За семнадцать лет до битвы при Констанце
 
      Звонили колокола, и раздавались взрывы петард. Ночное небо Цейра, и без того горделиво сиявшее множеством великолепных звезд, горело многоцветными «мерванскими огнями». Звезды и огни фейерверков отражались в спокойных водах Данубы, и, если глядеть на реку так, как смотрел на нее сейчас Карл — стоя прямо над ней, перегнувшись через перила Горбатого моста — трудно было отделаться от впечатления, что смотришь не вниз, а вверх.
      — Мастер! — позвал из-за спины чей-то напряженный, «на нерве», голос. — Мастер!
      Карл нехотя отвел глаза от полыхавшей всеми цветами радуги воды и обернулся. Прямо перед ним, едва не теряя сознание от переживаемого им верноподданнического ужаса, стоял высокий плечистый парень, одетый в статс-секретарскую, зеленую с лиловым, ливрею. Разумеется, это не был сам имперский секретарь Вайда, но и без того было очевидно, что сегодня в роли посыльного выступал не последний из чиновников дворцового управления. А его юный возраст добавлял ситуации известную долю пикантности. Похоже, что за безвестным торговцем кожами, мастером Карлом из Линда Евгений Яр прислал отпрыска одной из первых фамилий своей молодой, но быстро растущей империи.
      — Не правда ли, красиво? — спросил Карл, рассматривая парня и пытаясь, забавы ради, определить, какой именно титул носит его отец.
      — Д-да, — с трудом выдавил из себя посланец. — Мастер…
      — Я заставляю ждать священную особу императора?
      — Да!
      Ну, что ж, будущее этого паренька могло оказаться гораздо интереснее, чем можно было предположить по его ливрее. Он, разумеется, боялся не выполнить приказ Евгения, но, с другой стороны, в его глазах горел огонь любопытства, что было совсем неплохо. Впрочем, это могло быть всего лишь отражением гулявшего по небу зарева. Однако интуиция подсказывала, что это не так. Судя по всему, у парня был живой ум, а отсутствие наглости указывало или на внезапное возвышение его родителя, которое еще не удалось толком переварить и усвоить, или на хорошее воспитание.
      «Для начала совсем не дурно».
      — Меня зовут Карл Ругер, — сказал он вслух. — А вас?
      — К-Карл, — слова по-прежнему давались парню с трудом. — Карл Дороган, мастер, к вашим услугам.
      — Так ты сын барона Дорогана? — что ж, интуиция не подвела Карла и на этот раз. — И к тому же мой тезка?
      — Да, мастер Карл, — ответил начавший приходить в себя посыльный. — Я тоже Карл.
      «Очень неплохо», — подытожил свои впечатления Карл.
      Любой другой на месте Дорогана уже вспылил бы от одного только предположения, что какой-то торговец кожами может считать себя его тезкой. Однако парень, по-видимому, умел «читать» не только слова, записанные на пергаменте. А император вряд ли послал бы баронского сына за простым негоциантом, да и вообще не стал бы приглашать к себе человека такого сорта, тем более, ночью.
      «Тем более в такую ночь».
      — Император ждет вас, — напомнил Карл Дороган.
      — Давно? — Карл достал из кармана трубку и стал ее неторопливо набивать. Он все еще не был уверен, что хочет идти на встречу с императором.
      «Но тогда мне просто не следовало приезжать в Цейр»
      — Я ищу вас уже более получаса, — признался Дороган, снова начиная нервничать. — Квартирная хозяйка сказала, что вы ушли гулять.
      — Как видите, она вас не обманула, — Карл высек огонь и стал раскуривать едва затлевший табак. По-видимому, загорское зелье успело немного отсыреть на влажном ночном воздухе, но, как говорится, не беда. Был бы табак, а остальное…
      — Ну, что ж, пойдемте, Карл, — сказал он вслух. — Не будем заставлять императора ждать.
      Они протолкались сквозь густую пьяную толпу на Сенной площади, и по Шпалерной — не смотря на ночь, тоже запруженной народом — вышли ко дворцу. На площади между фонтанами жарили на вертелах быков, и разливали «дареное» вино. Император Яр отмечал рождение наследника со всей пышностью, которой это событие заслуживало. Впрочем, основные празднества ожидались позже, когда в Цейр съедется вся имперская знать. Сегодня, гулял, в основном, простой народ, но кто, как не он, составлял основу благополучия и самого Яра, и его империи?
      Карл втянул ноздрями прохладный ночной воздух, пахнущий дымом и жареным мясом, и, пожав мысленно плечами, последовал за спешащим выполнить свою миссию молодым секретарем. На самом деле, никуда идти ему сейчас не хотелось. С большим удовольствием Карл остался бы теперь на этой шумной, кипящей людскими страстями площади. Погулял бы среди костров, поел горячего мяса, выпил дармового вина, хотя оно, наверняка, было дрянным, послушал цеховые песни, посмотрел на танцы, да и сам бы потанцевал и попел вместе с другими простыми людьми, которым нежданно-негаданно выпал случай повеселиться от души. Однако дело было сделано. Дороган его нашел и передал приглашение, а он, Карл, и не подумал отказаться.
      Они миновали караулы, выставленные у ворот в дворцовой ограде и на пологой лестнице, ведущей к парадным, высоким и широким, украшенным позолоченным бронзовым литьем, дверям, и вошли во дворец. Здесь было тише, чем на улице, но тоже стоял ровный гул от множества возбужденных голосов. Тут и там слышались короткие властные команды, которые на один и тот же манер отдавали своим людям гвардейские командиры и старшины дворцового штата. Со всех сторон доносились восклицания придворных, окликавших друг друга в царившей на лестницах, в залах и коридорах дворца сумятице. Люди были везде. Они стояли группами, бродили без дела, обмениваясь на ходу короткими репликами, бессмысленно улыбались, часто и без причины смеялись, пили вино, которое в изобилии разносили снующие между ними многочисленные слуги, и что-то жевали. Несмотря на позднюю ночь, все они были разодеты, как если бы заранее готовились к празднику. Впрочем, так оно все, скорее всего, и обстояло, и люди эти уже которую ночь ложились спать готовые в любую минуту — как только ударят колокола — вскочить и бежать во дворец. Карлу придворная жизнь была хорошо знакома. Во всяком случае, он достаточно пожил при разных дворах, чтобы придти к выводу, что такая жизнь ему не нравится. Впрочем, он умел принимать обстоятельства такими, какими они были, а не такими, какими ему хотелось бы их видеть. И, если существовали веские причины, по которым он принужден был все-таки жить при дворе, то принимал все связанные с этим обстоятельством издержки с равнодушным спокойствием, не расходуя понапрасну силы своей души.
      Вскоре, однако, он и его провожатый покинули парадную часть императорского дворца и оказались во внутренних покоях. Здесь было совсем тихо, лишь издали — приглушенные расстоянием и толщиной стен — доносились взрывы петард и удары колоколов. Еще несколько десятков шагов по пустынным узким коридорам, и они, наконец, добрались до цели своего путешествия. Император ожидал Карла в приватном кабинете, своими размерами, впрочем, едва ли уступавшем приемной зале. Евгений сидел в резном кресле из черного дерева, у ног его лежали два огромных пса-волкодава из тех, что охраняют отары овец в убрской степи. В руке император держал золотой кубок.
      — Ваше величество… — начал было Дороган, но Яр его сразу же остановил.
      — Спасибо, Карл, — сказал он, глядя, однако, не на своего посыльного, а на гостя, так что слова его можно было отнести к ним обоим. — Вы свободны.
      А вот это уже, наверняка, относилось именно к Дорогану.
      — Примите мои поздравления, ваше величество, — поклонился Карл.
      — Спасибо, мастер Карл, — улыбнулся император, а за спиной Карла тихо клацнула закрывающаяся за Дороганом дверь. — Проходите, садитесь.
      Император указал рукой с кубком на стоящий перед ним стул с высокой спинкой. Это была честь, за которую многое бы отдал практически любой из царедворцев Яра, но Карл сделал вид, что принимает предложение императора, как должное. Таковы были правила начинавшейся между ними игры.
      — Благодарю вас, ваше величество, — ответил на приглашение Карл, не торопясь, подошел к приготовленному для него стулу, и без стеснения сел напротив императора.
      — Как идет торговля? — не скрывая иронии, спросил Евгений. Он был высок и хорошо сложен. Его узкое лицо, обрамленное длинными светлыми волосами, было выразительно, хотя по-настоящему красивым императора назвать было трудно.
      — Спасибо, ваше величество, — Карл был спокоен, голос его звучал почти равнодушно. — Боги благоприятствуют торговле, а спрос на кожи неизменно остается высоким, особенно в Приморье.
      — Рад за вас, — улыбнулся Яр. — Процветающая торговля — хороший знак.
      — Кожами торгуют и во время войны, — пожал плечами Карл. — Приличных размеров армия съедает любые запасы.
      — Ну, что ж, уговорили, — почти серьезно кивнул Яр. — Я подумаю, с кем можно было бы теперь повоевать. Как вам нравится, например, Амст?
      — Никак, — покачал головой Карл. — Король будет защищать свои владения тем более яростно, что он молод и честолюбив.
      — И глуп.
      — Что ж, в данном случае, это более недостаток для вас, чем для него.
      — Тоже верно, — согласился император. — А вы, Карл, не хотите поучаствовать в охоте?
      — Я торгую кожами, — сухо ответил Карл.
      — И то верно, — открыто усмехнулся император. — Но вот мне рассказывали про некоего Карла Ругера из Линда, который, будто бы, был некогда капитаном в армии герцога Венедского… Впрочем, тот Карл, сдается мне, был посвящен в рыцари еще лет десять назад и вряд ли стал бы торговать кожами.
      — Да, я служил в армии герцога Якова, — Карл выдержал взгляд Яра и никак не отреагировал на его слова.
      — А в Дарме тоже были вы или все-таки кто-то другой?
      — В Дарме я командовал дружиной Владыки, — произнося эти слова, Карл, наконец, пришел к выводу, что первое впечатление оказалось верным. Евгений Яр был именно тем, за кого себя выдавал. Вернее он ни за кого себя не выдавал, вот в чем, собственно, было дело. Императору не зачем было кем-то прикидываться. Он именно таким и был, упорным, властным человеком, умным и энергичным, тщеславие которого не мешало ему совершать правильные поступки.
      «Не знаю, какой ты стратег, Евгений Яр, но тактикой ты владеешь мастерски».
      — Два года назад вы покинули владыку Дарма, — сказал Яр. — Почему?
      — Потому что надоело, — безразличным тоном ответил Карл, уже представляя, каким будет портрет императора, если конечно будет.
      — А чем вы занимались между Венедой и Дармом? — у императора был красивый голос, в меру низкий, сильный и звучный. Голубые внимательные глаза открыто изучали Карла, по-видимому, подмечая все, что тот готов был Евгению показать или не мог от него скрыть.
      — А чем вы занимались между Венедой и Дармом? — императору было интересно, и он этого не скрывал.
      — Не помню, — улыбнулся Карл. — Наверное, торговал кожей, или расписывал стены, или учился в Университете. В мире, ваше величество, существует огромное множество занятий, гораздо более интересных, чем война.
      «Живопись, например».
      А еще можно просто идти туда, куда несут тебя ноги, или куда приводят обстоятельства. Мир ведь огромен, и чтобы пройти ойкумену из конца в конец требуется много времени, особенно если ты никуда не спешишь. Женева, Гайда и Гаросса, Капойя и Флора, Неминген, Каффа, Менск и Во, Новый город… Спасибо добрым богам, с тех пор, как умер его благодетель — лорд Томас Альба, Карл повидал немало интересных мест. С того памятного похода — первого в его жизни — прошло уже много лет. Еще больше времени утекло с того дня, когда он покинул Линд, и ни разу за все эти годы Карл не оставался на одном месте больше, чем на год, максимум два. Всегда находилась причина, чтобы оставить насиженное место и идти дальше. Впрочем, Карл об этом никогда не жалел, не пожалел и сейчас.
      — Значит, не помните, лорд Карл? — император вдруг стал задумчив, как будто слова Карла навели его на какую-то важную мысль. — Ну не помните, и ладно. Зато теперь вы торгуете кожами.
      — Да, ваше величество, — Карл догадывался, что теперь, когда все свечи зажжены, Яр сделает ему предложение, от которого трудно, если вообще возможно, отказаться. Впрочем, сам Карл уже все для себя решил. Если уж менять на что-нибудь счетные костяшки торговца, то, уж верно, не на меч, а на кисть. Во всяком случае, уже некоторое время, как случалось с ним и раньше, Карл чувствовал нарастающее в его сердце желание писать. Ну, а отказываться от предложений, которые ему не подходили — кто бы такое предложение ни сделал — Карл научился давно. И, как ни жаль, ему было разочаровывать императора, все-таки тому предстояло обойтись без услуг Карла.
      Однако Евгений повел себя совсем не так, как предполагал Карл. Он вообще, как показало будущее, оказался одним из немногих людей, которые могли удивить Карла Ругера неожиданными решениями, на которые были способны их умы.
      — Сегодня у меня родился сын, — сказал Евгений Яр. — Вы не будете возражать, лорд Карл, если я представлю вас моей супруге?
      «Зачем?» — вот это был вопрос, на который Карл так и не смог найти ответа, ни тогда, ни позже. Возможно, это было интуитивное «прозрение» императора, но, тогда, что — ради всех богов Высокого Неба — увидел там, в грядущем, Евгений Яр? Что?
      — Почту за честь, — Карл, как того требовали этикет и простая вежливость, встал и поклонился императору. Это ведь, и в самом деле, была неслыханная честь. Особенно, учитывая тот факт, что посетить свою жену, только несколько часов назад разрешившуюся от бремени, император приглашал никому неизвестного в Цейре человека, который, возможно, являлся именно тем, за кого был готов принять его Евгений, а, возможно, был тем, кем и представлялся — простым торговцем кожами.

      В ту ночь, Карл попал сюда впервые, и в первый раз увидел императрицу. Это была памятная — во всех отношениях — ночь. Но ни тогда, когда этот вопрос у него просто не возник, ни, тем более, теперь, когда прошло столько лет, Карл не знал, являлась ли в то время эта комната личной спальней Ребекки Яристы, или это были их общие, с императором, покои, или вообще специально избранное для родов помещение. Впрочем, ни тогда, ни теперь это было совершенно не важно. Важным являлось лишь то, что именно здесь Карл пережил то странное ощущение «близости» без близости, которое потом долго заставляло томиться его обычно спокойствие сердце.
      Судя по всему, с тех пор прошло очень много времени. Палаты заметно обветшали, но если бы и нет, возраст и физическое состояние человека, лежавшего сейчас на широкой позолоченной кровати с балдахином, говорил сам за себя. Сын Евгения и Ребекки Дмитрий Яр был уже глубоким стариком.

       Через месяц после победы при Герлицких бродах (за пять лет до смерти императора Яра)
 
      — Маршал Ругер! — объявил глашатай, и Карл вошел в Большой Приемный зал.
      — Ругер, — многие не удержались от того, чтобы повернуть головы и повторить, хотя бы и шепотом, его имя. Холодный воздух, пропитанный гарью каминов и запахами пота и сгоревших свечей, вздрогнул и зашелестел над головами собравшихся.
      Согласно протоколу, придворные стояли двумя шпалерами слева и справа от широкого красного, расшитого золотом ковра, простиравшегося до самых ступеней трона.
      «Очень символично», — Карл сделал первый шаг, вступая на красную, как кровь, тропу, и неожиданно «споткнулся» о случайную, в сущности, мысль.
      «Символично… Символ? Символ чего, ради всех добрых богов?»
      — Ругер, — все лица в зале были обращены к нему, но сам Карл смотрел прямо перед собой, туда, где на возвышении, в золоченых креслах сидели Евгений Яр и Ребекка Яриста. Расстояние было еще велико, но Карл отчетливо видел их устремленные на него глаза: голубые — императора и золотые — императрицы. В глазах Евгения чудилась — и не без причины — холодная синь безжалостной оружейной стали, в глазах Ребекки — жаркая полуденная нега вечного лета. Мед, красное вино и нестерпимое сияние солнечных лучей.
      — Ругер, — Карл сделал второй шаг и медленно пошел сквозь сгустившийся от напряжения воздух.
      «Маршал Ругер… Забавно!»
      Вероятно, он был единственным в этом зале, не считая, разумеется, тех, кто довольствовался местами в самых задних рядах, кто не носил никакого титула. Просто Карл Ругер. Ну, может быть, лорд Карл, но, прежде всего и всегда, только Карл Ругер. Даже звание маршала империи, хотя Яр и вручил ему золотую булаву уже пять лет назад, прозвучало в этом зале едва ли не впервые.
      «Маршал Ругер… Маршал Меч… Каково!»
      А ведь присутствующие прекрасно знали, что пожелай он того, император давно бы украсил его имя любыми — на его, Карла, выбор — титулами. Вот только самому Карлу это было совершенно безразлично. Это было не нужно, и этого было вполне достаточно.
      — Ругер, — воздух ощутимо дрожал, пытаясь заставить дрожать от чужого возбуждения и его собственное тело. Однако не случилось. Карл просто шел вперед к ожидавшему его на троне императору, на губах которого появилась теперь и зажила своей собственной жизнью странная улыбка. И к императрице, разумеется, на лице которой жили сейчас только ее чудесные глаза, читать в которых не дано было никому, кроме, быть может, Карла. Но он этим правом не воспользовался ни разу, интуитивно опасаясь, увидеть в них такое, чего не желал знать.
      «Почему?»
      Как много всего может случиться в такое короткое время. О скольких разных вещах можно успеть подумать, пока идешь между замершими — не по протоколу, а от силы охвативших их разнообразных чувств — придворными.
      Карл уже почти приблизился к трону, когда боковым зрением поймал изумленный взгляд знакомых серых глаз.
      «Ты удивлен, парень? Ты думал, это так просто убить триумфатора? Ты ошибся!»
      — Здравствуйте, Карл, — сказал он, останавливаясь и поворачиваясь лицом к герцогу Дорогану.
      «История повторяется, не правда ли, тезка?»
      Возможно, хотя и не так, или не совсем так, как в первый раз. Однако много лет назад они уже стояли лицом к лицу и смотрели друг другу в глаза. Была ночь, и герцог был всего лишь баронским сыном, и вместо красного ковра под ногами Карла бугрилась булыжная мостовая Горбатого моста.
      «Долг…»
      — Здравствуйте, Карл, — сказал он и понимающе улыбнулся. — А у меня для вас есть подарок.
      — Подарок? — Карл Дороган не нашелся с ответом и легко упал в выкопанную им же самим ловчую яму. — Какой подарок?
      — Ежик, — тихо ответил Карл. — Я принес вам ежика, ваша светлость.
      Карл отцепил от пояса приличных размеров мешок из зеленой замши, на который, уж верно, успели обратить внимание все присутствовавшие, и не торопясь, стал его развязывать.
      — Ежик? — Дороган, по видимому, никогда не бывал в Приморье, но кое-кто, если судить по прокатившемуся по залу шороху, знал, что это значит.
      — Да, — улыбка исчезла с губ Карла, и он протянул герцогу Дорогану извлеченную из мешка квадратную дощечку, на которой лежал мертвый ёжик, пришпиленный к дереву тонким длинным стилетом с витой серебряной рукояткой.
      — Это что-то значит? — голос герцога сорвался и он закашлялся.
      — Непременно, — ответил Карл и повернулся к императору.
      — Ваше величество, — сказал он, сделав еще один шаг, и опускаясь на левое колено. — Я…
 

* * *

 
      … Дорога из Гайды в Цейр долгая и трудная — тем более поздней осенью — но Карл проделал ее чуть больше, чем за три недели. Он не жалел лошадей, и людей он тоже не щадил. А сам он, как, по-видимому, думали гвардейцы конвойной роты, был отлит из бронзы или высечен из гранита. Они ошибались, разумеется, и, если бы не воля, которая держала его, как контрфорсы обветшавшую крепостную стену, Карла уже мотало бы в седле от слабости. Он спешил в Цейр и сам удивлялся этому, пока усталость и недосыпание — а спал он не более четырех часов в сутки — не изгнали из головы все мысли, кроме одной: «Боги, как я хочу спать!»
      Его упорное стремление в Цейр, весь этот заполошный бег по кое-где раскисшим от дождей, а кое-где уже припорошенным первым снегом дорогам, были иррациональны, потому что не определялись ровным счетом никакой необходимостью. И, однако, Карл спешил, что было каким-то образом связано с тем, что довелось ему испытать там, у Сухой пустоши, в ночь Нового Серебра, через четыре дня после битвы у Герлицких бродов. Справедливости ради, следует отметить, что даже эта невнятная мысль была, в конце концов, стерта неимоверной усталостью, которая овладела Карлом в пути. Но цель была уже определена, задача поставлена, и Карл рвался в Цейр так, как будто от этого зависели его жизнь и посмертная судьба, то есть так, как никогда никуда не спешил. Однако сутки назад, он все-таки сделал одну — первую и единственную — дневную остановку. Он задержался на три часа в Ливо, от которого до Цейра оставался всего лишь один дневной переход. Карл мог, разумеется, миновать, не останавливаясь, и этот чудный — едва ли не игрушечный — городок, примостившийся на Беличьем холме, слева от старого тракта. Мог и, вероятно, должен был так поступить, раз уж нетерпение сердца гнало его вперед, как безумца, стремящегося догнать ускользающий горизонт. Однако, по случаю, именно в Ливо жили два симпатичных ему лично человека, которых Карл не видел уже очень много времени. И он решил, что три часа это такая малость, которую он может себе позволить, тем более что ее вполне можно было затем компенсировать, украв время у ночи. Да и в любом случае, он просто изнемогал от усталости. Проделав столь изнурительный путь настолько быстро, что в это невозможно было даже поверить, Карл нуждался в отдыхе, пусть даже и кратковременном.
      — У меня всего три часа, — сказал он прямо с порога, заставив онемевшие мускулы, растянуть губы в улыбке. Извещенные посланным вперед гвардейцем, Кумар и Зима уже сидели за столом в малом зале корчмы с простым и незатейливым названием «Жареное и вареное». — Но эти три часа я хочу провести с вами друзья, ведь ко мне, в Цейр, вас не дождешься, не так ли?
      — Так, — с ухмылкой ответил Яков Кумар, вставая навстречу Карлу. Он был худ и сутул, седые длинные волосы обрамляли его узкое темное лицо.
      — А что мне делать в том Цейре? — пожал широкими плечами Верен Зима и, демонстрируя озабоченность, почесал свою плешивую голову.
      Оба они, и Яков, и Верен, были уже сильно не молоды, и оба — в свое время, разумеется — считались едва ли не лучшими живописцами Южного края. Однако времена, когда они яростно конкурировали, расписывая на заказ храмы и дворцы в разных концах империи или исполняя портреты знати в Цейре и Цуре, давно миновали. Скопив достаточно денег и обзаведясь многолюдными семействами, оба они осели в Ливо и тихо доживали свой век, окруженные преданными учениками и подмастерьями и, естественно, любовью и заботой своих домочадцев.
      — У меня всего три часа, — сказал им Карл и не обманул.
      Три часа. Всего только три часа. Он вошел в корчму, улыбнулся друзьям, обнял, не чинясь — да ему и в голову такое придти не могло — и вот уже выходит, пожав им обоим, Якову и Верену, на прощание руки. Три часа… Великие боги, куда девается время? За разговором секунды не в счет, и минуты летят, стремительные, как стрелы убрских лучников, и длинный разговор — как чаша густого и терпкого войярского вина. Вот оно, вино! Плещется в чаше, и от его аромата поет сердце. И вот его уже нет, и только послевкусие свидетельствует вечности, что вино выпито. Высокое небо и все его обитатели! Почему счастье не длится столько, сколько способна вместить человеческая душа? Но сердце уже зовет в дорогу, и нетерпение, поселившееся в душе, кипятит кровь. А почему, и зачем? Кто знает? Как будто бы имелась причина, потому что случилось нечто на Сухой пустоши, и в сердце Карла закрался непокой, и ворохнулось тревожно его художественное чувство…
      «Император? Возможно…»
      Да, все было возможно, и, значит, Карлу следовало поспешить.
      «А почему, собственно, „значит“?»
      Карлу показалось, что он понимает, в чем тут дело, хотя, на самом деле, тогда, в Ливо, он еще слишком мало знал, чтобы осмыслить происходящее с ним и вокруг него. В сущности, он ничего не знал, и если бы не его великолепная интуиция, ничего бы и не заметил. Однако ощущение было такое — теперь Карл вспомнил это ощущение во всех подробностях — что разгадка уже маячит вдали. Надо было только сделать еще одно, возможно, последнее, усилие, и…
      Занятый переживанием «послевкусия» чудной беседы «ни о чем» и мыслями об императоре, Карл пропустил шаги своей собственной смерти, но все-таки узнал ее, Хозяйку пределов, в тот самый момент, когда, казалось, уже поздно было что-либо менять. Его рука почти неосознанно ушла назад, и сильные пальцы охватили чужое запястье как раз тогда, когда жало стилета вспороло тонкую ткань колета. В течение одного мгновения, длинного, как многодневное сражение, сила чужой руки и крепость его собственной решали, что случится теперь с маршалом Ругером, и случится ли с ним вообще что-нибудь еще, потому что развитие сюжета, как утверждают драматурги, предполагает наличие подходящего для этого пространства. А какое, спрашивается, пространство может быть у мертвеца? Саван да гроб, вот и все его пространство.
      Однако клинок дальше не пошел, остановленный Карлом в самое последнее мгновение. А еще через секунду раздался сухой хруст, и узкий длинный стилет с витой серебряной рукояткой выпал из беспомощной руки убийцы. Крик боли разорвал тишину, внезапно упавшую на харчевню, а потом все разом загомонили и закричали, но Карл на это даже не обратил внимания. Он смотрел в выпученные от страха и страдания глаза мелкого неприметного человечка, пришедшего, как оказалось за его жизнью.
      «Кто?» — хотел было спросить Карл, но снова не успел. Тьма на мгновение застлала ему глаза, и он увидел…
 

* * *

 
      … Ваше величество, — сказал Карл, сделав еще один шаг вперед, и опускаясь перед императором на левое колено. — Я…
      — Вы герой, Карл, — с улыбкой остановил его Яр. — Вы победитель гароссцев, и сегодня мы празднуем одержанную вами победу. Встаньте, маршал, и подойдите ближе.
      — Вы его убьете, Карл? — тихо, почти не разжимая губ, спросила императрица, когда поднявшийся с колен Карл приблизился к трону.
      — Непременно, — так же тихо ответил Карл, купаясь в золотом сиянии ее глаз. — Когда-нибудь я его непременно убью, ваше величество, но не сегодня, и не завтра. Обещаю вам.
      — Наемный убийца? — с видимым интересом спросил Евгений, который на побережье бывал и тамошние обычаи знал неплохо. Впрочем, интерес звучал лишь в его приглушенном голосе, лицо императора оставалось совершенно спокойным. Можно было только гадать, о чем думали сейчас все остальные приглашенные, видя, как шепчется маршал Ругер с венценосной четой. А Дороган уже, по-видимому, прощался с жизнью. Однако если быть откровенным, чувства этого идиота Карла ничуть не интересовали, как, впрочем, и чувства всех остальных гостей императора.