Воспоминания (№1) - Русская революция на Украине

Да, трудовое население Гуляй Поля в этот же день готово было выступить против правителей г. Александровска. И кто бы из нас противился этому? Никто. Все, находившиеся в революционных рядах с первых дней революции, не отступили бы от этого по одному тому, что мы революционеры не по партийной карточке. Мы революционеры по той идее торжества справедливости, которая избрала революцию своим средством. Мы не могли допустить, чтобы идея трудящихся была загрязнена властническими комбинациями. Мы считали своим долгом очистить ее от грязи, которую на нее набросали господствовавшие в это время две властнические партии — большевиков и левых социалистов-революционеров. Мы стремились расширить, углубить и развить революцию в жизни и борьбе трудящихся. Пусть у нас не было на это великое и ответственное дело, достаточных сил. Но мы стремились к нему с теми силами, какими располагали, стремились, отдавая себе ясный отчет в том, каковы будут в действительности последствия наших стремлений. Поэтому у нас не было ни одного товарища, который бы говорил что-либо против похода на Александровск. Наоборот, — все к нему готовились.

Я лично был убежден, что мне и ряду моих друзей из группы, как Калиниченко, Марченко, Исидору (он же Петя) Лютому, С. Каретнику, Савве Махно, Степану Шепелю, — придется стать первыми среди равных и руководить боевыми силами этого похода. И действительно так и складывалось дело. Из массы раздавались крики: «Нестор Иванович! скажи свое мнение, ведь в самом деле мы не можем оставить этого позорного дела, направленного против нас агентами правительства из Александровска».

Я, как революционный руководитель вооруженных сил района, знающий кому и чему эти силы должны служить, сказал, как и должен был сказать, что решение трудящихся в данном случае отражает собой их идею, а их идея не расходится с моей, — я ей служу. В это время товарищу Серегину передали телеграмму из Александровской Продовольственной Правительственной Управы. Эта телеграмма гласила, что, заслушав телеграммы Гуляйпольского Революционного Комитета и Совета Раб. и Крест. Депутатов, Александровская Управа выяснила, что шедшая на Гуляйпольскую продовольственную управу при Совете — мануфактура Гуляй-польцами уже оплачена, и управа, с рядом уездных советских учреждений, решила направить ее в Гуляй Поле. Надо только прислать своих людей для принятия и препровождения ее по назначению.

Когда эта телеграмма была оглашена всеобщему гуляйпольскому сходу-собранию, она только обрадовала его, но не отвела его от мысли о походе и готовности к нему. Сход выразил свое пожелание, чтоб тов. Н. Махно подготовил вооруженные силы так, чтобы в случае, если через два дня мануфактура не будет в Гуляй-Поле принята тов. Серегиным, эти силы в одни сутки могли быть собраны, чтоб занять г. Александровск.

— Сейчас у нас нет причины, — говорили крестьяне. Искусственно же создавать ее и тяжело и некрасиво. Но бороться против власти нужно, об этом мы все думаем, и додумаемся…

Через сутки Серегин сообщил в революционный комитет, что он получил от посланного им уполномоченного сведения о том, что конфискованная александровскими властями шедшая от рабочих московских мануфактурных фабрик в Гуляй-Поле мануфактура принята и уже прибыла на Гуляйпольскую станцию. Поэтому он созывает общий сход — собрание крестьян и рабочих, на котором он уполномочен просить крестьян помочь организовать перевозку этой мануфактуры в общий продовольственный склад, а также наметить дни и порядок раздачи мануфактуры среди населения в той ее части, конечно, которая выпадает на долю Гуляйполя. Серегин просил меня и других товарищей из революционного комитета и группы анархо-коммунистов прийти на этот всеобщий сход-собрание и помочь ему провести его в деловом порядке, чтоб не терять времени и выяснить положительные стороны товарообмена деревни с городом и начать этот товарообмен в более широком масштабе, а главное, распространить его на все отрасли потребления.

Всеобщее собрание крестьян и рабочих протекало под одним лозунгом, а именно: завязать товарообмен деревни с городом без посредника — политической государственной власти. Пример был налицо, что без посредника деревня лучше узнает город, а последний деревню. Это залог для успешного объединения двух классовых сил труда для единой цели — отнятия от государства всех функций социально-общественного строительства в целях совершенного упразднения государства со всеми его видами и формами власти.

По мере того, как эта великая идея развивалась среди тружеников в Гуляй Поле и на районе, по мере того, как они ее воспринимали и занимали революционно-боевые позиции против государства и всех вытекающих из него властнических начал, труженики Гуляйпольского района, стремились точнее уяснить и прочнее закрепить за собой право непосредственного товарообмена с городскими тружениками революционной страны. В этом усматривалось также начало полного разрушения капиталистических основ в революции, которые остались от царских времен.

Поэтому, когда полученная мануфактура была распределена, перед гуляйпольским обществом встала задача — снабдить весь район предметами необходимого потребления вообще. Это доказало бы, что революция позаботилась не только о разрушении основ буржуазно-капиталистического строя, но и о том, чтобы наметить правильные начала в построении нового общества, его равенственных оснований, на которых должно будет расти и развиваться свободное сознание трудящихся в их последующей жизни и борьбе за торжество «высшей справедливости» над несправедливостью, держась за корни которой люди друг друга эксплуатируют и угнетают.

Труженики Гуляй Поля сговорились с тружениками других сел и районов, чтобы провести в жизнь идею товарообмена деревни с городом и согласовать ее с существующим положением необходимой защиты революции. Защита же революции может быть прочной и устойчивой только в том случае, если ее созидательная сущность выявит свои начала удовлетворительно для всего, не эксплуатирующего чужого труда населения. А это может быть только тогда, когда население само непосредственно у себя на местах почувствует, что оно, низвергнув власть над собою хозяина — частного фабриканта и землевладельца и хозяина-государства становится прямым и ответственным организатором своей новой социально-общественной жизни и ее защиты.

Следовательно, основное начало, прокладывающее широкий путь трудящимся к восприятию принципов революции и их развитию в практической борьбе, лежит в непосредственном сближении трудящихся села и города и в уяснении ими своей роли главным образом в созидательной области дела революции. Разрушительное ее дело в окончательной форме завершится в период созидания, в котором примут активное участие не одни передовые отряды Революции, а все население, охваченное ее пламенем и отозвавшееся на ее зов, стремясь и словом и делом помочь ей преодолеть все те преграды, какие будут встречаться на ее пути. На опыте 10-11 месячного своего активного участия в революции труженики Гуляйпольского района достаточно убедились в этом, поэтому они с ясной отчетливостью стремились развить эти принципы и провести их в реальную, по своему социальному существу, здоровую и свободную жизнь, которую они выковали в своей повседневной практической деятельности.

Этого здорового социального явления в жизни и в борьбе трудящихся вообще и трудящихся Гуляйпольского района в особенности, не могла не заметить власть большевистско-левоэсеровского блока, во главе с Лениным. Она его заметила с первых же дней своего появления на сцене революционной жизни. И эта, так называемая, левая из левых социалистическая власть, вступила с ним в открытую борьбу. Сперва это делалось в связи деревни с городом, а затем власть взяла на себя роль определять степень революционности и законные права не только отдельного человека, но и целого трудового класса, права на выявление своего разума, своей воли, своего участия в деле революции, которое за счет его совершается.

Итак, мануфактура, пришедшая от городских фабричных рабочих к крестьянам в обмен на их трудом выработанные продукты продовольствия, была распределена среди населения Гуляйполя и района Гуляйпольским кооперативом и продовольственной управой. Районный Совет совместно с продовольственным органом сообща пришли к тому, что надо расширить и углубить идею товарообмена деревни с городом без посредников — государственных агентов и их чиновников.

Были посланы уполномоченные в ряд городов для выяснения разных вопросов, касающихся практических сторон товарообмена, а также и за продуктами. Тем временем население начало сбор пшеницы, муки и съестных припасов в общий продовольственный склад, который бы всегда имел свой общий фонд для товарообменных общественных дел. Однако на сей раз уполномоченные наши в большинстве своем возвратились из городов ни с чем. Власть большевистско-левоэсеровского блока по всем фабрично-заводским предприятиям категорически воспретила пролетарским объединениям иметь непосредственно какие бы то ни было организационные связи с деревней. Для этого существуют, дескать, пролетарские государственные организации: продорганы. Они и позаботятся об объединении села с городом; они наладят по городам и деревням промышленность и сельское хозяйство и таким образом утвердят в стране социализм.

Лишь в Москве особо революционные рабочие мануфактурных фабрик добились от новых социалистических владык права опять сделать товарообмен с гуляйпольским районом. Но на этот раз отправка ими мануфактуры в деревню была слишком трудной: в пути ее маршрут тормозился на каждом шагу и, в конце концов, самостоятельно, без посредничества государственных органов, мануфактура не дошла до Гуляй Поля. Ее государственные продорганы недели две-три возили с одной ветки железной дороги на другую. Но настало время, когда возить ее по железной дороге уже нельзя было, потому, что по направлению Киева и Одессы наступали грозные немецкие армии, под предводительством воинских разведывательных отрядов Украинской Центральной Рады, возглавлявшихся украинскими социалистами-революционерами, с их лидером проф. Грушевским, которые заключили с немецкими и австрийскими царями договор против большевистско-левоэсеровского блока и теперь вели своих союзников по украинской земле, усердно указывая им своими отрядами сокращенные и удобные пути к Днепру, к фронту революции.

Агентам власти большевистско-левоэсеровского блока оставалось: оставить эту мануфактуру где либо на линии железной дороги, косвенно отдав ее в распоряжение новым властям, идущим за штыком немецко-австрийских армий, или же направить ее по адресу, — и этим самым, хотя бы во время бегства, показать труженикам села и города, что они все таки заботятся о них, а не об идущих им на смену негодяях.

Мануфактура пришла в Гуляй Поле и опять, по указанию населения, была также распределена.

Глава XI

Новые члены нашей группы

Н. И. Махно среди командиров повстанцев.

Слева направо первый ряд: И. Лютый, П. Белочуб, Н. Махно, В. Куриленко, Ф. Щусь, Я. Озеров, А. Чубенко.

Второй ряд: А. Ольховик, П. Пузанов, Новиков.

1919 год. Бердянск.

В средних числах февраля месяца в Гуляй Поле прибыли три матроса черноморского флота. Два из них — гуляйпольские крестьяне, третий — неизвестный. Отец его служил кучером у помещика Аб. Янцена. Он и поселился у своего отца. Все они объявляли себя левыми социалистами-революционерами. Из них двое — Борис Веретельник (гуляйпольский крестьянин) и Е. Полонский (неизвестный) имели у себя партийные билеты от Севастопольского Комитета партии левых социалистов-революционеров. Третий — Шаровский (тоже гуляйпольский крестьянин).

Все они с первых же дней своего приезда в Гуляй Поле проявляли себя на всеобщем сельском сходе-собрании, как энергичные революционные работники. То был момент, когда матросы славились, как бесстрашные защитники революции. Население Гуляй Поля встретило их с уважением и не без интереса выслушивало их речи.

Тов. Борис Веретельник известен мне с детства. Поэтому, когда он представил мне своих двух товарищей-матросов — беспартийного Шаровского и левого соц.-революционера Полонского, они не вызвали никакого подозрения. Всех троих я представил Районному Революционному Комитету в Гуляй Поле, и они были утверждены как члены агитационного отдела при Комитете, с условием, что вся их агитационная работа в Гуляй Поле и на Районе будет проводиться под знаменем Революционного Комитета. Условие это было ими принято — и они остались работать в Гуляй Поле.

Севастопольский Комитет партии левых соц.-революционеров вызвал как-то Бориса Веретельника и Полонского в Севастополь, но я, по их просьбе и с ведома группы анархо-коммунистов, написал в Севастопольский Комитет партии левых соц.-революционеров, конечно, от имени Гуляйпольского Революционного Комитета, что они нужны на селе. И партия не беспокоила их больше.

В скором времени после этого тов. Борис Веретельник порвал связи с партией левых эсеров и вступил в Гуляйпольскую крестьянскую Группу Анархо-Коммунистов. Товарищ же Полонский объявил себя лишь сочувствующим анархизму, но работал вместе с Борисом Веретельником и другими членами группы под ее общим руководством, давая группе отчет за каждое свое выступление на районе и в самом Гуляй Поле, наравне со всеми остальными ее членами.

Правда, были моменты, когда брат Полонского, большевик, работавший в это время в Больше-Токмакском Революционном Комитете, звал нашего Полонского в Б. Токмак, обещая ему место в президиуме Революционного Комитета, но наш Полонский всегда отказывался и не хотел переезжать из Гуляйпольского района в Больше-Токмакский, заявляя, что бунтовской дух Гуляй Поля приковал его к здешней революционной работе, что в нем он находит частично себя, и что это приносит большую для него радость.

Силы нашей группы росли. Революционная работа ширилась. Группа полностью отдавалась ей. И не было такого случая, чтобы группа не преодолевала на этом пути препятствий, мешавших ей овладевать Психикой трудовых революционно-настроенных масс. Всегда группа была передовым борцом, увлекающим за собой трудящихся на борьбу против угнетателей. Группа являлась всегда примером для самодеятельности крестьян и рабочих. Она научила их активности и увидела ее проявление в практической борьбе этих тружеников.

Глава XII

Сельскохозяйственные коммуны.

Их внутренние распорядки. Враги этих коммун

Февраль — март: момент распределения отобранного у помещиков еще с осени 1917 года живого и мертвого инвентаря и выделения бывших помещичьих имений для поселения в них добровольцев, крестьян и рабочих, организовавшихся в сельскохозяйственные коммуны. Этот момент решительных действий и в области строительства новой жизни, и в области защиты этого строительства сознается всеми трудящимися района. Бывшие солдаты-фронтовики под руководством революционного комитета, занялись перевозкой и переводом в общий общественный фонд всего мертвого и живого инвентаря из помещичьих имений и богатых хуторов, оставляя их владельцам на каждого хозяина по две пары лошадей, по одной или по две коровы (смотря по количеству семьи), по одному буккеру, плугу, сеялке, косарке, веялке, а крестьяне вышли в поле закончить начатый осенью раздел земли. В это же самое время некоторые крестьяне и рабочие, организовавшиеся еще с осени в сельскохозяйственные коммуны, оставляя села и деревни, со всеми своими семьями выезжали в бывшие помещичьи именья, невзирая на то, что революционно-боевые красногвардейские отряды большевистско-левоэсеровского блока по договору с австрийскими и немецкими царями уже очищали Украину, предоставляя ее с ее малочисленными революционно-боевыми формированиями самой себе в неравной борьбе с регулярными воинскими австрийскими и немецкими частями и поддерживавшими их отрядами Украинской Центральной рады. Они поселялись там и, не теряя времени, приготовляли свои силы: частью на весенние работы в коммунах, частью в боевые отряды защиты революции и тех ее прямых завоеваний, которыми революционные труженики хотя и не повсеместно, но во многих районах шаг за шагом непосредственно овладевали и этим самым давали пример всей стране.

Сельскохозяйственные коммуны организованы были в большинстве случаев с крестьянами, в меньшинстве состав коммун был смешанный: крестьяне с рабочими. Организация их основывалась на равенстве и солидарности сочленов. Все члены этих коммун — мужчины и женщины — совершенно сознательно относились к делу, будь то в поле или на дворовой работе. Кухни были общие, столовая также. Пожелание того или другого члена коммуны готовить себе и детям отдельно от общей кухни или брать пищу из общей кухни, но есть ее в своей квартире, не встречало со стороны других членов коммуны никакого возражения.

Каждый член коммуны или целая группа могли устраиваться с пищей, как им казалось лучше, но они должны были об этом заявлять своей коммуне заранее, чтобы все члены ее знали об этом, так как это требовало известной переорганизации на общей коммунальной кухне и в кладовых. Практикою требовалось от членов коммуны также вовремя подыматься по утрам и управляться возле волов, лошадей и другой домовой худобы и с другими видами работ. Каждый член коммуны всегда мог отлучаться из коммуны, но должен был предупредить об этом своего товарища, близко стоявшего к его коммунальному делу, чтобы тот за время его отсутствия мог справляться с его работой. Это во время работ. Во время же отдыха (днем отдыха считалось воскресенье) все члены коммуны чередовались в своих поездках на сторону.

Ведение хозяйства всей коммуны направлялось общими совещаниями всех членов ее. После этих совещаний каждый член, имевший свое определенное дело, знал, какие произвести в нем изменения и проч.

Лишь школьное дело коммун еще не было точно определено, потому что старого типа школу коммуны не желали восстанавливать. Из нового остановились на анархической школе Ф. Ферера (о которой часто доклады читала и о которой распространяла брошюры группа анархо-коммунистов), но, не имея подготовленных к ней людей, они старались через группу анархо-коммунистов вызвать для постановки этого дела более сведущих товарищей из городов, и в крайнем случае намечалось первый год обойтись тем, чтобы пригласить в свои коммунальные школы к детям учителей, знающих лишь методы преподавания школьных предметов.

Таких сельскохозяйственных коммун в семи-восьмиверстном расстоянии от самого Гуляйполя было четыре. По району их было много. Но я останавливаюсь на этих четырех коммунах, так как организовывал их сам непосредственно. Все их лучшие здоровые начинания проводились на моих глазах. В серьезных случаях — после совещания со мной. Одной из них, пожалуй самой большой, я уделял два дня в неделю своего физического труда: во время весенних посевов в поле за буккером или сеялкой, до посевов и по окончании последних; на домашних работах: на плантациях или возле механика электромашины и проч. Остальные же четыре дня недели я работал в Гуляй-Поле в группе анархо-коммунистов и в районном революционном комитете. Этого от меня требовали все члены группы и все коммуны. От них же требовал момент революции, диктовавший им свои условия стягивания и группирования революционных сил против надвигавшейся с запада прямой контрреволюции в лице немецких и австро-венгерских монархических армий и Украинской Центральной рады.

Во всех коммунах были и крестьяне-анархисты, но в большинстве своем члены их были не анархисты. Однако чувствовалась во всей их коммунальной жизни анархическая солидарность, которую могут выявлять в практической жизни только простые натуры тружеников, не вкусившие еще городского политического яда, от которого всегда несет затхлостью обмана и измены и которым дышат даже многие называющиеся анархистами.

Каждая коммуна состояла из десятка крестьянских и рабочих семей, насчитывая по сто, двести и триста сочленов. Эти коммуны взяли себе по трудовой норме земли, т. е. столько, сколько они могут обрабатывать своим трудом. Живой и мертвый инвентарь они получили тот, который в усадьбе был, по постановлению районных съездов земельных комитетов.

И свободные труженики-коммунисты под звуки свободных песен о радости, песен, отражающих собою дух революции, тех борцов, которые многие годы проповедовали ее и умерли или остались живы и непоколебимы в борьбе за ее «высшую справедливость», которая должна восторжествовать над несправедливостью, окрепнуть и стать путеводительницей жизни человека, засевали поля, расчищали сады и огороды, веря в самих себя, в свое искреннее и чистое намерение впредь не допустить более поселиться на завоеванной земле тем, кто никогда на ней не трудился, но по праву государства владел ею и стремился снова завладеть.

Население сел и деревень, расстилавшихся недалеко от этих коммун, в своей менее сознательной, еще не совсем освободившейся от лакейства перед кулаками, среде завидовало этим коммунарам, не раз высказывая желание отобрать у коммунаров весь живой и мертвый инвентарь, который достался им от бывших помещиков, и распределить его между собой. Пусть, дескать, свободные коммунары затем его купят у них… Но это поползновение абсолютным большинством тружеников на сходах-собраниях и на всех съездах резко осуждалось. Большинство трудового населения видело в организации сельскохозяйственных коммун здоровое начинание новой социально-общественной жизни, которое, по мере того, как торжество революции подойдет к своему творческому созидательному завершению, должно будет разрастись и дать толчок применению свободного коммунального образа жизни если не по всей стране, то во всем районе, в селах и деревнях.

Свободный коммунистический строй населением района принимался за высшую форму общественной справедливости. Однако переходить на него сейчас же население в массе не решалось, ссылаясь на наступление немецких и австрийских армий, на свою неорганизованность и беспомощность защитить этот строй от новых «революционных» и контрреволюционных властей. Благодаря этому трудовое население района ограничивалось в этой области дела подлинной революции лишь тем, что стремилось всячески поддержать в своей среде отдельных смельчаков, организовавшихся между собой и поселившихся в бывших помещичьих имениях, ведя свою личную и хозяйственную жизнь на свободных коммунистических началах.

Нашлась часть помещиков, кулаков-хуторян и немецких колонистов, которая поняла, что так или иначе, но остаться на долгие годы господами, владеющими тысячами десятин земли, эксплуатируя на ней чужой труд, им уже не удастся. Она сдалась сразу революции и занялась на общих основаниях, т. е. без батраков и без права сдавать землю в аренду, устройством своей общественной жизни.

Однако, в это время, когда всюду на освобожденной земле рождалась радость угнетенных, когда угнетенные и оскорбленные политическим, экономическим и социальным неравенством труженики начинали сознавать себя и свое рабство и стремилось полностью раз и навсегда освободиться от этого позора; когда, казалось, что освобождение это должно совершиться полностью, ибо массы тружеников становились уже прямыми выразителями этой задачи; когда идея свободы, равенства и солидарности среди людей начинала уже шаг за шагом входить в их жизнь и, этим самым естественно убивать всякий зародыш нового рабства, — в это самое время, параллельно с развитием этой великой идеи, государственные глашатаи, большевики и левые социалисты-революционеры, при помощи политической мудрости Ленина, развивают еще с большим бешенством идею власти правительства Ленина над революцией, подчинение всего народа этой власти, как единственной носительнице вековых чаяний народа — свободы, равенства и вольного труда.

Желание властвовать над всем народом над всеми его думами, над творимой народом Великой Русской Революцией, настолько одурманило этих социалистов-государственников, что они на время забыли и думать о своем коренном расхождении по вопросу «Брестского мира», с немецкими и австро-венгерскими монархами, к которому революционное население относилось враждебно, с чем эсеры считались. Этот коренной вопрос с его жестокими спорами они оставили на время в стороне. Теперь перед ними во весь рост встал другой вопрос: каким образом остаться в глазах революционных трудовых масс передовыми застрельщиками и руководителями революции и в то же время исказить самую сущность идеи социальной революции так, чтобы не провалиться на пути осуществления своих стремлений вывести революцию из ее самостоятельного, широкого творческого русла и подчинить всецело государственническим доктринам, вытекающим из постановлений и директив ЦК и правительства?

Совершенно ясно, что при таком понимании революции и ее прямых задач, какое стремились внести и внесли в Великую Русскую Революцию большевики и левые социалисты-революционеры, с ними не могла ужиться самостоятельная, без санкций какого бы то ни было правительства, организация па завоеванной земле свободных крестьянских сельскохозяйственных коммун, артелей, а также и прямой самостоятельный захват рабочими в свое ведение фабрик, заводов, типографий и другого рода общественных предприятий.

В прямых действиях народа в Великой Русской Революции отражалась идея анархического права на свою жизнь. Это — то, чего левые социалисты-государственники больше всего пугались: ибо на этом пути трудящиеся деревни и города группировали свои силы и определяли путь своего анархического наступления против самой идеи государства, чтобы отнять у последнего главнейшие его функции и передать их своим местным хозяйственным и общественным самоуправлениям.

В этом прямо революционном акте намечался смелый и, хотя организационно полностью не определившийся, но по характеру устойчивый путь трудящихся к самоосвобождению.

Поступи трудящимся на этом пути надлежащая организованная помощь со стороны революционных анархистов, они нашли бы полное коммунальное оформление и стянули бы к себе все прямые действенные силы революции. Этим самим был бы положен конец безответственной разнузданности зазнавшихся перед массой тружеников новых социалистических правителей, во главе с Лениным, Устиновым и компанией. И гнусный террор большевиков по отношению к человеку вообще и в особенности к человеку, имеющему свои убеждения и независимо от большевистского ума-разума суждение о них самих и об их «пролетарском», что называется, государстве, не существовал бы в России, на Украине и в других большевистских республиках.

Увы, мы революционные анархисты были всегда бессильны в ходе революции охватить полностью всеобщие народные революционные акты, понять их размах и также полностью помочь ему широко и творчески развернуться на своем пути. Мы остаемся такими же беспомощными сделать это и теперь. И все только потому, что мы даже в дни активных практических действий революции, не имели своих мало-мальски прочных организаций.

Наоборот, левые социалисты-государственники, если не полностью охватили эти прямые народно-революционные акты, то во всяком случае скоро поняли их и учли, что, с точки зрения их идеологии, содействовать прямым народным актам нельзя, ибо они похоронят их идеологию власти и заставят их самих снизойти с тех государственных вершин, на которые эти новые господа забрались по спинам прямых носителей могучего практического дела революции. Левые государственники-большевики и левые соц.-революционеры поспешили действовать против этих прямых народно-революционных актов. Т. е. они не только позволили правительству Ленина обуздать революционных тружеников села и города декретами сверху, но прямым образом содействовали этому, и этим самым дезорганизовали тружеников, в их первичном здоровом группировании своих революционных сил у себя на местах. Они внесли застой в разрушительный процесс революции, помешали ему достигнуть своего законченного выявления, в котором и через которое созидательный процесс находит свое оформление и приобретает здоровую организованную силу, в противовес всему старому, гнилому, которое для здоровой жизни человеческого общества не нужно, но которое во время всеобщих психологических сдвигов в народе всегда и под всевозможными наспех и поверхностно обновленными видами и формами выползает в жизнь нарождающегося нового свободного общества. Они, эти левые социалисты-государственники, воспользовавшись доверчивостью младенца в делах организации революции русского, украинского и других народов, злоупотребили этой доверчивостью. Они своей идеей социалистической пролетарской государственности сбили народ с пути углубления и расширения революции, внесли разложение в его нарождавшееся новое свободное, трудовое общество, исказили этим его еще не выявившееся для всех, социальные и индивидуальные потребности, и этим самым растянули процесс этого выявления. Это, ни что-либо другое, а только это, породило усталость и безразличие у сторонников самоосвобождения. Враги же пришли в себя, спешно организовались и стали действовать, сообразуясь с соотношением сил революции и контрреволюции.

Новым революционным правителям такие моменты в большинстве случаев на руку, ибо только в такие моменты им легко удается покорить революционных тружеников, — этот прямой и преданный авангард революции, чтобы вывести его из самостоятельного от них, широко и творчески разрастающегося фронта революции. Украинские революционные труженики были выведены из этого фронта именно при таких обстоятельствах.

Этому в значительной степени содействовала политика «Брестского договора» с германским и австро-венгерским монархами. Следует отметить, что против договора левые социалисты серьезнейшим образом протестовали. Но, будучи союзниками большевиков в деле обмана и порабощения трудящихся, во имя властвования над ними в их прямом деле — революции, они ограничились одним протестом.

После заключения этого договора, все скомплектованные из русских рабочих и крестьян, вооруженные силы революции, — оттягивались «советским» правительством, находившимися на поводу у большевиков и левых социалистов-революционеров, оттягивались в Россию с самым незначительным сопротивлением контрреволюционным германским и австро-венгерским монархическим армиям и отрядам украинской Центральной Рады.

Украинские же революционные труженики, в большинстве своем, оставлялись на растерзание шедшим с Запада палачам революции совершенно без оружия: революционное командование вывозило его из Украины или, сдавало немецким армиям при бегстве.