Глава 1

Холодный ночной ветер дул с Тибра не переставая. Благодаря ему небо было ясным и полным звезд, свет которых позволял видеть водовороты пыли и мусора, несущегося по пустынной, неосвещенной улице. Грязь и темнота не были результатом саботажа хозяйственных служб Вечного Города, как и следствием забастовок, обычных в мирное время. На дворе было далеко не мирное время. События последних месяцев заставили римские власти экономить электроэнергию, дабы не искушать англо-американскую авиацию. Большинство же работников городских служб находилось на фронте, так что заботиться о чистоте и освещении улиц было особенно некому.

Петерсен остановился у входа в магазин, окна которого были аккуратно заклеены темной бумагой, как полагалось по инструкции, и оглядел Виа Бергола. Улица выглядела необитаемой, как, впрочем, и большинство римских улиц нынче в ночное время. Он достал большую связку ключей необычной формы. Мгновение поковыряв в замке, отворил дверь с легкостью и сноровкой, которые свидетельствовали о солидном опыте в такого рода делах, и вошел внутрь. Здесь он убрал отмычки в карман, заменив их внушительным «люгером», занял позицию за распахнутой дверью и замер.

Ждать пришлось не более двух минут. Вскоре с улицы появился, судя по неясному силуэту, мужчина с пистолетом в руке. Он осторожно вошел в открытую дверь и, вздрогнув, застыл на месте, когда глушитель «люгера» не слишком нежно воткнулся ему в шею.

— Бросьте оружие, руки за голову, три шага вперед. И не вздумайте поворачиваться!

Незваный гость подчинился приказу. Петерсен запер дверь. Включив фонарик, он осмотрел помещение. Стеллажи и витрины говорили, что когда-то здесь была ювелирная лавка.

— Теперь можете повернуться, — сказал он.

Человек повернулся. Выражение молодого лица было жестким и агрессивным, однако в глазах пришельца отразился явный испуг.

— Если у вас есть еще какое-либо оружие и вы попытаетесь это скрыть, я застрелю вас, — доверительно сообщил пленнику Петерсен.

— У меня нет другого оружия.

— Дайте мне ваши документы. Молодой человек стиснул зубы и не двинулся с места. Петерсен вздохнул.

— Неужели вы не разглядели глушитель? — поинтересовался он. — Я могу забрать документы у трупа. Звука выстрела никто не услышит. А самое главное — его не услышите вы.

Секунду поколебавшись, офицер расстегнул мундир и вынул из кармана бумажник.

— "Ганс Винтерман, — вслух прочитал Петерсен. — Родился 24 августа 1924 года". Значит, вам — девятнадцать. И уже лейтенант. Должно быть, вы смышленый юноша, — он захлопнул бумажник и спрятал его в свой карман. — Вы следили за мной весь сегодняшний вечер. И весь день вчера. И позавчера. Такое постоянство утомительно, особенно если оно столь явно. Итак, почему вы следили за мной?

— Зачем вы спрашиваете? — промолвил молодой офицер. — Вам ведь теперь известно, где я служу.

Взмахом руки Петерсен заставил его замолчать.

— Хватит, хватит! У меня и без того мало времени.

Свирепое выражение окончательно покинуло лицо лейтенанта.

— Вы убьете меня? — почти жалобно спросил он.

— Не валяйте дурака...

Отель «Сплендид»[1] можно было назвать как угодно, но только не великолепным. Однако эта сомнительная конспиративность вполне устраивала Петерсена. Взглянув в треснутое и испачканное стекло парадной двери, он с удивлением обнаружил, что консьерж — жирный, небритый и сильно потрепанный жизнью — на этот раз не спал или почти проснулся, во всяком случае достаточно для того, чтобы приложить бутылку к губам. Миновав парадную лестницу, Петерсен обошел отель с тыла, влез по пожарной лестнице на четвертый этаж и через запасной вход пробрался в гостиницу. Пройдя по коридору, он свернул налево, открыл дверь отмычкой и вошел в свой номер. Быстро осмотрев ящики стола и шкафы и удовлетворившись увиденным, он накинул пальто и, вновь заперев номер, вернулся по коридору на пожарную лестницу. Здесь было значительно холодней, чем внизу, где дома хоть немного, но все же укрывали от ветра. Оставалось надеяться, что ждать придется недолго.

Ожидание длилось даже меньше, нежели он предполагал. Через пять минут немецкий офицер прошагал по коридору, свернул к номеру Петерсена и постучал в дверь. Не получив ответа, он постучал еще раз, теперь уже не церемонясь. Затем он прошел по коридору в обратном направлении. Раздались скрежет и лязг допотопного лифта, затем наступила тишина, которую вновь нарушили скрежет и лязг, и офицер снова возник в поле зрения Петерсена. Его сопровождал консьерж, державший в руке ключ.

...Прошло минут десять. В коридоре никто не появлялся. Петерсен перебрался с пожарной лестницы в гостиничный коридор и свернул за угол.

Дверь номера была распахнута. Посреди коридора стоял консьерж, явно на карауле. Петерсен увидел, как мужчина достал из кармана объемистых брюк фляжку и приник к ее горлышку. Смакуя содержимое, консьерж в блаженстве прикрыл глаза, как вдруг Петерсен похлопал его по плечу.

— Вы отличный сторож, мой друг.

Бедняга закашлялся, попытался что-то сказать, но из его глотки раздались только хрипы и бульканье. Петерсен заглянул в раскрытую дверь.

— Добрый вечер, полковник Лунц, — поздоровался он со стоящим у письменного стола офицером. — Все в порядке, надеюсь?

— Добрый вечер, — отозвался полковник. Он был как две капли воды похож на хозяина номера: среднего роста, сероглазый, широкоплечий, с орлиным профилем лица и темными волосами. Сходство было удивительным, хотя полковник представлял собой, несомненно, несколько устаревшую копию. — А я вот только— что пришел к вам и...

— Перестаньте, полковник, — Петерсен усмехнулся. — Офицеры, независимо от их национальности, должны вести себя друг с другом по-джентльменски. А джентльмены не лгут. Вы находитесь в номере ровно тринадцать минут. Я засек по часам. — Он повернулся к кашляющему, багроволицему консьержу, который предпринимал героические усилия, для того чтобы прочистить глотку, и похлопал его по плечу. — Вы что-то хотите сказать, мой друг? — Петерсен,. втянув носом воздух, поморщился. — Наверное, хотите сказать, что нельзя поглощать это ужасное пойло в таких огромных количествах. Идите и принесите бутылку бренди. До вас дошло? Не эту дрянь, а тот французский коньяк, который вы держите для гестапо. И два стакана, два чистых стакана. — Он вновь повернулся к немцу. — Вы составите мне компанию, полковник?

— Разумеется, — Лунц относился к разряду людей, которых нелегко было вывести из равновесия. — Страшный холод на улице, верно? — заметил он, наблюдая, как Петерсен снял пальто и бросил его на кровать.

— Рим. Январь, — развел тот руками. — В такую погоду трудно не простудиться. А уж болтаясь на пожарной лестнице...

— Ах вот где вы находились! Мне следовало побеспокоиться...

— Лучше побеспокойтесь о квалификации ваших агентов.

— Что правда, то правда, — полковник извлек роскошную бриаровую[2] трубку и принялся набивать ее табаком. — К сожалению, у меня нет большого выбора.

— Ей-Богу, полковник, вы меня огорчаете, — промолвил Петерсен. — Вламываетесь в мой номер, выставляете пост, чтобы скрыть вторжение, роетесь в моих вещах.

— Я роюсь в ваших вещах?

— Нет, вы их бережно изучаете. Не знаю, какого рода улики вы надеетесь обнаружить.

— Никаких. Вы не тот человек, который оставляет улики.

— Зачем же тогда следить за мной? Где же то взаимное доверие, которое обычно существует между союзниками?

— Между союзниками? — Лунц чиркнул спичкой. — Признаться, я как-то не думал на эту тему.

— В таком случае, вот доказательство того, что оно существует, — Петерсен протянул бумажник и пистолет, отобранные им у юного лейтенанта. — Не сомневаюсь, вы знаете этого парня. Он слишком настойчиво размахивал перед моим носом «вальтером».

— А, неукротимый Ганс Винтерман! — Лунц оторвал взгляд от документов. — Судя по тому, что мне известно о вас, юный Ганс не отдыхает сейчас на дне Тибра.

— Я не обращаюсь подобным образом с союзниками. Лейтенант заперт в ювелирной лавке.

— Понятно, — полковник произнес это так, словно не имел ничего против действий Петерсена. — Заперт... Но наверняка Ганс может...

— Не может. Он связан. Вы не столько огорчаете меня, полковник, сколько обижаете, награждая таким агентом. Почему бы вам было не дать ему флаг или барабан, или что-нибудь в этом роде, что быстрее привлекло бы мое внимание?

Лунц вздохнул.

— Юный Винтерман был хорошим танкистом. Конспирация — не его ремесло. Я не собирался обижать вас, майор. Слежка — всецело идея Ганса. Нет, естественно, я знал, чем он занят, но не пытался остановить. Ничего, разбитая голова — невысокая плата за приобретенный жизненный опыт.

— Я и пальцем не тронул мальчишку, — заметил Петерсен. — Повторяю, я отнесся к нему как союзник к союзнику.

— Зря. Этот случай мог послужить ему хорошим уроком, — полковник умолк — в дверь постучали, и в номер вошел консьерж, принесший стаканы и французский коньяк.

Петерсен разлил коньяк и, подняв свой стакан, провозгласил:

— За операцию «Вайс»!

— Прозит. — Лунц оценивающе почмокал губами. — Превосходно! Почему-то принято считать, что все офицеры гестапо — варвары. Операция «Вайс». Значит, вы в курсе? Хотя не должны были знать о ней. — Тем не менее полковник не казался расстроенным,

— Я знаю много такого, о чем не должен был знать.

— Вы меня удивляете, — равнодушно сказал Лунц и вновь отхлебнул из стакана. — Чудесный напиток, просто божественный! Да, четники[3] склонны разбрасываться. В результате мы с вами не можем скоординировать свои действия.

— Вы мне не доверяете?

— Не говорите таким обиженным тоном. Разумеется, доверяем. Ваши документы красноречиво говорят сами за себя. Единственное, что нам, особенно мне, трудно понять, почему человек с таким послужным списком, как ваш, связался с этим предателем, королем Петром?

— Я вижу, полковник, что за тринадцать минут вы успели основательно поворошить мой письменный стол. Король Петр — предатель? Скорее, можно назвать предателем принца-регента Павла, которого ваш фюрер вынудил подписать Тройственный пакт с Германией и Японией. Однако и он не предатель. Просто слабый, нерешительный, быть может, трусливый человек. И поступил так потому, что желал избавить Югославию от ужасов войны. Он искренне полагал, что действует во благо страны. «Bolje grob nego rob». Вам знакомо это выражение, полковник?

Лунц помотал головой.

— Я не знаю вашего языка, майор.

— "Лучше умереть, чем жить в рабстве". Это кричали югославы, когда узнали, что принц-регент примкнул к Тройственному пакту. То же самое кричали они, когда режим Павла был сверг нут, а договор денонсирован. А потом фюрер по своей привычке уничтожил Белград и сокрушил нашу армию. Я как верноподданный монархист находился и нахожусь в рядах югославской королевской армии.

— Жаль, что в нашем распоряжении всего лишь одна бутылка, — плотоядно облизнувшись, пробормотал полковник. — Однако вас не слишком взволновали воспоминания.

— Время лечит.

— И вы не ощущаете себя несчастным от того, что приходится воевать против собственного народа?

— А вы находите, что лучше объединиться с ним и воевать против вас? На войне завязываются странные знакомства, полковник. Возьмите себя и японцев, к примеру.

— Верно. Но все же немцы не убивают немцев.

— Зато, Бог знает, сколько раз вы делали это в прошлом. Так или иначе, морализовать бессмысленно. Повторюсь, я — верноподданный монархист. И когда эта проклятая война закончится, хочу увидеть монархию в Югославии восстановленной. Это именно то, для чего я живу. У каждого человека свое предназначение. Полагаю, я ответил на ваш вопрос, полковник?

— А можно узнать, что же сделало вас столь ревностным монархистом? — спросил Лунц.

— Мое имя, — усмехнувшись, отозвался Петерсен, — и моя кровь, В Иллирийских Альпах есть деревушка, где каждая вторая фамилия начинается с приставки «Мак». Там осели потомки шотландцев, воевавших в тех краях в одной из бесконечных средневековых войн. Мой пра-пра-пра-прадед, а может быть еще десяток раз «пра», был «солдатом удачи», что, кстати, звучит чуть более романтично, чем «наемник», как говорят в наши дни. Он пришел в те места вместе с сотнями других, и, как многие из них, забыл вернуться домой.

— Интересно, где был его дом? Наверное, в Скандинавии или Англии, да?

— Меня не слишком увлекает генеалогия, полковник. Спросите любого югослава, кто были его предки хотя бы в пятом колене, и, уверяю вас, он вам не ответит.

Лунц согласно кивнул.

— Да, вы, славяне, небрежно обращаетесь со своей историей... А затем, конечно же, только для того, чтобы запутать дело, вы закончили Сандхерст[4]?

— Естественно, — ответил Петерсен. — Мой отец был военным атташе в Лондоне. Служи он в Берлине — я бы закончил академию в Мюрвике или в Киле.

— Не обижайтесь за альма матер. Я тоже имею к Сандхерсту некоторое отношение.

— Что вы подразумеваете под «некоторым отношением»?

— Нет-нет, никакого шпионажа, контршпионажа, шифровок, дешифровок. Я там просто бывал. А вы, как я понимаю, специалист именно по этим вопросам?

— В некоторых областях знаний я — самоучка.

— Ах вот как, — несколько секунд Лунц молчал, наслаждаясь коньяком. Затем спросил:

— А что впоследствии случилось с вашим отцом?

— Не знаю. Вам должно быть известно больше, чем мне. Он просто исчез. Весной сорок первого, как десятки тысяч других югославов.

— Он также был монархистом? Четником?

— Да.

— Вы сказали, он занимал весьма важный пост. Но важные персоны так просто не исчезают. Скорее всего, вашего отца, майор, убили партизаны.

— Вероятно. Все возможно... — Петерсен неожиданно усмехнулся. — Наверное, вы решили, полковник, что я собираюсь объявить красным вендетту? Сперва попробуйте сделать это сами. Не та страна, не тот век... Ладно, — оборвал он сам себя. — Надеюсь, вы пришли сюда не для того, чтобы расспрашивать о моем прошлом.

— Сейчас вы меня обижаете, Петерсен. Разумеется, я бы не тратил на это время. Вы рассказали мне ровно столько, сколько хотели.

— Смею предположить также, что вы пожаловали сюда не для того, чтобы исследовать мои вещи. Скорее всего, обыск был вызван лишь профессиональным любопытством, да и момент оказался благоприятным. Вы здесь, чтобы передать мне нечто важное. Конверт с инструкциями для наших командиров? Еще одна попытка штурма того, что вы называете «Титоланд».

— Вы довольно самоуверенны.

— Не самоуверен, просто уверен. В распоряжении партизан — английские радиопередатчики, у них есть высококвалифицированные радисты и шифровальщики. Но вы не осмелитесь послать важное секретное сообщение по радио. Вам нужен надежный посыльный. Я не вижу иной причины, по которой меня могли бы вызвать в Рим.

— Честно говоря, мне нечего добавить к сказанному, — полковник протянул Петерсену конверт.

— Зашифровано? — спросил тот.

— Разумеется.

— Зашифровано шифром четников?

— Надеюсь.

— Глупо. Как вы думаете, кто изобрел этот шифр?

— Я не думаю, — отозвался полковник, — а знаю. Вы.

— Тем более глупо. Почему бы вам не передать мне сообщение на словах? У меня превосходная память. Больше того. Если партизаны меня перехватят — возможны два одинаково скверных варианта развития событий. Либо я успею уничтожить послание, и оно не достигнет адресата, либо партизаны его дешифруют. Тот идиот, что решил пересылать сообщение в письменном виде, нуждается в услугах психиатра.

Лунц сделал большой глоток коньяка и прополоскал им горло.

— Вы, конечно, знаете генерал-полковника фон Лера? — спросил он.

— Главнокомандующего германскими вооруженными силами на юго-востоке Европы? Конечно. Хотя не встречался с ним лично.

— Возможно, это к лучшему. Не думаю, чтобы генерал отреагировал на ваши слова слишком любезно. Он не особенно церемонится с подчиненными. Вы должны понимать, что несмотря на ваше подданство, генерал фон Лер рассматривает вас как подчиненного. А подвергаете критике вы именно его приказ.

— В таком случае потребуются два психиатра. Один — для фон Лера, другой для того, кто назначил его командующим. Как я догадываюсь, это ваш фюрер.

Полковник Лунц кротко заметил:

— Я стараюсь держать себя в рамках приличий. Обычно это не составляет труда. Не забывайте, перед вами — кадровый германский офицер.

— Я помню об этом, полковник. И вовсе не намереваюсь задеть честь германского офицера. Все ясно: приказ есть приказ. Полагаю, мне не придется лететь в Югославию на самолете?

— Вы удивительно хорошо информированы, майор.

— Не очень. Некоторые ваши коллеги слишком много болтают. Причем в тех местах, где они не имеют права не только болтать, но и вообще находиться. В отличие от некоторых ваших коллег я умею сопоставлять факты. Вы сообщили кое-кому, что самолет, на котором будут отправлены инструкции,, партизаны могут легко перехватить. И абсолютно правы. Партизаны способны на все. Они бы забросили за линию фронта группу смертников, и те уничтожили самолет при посадке. В таком случае сообщение, — Петерсен похлопал ладонью по лежавшему на столе конверту, — никогда бы не попало по назначению. Итак, я отправляюсь через Адриатику на катере. Когда?

— Завтра ночью.

— Откуда?

— Из Термоли.

— Что за катер?

— Вы задаете много вопросов, майор.

— Вы бы тоже их задавали, полковник, будь на карту поставлена ваша жизнь. — Петерсен безразлично пожал плечами. — Если условия путешествия меня не удовлетворят, я сделаю все по-своему.

— Вам, по всей вероятности, не впервые придется использовать корабль ваших... гм... союзников. В вашем распоряжении будет итальянский торпедный катер.

— Торпедные катера ревут так, что их слышно километров за двадцать.

— Не привередничайте. Катер причалит в порту Плоче. Город, как известно, находится в руках итальянцев, и даже если вас будет слышно в радиусе пятидесяти километров, ничего страшного не произойдет. У партизан нет авиации, нет военных кораблей, нет радаров — у них нет ничего, что бы могло помешать переправе.

— Да, Адриатика ваша. Хорошо, торпедный катер сойдет.

— Благодарю вас, майор. Чуть не забыл — вы отправитесь в компании.

— Не блефуйте, полковник — вы ничего не забыли, а просто решили порадовать мена напоследок, — Петерсен наполнил рюмки и многозначительно посмотрел на Лунца. — Вам ведь известно, что я люблю путешествовать в одиночестве.

— Знаю, что вы никогда так не поступаете.

— А, Джордже и Алекс... Выходит, вы с ними уже знакомы?

— Трудно их не обнаружить — у них слишком выразительный вид, — усмехнулся Лунц.

— Интересно, какой?

— У них вид наемных убийц.

— Вы правы только наполовину, — усмехнулся и Петерсен. — Они работают не за деньги. Эти двое — мой страховой полис. Они прикрывают мне спину. Представьте, за мной постоянно шпионят какие-то люди.

— Забудьте, майор. Издержки профессии, — полковник Лунц беспечно махнул рукой. — Буду очень признателен, если вы позволите сопровождать вас еще двум людям. Более того, вы окажете мне любезность, если этот эскорт доставите к месту назначения.

— Что это за место?

— То же, что и у вас.

— Кто они?

— Радисты для ваших четников. Могу сказать, что при них будет современная радиоаппаратура.

— И это все, что вы можете сообщить? Этого недостаточно.

— Специалисты экстра-класса. Обучались с единственной целью — присоединиться к общим друзьям. Наши тропинки случайно пересеклись. Что еще вас интересует?

— Мужчина и женщина?

— Да.

— Ничего не получится.

— Почему?

— Объясняю, — промолвил Петерсен. — Я очень занятой человек и не люблю взваливать на себя лишние хлопоты. У меня нет желания выступать в роли приложения к супружеской паре.

— Эти двое брат и сестра. Михаэль и Зарина.

— Югославы?

— Конечно.

— Почему они сами не могут добраться до родины?

— Потому что они отсутствовали там три года. Зарина и Михаэль обучались у англичан, в Каире, — полковник сочувствующе посмотрел на собеседника. — Ваша страна переживает трудные времена, мой друг. Немцы здесь, итальянцы там, повсюду усташи, четники, партизаны. Все перемешалось. А вы, я слышал, превосходно ориентируетесь в этом адском месиве. Как мне говорили, лучше, чем кто-либо...

— В конце-концов, я ничего не теряю, — подумав, сказал Петерсен. — Но сперва, конечно, хотелось бы увидеть их.

— Разумеется. Ничего другого я от вас и не ожидал, — полковник допил коньяк, встал и, посмотрев на часы, промолвил:

— Я вернусь за вами через сорок минут.

— Сейчас, сейчас! — отозвался на стук в дверь Джордже. Этот человек вовсе не был похож на профессионального киллера, как нелицеприятно описал его полковник Лунц. Скорее, он походил на добродушного клоуна. Это был совершенно необъятный человек лет пятидесяти, с пухлым добродушным лицом, увенчанным копной взъерошенных седых волос. Ремень, плотно обтягивающий то место, где у других людей находится талия, лишь подчеркивал, а не скрывал его гигантское брюхо.

Впустив, Петерсенаг Джордже подошел ж стене, смежной с соседним номером, и оторвал от штукатурки державшееся на резиновой присоске подслушивающее устройство.

— Ваш друг полковник кажется вполне приличным человеком. Жаль, что мы должны быть с ним по разные стороны, — заметил он с сожалением. Ага, оперативные инструкции? — толстяк взглянул на конверт.

— Да. Как вы могли слышать, непосредственно от генерал-полковника фон Лера, — сказал Петер-сен и повернулся к лежавшему на одной из двух узких кроватей мужчине. — Алекс!

Тот поднялся на ноги. Внешне он представлял собой полную противоположность Джордже. Алекс был примерно одного с ним роста, но на этом сходство и оканчивалось. По весу, как и по возрасту, он был вполовину толстяка. Это был узколицый, смуглый, с черными, редко мигающими настороженными глазами человек. Молча (мрачное немногословие вполне соответствовало выражению его лица) Алекс порылся в рюкзаке, извлек из него крохотную спиртовку и такой же крохотный чайничек с узким длинным горлышком. Через пару минут из этого горлышка повалила струя плотного пара. Еще минуты через две Петерсен достал из открытого конверта бумажный листок и принялся внимательно изучать текст. Закончив чтение, он поднял глаза и задумчиво взглянул на обоих мужчин.

— Это представляет колоссальный интерес для огромного количества людей, — сказал он. — Запланированное должно случиться в самые холода, но скалы Боснии, похоже, будут раскалены до красна.

— Шифр? — спросил Джордже.

— Считайте, что нет. Если до сих пор немцы не брались за дело всерьез, то сейчас, определенно, они решили активизироваться. Будут задействованы по меньшей мере семь армейских дивизий. Четыре германские, под командованием известного генерала Люттерса, и три итальянские, под командованием генерала Глориа, которого мы также хорошо знаем. Поддержку им будут оказывать усташи и, разумеется, четники. В общей сложности где-то около ста тысяч штыков.

Джордже в изумлении присвистнул.

— Войска будут стянуты в район Бихача. Немцы атакуют с севера и востока, итальянцы возьмут на себя южное и западное направления. План, как видите, элементарно прост. Сперва партизаны полностью окружаются, затем подвергаются массированной атаке. Завершающую точку поставят бомбардировщики и истребители.

— А у партизан нет ни единого самолета, — заметил Джордже.

— И что совсем плохо для них, так это практически полное отсутствие противовоздушной обороны, — вставил Петерсен. — Тому вооружению, которое у них есть, место среди музейных экспонатов. — Он вложил листок в конверт, вновь заклеил его и взглянул на часы. — Надо идти. Скоро опять приедет полковник. Предстоит встреча, которую я не особо жажду — Лунц должен познакомить меня с двумя радистами-четниками. Нам предстоит сопровождать их в Черногорию.

— Или так говорит полковник Лунц, — хмуро произнес Алекс. Подозрительность, пожалуй, была тем единственным качеством, которое он никогда не скрывал.

— Или так говорит полковник, — согласился Петерсен. — Собственно, по этой причине, вы оба мне понадобитесь. На встречу с радистами отправимся вместе, разумеется, не бок о бок. Вы немного отстанете.

— Самое время проветриться. Эти гостиничные номера такие душные. — Джордже не преувеличивал. Его любовь к низкосортным сигарам была сравнима лишь с пристрастием к пиву, которое он поглощал в неимоверных количествах. — На машине или пешком?

— Насчет себя пока не могу ответить точно, но у вас есть своя машина.

— Существует одно «но», Петер. Идти по пятам в темноте и при этом оставаться незамеченными — довольно сложно.

— Вас уже заметили, Джордже. Но даже если полковник или кто-нибудь из его людей зацепит вас, навряд ли начнется преследование. Что дозволительно полковнику, то можем позволить себе и мы.

— Что следует делать?

— Наблюдать за рандеву. Когда я уйду — не спешите. Посмотрите на парочку повнимательней, подумайте, что можно сказать об этих людях.

— Вы не сообщите нам о них какие-либо подробности, это поможет при составлении психологического портрета.

— Вероятно, им где-нибудь около двадцати— двадцати пяти лет. Брат и сестра. Это все, что я о них знаю. Прошу вас, Джордже, не поднимайте лишнего шума. Постарайтесь вести себя тактично и благоразумно.

— Вы же знаете, Петер, такт и благоразумие — наши основные достоинства. Мы можем использовать наши удостоверения карабинеров[5]?

— Разумеется.

Молодые радисты были братом и сестрой — полковник Лунц говорил чистую правду — и, несмотря на значительные внешние различия, несомненно были двойняшками. Темноволосого, кареглазого Михаэля отличал загар — результат длительного пребывания под палящим каирским солнцем. У Зарины, напротив, была идеальная персиковая кожа, к которой не прилипал никакой загар. Михаэль — широкоплечий и коренастый, Зарина — хрупкая и хорошо сложенная. Но, как ни парадоксально, именно все эти отличия делали их похожими друг на друга.

Молодые люди сидели на кушетке. После того как их официально представили Петерсену, они изо всех сил старались выглядеть уверенно и спокойно, однако чересчур бесстрастные лица только выдавали их волнение и тревогу.

Откинувшись в кресле, Петерсен оценивающим взглядом обвел большую гостиную.

— Вы неплохо устроились, господа. Здесь я бы сказал, роскошно.

— Это всецело заслуга полковника Лунца, — сказал Михаэль.

— Фаворитизм! — с шутливой обидой воскликнул Петерсен. — В то время как мое спартанское жилище...

— ...Исключительно ваш собственный выбор, майор, — перебил его Лунц. — Трудно подыскать жилище особе, которая за трое суток своего пребывания в Риме ничего не дает о себе знать,

— Очко в вашу пользу, полковник. Нет, серьезно, это место — идеально во всех отношениях. Взять, к примеру, коктейльную комнату.

— Мы с братом не пьем, — голос Зарины был низким и бархатистым. Петерсен отметил, что скрещенные на коленях руки девушки казались выточенными из слоновой кости.

— Восхитительно, — он открыл принесенный с собой портфель, вытащил из него бутылку бренди, две рюмки и налил себе и Лунцу. — Ваше здоровье. Итак, вы намереваетесь присоединиться к некоему славному полковнику в Черногории. Стало быть, вы монархисты. Чем это можно подтвердить?

— Мы должны это подтверждать? — удивился Михаэль. — Я полагал, вы верите нам.

— Знаете, о чем я сейчас думаю, молодой человек? — Петерсен уже не выглядел улыбчивым и добродушным. — О том, что вам придется научиться разговаривать со мной несколько иным тоном. Не считая крохотной горстки людей, я не верю никому уже многие годы. Повторяю вопрос: чей докажете, что вы монархисты?

— Мы сможем доказать это, когда доберемся до Черногории, — Зарина взглянула на жесткое лицо Петерсена и, беспомощно пожав плечами, добавила:

— Я знакома с королем Петром. По крайней мере, знала его раньше, когда он был принцем.

— Поскольку король Петр находится в Лондоне, а Лондон в настоящее время — вне досягаемости вермахта, это доказательство невозможно проверить. И не говорите опять, что можете подтвердить свои слова, когда мы прибудем в Черногорию. Тогда доказывать что-либо будет поздно.

Молодые люди переглянулись. Затем Зарина нерешительно промолвила:

— Мы не понимаем. Что значит «поздно»...

— Поздно будет выслушивать доказательства, когда в моей спине появится пара-тройка дырок — пулевые ранения, или ножевые, или что-нибудь в этом роде.

Девушка в изумлении встряхнула каштановыми волосами. Щеки ее порозовели.

— Вы ненормальный, — пробормотала она. — Почему вы считаете, что мы...

— Я ничего не считаю, — отрезал Петерсен. — Просто хочу пожить немного подольше и обязан позаботиться об этом заранее. — Какое-то время майор молча смотрел на сидящую перед ним пару. Затем он вздохнул:

— Значит, вы хотите вернуться в Югославию вместе со мной?

— Не особенно, — руки Зарины были стиснуты в кулаки. Светло-карие глаза смотрели теперь скорее враждебно, чем настороженно. — Не особенно. После того, что вы только что сказали... — Она взглянула на брата, затем на Лунца, потом снова перевела взгляд на Петерсена. — У нас есть какие-либо другие варианты?

— Конечно. Довольно много. Спросите полковника Лунца.

— Других вариантов не слишком много, — отозвался немец. — И ни за один из них я не могу поручиться.

— Бели вы не отправитесь в Черногорию каким-либо другим способом, шансов, что вам удастся достичь своей цели, ничтожно мало. Если попытаетесь сделать это самостоятельно — шансов не будет вообще. В лице майора Петерсена вы имеете надежного проводника, который гарантирует ваше прибытие в Черногорию. Живыми.

— Вы слишком доверяете майору Петерсену, — с сомнением в голосе сказал Михаэль.

— Да, я во всем доверяю ему. Так же, как и майор доверяет мне. Добавлю, и у него, и у меня есть для этого весомые основания.