— Никто не знает, что ждет его впереди, — мрачно заметил Джордже и умолк минут на пятнадцать. Даже в лучшие времена его гастрономические экзерсисы не принимали форму столь ужасающего обжорства.
Кроме толстяка, его компаньонов и хозяина за столом сидела жена Иосипа — Мария. Невысокая, темноволосая, как супруг, она, во всем остальном, разительно отличалась от мужа. Тот был медлительным и молчаливым — Мария живой, подвижной и общительной до болтливости. Она оглядела Зарину и Михаэля, обедавших в конце зала за маленьким столиком, затем окинула взглядом Лоррейн и Джакомо, сидевших за таким же столиком с другой стороны, и сказала:
— Ваши друзья не слишком словоохотливы. Джакомо, проглотив кусок оленины, пробормотал:
— Потому что у них заняты рты.
— Нет-нет, они разговаривают, все в порядке, — откликнулся Петерсен, — просто их не слышно из-за лязга челюстей Джордже. Но ты права, они говорят очень тихо.
— Почему? — спросил Иосип. — Почему они шепчутся? Здесь бояться некого, кроме нас, их здесь никто не услышит.
— Джордже прав — они не знают, что ждет их впереди. Все вокруг внове, не для Джакомо, а для остальных троих. А осторожничают, потому что, с их точки зрения, для этого есть все основания. Каждый думает, что этот день может оказаться для него последним на этой земле.
— На базаре ходят слухи, что партизаны прорвались через итальянский гарнизон в Празоре, двинулись вниз по долине Рамы и теперь находятся между нами и Яблоницей, — сообщил Иосип. — Они могут оседлать дорогу. Какие планы на завтра? Если мне следует поторопиться, ты только скажи.
— Почему бы и. нет. Нам нужно подняться в горы как можно быстрей, но этих молодых людей мне трудно представить в роли скалолазов. Поэтому придется ехать на грузовике, покуда возможно.
— Завтра увидим.
Закончив есть, Лоррейн и Джакомо подошли к столу, за которым беседовал с хозяином Петерсен.
— Я уже пыталась Сегодня размять ноги, но вы остановили меня, — сказала Лоррейн. — Хочу сделать это сейчас. Не возражаете?
— Возражаю. Мостар находится недалеко от линии фронта. Вы — молодая красивая девушка. Улицы, по которым захотите прогуляться, полны солдат, вернувшихся с передовой. Мало ли что может случиться? К тому же стоит жестокий мороз.
— С каких пор вас стало беспокоить мое здоровье? — Лоррейн вновь перешла на уже знакомый майору высокомерный тон. — За мной присмотрит Джакомо. Видимо, вы по-прежнему мне не доверяете.
— И это тоже.
— Чего вы ждете от меня? Думаете, я убегу, доложу обо всем властям? Знаете же, что я не могу этого сделать.
— Знаю. А не хочу вас отпускать только потому, что буду переживать за вас.
Красивые девушки обычно не выдают своих истинных чувств, но Лоррейн была почти близка к этому.
— Спасибо, — ледяным голосом произнесла она.
— Хотите, я буду сопровождать вас? — предложил Петерсен.
— Не хочу, — наотрез отказалась Лоррейн.
— Поймите же, Петер, — вмешался в разговор Джордже, — вы ей не нравитесь, — он отодвинул стул. — Зато всем нравится Джордже, большой, веселый, симпатичный Джордже. Я пойду с вами!
— Вы меня тоже не устраиваете. Петерсен закашлялся.
— Знаете, юная леди, майор прав, — сказал Иосип. — После наступления темноты в городе становится опасно. Ваш Джакомо кажется надежным защитником, но есть улицы, куда не отваживаются заглядывать даже военные и полицейские патрули. Я знаю все места и могу предложить свою компанию.
— О, вы очень добры, — улыбнулась Лоррейн.
— А можно и мы прогуляемся вместе с тобой? — спросила Зарина.
— Конечно же, можно.
Облачившись в теплые куртки, все пятеро, включая Михаэля, вышли из гостиницы, оставив внутри Петерсена и его компаньонов. Джордже, пожав плечами, вздохнул.
— Вообще-то я считался первым парнем в Югославии. Это было задолго до того, как мы повстречались с вами, Петер. Ну что, продолжим? — толстяк кивнул в сторону бара.
— Так скоро? — усмехнулся майор. Джордже занял место за стойкой.
— Странная девушка, — сказал он. — Я говорю о Лоррейн. Зачем ей куда-то идти темным, холодным, опасным вечером? Она не выглядит большой любительницей прогулок по свежему воздуху.
— Как и Зарина, — заметил Петерсен. — Две странные девушки.
— Ладно, хватит о женщинах, тем более молодых и недосягаемых для нас, — толстяк открыл бутылку вина. — Сконцентрируем свои усилия на урожае винограда тридцать восьмого года.
— ...Не особенно они и странные, — неожиданно подал голос Алекс.
Джордже и Петерсен изумленно уставились на него — Алекс говорил столь редко, что каждая его реплика неизменно привлекала к себе внимание.
— Вы заметили что-то, что ускользнуло от нас? — спросил Джордже.
— Да. Видите ли, я не болтаю так много, как вы, — слова прозвучали обидно, но в действительности Алекс сказал их лишь, чтобы пояснить свою мысль. — Когда вы говорите, то слышите только себя. А я смотрю, слушаю и запоминаю. Две юные леди, кажется, подружились. Я бы сказал, слишком подружились — и очень быстро. Возможно, они на самом деле понравились друг другу, не знаю. Но думаю, они друг другу не доверяют. Уверен, Лоррейн вышла на улицу, чтобы выяснить что-то. А Зарина отправилась с ней, чтобы узнать, что именно интересует Лоррейн.
Толстяк важно покивал головой.
— Разумно, разумно. И что же, по-вашему, они хотят выяснить?
— Откуда мне знать? — чуть раздраженно ответил Алекс. — Я только наблюдаю. Делать выводы — ваша работа.
Две девушки в сопровождении своего эскорта возвратились раньше, чем трое мужчин допили бутылку вина. Лоррейн, Зарина и Михаэль уже слегка посинели от холода. У Лоррейн даже отчетливо стучали зубы.
— Приятная прогулка? — вежливо осведомился Петерсен.
— Очень приятная, — сказала Лоррейн. Определенно, она не простила майору ни одного греха их тех, в которых его обвиняла. — Я пришла сказать «спокойной ночи». Когда мы завтра отправимся?
— В шесть утра.
— Если это для вас очень поздно... Проигнорировав ехидную реплику Петерсена, Лоррейн повернулась к Зарине.
— Задержусь на минутку. Лоррейн удалилась.
— Стаканчик на ночь, Зарина? — предложил Джордже. — После прогулки рекомендую «мараскино» из Задара.
Как Лоррейн пропустила мимо ушей ехидное замечание Петерсена, так и Зарина не откликнулась на предложение толстяка.
— Вы наврали мне, — сказала она майору.
— Вы сказали, что «профессор» — кличка Джордже, Потому что он слишком много болтает.
— Я сказал лишь, что Джордже ведет себя как папа римский.
— Не выкручивайтесь. «Кличка!» Кличка декана факультета западноевропейских языков Белградского университета!
— Вот это да! — Петерсен восхищенно взглянул на Зарину. — А вы умница. Как узнали? Она улыбнулась.
— Просто спросила у Иосипа.
— Браво! Должно быть, испытали шок. Вы-то принимали его за кого-то вроде швейцара?
Перестав улыбаться, Зарина смущенно зарделась.
— Вовсе нет. Но почему вы все-таки мне солгали?
— В общем-то это была не ложь. Джордже действительно ведет себя, как... Впрочем, неважно. Я сказал так, потому что Джордже не любит хвастаться своими скромными научными успехами. Он ведь не достиг головокружительных высот ни в политике, ни в экономике, как некоторые, обучаясь в Каирском университете.
Щеки Зарины покрыл густой румянец. Затем она улыбнулась, слабо, но улыбнулась.
— Я не заслужила это. Я даже его не закончила. — Правда? Простите.
Девушка повернулась к Джордже. . — Почему же вы служите обыкновенным солдатом?
За стойкой бара толстяк горделиво выпятил пузо.
— Я совершенно необыкновенный солдат! — сообщил он с достоинством.
— Да... Но все же — декан, профессор... Джордже печально покачал головой.
— Сослагательные наклонения множественного числа никогда еще не выигрывали сражений.
Зарина уставилась на него, затем повернулась к Петерсену.
Глава 5
— Что ваш друг хочет этим сказать?
— Скорей всего, он мысленно перенесся в академические пенаты.
— Куда бы мы ни направлялись, думаю, мы доберемся до цели, — убежденно сказала Зарина. — Вы — сумасшедшие. Оба. Абсолютно сумасшедшие.
Часы Петерсена показывали половину четвертого, когда он проснулся. Майор не видел часовых стрелок, показывающих время, поскольку, ложась спать, отключил подсветку циферблата. Часы по-прежнему не светились, но была какая-то причина столь раннего пробуждения. Что-то твердое и холодное уперлось в правую скулу Петерсена. Не поворачивая головы, он осторожно скосил глаза и увидел человека, который, держа в руке пистолет, сидел на стуле рядом с кроватью. Одетый в неплохо сшитый серый костюм незнакомец лет тридцати, может чуть более, напоминал знаменитого Рональда Колмена, каким тот был до войны: те же узко подбритые усики, те же холеные руки. От известного актера кино пришельца отличала ледяная улыбка и очень холодные светло-голубые глаза.
Петерсен медленно поднял правую руку и аккуратно отвел пистолет от лица.
— Разве так уж необходимо держать у моей головы ствол, когда за вашей спиной стоят трое вооруженных до зубов бандитов?
В самом деле, в комнате находились еще трое людей, одетых в некое подобие военной формы. Вся троица была вооружена автоматическими пистолетами.
— Вы считаете моих парней бандитами? — незнакомец старался выглядеть оскорбленным. — Что же, выходит, и я бандит?
— А кто, по-вашему, приставляет оружие к голове спящего?
— Бросьте, майор Петерсен. У вас репутация весьма опасного и очень сильного человека. Она оправдывает подобное обращение. Откуда мы знаем — вдруг вы держите в руке под одеялом заряженный пистолет?
Петерсен высвободил из-под одеяла левую руку и предъявил пустую ладонь.
— Мой пистолет под подушкой.
— Ах так, — незнакомец вытащил из-под подушки оружие Петерсена. — Уважаю профессионалов.
— Как вы вошли сюда? Дверь была заперта.
— Сеньор Пижаде постоянно сотрудничает с нами, — произнес незнакомец фамилию Иосипа.
— Он?
— В наше время нельзя доверять никому.
— Теперь я это понял.
— Начинаю верить тому, что о вас говорят, майор. Вы не слишком обеспокоены нашим визитом. Даже не поинтересовались, кто я такой.
— Почему меня должно интересовать это? Вы — не друг. Это самое важное.
— Может, и так, а, может быть, и не совсем так. Честно говоря, я еще сам не знаю. Майор Киприано, — представился он, — наверное, вы слышали обо мне.
— Слышал. Вчера. Впервые. Сочувствую вам, майор. Искренне вам сочувствую. Но сейчас мне бы очень хотелось оказаться в каком-нибудь другом помещении. Я — одна из тех чувствительных особ, которые ощущают дискомфорт, находясь рядом с больными.
— Рядом с больными? — Киприано немного удивился, но все еще продолжал улыбаться. — Вы — обо мне? Я здоров, как идеально настроенная скрипка.
— Физически — несомненно. Треснутая скрипка издает фальшивые звуки. Однако каждый, кто работает на ублюдка Гранелли, болен психически. Добавлю, что каждый, кто пользуется услугами истерика-отравителя Алессандро, сам, должно быть, садист. И потенциальный пациент строго охраняемой лечебницы.
— Ах, Алессандро! — Киприано было трудно обидеть либо он был достаточно умен, чтобы не показывать этого. — Алессандро просил кое-что вам передать.
— Неужели? Мне казалось, ваш отравитель и отравленный лишен возможности передавать что-либо. Вы его видели?
— К сожалению, нет. Он по-прежнему заперт в каюте «Коломбо». Следует признать, майор Петер-сен, вы подходите к делу основательно. Но я разговаривал с Алессандро. Он просил передать: когда выберется из своего заточения, у вас будет время помучиться перед смертью.
— Навряд ли. Я пристрелю его, Как бешеную собаку. Но у меня нет желания беседовать о вашем полоумном приятеле. Что вам надо?
— Пока не знаю. Скажите, а почему вы называете Алессандро отравителем?
— Можно подумать, не догадываетесь.
— Возможно, догадался бы, если бы знал, о чем вы с ним говорили.
— А вы знаете, что он таскает с собой газовые гранаты?
— Да.
— Вам известно, что Алессандро носит с собой коробку с химикатами, в состав которых входит скополамин?
— Да.
— Тогда вам, видимо, известно, что среди химикатов есть яды, вызывающие чудовищную агонию. И при этом вы продолжаете называть себя нашим союзником?
Киприано перестал улыбаться.
— Это ложь.
— Могу я подняться с постели?
Киприано кивнул. Петерсен направился к своему рюкзаку, достал из него металлический кейс Алессандро и, вручив его итальянцу, сказал:
— Отвезите в Рим или куда угодно и подвергните экспертизе. Не советую пробовать содержимое ампул на вкус. Когда я пригрозил сделать Алессандро инъекцию — он впал в неописуемый ужас.
— Он ничего не сказал мне об этом.
— Верю, — промолвил Петерсен. — Где Алессандро мог получить такой сильный яд?
— Не представляю.
— А вот в это я уже не верю... Хорошо, что же все-таки вам от меня нужно?
— Просто идите за нами, — Киприано провел Петерсена в столовую, где уже находились все шестеро его спутников. Они сидели за столиками под охраной молодого итальянского офицера и четырех вооруженных солдат. — Оставайтесь здесь. Вы слишком хороший профессионал" чтобы делать глупости. Мы отлучимся ненадолго.
Джордже с высокой пивной кружкой в руке, пользуясь случаем, расслабился в глубоком резном кресле. Алекс выглядел, как всегда, убийственно спокойным. Джакомо всего лишь казался задумчивым. Зарина сидела бледная, плотно сжав губы, а обычно подвижное лицо Лоррейн на сей раз ничего не выражало.
Петерсен покачал головой.
— Так, так, вся компания в сборе. Майор Киприано только что назвал меня профессионалом. Если бы я...
— Это был майор Киприано? — перебил его Джордже.
— Во всяком случае, он так представился.
— Быстро он здесь очутился. Надо же, вполне приличный молодой человек.
— И говорит вполне разумные вещи. Но вы меня перебили, Джордже. Как профессионал я должен был выставить часового. Меа culpa — моя вина. Я полагал, здесь надежное место.
— Очень надежное! — с презрением воскликнула Зарина.
— Будем надеяться, все кончится благополучно.
— Ничего себе — благополучно! Петерсен развел руками.
— Во всем есть свои положительные моменты. Вам и Лоррейн хотелось увидеть меня в неловком положении. Вы это видите. Ну как, довольны?
Ответа не последовало.
— Как они провели тебя, Алекс? — продолжил майор. — Ты ведь способен услышать шорох падающего листа.
— Они приставили пистолет к виску Зарины.
— Это меняет дело. А где же наш добрый друг Иосип?
— Ваш добрый друг Иосип, наверное, помогает Киприано и его людям разыскивать то, что они ищут, — кисло произнесла Зарина.
— О Боже! Какого вы низкого, крайне низкого мнения о моем друге.
— Кто же, по-вашему, навел на нас Киприано? Кто впустил этих солдат в гостиницу? Кто дал им ключи от наших спален?
— В один прекрасный день, — мягко сказал Петерсен, — найдется тот, кто сумеет поставить вас на место, юная леди. Вам мешает слишком острый и длинный язык. Не приставь солдат к вашему виску пистолет — вы бы зарезали его своими речами. Никто никого в гостиницу не впускал — Иосип никогда не запирает парадную дверь. А попав внутрь, завладеть ключами от комнат не составляет труда. Не знаю, кто навел на нас Киприано. Но обязательно это выясню. Это могли сделать даже вы, Зарина.
— Я?! — Зарина взглянула на него сперва удивленно, затем с негодованием.
— Под подозрением все. Вы не раз говорили, что я вам не доверяю. Когда так говорят, значит, есть причины для подозрений. Скажите, в чем я могу вас подозревать?
— Вы, должно быть, не в своем уме, — Зарина уже не злилась, а казалась просто смущенной.
— Вы внезапно побледнели. Почему?
— Оставьте мою сестру в покое! — сердито вскричал Михаэль. — Она ничего не сделала! Оставьте ее в покое. Зарина — преступник? Предатель? Действительно, вы не в своем уме. Прекратите ее терзать. Кем вы себя считаете?
— Я считаю себя офицером, способным без колебаний преподать урок дисциплины такому мальчишке, как вы. Однако не время и не место выяснять отношения. — Проявите, наконец, свою силу духа. И довольствуйтесь известием, что вы — вне подозрений.
— Думаете, я успокоюсь, пока под подозрением находится Зарина?
— Меня мало заботит — успокоитесь вы или нет.
— Послушайте, Петерсен...
— Петерсен? Что такое «Петерсен»?! Вы обязаны обращаться ко мне по званию: майор «Петерсен». На худой конец — «господин».
Михаэль затих.
— Вы вне подозрений лишь потому, что после передачи по нашей просьбе в Рим сообщения, я вывел вашу рацию из строя, — продолжил Петерсен. — Разумеется, чтобы навести на нас Киприано, можно было воспользоваться рацией сестры. Но, после того как прошлой ночью вас застали врасплох, — у вас, наверное, не хватило бы на это пороху. Вы не отличаетесь большой сообразительностью, Михаэль. Алекс, можно тебя на пару слов?
Брат и сестра испуганно в замешательстве переглянулись. Алекс пересек зал и подошел к Петерсену. Тот начал говорить, но подал голос молодой итальянский офицер.
— Стоп! — резко приказал он.
Петерсен терпеливо посмотрел на итальянца.
— Что означает «стоп»?
— Прекратите разговаривать.
— Почему? Вы ведь не запрещали мне беседовать с молодым человеком и девушкой.
— Тогда я понимал, о чем идет речь, — объяснил офицер. — А сербскохорватским не владею.
— Пробелы в вашем образовании меня не занимают. Однако, чтобы устранить недоразумение, сообщаю: мы изъяснялись на словенском диалекте, который здесь понимают лишь этот джентльмен, пьющий пиво, и я. Может, вы решили, что мы замышляем нападение на вас? Трое безоружных людей против четверых солдат, вооруженных автоматами? Отбросьте эту безумную мысль. В каком вы звании?
— Лейтенант, — это был очень подтянутый, очень симпатичный и очень молодой лейтенант.
— Лейтенанты не отдают приказы майорам, — сказал Петерсен.
— В настоящее время вы мой пленник.
— В таком случае это следовало сообщить мне. Но даже если я пленник, каковым официально пока не являюсь, задержал меня майор Киприано. Он относится ко мне, как к очень важному пленнику, которого нельзя ни в чем ущемлять, Так что предупредите своих людей: если кто-нибудь попробует это сделать — я отниму у него оружие и разобью о его же голову. После чего, можете меня расстрелять. Потом вы попадете под трибунал, и согласно Женевским соглашениям вас расстреляют за убийство военнопленного. Это, конечно, вы и без меня знаете. — Петерсен надеялся, что юный лейтенант понятия не имеет ни о каких Женевских соглашениях, о которых он и сам имел довольно расплывчатое представление. Его безапелляционный тон произвел должное впечатление: офицер уже не пытался препятствовать ни общению, ни иным действиям пленников.
Минуту поговорив с Алексом, Петерсен прошел за стойку бара, достал бутылку вина и стакан. Все это он проделал, не сводя глаз с лейтенанта, который в это время, должно быть, соображал, что ему позволяют таинственные Женевские соглашения. Майор присел за стол рядом с Джордже. Они принялись негромко беседовать и продолжали разговор до тех пор, пока в столовую не вошли Киприано, трое его Людей и Иосип с супругой. Итальянец выглядел менее жизнерадостным и уверенным, улыбка на его лице настолько угасла, что Киприано можно было назвать даже угрюмым.
— Рад видеть, что вы здесь не грустите, — сказал он.
— Для грусти нет повода. Нас лишь немного раздосадовал неожиданный подъем, — Петерсен наполнил вином стакан. — Но мы не злопамятны. Присоединяйтесь к нашей компании, майор. Это будет самый изящный способ принести нам свои извинения.
— Спасибо, воздержусь. Хотя вы правы — мне приказано перед вами извиниться. Я только что говорил по телефону...
— С «мудрецами» из штаба вашей разведки, конечно.
— Да. Как вы догадались?
— Откуда же еще поступает дезинформация? Мы с вами — коллеги, подобное постоянно происходит повсюду.
— Приношу свои искренние извинения за доставленные неудобства, вызванные глупой ложной тревогой.
— Что за тревога?
— Из римской штаб-квартиры пропали важные документы. Какой-то умник в штабе генерала Гранелли — не знаю пока, кто именно, — решил, что они попали в руки вам либо одного из членов вашей группы. Сверхсекретные документы.
— Пропадают всегда секретные документы, — философски заметил Петерсен. — У меня с собой есть кое-какие бумаги, но, уверяю, я их не выкрал. А насколько они важны или секретны, мне неизвестно.
— Я информирован об этих бумагах, — Киприано махнул рукой и улыбнулся. — Думаю, вы пони маете. Нет, пропавшие документы, якобы более важные и секретные, никогда не покидали римского сейфа. В штабе просто ошиблись.
— Могу я спросить, что это за документы?
— Можете. Но больше я вам ничего не скажу"— Киприано вновь улыбнулся, — даже если бы знал их содержание. Вы как профессионал должны понимать, что я не стал бы его пересказывать. Спокойной ночи, господа. Еще раз прошу извинить меня. Всего доброго, майор Петерсен.
— Всего доброго, — Петерсен пожал протянутую руку. — Передавайте привет полковнику Лунцу.
— Хорошо, передам, — Киприано замер. — Но я не знаю никакого полковника Лунца.
— Тогда передавайте привет Алессандро.
— Передам ему больше, чем привет. — Киприано повернулся к Иосипу и также пожал ему руку. — Огромное вам спасибо, сеньор Пижаде, за помощь. Мы не забудем этого.
...Первой после ухода Киприано нарушила затянувшееся молчание Зарина.
— "Спасибо, сеньор Пижаде... Вы очень помогли, сеньор Пижаде... Мы не забудем, сеньор Пижаде..."
Иосип озадаченно посмотрел на нее, затем взглянул на Петерсена.
— Юная леди разговаривает со мной?
— Думаю, она обращается сразу ко всей компании.
— Не понимаю, — пробормотал Иосип.
— Скорее всего, она тоже. Юная леди, как ты ее назвал, видимо, подумала, что это ты дал знать по телефону майору Киприано о нас и провел его сюда, да еще предоставил ключи от комнат. А может, она пытается отвести от себя подозрения.
Зарина хотела что-то сказать, но ей помешала Мария, глаза которой сверкали от ярости. В три прыжка она очутилась около девушки.
— Такая хорошенькая мордашка, — прошипела она, — такая нежная кожица. А у меня длинные ногти! Хочешь, я раздеру тебе ими физиономию! Ты оскорбила честь моего мужа. Или тебе хватит нескольких оплеух? — Марии Пижаде не надо было учиться искусству презрения. Ее атака повергла Зарину в шок. — Солдат приставил пистолет к моей шее и дал Иосипу три секунды на то, чтобы он принес запасные ключи. Разве с ним так поступили бы, если бы он сделал то, в чем ты его обвиняешь?
Онемевшая Зарина медленно покачала головой.
— Но ты все еще думаешь, что Иосип предал вас?
— Нет... Уже так не думаю... Не знаю, что и думать... Прости меня, Мария... Очень прошу, прости... — Зарина попыталась улыбнуться. — На меня тоже наставили пистолет, только не к шее, а к уху. Это не способствует ясности мыслей...
Холодная ярость на лице Марии сменилась сперва задумчивостью, затем сочувствием. Неожиданно она обняла девушку и провела ладонью по ее волосам.
— Наверное, никто из нас не способен сейчас ясно мыслить. Джордже, — Мария взглянула через плечо Зарины, — что вы на это скажете? — — «Сливовица», — решительно отозвался толстяк. — Отличный способ прояснить мысли. Если вы прочтете на бутылочной этикетке «пелегрино»...
— Профессор, — прервал его Иосип. Он почесал иссиня-черный, небритый подбородок, — если Зарина и я невиновны, то кто сообщил итальянцам о вашем присутствии. Ты подозреваешь кого-нибудь, Петер?
— Нет. Мне не нужны подозреваемые. Я знаю, кто это сделал.
— Знаешь? — Иосип повернулся к бару, взял с подноса у Джордже бутылку сливовицы, наполнил рюмку, осушил ее в два глотка и, закашлявшись, переспросил:
— Кто?
— Пока не готов это сказать. Не потому, что хочу держать всех в напряжении или дать ему — а может быть, ей — время повеситься или совершить какую-нибудь подобную глупость. Просто не могу доказать это. Пока. Даже не уверен, хочу ли доказывать это. Возможно, того, о ком идет речь, ввели в заблуждение. Или он сделал это случайно. А может, руководствуясь благими намерениями, разумеется, с точки зрения данной персоны. В отличие от Зарины, я не собираюсь судить и обвинять поспешно...
— Петер! — укорила Мария, по-прежнему обнимавшая за плечи девушку.
— Прости, Мария. Простите, Зарина. Это все мой гадкий характер. Многие из нас, по-видимому, хотят спать, но я попросил бы с этим не торопиться. Успеем выспаться — надо внести изменения в планы. Мы останемся в гостинице до завтрашнего вечера. Во всяком случае покинем ее не раньше. Джакомо, я могу перекинуться с вами словечком?
— А разве у меня есть выбор?
— Конечно. Вы всегда можете ответить «нет». Джакомо расплылся в улыбке.
— Иосип, — обратился он, достав из кармана мелочь, — продайте мне, пожалуйста, бутылочку вашего превосходного красного.
— Друзья Петера Петерсена в моем отеле не платят, — немного обиженно отозвался хозяин.
— Может, я не его друг. Может быть, он не считает меня своим другом. — Казалось, эта мысль развеселила Джакомо. — Все равно, большое спасибо, — он взял из бара два бокала, бутылку вина и вместе с Петерсеном направился к дальнему столику. Сев за него, Джакомо наполнил бокалы и торжественно промолвил:
— Эта Мария — совсем девчонка! То рычит, словно львица, то на глазах превращается в домашнюю кошку. Заметили, как быстро меняется ее настроение?
— Да, оно подвижно, как ртуть. — Вот-вот, как ртуть. Очень верное слово. Похоже, вы хорошо ее знаете?
— Мы очень давно знакомы, — прочувственно сказал Петерсен. — Если быть точным, двадцать шесть лет, три месяца и несколько дней. Проще говоря, я знаю Марию от рождения. Она моя кузина. А почему вы об этом спросили?
— Любопытно. Не удивлюсь, если вам знаком каждый житель предгорий. Ну ладно, давайте приступим к инквизиции. Приятно осознавать, что я являюсь для вас главным подозреваемым.
— Ошибаетесь. Вы не подозреваемый. И вообще, вы не злодей. Пожелай вы избавиться от Джордже, Алекса или меня, воспользовались бы чем-нибудь увесистым. Доносы и тайные звонки — не в вашем стиле. Вы не умеете хитрить.
— Благодарю. Хотя, признаюсь, разочарован. Итак, вы собирались о чем-то спрашивать?
— Если можно.
— Валяйте. Вопросы будут касаться лично меня? Могу рассказать всю свою биографию. Моя жизнь — открытая книга. Вы правы, я черногорец. Мое настоящее имя Владимир, во предпочитаю зваться Джакомо. Хотя в Англии меня звали «Джонни».
— Вы жили в Англии?
— Я британский подданный. Звучит странно: черногорец — британский подданный. В действительности в этом нет ничего странного. До войны я служил вторым помощником капитана югославского торгового судна. В Саутгемптоне встретил красивую канадскую девушку и покинул корабль, — Джакомо сказал это так, точно данный поступок был самой естественной вещью на свете и точно Петерсен разделял его мнение. — Пришлось разумеется, перетерпеть некоторые сложности с натурализацией, но мне повезло — я устроился работать в контору, выполнявшую правительственные заказы на различные подводные работы. Задолго до поступления на службу в торговый флот я уже имел квалификацию водолаза. Вскоре женился.
— На той самой девушке?
— На той самой. В августе 1939 года я получил британское гражданство, а через месяц после начала войны призван в армию. Поскольку у меня международный диплом помощника капитана и удостоверение водолаза, резонно было предположить, что я попаду во флот, но меня почему-то зачислили рядовым в пехоту. После разгрома в Дюнкерке нашу часть перебросили на Средний Восток...
— И с тех пор вы не были дома?
— Нет.
— Вы не виделись со своей женой более двух лет. У вас есть дети?
— Есть. Дочка. Вторая девочка умерла в шестимесячном возрасте от полиомиелита. А жена... Моя жена погибла в Портсмуте при налете «люфтваффе». В начале лета сорок первого.
Петерсен молча кивнул. Удивляло, что после всего пережитого этот человек столь часто и охотно улыбался.
— ...Наш штурмовой отряд входил в состав британской Восьмой армии, — продолжил Джакомо. — Отдельная группа «коммандос», расквартированная в пустыне. Затем начальство проведало, что я моряк, и меня перевели в особую бригаду морской пехоты, дислоцировавшуюся на Эгеях.
Петерсен знал: в морской пехоте и в штурмовых отрядах «коммандос» служили одни добровольцы. Было глупо интересоваться, зачем Джакомо стремился попасть в подразделения повышенного риска.
— Потом кто-то узнал, что я югослав. Меня отозвали в Каир, где я получил задание доставить Лоррейн к месту ее назначения...
— И что же произойдет, после того как вы ее доставите?
— Хотите сказать — после того как вы ее доставите? Командование сочло, что я наилучшая кандидатура для подобной работы, но оно не предполагало, как мне повезет на знакомство с вами, майор. Ответственность свалилась с моих плеч в тот момент, как мы с вами встретились. Теперь я просто отдыхаю, — Джакомо подлил в бокалы вина, откинулся на спинку стула и улыбнулся. — В Боснии у меня нет даже кузины.
— Может, оно и к лучшему, — отозвался Петерсен. — Еще вопрос, Джакомо.
— Вы хотите спросить, почему я не возвращаюсь обратно? С величайшим удовольствием это сделаю, но мне надо получить расписку от командира ваших четников — полковника Михайловича. Я убиваю немцев более трех лет и, надеюсь, через пару недель займусь этим снова. Мой вынужденный перерыв мне совсем не нравится — нет надежды повстречать здесь, в Югославии, хотя бы одного немца.
— Расценивайте свое задание как сентиментальное путешествие, Джакомо... Выполняйте, что предписано, и возвращайтесь с Богом. Ваша совесть чиста. Только постарайтесь поменьше улыбаться...