Ли посидела еще немного, перебирая в памяти сказанное Камиллой о Нейле. Кто он, этот человек, ставший ее мужем? Той ночью, в саду, во время дуэли с Гаем, она видела беспощадную сторону его натуры, натуры человека, которому ничего не стоит убить, если бы это послужило его целям. Вместо этого он предпочел намеренно жестокую месть, отняв у нее то, что она всего больше ценила, — Капитана. Но был и другой Нейл, который смеялся вместе с ней в конюшне, когда они свалились в сено. Правда, тогда маска упала с сурового лица всего на несколько минут.

Был еще и мужчина, ставший ее возлюбленным. Касавшийся с нежной силой, вскружившей голову. Тот самый мужчина, который осторожно держал на руках Люсинду и принес сладостно-горькое счастье скорбящей женщине. Тот самый мужчина, что провел отряд рейдеров за линию фронта. Тот самый, что равнодушно бросил ее наутро после возвращения домой с войны и уехал неизвестно куда, унизив жену только потому, что жаждал поскорее оказаться в объятиях любовницы.

Но чего ей еще ожидать? Что отец, что сын! Но ей ничуть не горько, ибо она не испытывала иллюзий, выходя за Нейла. И не имеет права ничего от него требовать. Он уже дал ей свое имя. Дал ее семье приют. Больше она ничего у него не попросит.

Услышав чье-то шарканье, Ли повернулась и, к своему изумлению, увидела Гая, нерешительно ковылявшего к ней с протянутыми руками. Пальцы скользили по стене в поисках опоры.

— Гай, тебе не следует ходить одному, — попеняла она, подавая ему руку и сначала даже не сообразив, что тот безошибочно ее нашел.

— Ли, я рад, что это ты.

— Гай! — выдохнула она, потрясенно уставясь на него.

— Нет, пока еще нет, дорогая. Я просто уловил смутное движение и предположил что это твоя рука, поскольку за ней виднелся темный силуэт, — объяснил он, разбив все ее надежды. — Я должен сначала услышать голос. Не хочу подавать руку кому попало. Помоги мне Господи, если приму кровожадного апачи за тетушку Мэрибел Лу только потому, что увижу свисающие с головы перья, — засмеялся он. — И учти, мое зрение может больше не улучшиться.

— Знаю, — пробормотала Ли, машинально кивнув.

— У нас не было времени поговорить, когда ты была с незнакомцем. Удивительно…

— Ты был прав насчет него, Гай, — перебила Ли.

— О чем ты?

— Думаю, он солгал, утверждая, что родом не из Виргинии.

— Почему ты так считаешь? — с любопытством спросил Гай, еще больше заинтригованный незнакомцем, поскольку что-то тревожило его с той минуты, как Ли их познакомила.

— Его брюки, хоть и выцвели, были когда-то прелестного фиолетово-голубого цвета. Помнишь, ты когда-то носил такие же?

— Мой старый полк? — ахнул Гай, потрясенный тем, что кто-то способен лгать по такому поводу. — Но ни в моем отряде, ни у Пембрука не было ни одного уроженца Северной Каролины! Ты уверена?

— Да. Уж очень характерный оттенок! А цвет и покрой его мундира?! Он кавалерист, Гай. Спорол желтый галун и знаки различия, но остались темные следы. И я нашла это, — добавила Ли, вручив брату коробочку.

Гай поднес ее к носу и понюхал.

— Спички?

— Спички от «Л. Олдема и КО ».

— Ричмонд? Значит, он бывал там, — пробормотал Гай, нахмурившись и снова нюхая спички. — И курит хорошую табачную смесь, как все виргинцы. Бумага сладко пахнет. Что-то мне напоминает, только не могу вспомнить, что именно.

— Он курит… — начала Ли, нагибаясь за коробком, который уронил Гай.

— Ли! — взволнованно воскликнул тот. — Разве это не самые чудесные новости за последнее время?

— Новости?

— Насчет Треверс-Хилла, — пояснил Гай, сбитый с толку ее равнодушием. — Разве Нейл не сказал тебе? Дом по-прежнему цел. Стоит как ни в чем не бывало.

Забыв про спички, Ли схватила его за руку.

— Откуда ты знаешь?

— Говорю же, Нейл сказал. По пути домой он проезжал через Виргинию и навестил Ройял-Бей и Треверс-Хилл. Говорит, что здание нуждается в покраске, но в основном все в порядке. Когда-нибудь мы, возможно, сумеем отстроить сгоревшее крыло, хотя не думаю, что отныне многие из гостей Треверс-Хилла будут оставаться на ночь, как когда-то. Скорее там можно устроить прекрасные помещения для слуг. Никаких хижин для рабов. И вряд ли я смогу нанять кого-то, кроме себя самого, чтобы чистить стойла, — пошутил Гай, но в голосе все же прорывалось неуемное возбуждение при мысли о возможности вновь обрести зрение и вернуться домой. — Придется много трудиться. И сначала у нас вряд ли будут деньги. Но земля и дом остались за нами, и если раздобыть несколько кобыл и пару чистокровных жеребцов, можно снова завести племенную ферму.

Расслышав в его голосе нотки решимости и надежды, Ли неловко поежилась. Ей вдруг стало не по себе. До этого она никогда не думала о том, что последует за выздоровлением брата. Гай ни за что не останется в Ройял-Риверз. Он отправится домой, в Виргинию. Ему в голову не придет покинуть Треверс-Хилл, свою родину, свое наследие. И он никогда не сдастся.

Ли почувствовала мгновенное облегчение оттого, что Гай не видит сейчас ее лица. Ей было стыдно той вспышки страха, который она испытала, подумав, что остается совсем одна. В глубине души ей хотелось ехать с ним. Но как поступит Нейл, если она выскажет подобную идею? Попросит ее остаться? Или с радостью отпустит, тем более теперь, когда обещание, данное Адаму, выполнено, а Треверсы вполне способны возобновить прежнюю жизнь? Позволит ли он взять Люсинду и вернуться в Виргинию?

Ли прижала тонкие пальцы к вискам, пытаясь облегчить внезапную боль.

— Я думал, Нейл потолковал с тобой вчера вечером.

— Он очень устал. Заснул почти сразу же, как поел.

— А утром? — мягко осведомился он.

— Я еще спала, когда он уехал, — пробормотала Ли, стараясь улыбнуться, и поспешно добавила: — Прогуляюсь пока к загонам. У меня есть пара яблок для Дамасены и Капитана. Хочешь пойти со мной?

Только бы не задумываться о том, что ждет их всех в будущем!

— Спасибо, Ли, но сегодня у Алтеи новый ученик, — объявил он, слегка поклонившись. — Я должен встретиться с ней там, хотя опасаюсь в последнюю минуту потерять храбрость. Почти чувствую, что меня поставят в угол, как живое напоминание остальным школьникам о том, что случается с теми, кто не учит таблицу умножения.

— О, вот и вы! — приветствовала их Алтея, с энергичным видом подходя к ним и едва удерживая на весу огромную стопку книг. — Простите, что опоздала, но пришлось оставить Ноуэлл и Стьюарда с Клариссой и Симоной. И я все слышала, так что не оправдывайся.

— Я и мой болтливый язык, — сокрушенно признался Гай смеющимся сестрам.

— Если припомнишь, именно болтливость часто приводила тебя в угол, — сообщила Алтея. — Дурацкий колпак и все такое.

— Да, у меня, можно сказать, просто ученая степень по глупости, — хихикнул Гай.

— О, Ли, не правда ли, как замечательно, что Треверс-Хилл цел?! Нейл сказал тебе? — спросила Алтея, выжидающе глядя на сестру.

— Да, знаю. Прекрасные новости, — вяло откликнулась Ли. Гай слегка склонил голову набок, словно прислушиваясь.

— Кажется, это голос Лис Хелен?

— Да, она в саду со Стивеном.

— Я хочу потолковать с ней, так что подожду тебя во дворе, Алтея.

— Давай провожу, — предложила Ли, протягивая руку.

— Нет, спасибо, я сам, — отказался он.

Ли долго смотрела вслед брату, осторожно пробиравшемуся по коридору. Гай заслонил глаза, словно яркий свет раздражал его, споткнулся на неровных кирпичах, ударился коленом о край каменной скамьи, тихо выругался, но тут же прикусил язык при звуке приближавшихся шагов. На этот раз Лис Хелен пришла ему на помощь и, взяв под руку, повела в сад. Ли успела увидеть огонь неприкрытого желания в глазах девушки при взгляде на Гая и нежную улыбку, почти мгновенно исчезнувшую, едва она отпустила Гая и, повернувшись к нему спиной, вновь занялась черенками.

— Я так счастлива, что Гай наконец встретил такую девушку, как Лис Хелен. Она идеально ему подходит. Он никогда не был бы счастлив с Саретт Кэнби. Я давно уже наблюдаю, как любовь расцветает между ними подобно цветам Лис Хелен. Мама полюбила бы ее и была бы рада принять в семью, — заметила Алтея, с почти материнским выражением лица разглядывая Гая, нетерпеливо маячившего рядом с Хелен. — Наш брат так изменился за последнее время. Думаю, что прежний Гай заслуживал кого-то вроде Саретт. А этот… никогда раньше не видела его таким вдумчивым и мягким, особенно с Лис Хелен. Сначала я не верила, что он способен оценить ее по достоинству, тем более что волосы у нее совершенно необычного цвета, да и мама замучилась бы выводить все эти веснушки. Но по-моему, они ей даже идут. И эти двое будут так счастливы вместе.

Но Ли не была столь оптимистична. Гордость и упрямство Гая были общеизвестны, а если она права и Лис Хелен действительно подслушала их беседу накануне днем, может и не простить Гая за уничтожающие слова, поскольку попросту не понимает, что эти гневные тирады рождены отчаянием.

— Я всегда надеялась, что Треверс-Хилл останется невредим, хотя после того, что случилось с Ройял-Бей…

Алтея на мгновение прикрыла глаза и как-то нерешительно проговорила:

— Мы с Гаем толковали о Треверс-Хилле и возможности снова жить там. Это наш дом, Ли, и мы имеем право мечтать. — Вопреки тону ее глаза вызывающе блеснули. Она словно предвидела возражения Ли и поэтому поспешила договорить: — Конечно, для Гая это только мечта. Но для меня нечто большее. У меня на руках семья, о которой нужно позаботиться. Теперь, когда я выздоровела, знаю, что вполне способна ее обеспечить. Кроме того, я умею вести дом: уж этому мама нас научила. Я еще ничего не решила, но если вернусь в Виргинию, могла бы либо жить в Треверс-Хилле, либо в Шарлоттсвилле и преподавать в школе… А если не найдется подходящей должности, стану портнихой. Я очень хорошо шью, — без всякого бахвальства сообщила она. — О, Ли, только не смотри так! Ты никогда не могла скрыть свои чувства! И сейчас ужасно испугана, я вижу по твоим глазам. Что подумала бы мама? Но положение давно изменилось, дорогая.

— Это мне известно. Прежнего не вернуть, но к чему меняться тебе, Алтея? Это совершенно не обязательно, — хрипло выдавила Ли, уставясь на свернутый рисунок, который по-прежнему держала в руках. — Твой дом здесь. Мы с Люсиндой здесь. Ты не можешь нас оставить.

— О, дорогая, я люблю тебя, но мой дом в Виргинии, и иного не будет, — твердо заявила Алтея не допускавшим возражений тоном. Ли с отчаянием подняла глаза на сестру. Вот и Алтея ускользает от нее… — Ты столько сделала для нас. Для меня и детей. Без тебя, без твоей самоотверженности я не дожила бы до конца войны. Но теперь у меня появились силы, и я хочу растить детей в Виргинии. Пусть мы больше не богаты и я не смогу дать им такую жизнь, как до войны, но внушу им чувство чести и достоинства, и все, чего они достигнут, будет благодаря упорному труду. И такое же наследство они когда-нибудь оставят своим детям. Натан хотел бы, чтобы они жили в Виргинии. И мама с папой желали бы того же. Я буду чувствовать себя ближе к ним, если вернусь туда. Конечно, к нам здесь приветливы и неизменно добры, так что мы не чувствуем себя чужими. Здесь я сумела вернуть здоровье и мужество и теперь способна продолжать жизнь без Натана. Смирилась с потерей, как Гай — со своей слепотой, и если собираюсь начать все заново, должна иметь дом, где буду хозяйкой. Неужели не понимаешь, Ли? У тебя здесь дом и муж. И ты должна сделать все, чтобы сохранить этот брак. У тебя обязанности перед Люсиндой, перед памятью Адама и Блайт. Они оба верили тебе, а Блайт любила так сильно, что наверняка одобрила бы поступок Адама. Но мое сердце — в Виргинии, Ли. А наши вещи и обстановка из Ройял-Бей? Нельзя же так и бросить их в пещере! Адам рассказал, где они спрятаны. Гай хочет вернуться в Виргинию, но мы знаем, что пока это невозможно. А как только я устроюсь в Шарлоттсвилле и смогу облегчить его существование, он будет жить со мной и детьми. Конечно, нам придется нелегко, поскольку мы потеряли почти все, зато будем вместе и в собственном доме. Но возможно, Гай и Лис Хелен поженятся и захотят остаться здесь, с ее родными. Не знаю, скорее всего это для него наилучший выход. У него нет средств содержать семью.

Ли кивнула, не в силах произнести ни слова, ибо в отличие от Алтеи знала, как близок Гай к выздоровлению. А затем он отправится в Виргинию, все равно — с Лис Хелен или без нее. Вместе с Алтеей они действительно смогут начать жизнь заново и даже преуспеть.

— Мы еще поговорим об этом, Ли. Обязательно. Я хочу посоветоваться с Нейлом насчет того, что меня ждет в Виргинии.

Алтея встревоженно нахмурилась, но Ли знала, что сестра приняла решение и не сойдет с выбранного пути.

— Кроме того, мне нужно потолковать с Натаниелом. Хотя Стьюард и наследник Ройял-Бей, Натаниел родился там и, если захочет, пусть выберет те памятные вещицы, которые хотел бы иметь у себя.

— А Джулия? — спросила Ли, впервые за полтора года произнося имя школьной подруги. Лицо Алтеи застыло.

— Она лишилась этого права. Я не признавалась тебе прежде, потому что считала слишком унизительным, но пришлось написать Джулии. Я знала ее адрес. Тетя Мэрибел Лу и дядя Джей встретили ее в Париже, хотя тетя не сочла приличным даже с ней поздороваться. Еще в Ричмонде, оказавшись в безвыходном положении, я написала ей и попросила о помощи. Тетя сообщила, что Джулия была одета по последней моде, в меха и драгоценностях, имеет дом и экипаж и обедает в самых элегантных и дорогих ресторанах. Я думала, что она согласится послать нам денег или посылку с самыми необходимыми вещами, которые так легко купить во Франции. Она ответила, что собирается в Венецию и не имеет ни времени, ни средств, поскольку истратила все свое содержание на одежду. Но все же послала нам коробку своих любимых конфет. Такое великодушие!

Голос Алтеи дрогнул от едва сдерживаемого гнева.

— Но я ничего не знала, — растерянно выдохнула Ли, все еще не в состоянии поверить, что Джулия так эгоистична и равнодушна. Впрочем, если хорошенько подумать… она всегда старалась найти оправдание поступкам подруги, уверить себя в ее несуществующем благородстве.

— Что же, мне пора, — объявила Алтея и уже направилась было по коридору, но остановилась. — Кстати, Ли, мы с Гаем считаем, что ты должна взять из Треверс-Хилла все, что сочтешь нужным.

Она ушла, оставив за собой аромат фиалок. А Ли грустно покачала головой, видя, как сестра взяла Гая за руку и повела к маленькому домику. Постояв немного, она побрела к кабинету, вошла в безлюдную комнату и прежде всего положила спички на пресс-папье. И только потом взяла бумагу и ручку и написала записку с просьбой передать коробочку Майклу. Шагнула к двери, но случайно оглянулась и, вновь увидев портрет жены и дочери Натаниела, застыла. И снова развернула рисунок Соланж и встретилась с холодным взглядом голубых глаз. Недавно пережитый ужас вернулся с прежней силой, и все же…

— Так прекрасны… — пробормотала Ли, в который раз рассматривая три почти одинаковых лица.

— Прекрасны, — эхом откликнулся чей-то голос, и Ли, задохнувшись от неожиданности и стыда, повернулась. В дверях стоял Натаниел.

— Прости, если испугал тебя, — сказал он, пристально наблюдая за ней.

— Это вы простите меня за вторжение, но я оставила на вашем столе спички. Тот бродяга, Майкл Себастьян, обронил их, когда я показывала ему дорогу к северному пастбищу, — оправдывалась Ли, пытаясь дрожащими руками свернуть рисунок. — Надеюсь, он вас нашел?

— Да, я нанял его, так что еще будет время передать спички, — кивнул Натаниел, подходя к портрету.

— Я в очередной раз восхищалась картиной, — неловко пробормотала Ли. — Она была настоящей красавицей. Ее ведь звали Фионнуалой, верно? Редко приходится встречать такие ярко-голубые глаза!

— Совершенно необыкновенные, — согласился он. — Стоит увидеть хотя бы раз, и в жизни не забудешь. Фионнуала Элисса Дарси… Таково было ее имя, когда мы встретились… целую вечность назад.

— Изумительное имя. А дочь? Шеннон?

— Шеннон Малвин. Истинное дитя своей матери. Даже на картине, где ей всего четыре, она ослепительна.

— Фионнуала умерла родами? — неожиданно для себя выпалила Ли и тут же осеклась, увидев страдальческие глаза Натаниела. — Простите, мне не нужно было спрашивать, — поспешно извинилась она. Но Натаниел продолжал смотреть на портрет, будто не слыша ее.

— Умерла? — бросил он с удивительной резкостью. — Она не должна была умереть. И жила бы по сей день, если бы не… — Он прикусил губу. Но тут же холодно добавил: — Я проклинаю ту минуту, когда она сообщила, что носит моего сына.

Ли в потрясенном молчании воззрилась на него. Рисунок покатился по полу.

— Всякий раз, когда женщина умирает родами, это трагедия, особенно если дитя тоже рождается мертвым. Но у вас осталась живая часть Фионнуалы, — возразила она, думая в этот момент скорее о Люсинде, чем о Нейле. — И теперь он благополучно вернулся домой. Вам следовало бы благодарить Бога! Ваша жена живет в вашем сыне, неужели не понятно?

— Нейл? — выдавил он с таким видом, словно произнес проклятие. — Нейл всегда возвращается. Ему неизменно удается выжить. Я знал, что вернется он, а не Джастин. Мне не за что благодарить Бога. Нейлу самой судьбой предназначено пройти через все невредимым.

Ли отшатнулась, как от пощечины, и набрала в грудь воздуха, чувствуя в этот момент свирепую, почти неукротимую преданность Нейлу.

— Я никогда не понимала… вернее, отказывалась верить, что вы так страстно его ненавидите. Только самое омерзительное на свете создание не способно возрадоваться, когда его дитя возвращается живым и здоровым, особенно после гибели Джастина, — начала она, ощущая, как горят щеки. — Когда я думаю о родных мне людях, которых больше не увижу… а вы стоите тут и жалеете, что ваш сын не лежит в могиле… мне хочется…

Она так и не смогла найти достаточно сильных слов, чтобы выразить свои чувства, и вместо этого просто отвернулась. Но Натаниел успел выбросить руку, вцепиться в ее запястье и удержать на месте.

Он смотрел в юное прекрасное, осуждающее лицо, и, хотя глаза Ли были темно-синими, он неожиданно вспомнил о других глазах, тех, чьего презрения он не смог бы вынести. И поэтому сказал Ли то, чего не говорил ни одной живой душе.

— Ненавижу Нейла? — протянул он, словно с трудом осознавая, что говорит. — Нет, это не так! Увидев его впервые, я был горд и счастлив! И испытал такую безумную любовь к единственному сыну! Это себя я ненавижу. Потому что на мне проклятие, с которым я вынужден жить до конца дней своих. Каждый раз при взгляде на Нейла я вижу собственное лицо. Нейл был создан не по Божьему, а по моему подобию, как постоянное напоминание о моей гордыне. Я был молод, бросал вызов всему миру и презирал все, кроме собственной силы и способности удержать и сохранить то, что принадлежало мне.

Даже сейчас его голос звенел неискоренимой самоуверенностью.

— Я получил Риовадо и сумел защитить его от всех, кто пытался отнять его у меня. Покоренная мной земля стала моим королевством. И Фионнуала была моей! Я любил ее, как ни одну женщину в мире, и Фионнуала любила меня. Любой мужчина мечтает и грезит о такой любви! И Господь благословил нас. Шеннон стала символом нашей любви, нашего божественного существования. Но в Риовадо мы слишком дерзко приблизились к раю.

Я едва не потерял Фионнуалу, когда появилась Шеннон. Сначала мы думали, что все дело в первых родах, но позже узнали, что ей нельзя больше рожать. Она так до конца и не оправилась после этого. Но наша любовь не знала преград, и я поклонялся Фионнуале своим сердцем и своим телом. И очень хотел сына. Живое мое изображение. Я был силен и могуч и бросил вызов Богу, не боясь, что он отнимет у меня Фионнуалу, особенно после того, как она призналась, что беременна. Я никогда не видел ее столь ослепительно прекрасной. Она смеялась, пела и шила распашонки для сына, ибо всегда давала мне то, что я хотел. Нельзя основать династию без сына, которому предстоит унаследовать состояние и благородное имя семьи, — продолжал он, горько кривя губы. — Она умерла в моих объятиях, истекла кровью. Но мой сын остался жить и с каждым днем становился сильнее и здоровее. Такие же, как у меня, золотистые волосы и серовато-зеленые глаза, и, как его отец, он вздымал маленький кулачок к небу, бросая вызов богам на небесах. И тогда я понял, что эти самые боги издеваются надо мной. Они исполнили мое желание, дали сына, но какой ценой? Ты знакома с мифологией?

Ли молча кивнула.

— С самого детства меня увлекали истории о богах. На этой земле, несмотря на христианскую веру, легко погрузиться в древние мифы. Индейцы чуют присутствие высших сил и сознают, что они влияют на их существование. То, чего они не в силах понять, не дано изменить. Остается только смириться перед такими катаклизмами, как засуха, голод, наводнение, смерть и тому подобное. И недаром люди считают, что боги восседают на вершинах гор и с бесконечным терпением ждут, пока какой-нибудь глупый смертный бросит им вызов, попытается изменить то, что они в своей бесконечной мудрости установили. Мифы полны подобных историй о гневе и зависти богов, о возмездии тому смертному, кто захочет дотянуться до олимпийских высот и попытается похитить у них силу. Так вот, такой человек нашелся. И почему бы нет? Он и сам был почти богом. Все было в его возможностях… кроме сына. И боги улыбались, прикрывшись ладонями, кивали друг другу, а потом приветливо протянули руки, словно сдаваясь.

Но в этой жизни ничто не дается даром, и ты, к собственной печали, когда-нибудь это поймешь. Боги дали человеку сына. Золотистого мальчика — дар небес. И пообещали, что будут оберегать его всю жизнь. Но они обманули человека. Каждый раз, вмешиваясь и спасая жизнь сына, они приносили в жертву кого-то другого.

И отец, и сын были прокляты. Ибо те, кто умер, были женой и матерью, дочерью и сестрой, сыном и братом, — докончил Натаниел. Глаза глубоко запали, рот превратился в тонкую линию, боль и сознание собственной вины иссушили лицо.

Но Ли не испытывала жалости к нему и поэтому резко выдернула руку и ответила рассерженным взглядом.

— Вы не изменились, Натаниел Брейдон, — тихо сказала она. — По-прежнему надменны и горды. И настолько полны горечи и жалости к себе, что отказываетесь разделить любовь с сыном и окружающими. Копите свои чувства, как скупец! Вы не могли любить Фионнуалу по-настоящему, если отвернулись от ее сына! Он ее плоть и кровь. Она умерла во имя того, чтобы он мог жить. Что, по-вашему, она почувствовала бы, узнай, как вы обращаетесь с ее сыном?

Ей становилось еще обиднее при мысли о том, что пришлось выстрадать Нейлу за все эти годы и как другой мужчина, куда добрее и лучше, чем Натаниел, любил дитя, чье рождение вполне могло стоить жизни его любимой Блайт.

— Моя сестра умерла вскоре после того, как произвела на свет своего единственного ребенка, но разве Адам бросил дочь? Нет, он любил ее больше собственной жизни. Обратиться против Люсинды означало предать любовь к жене. Можете ненавидеть себя за то, что хотели сына, но Фионнуала захотела, чтобы он жил! Если вы не видите этого, значит, она умерла зря.

Ли почти добралась до двери, когда хриплый голос остановил ее:

— Ты забыла это.

Ли обернулась. Натаниел протягивал ей свернутый рисунок. Вынудив себя подойти ближе, она взяла рисунок и на дрожащих ногах снова пошла к выходу. Натаниел остался в кабинете — одинокий человек, взирающий из окна на свое королевство.

Ли почти побежала по коридору к своей комнате, захлопнула дверь и, открыв маленький ящик стола, отыскала ключ. Постояв немного в нерешительности, она открыла еще один ящик, нижний, аккуратно уложила сверток на муслиновую шаль Блайт, рядом с веером и связкой писем, вещами, бережно хранимыми для Люсинды, когда та вырастет, и решительно повернула ключ в замке. Она уже спрятала его обратно, но тут ее внимание привлек блеск серебряной рамки. Свадебный дагерротип Блайт и Адама.

Ли осторожно провела пальцем по затейливым изгибам рамки. На нее смотрело улыбающееся лицо Блайт, прелестной невесты в белом атласе и кружевах, с веночком флердоранжа и букетом цветов с клумб Треверс-Хилла, нежных роз с каплями росы на лепестках, любовно выбранных матерью. И Адам, идеальный жених в черном фраке и элегантном серебристом жилете. И хотя джентльменам было не принято держать в руке дамские ридикюли, поскольку в маленькой ручке Блайт покоился цилиндр, Ли предположила, что они с какой-то целью поменялись. Но зачем? Этого уже никто никогда не узнает… За спиной раздалось воркование, и Ли поспешно подошла к колыбели.

— Здравствуй, душечка, — пробормотала она, беря малышку на руки. — Ах, какая же ты стала большая! Да не дергай же маму за сережку!

Слово «мама» прозвучало в ее устах так естественно!

Оторвав цепкие пальчики от нефритовой сережки, она поцеловала маленькую розовую ручонку. Большие серые глаза, чуть темнее, чем у Адама, доверчиво уставились на нее, и Ли прижала девочку к груди, в который раз клянясь, что это дитя будет знать только любовь.

— Твой отец так любил тебя, — хрипло выговорила она, думая о Нейле и любви, которой тот был лишен.

Но что насчет Шеннон?

Какова истинная судьба сестры Нейла?

Что случилось на самом деле с Шеннон Малвин?!

Одинокий всадник приблизился к хижине, стоявшей на поляне под высокими соснами. Из каменной трубы не поднимался гостеприимный дымок, и невысокие оконца были закрыты ставнями. В загоне не паслись лошади. Сорняки затянули большие двойные двери сарая, а отломанная ветром ветка проломила крышу одной из хозяйственных построек. Густой лес подходил к самой долине, а маленькая горная речка с прохладной прозрачной водой вилась по лугу, прежде чем упасть в глубокое ущелье, постепенно переходившее в узкий каньон.

Риовадо. Речной брод.

Нейл Брейдон вернулся домой.

Он спешился, постоял немного, глядя на дом, где родился, и направился к хижине. Гнедой послушно шел следом.

Нейл потянул за веревочку, и задвижка поднялась. Дверь открылась легче, чем он думал, хотя заржавленные петли надсадно скрипели, и Нейл, положив руку на кобуру, переступил порог и с любопытством огляделся.

Над дверью были прибиты оленьи рога, на которых висели старое кремневое ружье и пороховница, привезенные его отцом из Виргинии. Почти всю стену занимал каменный очаг, перед которым лежала медвежья шкура. С длинного железного стержня свисали черный котелок и чайник. На холодных камнях стоял пустой оловянный кофейник. Рядом на крючках красовались сковороды с длинными ручками и другие кухонные приспособления. На бревнах, вколоченных в стену и опиравшихся на толстые поленья, лежал тюфяк, набитый листьями, мхом и ароматными травами. В изножье были сложены одеяло и покрывало, в изголовье — пуховые подушки. Рядом с импровизированной кроватью стояла колыбель. Узкая лестница напротив вела на чердак. Словом, ничто не изменилось за последние четыре года.

В Риовадо никогда ничто не меняется…

Нейл подошел к очагу и стал рассматривать висевший над камином портрет матери, нарисованный в год ее свадьбы. В то время ей не могло быть больше семнадцати-восемнадцати лет. На портрете она была изображена в темно-синей амазонке с кружевной оборкой у горла, украшенной камеей. Черная шляпка со страусовым пером и синей вуалью подчеркивала изящную линию шеи. Роскошные черные волосы ниспадали на плечи. Художник сумел передать тепло и незлобивый юмор, светившиеся в глазах женщины с лукавыми искорками.

— Мама, — тихо выговорил Нейл, прежде чем отвернуться. Потом снова закрыл ставни, не желая, чтобы незваные гости устроили погром в доме, в последний раз оглядел пустую комнату, притворил за собой дверь и услышал, как падает тяжелый засов.

Несколько минут он наблюдал, как колышется под ветром высокая трава, прежде чем направиться к небольшой рощице из сосен и елей. Была весна, и в воздухе разливался пьянящий запах хвои и луговых цветов. Нейл наклонился и поднял сосновую ветку, усаженную маленькими шишечками. Прозрачная смола мигом склеила пальцы. Он уже собирался встать, когда вдруг заметил следы: отпечатки неподкованных копыт, слишком глубокие для коней без всадников, да и вытянулись они в почти ровную линию.

Нейл встал и неспешно оглядел горизонт.

На неподкованных конях ездят команчи. И апачи тоже.

Нейл оглянулся на дверь, вспоминая, как легко она открылась, и машинально потянулся к шее, пытаясь коснуться кисета. Но тут же вспомнил, что кисет остался у Ли. Рука его немедленно скользнула к кобуре. Танцующий Гром стоял рядом, значит, до винтовки тоже можно дотянуться.

Добравшись до рощи, Нейл наскоро осмотрел каждый уголок, прислушиваясь к звукам.

Но вокруг не было ни души, и только ветер пел в деревьях.

Бесшумно шагая, Нейл остановился у могилы матери.

Фионнуала Элисса Брейдон

Возлюбленная Натаниела

1805-1829

Именно к ней так стремился Нейл. Вот уже четыре года он не был в Риовадо. Должен же кто-то посетить могилу матери, потому что Натаниел, похоронив любимую, поклялся больше никогда не приезжать сюда. И сдержал слово.

Постепенно Нейл стал и здесь замечать странные следы. Словно кто-то чужой посетил дорогую ему могилу. Отчасти из гнева, отчасти из любопытства Нейл решил проследить, куда они ведут. И оказался в тени величественной сосны, простиравшей ветви к небу.

И оцепенел.

У подножия дерева, выходившего на мирный луг и серебряную ленточку реки, стоял крест. Нейлу не нужно было подходить ближе, чтобы понять, кто похоронен здесь, ибо ветер донес до него голос сестры:

«Жила-была прекрасная белая голубка, которая летала в бесконечном синем небе, и солнце отражалось от ее распростертых крыльев. Она летала над зеленым лугом, пестревшим полевыми цветами, но поднималась все выше и выше и как-то забралась слишком далеко. Пролетела сквозь солнце и попала в плен к небу. Гром окружил ее, и белая небесная голубка испугалась. Подул ветер, мир потемнел, и голубка упала на землю. Ее белые гордые крылья сломались. Именно тогда она и встретила волка, крадущегося сквозь ночь. Он защитил голубку и исцелил ее поломанные крылья. Но когда вновь стало светло и голубка улетела на зеленые луга, оказалось, что волка ослепил дневной свет, и она не смогла оставить его, потому что он спас ее, когда грозила беда. С тех пор они были неразлучны. Днем она высоко летала и была его поводырем, а он охранял ее по ночам. И оба они искали землю, где смогут жить вместе, где нет света и тьмы. Но так и не смогли найти, и их дети летали в небе днем и охотились по ночам, и, не зная другой жизни, эти отпрыски голубки и волка наслаждались свободой.