Партизаны

— А вы говорите об отсутствии дисциплины на флоте, — заметил Петерсен.

— Дайте срок, — улыбнулся капитан. — Паренек с нами всего лишь вторую неделю.

— Он, что, прогуливает уроки? — изумленно поинтересовался Джордже.

— Пьетро старше, чем кажется, по крайней мере, месяца на три.

— В вашем экипаже представлены все возрастные категории, — усмехнулся Петерсен. — Старшему Пьетро никак не меньше семидесяти.

— Гораздо больше, — Карлос рассмеялся. Казалось, все на свете его забавляет. — Пенсионер, безбородый юнец, так называемый капитан с двумя из четырех полагающихся конечностей — отличная команда! Подождите, еще увидите остальных. .

— Что случилось, то случилось, согласен. — продолжил беседу Петерсен. — Согласен. А можно задать вопрос относительно настоящего?

Карлос кивнул.

— Почему вы не ушли из флота по инвалидности или, в конце концов, не списались на берег? Почему до сих пор на действительной службе?

— На действительной службе? — капитан опять рассмеялся. — Это не действителъная служба. Как только запахнет порохом, я тотчас подам рапорт об увольнении. Вы видели наше вооружение, Петер? Мы держим этот металлолом лишь из тщеславия. Пушки никогда не будут использованы ни для атаки, ни для обороны — обе неисправны. Слоняться взад-вперед между Италией и Югославией совсем не сложно, во всяком случае, для меня. Ведь я родился и вырос в сорока милях отсюда, в Пескаре. У моего отца было несколько яхт, и все свое детство, а затем и до нелепого длинные студенческие каникулы провел в плаваниях по Средиземному морю, главным образом вдоль югославского берега. Адриатическое побережье Италии — скучно и неинтересно. Между Бари и Венецией нет ни одного живописного места, заслуживающего упоминания. А сотни островков Далмации — истинный рай для яхтсмена! Я знаю их лучше, чем улицы Пескары или Термоли, и морское министерство находит это полезным.

— Как же вы пойдете ночью? — спросил Петерсен. — Без маяков, без световых буев, без каких-либо береговых навигационных ориентиров?

— Если бы я зависел от всего этого, морское министерство вряд ли было заинтересовано во мне, верно? Да, помогите же ему кто-нибудь! — возглас капитана относился к юному Пьетро, который вошел в каюту, пошатываясь под тяжестью гигантской плетеной корзины. В ней находился великолепно оборудованный бар. В дополнение к крепким спиртным напиткам, ликерам и винам юный матрос прихватил даже сифон, заправленный содовой водой, и маленькое ведерко со льдом.

— Пьетро пока не научился исполнять обязанности стюарда, а я не намерен покидать свое кресло, — сказал Карлос. — Пожалуйста, обслуживайте себя сами, господа. Спасибо, Пьетро. Предложи остальным пассажирам присоединиться к нам, если они захотят.

Юноша отдал честь и вышел.

— У нас на борту находятся еще два пассажира, имеющие отношение к Югославии, — пояснил капитан. — Понятия не имею, зачем они туда направляются. Впрочем, точно так же не знаю, какие у вас там дела. Вы не знаете их дел, они не знают ваших, но корабли, встречающиеся ночью, обязаны обмениваться друг с другом опознавательными сигналами. Таковы правила плавания в открытом море.

Петерсен указал на корзину, из которой Джордже подал Зарине и Михаэлю апельсиновый сок.

— В открытом море несколько иные правила, — заметил он. — По-моему, ваше морское ведомство недооценивает суровые условия тотальной войны.

— Не волнуйтесь, Петер, — улыбнулся Карлос. — Наше морское ведомство так же скупо, как и любое морское ведомство мира. Кое-что из этих припасов прислал мне отец из собственных винных погребов, а кое-что подарили зарубежные друзья.

— "Крусковач", — Джордже дотронулся до бутылки, — «граппа», «пелинковач», «сливовица»... Можно подумать, все ваши зарубежные друзья — югославы. Наш гостеприимный и внимательный юный друг Пьетро ясновидящий? Он догадался, что мы идем в Югославию, или был информирован ?

— Подозрительность, думаю, составляет основную часть вашего капитала. Не знаю, о чем догадался Пьетро и может ли он вообще о чем-либо догадываться. Юноша не был специально проинформирован, а просто-напросто знал это, — Карлос вздохнул. — Увы, для нас уже не существует таких понятий, как романтика и очарование таинственных миссий рыцарей плаща и кинжала. Отыщите в Термоли хотя бы одного слепо глухонемого, и он будет тем единственным в городе человеком, который не знает, что «Коломбо» — так зовут эту искалеченную «борзую» — регулярно курсирует между Италией и Югославией. Утешьтесь тем, господа, что я один знаю место, где мы причалим. Конечно, если никто из вас не проболтался. — Он налил себе немного виски. — Ваше здоровье, джентльмены. И ваше, сеньора.

— Мы не болтаем на каждом углу о подобных вещах, — отозвался Джордже. — Зато о другом, боюсь, я люблю поговорить. Вы упомянули студенческие каникулы, Карлос. Могу спросить, что вы заканчивали? Университет? Морскую академию?

— Медицинскую академию.

— Медицинскую академию! — С потрясенным видом Джордже налил себе «граппы». — Умоляю вас, капитан, только не говорите, что вы доктор!

— А я и не говорю. Но у меня есть диплом, подтверждающий мое медицинское образование, — сказал Карлос.

Петерсен выразительно оглядел каюту.

— Тогда почему все это?

— Хороший вопрос, — улыбнулся капитан. — В военное время итальянский флот не отличается от любого другого. Высококвалифицированный слесарь становится механиком машинного отделения, первоклассный шеф-повар — артиллеристом. Я умею учиться, многогранность познаний и привела меня сюда, — подражая Петерсену, Карлос выразительно огляделся. — Разрешите представиться — доктор Тремино, паромщик первого класса. Принимая во внимание состояние парома, согласен на второй класс. Входите, входите! — откликнулся он на стук в дверь.

Среднего роста стройная молодая девушка, одетая в голубой шерстяной костюм, перешагнула через невысокий комингс. На вид ей можно было дать лет двадцать пять. Лицо ее было бледным, серьезным и неулыбчивым, без малейшего следа косметики. Черные, как ночь, волосы ниспадали на плечи, подобно крыльям ворона. Одно «крыло» почти полностью закрывало левую бровь, очевидно, чтобы прикрыть небольшую оспинку, расположившуюся высоко на левой скуле. Девушка была красива той классической «вечной» красотой, над которой не властно время.

Время не властно было изменить и облик мужчины, вошедшего следом за ней в каюту, однако скульптурное совершенство черт было здесь ни при чем. Высокий, крепкого телосложения, светловолосый, он показался отчаянно безобразным. Природа не имела отношения к этому — все лицо мужчины ото лба до подбородка покрывали ужасные шрамы самого различного рода и вида. И все же, благодаря открытой жизнерадостной улыбке, оно выглядело достаточно привлекательным.

— О! — с неподдельной радостью воскликнул Карлос. — А вот и Лоррейн с Джакомо.

Он представил вошедшим Петерсена, затем остальных. Голос Лоррейн, низкий и бархатистый, чем-то напоминал голос Зарины. Голос Джакомо, как и следовало ожидать, бархатистым не был, а рукопожатие его оказалось просто чудовищным. Однако, когда дело дошло до девушки, Джакомо осторожно взял ее ладошку в свою огромную руку и с неуклюжей галантностью поцеловал. Подобный жест этого человека мог показаться неестественным и театральным, но, по-видимому, Зарина это так не восприняла. Во всяком случае она ничего не сказала, а лишь широко улыбнулась в ответ с искренностью, впервые отмеченной Петерсеном.

— Не церемоньтесь, — сказал Карлос, кивнув на плетеную корзину.

Джакомо, не позволяя усомниться в том, что принадлежит к решительным людям, не заставил упрашивать себя дважды и налил Лоррейн «пеллегрино»[6]. Это явно указывало на их давнее знакомство, равно как и на то, что девушка разделяла отношение фон Караянов к алкоголю. Затем Джакомо наполовину наполнил высокий бокал виски, разбавил его содовой, сел за стол и, улыбаясь, оглядел компанию.

— За здоровье присутствующих! — провозгласил он. — И за погибель врагов.

— Каких именно? — поинтересовался Карлос.

— О, получился бы очень длинный список, — Джакомо попытался скорчить пепельную гримасу и залпом выпил виски. — У меня их слишком много. Вы пригласили нас на совещание, Карлос?

— На совещание? Избавь меня Боже! — Не надо обладать великими логическими способностями, чтобы понять — эти двое тоже не сегодня встретились. — Почему вы решили, Джакомо, что я должен созвать совещание? Моя работа заключается в том, чтобы доставить вас туда, куда вам надо, и в этом вы не можете мне помочь. После того как высажу своих пассажиров на сушу, я уже не смогу помочь чем-либо. Обсуждать нам нечего. Как перевозчик я полностью доверяю интуиции. Люди вашего склада и профессии реагируют молниеносно, когда ощущают опасность, при встрече на темной палубе с незнакомцем. Моя обязанность устранить такую возможность. А теперь коротко о трех вещах, которые необходимо довести до вашего сведения: пункт первый — жилье. Лоррейн и Джакомо расположились каждый в своей каюте, если так можно окрестить конуру размером с телефонную будку. Кто первым пришел, того первым и обслужили. Есть еще две другие каюты: на трех и двух человек, — Карлос взглянул на Михаэля. — Вы с Зариной брат и сестра?

— Кто вам это сказал?!

Скорее всего, Михаэль не собирался произносить фразу столь свирепо, но, по-видимому, его нервы были напряжены после встречи с Петерсеном и его друзьями, что и послужило причиной нелепо агрессивного тона.

Карлос на мгновение опустил голову, затем вновь посмотрел на молодого человека и без тени улыбки сказал:

— Всемогущий Господь дал мне глаза. И эти глаза говорят мне, что вы и Зарина — двойняшки.

Джакомо отвесил поклон смущенной девушке.

— Вы окажете мне честь, если займете мою каюту, а я переселюсь к вашему брату. Зарина, улыбнувшись, кивнула.

— Вы очень добры.

— ...Пункт второй: еда, — продолжил Карлос. — Вы можете поужинать на борту, но не рекомендую этого делать. Джованни — неважный повар, и я не могу порицать его за это. По профессии он судовой механик. Все, что выходит из нашего камбуза, даже кофе, по вкусу и запаху почему-то напоминает сырую нефть. И третье: вы вольны сходить на берег всякий раз, как только этого пожелаете. Побережье патрулируется полицейскими, однако обычно их служебное рвение падает одновременно с температурой воздуха. Если кто-либо из вас натолкнется на полицию, просто скажите, что вы с «Коломбо». В худшем случае патруль приведет вас обратно на борт для проверки. Хотя не представляю, зачем сходить на берег таким холодным ненастным вечером. Разве что убежать от стряпни Джованни. Неподалеку отсюда есть забегаловка. Правда, меня там не знают.

— Я воспользуюсь и погодой, и отсутствием у патрульных служебного рвения, — сказал Петер-сен. — Надо размять ноги. В этом проклятом грузовике они совершенно онемели.

— Возвращайтесь на борт через час, — отозвался Карлос. — Я знаю довольно приличное кафе, где меня знают. Вместе пойдем поедим, — он повернулся к девушкам и с улыбкой добавил:

— Для меня это будет довольно затруднительно, но для вас, леди, я готов принести себя в жертву... — Он посмотрел на судовые часы. — В десять вернемся. Отплываем в час ночи.

— Почему не раньше? — удивленно спросил Михаэль. — Почему мы должны терять столько времени? Почему мы не...

— Мы отплывем в указанный мною час, — сказал Карлос сдержанно.

— Вы же видите, что творится с погодой! — вскричал Михаэль. — Ветер уже сейчас сильный, а будет еще сильнее и сильнее!

— Да, похоже, плавание будет не очень комфортным. Вы плохой моряк, Михаэль, — это было сказано без упрека, но с недовольством.

— Нет... То есть да... Не знаю... Я не представляю... То есть...

— Михаэль, — голос Петерсена звучал почти мягко, — в данном случае действительно неважно, что вы представляете или понимаете. Лейтенант Тремино — капитан судна. И он принимает решения. Никто никогда не оспаривает действия капитана.

— На самом деле мое решение объясняется очень просто, — было заметно, что Карлос обращается к Петерсену, а не к Михаэлю. — Гарнизон, охраняющий портовые сооружения в Плоче, состоит из резервистов. После того как солдаты ушли на фронт, остались либо старики, либо почти дети. И те и другие нервничают и потому стреляют без предупреждения. Даже переданное по радио сообщение о нашем прибытии не произведет на них впечатления. Опыт практической работы, а также несколько благополучно завершившихся «экспедиций» полностью убедили меня в том, что к берегу разумнее подходить на рассвете, когда самые воспаленные глаза смогут увидеть, как доблестный капитан Тремино разворачивает в Адриатике огромный итальянский флаг!

Волнение Михаэля оказалось не напрасным — ветер крепчал с каждой минутой. Он был сырым и холодным, но Петерсен и двое его спутников не намеревались мерзнуть на нем очень долго. Забегаловка, о которой говорил Карлос, ничем не отличалась от любой другой захудалой портовой таверны, но главное здесь было тепло.

— Не больно продолжительная прогулка для ваших онемевших ног, — заметил Джордже.

— С моими ногами ничего не случилось, — махнул рукой Петерсен. — Я просто хотел поговорить.

— Что-то было не так в нашей каюте? Вас насторожило, что у Карлоса больше вина, «граппы» и «сливовицы», чем он способен поглотить?

— Как мы говорим, у полковника Лунца длинные руки.

— Ах вот оно что! — воскликнул Джордже. — «Жучок»?

— Вы можете сказать что-нибудь о прошлом капитана? — спросил Петерсен. — Мне кажется, вам это будет сделать довольно сложно.

— Боюсь, я понял, на что вы намекаете.

— А я — нет, — Алекс скорчил подозрительную физиономию.

— Карлос, кое-что я знаю о Карлосе, — сказал Петерсен. — Точнее, мне был известен его отец — отставной капитан первого ранга. Почти наверняка, сейчас он на флоте и командует крейсером или чем-нибудь подобным. Отец Карлоса вышел в отставку одновременно с моим отцом. Их многое объединяло — оба обожали море, оба имели свечной бизнес, оба оказались в высшей степени удачливы. Рано или поздно их пути должны были пересечься — и это произошло. Они стали добрыми друзьями, часто встречались друг с другом, обычно в Триесте. Я бывал с отцом на официальных приемах. Осталось множество фотографий. Карлос мог видеть их.

— Если он видел их, — промолвил Джордже, — то следует уповать лишь на Божью милость, да разрушительное время. Годы легкомысленной жизни должны затруднить Карлосу отождествление майора Петерсена с тем беззаботным в прошлом малым.

— Почему всему этому придается такое значение? — спросил Алекс.

— Я знал Петерсена-старшего долгие годы, — откликнулся Джордже. — Что отличало или отличает его от сына, так это прямота и искренность.

— А, — понимающе протянул Алекс.

— Жаль Карлоса, очень жаль, — произнес толстяк голосом, полным сочувствия. — Чрезвычайно приятный молодой человек. То же самое можно сказать о Джакомо, хотя, конечно, он и не молод. Великолепная пара, которую хотелось бы привлечь на свою сторону. — Джордже беспомощно развел руками и вскричал:

— О, где мои башни из слоновой кости?!

— Вы должны быть благодарны судьбе за это прикосновение к реальности, — сказал Петерсен. — Такие встречи позволяют компенсировать недостатки вашего академического образования. Что вы думаете о Джакомо? Итальянский двойник британских «коммандос»?

— Очевидно, что Джакомо неоднократно подвергался пыткам и избиению, а возможно и тому и другому. Да, Петер, «коммандос», но не итальянский. Он из Черногории.

— Откуда? Из Черногории?!

— Да. У нас в Югославии есть такая провинция. Вы разве не знали? — Джордже был способен на ядовитый сарказм — мастерство, приобретенное и отточенное за годы, проведенные и Белградском университете.

— С такими светлыми волосами и безукоризненной итальянской речью?

— Блондины в Черногории — не редкость, и, хотя итальянский его очень хорош, акцент я определил безошибочно.

Петерсен ни на секунду не усомнился в сказанном Джордже. Уникальные способности толстяка распознавать языки, диалекты, акценты, даже оттенки акцентов — давно стали притчей во языцех далеко за пределами Балкан.

Ужин оказался более чем сносным, а кафе — более чем приличным, почти респектабельным. Карлоса здесь знали и относились к нему с почтительным уважением.

Лоррейн вступала в беседу время от времени, да и обращалась преимущественно к Карлосу, сидевшему за столом рядом с ней. Оказалось, что девушка, как и капитан, родом из Пескары. Было очевидно, что ни Алекс, ни фон Караяны не внесут свою лепту в копилку общей беседы. Таким раскованным легким собеседникам, как Карлос и Петерсен, сейчас оставалось лишь присоединиться к Зарине, Михаэлю и Алексу — вступить в разговор Джакомо и Джордже, болтающих громко и безостановочно, представлялось немыслимо.

Когда возвращались на корабль, ветер на улице усилился, к нему добавилась вьюга. Карлос, хотя и пил за ужином мало, не слишком уверенно держался на ногах. По крайней мере, так выглядело со стороны. Дважды споткнувшись, он взял Лоррейн под руку.

«Коломбо» заметно раскачивало на швартовах. По словам капитана, метеосводка предсказывала дальнейшее ухудшение погоды.

К удивлению Петерсена и плохо скрываемому раздражению, почти равносильному гневу, еще пятеро мужчин дожидались Карлоса в капитанской каюте. Их вожак, высокий худой седовласый мужчина с крючковатым носом и бескровными губами, представился как Алессандро. Трое его людей назвались Франко, Колой и Зеппом, что, по-видимому, должно было означать Франческо, Николас и Джузеппе. Четвертый человек назвал себя Гвидо. Все четверо, подобно своему вожаку, были одеты в неопределенного вида гражданскую одежду, явно чувствовали бы себя намного уютней в военной форме. Их отличали холодные тяжелые невыразительные физиономии.

Петерсен бегло взглянул на Джордже, развернулся и вышел из каюты. Толстяк и Алекс незамедлительно последовали за ним, плотно прикрыв за собой дверь.

Они отошли на несколько шагов, и Петерсен уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, как дверь каюты вновь отворилась и в коридор вышел Карлос. Он приблизился к мужчинам, глядевшим на него:

— Вы расстроены, майор? — спросил Карлос озабоченно.

— Недоволен. Правда, я говорил Михаэлю, что на борту корабля никто не вправе обсуждать действия капитана, однако здесь другой случай. Как я понимаю, эти люди также направляются в Плоче?

Карлос кивнул.

— Где они будут спать?

— В носовой части судна есть каюта на пятерых. Не думал, что это достойно упоминания и что прибытие людей может так огорчить вас.

— Я недоволен. Рим дал мне ясно понять — мы будем путешествовать одни. Мы не готовились к совместному плаванию с пятью... точнее с семью, совершенно незнакомыми мне спутниками. Кроме того, меня беспокоит то, что вы знаете их. По крайней мере, Алессандро.

Карлос хотел возразить, но Петерсен, повысив голос, продолжил:

— Верю, что вы не принимаете меня за глупца и не будете отрицать это. Не в вашем характере демонстрировать столь подчеркнутое почтение к незнакомцу. Наконец, я недоволен тем, что эти люди имеют вид наемных убийц, жестоких, безжалостных. Разумеется, они таковыми не являются, поэтому я и употребил выражение «имеют вид». Единственная опасность заключается в недостаточной предсказуемости подобных пассажиров. В лексиконе настоящего убийцы слово «непредсказуемость» отсутствует. Планировать и организовывать убийство — довольно тонкое искусство. Сперва дело «прокручивается», оформившись, получает надлежащую огранку и только потом воплощается в жизнь. Настоящие убийцы выглядят не так, как эти люди.

— Кажется, вы много знаете о наемных убийцах, — Карлос слабо улыбнулся. — Бели Алессандро и его люди вас не особенно беспокоят, быть может, вас огорчает присутствие здесь Джакомо?

— У меня сложилось впечатление, что Джакомо предпочитает лобовую атаку, — сказал Петер-сен. — Скрытность — далеко не самое сильное свойство его натуры. Он даже не начал этому обучаться. Впрочем, вы знаете Джакомо лучше, чем мы.

— Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что вы не очень хороший актер.

— Представьте себе, то же самое мне говорил режиссер нашего студенческого театра. Выходит, Лоррейн?

— Вы с ума сошли! — воскликнул Джордже.

— Карлос ничего не утверждает, а только намекает, — улыбнулся Петерсен. — Делает намек. У классически прекрасной девушки неласковый взор.

Последняя реплика майора явно понравилась Карлосу — он не сумел этого скрыть. Довольное выражение его лица подтвердило недавно высказанное Петерсеном мнение о никудышных актерских способностях Карлоса.

— Если вы огорчены, — проговорил капитан, — то приношу вам свои извинения. Хотя, по правде сказать, не знаю, в чем я перед вами провинился. Все пассажиры имеют рекомендательные письма. Каждое для меня равносильно приказу. Мой долг — подчиняться ему. В своих действиях я ничем иным не руководствуюсь.

«Он и в самом деле плохой актер, — подумал Петерсен. — Однако, говоря так, он ничего не выгадывает».

— Не желаете вернуться в мою каюту, господа? — спросил Карлос. — До отплытия еще три часа, времени достаточно, чтобы пропустить на ночь стаканчик-другой. Как вы сами заметили, Алессандро и его компания не так свирепы, как кажутся.

— Спасибо, — отказался от приглашения Петерсен. — Мы немного погуляем по палубе, а потом отправимся спать. Надо выспаться — впереди нас ждет долгий путь. Так что, спокойной ночи.

— Хотите прогуляться по палубе? — вскричал Карлос. — В такую погоду?! Вы замерзнете, господа!

— Холод — наш старый приятель.

— Как хотите, джентльмены. Я предпочитаю другую компанию. — «Коломбо» резко накренился. Капитан пошатнулся и, удерживая равновесие, растопырил руки. — У торпедных катеров есть свои несомненные достоинства, которые, однако, полнее раскрываются при спокойном море. С батюшкой Нептуном, надеюсь, вы тоже на дружеской ноге?

— Наш ближайший родственник, — откликнулся Джордже.

— Если обращать внимание на погоду, твердо могу пообещать спокойное, не богатое событиями путешествие, — сказал Карлос. — Еще никогда на корабле не было беспорядка.

Укрывшись от пронизывающего ветра за палубными надстройками, Петерсен посмотрел на двух своих спутников и лаконично спросил:

— Ну?

— Вот тебе и ну, — ответил Джордже. — На борту катера семеро чужаков, а досточтимый молодой Карлос, видимо, знает всех семерых. Каждый мужчина — потенциальный противник. Разумеется, в этом нет ничего нового. — Конец его тошнотворной сигары светился во тьме. — Странно, что наш добрый друг полковник Лунц заранее не ознакомился со списком пассажиров «Коломбо».

— Да.

— Мы, естественно, готовы ко всякого рода случайностям, Петер?

— Конечно. Вы имеете в виду какие-то конкретные случайности?

— Нет. Будем поочередно держать наблюдение в нашей каюте?

— Само собой. Если останемся в ней на ночь.

— У нас есть план?

— У нас нет плана. Что вы думаете о Лоррейн,

Джордже?

— Очаровательна! Говорю, не колеблясь, очаровательная юная леди!

— Я уже сказал вам однажды, Джордже, что вы влюбчивы и впечатлительны, — улыбнулся Петерсен. — Не это хотел услышать от вас. Меня удивляет ее присутствие на борту. Она определенно не принадлежит к той пестрой компании, которую Карлос транспортирует в Плоче.

— К пестрой компании? Вот как! Первый раз за всю мою жизнь меня причислили к «пестрой компании». Что же, по-вашему, Петер, выделяет Лоррейн?

— То, что любого другого пассажира на этом судне можно в чем-либо заподозрить, во всяком случае я могу. А вот ее подозревать не в чем.

— Ого, похоже, она действительно уникум! — воскликнул Джордже с искренним благоговением.

— Карлос позволил нам узнать, буквально приложил к этому определенные усилия — что Лоррейн родом из Пескары. Как вы считаете, Джордже, это похоже на правду?

— Что вам ответить? — толстяк неопределенно пожал плечами. — Судя по всему, она может быть родом хоть с Тимбукту.

— Вы разочаровываете меня, Джордже, или преднамеренно неверно истолковываете мои слова. Но я наберусь терпения. Ваше знание нюансов всех европейских языков... Скажите, Лоррейн на самом деле родилась или выросла в Пескаре?

— Ни то ни другое.

— Но, по крайней мере, она итальянка?

— Нет.

— Итак, как и в случае с Джакомо, мы вновь имеем дело с Югославией?

— Вы, Петер, может быть, и имеете, а я — нет. Остаюсь в Англии.

— Что? Англия?!

— Да. Вне всяких сомнений, ощущается «образцовый южный английский», как говорит британская радиовещательная корпорация. Мое чуткое ухо различило именно это, — Джордже скромно откашлялся. Время от времени его самолюбование было способно любого довести до бешенства.

Глава 3

И Карлос, и Алекс в своих прогнозах ошиблись. Правда, Алекс еще в горной гостинице мрачно, но точно предсказал наступление холода. После трех часов ночи на «Коломбо» не было ни единого пассажира, кто бы не согласился с ним. Обильный снегопад, снизивший видимость до нуля, превратил катер в плавучий холодильник. Подобное не случилось бы, существуй на «Коломбо», как на других катерах, система центрального отопления. Однако на данной «воинской единице» особенным было все. Мало того, что оборудование судна имело трогательно допотопную конструкцию, но оно и функционировало примерно на треть.

Алекс ошибся только в определении направления ветра — тот был не северо-восточный, а просто северный. Разница в жалкие двадцать три градуса[7] могла показаться несущественной тому, кто находился на берегу. Пассажиры же, дрожавшие в каютах почтенного торпедного катера, посчитали ее катастрофической. Те, кого одолевали не только холод, но и морская болезнь, эту самую «разницу» восприняли как нечто среднее между дискомфортом и желанием свести счеты с жизнью.

Карлос же предсказывал спокойное плавание, но уверенность капитана в этом не разделяли, по меньшей мере, трое людей, на первый взгляд стойко воспринимавших натиск стихии.

Дверь запасного выхода, расположенного слева от винтового трапа, ведущей в машинное отделение, была открыта и закреплена на крюк. В темноте дверного проема застыли Петерсен и Алекс, который сжимал в руке автоматический пистолет-пулемет. Майор левой рукой удерживал равновесие на танцующей под ногами палубе, правая была беззаботно сунута в карман куртки. Он давно уяснил: если рядом находится Алекс, держать оружие наготове излишне.

Каюта, отведенная им капитаном, располагалась по правому борту. Ее иллюминатор достаточно хорошо освещал проход. Дверь каюты была заперта, но Петерсен знал, что профессор, находившийся внутри, тоже начеку. Он взглянул на тускло мерцающие в темноте часы. Прошло полтора часа с тех пор, как они стояли здесь в засаде не шевелясь, не ощущая свирепого холода и, разумеется, ни на минуту не расслабляясь. Ничего нового в данной ситуации для них не было. Десятки раз этим людям случалось попадать в похожие переделки на обледенелых, открытых всем ветрам боснийских скалах. В горах поджидать врага приходилось значительно дольше, так что эту засаду вполне можно было считать одной из наиболее кратковременных и комфортных.

На девяносто третьей минуте ожидания в конце коридора появились двое мужчин, которые пригнувшись, быстро двигались в направлении правого борта. При каждом крене «Коломбо» их швыряло от переборки к переборке. Они были без обуви, вероятно, были убеждены, что так будет легче подкрасться тайно. Это выглядело смешным и нелепым — торпедный катер, борясь с волнами, ревел и грохотал с такой силой, что по палубе можно было маршировать в кованых сапогах, не опасаясь быть кем-то услышанным. У обоих мужчин из-за поясов торчало по пистолету, каждый держал в правой руке по предмету, подозрительно напоминавшему ручную гранату.

Это были Франко и Кола. Их и без того мрачные физиономии отражали не угрызения совести — в это Петерсен никогда бы не поверил, а, скорее всего, недостатки подготовки. Хотя по логике вещей, Алессандро должен был послать «на дело» профессионалов, однако вид Франко и Колы свидетельствовал об обратном. Они явно не родились с шумом моря в ушах и были бы счастливы никогда не слышать его. Недостаток румянца на их лицах подтверждал это. Как же чувствовали себя те, кто оставался в каюте — нос судна нырял вверх-вниз, как поплавок. И не мудрено: тут было самое неспокойное место на катере.

Остановившись перед дверью, за которой притаился Джордже, Франко и Кола переглянулись. Петерсен выждал момент, когда «Коломбо» встал на ровный киль и в краткий миг относительного затишья прокричал:

— Не двигаться!

Франко действовал разумно — он замер. Кола же, выронив из руки гранату, обернулся и потянулся за пистолетом. Он мог рассчитывать только на одно стремительное движение, но такому человеку, как Алекс, стремительность Колы показалась ужасающе медленной. Эхо выстрела гулко прокатилось по коридору. Удивленно взглянув на раздробленное пулей плечо, Кола спиной по стене сполз на пол.

— Они никогда ничему не учатся, — мрачно констатировал Алекс, не склонный получать удовлетворение от таких по-детски простых упражнений.

— Может, у парней не было возможностей учиться, — заметил Петерсен, выдернув из-за пояса Франко «вальтер».

Затем он поднял с пола пистолет и гранату. В этот момент дверь каюты открылась и на пороге возник Джордже. Толстяк тоже был вооружен, но держал свой автомат довольно небрежно, стволом вниз. Оглядев поле боя, Джордже покачал головой.

— Позаботьтесь о наших спинах, — обратился к нему Петерсен.

— Вы хотите вернуть этих несчастных в лоно семьи?

Майор кивнул.

— Поступок достойный христианина, — сказал профессор. — К самостоятельному существованию в нашем жестоком мире они не приспособлены.

Прикрываясь Колой и Франко, который поддерживал раненого напарника, Петерсен и Алекс направились по коридору в носовую часть «Коломбо». Джордже остался стоять на месте. Внезапно дверь каюты рядом с ним распахнулась, и в коридор, размахивая «береттой», вылетел Джакомо.

— Уберите эту штуковину, — тотчас приказал Джордже, глазами указав на пистолет. Ствол его автомата по-прежнему смотрел в пол. — Вам не кажется, что шума уже достаточно?