Путь

– Я управляющий его недвижимостью, – пояснил он. -Эта работа потяжелее любой службы.

Уже дважды солгал ей, самому противно. Другой женщине он пока не сказал ни слова лжи.

– Главное, что ты не живешь в праздности. Тунеядство – враг человека.

– Это верно. А я вот уже две недели страдаю от безделья. Но как ты узнала?

– Нетрудно догадаться, к тому же кое-что слышала о тебе.

– Ценность имеют только собственные наблюдения и опыт.

– Основательное мнение.

– В твоем возрасте тебе не было дано познать некоторые стороны жизни, как это мне довелось.

– Если ты вообразил, что я ребенок, то я рассею это заблуждение.

Боже мой, как я люблю ее. Какое счастье быть рядом с ней!

Он сделал еще один шаг вперед:

– Ты почти все обо мне знаешь. Может, о себе немного расскажешь?

– А что я такого знаю о тебе?

– Фамилию, имя, работу, отца, мои дела в Каире. И то, что ты мне нравишься.

– Ну-ну, не надо путать факты с фантазией.

В душе он отметил, что это, пожалуй, единственная правда, которую она узнала. Стало душновато, словно окна в помещении закрыли наглухо, а свет полудня померк за стеклами. Они увидели большое облако, за которым скрылось солнце. Пытаясь настроить ее на более откровенный лад, Сабир сказал:

– Что ж, я по крайней мере знаю твое имя и должность.

– А что еще тебя интересует?

– Какие у тебя таланты? Когда ты начала работать?

– Три года назад. Именно тогда я закончила коммерческую школу. Но продолжаю учебу и сейчас.

Снова кольнуло беспокойство. Только не спрашивай меня о моей специальности. Здесь ложь не пройдет. Впрочем, можно рассчитывать на ее интеллигентность и деликатность.

– А семья твоя, видимо, в Гизе?

– Я живу только с мамой. Вообще-то мы выходцы из Кальюбии. Дядя сейчас обосновался в Гелиополисе. Но мы, как и ты, потеряли близкого человека.

– Кого же? – удивился он.

– Отца.– В ее глазах мелькнуло замешательство. Сабир вспомнил свой удивительный сон и пересказал ей его, слегка видоизменив, чтобы он соответствовал его первой лжи. Отцы пропадают чаще, чем ты себе представляешь. Вдруг они разыскивают одного и того же отца?

– А как ты потеряла отца?

– Иначе, чем ты своего брата. Вот видишь – я тебе раскрываю свои семейные тайны.

Он взглянул на нее с упреком, поспешив тут же скрыть свои чувства выражением искренней заинтересованности.

– Дело в том,– сказала Ильхам,– что отец бросил мою мать, когда я была еще в колыбели.

– Удрал?

Она звонко рассмеялась, а он поправился:

– Ну, то есть скрылся?

– Он известный юрист в Асьюте. Может, ты даже слышал о нем – профессор Амру Заид.

Напряжение спало, и он шутливо сказал:

– А я уж подумал, Сайед Сайед Рахими.

– А что, хотелось бы тебе оказаться моим дядей? – спросила она со смехом.

– Вот уж нет!

Ее смуглое лицо порозовело.

– Мама с самого начала настаивала на том, чтобы я осталась с ней. Отец легко согласился на это, поскольку оформлял свой второй брак, и они договорились об алиментах. Потом мама уехала со мной в дом моего дедушки в Каире, а после его смерти мы живем с ней одни.

Он слушал ее историю с подспудным чувством недоверия, которое, впрочем, он испытывал ко всем женщинам и особенно матерям. Но ведь, с другой стороны, у него нет никаких оснований не доверять Ильхам, которая никогда и не слышала о сутенерах, шантажистах, проходимцах. Мог бы ты рассказать свою жизнь в таких же деталях? На душе стало мрачно, словно тучей заволокло небо.

– Однажды мой дядя заявил, что я все-таки должна познакомиться с отцом. Мама возражала, говоря, что он недостоин этого и никогда сам не стремился повидать свою дочь. Так я и выросла, словно у меня нет отца. А дядя твердил, что, когда я повзрослею, без отца мне не обойтись.

– Свобода, достоинство и покой,– сказал он почти машинально.

Она пренебрежительно пожала плечами.

– Мама все-таки настояла на своем. Боялась, что отец задумает вернуть меня к себе. А я безоговорочно была на стороне матери. Мы сошлись на том, что работа важнее отца, и я осталась.

Да что ты говоришь, красавица! Разве работа может заменить свободу, достоинство и покой!

– Я была очень прилежной и закончила школу, победив по конкурсу, объявленному в газете. А потом поступила в коммерческий институт.

– А что отец? Ты хоть иногда о нем думаешь?

– Теперь его словно и не существует. Он сам такой выбор сделал.

– Потому что ты в нем не нуждаешься?

– Вовсе не поэтому. Я и в маме не нуждаюсь, но я люблю ее и не представляю себе жизни без нее.

Она не на краю пропасти, вроде тебя. Не жаждет свободы, достоинства и покоя. Ей не угрожает грязное прошлое, которое может обрушиться на тебя в любую минуту. Ее будущее предопределено.

– Я довольна своей работой и жизнью, хотя у меня и нет твоего богатства.

Сделала ему больно, сама того не сознавая. Но любовь к ней заглушила все другие чувства. Если бы не страх, признался бы ей во всем. Когда Ильхам ушла, им овладело тревожное чувство одиночества. В то же время возник соблазн испытать на ней свою животную натуру. Этот соблазн подсказан разумом, а не чувствами. Воображая себе такое, он представлял ее охваченную ужасом от подобного внезапного нападения, а вслед за тем видел себя брошенным и разбитым. Не только разум подсказывал ему такие картины, но укоренившееся в нем отношение к женщинам, его непоколебимое желание насмехаться над всем тем, что называют добропорядочностью.

Подобно тому, как грязь жизни прочно прилипла к нему, он, со своей стороны, агрессивно старался замарать добродетели, делая из своего прошлого некие основы, а не порочное исключение. Потому Ильхам, став светочем в его жизни, пробудила его страхи, его комплексы, сотрясла фундамент того мира, который он создал для себя. Она доверяла ему. А он по-настоящему забывает о своих страданиях только в пламени Керимы, пылающем во мраке ночи.

Он шагал по улицам, с удовольствием вдыхая прохладный ноябрьский воздух, и лишь к вечеру появился в гостинице «Каир». Дядюшка Халиль в высокой турецкой феске клевал носом в дремоте. Мухаммед Сави неподвижно сидел в плетеном кресле, положив руки на подлокотники. Сабир проторчал час в салоне, потом подошел к телефону и набрал номер Ильхам.

– Давай завтра встретимся в «Витр Куан».

– С удовольствием. Надеюсь, все в порядке?

– Да, конечно. Просто я не хочу упускать ни одной возможности повидаться с тобой.

7

Истинное утешение приходит к нему во мраке ночи, когда колеблющееся дыхание выводит мелодию лесных зарослей. Когда полное забытье царит над землей и в небесах. Плотный обед и расслабление, а не пьянящее волнение и муки одиночества, которые сопутствуют общению с Ильхам. Ни одной ночи не было пропущено с тех пор, как осторожный стук в дверь пробудил его от пьяного забытья. Ее власть над ним была неумолима, как само время. Пользуясь прошлым опытом, он пытался играть роль хозяина положения, но наступали мгновения, которые его предавали. Нет, ни одна женщина до этого не сумела так подчинить его себе, приковать такими прочными цепями. Она не давала ему ни единого объяснения, и он знал о ней лишь то, что ему казалось правдой. Ночь растворялась в объятиях, и она шептала:

– Нет для меня жизни без тебя.

Это было вроде воспоминаний о ночном клубе «Каннар», где море пело нескончаемую песню о тех ночах, которые были победами во всем. Он нежно и покровительственно потрепал ее по щеке, а сам в душе боролся с силами, которые тянули его в пучину рабства. Она – все. Любовь, надежды, которые побудили его бежать за утраченным отцом. А на следующую ночь он замечал в ней рассеянную сдержанность, почти покорность. Ни единого замечания, проявлений власти, упрямства. В таких случаях он страдал бессонницей, терзаясь сомнениями до самого рассвета. Когда становилось совсем тошно, он мысленно взывал к Ильхам, к ее непорочной душе. Говорил себе: если хочешь сделать меня своим пленником, да воцарится в мире покой. Ты – ад, если захватишь власть. А о трагедии деспотизма ты можешь рассказать десятки историй. Но и без нее жизнь пресна, рыхла, как песок. Без нее – безумие и кровопролитие. А как она была проста на рыбацком берегу, хотя и не без некоторых шероховатостей, как у скрытого, еще не созревшего таланта. И вот в своих воспоминаниях об Анфуши ты снова и без всякого оправдания преследуешь ее. Истина исчезла, как волна в море. Она дает не только любовь, но и забытье от бесплодных поисков отца, от отчаяния. Он бежал и от тревоги, которую будила в его душе Ильхам. И все же Керима была ему дороже, чем Ильхам и даже отец.

Он сказал, заметив с беспокойством перемену в ней:

– Сегодня ты не такая, как обычно.

– Ты находишь, что я иногда меняюсь?

Хитрит или действительно растерялась? Забыла мелодию признания в буре безумства? Однажды и мать предстала перед тобой в неожиданном обличье. Когда один дружок возжаждал посетить ее в доме на улице Святого Даниила, она вышвырнула его за дверь прямо-таки зверски. Оставшись одна, ругалась, сыпала проклятьями, а потом закрыла глаза устало, повалилась без сил и залилась слезами.

Сабир повернулся к Кериме и сказал внешне безразлично:

– А я решил, что ты заболела.

Она ответила, как ему показалось, с вызовом:

– Я в прекрасной форме.

– Рад слышать это.

Она игриво потрепала его по щеке и тихо сказала:

– Разве не видишь, что ты для меня дороже самой жизни?

Ты имеешь дело не со словами. Ты попал в ситуацию, которая чревата неприятностями. И за это придется расплачиваться. Он сказал лукаво:

– И ты для меня тоже. И даже больше. Чем ближе отъезд, тем печальнее у меня на сердце.

– Почему ты заговорил об отъезде?

– Какой смысл молчать? Молчание его не отсрочит.

– А мы его будем оттягивать сколько можно. Много тут не придумаешь, но алчность – это единственное, что сохраняет свою силу над мужем.

– А кроме того, он – не решение проблемы.

– Но все же это своего рода инъекция в экстренном случае.

– Значит, мужа эта сторона дела волнует?

– Еще как! Ему не столько важны деньги, сколько как я их трачу.

– Ревнивый?

– Невероятно. Но между нами соглашение, которое я должна соблюдать, иначе все будет потеряно. А чем ты занимаешься? У тебя нет иного дела, кроме ожидания телефонного звонка?

– Если будет нужный звонок, все проблемы исчезнут.

– А мой отец был простым человеком.

– Ну, мой-то – другое дело.

– Как ты его потерял?

– Старая история. Как-нибудь в другой обстановке расскажу.

– А почему он не желает связаться с тобой? Ах, вот они, эти тягостные вопросы. Варианты их безграничны. А она продолжала допытываться:

– Скажи мне, в каком ты окажешься положении, если он не объявится?

– Представь себе положение человека без денег, без родных, без работы.

– А как ты раньше жил?

– Тысячами ворочал, а остались одни десятки.

– Чем ты занимался?

– Ничем.

– Почему бы тебе не подыскать работу?

– Любая работа ничего не стоит но сравнении с той, которую мог бы устроить отец.

– Не понимаю.

– Просто поверь мне.

– 3аймись торговлей.

– Капитала нет и опыта.

– Устройся на службу.

– Нет профессии, нет рекомендаций.– После паузы добавил: – Факт остается фактом: я ни на что не гожусь.

– Кроме любви, – сказала она, игриво перебирая волосы на его груди.

Он улыбнулся в темноте.

– Видишь, как жизнь нас мотает.

– Да, дело сложное. А муж мой – ненадежная опора. – До чего же он стар.

– Верно. Я бы сказала больше: он из тех стойких долгожителей, о которых говорят, что смерть про них забыла.

– Да, жизнь его в любом случае дольше, чем жизнь тех денег, что у меня остались.

– Послушай, он может что-то учуять. Нам больше не надо встречаться.

Он прижал ее руки к своей груди и сказал:

– В случае чего сбежим.

– Я готова, но что мы будем делать дальше?

– Боже мой, даже любовь не имеет ценности без помощи моего отца.

– Ты думай, а не мечтай.

– Ты хочешь сказать, что нам нужно подождать?

– Смерть.

– На пути к ней мы по опередим. Иногда мне кажется, что он меня похоронит. Он абсолютно ничем не болеет, а у меня и печень, и увеличенные миндалины. Кроме того, он очень подозрительный. Боюсь, что я больше не смогу приходить к тебе.

– Я тогда сойду с ума.

– Я тоже, а что толку?

– Ожидать – несерьезно, бежать – бесплодно, телефонный звонок остается мечтой.

– А что же делать?

– И правда, что делать?

– Мне кажется, остается только бежать.

– Никогда.

– Тогда – ждать.

– И не ждать.

– Ну а что? Что?

– Ох, раз уж мы такие нерешительные, лучше прекратить наши свидания.

Он зажал ей рот ладонью – Нет уж, лучше умереть.

– Смерть,– выдохнула она и, словно подсказывая, повторила: – Конечно, смерть.

Он внутренне содрогнулся от того, каким тоном она это сказала. Нервы напряглись до предела, сердце дало перебой. Воцарившееся молчание давило. Он спросил:

– Ну, что ты вдруг замолчала?

– Устала. Не задавай мне больше вопросов.

– Но мы ведь так ничего и не придумали.

– Я не вижу выхода.

– И все же он наверняка существует.

– Какой?

– Это я тебя спрашиваю.

– А я тебя.

– Я надеялся, что ты вот-вот скажешь что-то важное.

– Нет у меня никакого мнения на этот счет. Но есть мечта, вроде твоей об отце. Как можно скорее унаследовать эту гостиницу, деньги и все имущество. И никогда не расставаться с тобой.

– Ах-х…

– Наша с тобой общая беда – когда мы не способны действовать, то предаемся мечтам.

– Но ведь мечта иногда внезапно сбывается.

– Как?

– Ну, просто сбывается сама собой.

– Что-то голос твой слабоват. Сам себе не веришь?

– Да. Ну и что же?

– Ничего. Придет рассвет, а мы так ни до чего не додумались. Просто высказались.

Она оделась в темноте. Он следил за передвижением ее призрачной фигуры. Перед дверью обменялись быстрым поцелуем, и она ушла.

Когда он залез под одеяло, его охватило щемящее чувство уныния. Мрак цвета смерти. Мрак могилы, в которой покоится твоя мать. Когда судья зачитал приговор, она чуть не задушила его. А в тюрьме сказала: «Я знаю подонка, который заложил меня. Убью его». Когда-то ты была прекрасна и полна сил. Что же сделала с твоим здоровьем тюрьма! Мне не забыть твою любовь ко мне. Какое облегчение было бы признаться во всем Ильхам. Она воплощение честности, а ты ей выдаешь только цепочку лжи. Отец, ну почему ты так упорно скрываешься? И он отвечает: «Твоя мать думала, что убила меня. На самом деле это я убил ее». «Ага! Ты боишься, потому что ты убийца, но я узнаю, как разыскать тебя». А Ильхам ты изнасилуешь. Она будет, конечно, яростно сопротивляться. Будет кричать, не пытаясь прикрыться в своем разорванном платье: «Убью тебя!» Нет, это я убью тебя, чтобы скрыть свое преступление.

На рассвете раздался голос муэдзина. Значит, он ни минуты не спал, но помнил, что насиловал и убивал. Успокоил себя тем, что, наверное, сон все– таки прокрался к нему в эту ночь, когда он и не подозревал. Возможно, и бессонница ему приснилась. Он снова проснулся в семь часов, открыл окно, увидел туман, ползущий по улицам. Небо затянуто тучами. Донесся голос нищего: «Таха, о венец моего прославления, прекрасноликий».

Сабир уже подходил к двери салона, когда увидел дядюшку Халиля. Тот спускался по лестнице, опираясь на руку Али Сурейкуса, на голове чалма. Сабир сел и издали посмотрел на него, на его жилистые, дрожащие руки, на черный платок – куфию, прикрывающий худую шею. Самое доброе дело, которое ты можешь сделать, немощный старик,– это умереть. Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь. Ты не можешь спать без снотворного и долгого массажа, который тебе делает Керима. Свое счастье ты строишь на ее бесплодном сострадании. Для меня теперь все решится так: либо появится мой отец, либо исчезнешь ты. Однажды он уже чуть не совершил убийство в клубе «Каннар». В проходе к туалету путь ему преградил морской офицер и сказал: «А ну, брысь с маяка, а не то…» Они сцепились в беспощадной драке, на Сабира сыпались удары, и он зверски бил в ответ. Остановился, лишь когда противник свалился без памяти. В тот момент он не думал о победе, а поддался безумному желанию прикончить поверженного. Подоспел официант, бросился на него с криком: «На виселицу захотел?!» На рассвете мать причитала: «Ой, беда! Я едва не потеряла тебя. Если какой-нибудь негодяй мешает тебе, скажи мне. Я могу отправить его в могилу». Она слов на ветер не бросала. Был случай, когда по приказу матери один из помощников убил ее соперницу и скрылся в Ливию. В Александрии говорили, что это дело рук Бусеймы Омран. Но где доказательства? А ты, дядюшка Халиль, очень мало изменишься после смерти.

8

– Я думаю, глупо продолжать печатать объявление,– – обратился Сабир к Ихсану.

– Пожалуй, вы правы, – согласился Тантави.

– Наверняка он видел объявление. А не он, так кто-то из его близких.

– И я так считаю.

– Значит, он не хочет откликнуться,– вмешалась Ильхам. – А может, живет далеко отсюда, даже в другой стране,– предположил Сабир.

Но Ильхам продолжала развивать свою мысль:

– Все зависит от него, и только время решит эту загадку. Он вернется к тебе, когда сам того захочет. Мы иногда такие вещи читаем о пропавших. Она не знает, что это Сабир нуждается в пропавшем отце, а не наоборот. Он нужен ему не только для обретения свободы, достоинства и покоя, но и для того, чтобы удержать Сабира от преступления. Ничего она не знает о преступлении, которое само ищет его, подстерегает из-за угла. Не знает о тупике, в котором он окажется, когда израсходует все свои деньги. Он часто задумывается, а не бросить ли всю эту затею, но не может окончательно поставить точку. А если он однажды решится прекратить поиски, тут же будет вынужден принять другой образ жизни.

– Давайте в последний раз напечатаем, – подвел итог-своим размышлениям Сабир.

Потом ждал в «Витр Куан». Почти ни дня не проходило без встречи. Они стали приятной традицией для обоих. Верно, что во второй половине ночи он забывает обо всем, но едва забрезжит утро, как вся его страсть и пелен ость устремляются к Ильхам. В ее присутствии чувства возносят его к вершинам счастья и чистоты. Но и темная страсть к Кериме не исчезает совсем, только на какое-то время притаится. Его увлечение Ильхам не угасает, но и власть другой женщины неотвратима, как правосудие. Иногда гнет этой власти заставляет его ненавидеть ее, но и сбросить его он не желает. Порой все существо его тянулось к Ильхам с отчаянным призывом спасти его. Он старался уйти от назойливого вопроса: кого из них ты бы выбрал? Но вопрос этот беспокоит его, как скрытая хроническая болезнь. Ильхам – чистое небо, под сводом которого сияет вера. Керима – небо в тучах: вот-вот грянет гром и заполыхают молнии, хлынет ливень. Но она же и любимое небо Александрии.

Он пил сок в «Витр Куан», а в голову вдруг врывался шум улицы Святого Даниила. Почему она отказывается признаться, что она – та девушка из переулка Кирши?

Мучительница, дьяволица. В его фантазии слились воедино гул морских волн и запах соленой йодистой воды, любовь к родному городу и ночные похождения, полные приключений и жестоких драк. А Керима – его подобие. В ее крови кипят первобытные инстинкты и необузданные страсти. Она не такая, как Ильхам, вершина, до которой никому не добраться. Он посмотрел в ее глаза, которые пристально изучали его, пока она усаживалась напротив него за столик. На вопрос Ильхам о том, как он проводит время, он ответил:

– Когда иссякнут все средства поиска, у меня больше не будет предлога оставаться в Каире. Опустила ресницы и спросила:

– А ты уже решил, когда уедешь?

– Мне трудно расстаться с Каиром. С очаровательной прямотой она сказала:

– Я рада это слышать. Хорошо, если бы твое желание осуществилось.

– Я и сам непрерывно думаю об этом.

– А твои родные, твоя работа?

– У каждой проблемы есть решение. Мне кажется… он вдруг запнулся и после короткой паузы продолжил: Мне кажется, что я приехал в Каир не для поисков Сайеда Сайеда Рахими, а чтобы найти тебя. Мы иногда гонимся за какой-то целью, потом спотыкаемся обо что-то на дороге и вдруг обнаруживаем, что здесь-то и есть подлинная цель. Ее лицо зарделось, когда она ответила все с той же прямотой:

– Что касается меня, то я обязана счастьем Сайеду Сайеду Рахими.

– Как ты прекрасна! Как прекрасна любовь! Да, да, это любовь с каждым днем все крепче привязывает меня к тебе. Она кроется за любым моим словом, обращенным к тебе, о чем бы мы ни говорили. Всего час назад это слово, «любовь», даже на языке не вертелось, но если бы не оно, не было бы оправдания и смысла любому слову, которое я говорил.

Ее губы что-то прошептали. Он спросил:

– Разве не так?

– Да… и больше того, – ответила она, набравшись храбрости.

Ему хотелось петь от радости, но он выразил свой восторг лишь легким пожатием ее руки. А через несколько часов Керима снова будет в его объятиях. Кольнуло беспокойство. Вдруг испугался этих счастливых голубых глаз. Сердце сжалось от дурных предчувствий. Ах, как часто он мечтал об обладании двумя женщинами сразу без страданий и угрызений совести. Но пока он с Ильхам, его терзают воспоминания о Кериме, а с Керимой его мучают мысли об Ильхам. Слияние их воедино означало бы покой, о котором он не осмеливался даже мечтать. Чтобы отвлечься от неразрешимой дилеммы, он спросил:

– Скажи, а ты раньше любила кого-нибудь?

Она не задумываясь ответила с улыбкой.

– Нет, не думаю. Детские экзальтированные увлечения. Где они? Ни следа от них не осталось. Да и то, что вспомнить влюбленность в знаменитого артиста, который уж и умер давно. Настоящей любви я еще не испытала. Хотя меня уже однажды сватали. Помолвка расстроилась, когда он потребовал, чтобы я бросила работу. Ну, бывает, кое-кто из моих коллег признается мне в любви в стиле последней газетной полосы. Все это, конечно, мило, но не более. Я тебе как-нибудь исповедуюсь, но при условии, что ты не уедешь. Или по крайней мере не будешь забывать Каир.

– Даже если на край света попаду – не забуду Каир.

– Это приятно слышать. Но какое это имеет отношение к любви?

– То, что я познал, должно называться не любовью, а как-то иначе.

– Ну что ж, перейдем к этому. Я неплохо разбираюсь в людях и вот что скажу: когда я смотрю на твое лицо, то у меня не возникает сомнений в том, что передо мной хороший человек.

Он подавил в себе удивление и серьезно спросил:

– Что ты имеешь в виду?

– Не знаю. Ты… ты… не могу дать определения, но меня убедило нечто, что излучают твои глаза, и это вызвало во мне доверительную симпатию. Впрочем, лучше ты говори…

Чистые глаза не видят. Неужели и вправду его лицо может показаться лицом праведника? Куда девались следы разгульной жизни, скотского разврата? Его мать с ее легендами, страшные ночные причуды? Должен, должен появиться отец, чтобы вызволить его из тупика, покончить с ложью.

– Не хочу себя хвалить,– сказал он,– но моя любовь – свидетельство тому, что я лучше, чем сам предполагал.

– Более того! Посмотри, как ты бьешься в поисках брата. Ну ты хоть знал его когда-нибудь?

– Нет.

– И несмотря на это, ты разыскиваешь его, будто он для тебя всю жизнь был самым близким человеком. Разве это не благородно?

Будь проклята ложь! Из-за нее все, что говорит Ильхам, теряет смысл.

– Ерунда. Просто меня попросили…

– Если бы! И для тебя это связано с материальными затратами, так что не отрицай собственного благородства.

Керима ему сродни. Тоже долго в грязи валялась. Они с ней издали поняли друг друга. В разгар страсти она сдерживает дыхание, чтобы шепнуть ему: «Когда же исчезнет помеха, которая угрожает нашей любви?» Осознанный страх охватывает его. Это напоминает внезапную пощечину. Закоулки мрака манят пролить чужую кровь. Но Ильхам не видит на его лице ни намека о замышляемом преступлении. Ей и в голову не приходит, что он убьет ради обладания другой женщиной. Что он уже чует запах пролитой крови. Что нет смысла дядюшке Халилю цепляться за жизнь конец его близок. Ты, Ильхам, не спасла меня от пропасти, влюбилась, не разглядев мою подлинную сущность. Я с ума сойду, если буду продолжать лгать тебе. И почему ты отворачиваешься от правды, хотя раньше не боялся драться насмерть, да и сейчас замышляешь убийство? Ну скажи ей: я бедняк, нищий. Рахими – мой отец, а вовсе не брат, и если он не признает меня, я не буду стоить и горсти праха, и все мое прошлое погрязло в разврате и позоре. О! Ты вскрикнешь от ужаса, потухнет блеск в твоих глазах, которые излучают любовь. Вот тогда и покажется лик «праведника» в истинном свете. Ах, если бы мать воспитывала тебя соответствующим образом, был бы ты сейчас обыкновенным и всем довольным сутенером. Но она оберегала тебя от малейших трудностей жизни и тем обрекла на страдания, бросив на произвол судьбы, оставив в наследство лишь несбыточную надежду обрести опору в несуществующем отце.

– А моя мама, которой я о тебе рассказала, считает, что тебе следует подыскать работу в Каире, уговаривала Ильхам.

Мама? Он боится матерей. Например, его мать с одного взгляда видела, кто чего стоит, и даже привлекательная внешность не могла ее обмануть.

– Какая работа?

– Зависит от твоей подготовки, – ответила Ильхам с некоторым колебанием.

Передай ей, что лучше всего у тебя получаются пьянки, драки и любовь.

– У меня опыт только в управлении недвижимостью.

– Извини, пожалуйста, но я не знаю, какое у тебя образование.

Мелькнули в памяти национальные и иностранные школы, через, которые он прошел бегло, как праздный наблюдатель.

– Отец не дал мне возможности получить какую-либо профессию, потому что я ему был нужен, особенно после того, как он заболел.

– Подумай о торговле. У меня есть коллеги с опытом в разных отраслях.

– Хорошо. Я подумаю об этом. Но сначала посоветуюсь с отцом.

Прощаясь с ней, он сказал:

– Как жаль, что здесь нельзя тебя поцеловать.

Разум подсказывает ему оставить Ильхам в покое, но это свыше его сил. Она для него как и отец: сулит надежду, но так же недостижима. Другое дело Керима – она живое продолжение его матери, в ее образе удовольствие сливается с преступлением. Вернусь в Александрию – стану сутенером у твоих противниц бывших. Совершу убийство, заберу добычу – Кериму и ее деньги. Добуду наконец из тьмы Рахими и женюсь на Ильхам. Ах… Зима в Каире суровая, сюрпризов не сулит. Здесь небесная музыка не звучит. До чего же тесно на его улицах, в магазинах. Это рынок, где теснятся людские тела и автомобили. Многие женщины с одного взгляда замечают в тебе то, чего ищут, в то время как ты мечешься в напрасных поисках Рахими. А он, может быть, обыкновенный подлец просто посмеялся над твоей матерью, внушил ей, что он знатная персона. Среди прохожих, среди сотен чередующихся лиц то и дело он выделяет те, что похожи на фотографию отца. Может, отец боится его. Или умер уже. Зимой солнце быстро клонится к закату, и поднимаются волны тьмы. Однажды Сабир спросил Мухаммеда Сави, не знает ли тот какого-нибудь святого человека, который находит пропавших. Тот назвал ему шейха в районе Дарб аль– Ахмар, известного под женским именем Зухра. Когда Сабир разыскал жилище святого, то обнаружил, что оно опечатано. Ему сказали, что полиция арестовала святого по обвинению в шарлатанстве. С каких пор шарлатанство стало достаточным поводом для ареста, подумал он.

Когда он подходил к гостинице, ее вид вызвал в нем ощущение безликости и тюремной тоски. Уселся в салоне, где было оживленно, шумно, дымно от сигарет. Удивительно: темы разговоров здесь почти всегда одинаковы, хотя лица сменяются каждый день.

– Разве это не задворки мира? – волнуется один из постояльцев.

Следует бездумный ответ:

– Хуже некуда!

…Хохот стал громче и пробудил его от дремоты. Кто-то спросил:

– А вы, сударь, за Восток или за Запад?

Он ответил, сожалея, что втянут в этот не интересующий его разговор:

– Ни за то, ни за другое. И раздраженно добавил:

– Я за войну…

9

В ту ночь Керима не пришла в обычное время. Он ждал ее в темноте, а в голове разыгрывались пьяные фантазии. Томясь бездельем, он представлял себе картины, утоляющие страсть. Прошел целый час после полуночи, а она так и не появилась. Как неприятно пребывать в неведении относительно того, что творится там, наверху. Ведь Керима не пропустила ни одной ночи с того момента, когда впервые постучалась к нему в номер. Прошел еще изматывающий нервы час. Сабир был на грани отчаяния. Он понимал, что дольше ждать ее просто глупо, но продолжал смотреть в сторону двери, напряженно вслушиваясь. Отчаяние еще больше сгущало окружавший мрак. Бодрствовал до тех пор, пока не раздался голос муэдзина, возвестивший конец мучительного ожидания. Проснувшись часов в десять, он сам над собой посмеялся. Что ж, пусть плата будет тяжкой. Спустился в салон, съел легкий завтрак, потом издали наблюдал за дружеской болтовней Халиля с его помощником Сави. Наступит ли день, когда он войдет в этот салон и увидит место Халиля пустующим? Как спросить Кериму, почему она не пришла? Внезапно вспыхнула перебранка между двумя постояльцами. Из-за чего она началась, он не понял, но внимательно следил за их нервозной жестикуляцией, за угрожающими жестами, дальше которых ругавшиеся не пошли. Какая невыносимая скука!

Во время обеда он прочел на лице Ильхам повышенное внимание к своей особе, что заметно усилило в нем искушение переложить на ее плечи часть своего бремени.