Путь

– Хочу признаться тебе,– сказал он,– что не вижу иного смысла своей жизни, кроме как во встречах с тобой.

Она пристально посмотрела на него и сказала:

– По правде говоря, я не перестаю думать о нас.

В душе он упрекал ее за то, что медлит, не торопится захватить его всецело, подчинить себе – ведь терпит несправедливое поражение перед неведомой ей деспотической соперницей. Сама будешь виновата в последствиях.

– Я счастлив слышать это. И тоже непрерывно думаю… – Выкладывай, что у тебя. Ответил, в душе кляня себя за вранье:

– Думаю о двух вещах: о работе и о браке.

– Убедился окончательно, что я права?

– Конечно. Но сначала я должен завершить как-то свою миссию, а потом поеду согласовывать с отцом.

До смерти ненавидел себя. Стереть бы всю эту ложь одним махом, и будь что будет. Никогда еще он так не страдал, ничто раньше не могло до такой степени выбить его из колеи.

– Пойдем вечером в кино? – за этим вопросом звучал крик о помощи.

В темноте кинотеатра он взял ее ладонь, поднес ее к губам и стал покрывать поцелуями, испытывая настоящее счастье. Вдохнул мимолетный аромат и подумал, что хоть на миг может забыть о своей животной страсти и преступном замысле. И прочь из головы все эти страдания, которые терзают его после полуночи.

– Разве это не очевидное угнетение? – спросила Ильхам шепотом.

Он совсем не следил за фильмом и ответил шутливо:

– Наше расставание, даже на один час,– еще худшее угнетение.

Попытался сосредоточиться на экране: какой-то мужчина явно несправедливо обижал молодую девушку, что следовало из их бурного диалога. Поскольку он не следил за сюжетом с самого начала, все движения и слова казались ему лишенными смысла. Так мы смотрим на фрагменты из жизни людей, не понимая мотивов их поступков, проходим мимо, не обращая внимания, а то и насмехаясь над тем, что достойно оплакивания. До чего смешно, должно быть, выглядят твои поиски отца через объявление в газете, всем на потеху. Придет ли сегодня ночью Керима в обычное время? Или до рассвета придется маяться? Он заметил, что Ильхам совершенно поглощена фильмом. Это вызвало в нем недовольство. Он перестал играть ее ладонью и решил было убрать руку, но она вдруг сжала его пальцы, и он был ей благодарен за этот жест. Они вышли из кинотеатра в холодную ночь, под ясное, усыпанное звездами небо. Сабир проводил ее до остановки автобуса, потом зашел в лавку «Свобода» на улице Клот-бека, поел бастурмы, сардин, выпил полбутылки бренди. В полночь вернулся в свой номер и принялся ждать в темноте. Будущее не оставляло никакой надежды. Тишина снаружи становилась все более немой – ни звука.

Минуты проходили в мучениях и злости. Нет, никогда прежде не было такого унижения. Унижения голодной похоти. Унижения несостоятельных поисков. И страха перед унижением. Эта ночь, как и предыдущая, была сплошной проклятой бессонницей с головной болью. Решил днем не выходить из гостиницы. Увидел, как Керима спустилась и заняла свое место возле мужа точно так, как в первый раз. Мучительное желание разлилось по телу, она упорно избегала смотреть в его сторону. Не знает, до какой степени он обезумел, и потому не боится последствий. Когда она встала, чтобы подняться к себе в квартиру, их взгляды на миг встретились. Глянула на него предостерегающе и ушла. Что означало это предостережение? Судя по всему, отношение к ней старика не изменилось. Он уже в таком возрасте, что едва ли сумел бы не выдать себя. Сабир хотел догнать ее на втором этаже или на третьем, но передумал, услышав, как торопливо она поднимается, словно угадала его мысль и таким образом просигналила предостережение.

Дни проходят, деньги тают. История с отцом уже превратилась в нелепую легенду, в которую он и сам уже не верил. Но Керимы, этой роковой женщины, ему не избежать. Она – его жизнь и оставшаяся в этой жизни надежда.

Вечерами бродил он по Клот-беку, проводил время, выпивая и ожидая ее в темноте ночь за ночью. Он вернулся в полночь, и Мухаммед Сави сонно сообщил:

– Сегодня днем вас спрашивали по телефону.

Эти телефонные новости перестали его волновать. Если бы они не оправдали его скептицизма, если бы произошло чудо в этот момент отчаяния и страдания. Женский голос.

– По объявлению?

– Да нет, спросила, в номере ли вы. Я сказал, что вы еще не вернулись, и она положила трубку.

Ильхам? Из-за всех этих неудач последние два дня Сабир не встречался с ней. Когда он уже разделся и погасил свет, раздался легкий стук в дверь. Как сумасшедший он рванулся к двери, распахнул, крепко сжал ее руки и, несмотря на чувство счастливого облегчения, воскликнул с упреком:

– Ты!.. Повлек ее к постели, повторяя:

– Ты… И тебе не совестно?

– Ой, ты меня раздавишь, осторожнее.

– Как ты не пощадила мои нервы.

– Но ведь и мне не легче! Он хотел сорвать с нее халат, но она плотно его запахнула и стиснула руками.

– Нет. Оставаться рискованно. Я буквально на пару слов и ухожу.

– Ха! Сам дьявол не защитит тебя от меня!

– Ты пьян. Возьми себя в руки. Сейчас малейшая оплошность – и все рухнет.

Он посадил ее рядом с собой на край постели и спросил:

– Что случилось?

– Когда я вернулась от тебя в последний раз, он проснулся, чего с ним раньше не бывало, и стал расспрашивать, все ли время я была рядом. Я сумела увильнуть, но мне показалось, что Али Сурейкус что-то заподозрил. Я не уверена до конца, но все же перепугалась ужасно.

– Может, показалось?

– Может, да, а может нет. Но нам нельзя всем рисковать. Так потеряем и любовь, и надежду. Учти, одно слово – и он меня уничтожит, буду в вечной нищете прозябать. – Она вздохнула. – Вот я и воздержалась от визитов. И не смогла объяснить свое поведение. Думала-гадала, а сама терзалась – как ты там? Что ты подумал? Ты знаешь, он ведь не подписывал на мое имя всего имущества, пока не взял с меня обязательства быть ему верной. Говорил: ты мои руки, мои глаза, ты мне дочь и жена. Не оскверняй изменой оставшиеся мне дни.

– Ну и что?

– А то, что я должна категорически прекратить свидания. Это единственный выход.

– С ума сойти!

– Нет, это разумно.

– Значит, ждать? До каких пор ждать? Ответила с тяжким вздохом:

– Как ты понимаешь, ответа я не знаю.

– Когда деньги у меня кончатся, я буду вынужден уехать.

– Я могу тебе понемногу подбрасывать, чтобы удержать тебя в Каире как можно дольше.

– Это не отвратит неизбежного.

– Я понимаю. Но где выход? Я мучаюсь не меньше тебя.

– О, нет, мне, помимо этих страданий, вообще грозит полный крах.

– А я и за себя, и за тебя страдаю. Неужели ты не понимаешь?

Он вдруг задумчиво произнес, словно спрашивая самого себя:

– Когда же он умрет?..

– Ты спрашиваешь, будто я ясновидящая.

– А кто же ты тогда?

– Я несчастная женщина. Куда более несчастная, чем ты можешь предположить.

– Может, смерть посмеется над нашими опасениями и он вдруг сам умрет?

– Это не исключено. Ведь он такой дряхлый. Не может же он до бесконечности жить.

– Можем, нынче ночью помрет, а может, через двадцать лет в возрасте своей сестрицы, которая два года назад Богу душу отдала.

– Проклятье!

– Ничего не поделаешь. Я должна уходить.

– И я увижу тебя только после его смерти?

– Повторяю: ничего не поделаешь.

– Ну, это как сказать. Они смолкли, в темноте прислушиваясь к шепоту тишины. Он вдруг сказал:

– Ты мне уже некоторое время делаешь намеки, напоминая об одном разговоре, свидетельницей которого была только ночная тьма. Давай поговорим начистоту о том, что… я убью его.

– Тебя тогда этот разговор смутил, – обеспокоенно сказала она. – Я его больше не затевала. Я ведь не бессердечная тварь. Единственная моя слабость в том, что я безумно люблю тебя. Нет, лучше ждать нам обоим.

– Пока он не умрет в возрасте своей сестры?

– Пусть Аллах распорядится, как ему угодно.

Он ощутил железную решимость, поднялся во мраке в порыве отчаяния, но тут же сел. Несмотря на прохладу, его бросило в жар.

– А что потом?

Она молчала. Темнота стала плотной, как удушливый дым.

– Ну? Не теряй времени. Что после убийства?

До него донеслось едва различимое бормотанье, словно она хотела что-то сказать, но в горле пересохло. Потом услышал ее глухой, будто из подземелья, голос:

– Переждем какое-то время. Зато в безопасности… Можем тайком встречаться где-нибудь. А потом – я буду твоей со всем своим богатством. Он стиснул кулаки и сказал:

– Отчаяние не дает нам иного выхода и времени для выбора.

– К сожалению.

– Но что я должен сделать?

Она ответила после паузы, которая показалась ему слишком краткой:

– Изучи здание, примыкающее к гостинице.

Ого! Так она все продумала. В этой прелестной головке готов план преступления. Все ей прощается, поскольку делается во имя любви.

– Квартиры арендуются там портными и торговцами на длительные сроки. Ночью они покидают здание. Войти в дом и выйти ничего не стоит.

– Это в том доме?

– Ну да. Крыша его впритык к нашей.

– То есть перейти легко?

– Да. Перейдешь на нашу крышу и подождешь его в квартире.

– Он, кажется, поднимается к себе между восемью и девятью вечера?

– Лучше сделать это в тот день, когда я ухожу в гости к матери, что случается каждый месяц регулярно в одно и то же время.

– Просто не верится – всего только месяц прошел, как я здесь живу, – сказал Сабир с удивлением.

– После этого тебе не составит труда вернуться обратно.

– Мы то и дело слышим о подобных преступлениях, когда их раскрывают,– сказал он смущенно.

– Потому что мы узнаем только о раскрытых преступлениях,– ответила она холодно.

Да, она великолепна. Как твоя мать. А пожалуй, и похлеще.

– И это все?

– Нет. Нужно совершить кражу, чтобы навести полицию на ложный след, подсказать им мотив преступления.

– А что украсть?

– Это предоставь мне. И смотри не оставь улик. Ищейки идут по следам.

– Что ж… похоже, что это вполне надежное дело.

– Жизнь у нас одна. Если она сомнет тебя, мне тоже конец. И другого выхода для нас нет, как найти путь, чтобы покончить с этими страданиями, с этим безумием.

Он растерянно покачал головой.

– Безумие. Безумие… Ты веришь, что наш план осуществим и мы действительно начнем новую жизнь?

– Как следует изучи дом, – холодно ответила она.

У тебя на это считанные дни. И смотри, чтоб ни одна душа не увидела, как ты переходишь с крыши на крышу. В тебе достаточно смелости и дерзости, или я просто ничего не понимаю в людях.

Он задумался, а она добавила:

– Давай повторим с самого начала. Шаг за шагом, чтоб ничего не упустить.

10

Он мелкими глотками выпил молоко. Съел яйцо и яблоко. Хорошенько рассмотрел тех, кто сидел в салоне. Скоро он не будет принадлежать к этой породе людей. Когда наступит ночь, он примет чуждый ему кровавый облик, станет частью преступного мира. А вот и дядюшка Халиль Абу Наджа. Его последнее утро выдалось холодным. У него от старости трясутся руки, а он совсем не думает о смерти. Отпущенный тебе срок жизни пробьет в десять часов вечера. Ты этого и не подозреваешь, зато я знаю. Не забивай же себе голову сиюминутными проблемами, прими совет отчаявшегося брата. Быть может, я соучаствую в промысле Божьем, связанном с миром иным, с тех пор как согласился стать убийцей. Зазвенел телефон, и Сабир невольно засмеялся так громко, что сидевшие рядом повернулись к нему. Уж не сам ли Сайед Сайед Рахими появился в решающий момент, чтобы изменить предначертание судьбы? Мухаммед Сави снял трубку: «Нет… нет, милостивый государь». Нет… нет… А я скажу; нет, господин Рахими. Вы отвергли сына, и сын вас отвергнет. Вы ему не нужны. Он у другого человека будет искать свободы, достоинства и покоя. Ага! Ты зеваешь, дядюшка Халиль. До каких пор будешь преодолевать вечный сон? Почему упорно продолжаешь участвовать в этих гонках навстречу неминуемой судьбе? Каков смысл того, что твоими деньгами будет пользоваться тот, кто отобрал у тебя жизнь? Каков смысл того, что твоя мать преждевременно умерла, что безжалостно хранит молчание твой отец, что все твои надежды возлагаются на смерть ни в чем не повинного человека? Объясни мне смысл всего этого. Минула неделя, в течение которой не было иных мыслей, кроме как о преступлении. До чего же другими были мечты, когда поезд отъезжал от вокзала Александрии. А эти мужчины? Неужели на совести ни одного из них нет какого-либо преступления? Болтовня о деньгах, о войне, об удаче – нет ей конца. Пророчества о преступлениях из сокровенных глубин потустороннего мира и полное неведение о преступлении, готовящемся у них под носом.

Около десяти часов утра Сабир покинул салон, поклонился Халилю и вышел, сказав про себя: все должны отметить, что я покинул гостиницу в десять и не возвращался до часу ночи. Кинул взгляд на вход в соседнее здание. Похоже на базар из-за толчеи входящих и выходящих людей. Крыша пустая, с улицы ее не видно. Темнота наступает с пяти вечера. Мелькнула мысль повидаться с Ильхам в редакции, но не хватило решимости для такого визита. Нет, не мог он разговаривать с ней, истекая кровавым потом. И что сказать ей, когда он навсегда уходит с ее пути? С чувством грусти он прошел мимо редакции. Представил себе место Ильхам в конторе, ее взгляд, привычный вопрос о Рахими, ее грациозные движения. Нет, не подняться ему до уровня ответственности, к которой обязывает ее любовь. Пришлось убивать время, гуляя по улицам. Пообедал в лавке «Свобода» на улице Клот-бек, выпил пару рюмок. Бакалейщик сказал:

– Погода скверная. Уходя, Сабир бросил ему:

– Я преступник. Потомственный. Мужчина засмеялся вдогонку.

Внезапно принял решение встретиться с Ильхам в «Витр Куан». Но там ее не оказалось. Ему сказали, что она сразу после обеда ушла. Он словно очнулся от наваждения. Намерение повидаться с ней было явно безрассудным. Протянул время в кафе до пяти, потом пошел на улицу Фонтана. Остановился в сумраке аркады напротив здания, соседствующего с гостиницей. Еще раз обследовал его взглядом. Совсем рядом раздался вопль нищего с его славословиями, заставивший Сабира вздрогнуть от неожиданности. Привратник отвлекся – начал торговаться с продавцами салата. Воспользовавшись этим, он пересек улицу и вошел в дом. Протиснулся сквозь сутолоку людей у входа, пошел вверх по такой же заполненной людьми шумной лестнице. Распахнутые двери апартаментов, заполненных работниками и заказчиками. Многие смотрели на него, не фиксируя в памяти его лицо. И он украдкой поглядывал на окружавших, чтобы убедиться в том, что среди них нет знакомых постояльцев гостиницы. Так он без проблем достиг крыши. На открытом пространстве мрак не казался таким плотным. Он увидел крышу, усеянную мусором, безлюдную. Несколько успокоился и внимательно осмотрелся. Соседнего дома не было видно – только продолжение крыши и мансарда. Вздрогнул, увидев Кериму. Она собирала высохшее белье. Ждет, конечно. Может, даже заметила его, когда он переходил улицу. Руки ее заняты, разжимают прищепки, а все мысли в жадно шарящем взгляде. Увидела его, когда он вошел на крышу, сделала знак приблизиться. Он подошел к легкой ограде, разделявшей крыши. Весь разум сосредоточился на отчаянной решимости, Сабир отбросил все сомнения и беспокойства. Она, стоя спиной к нему, спросила:

– Кто-нибудь из знакомых видел тебя?

– Нет.

– Али Сурейкус внизу. Я постою на лестничной площадке, пока ты переберешься сюда.

Она ушла, унося белье. Стена квартиры в мансарде словно поглотила ее. Он осторожно осмотрелся, потом легко перепрыгнул ограду и оказался на крыше гостиницы. Подошел и остановился у входа в квартиру. Из-за двери показалась голова Керимы.

– Дверь не заперта, – прошептала она. – Откроешь от себя и войдешь.

Он слегка нажал на дверь, и она отворилась. Глубоко вздохнул и шагнул в коридор, погруженный во мрак. Замер за дверью. Тотчас же появилась она. Заперла дверь и зажгла свет. Лицо ее казалось изможденным, глаза горели. Ни следа обольстительной живости. Яростно и нервозно обнялись, без души, без чувства. Отпрянули, обменялись растерянным взглядом. Он сказал:

– Любая промашка нас погубит.

– Не раскисай,– сухо ответила она.– Все вокруг спокойно. Все идет, как задумали.

Она повела его осматривать небольшую квартиру. Из коридора одна дверь вела в просторную спальню, другая – из спальни в меньшую комнату – гостиную. Больше комнат не было, исключая служебные помещения. Он задержал взгляд на обстановке спальни. Почудилось, что кровать, шкаф и канапе имеют глаза и бесстрастно наблюдают за ним. Он чуть было не высказал своего впечатления, но постеснялся и только заметил:

– Унылая комната. Она ответила, приходя в себя от неожиданности вторжения в ее владения.

– Может быть. Главное, ты должен ждать здесь, в спальне. Тебе придется спрятаться под кроватью, как только услышишь, что он идет.

– Пол деревянный?

– Да. Покрыт ковром, как и во всех комнатах.

– Он, конечно, запрет внешнюю дверь?

– Разумеется. Когда меня нет, его обычно провожает до квартиры Сави. А дверь он запирает сам и ключ чаще всего оставляет в замке или кладет на столик. Ты просто отопрешь дверь и выйдешь.

– А вдруг кто-нибудь окажется на крыше?

– Никого не будет. Али Сурейкус спускается к себе на третий этаж после того, как хозяин укладывается спать.

– Спросят, как пробрался этот…

– Окна будут закрыты. Значит, он либо забыл запереть дверь после ухода Сави, либо открыл ее кому-то, кто постучал.

– Разве станет он открывать, не спросив, кто стучит?

– Ну, может, услышал знакомый голос.

– Тогда они сообразят, что ночной посетитель – кто-то из проживающих в гостинице.

Все тем же бесстрастным голосом Керима сказала:

– Вот и хорошо. Невинный не пострадает. Главное, чтобы спасся ты.– Она указала на полную сумку.– Кража уже совершена. Некоторые драгоценности и кое-какие деньги. Я вскрыла шкаф ножом и разбросала находящиеся там вещи. Ты перчатки прихватил?

– Да.

– Отлично. Вот тебе и железная дубинка. Она кивнула на предмет, лежавший на столе. Я принесла ее из Тукейси. Это ножка от старого родильного кресла. Только без перчаток не прикасайся. И еще: смотри не оброни чего-нибудь из личных вещей, когда будешь под кроватью.

Ему показалось, что лицо ее совсем поблекло в сравнении с лихорадочно горящими глазами.

– Мне пора. Они снова почти механически обнялись.

– Останься еще немного.

– У нас больше нет времени. Ничего не забыла сказать?

– Держи себя в руках. Действуй обдуманно в любой мелочи и…

– Что и?..

Она посмотрела на него странным взглядом и пробормотала:

– Да ничего. Залезай под кровать.

В третий раз обнялись – он словно цеплялся за нее. Она вышла, громко позвала Али Сурейкуса. Он поспешно влез под кровать. Керима вернулась. Слуга вошел следом за ней. Она приказала ему запереть все окна и проверить щеколды. Подождала, пока он закончит дело, погасила свет, и оба вышли. Сабир выбрался из-под кровати и осторожно поднялся в кромешном мраке. Удушливый мрак потерянности и пустоты. Медленно натянул перчатки, пошарил руками, пока не нащупал стол. Крепко ухватил рукой дубинку, шагнул на прежнее место и присел на край кровати. Все исчезло вокруг. Он не ощущал ничего, кроме запаха духов и этого огромного, всеобъемлющего молчания. Пути назад нет. Он не должен промахнуться. Победа одним ударом лучше страданий, терпения, напрасного ожидания и бесплодных поисков. Любовь Ильхам – прозрачное облако, но такая любовь труднее убийства. Донеслись славословия нищего – он еще не укрылся в своей норе. Бесполезные призывы, вроде его объявления или изъятого богатства матери. Когда он обнимет Кериму, не сдерживая своей страсти и без опасений? Беда, если нервы сдадут в этой комнате. Нет, за тобой железная воля, сердце, устремленное к цели, как метеор, к своей адской цели.

Он услышал, как Али Сурейкус напевает:

Порою пьем мы мед, Порою ускус пьем…

И снова ничего, кроме мрака и тишины. Наконец услышал поворот ключа в двери. Упал на пол и стремительно заполз под кровать. Приближались шаги, открылась дверь комнаты, вспыхнул свет. Он сжался от волнения. Увидел три пары ног на полу. Голос дядюшки Халиля громко сказал:

– Ступай, Али! И не забудь вызвать водопроводчика. Одна пара ног исчезла. Халиль сел на край постели. Две ступни замерли перед глазами Сабира.

– Завтра встречусь с ним, и дольше я торговаться не намерен. Хватит.

– Вот и правильно.

– Низкий человек. Четыре раза смотрел смерти в глаза и ничему не научился.

– Да продлит Аллах ваши годы. Наступила пауза. Потом Мухаммед Сави спросил:

– Ну что, я оставлю вас? Старик ответил со вздохом:

– Нет, погоди. Что-то спину ломит. И голова болит. Сколько же он будет сидеть? А что, если всю ночь? Сабира бросило в дрожь от невыносимости ожидания. Старик начал молиться сидя. Отчетливо послышалось:

– Я принял поцелуй Твой. Смею ли просить Твоего прощения и Твоей милости, о Милостивейший, впусти меня в Твой рай… – Он произнес молитву до самого конца, потом сказал: – Помоги, Мухаммед, снять чалму и туфли. Спустя мгновение добавил: – Достань мне бутылочку со снотворным из ящика.

О Господи! Где этот ящик? Если в шкафу, сразу раскроется обман с кражей. Сабир застыл в ожидании, словно перед взрывом снаряда, который приближается с пронзительным свистом. Но вот услышал, как старик пьет воду. Потом лег на постель.

– Я не смогу добраться до двери, Мухаммед. Запри ее снаружи, а утром откроешь. До свидания.

Сави пожелал спокойной ночи, выключил верхний свет, зажег ночник и вышел. Утром отопрет дверь и обнаружит труп хозяина. Каким образом проник убийца? Как ушел, совершив преступление? Ах, как трудно сосредоточиться! Окно. Окно на крышу. Как они представят себе убийство? Главное – выполнить, а не предсказывать, что подумают следователи. Стук сердца забивает мысли. Хоть и продумал все заранее, а в каждый миг происходит что-то непредвиденное. Заснет ли Халиль до того, как у него не выдержат нервы?

Послышался храп. Так храпела твоя мать в последнюю ночь. Фигура в саване, как высохшая ветвь. Небо плакало, и капли стекали по оконному стеклу на улице Святого Даниила. Сабир нахмурился, набираясь решимости, прогоняя прочь грустные воспоминания, и пополз. Вылез из-под кровати, осторожно поднялся, сжимая в руке дубинку. Халиль лежал, накрытый с головы до ног одеялом, и Сабир ощутил облегчение от того, что лица старика почти не видно. Это придавало смелости. Шагнул к кровати, подняв дубинку высоко на вытянутой руке. И вдруг старик сбросил с головы покрывало и повернул к нему лицо. Сабир вздрогнул и замер с воздетой кверху рукой. Халиль открыл глаза, и их взгляды встретились. Но во взгляде его нельзя было прочесть, узнал ли он покушавшегося, испытывает ли страх. От шока Сабир потерял рассудок. Со всей силы он обрушил удар на голову старика, покрытую такией. Отступил в замешательстве – повторить ли удар? Старик издал неясный звук, тщетно попытался повторить его. Вздох… крик… храп… предсмертный хрип? Тело слегка вздыбилось под покрывалом, потом обмякло. Сабир поспешно отвел от него взгляд и посмотрел на окно. Даже в голову не пришло удостовериться, умер ли дядюшка Халиль. Подошел к окну и раскрыл его. Опершись руками, вылез наружу, прикрыл за собой створки. Остановился, сглотнул слюну. Тьфу ты, дубинка-то, наверно, в крови. На соседней крыше ни души, как и предполагал. Который час, интересно? Он перелез через ограждение. Почему не отмыл дубинку в ванной? Выбросить ее здесь? Глупо. Зашвырнуть ее подальше за дом? Тоже глупо, бессмысленно. Снизу, с лестницы, послышались голоса. Третий этаж соседнего дома тонул во мраке. Из комнаты на втором этаже падал свет, отражаясь на перилах и на стене. Он обтер дубинку левой перчаткой, спустился по лестнице, миновал распахнутую дверь, не глядя по сторонам. Из квартиры вышли двое или трое мужчин и стали спускаться по лестнице вслед за ним. Он замедлил шаги, позволив обогнать себя, и последовал за ними к вестибюлю. Вышел из здания, словно он из их компании. Заметил привратника, сидевшего в своей каморке, и судорожно вздохнул. Узнал его кто-нибудь? Разглядел кто-нибудь дубинку, которую он прятал в руке? Не запачкал ли одежду кровью? Возле обочины стояло такси. Но Сабир не решился кинуться к нему из опасения быть увиденным из окон гостиницы. Двинулся в противоположную сторону, потом обходным путем стал пробираться к такси. Неожиданно увидел нищего. Он шел навстречу ему, нащупывая дорогу палкой. Пришлось остановиться в двух метрах от такси, ожидая, когда человек пройдет мимо. При свете фонаря он впервые как следует разглядел его. Зрелище показалось отвратительным до тошноты. Бесцветное, лишенное примечательных черт изможденное лицо, слипшаяся от грязи борода, выпирающие кости, запавшие щеки. На голове черная такия, надвинутая по самые брови, под ними слезящиеся в красных прожилках глаза. И откуда у этого урода такой приятный голос, поющий хвалу пророку? Он задержал дыхание, чтобы его не обдало вонью, когда нищий проходил мимо, и не смог сдержать гримасы брезгливости при его приближении. Неужели кто-то может испытывать симпатию к этому нищему?

Усевшись в такси, Сабир попросил шофера отвезти его к Нилу на лодочную пристань. А вдруг его заметили, когда он выходил из здания? А если кто– нибудь видел перчатки и дубинку? Не станет ли этот шофер завтра свидетелем? Машина никак не заводится. Л шофер раздражает его дурацким философствованием.

– Верно я говорю?

– Ага.

– Вместо того, чтобы злиться, говорю себе: терпение, друг. Терпение – благо.

Лучше молчания только злость. На берегу Нила темно. Кто увидит здесь дубинку, перчатки, кровь? Грести на лодке в этот час и в это время года, наверное, выглядит странно, а впрочем, кому-то это покажется вполне нормальным.

Теперь бы избавиться от дубинки и перчаток и отмыть от крови руки.

Он тщательно вымыл руки в тяжелых волнах, набегавших на берег. Одна только мысль об отдыхе вызывала желание спать. Он предоставил лодке плыть по течению. Наплевать на все, что осталось там, на берегу. Какое странное удовольствие закрыть глаза и отдаться на волю волн. Избавиться от мыслей и памяти. Однако встречу взглядов при свете ночника забыть не удастся. И этот звук из нутра его. Что там текло из глаз нищего – слезы или кровь? Теперь наплевать, даже если уже началась погоня. Но куда тебя несет течение?

Небо вдруг обрушилось на землю. Он вздрогнул от страха, и лодка сильно накренилась. В следующее мгновение сообразил – гудок буксира грубо взорвал окружающую тишину. Лодка запрыгала на волнах. Он схватил весла и принялся сильно грести обратно, в сторону причала. В бездонном небесном колодце только тьма и почти космический холод. Вспомнил, что уже зима, и тут же озноб пробежал по телу. Потом он шел по Гезире быстрым размашистым шагом, пытаясь согреться. Пересек Нил по мосту. Возле светофора стоял роскошный лимузин в ожидании зеленого сигнала. Сидевший на заднем сиденье мужчина сразу же приковал внимание Сабира. Пожилой, в дорогом, элегантном костюме. Но его лицо! Неужели возможно, что… Путь открылся, автомобиль мягко тронулся с места. – Сайед Рахими!! – закричал во весь голос Сабир. Ринулся вслед за машиной, но разрыв между ними неотвратимо увеличивался, пока лимузин не скрылся с глаз. Даже номера не успел заметить. Остановился, тяжело дыша. Это был Рахими! Тот, что на фотографии, но тридцать лет спустя. Ах, если бы он шел быстрее, успел бы уцепиться за багажник. Впрочем, что толку горевать? В его положении это даже смешно. Как верить собственным глазам и чувствам, если он даже пронизывающего до костей холода не ощутил на Ниле? Да и что теперь ему Рахими после того, что случилось? Сейчас единственная надежда на Кериму. Наверное, не спит, думает о нем. Они теперь связаны навеки. И все же как хочется встретиться с Ильхам и признаться ей во всем. Часы на площади пробили полночь. Пора возвращаться в гостиницу, хотя сама мысль о возвращении была нестерпимой. Проходя мимо знакомого здания, почувствовал дрожь, уже который раз за вечер. Вспомнил уродливый облик нищего. Интересно, где он ночует? В холле Сабир увидел Мухаммеда Сави на месте дядюшки Халиля. Вдруг вспомнил, что весь день не ел и не пил, не мешало бы взбодриться рюмкой коньяку. Но от этой мысли пришлось отказаться, чтобы не разрушить алиби.

– По лицу видно, что устали, – сочувственно сказал Сави.

– Продрог, весь день на ногах. Старик улыбнулся.

– Опять вам звонила.

– Кто?

– Вам лучше знать.

Ильхам! Неуловимая, как Рахими.

– До чего же устаешь от вашего города!

– От жизни тоже устаешь,– флегматично заметил Сави.

– Ну, а что нового?

Он понял, что вопрос относиться к Рахими. Ответил на ходу, прощаясь жестом:

– Завтра буду искать его на кладбище.

11

В шесть утра он поднялся с постели. Сомкнул ли он глаза в эту ночь? Помнит только бессонницу. Хотя – минуточку! Что-то приснилось. Вроде была какая-то потасовка между ним и Керимой в присутствии дядюшки Халиля, который не обращал внимания на происходящее. Значит, все-таки он немного поспал. Холодно. Но будь мужчиной до конца, иначе какой смысл в этих позерских заявлениях, что ты преступник из преступного рода.

Включил лампу и сразу же увидел перчатку с правой руки. В замешательстве и страхе уставился на нее. Значит, выбросил дубинку с левой перчаткой, а об этой забыл. Вернулся с ней на берег, шел по Гезире, бежал за большим лимузином, переходил улицы, размахивал ею перед Сави, когда разговаривал с ним. Сабир смотрел на нее с растущим беспокойством: на ее коричневой поверхности, прямо посередине, виднелось пятно крови.