Безысходное отчаяние поднималось в нем. Моргон промерз под своим плащом, и даже капюшон не спасал его от ветров, что выли вокруг подобно волкам, он потерял ориентацию и уже не понимал, где находится река, которой он следовал. Ему казалось, что весь мир стал слепым, не поддающимся никаким законам вихрем. Моргон заставлял себя вспомнить все - где он, кто он, зачем и куда едет.
      С невероятным трудом он поднялся на негнущихся ногах, чувствуя, как дрожит его лошадь - дрожит даже под одеялом, которое он набросил на нее. Онемевшими губами Морган прошептал ей на ухо успокоительные слова, погладил по шее, затем наклонил голову, чтобы защитить глаза от ослепляющих снежных иголок, и пошел наугад - туда, где, по его разумению, должна была находиться река единственный спасительный ориентир. Пройдя всего несколько шагов, он увидел её - сквозь метель, сквозь миллиарды несущихся прямо на него белых насекомых снежинок, которые, перед тем как ударить его в лицо, превращались в крошечные ледяные дротики; он увидел её почти у себя под ногами, быструю, утопающую в заснеженных берегах, и, оступившись, едва не рухнул прямо в черную, ледяную воду. Поняв, где находится, Моргон направился к своему лагерю, чтобы оседлать лошадь. Он шел низко нагибаясь, пытаясь ступать по своим следам, уже почти невидимым, занесенным снегом. Когда он добрался до места своего ночлега, его постигло страшное разочарование - лошади возле кострища не было.
      Моргон звал её, но ветер относил слова обратно. Он кинулся к какой-то неожиданно возникшей тени, но она растаяла у него на глазах. Когда Моргон снова повернулся к костру, то не увидел в снежном, наметенном за секунды сугробе ни скатки с вещами, ни арфы.
      Он пытался разглядеть то, что было впереди, но ветер плевал ему в глаза снежными хлопьями, каждое из которых было величиной с хорошую монету. Он искал лошадь, искал арфу, вещи - искал отчаянно и яростно, теряя то хрупкое представление о направлении, которое только что обрел, он двигался вслепую, преследуемый диким, жутко воющим ветром.
      Наконец он нашел арфу, уже наполовину занесенную снегом, взял её в руки и остановился, чтобы хоть чуть-чуть прийти в себя и сосредоточиться. Арфа, как оказалось, лежала там, где он её оставил, - за камнем, рядом с которым он спал. Теперь он точно знал, что река находится по левую руку от него. Скатка и седло также должны были лежать где-то прямо перед ним, но он боялся, что если начнет их искать прямо сейчас, то снова потеряет направление и не найдет реку. Моргон повесил арфу на плечо и стал искать дорогу к своему единственному спасителю - к реке.
      Шел он медленно, осторожно, чтобы неожиданно не рухнуть в воду, занесенную снегом, стараясь увидеть грифельно-серый блеск воды раньше, чем провалится в её ледяную глубину. Иногда, когда все перед его глазами сливалось в одно мутно-белое пятно, он останавливался, раздумывая, не нащупает ли он единственно верный путь благодаря какому-то наитию. Лицо и руки его онемели, волосы, выбившиеся из-под капюшона, покрылись инеем. Он уже утратил всякое ощущение времени, он не понимал, прошли мгновения или часы с тех пор, как он начал свой путь к реке, он уже не знал, полдень сейчас или вечер. О вечере он старался не думать - приближение ночи приводило его в ужас.
      Один раз он наткнулся на ствол дерева и надолго замер на месте перед невидимым в снежной круговерти препятствием, прижимаясь лицом к холодной коре и думая о том, сколько же ещё будет продолжаться этот ужас, что произойдет, когда он не сможет больше сделать ни шагу, когда на землю падет ночь и он будет не в состоянии идти. Дерево, качаясь на ветру, как будто утешало его, и Моргон понимал, что нужно непременно идти дальше, однако руки отказывались ему повиноваться, не желая отрываться от ствола замерзшего дерева. Мысли его стали такими же бесформенными, как метель, и он увидел перед собой лицо Элиарда, сердитое, встревоженное, услышал свой собственный голос откуда-то из далекого прошлого, по которому он так тосковал все последние месяцы: "В одном я клянусь - я всегда буду возвращаться".
      Вера, которую он увидел в глазах Элиарда, помогла ему выпустить дерево из своих объятий. Если бы тогда, при прощании, Элиард не поверил ему, Моргон мог бы сейчас и сам, как это дерево, пустить корни посреди этой метели в Остерланде и замереть навеки, покачиваясь под порывами завывающего ветра. Однако Элиард будет ждать, чтобы брат выполнил свою клятву.
      Он снова открыл глаза; перед ним все ещё был бесцветный мир, и ему захотелось плакать - так он устал от него.
      Незаметно свет вокруг него начал меркнуть. Моргон сначала не замечал этого, сосредоточив все свое внимание на реке, и вдруг почувствовал, что сама река начинает тонуть в наплывающем, словно подталкиваемом порывами непрекращающегося ветра мраке.
      Он шел, спотыкаясь о корни деревьев, обледенелые камни, с каждым шагом ему становилось все труднее протягивать вперед руку, чтобы сохранять равновесие. Однажды камень под его ногой соскользнул в воду - Моргон не последовал за ним лишь потому, что успел вцепиться в ветку. Он снова выпрямился и пошел вперед, потом, обессиленный, замер на месте, крепко прижавшись к дереву, оказавшемуся на его пути, замер, безотчетно дрожа, словно маленькая, брошенная хозяином собачонка. Непроизвольно посмотрев на небо, он пришел в ужас от его цвета.
      Моргон уткнулся лицом в кору дерева, снова попытался сосредоточиться. Нет, ночь ему перехитрить не удастся. Можно было бы найти убежище - пещеру или большое дупло дерева - и попытаться разжечь огонь, но и на то, и на другое мало шансов. Он не может идти вдоль реки в темноте, а если отойдет от русла, то скорее всего будет недолго бродить бесцельно - потом просто упадет от усталости и исчезнет под снегом, став подобно Керну ещё одной достопримечательностью Хеда, и Мастера внесут его в свой список. Он старался не заснуть от холода и усталости, внимательно разглядывая неровности древесной коры. Убежище и костер, какими бы они были недостижимыми сейчас , являлись его единственным спасением, единственной надеждой. Он с трудом выпрямился, осознавая, что его поддерживает только дерево, а не собственные усилия. Что-то странное, влажное и теплое, испугав его ещё больше, чем что бы то ни было другое за этот страшный день, дотронулось до его щеки, и Моргон, вздрогнув, обернулся. Над ним возвышалась голова тура - казалось, что она существует совершенно отдельно от тела, высовываясь из сплошной стены несущегося снега.
      Моргон не знал, как долго он смотрел в фиолетовые глаза. Тур стоял неподвижно, ветер трепал его мех. Руки Моргона, будто сами собой, начали гладить морду, шею, грудь, бока удивительного животного, он что-то шептал, скорее для того, чтобы успокоить самого себя, чем тура. Руки Моргона зарылись в шерсть на спине фиолетоглазого существа. Тур наконец пошевелился, и тогда Моргон, прикусив губы от невероятного усилия, прыгнул на спину чудесного зверя.
      Он был не готов к внезапному броску, к взрыву скорости, которая понесла его, словно стрела, выпущенная из лука сквозь метель. Моргон изо всех сил держался за рога, зубы его были сжаты, глаза закрыты, арфа била по ребрам; из-за ветра, бьющего ему прямо в лицо, он почти не мог дышать; из горла его вырвался какой-то звук, и тогда неистовый бег испуганного зверя постепенно перешел на более медленный и твердый шаг - но при этом скорость движения тура была сравнима с бегом самого резвого жеребца. Моргон приник всем телом к теплой спине животного, не задавая себе вопросов, куда несется тур, как долго он будет терпеть его на своей спине; он просто сосредоточился на единственной мысли - оставаться с ним как можно дольше.
      Моргон погрузился в какое-то подобие сна, сквозь который чувствовал легкое, ритмичное покачивание. Руки его сами собой разжались, и, потеряв равновесие, князь Хеда рухнул вниз, больно ударившись о землю. Увидев черное небо над головой, Моргон вдруг понял, что вокруг стоит тишина - тишина настолько глубокая, что, казалось, её можно потрогать руками.
      Он встал на ноги. В небе одна за другой загорались яркие звезды. Моргон увидел, что тур замер в нескольких шагах впереди и, обернувшись, разглядывает его с любопытством, словно Моргон был редким, невиданным зверем. Потом тур повернулся и мелкими шажками, взрывая копытами снег, пошел к Моргону. Тот снова, уже увереннее и спокойнее, чем прежде, взобрался на его спину, и тур снова понес его вперед, теперь уже сквозь тишину, навстречу звездам, сияющим над самым горизонтом.
      Когда Моргон проснулся, тур степенно шагал по пустым, покрытым снегом городским улицам, вдоль которых стояли красивые деревянные дома и лавки, двери которых в этот предрассветный час были ещё заперты.
      Тур повернул за угол, и Моргон увидел перед собой большой, не обнесенный оградой дом. Его стены из дуба, березы и кедра, привезенных из самых отдаленных уголков мира, несомненно видели на своем веку много бурь; скаты крыши, оконные рамы и двойные двери были украшены чистым золотом.
      Тур безбоязненно приблизился к крыльцу и остановился. Темный дом спал, укутанный чистым белым снежным одеялом. С минуту Моргон разглядывал необычное строение, потом тур под ним беспокойно зашевелился, словно намекая на то, что он довез седока куда надо и теперь с нетерпением ждет, когда сможет уйти. Моргон соскользнул со спины таинственного создания, но мышцы отказывались поддерживать тело - князь Хеда упал на колени, арфа гулко ударилась о землю. Под внимательным и по-прежнему любопытным взглядом тура Моргон попытался подняться, но снова беспомощно рухнул в снег, дрожа от изнеможения.
      Тур опустил большую голову, и Моргон обвил рукой его шею, прикоснулся лицом к теплым, мокрым губам. Несколько мгновений они - зверь и человек стояли неподвижно. Затем внезапным и ловким движением тур освободился из объятий князя, золотой ореол рогов поднялся над ним, блеснув в лучах восходящего солнца, и словно растаял в воздухе. Моргон протер глаза, поняв, что теперь на месте исчезнувшего зверя перед ним стоит человек.
      Он был высоким, гибким, седовласым, ступал по снегу босыми ногами и смотрел на Моргона льдисто-голубыми глазами, сверкавшими на худом, морщинистом лице. Руки его, протянутые к князю Хеда, были покрыты шрамами, напоминающими рога тура.
      - Хар! - прошептал Моргон.
      Легкая улыбка, точно огонь, зажглась в насмешливых глазах. Король-волк просунул мощные руки под мышки Моргона и помог ему подняться.
      - Добро пожаловать. - С этими словами он помог гостю подняться на крыльцо, распахнул широкие двери в зал, размеры которого можно было смело сравнить с амбаром в Акрене. Во всю длину этого зала простирался такой же огромный очаг. Голосом, разрезавшим тишину подобно грому, Хар вопросил:
      - Неужто все в этом доме впали в спячку по случаю зимы? Мне нужен завтрак, вино, сухая одежда, и я не намерен ждать до тех пор, пока мои кости обледенеют - в моем-то возрасте! - и мои зубы выпадут. Айя!
      В зал поспешно вбежали слуга, от усердия едва не сбивающие друг друга с ног. Бревно примерно в полдерева было немедленно брошено в полуугасший камин, и он застрелял искрами до самой крыши. Плечи Хара укутали мантией из белой шерсти; с Моргона стащили его вымокшую одежду, облачили его в белую шерстяную рубаху, а на плечи ему накинули мантию из разноцветных мехов. В зал внесли подносы с едой и поставили их поближе к огню; Моргон уловил запах горячего хлеба и щедро приправленного специями мяса. Отхлебнув поданного ему вина, Моргон закашлялся, чувствуя, что возвращается к жизни.
      Когда они сели к очагу и начали есть, в зал вышла немолодая женщина. У неё было приятное лицо и волосы цвета слоновой кости, ниспадающие до самых колен. Она подошла к огню, затягивая пояс, и перевела взгляд с Хара па Моргона. Поцеловав Хара в щеку, она сказала:
      - Добро пожаловать домой. Кого ты привел на этот раз?
      - Князя Хеда.
      Моргон резко повернул голову. Его глаза встретились с глазами Хара в немом вопросе. Легкая усмешка в глазах короля-волка стала ещё явственней.
      - У меня есть дар - узнавать имена. Я научу тебя этому. Познакомься - моя жена Айя. Я нашел его возле Осе, он брел пешком в метель, - добавил Хар, обращаясь к жене. - Однажды, когда я был в облике тура, в меня стреляли, другой раз какой-то охотник набросил на меня сеть - это было в холмах позади Хмурой Горы, - и только тогда понял, кто я такой. Но никто и никогда не кормил меня хлебом - да ещё вдобавок тот, кого тщетно разыскивает половина торговцев Обитаемого Мира. - Хар снова повернулся к Моргону, который, слушая короля-волка, перестал есть. Король-волк продолжил, и теперь голос его зазвучал особенно ласково: - Мы с тобой - Мастера Загадок. Я не буду играть с тобой в игры, я немного знаю о тебе - знаю далеко не все. Мне неизвестно, что ведет тебя к горе Эрленстар и от кого ты прячешься. Я хочу это знать. Я дам тебе все, что ты попросишь, поделюсь с тобой любым знанием или искусством - в обмен на одну вещь. Если бы ты не пришел в мои земли, я бы сам через некоторое время нашел тебя - в том или ином облике: старой ли вороны, пожилого торговца, продающего у твоих дверей пуговицы в обмен на знание. Я бы все равно пришел к тебе.
      Моргон отодвинул тарелку. Силы возвращались к нему, а слова Хара будили воспоминания. Моргон поспешно произнес:
      - Не нашел бы ты меня у реки - я бы там и погиб. Я твой должник, и ты можешь требовать от меня чего угодно. Я сделаю все, что ты просишь.
      - Опасно обещать такое в моем доме, - усмехнулся Хар.
      - Знаю. Я тоже кое-что слышал о тебе. Помогу тебе во всем, что только тебе понадобится, - повторил Моргон. Хар улыбнулся. Его рука легко легла на плечо Моргона.
      - Ты шаг за шагом пробирался вверх по Осе, против ветра и в яростную метель, вцепившись в эту арфу, словно она тебе дороже жизни. Я склонен тебе поверить. Земледельцы Хеда известны своим упорством.
      - Говорят, что так, - пожал плечами Моргон, прикрыв глаза от жара, который источал разгоревшийся очаг. - Но я оставил Дета в Херуне, чтобы вернуться в Хед. И вместо этого отправился сюда.
      - Почему же ты передумал?
      - Из Остерланда ты отправил мне загадку для того, чтобы найти меня...
      У Моргона перехватило горло, и он не мог произнести больше ни слова. Он слышал, как Хар что-то говорил, сидя
      у очага, говорил, словно из самой гущи огня, он снова видел метель, становящуюся все темнее и темнее...
      Очнулся Моргон в маленькой, богато убранной комнате, в которой царила вечерняя тьма. Он лежал, ни о чем не думая, прикрыв руками глаза, пока звук царапанья по металлу возле очага не заставил его приподняться. Кто-то, повернувшись к нему спиной, возился у огня. Моргон вздрогнул, увидев у него белые волосы, и позвал:
      - Дет!
      - Я не Дет. Хар велел мне прислуживать тебе.
      Человек, вставший в полный рост возле очага, оказался высоким широкоплечим юношей. Он подошел к Моргону и зажег возле его кровати факел. Юноша был на несколько лет моложе Моргона, с белыми, словно молоко, волосами. Лицо его было бесстрастным, но Моргон почувствовал за этой бесстрастностью застенчивость и диковатость. При свете факела он увидел в его глазах знакомый фиолетовый отблеск. А юноша продолжал говорить под изучающим взглядом Моргона то и дело прерывающимся голосом, словно пользовался он им не слишком часто:
      - Он велел... Хар велел, чтобы я назвал тебе мое имя. Я Хугин, сын Сута.
      Моргон почувствовал, что его бросило в жар.
      - Сут мертв, - сказал он.
      - Нет.
      - Все волшебники умерли.
      - Нет. Хар знает Сута. Он нашел... Он нашел меня три года назад, я бегал в стаде вместе с турами. Он заглянул в мое сознание - и увидел Сута.
      Моргон воззрился на юношу, не в силах произнести ни слова. Преодолевая боль в ноющих мышцах, он с трудом поднялся с кровати.
      - Я хочу умыться. И где моя одежда? Мне нужно поговорить с Харом.
      - Он ждет тебя, - успокоил его Хугин.
      Моргон проследовал за юношей в зал. Там было полно народа: богатые горожане и их жены, купцы, охотники, музыканты и даже несколько просто одетых земледельцев. Все они пили вино возле огня, разговаривали, играли в шахматы, читали. Естественность происходящего напомнила Моргону Акрен. Хар восседал в своем кресле неподалеку от очага, слушая арфиста. Айя устроилась рядом с ним и почесывала собаку, лежащую у её колен. Когда Моргон начал пробираться сквозь толпу, король сразу же заметил его и улыбнулся.
      Князь Хеда сел на скамью рядом с королем-волком. Собака оставила Айю, чтобы с любопытством обнюхать нового гостя, и Моргон, испытав легкий шок, понял, что это волк. Возле огня лежали, уютно свернувшись калачиком, и другие животные - рыжая лисица, жирный барсук, серая белка, пара ласок, белых, как снег в камышах.
      В то время как Моргон осторожно почесывал у волка за ушами, Айя спокойно пояснила ему:
      - Они прячутся в доме от зимы, это друзья Хара. Иногда они проводят здесь время до самой весны, иногда приносят новости о людях и о зверях Остерланда. Иногда их присылают наши дети, если сами не могут нас навестить, - вон, высоко на балке спит белый сокол, его послала сюда наша дочь.
      - Вы можете с ними разговаривать? - спросил Моргон. Айя, улыбнувшись, покачала головой:
      - Я могу проникать только в сознание Хара - и то лишь тогда, когда он в своем собственном облике. Да так оно и лучше, иначе я бы куда больше о нем беспокоилась, когда он рыскает по всему королевству и надолго оставляет меня одну.
      Песня подошла к концу; арфист, поджарый и темноволосый, поднялся, чтобы выпить вина. Король потянулся к своему кубку. Налил он вина и Моргону, не забыв послать слугу за едой. Затем Хар начал говорить, и голос его звучал тихо на фоне окружающего собеседников шума:
      - Ты предложил мне свою помощь. Был бы ты любым другим человеком, я бы ею не воспользовался, но ты князь Хеда, и этим все сказано. То, о чем я попрошу, чрезвычайно трудно, зато результат будет очень ценным. Я хочу, чтобы ты нашел Сута.
      - Сута? Хар, да как же он может быть живым? Как, если прошло семьсот лет...
      - Моргон, я знал Сута. - Голос Хара оставался тихим, но в нем, словно порыв холодного ветра, прозвучала резкая нота. - Давно, много-миого лет назад, когда мы оба были молоды, мы дружили... Мы жаждали знаний, и не важно было, как оно нам доставалось. Мы играли в отгадывание загадок задолго до начала существования Кэйтнарда, наши игры растягивались на годы - и все эти годы мы не уставали искать ответы. В те бурные времена он потерял глаз; это он покрыл мои руки шрамами, похожими на рога тура, обучая меня, как нужно менять облик. Когда он исчез вместе со всей школой волшебников, я считал, что он, должно быть, умер. И все же три года назад, когда перед моими глазами на месте молодого тура, меняя облик, возник мальчик, я заглянул в его мысли и сразу же вспомнил лицо человека, которого он считал своим отцом. Я знал его так же хорошо, как знаю собственное сердце. Сут. Он жив. Семь сотен лет он где-то скрывался. Прятался. Однажды, когда я спросил его, как он потерял глаз, он только рассмеялся и сказал, что в мире нет ничего такого, на что стоит смотреть. И все-таки он что-то увидел, повернулся к чему-то спиной и убежал, исчез, точно снежинка, упавшая на заснеженную землю. Он хорошо сделал, что спрятался. Я шел за ним по пятам три года, как волк, и я найду его. В голове Моргона затеснились мысли.
      - Моргол Херуна думает, что Гистеслухлом, основатель Лунголда, тоже жив. Но это не более чем предположение, доказательств нет. Так от чего он убегает?
      - А что тебя тянет к горе Эрленстар?
      Моргон поставил на стол свой кубок и запустил пальцы в волосы, откидывая их с лица так, что на его бледной коже отчетливо проступили кроваво-красные звезды.
      - Вот это.
      Руки Хара вздрогнули, блеснув кольцами, которыми были унизаны его пальцы. Айя сидела неподвижно, вся превратившись во внимание, и глаза её были устремлены на Моргона.
      - Значит, - произнес король, - продолжение этой великой игры переместилось на Хед. Когда ты впервые это понял?
      Моргон попытался вспомнить.
      - В Имрисе, - ответил он после недолгого молчания. - Я обнаружил арфу с тремя звездами, такими же, как у меня, и никто другой, кроме меня, не мог играть на этой арфе. Я увидел там женщину, которая была замужем за Хьюриу, и она пыталась убить меня, но не было для этого иной причины, кроме моих звезд, и она сказала, что она старше любой загадки, когда-либо загаданной...
      - Как ты попал в Имрис?
      - Я вез корону Аума в Ануйн.
      - Имрис, - тихо промолвил Хар, - находится в противоположном направлении.
      - Хар, ты должен знать о том, что произошло. Даже если бы все торговцы Обитаемого Мира отправились на морское дно вместе с короной Аума, ты все-таки каким-нибудь образом узнал бы о том, что случилось.
      - А я и знаю это, - невозмутимо промолвил Хар. - Но я не знаю тебя. Будь же терпелив со мной, стариком, и начни с начала.
      И Моргон начал. К тому времени, когда рассказ подошел к концу, когда он поведал о всех своих странствиях, зал уже опустел, но король, Айя и тихонько наигрывавший арфист слушали. Слушал и Хугин, который подошел и тихонько сел у ног Хара, положив голову на колени короля. Факелы почти догорели, звери посапывали во сне. Наконец голос Моргона смолк, и он почувствовал, как устал от длинного рассказа. Хар поднялся, глядя в огонь. Он долго молчал, и Моргон видел, как напрягаются мышцы его сильных рук.
      - Сут...
      При упоминании этого имени лицо Хугина вспыхнуло и обратилось к королю. Моргон спросил:
      - Ты думаешь, Сут должен что-то знать? Моргол считает, что понимание сущности этих звезд было извлечено из сознания волшебников.
      Хар развел руками. Он посмотрел на Моргона, что-то взвешивая в уме, и сказал, как будто вовсе не слышал последнего вопроса:
      - Тебе не нравится убивать. Есть иные способы защиты. Я мог бы обучить тебя заглядывать в чужое сознание, видеть за пределами наваждения, закрывать двери своего собственного сознания, чтобы никто не мог проникнуть в него. Ты уязвим, точно животное без шкуры. Я мог бы научить тебя, как перехитрить саму зиму.
      - Я не понимаю, - сказал Моргон, хотя на самом деле уже начинал понимать.
      - Я ведь тебя предупреждал, - напомнил Хар, - что ты никогда не должен вслепую что-либо обещать в этом доме. Я думаю, что Сут бегает со стадом туров за Хмурой Горой. Я научу тебя превращаться в тура - ты будешь свободно передвигаться среди них всю зиму, но все же ты не будешь туром. Твое тело и твои инстинкты станут такими же, как у них, но сознание останется твоим. Сут может спрятаться и от самого Высшего, но тебе он себя выдаст. Моргон запротестовал:
      - Хар, у меня нет дара для того, чтобы менять облик.
      - Откуда ты знаешь?
      - Я не... Ни один человек на Хеде ещё не рождался с подобным умением.
      Он шевельнулся - и почувствовал, что стоит на четырех сильных ногах, топко отточенных для того, чтобы бежать быстрее, что голова его гнется под тяжестью золотых рогов, что у него нет больше рук и нет голоса.
      Неожиданно Хугин, по-прежнему запинаясь, сказал:
      - Это так славно - быть туром... Хар знает.
      Моргон мысленно увидел лицо Грима Окленда, лицо Элиарда, они непонимающе глядели на него и словно спрашивали - озадаченно и растерянно: "Ты умеешь превращаться в тура? Зачем тебе это?"
      Он чувствовал, что Хар смотрит на него, и сказал тихо и неохотно:
      - Я попытаюсь, потому что обещал тебе. Но сомневаюсь, получится ли: ведь все мои инстинкты против этого.
      - Ах твои инстинкты....
      В глазах короля неожиданно, точно в глазах дикого зверя, отразился огонь, заставив Моргона вздрогнуть.
      - Упрям же ты... Повернувшись к горе Эрленстар, уйдя на тысячи верст дальше от Хеда, чем уходил когда-либо любой хедский князь, имея в своем распоряжении арфу, ты все ещё цепляешься за прошлое, как птенчик за родное гнездо. Да что ты знаешь о своих инстинктах? Что ты вообще знаешь о себе? Ты что же, хочешь обречь нас всех на гибель своим отказом заглянуть в себя и назвать словами все то, что ты видишь?
      Моргон крепко вцепился руками в край скамьи. Ровно, стараясь изо всех сил, чтобы его голос не дрожал, он произнес:
      - Я землеправитель Хеда, Мастер Загадок и Звездоносец, в таком порядке...
      - Ну уж нет. Ты - Звездоносец. Нет у тебя другого имени, кроме этого, нет иного будущего. У тебя есть способности, с которыми не рождался ещё ни один из правителей Хеда. У тебя глаза, которые видят, разум, способный творить. Твое чутье позвало тебя прочь с Хеда прежде, чем ты понял, почему это произошло, с Хеда в Кэйтнард, в Аум, в Херун, в Остерланд, где короли не имели жалости к бежавшим от правды...
      - Я был рожден...
      - Ты был рожден Звездоносцем. Мудрому известно свое собственное имя. Ты ведь не дурак, ты не хуже меня способен ощутить, что зарождается в нашем мире немыслимый хаос. Перестань же цепляться за свое прошлое, оно бессмысленно. Ты можешь прожить без землеправления, раз это необходимо, это не так уж существенно...
      Моргон оказался на ногах ещё прежде, чем осознал, что пошевелился.
      - Нет!
      - У тебя есть очень способный земленаследник, который спокойно останется дома и будет заниматься делами вместо того, чтобы отвечать на непонятные загадки. Твоя земля может просуществовать без тебя; но, если ты убежишь от своего собственного предназначения, ты, вероятнее всего, погубишь нас всех.
      Хар умолк. Моргон непроизвольно издал глухое, рвущееся из самого сердца рыдание без слез. Лица Айи и Хугина при свете огня казались высеченными из белого камня, и только лицо короля было подвижным, как ни у одного из людей и ни у одного из животных. Задыхаясь, Моргон прошептал:
      - Какова, по-твоему, стоимость права земленаследия? Какой стимул, ты полагаешь, заставит меня нарушить земельный закон? Какую цену заплатишь ты мне за все то, что я люблю больше жизни?
      Светлые, мерцающие глаза короля-волка были неподвижны.
      - Пять загадок, - сказал Хар. - Монета для человека, у которого нет ничего. Кто такой Звездоносец и что связанное он развяжет? Что одна звезда вызовет из тишины, одна звезда - из тьмы и одна звезда - из смерти? Кто придет в конце времен и что он принесет? Кто заставит звучать арфу земли, молчащую с Начала Времен? Кто принесет звезды из огня и льда в Конце Времен?
      Руки Моргона медленно опустились. В зале царило безмолвие. Моргон почувствовал, как слезы, точно пот, текут по его лицу.
      - В каком Конце? Король-волк не отвечал.
      - В каком Конце?
      - Отвечать на загадки - твое дело. Сут однажды задал мне эти загадки как человек, который передает на хранение другу свое сердце. Со времени его исчезновения я повторял их много раз - и нет ответов.
      - Где он их узнал?
      - Только он об этом знает.
      - Тогда я спрошу у него.
      Лицо Моргона оставалось бескровным, свет от языков пламени прочертил на нем полосы; его глаза не отрывались от лица короля, которое казалось ему абсолютно безжалостным.
      - Я разгадаю для тебя эти загадки. И я думаю, что, когда я это сделаю, ты до последнего своего вздоха будешь жалеть, что я когда-то оставил Хед и пустился в странствия.
      На следующее утро Моргон сидел в круглом каменном сарае позади дома Хара, ожидая, когда разожженный Хугином костер прогреет обледенелый пол. На князе Хеда была короткая льняная рубашка, ноги оставались босыми. В углу стояли кувшины с вином, разбавленным водой, кубки-и больше ничего, ни еды, ни постели. Дверь была закрыта, в стенах не было окон, лишь дыра в крыше, сквозь которую уходил дым. Напротив Моргона сидел Хар с неуловимым и постоянно меняющимся в свете пламени выражением лица. За его спиной, скрестив ноги, восседал Хугин - неподвижный до такой степени, что казалось, юноша даже не дышит.
      - Я проникну в твое сознание, - донесся до Моргона голос с другой стороны костра. - Я увижу то, что ты держишь в секрете. Не пытайся сопротивляться моему взгляду, но, если ты захочешь ускользнуть от меня, просто предоставь своим мыслям отхлынуть от себя, как вода, стать бессвязными, невидимыми, словно ветер.
      Моргон почувствовал легкое прикосновение, как будто кто-то осторожно перебирал его мысли. Оторванные друг от друга мгновения, давно случившиеся события возникали перед его внутренним взором: Руд, занимающийся вместе с ним поздно ночью при свете коптящей свечи, госпожа Эриэл, ласково разговаривающая с ним в темном зале, его пальцы, скользящие по последней, самой толстой струне арфы, Тристан с грязными босыми ногами, поливающая свои розовые кусты, Лира, хватающая меч, становящийся в её руках живым и меняющим облик. Он позволил Хару остаться у себя в голове без борьбы, пока неожиданно во тьме своих воспоминаний не увидел, как тело незнакомого страшного арфиста, удерживающее в неподвижности текучие, колеблющиеся цвета моря, пытается увернуться от него, и вот лицо пронзенного копьем музыканта меняется, делается ясным - на одно лишь мгновение , после чего он падает.
      Моргона сотрясла непроизвольная дрожь. Глаза Хара не мигая смотрели на него из пламени.
      - Нет там ничего, с чем нельзя было бы справиться. Начнем сначала.
      Воспоминания жизни Моргона пробегали перед его глазами потоком медленно сменяющих друг друга сцен, некоторые из них Хар, кажется, задерживал из любопытства. По мере того как проходили часы, не измеряемые ничем, кроме золы сожженных дров, Моргон терпеливо принимал то, что его сознание изучают, осваивая умение уклоняться, не теряя воспоминаний, лежащих глубоко в его душе. Потом, утомленный, он начал чаще ускользать от этих нескончаемых поисков, он давал своим мыслям прятаться от него самого, становиться путаными и мутными, словно утренние туманы. Наконец неожиданно он обнаружил, что шагает взад и вперед, как животное, в крошечном помещении, не думая ни о чем, кроме голода, тревожащего его внутренности, кроме холода, который жег ему ноги при каждом шаге, кроме крика всего тела, подобного непрекращающемуся, невыносимому плачу ребенка, который хочет спать. Моргон расхаживал по маленькой комнате, не слыша Хара, который что-то говорил, не видя Хугина, не сводящего с него глаз, не замечая, как открывается дверь, впуская в сарай глубокую ночь, когда Хугин вышел за очередной вязанкой дров.