Глава III

Губернский съезд

Перед декабрьским губернским съездом Совет Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов состоялся съезд Гуляйпольского районного Совета. На нем все делегаты настаивали на том, что наши представители, которые поедут на губернский съезд, должны подготовиться, чтобы не подпасть там под влияние политических дельцов, чтобы они без всяких колебаний заявили губернскому съезду, что они прибыли на съезд не для того, чтобы заслушивать доклады правительственных агентов и слепо им повиноваться, а для того, чтобы самим сделать доклад о том, что трудящиеся делают на местах и почему они так делают, и почему не будут делать потом всего того, что будет им навязано. Наши представители, которых мы изберем на губернский съезд, говорили в своих речах делегаты, должны выявить определенно на нем нашу идею, из которой мы исходим, а именно — что в этот момент революции для всех тружеников первой задачей должно явиться наше движение вперед к полному освобождению трудящихся от власти хозяина — частного капитала, так же, как и хозяина — государства. Государство, как власть, как организация общества, не могущего жить без насилия, разбоя и убийств, — должно умереть под совместными, дружными и сильными ударами революционных трудящихся, которые идут вперед к своему свободному обществу.

Повестка губернского съезда нам известна. Для нашего района в ней нет ничего нового, ибо то, о чем она говорит, мы давно провели в жизнь. Об этом наши делегаты на губернском съезде также должны заявить пред представителями с мест крестьян и рабочих. Это основное положение вытекает из нашей идеи. Мы должны его всюду выявить, чтобы нас поняли трудящиеся всей страны.

Лишь после этого пожелания заседание назначило кандидатов и избрало их в лице Н. Махно и Миронова.

Затем оно выразило избранным свою благодарность за то, что они приняли его полномочия, говоря: «Мы съехавшиеся на съезд, избрали вас, товарищи, с полного согласия тех, кто нас сюда прислал. В лице вас, товарищи, мы посылаем на губернский съезд первых среди равных революционных тружеников Гуляйпольского района. У всех нас нет никакого сомнения, что вы выполните с достоинством наше поручение на губернском съезде. И, если мы даем вам наш наказ, то только потому, что мы, крестьяне, привыкли все то, лучшее, что есть в наших обычаях, соблюдать. Это нас прочнее объединяет на пути наших общих революционных достижений…»

С такими наказами и напутственными словами обыкновенно избирались делегаты на уездные и губернские съезды от Гуляй Поля. Но я остановился на этом последнем, в 1917 году, избрании Гуляйпольским районом своих делегатов на губ. съезд Советов потому, что оно относится к периоду, когда большевистско-левоэсеровский блок фактически уже владел и повелевал жителями г. Екатеринослава и окрестностей, шаг за шагом прибирая к своим властническим рукам все народные завоевания в революции, стремясь попутно искажать и самую революцию.

Труженики Гуляйпольского района определенно знали, что на декабрьском губернском съезде главную роль будут играть уже агенты исключительно большевистско-левоэсеровского блока, стремления которого нет-нет, да и вскрывают его государственническо-властническую сущность. Поэтому крестьяне и рабочие Гуляйполя не раз говорили на своих собраниях о том, что нужно быть осторожными и не полагаться на блок революционных партий. От них попахивает чем-то специфическим, обращающим на себя особое внимание.

В Екатеринослав, вследствие крушения нашего поезда, мы приехали на день позже, чем нужно было. Однако, на открытие съезда не опоздали. Делегаты были все в сборе, но съезд еще не открывался. В рядах руководителей созыва этого съезда чувствовалась какая-то тревога, суета. Выше я уже упоминал, что в это время в Екатеринославе существовали 4-5 самостоятельных городских властей. — Здесь была власть, еще крепко хватавшаяся за Керенского, власть украинцев, хватавшаяся за Центральную Раду с ее уже официально существовавшим Секретариатом (Правительством). Здесь была и власть каких-то нейтральных граждан, а также своеобразная власть матросов, прибывших несколькими эшелонами из Кронштадта; матросов, которые держали направление против генерала Каледина, но по пути свернули в Екатеринослав на отдых. Наконец, власть Совета Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов, во главе которого в это время стоял анархо-синдикалист тов. Гринбаум, человек в высшей степени деликатный и с железной революционной волей. Жаль только, что в этот период его использовала большевистско-левоэсеровская власть. Его авторитет был настолько силен, по крайней мере, в его переговорах с командирами украинизированных частей, из бывших Преображенского, Павловского и Семеновского полков (которые в это время прибыли из Петрограда и были расположены в Екатеринославе), что не ведись эти переговоры с ними под непосредственным руководством Гринбаума, большевики — Квиринг, С. Гопнер и Эпштейн, а также левые эсеры — Попов и др., ничего не сделали бы и были бы выгнаны из Екатеринослава. Момент был такой, что все зависело от силы оружия. Эта сила была за украинизированными воинскими частями и части рабочих и обывателей города. Тов. Гринбаум убедил Высшее Командование этих воинских частей стать на сторону Совета, и благодаря этому. Совет окреп и созвал Губернский Съезд.

Характерно, что большевики и левые эсеры в самую грозную минуту отходили назад, выдвигая тов. Гринбаума, а когда гроза сравнительно улеглась, вышли вперед сами и стали руководить губернским Съездом.

Итак, Съезд открылся после обеденной поры. На другой день я выступил с докладом от Гуляй Поля, в котором попутно задел украинских шовинистов за их беспочвенное выступление от имени губернской «Селянской спилки», указав съезду ряд районов, где крестьяне не признают политики этой «спилки».

Это мое выступление обозлило шовинистов. Они в числе 7 человек запротестовали перед Съездом, говоря, что Съезд созван на незаконных основаниях: от районов и волостей представителей крестьян и рабочих не должно быть. Из представителей действительными должны считаться только те, кто прошел на уездных съездах в делегаты на губернский Съезд. Они требовали, чтобы делегаты от Гуляй Поля не выступали на съезде, а присутствовали на нем только, как гости.

Крестьянские делегаты, а также «вожди» большевиков, Квиринг и Эпштейн, запротестовали против такого требования украинских шовинистов. Съезд его отверг.

Тогда шовинисты демонстративно поднялись и покинули зал заседания. За ними поднялись их сторонники, делегаты от солдат, и ушли с ними.

Съезд приостановил на 3-4 часа свои занятия. Выяснилось, что «Украiньска Губернiяльна Революцiйна Рада» устроила экстренное заседание по вопросу: — распустить Съезд и дать бой Совету, заседание, на котором председатель «Рев. Рады» доктор Фельдман, высказал мысль, что ими еще не учтены соотношения сил, что их выступление может быть опять разбито.

Съезд встревожился тем, что каждую минуту на улицах Екатеринослава могла пролиться кровь, и разослал своих людей по полкам в казармы — выяснить их отношение к съезду. Тов. Гринбаум, а также Екатеринославская Федерация Анархистов опять сыграли свою роль против шовинистов. Анархисты — матросы Кронштадта поддержали делегатов съезда в этот день своими выступлениями перед полками, а также на фабриках и заводах перед рабочими.

В это время в Екатеринославе стоял один полк Георгиевских кавалеров. Полк этот всех приходивших к нему ораторов от большевиков освистывал. От имени съезда, мне и тов. Л. Азерскому, пришлось пойти в казармы этого полка, выступить перед ними и добиться от него резолюции по отношению к украинским шовинистам, пытающимся сорвать Съезд, не дать ему состояться и наметить ряд существенных вопросов для совместной деятельности на местах.

Мне не хотелось быть освистанным. Я за девять месяцев революции много раз выступал и ни разу не был освистан. Теперь же большевики внушили мне, что я буду освистан. В мою душу закралось опасение, но отказаться от дела съезда я считал неудобным. Пошли. Сели на извозчика. Приехали в полк, зашли в полковой комитет. Узнали, кто председатель, предъявили ему мандат от съезда.

Председатель полка Георгиевских кавалеров прочел мандат и, любезно предложив нам стулья, сам ушел собирать солдат на митинг.

Через минут 15-20 он вернулся и сообщил нам, что все люди в сборе. По выходе из комитета нас встретили два товарища анархиста — матросы из Кронштадта, и мы вчетвером пошли к собравшимся солдатам.

На митинге Георгиевских кавалеров мы основательно поспорили с офицерами, заставив одного из них заплакать и сорвать погоны, и мы добились того, что полк вынес свою резолюцию, в которой заявил: «со всякими покушениями на права губернского съезда крестьян и рабочих, который открыл свои занятия 2 декабря с. г. (был 1917) полк Георгиевских кавалеров будет бороться силой оружия».

Аналогичные этой резолюции были вынесены резолюции и другими полками и командами.

Это было неожиданностью не столько для съезда, сколько для большевиков. Все делегаты съезда были рады, что воинские части на их стороне.

Съезд возобновил свои занятия и закончил их в три дня.

Характерно в этом съезде то, что все, что он постановил в своих резолюциях, у нас в Гуляйпольском районе за 3-4 месяца до того было проведено в жизнь. И лишь одно нововведение было, которое у нас менее всего принималось в расчет: это — то, что советы на местах должны были получать средства от государства. (Должен отметить, что большевики и левые эсеры на это многих брали). Для Гуляйпольского района это нововведение было неприемлемо с той стороны, что он обосновал свою работу на антигосударственнических идеях и старался быть независимым от всяких центров, стягивающих все на путь государственности.

Глава IV

Контрреволюция украинской Центральной рады

По окончанию съезда, делегаты его разъезжались по местам. Мы, я и т. Миронов, зашли в федерацию анархистов, с целью вытянуть из ее рядов несколько дельных пропагандистов и затянуть их из города в деревню. Но федерация, хотя и оправилась по сравнению с августом месяцем, когда я, будучи на губсъезде крестьян и рабочих, заходил в ее организации — клуб и др. — все же у нее сил было мало. Она еле-еле обслуживала город и прилегающие к нему поселки, Амур, Нижне-Днепровск и Кайдаки. Зато федерация была богата оружием: карабинами, винтовками и патронами. Екатеринославской федерации анархистов, ввиду особого положения города, левая большевистско-левоэсеровская власть выдала беспрепятственно без всякого контроля это оружие.

Большевики и левые эсеры видели в лице федерации анархистов — верного сына революции, который не пойдет в лагерь украинских шовинистов, ведших за своей спиной буржуазию против революции, и вообще в лагерь контрреволюции. И великий энтузиазм, веру и преданность делу революции екатеринославских анархистов использовали в каждом серьезно-революционном деле.

Имея в своем распоряжении это оружие, федерация анархистов отпустила несколько ящиков винтовок нам в Гуляйпольскую Группу Анархо-Коммунистов. Погрузив это оружие в поезд, мы с ним приехали в Гуляй Поле.

В Гуляй Поле мы сделали ряд докладов о съезде и всех препятствий, какие ставились на его пути. Последовательно, мы сделали такие же доклады и в других деревнях и селах.

С этих пор Гуляйпольский район начал определенно вооружаться и быть настороже по отношению к новым революционным владыкам. Предположение, что новые владыки — большевики и левые эсеры — будут тоже мешать творческому развитию свободной мысли и действиям тружеников подневольной деревни, мало по малу начало подтверждаться в мыслях даже тех тружеников, которые хотели верить большевикам и левым эсерам.

Крестьяне и рабочие узнали от своих делегатов, что большевик Эпштейн заявил на съезде: «Городской пролетариат пришел к власти, и нужно надеяться, что он создаст себе свое пролетарское государство. Мы, большевики, все силы отдадим ему на помощь созданию этого государства, так как только через него пролетариат достигнет максимума своего счастья…»

Трудящиеся Гуляйпольского района усмотрели в этих словах большевика, что партия большевиков обнаглеет и будет строить за счет крестьянства свое большевистское «пролетарское» государство, и напряженно следили за ходом событий в городах.

Крестьяне по селам снова взялись обучать друг друга, как нужно держать в руках винтовку и стрелять из нее.

«Враг наш — власть вооружена, — говорили они, — и она, если вздумает лишить нас прав на самостоятельную жизнь и новое социалистическое строительство, — вооруженно обрушится на нас. Мы должны поэтому знать, как держать в руках оружие, чтобы ответить ей тем же».

И крестьяне готовились. В самом Гуляй-Поле нашлись люди из бедных крестьян, имеющие за собой серьезную военную подготовку. С ними выходила вооруженная молодежь из села в поле и обучалась стрельбе, маневрам и т. д. Среди знавших свое дело и делившихся своими знаниями со всеми, кто желал, чтобы к нему пришли на помощь своими разъяснениями, особо заметным был Яков Домашенко. Он был душой молодежи и стариков в этом деле. И он оставался от начала и до конца с ними. А когда настало время вооруженной борьбы, он пошел в бой, неоднократно был ранен на посту борьбы за Хлеб и Волю.

События не заставили себя долго ждать.

День за днем в наш район доходили слухи, что Украинская Центральная рада не помирилась (из-за власти) с большевистско-левоэсеровским блоком и, втянув в свой партийный спор трудовые массы, затеяла на сцене революционных действий кровавую бойню. В Гуляй-Поле и в районе все чаще и чаще стали появляться десятками агенты Украинской Центральной рады, которые проповедовали «вiчну борьбу с кацапами».

Население района еще больше насторожилось. Со всех сел и деревушек района представители от крестьян ежедневно появлялись в Гуляй-Поле в бюро анархо-коммунистов — в Совете рабочих и крестьянских депутатов и, кровно заинтересованные судьбами революции, советовались с анархистами и Советом о том, что придется предпринять в недалеком будущем, чтобы удержать свое право на землю, на хлеб и волю в жизни не урезанным программами того или другого правительства.

Гуляйпольская Крестьянская Группа Анархо-Коммунистов снарядила двух своих членов — Н. Махно и Антонова, для того, чтобы они объехали весь район и поделились с населением мнением группы о том, что его тревожит.

Одновременно группа сделала нажим (через своих членов Н. Махно, Сокруту, Калиниченко, Антонова, Серегина и Крата) на Совет, чтобы члены последнего в свою очередь разъехались по своим местам представительства, для выяснения, что слышно по району и осведомления его с тем, что происходит в Совете и что придется району предпринять в случае, если все сведения, говорящие о контрреволюции, подтвердятся.

Взаимность и доверие между анархистами-коммунистами и трудовым населением района крепли и ширились.

Будучи председателем Гуляйпольского районного Совета и имея от последнего полномочия действовать в области точного выяснения создавшегося тяжелого положения для революции, я послал двух членов в Одессу и Киев (область борьбы отрядов Украинской Центральной рады с отрядами большевистско-левоэсеровского блока). Когда ходоки возвратились и объяснили, что творится в этой области, был сразу же созван съезд Советов.

На этом съезде Советов района были разобраны все данные о действиях и Центральной рады, и большевистско-левоэсеровского блока, из которых ясно было, что, хотя Украинская Центральная рада и возглавлялась социал-революционерами и эсдеками, целью ее борьбы с большевистско-левоэсеровским блоком было не только изгнание «кацапiв из рiдной земли неньки Украины», но и подавление даже признаков социальной революции вообще.

Съезд вынес свою резолюцию: смерть Центральной раде.

(Эту резолюцию съезда крестьяне и рабочие гуляй-польского района неуклонно проводили в жизнь).

Через несколько дней после того, как делегаты съезда разъехались по местам, Совет получил телеграмму из г. Александровска, гласившую, что частями Украинской Центральной Рады занят город Александровск, с целью пропустить через Кичкаский мост казачьи эшелоны, двигавшиеся с внешнего фронта на Дон к генералу Каледину.

Сообщение этой телеграммы и разъяснение ее населению района подняло всех, старых и малых, на ноги. Изо всех деревень Гуляйпольского района последовали одна за другой на мое имя телефонограммы и письма-запросы. Большинство этих запросов были кратки, но положительно революционны. Они выражали готовность населения передать все руководство назревшим боевым фронтом в мои руки, веря, что Группа Анархо-Коммунистов всю свою работу по организации крестьян проводит под моим инициативным руководством и что она выделит из своего состава лучших организаторов и товарищей мне на помощь.

Такое чистое и искреннее доверие ко мне крестьян (я говорю — крестьян, не упоминая о рабочих, потому, что в нашем Гуляйпольском районе главную роль в революции играли крестьяне, рабочие же в своей массе в этот момент почти все время занимали выжидательную позицию в деле революции…) меня беспокоило, несмотря на то, что я горел в работе и, не имея отдыха, не чувствовал усталости. Но это доверие крестьян меня все-таки беспокоило. Я боялся взяться за дело, которое связано с войною.

И лишь ясное сознание, что дело революции чуждо всякой сентиментальности, которой заражены были все мои товарищи, поддержало меня, и я выкинул из своих мыслей беспокойство.

Я определенно поставил перед собой и перед своими товарищами по Группе Анархистов-Коммунистов вопрос таким образом: если я сторонник революционного анархизма, то будет великим преступлением ограничиться в дни крупных народных событий второстепенной ролью, ведущей обыкновенно таких деятелей на буксире у других, зачастую даже враждебных, групп и партий. Анархист революционер, в революции в особенности, должен стать в авангарде борющихся масс и увлечь их за собой на путь подлинной борьбы труда с капиталом, в первую очередь, не щадя себя на этом пути.

Помню тогда я говорил на заседании группы: «Пора положить конец митингованиям. Время требует действия. Это замечание к нашей группе, товарищи, не применимо, но не лишнее иметь в виду это и нам. 60-70 % товарищей, называющих себя анархистами, увлеклись по городам захватом барских особняков и ничего неделанием среди крестьянства. Их путь — ложный путь. Они не могут из особняков влиять на ход развивающихся событий… Это — печально, но это так!.. Необходимо нашей группе налечь еще сильнее на деятельность среди крестьян. Не сегодня-завтра, в наш рай он вступят гайдамаки Украинской Центральной Рады. Это дубье несет на своих штыках смерть революции и жизнь врагам ее.

Наша группа должна стать авангардом борьбы с этими наймитами контрреволюции и повести против них все трудовое население района…

Итак, все товарищи, приготовьтесь, кто на район, кто к съезду, который нашим Советом в экстренном порядке созывается после завтра.

Мы должны оправдать доверие к нам трудящихся района. А оправдать мы сможем его только преданностью им в борьбе за право на свободу и на независимость»…

Группа знала сама, что ей нужно было в такие моменты делать. Она неустанно на протяжении нескольких месяцев революции двигалась и двигала крестьян в этом направлении. И я никогда не осмелился бы ей об этом говорить, если бы она не пожелала выслушать мое мнение по этому вопросу…

Мы приготовились. Через день съехались делегаты от крестьян на съезд.

На съезде я отказался от председательствования и выступил с докладом от имени Гуляйпольского Совета и Крестьянской Группы Анархо-Коммунистов.

Съезд обсудил доклад по всем пунктам и постановил: привести в порядок маленькие свои силы, где они уже были организованы, а где их еще не было, то организовать, и по первому зову Гуляйпольского Совета Крестьянских и Рабочих Депутатов прибыть в Гуляй Поле, или другое сборное место, указанное из Гуляй Поля.

Это было в конце декабря 1917 года.

Глава V

С левым блоком против контрреволюции

31 декабря 1917 года я был по организационным делам в селе Пологи и получил из Александровска точные сведения о том, что между отрядами красногвардейцев группы Богданова и гайдамацкими частями Центральной рады идет бой в самом Александровске.

Момент был такой, что оставаться в стороне и только смотреть или слушать, что делается, нельзя было. Оставаться нейтральным и к тем и другим тем более было невозможно, потому что население района было определенно враждебно настроено против политики Украинской Центральной рады, агенты которой, разъезжая по району, травили всякого и каждого революционера, называя его «предателем неньки Украины» и защитником «кацапiв», которых по «идее» Центральной Украинской рады (по выражению ее агентов), конечно, нужно было убивать, «як гобытилi в мови».

Такая идея оскорбляла крестьян. Они стягивали с трибуны проповедников и били как врагов братского единения украинского народа с русским.

Вот эта-то злопамятная проповедь шовинистов-украинцев толкнула трудовое население Гуляйпольского района на путь вооруженной борьбы со всякой формой обособленного украинства, ибо население видело в этом шовинизме, который фактически являлся руководящей идеей украинства, смерть для революции.

Как раз в то время, когда в Александровске был бой красногвардейцев с гайдамаками, по линии Александровск — Апостолово — Кривой Рог сгруппировалось несколько воинских казачьих эшелонов, которые снялись с внешнего фронта и направлялись на Дон к генералу Каледину. (Движение Каледина было, по существу, подлинным возвратом к старому монархическому строю. Оно шло под флагом независимости Дона, но вокруг него и в самом его сердце группировались черные силы русской реакции, ставившей своей целью руками казачества казнить революцию и восстановить дом Романовых…).

Со 2 января 1918 года заседание Гуляйпольского Совета крестьянских и рабочих депутатов с участием профессионального союза металлистов и деревообделочников и группы анархо-коммунистов тянулось круглые сутки. Горячо дебатировался вопрос о том, как быть, что предпринять немедленно, сейчас же, чтобы не пропустить казаков вооруженными на Дон к Каледину, ибо, соединившись с Калединым, они образуют фронт еще шире и серьезнее против революции, против всех ее прямых завоеваний, чего мы, крестьяне, допустить ни в коем случае не должны.

Это длительное и утомительное заседание Совета привело всех на нем присутствовавших к одной мысли: мы должны, невзирая ни на какие противоречия, вытекающие из того, что нам придется образовать единый фронт с государственниками, вооружаться и идти на помощь красногвардейским отрядам большевистско-левоэсеровского блока. Преданность безвластническим идеям нам поможет изжить все противоречия, и мы, разбив черные силы врагов революции, раздвинем ее берега шире и углубим ее на пользу всего угнетенного человечества. Я говорил тогда:

«Необходимо каждому, здесь присутствующему, остаться верным поставленной задаче и сочетать свою работу с теми положениями нашей идеи, которые не допускают господства одного человека над другим, которые раскрывают нам путь к миру, свободе, равенству и солидарности в человеческой семье. На каждом шагу мы должны думать об этом, и это поможет нам быть верными до конца всему, что мы здесь обсудили и приняли».

Этим положением были разрешены все вопросы, касавшиеся завтрашнего дня.

Глава VI

Вооруженные крестьяне едут на помощь городским рабочим.

Александровский ревком и следственная комиссия

3 января 1918 года командующий красногвардейскими отрядами Богданов обратился к крестьянам и рабочим с воззванием помочь красногвардейцам. В ночь на 4 января наша группа выпустила воззвание к крестьянам и рабочим, приглашая их взяться за оружие. В ту же ночь я передал свое председательствование в Совете товарищу, а сам стал во главе анархического отряда, объединившего вокруг себя несколько сот крестьян, и мы отправились в Александровск при полном вооружении. Помню, при нашем выезде из Гуляйполя отряд избрал по моей инициативе себе командира. Я отказался быть командиром, имея в виду, что мне придется в Александровске отрываться от отряда по вопросам организационной связи города с селом. Поэтому отряд избрал себе командиром моего брата, Савву Махно. Масса народу собралась возле отряда.

Выезжая из Гуляй Поля, старики отцы, говорили детям, составившим боевые отряды: «Вы едете умирать. И мы готовимся. У нас хватит сил подхватить ваше оружие и отстоять ваши идеи, о которых мы раньше ничего не знали, а сейчас в них верим и за них, если нужно будет, умрем… Имейте это в виду, дорогие дети!»

И юные дети отвечали: «Спасибо вам, что вы нас вскормили. Теперь мы — взрослые и способны утверждать в жизни идеи свободы, равенства и солидарности. Мы будем счастливы видеть своих отцов в борьбе за эти великие идеалы. Но пока оставайтесь дома и следите за нашими действиями, чтобы, если мы там не победим врагов революции, вы победили их здесь и победили навсегда…»

Трогательно было наше прощание. Но каждый знал, куда едет и зачем. Каждый, как только сел на подводу, запел боевой революционный марш, и потянулись наши подводы на вокзал, и сияли лица каждого юного революционера счастливой улыбкой, говорящей, что они, крестьяне, на которых всякий профан из школы Маркса смотрел, как на быдло, которым нужно повелевать. Они, осознав себя и почувствовав свой долг перед революцией, теперь едут на помощь рабочим города, которых десятки лет социалисты всех толков считали своими кадрами, через которые они придут ко власти, и научат властвовать над другими.

Да, сознание это было ясное и чистое. Тем не менее крестьяне ехали в город. Они были революционеры, не патентованные, которые исповедуют революционные идеи лишь по имени. О, Нет! Они были работники-революционеры, сочувствующие анархизму, которые могли спотыкаться, падать на своем пути, но были искренни и честны в делах революции, ибо все их спотыкания и падения происходили (если они происходили) только оттого, что они искренно работали во имя безвластнической идеи в революции. Их было много. Из них более 300 наших товарищей-анархистов.

Они ехали в город, знали, что городской рабочий — их брат, что по своей трудовой психике он чужд властвованию над другими. Он властником становится лишь тогда, когда политиканы, оторвав его от целого трудового организма, развратят его своей мыслью и делами. Они, крестьяне, выезжая из Гуляй Поля, знали, что от развития подлинной социальной революции зависит счастье, свобода их и рабочих города, — и они спешили на помощь городу, осаждаемому врагами развития не только социальной революции, но и революции вообще.

Итак, наш отряд прибыл в Александровск благополучно. В городе было тихо. Красногвардейцы находились в своих эшелонах, лишь дежурные патрули шатались по улицам города.

Горячку пороли александровские власти — в Ревкоме, который составился из большевиков и левых социалистов-революционеров. Сперва они думали диктовать рабочим условия их жизни, но, оказалось, не под силу им было провести рабочих: федерация анархистов стояла им на пути, осведомляя рабочих обо всем, что затевается новыми владыками города. Тогда ревком решил играть временно только инициативную роль в деле создания фронта против контрреволюции. С этой целью он предложил александровской федерации анархистов делегировать в Ревком своих двух представителей.

Федерация делегировала тт. М. Никифорову и Яшу «Портового». М. Никифорова тотчас же попала в товарищи председателя Ревкома. В тот же день последовало от Ревкома предложение и нашему отряду делегировать своего представителя. Посоветовавшись между собой и выслушав соображения александровских анархистов, которые всегда были вместе с нами, отряд делегировал меня в Ревком. Этого вхождения в Ревком от нас требовал момент. Наш отказ от участия в Ревкоме, по нашему соображению, мог отразиться на будущей идейной нашей работе против большевистско-левоэсеровского блока.