обеспечивающие чисто биологическую функцию выживания. Какие же конкретно признаковые комплексы (определяющие характер поведения) воплотятся в человеке - зависит исключительно от капризов генетической лотереи. Можно лишь гарантировать, что в масштабе популяции будут реализованы все мыслимые комбинации признаков. Как и в любой лотерее, крупный выигрыш составляет незначительный процент от общего числа участников, откуда и возникает ощущение "недоработанности" человеческой природы.
      На Пятый День творения появились животные виды, освоившие такие разные среды, как водная и воздушная (основа последующего разделения на Черных Рыб Глубин и Белых Птиц Высот). Для Природы сам факт участия в игре (эволюции) важнее выигрыша: максимальное разнообразие служит наиболее надежным залогом выживания.
      Выше мы определили наиболее базовые качества, выделяющие человека из животного мира. Поскольку каждое из этих двух качеств имеет две градации, в результате получаются четыре возможных комбинации - четыре типа поведения. Четыре основных вида, составляющих человеческую популяцию. Подробные характеристики большинства из этих видов (включая подвиды) приведены в работе Б. Диденко [23], на "кардинальную типологию людей" которого мы будем опираться в дальнейшем.
      Незнание "нравственного закона", соединенное с невнушаемостью, порождает настоящую "гремучую смесь". Агрессивность такого человека в принципе не знает границ, а огромная витальность делает его прирожденным харизматическим лидером. Единственный закон, который он признает - желание собственного "Эго". Типичный "хищник" по классификации Б. Диденко.
      "В английском языке слово human, "человек", состоит из приставки "hu" и слова "man". Приставка "hu" этимологически происходит из египетского языка и означает "тигр". Поэтому понятие "human" буквально означает "человек-тигр" [24].
      В Африке до сих пор существуют тайные общества "людей-леопардов", практикующих ритуальный каннибализм. В то же время в "цивилизованных" странах пресс социализации значительно повлиял на внешние формы проявления агрессивности. Определенное "смягчение нравов" объясняется также частичным истреблением на протяжении веков наиболее хищной части популяции (уменьшением удельного веса генов "хищников" в общем генофонде). Их современные потомки зачастую даже не подозревают о собственном агрессивном потенциале, настолько глубоко он вытеснен в бессознательное. И тем не менее они безошибочно узнаются по неодолимому стремлению к доминированию в любой ситуации и характерной "толстокожести" в этическом плане.
      Диденко рассматривает хищный подвид - суггестора, - который уступает настоящему "хищнику" в агрессивности и бесстрашии, зато превосходит коварством. Это псевдолюди - оборотни, способные имитировать поведение всех прочих видов. В суггесторах вообще много "обезьяннего", регрессивные приматогенные качества здесь особенно усилены (от цинизма, проистекающего из совершенного внутреннего бесстыдства, до неконтролируемой похоти), как и стремление урвать, ухватить из доступных благ и удовольствий кусок пожирнее. Их мораль сводится к единственному: жизнеутверждение любой ценой. "Бога нет и все позволено". Самая, пожалуй, преуспевающая категория людей, в любые времена занимающая лучшие места у кормушки. (Сплошь из суггесторов состоит руководство "Группы спасения мира", да и сам Давид Маревич отмечен характерными суггесторскими "талантами".)
      "Коварное и мрачное существо это владеет силами человеческого ума. <...> В его власти изменять свой вид, являясь, как человек, с руками и ногами, в одежде, имея лицо, глаза и движения подобные человеческим и даже не уступающими человеку, - как его полный, хотя и не настоящий образ. <...> Им благоприятствуют мор, голод, война, наводнение и нашествие. Тогда они собираются под знаком таинственных превращений, действуя как люди, и ты будешь говорить с ними, не зная, кто это. Они крадут и продают с пользой, удивительной для честного труженика, и обманывают блеском своих одежд и мягкостью речи. Они убивают и жгут, мошенничают и подстерегают; окружаясь роскошью, едят и пьют довольно и имеют все в изобилии" [25].
      По данным Диденко, хищные особи в "цивилизованных" странах составляют около 15 процентов: "каждый седьмой может стать истинно жестоким". Именно среди представителей этого вида встречаются откровенные нелюди (как сейчас стало модно говорить "отмороженные"), демонстрирующие полное равнодушие к чужим человеческим жизням. Они только внешне напоминают людей, человеческая же душа у них не развилась вследствие какой-то врожденной патологии. Ведь "такие феномены, как "совесть" и т. п., возникают в пространстве бесконечных объектов, того, что дано, но мы не знаем откуда" [19].
      Приобщенность к порядку, который срабатывает независимо от человека и его намерений (порождается структурой на ее собственных основаниях) отличает собственно "человека разумного". Вот только на практике реализовать действительно разумное поведение многим из них затруднительно. Подверженность внушению оказывается палкой о двух концах. С одной стороны, она обеспечивает гарантированную социальную адаптацию, но с другой делает легкой добычей стадных инстинктов.
      Самое же главное, внушаемый человек, пусть даже "разумный", неизбежно пасует перед агрессивным напором и харизматическим (суггестирующим) обаянием "хищников" - "крепких, лоснящихся, алчных, невероятно цепких и живучих, типичных какократов, вознесенных наверх, как капелька гноя в кратере чирья, сдавленного невидимыми сальными пальцами, легко швыряющих себе под ноги целые поколения" [11]. Они занимают ключевые посты во всех властных структурах (включая маргинальные), получая таким образом практически неограниченные возможности по навязыванию собственных хищнических ценностей и представлений.
      Диффузный вид (то есть допускающий проникновение любых влияний и, соответственно, способный принимать любую форму) составляет абсолютное большинство человечества. Чисто количественный перевес - едва ли не единственное, что он мог противопоставить на протяжении тысячелетий зарвавшимся "хищникам". Этот поведенческий архетип давно стал элементом массовой культуры: в любом полицейском боевике на одного социально опасного агрессора приходятся десятки "копов", олицетворяющих закон.
      Но "нравственный закон" является лишь необходимым условием становления человека. Нередко только недюжинная воля способна превозмочь власть стадных инстинктов - непреодолимое препятствие для подавляющего большинства диффузных. Немногочисленным исключением из их массы стала особая категория людей, в которых счастливым образом соединилась верность "категорическому императиву" Канта и устойчивость к внешним влияниям, способным поколебать эту веру.
      Б. Диденко назвал их неоантропами - "людьми в истинном, насколько это возможно смысле слова", а в качестве главного видового отличия отметил генетически закрепленную способность к самокритическому мышлению. По этой причине неоантропы могут не только, наперекор хищному воздействию, самостоятельно реализовать вертикаль духовной эволюции, но и увлечь за собой других. "Возможно, именно в том заключается отличительный признак человека, что он может быть предводителем толпы дубоцефалов, а дубоцефал - нет..." [26].
      Медленный, но неуклонный нравственный прогресс человечества свершается исключительно благодаря их подвижнической деятельности, тогда как сами они всегда остаются в меньшинстве. К этому виду принадлежали все великие духовные учителя, с максимальной полнотой воплотившие тот Образ, по которому и был создан Человек на Шестой День творения.
      Глава 6.
      Расти в высоту, измотай зверя, дай умереть обезьяне и тигру.
      А. Теннисон.
      "Запомните, что если вы действительно в рамках духовной традиции хотите стать работниками, то прежде всего вы должны быть эффективны на уровне обыкновенного человека в социуме. Конечно, это трудно, потому что над нами Закон, мы не имеем права его нарушать. В этом смысле мы более ограничены в выборе средств, чем люди, не имеющие никакого внутреннего закона. Но зато мы имеем знания, которых нет у людей, над которыми нет Закона" [27].
      Его знание объединяет в подобие невидимого братства, где каждый может с полным правом сказать: "Мы одной крови - ты и я".
      И сам киплинговский Закон Джунглей, вопреки расхожим заблуждениям, является именно таким сверхличностным Откровением. Он равно защищает как хищников, так и их жертв, ограничивая произвол животных инстинктов. Ведь все персонажи "Книги Джунглей", конечно же, в первую очередь являются людьми, укрытыми за звериными масками. В галерее характерных человеческих типов, мастерски изображенных Киплингом, мы найдем представителей каждого из видов, составляющих человечество.
      Большинство героев книги объединены принадлежностью к Свободному Народу. Свободный Народ - это народ, следующий Закону, то есть признающий приоритет высшего начала, в отличие от выродков и отщепенцев, вызывающих страх или презрение. Но так было не всегда. Согласно легенде, первым Господином Джунглей стал Тигр, положивший начало убийствам. Ему на смену пришла Серая Обезьяна, однако даже незаурядная подражательная способность оказалась не в силах заменить подлинные ум и талант. И тогда Первый из Слонов (воплощение мудрости) постановил:
      "Первый ваш Господин принес в джунгли Смерть, второй - Позор. Теперь пришла пора дать вам Закон, которого вы не смели бы нарушать. Теперь вы познаете Страх и, увидев его, поймете, что он господин над вами, а все остальное придет само собой".
      Владычеству людей-тигров и людей-обезьян положило предел появление Человека. Никто из Народов Джунглей не в состоянии выдержать взгляд Маугли, даже Шер-Хан, Большой Тигр, самый свирепый хищник. Но "каинов грех" - дар Первого из Тигров - на долгие века отравил людское существование. ("Ты научил человека убивать, а он все перенимает быстро".)
      Об этом свидетельствует вся история человечества - "кровавая и удивительная, великая и бесчеловечная, потрясающая воображение взлетами мысли и падениями в глубочайший мрак, под удары грязных дубин, в костры, в лагеря, в ужас войн, в мир тупоумно-наглого человека жрущего, в генезис пыжащихся ничтожеств" [11].
      "История человечества" - так называется повесть Люциуса Шепарда [28], описывающая мир, который может служить символом человеческой цивилизации после Великой Катастрофы (страшного открытия первоубийцы). Миром правят Капитаны, бессмертные клоны, за столетия безраздельного владычества выродившиеся в окончательно лишенных человеческих чувств существ. Эти "кукловоды" смотрят на людей как на сырье для жестоких и кровавых забав, таким образом взбадривая свои угасающие инстинкты
      Диффузный вид в своем большинстве, загипнотизированный (в прямом смысле) могуществом Капитанов, безропотно сносит хищнический беспредел. "Плохие Люди сжигали наши дома и крали наших женщин. Обезьяны крали наших детей. Тигры смущали нас своей красотой и силой..." [28].
      Уолл, звероподобный лидер Плохих Людей, возглавляет восстание против Капитанов. Утонченному садизму деградировавших властителей он противопоставляет ярость берсерка, сеющего смерть. Но откровенный восторг от возможности безнаказанных убийств вызывает ужас и отвращение даже у его ближайших соратников. "Он был с ног до головы покрыт небольшими ранами, его рубаха и лицо были залиты кровью, и он выглядел героем, однако такого героя мы - жалкие последователи законов, написанных другими героями несколько тысяч лет назад, - уже не хотели превозносить".
      Совершенно очевидно, что по своей природе Уолл ничем не отличается от прислуживающих Капитанам обезьян "хищников"-антропоидов. "Наружу вырвалось все его безумие. Он боролся за то, чтобы мир оставался диким и отвратительным, ему под стать". "Хищников" всегда выдают глаза, характерный взгляд адаптанта в критические моменты: "такого исступленного выражения безграничного бешенства не могло быть в глазах существа человеческой природы - на бешенство такой силы человек просто не способен" [26].
      Но за притчевой основой повести Шепарда скрываются и более глубокие планы. Взять то странное волнение, которое испытывает главный герой при виде тигра - ощущение прикосновения к бесконечности, когда за обликом самого могучего существа известного мира открывается первозданная мощь Творца (*). "Даже если Капитаны несли ответственность за то, как все в мире обернулось, тигры - не их вина; я был уверен, что либо тигры, либо еще какие-нибудь твари вроде них существовали всегда, чтобы люди не забывали, на каком они свете".
      -----------------------------(*) Образ, уже ставший хрестоматийным и восходящий к гениальному стихотворению У. Блейка "Тигр". -----------------------------
      Слово "агрессия" происходит от латинского "adgradi": "gradus" шаг, "ad" - на. То есть на-ступать, наступление, экспансия. Одной из самых характерных черт человеческой цивилизации является непрерывное отодвигание границ освоенной ойкумены. Импульс, который лежит в основе поведения агрессора, всегда выходящего за пределы дозволенного, может одновременно стать источником исследовательского инстинкта. "Между прочим, психологи знают, что высокий творческий потенциал личности часто сочетается с высоким уровнем агрессивности" [12].
      Свобода, в том числе и свобода познания - всегда риск. И нужно обладать незаурядной смелостью, чтобы сделать хотя бы первый шаг по территории Неизвестного. В повести А. и Б. Стругацких "Пикник на обочине" [29] ее символизирует Зона - загадочная область пространства, полная смертельных ловушек и ошеломляющих открытий. Она находятся в фокусе интересов самых разных людей, в первую очередь - сталкеров, тех "отчаянных парней, которые на свой страх и риск проникают в Зону и тащат оттуда все, что им удается найти". Сталкерство может служить олицетворением этой неуемной жажды, подвигающей человечество ко взятию все новых и новых рубежей, не задумываясь о последствиях.
      Профессиональный сталкер - всегда "хищник", больше полагающийся на животное чутье, чем на следование моральным нормам. В этом смысле наиболее показателен Стервятник Барбридж, сталкер-патриарх, чья жизнь стала воплощением принципа: "Пусть мы будем здоровы, а они пускай все подохнут". Рэдрик Шухарт, главный герой повести, следует той же проторенной дорожкой. Мы видим, как с годами у него исчезают последние запреты, связанные с самим негласным кодексом сталкера. Сейчас он готов на поступки (вынести из Зоны "ведьмин студень" или хладнокровно использовать поверившего ему человека в качестве одноразовой "отмычки"), на которые был способен только Стервятник. "Их слишком много, Стервятников, почему и не осталось ни одного чистого места, все загажено...".
      "Ни для кого не секрет, что человек делает с планетой то же самое, что раковая опухоль с пораженным ею организмом" [11]. Как известно, раковая клетка отличается от нормальной отсутствием внутреннего регулятора, ограничивающего число делений. (Поэтому "хищников", в свою очередь, можно сравнить с раковой опухолью на теле человечества.) Ничем не сдерживаемая экспансия крайне неэффективна и в стратегическом плане, поскольку любое серьезное достижение требует умения сдержать свои порывы - не распыляя своих сил, сосредоточиться на главном. Вот почему все действительно важные открытия совершаются не охотниками за скальпами (или хабаром), а людьми, способными совместить нечеловеческую свободу и человеческий закон - неоантропами по приведенной классификации. "Человек рожден, чтобы мыслить". Из героев "Пикника..." к этой категории относятся Кирилл Панов и доктор Валентин Пильман, лауреат Нобелевской премии по физике, для которых жажда познания мира стала "одной, но пламенной страстью" (при этом не перерастающей в фанатизм!).
      Только узы культуры могут ввести разгул индивидуалистической энергетики (не уступающей энергии атомного распада) в приемлемое русло. Если человеческую цивилизацию соотнести с атомным реактором, то законопослушное большинство диффузных, знающих, что такое право и мораль, играет в нем роль стержней-поглотителей. Как только не обличали их хищные лидеры "молчаливое большинство", "люди термидора", могильщики революций... Но именно благодаря им цивилизация до сих пор не полыхнула Чернобылем, а революции, согласно известному парадоксу Горького, в конечном счете оказываются средством для избавления от революционеров - наиболее агрессивной части человеческой популяции. И все это время, в сердцевине активной зоны, своим чередом идут процессы ядерной трансмутации (то есть антибиологического отбора) - рождаются элементы, не существующие в природе...
      Интересно, что уже в самом начале повести мы становимся свидетелями успешной кооперации представителей всех основных человеческих видов. Исследовательский отряд, отправляющийся в Зону, составляют Кирилл (неоантроп), Шухарт ("хищник") и Тендер (диффузный). Причина успеха столь разнородной по видовому составу экспедиции кроется в распределении функций среди ее участников. Самое главное, что отряд возглавляет Кирилл. Шухарт (в качестве проводника) и Тендер (на подхвате) находятся у него в подчинении. Пусть Рэдрик Шухарт, один из лучших сталкеров, способен пройти по Зоне намного дальше своих попутчиков, но только Кирилл знает, куда необходимо идти и зачем. В результате сделанное им открытие принадлежит к тем немногим достижениям человеческой мысли, каждое из которых "разом зачеркнуло целое поле недавно процветавших теорий и вызвало к жизни совершенно новые идеи".
      К сожалению, на протяжении человеческой истории гораздо чаще реализовалась совсем другая модель видового взаимодействия. В финале повести экспедицию к Золотому Шару, исполняющему желания, ведет непосредственно Рэдрик Шухарт, а ее идейным вдохновителем выступает сам Стервятник Барбридж. Кирилл давно мертв, тогда как Стервятник процветает. Шухарт небезосновательно полагает такой расклад нормой: "Я всю свою жизнь только и вижу, как умирают Кириллы да Очкарики, а Стервятники проползают между ихними трупами...".
      Неожиданная, но закономерная катастрофа подстерегает его буквально в нескольких шагах от вожделенной цели. Страшное осознание: "Я животное. <...> У меня нет слов, меня не научили словам, я не умею думать...". Лишенный направляющей воли "человека разумного", этот совершенный механизм по достижению целей любой ценой разваливается на глазах, не выдержав минимальной рефлексии. Что касается знаменитого пассажа о "счастье для всех" - чужие слова, повторенные Шухартом безо всякой мысли, - то в свете реальной практики по принудительному осчастливливанию, ныне слишком хорошо известной, он вызывает не столько умиление, сколько ужас. Ведь это "счастье" УЖЕ основано на крови: молодой Артур, сын Стервятника, хладнокровно принесен Шухартом в жертву золотому Молоху. Обязательность жертвы является здесь непременным условием исполнения желаний, поэтому и заказывать их могут одни лишь убийцы...
      "...а в горах отверзаются пещеры, и выходят из них, держась за руки, карлики и уроды, ночь добра, кричат они, ночь добра, всем добро, всем, вам, вам, и вам, и вам!" [4].
      Утопическое сознание восходит к наиболее архаичным пластам коллективного бессознательного, воскрешающих образ тотального А-поведения - абсолютного стадного инстинкта. Недостижимый идеал, на который неявно ориентируются любые проекты переустойства общества. В том числе и самые современные, апеллирующие к новомодным демократическим свободам, что превосходно продемонстрировано в "Годе Лемминга".
      Вечные ценности не стареют. "Население любит стабильность и уверенность в завтрашнем дне" [11]. И любит, заметим, гораздо больше "такой размытой материи, как свобода". Поэтому диффузное большинство чувствует себя вполне комфортно даже под колпаком могущественных Служб, формально контролирующих все возможные вредоносные факторы. Ради заботы о себе любимом можно простить многое... Хотя на практике под разнообразными благовидными предлогами контролируется вообще все, что поддается контролю.
      Чем-то общество, описанное А. Громовым, напоминает мир Л. Шепарда. Обыватель получает возможность играть в народную демократию, сколько его душе угодно - и полезно (повышается социальная адаптация, а следовательно, управляемость), и главное, безопасно. Службы, пекущиеся о его физическом и духовном здоровье, не дадут выйти за социально приемлемые рамки. В свою очередь, Службы находятся под полным контролем Кардинала, их создателя и бессменного координатора. За Кардиналом нет никого, и сам он - едва ли не символическая фигура, подобно бессмертным Капитанам существующий (преимущественно) в виде изображения на экране: "за последние двадцать лет он нисколько не изменился. Лыс. Бодр. Вечен".
      Меняются только окружающие его люди, на суету которых Кардинал взирает в лучшем случае с любопытством, как на игры глупых хищников: "Их жизнь смешна и ничтожна, и они изо всех сил делают ее еще смешнее и ничтожнее, а вот поди ж ты - боятся. Дрожат, но упрямо лезут вверх, работают локтями - и потеют..." [11].
      Глава 7.
      Волкодав прав, а людоед - нет.
      А. Солженицын.
      "Любая власть есть преступление, она является им автоматически, хочет она того или нет" [11]. Лучше кого бы то ни было это понимал сам Кардинал, только вот истинную причину предпочитал не афишировать. Все же его рассуждения о невозможности абсолютно благого действия на ответственном посту и т. п. банальности лишь лукавые отговорки прожженного интригана. Тщательно скрываемая тайна Кардинала заключалась в полной нелегитимности его собственной власти.
      Подлинная личность человека, более известного под прозвищем Кардинал, навсегда осталась тайной. "После его смерти не было обнаружено никаких записей личного характера". По сути анонимность - крайняя степень самозванства, не случайно оно оказалось заложено в основание пирамиды власти, выпестованной Кардиналом. Почти все функционеры были сиротами, помнящими родителей. Причем среди родителей, как на подбор, преобладали известные люди, проявившие себя на государственной службе. Только Малахову Кардинал открыл тайну: "Фамилию ты получил в детдоме, гипновнушение - в интернате". Подобным образом скрывалось сомнительное происхождение подавляющего большинства функционеров, судьба которых в точности соответствовала поговорке: "из грязи да в князи".
      Существуют два радикально отличных типа властных отношений, отражающих "этическую несводимость" основных человеческих видов "хищников" и диффузных. Природа "хищной власти" коренится в неоднородности индивидов по параметру воли. В соперничестве за место в иерархии "хищники" ("люди длинной воли") получают неоспоримое преимущество, так как они в минимальной степени связаны социальными нормами. Табельные пистолет и мозгокрут, положенные каждому функционеру во властной структуре Кардинала, одновременно символизируют ее непременные атрибуты: убийство и гипнотическое внушение.
      Любая кризисная ситуация, ведущая к дезорганизации прежних социальных институтов, и как следствие - к размыванию социальных норм, особенно благоприятствует "хищникам" всех разновидностей. Наступает их время - период тотальной аномии (*), регрессия к древнейшим, докультурным формам существования. Борьба за выживание в этом случае ведется по законам животного мира, и побеждает в ней не человек, а сверхживотное - суперагрессор ("крысиный король"). "Хорошую я систему сделал, когда все здесь летело вверх тормашками, - не без недостатков, но работающую... Вовремя понял, что есть уникальный шанс, свернул шеи всем, кто мешал и слишком рьяно помогал...", - ностальгически вспоминает Кардинал.
      -----------------------------(*) Буквально "аномия" - исчезновение нормы (термин введен известным социологом Э. Дюркгеймом). Впечатляющая модель тотальной аномии создана У. Голдингом в его романе "Повелитель мух". -----------------------------
      "Всякий субъект власти - узурпатор, ибо ради удержания власти ему приходится все время ее захватывать" (В. Подорога). Насильственный захват власти одновременно ставит ей предел, ограниченный личной волей субъекта (раз нет других оснований, помимо "воли к власти"). Поэтому власть может принадлежать лишь на определенных условиях, диктующих создание властного режима. Устойчивость последнего обеспечивается путем создания различных механизмов сдерживаний и противовесов в отношении потенциальных конкурентов, что ведет к дальнейшей дифференциации власти: структуры, подчиненные лично Кардиналу, "которых и нацбез боится", ограничивают всевластие Служб.
      Логическим завершением становится формирование мощной системы, подавляющей в зародыше любые разрушительные импульсы. Энергия высшего аппарата власти затрачивается исключительно на поддержание существующего баланса - равновесие сил пауков в банке. В обществе наступает стагнация (в мире "Года Лемминга" изящно именуемая "научно-технической депрессией"), исчезает импульс к дальнейшему развитию. Первый же серьезный кризис, влекущий неизбежное обострение борьбы за власть, может стать для этого общества последним - как это описано в "Мягкой посадке". В жестокой борьбе за выживание снова возобладают законы стаи, и человечество вновь двинется по тому же порочному кругу...
      Если режим "хищной власти" можно сравнить с вавилонской башней, то организацию существования людей в соответствии с определенными сакральными нормами вернее всего уподобить "лестнице Иакова", соединяющей косность Земли с чистотой Неба. На социальном плане знание Закона (высшей реальности) воплощается в форме Священной Империи. Иерархия здесь имеет "спасительный" характер - как проекция надприродной вертикали человеческой эволюции на социальный организм. При этом даже самый обычный (диффузный) человек естественным образом, вовлекаясь в социальную практику, приобретает все возможности для духовного роста, вплоть до наболее высоких, надличностных сфер.
      Энергия поступательного движения возникала уже вследствие самого давления организованной массы, дающей необходимый начальный настрой. "Кто приходил к проповеди, разумеется, искренне верил, что все дело в проповеди, и очень удивился бы, а может, и возмутился, разъясни ему кто-нибудь, что величина аудитории возбуждает его больше, чем сама проповедь" [30]. И полнота власти здесь достигалась за счет вовлеченности масс в совокупный процесс трансляции сакрального опыта ("священной тайны власти"), персонифицированного фигурой Императора - посредника между Землей и Небом. Космическая гармония, по законам которой упорядочивалась социальная среда, служила залогом максимальной стабильности социума.
      Что касается неоантропов, то потенциал сознательной воли позволяет им осуществлять духовное восхождение без внешнего научения и даже наперекор хищному воздействию. В этом смысле каждый из них сам себе Император, Солнечный Гений. (Например, в начале "Властелина Колец" Арагорн, наиболее достойный претендент на престол короля Средиземья, выступает в роли странствующего рыцаря - одинокого Бродяжника. Ведь "свободным может быть только один".) И в плане социальной эволюции на них возложена особая миссия. Эволюционные кризисы цивилизации неизбежны, что вытекает из неумолимого физического закона возрастания энтропии. Рано или поздно возросшая напряженность экологических и социальных конфликтов потребует достаточно радикальных реформ, корректирующих привычную картину мира. Только неоантропы обладают необходимой степенью независимости (от диктата власти любого типа) и уровнем рефлексивного мышления, чтобы принять этот вызов.
      И только неоантроп способен на равных противостоять "хищнику", преодолеть гипнотический страх жертвы. "Человек не должен терпеть того, чего он боится" [8]. Внушающий ужас агрессор - не менее достойный вызов, чем любая задача, требующая предельного напряжения сил. А стремление "прорвать горизонт" - самый надежный критерий реального духовного роста, постоянного расширения границы возможного. В "Человеке, который был Четвергом" Сайм приводит замечательную притчу: "Помните старый рассказ об английском священнике, который исповедовал на смертном одре сицилийского разбойника? Умирая, великий злодей сказал: "Я не могу заплатить тебе, святой отец, но дам совет на всю жизнь - бей кверху!" Так и я говорю вам, бейте кверху, если хотите поразить звезды".
      Сближение священника и разбойника, чей символизм наиболее полно соответствует образам неоантропа и "хищника", кажется странным только на первый взгляд. Ведь по своей природе неоантроп удачный гибрид, пример полноценного синтеза качеств, присущих как "хищникам" (волевой потенциал), так и диффузным ("уменье верить и повиноваться"). И у обоих антагонистических видов он наследует самое лучшее. Но сочетание данных комплексов мозговых структур, влекущих наложение противоположных психологических ориентаций, редко происходит без накладок. Поэтому так часто результатом гибридизации становятся различные патологии рассудка. Как утверждает математическая теория катастроф, из всех изменений в сложной самоорганизующей системе лишь 25 процентов идут ей на пользу. (Цена, которую приходится платить за саму возможность появления более совершенного существа. "Вульгарный человек не сходит с ума" [8].)