Дьявольское желание

Как могла она не сравнивать угрюмый, безмолвный Грейстон-Мэнор с небольшим уютным домом родителей! Он звенел и полнился смехом, радостью и любовью. В ее родителях жизнь бурлила, они обожали друг друга. Чарлз Димерайс был высоким, стройным, худощавым, как двадцатилетний юноша, несмотря на серебро, пробивавшееся в черных как смоль волосах. Его необычные зеленые глаза и в пятьдесят не потеряли своего яркого насыщенного цвета… Мать навсегда осталась в памяти Элисии милой, изящной женщиной, стройную фигурку которой венчала корона локонов червонного золота, переливающихся на солнце. Как смеялись родные лукавые голубые глаза, когда мама срезала в саду цветы…

О, если бы они не покинули ее! Элисия с отчаянием думала об этом снова и снова. Но они ушли навсегда… Они и Айан.

Элисия смотрела в окно гостиной, не слыша слов Агаты, размышляя о том, как же сумела выдержать, пережить эти два года под крышей ненавистного дома тетки. Почему та испытывала к племяннице такую вражду, оставалось неразрешимой загадкой. У Элисии было ощущение, что Агата ненавидела ее еще до встречи, что эта безумная ненависть даже не была связана с какой-то провинностью племянницы. Единственное объяснение заключалось, по-видимому, в причине разрыва в прошлом между Агатой и ее матерью, когда та в юности жила в Грейстон-Мэнор. Обоюдное молчание отца и матери о том периоде натолкнуло Элисию на мысль о крайне неприятных событиях, но узнать об этом девушке было не суждено.

Элисия вновь вернулась к настоящему, в холодную гостиную, к нудному, скрипучему голосу Агаты, такому же неприятному, как стужа, сквозившая из окна.

— …И разумеется, я была удивлена, повстречав сегодня на пути в деревню сквайра Мастерса и поговорив с ним, — продолжала свои наставления тетка.

Сквайр Мастерс. Одна мысль о нем заставила Элисию содрогнуться. Она никогда не встречала человека противнее и больше всего на свете не желала с ним сталкиваться. Впервые ее представили этому пожилому вдовцу с тремя взрослыми дочерьми две недели назад, когда тетя пригласила гостей на обед в Грейстон-Мэнор.

В тот день Элисия испытала просто потрясение, услышав от тетки, что нынче вечером у них будут гости и что она, Элисия, должна также присутствовать за столом.

Обычно она ела в одиночестве в уголке на кухне или, еще лучше, брала поднос к себе в комнату, подальше от любопытных взглядов слуг и досужих сплетен. Да и трапезы эти не отличались изысканностью. Они служили лишь необходимой поддержкой усталому телу в конце дня, чтобы оно могло наутро вновь приняться за свой бесконечный труд. Как-то вечером Агата прочла ей нотацию за опоздание на несколько минут, предупредив, что если Элисия не будет являться вовремя, то ей придется обходиться без еды. Девушка представила себе невкусную, скудную пищу и воздержалась от возражения, промолчав о том, что потеря будет невелика: тонкий ломтик грубого черного хлеба (белая мука считалась чересчур большой роскошью для слуг) и переваренные, раскисшие овощи, к которым лишь иногда добавлялся кусочек черствого мясного или рыбного пирога. Завтраки были еще хуже: чай и безвкусная овсянка, большей частью комковатая и холодная. На полдник подавался кусок хлеба с сыром. Правда, летом, когда в саду поспевали сладкие яблоки и груши, Элисия тайком набирала их и уносила к себе в каморку, чтобы ночью, проснувшись от мук голода, с наслаждением полакомиться.

Агата была необычайно взволнована предстоящим визитом почтенного соседа. Она велела кухарке не ударить лицом в грязь. На ближайшую ферму послали за свининой, говядиной и молодой бараниной, а также отборными овощами и фруктами, далеко превосходившими жалкие плоды собственного сада тетки.

Из буфетов извлекли на свет лучший фарфор. Отполированное до блеска серебро празднично сверкало рядом с прекрасным хрусталем. По дому плыли аппетитные ароматы, напоминавшие Элисии деликатесы ее счастливого детства.

И вместе с тем в атмосфере поместья царило какое-то тревожное недоумение, словно творилось что-то неладное.

Отмокая в теплой ванне от грязи и пыли дневной работы, Элисия ломала голову над смыслом теткиного приглашения. Она сама согрела себе воды и сама притащила ее наверх по длинной крутой лестнице, но потрудилась не зря. Натруженные мышцы наконец-то смогли расслабиться в теплой мыльной воде, и она почувствовала себя лучше.

Если приглашение присутствовать при приеме гостей удивило Элисию, то полным потрясением оказалось найденное у нее в комнатке совершенно новое красивейшее вечернее платье. Висевшие рядом ее собственные одежды выглядели по сравнению с ним бедными родственниками.

Купить его могла только тетя Агата. Но зачем? Что побудило ее на этот раз? Агата ничего не делала просто так. Почему она вдруг включила Элисию в число гостей за обедом, который давала богатому соседу? Было ли это частью какого-то очередного злодейского плана, или она собиралась поиздеваться над племянницей, выставив ее на посмешище?

Теряясь в догадках, Элисия спускалась по лестнице под любопытными взглядами слуг. Она вполне разделяла их недоумение, ведь показная доброта тетки никого не могла обмануть.

Воспоминание об этом вечере навсегда врезалось ей в душу, как после жуткого ночного кошмара. Картины и образы приобрели почти фантастический вид, исказились, всплывая и пропадая в памяти, словно ее тогда опоили дьявольским зельем.

Как ей забыть необычайное зрелище: тетку в вечернем платье горчичного цвета, придававшем ее лицу мертвенную бледность. Она гостеприимно простирала длинные руки навстречу гостям — сквайру Мастерсу и его дочерям Хоуп, Дилайт и Чармиан. Несмотря на их старомодно милые имена (Надежда, Радость и Обаяние), они не отзывались на вежливые попытки Элисии заговорить с ними, а либо перебрасывались фразами друг с другом, не обращая на нее внимания, либо задавали ей назойливо-бестактные вопросы, неприязненно хихикая над ее ответами или мнениями. Она предпочла бы, чтобы так вел себя их отец, но он держался совсем иначе. Набычившийся пучеглазый сквайр не оставлял без внимания ни одного движения молодой девушки.

В купленном теткой тонком муслиновом платье она чувствовала себя очень неловко. Оно было красиво, однако его глубокое декольте никак не пристало молодой незамужней девушке, обнажая не только плечи, но и верх едва прикрытой нежным кружевом груди. Это был один из новомодных фасонов в стиле ампир, заполонившем всю Европу, и, разумеется, Лондон, с легкой руки супруги императора Наполеона Жозефины.

Сестры Мастере также отдали дань новомодному стилю: платья перехватывались под грудью и ровно спадали к полу, без складок и рюшей. Но если Элисию платье окутывало легким облачком, как бы намекая на соблазнительные формы, то девиц Мастере платья бесформенно облепили. К несчастью, дочери унаследовали свои фигуры от сквайра, человека коренастого и плотного. Даже глаза у них были отцовские — карие, круглые, слегка навыкате.

Элисия всей кожей ощущала взгляд круглых глаз сквайра на своей груди, вздымавшей бледно-зеленый муслин платья. Она содрогнулась под его откровенно плотоядным взглядом, когда их представляли друг другу. Глаза сквайра сверкали жадным, похотливым блеском. Элисия смущенно потупилась, но тут же заметила довольное выражение лица тетки, которая не спускала глаз с гостя.

Отобедав, они перешли в гостиную послушать, как будет развлекать их своим гнусавым, безголосым пением Дилайт, сопровождая его столь же бездарным аккомпанементом на фортепиано. Во время исполнения романса Хоуп и Чармиан непрерывно фыркали и хихикали. Наконец их сестрица закончила выступление, немилосердно фальшивя.

Элисия сидела рядом со сквайром Мастерсом на диванчике. Тетя Агата выбрала себе одинокое кресло у окна. Сквайр теснился к Элисии, неприятно прижимаясь к ней коленом и бедром, постоянно наклоняясь поближе, чтобы прошептать ей на ухо какое-нибудь нелепое замечание. При этом он шумно втягивал в себя воздух, вдыхая ее аромат, и не отрывал глаз от алебастровой кожи в низком вырезе платья.

Однако недоумение Элисии не проходило. Она так и не сумела понять, почему ее удостоили приглашения в гостиную. Возможно, тетка хотела еще раз показать, чего лишилась ее племянница, напомнить Элисии, что теперь она только служанка. Агата вполне могла устроить ей вечер развлечений, дать новое платье, а на следующий день вновь свалить на племянницу всю тяжелую работу в доме.

Пожелав тетке спокойной ночи, Элисия поспешила в тихое убежище своей каморки. Следующий день прошел так, словно предыдущего вечера с гостями не было вовсе, и жизнь потекла по привычному руслу. Новое платье исчезло с той же таинственностью, как и появилось.

— Я с вами разговариваю, мисс! — Резкий голос тети Агаты прервал ее размышления о вечере с Мастерсами. — Размечталась! И наверняка одна дурь в голове, не то что у порядочной девушки. Лучше послушай меня и радуйся, что я позаботилась о твоем благополучии. Разумеется, ты этого не заслуживаешь, но ты дочь моей дорогой сводной сестры, и ради нее я обязана прилично тебя пристроить.

Агату так и распирало злорадство. Ее пронзительные глазки впились в лицо племянницы, на щеках горели красные пятна.

— Я не совсем понимаю, — запинаясь, в недоумении проговорила Элисия. — Вы нашли мне какое-то место?

— О да, нашла. Скорее не место, а положение. Причем такое, которое покажется тебе весьма интересным… и заманчивым. — Агата просто мурлыкала. — Как я уже говорила, по пути в деревню мне всгрегился сквайр Мастерс…

— Какое это имеет отношение ко мне? — осведомилась девушка, думая, что, возможно, неправильно судила о намерениях тетки. Но тут ее осенила внезапная мысль, и она с беспокойством спросила: — А это место не в доме ли у сквайра?

— О нет, дорогая моя Элисия, — ехидно усмехнулась Агата, впервые на памяти Элисии проявив склонность к юмору. — Это не какое-то место на службе у сквайра. Я не приняла бы для тебя столь низкое положение в его доме. — Она сделала театральную паузу, и глаза ее сверкнули странным огнем. — Это завидное положение жены сквайра Мастерса.

Глава 2

Ту горестную ночь мне позабыть нет силы,

Когда все радости ушли навек в могилу.

Т. Грей

— Что ж ты язык проглотила? Неужто не хочешь поблагодарить свою дорогую тетушку Агату за такое благодеяние? Теперь тебя ждет прекрасное будущее. — Она внимательно наблюдала, как побледнели разрумянившиеся от ветра щеки Элисии, как разом осунулось и посерело ее лицо, задрожали губы и потемневшие глаза затопило отчаяние.

Онемевшая и потрясенная, Элисия не могла шевельнуться при виде лица Агаты, искаженного злорадной гримасой. Впервые в ушах девушки проскрежетал хриплый смех тетки. Закинув голову, Агата сотрясалась в безумном восторге. Ее тощее тело ходило ходуном.

— Мы это вместе порешили, сквайр и я… Сегодня днем, на дороге в деревню, — задыхаясь, произнесла Агата. — Очень уж пылко он рвался договориться об этом. Ты найдешь в нем, дорогая, весьма настойчивого и заботливого мужа. Ты здоровая молодая девушка и, несомненно, подаришь сквайру сыновей, о которых он так давно мечтает. — Не сводя глаз с девушки, Агата беспокойно пригладила туго затянутые и без того прилизанные волосы и добавила словно про себя: — Ты такая красивая… в точности как твоя мать. Я помню тот день, когда впервые ее увидела. Она была еще ребенком, но такая красивая… даже тогда.

Элисия с ужасом смотрела на тетку. Та старалась взять себя в руки, но голос ее звенел от напряжения, и слова сами собой срывались с тонких, бледных губ.

— Я никак не могу выйти замуж за сквайра, — звонко и отчетливо произнесла Элисия, хотя сердце ее отчаянно трепетало. Нет, не может такого случиться, только не с ней! Ужас захлестывал душу девушки. За сквайра Мастерса? Никогда! Она скорее умрет, чем пойдет за него.

— У тебя нет выбора, дорогая моя Элисия. Дело решенное.

— Я не выйду за него, и вам меня не заставить! Да я его не выношу. Он мне противен… Быть замужем за ним будет пыткой!

Элисия вскочила со стула. Речь лилась сумбурно, слова обгоняли друг друга. Она умоляла тетку, но та была сама непреклонность.

— Твои чувства здесь ровным счетом ничего не значат. Тебя и так облагодетельствовали, но сквайр Мастере так добр, что не настаивает на приданом, — нетерпеливо перебила ее Агата. Шутливость тетки, так не свойственная ей, тут же сменилась холодным гневом.

— Сожалею, тетя, но вам придется передать сквайру мои извинения, и речи быть не может о том, чтобы я когда-нибудь вышла за него. Вы даже не спросили моего согласия… Да ведь сквайр годится мне в отцы! — Элисия пристально уставилась на тетку. — Вы именно этого и добивались… Унизить меня. Что ж, тетя Агата, на этот раз у вас ничего не выйдет, как не вышло и нынче днем, когда вы нарочно послали меня на северное поле.

Агата поднялась и встала лицом к лицу с племянницей. Впившись жесткими пальцами в плечи девушки, она сверлила ее злобным, яростным взглядом.

— Думаешь, я позволю какой-то дряни поломать все мои планы? — взвизгнула она вне себя. — Наконец-то исполняется мое заветное желание… и я не дам тебе помешать этому. Слышишь? Не дам! — Она затрясла Эли-сию так, что у той локоны рассыпались по плечам красно-золотой волной.

— Я не выйду за него! Не выйду! Я… я скорее умру! — вскричала Элисия.

Агата выпустила ее плечи из мертвой хватки своих железных пальцев и наотмашь ударила девушку по лицу. Элисия отпрянула и, приложив ладони к мгновенно распухшим щекам, посмотрела на тетку оскорбленным, обескураженным взглядом.

— Нет, ты не умрешь… пока. Может быть, после года брака с похотливым старым болваном ты станешь мечтать об этом, но это будет потом. А сейчас ты выйдешь за него… на следующей неделе. Он ждет не дождется заполучить тебя в свою постель. Так-то, дорогая, — язвительно добавила Агата и снова разразилась безудержным, диким хохотом. На этот раз в нем слышалось торжество. — О, сладкая, сладкая месть! Я знала, что этой минуты стоит ждать, в конце концов рано или поздно я вкушу ее. Прекрасная Элисия! Такая же красавица, как твои мать и бабушка… моя мачеха. Отец был просто околдован ею, он ввел ее в наш дом своей женой. Сюда! В мой дом… стать новой хозяйкой Грейстон-Мэнор! Болван… Как будто кто-то мог занять мое место!

Мы были так счастливы вместе, отец и я… Здесь, в Грейстон-Мэнор… хотя мамы уже давно не было в живых. И вот явилась она. У нее не было права сюда являться и привозить свое маленькое отродье. Я помню, как стояла здесь, в холле.

Агата невидящим взглядом посмотрела в сторону холла, она вся была в прошлом.

— Они были в бархате и тонких кружевах, на них были маленькие шапочки с перьями. Солнечный свет лился на их необыкновенные волосы червонного золота, превращая локоны в живое пламя. Их улыбки были так же фальшивы, как их сердца. Они приехали сюда, отобрали у меня дом, отца и в довершение всего хотели со мной подружиться. Что ж, я притворилась, как притворялись они, но как только предоставлялась возможность, я показывала твоей милой мамочке, дорогой малышке Элизабет, ее истинное место.

Когда наконец умерла твоя бабушка, я взяла бразды правления домом в свои руки… Как и полагалось с самого начала. Отец после ее смерти ни на что не годился. Она погубила его!

Агата замолчала и наморщила лоб, словно внезапно озадаченная какой-то мыслью. Пальцы ее были сжаты в кулаки, дыхание сделалось судорожно-прерывистым, она дико озиралась по сторонам. Испарина выступила у нее над верхней губой, она исступленно прижала руку к виску, словно от невыносимой боли.

— Мне было тогда, наверное, девятнадцать или двадцать, а твоей матери одиннадцать лет. Но я была достаточно взрослой, чтобы взять на себя ответственность за ведение хозяйства… мне это удавалось лучше, чем твоей бабке.

Я изложила твоей матери, дорогой Элизабет, все ее обязанности, вот как сейчас тебе твои. Отец почти не бывал дома, а когда приходил, то пил так, что себя не помнил. Элизабет скоро узнала свое место в моем поместье. Ха! Маленькая выскочка… пыталась своими сладкими, хитрыми улыбками прокрасться в Грейстон. Она получила по заслугам!

При этом воспоминании мечтательная злобная улыбка расплылась по лицу Агаты, глаза ее свирепо сверкнули.

— Отец недолго прожил… По правде говоря, чудо, что он вообще столько продержался. Я не жалела о нем… он только путался под ногами… просаживал уйму денег на вино…

А знаешь, как он умер? Это довольно забавно. — Агата посмотрела прямо в глаза Элисии, кажется, впервые за весь разговор увидев ее. — Он решил, что видит твою бабушку, в то время как стоял на самом верху лестницы. И, спотыкаясь, бросился вниз по ступенькам, наступил на развязавшийся пояс халата и упал. Тяжело. Скатился прямо к моим ногам и сломал себе шею. У меня и в мыслях не было, что он примет меня за нее. Я просто надела ее платье, чтобы вытереть пыль… мне не хотелось портить свои наряды… Это вполне естественно, — равнодушно пояснила она. — Отец был слабым, жалким пьянчужкой. Его разум был затуманен не только стремлением к умершей жене, но и вином. После его смерти поместье перешло ко мне. Я наконец стала полноправной хозяйкой Грейстона, законной его владелицей. Суд также счел разумным назначить меня законной опекуншей твоей матери, хотя, я уверена, ей это вряд ли пришлось по вкусу. Она никогда даже не поблагодарила меня за пристанище, а ведь я могла выбросить ее на улицу. Наверное, следовало бы так и поступить. День, когда я позволила этой негодной, лживой девчонке остаться под моей крышей…

— Это неправда! Она вовсе не была… — прервала ее Элисия. Гнев вернул ей дар речи, который она потеряла от безумных разоблачительных признаний Агаты.

— Заткнись и слушай правду о своей драгоценной мамочке, а не лживые россказни, которыми она тебя потчевала, — прорычала Агата. — Твоя мать жила под моей крышей, принимала мои подачки, но не делала, чтобы не быть нахлебницей, и половины положенной ей работы. Ленивая неумеха вроде тебя. А как она мне отплатила за все? Исподтишка за моей спиной украла то, что по праву принадлежало мне!

Вспоминая прошлое, Агата говорила все быстрее, захлебываясь словами, полными жгучей ненависти. Они лились неудержимым потоком:

— В поместье по соседству давали грандиозный бал, и я получила на него приглашение. Это было главное событие года. Разумеется, я вынуждена была передать извинения твоей матери. У нее не было подходящего платья, и вообще она была слишком молода… Она еще даже не была представлена лондонскому обществу. Это обошлось бы слишком дорого. У меня уже был выход в лондонский свет, а два сезона в одной семье — это уж чересчур. Ты ведь согласна?

Та ночь до сих пор живет в моей памяти. Ярко-ярко. Бал оказался самым изысканным и великолепным из всех лондонских, на которых мне приходилось бывать. Более тысячи свечей освещали бальную залу, где кружились в танцах блестящие дамы в драгоценностях и со страусовыми перьями. Шампанское, музыка, смеющиеся лица… и капитан Димерайс. Он был таким красивым, таким очаровательно веселым… как сказочный принц. Он был офицером кавалерии, великолепным наездником… наверное, лучшим в королевстве… в нем было столько отваги и лихости… Младший сын какого-то лорда, он не имел состояния и каких-либо видов на его приобретение. Но какое это имело значение при его высоком росте, густых черных как смоль волосах и странных, чуть раскосых глазах!

Взгляд Агаты на миг остановился на обращенном к ней лице Элисии. Тетка внезапно покрылась мертвенной бледностью.

— У тебя его глаза! Будь ты проклята! Каждый раз, когда я смотрю на тебя, я вижу его… Как он стоит здесь и смотрит на меня с презрением. А улыбка, его изумительная улыбка, которой я так дорожила, исчезает с его лица. Он наговорил мне такого… Я никогда не забуду его слов. Этот голос чудится мне по ночам. Я не могу даже во сне избавиться от этого наваждения… оно всегда со мной.

Худые пальцы Агаты снова беспокойно пробежались по гладко прилизанным волосам, и несколько седых прядок выбились, неряшливо повиснув вдоль щек.

— Я вернулась с бала, полная совершенно новых ощущений. Такого со мной никогда не бывало. Я чувствовала себя веселой и беззаботной. Совершенно другим человеком. И была уверена, что капитан Димерайс вскоре явится ко мне с визитом, я просто знала это… и ждала. Ждала, ждала, ждала. А пока я ждала, Элизабет повстречала капитана Димерайса в лесу у ручья. Они утверждали, что это случайность. Ха! Как бы не так! Я знала ее уловки. Она догадалась, что я на него положила глаз. Ей всегда хотелось того, что принадлежало мне… даже в детстве. Он наверняка попросил бы моей руки, если бы маленькая мерзавка не ухитрилась завоевать его расположение, не обольстила его, как ее мать моего отца. Разыгрывала из себя наивную девочку, тайно встречалась с ним за моей спиной, когда только могла.

В конце концов он принял мое приглашение на чай, но, как я вскоре выяснила, сделал это с умыслом. Откуда было мне знать, что он познакомился с Элизабет? Я разрешала ей чаще гулять в лесу, чтобы она не путалась под ногами, когда явится капитан Димерайс. Но он прежде не приезжал сюда. Мы пили кофе в гостиной и только начали узнавать друг друга, как он спросил меня об Элизабет. Я объяснила ему, что у меня есть сводная сестра, столь же юная, как и ленивая. Он слегка поднял бровь и взглядом предложил мне продолжать, как бы поощряя мою откровенность. Я понимала, что мне нужно очернить ее прежде, чем он ее увидит и будет ослеплен ее лживой красотой. Иначе она его обманет, потому что переняла все уловки своей матери. Поэтому я рассказала ему обо всех ее фокусах и увертках и выставила ее потаскушкой, какой она и была на самом деле.

Когда я закончила, он сказал, что уже имел удовольствие познакомиться с мисс Элизабет и нашел ее милой, кроткой и порядочной молодой леди. Я не могла поверить своим ушам. Он уже повстречал Элизабет? Где? Когда? Как это могло случиться? У нее не было доступа в те дома, где его принимали.

Он остался глух к моим словам. Его уже околдовала эта предательница. Он поднялся, высокий и стройный, и объявил холодным голосом, который резал меня как ножом, что я говорю о женщине, на которой он мечтает жениться, что он уже навел справки и узнал, как я обращаюсь с Элизабет.

«Ложь, наглая ложь! — воскликнула я. — Что вам наговорила эта чертовка? Она все выдумала. Она все переворачивает в свою пользу… Она вам солгала!»

Я утверждала, что лучшей жены, чем я, ему не сыскать. Помню его потрясенное лицо, когда он услышал от меня о моей любви к нему. По-видимому, ему в голову не приходило, что я испытываю такие чувства, и он не мог ответить мне тем же. Я предлагала ему все: деньги, землю, Грейстон-Мэнор. Напомнила, что у Элизабет нет ничего… Ей нечего ему дать!

Он заметил в ответ, что, к моему сведению, Элизабет никогда не сказала обо мне дурного слова, хотя как ей это удалось в отношении такой особы, как я, ему непонятно.

«Ее души не коснулось зло этого дома. Она предлагает мне свою любовь, и это все, что мне нужно, а не деньги и не поместье. Впрочем, я сомневаюсь, что вы способны это понять, так как в своей непомерной злобе вы ни в ком не видите добра. Вы жестокая, себялюбивая женщина, ваши горечь и ненависть вас погубят. Вы и есть единственное зло в этом доме».

Он сказал мне такое! Я помню каждое его слово так, словно это было вчера. Он глядел на меня с таким отвращением и презрением, что я была полностью уничтожена. И в эту минуту вошла Элизабет и робко остановилась в дверях, притворяясь, будто не знала, что мы здесь. С беспокойством она переводила взгляд с меня на капитана и выглядела такой расстроенной, что я рассвирепела при виде этого ангельского личика, скрывающего злобу и лживость. Я кинулась к ней, чтобы сорвать с нее эту маску и открыть капитану ее истинную сущность. Но капитан мгновенно, как тигр, ринулся вперед и заслонил ее от меня. Я накричала на них обоих, сказала, что не хочу больше их видеть до самой смерти, чтобы он убирался прочь вместе со своей шлюшкой.

Они ушли, и я никогда больше Чарлза не видела. В тот же день он увез Элизабет, и до свадьбы они остановились у его друзей. Затем до меня дошел слух, что, поженившись, они переехали в северные графства, где он унаследовал небольшое имение.

Все эти годы я мечтала о том, чтобы снова увидеть их и отомстить, показав, что живу лучше их обоих. Грей-стон-Мэнор всегда был моим. Элизабет вечно протягивала руки к моим владениям: к моему отцу, моему дому, Чарлзу… Но ей так никогда и не удалось захватить Грей-стон-Мэнор. Он мой… и только мой!

Элисия, с ужасом глядя на Агату, стала медленно двигаться к двери, но тут лицо тетки вновь дико исказилось безумной гримасой.

— Это еще не все, Элисия, — продолжила Агата. — Разве ты не хочешь узнать, как я обрадовалась, когда судьба отдала тебя мне в руки? Я сказала вашему стряпчему, что дочь моей возлюбленной сводной сестры найдет в моем доме тот же добрый приют, как некогда ее мать. Он вздохнул с облегчением, потому что другие твои высокопоставленные родственники были весьма рады избавиться от обузы.

Как же мне было приятно заполучить тебя сюда… унижать тебя, держать на побегушках, истребить в тебе хоть часть этой надменности Димерайсов… видеть тебя, гордую леди, низведенной до судомойки.

Агата упивалась своим торжеством.

— О, если бы только Чарлз и Элизабет могли видеть тебя сейчас, видеть свою драгоценную, любимую доченьку в моем доме, который они отвергли в ожидании, нет, в предвкушении грядущей свадьбы!

Элисия ахнула. Ей сделалось дурно, когда глаза Агаты впились в нее с маниакальным злорадством.

— Что это ты побледнела, моя дорогая? Ступай наверх в свою комнату, отдохни немного. По-моему, эти новости тебя взволновали. Как же, такая честь! Мы так редко получаем в жизни то, что заслужили на самом деле… Но ты, Элисия, получишь… ты получишь!

Сдерживая рыдания, Элисия выбежала из гостиной, а вслед ей несся безумный хохот Агаты. Пробравшись к себе на чердак, она дала волю слезам.

Еще долго металась девушка по крохотной чердачной каморке, задевая макушкой за наклонный потолок, образованный скатом крыши.

«Должно быть, тетка сошла с ума, — размышляла она. — Нормальный человек не может так долго копить ненависть и оставаться в здравом уме. Господи Боже, что же мне делать? Куда мне деться?»

В целом свете у нее не было никого, к кому она могла бы обратиться. Нет, она скорее пойдет в работный дом, чем в семью Мастерсов.

Не в силах больше оставаться в этом доме, где, казалось, сами стены душили девушку и пытались лишить ее свободы и достоинства, Элисия подошла к окну. Ей открылся вид на отдаленные холмы и перелески, простиравшиеся к югу. Внезапный порыв ветра взметнул опавший листок, он затрепетал, повис в воздухе, маня ее своим вольным парением, и унесся прочь в гаснущем свете дня.

Решение пришло внезапно: Элисия покинет Грейстон и отправится в Лондон, где поищет себе какое-нибудь место. Другого выбора не было. Она и думать не могла о браке со сквайром Мастерсом. Оставаться в доме женщины, ненавидящей ее с такой безумной силой, не было никакой возможности. Нет, ей осталось только бежать отсюда, и как можно скорее.

Элисия вдруг ощутила полное изнеможение. Силы совсем покинули ее. Устало спотыкаясь, она добралась до постели и рухнула на нее. До наступления темноты сделать ничего было нельзя… оставалось только… Веки ее медленно смежились, и она провалилась в тяжелый сон.

Проснулась Элисия глубокой ночью. Каморку освещал лишь зыбкий лунный свет, который легонько коснулся ее лица.

Она резко села, сердце бешено заколотилось в груди. Который час? Девушка глянула в окно. Серебристая луна плыла в облаках, но она еще невысоко поднялась в небе: по-видимому, полночь еще не наступила. Элисия с облегчением заметила, что гроза приутихла. Значит, ей будет легче бежать по полям, пробираться лесом, не надо будет бороться с ветром, удерживая промокший плащ.

Бесшумно поднявшись с кровати и отгоняя остатки дремоты, Элисия взялась за дело. Она в одну минуту собрала свой нехитрый скарб: платья, ночную рубашку, теплую шаль, а также серебряную головную щетку и гребень, принадлежавшие ее матери, которые она прятала от тетки. Из дальнего уголка комодного ящика она, покопавшись, достала маленький флакончик духов, смесь роз и жасмина, которую так любила ее мать. Затем вытащила из-под матраса пистолет и спрятала его в глубь своей плетеной соломенной корзинки.

Став на колени перед кроватью, Элисия засунула под нее руку и бережно вытащила тщательно закутанный сверток. Размотав выцветшую голубую шаль, девушка взяла в руки самое дорогое свое сокровище — изящную фарфоровую куклу. С чуть заостренного книзу кукольного личика на нее смотрели ярко-синие нарисованные глаза, а розовый, как бутон, маленький ротик, казалось, был готов улыбнуться в любую минуту. Элисия любовно разгладила нежное кружево платьица, украшенного несколькими рядами голубых бархатных бантиков. Пальцы ее коснулись упругих золотых локончиков и застыли: она вспомнила тот день, когда после месячного пребывания в Лондоне отец вернулся с руками, полными подарков, и развлекал их забавными рассказами о своих приключениях. В конце рассказа он вложил ей в пухлые детские ручки эту куколку и с удовольствием наблюдал, как у дочурки засияли глаза и она сразу принялась по-матерински баюкать свое сокровище.

Элисия грустно улыбнулась, снова запеленала свое сокровище и, осторожно положив в корзинку поверх платьев, прикрыла толстой шалью. Самые дорогие для себя вещи она старательно прятала подальше от цепких глаз Агаты, зная, что если та их обнаружит, то немедленно выбросит, как сделала с другими семейными реликвиями, которые Элисия не сумела укрыть понадежнее.

Напоследок окинув комнату беглым взглядом, девушка набросила на плечи тяжелый плащ, подняла корзинку и шагнула к двери. Это было безобразное обиталище, каморка служанки, и она радовалась, что покидает ее. Девушка тихонько взялась за ручку двери.

Ручка не поворачивалась! Она попыталась повернуть ее в другую сторону… с тем же результатом. Дверь была заперта. Агата не доверяла ей и попросту посадила племянницу под замок. Она была в ловушке!

Сердце Элисии колотилось так громко, что, казалось, его оглушительный стук вот-вот разбудит весь дом. «Спокойно!» — сказала себе девушка. Она должна сохранять ясность мысли, несмотря на то что ее бросило в жар и в висках застучала кровь, разгоняемая отчаянно бьющимся сердцем. Она подбежала к окну и глянула на чернеющую внизу землю. Казалось, до нее было бесконечно далеко. Элисия медленно открыла окно, моля Бога, чтобы оно не скрипнуло. Ей придется вылезти из чердачного окна и, цепляясь за его раму, соскользнуть по крыше до края. На этой стороне дома рос многолетний плющ. Его мощные и крепкие плети давно никто не обрезал. Если она будет осторожна, то сумеет благополучно спуститься по нему на землю.