Карл Ругер - Хозяйка Судьба

      «Последняя дорога», — мысль эта его не испугала. В самом деле, договор, который Карл заключил с Моттой, самим фактом своего здесь присутствия, вполне мог обернуться концом. Но следовало ли ему бояться того, что, скорее всего, было неизбежно?
      «Конец дороги?» — Карл бросил взгляд на Врата Последней Надежды и непроизвольно повторил вопрос, ответа на который все еще не знал. — «Почему эта надежда последняя? И чья— ради всех богов и богинь — это надежда?»
      Врата, разумеется, молчали. Они были здесь не для того, чтобы отвечать на вопросы. Исчез и Зов. В нем, судя по всему, больше не было надобности, ведь все уже случилось. Договор был заключен, и Мотта «знала»: что бы ни предпринял теперь Карл, куда ни направил свои стопы, никуда он от нее не уйдет. Так или иначе, ему неизбежно предстояло вернуться в этот исполненный древней магии зал и открыть Врата.
      « Дорога пройдена…»
      Но конец дороги, как говорят старики, всего лишь начало другой, новой дороги…
      « Дорога начинается?»
      Кто знает? Впрочем, в любом случае — последняя или все-таки нет — это была его, и только его, дорога. А семеро спутников Карла свою часть этой дороги уже, по-видимому, прошли. Они пришли сюда вместе с ним — семь! — вошли в зал Врат, и тем самым засвидетельствовали договор с Моттой, обеспечив его заключение самим фактом своего здесь присутствия. В этом, судя по всему, и состояла их роль.
      «Тогда, при чем здесь Путь?» — слово, казалось, совершенно случайно мелькнувшее у него в голове несколькими секундами раньше, вызвало сейчас у Карла одно лишь недоумение. О каком Пути могла идти теперьречь, если все уже решено? Однако в случайную подмену одного понятия другим, он, разумеется, не поверил. Ничего случайного здесь и сейчас произойти не могло. Такова была особая природа этого места.
      «Значит, все-таки Путь?»
      Конец дорогии начало Пути? И ведь именно о Пути заговорил с ним когда-то — при первой их встрече в Семи Островах — хитроумный Игнатий.
      «Это была подсказка?»
      Означало ли это, что Игнатий уже тогда знал о том, куда когда-то приведет Карла его дорога?
      «Знал? Знали?»
      Игнатий Кузнец и Михаил Дов, Норна и Даниил Филолог, Март, Конрад, Виктория…Как много людей, оказывается, были посвящены в тайну. Однако, правда и то, что каждый из них владел лишь обрывком рисунка, частью знания, фрагментом древней тайны.
      « А правды не знает никто», — подытожил свои мысли Карл, принимая окончательное решение. — « Даже я. Пока».
      — Наша общая дорога подошла к концу, — Карл обвел своих спутников долгим внимательным взглядом, как если бы хотел проверить, вполне ли понятны им его нынешние слова. Трудно сказать, что ожидал он получить в ответ. Тем не менее, то, как приняли все эти люди его слова, Карла не удивило. И то, правда, всех их он знал достаточно хорошо и давно, учитывая, насколько насыщенны событиями оказались последние полгода их жизни. И с каждым из них, благодаря вычурной магии зала Врат, успел уже за несколько прошедших секунд — таких стремительных и таких бесконечно долгих — переговорить с глазу на глаз. Так что, все уместные теперь вопросы были уже заданы, и все возможные в нынешних обстоятельствах ответы получены. Ими ими. Взаимообразно. И все, что он обязан был им сказать — не всем вместе, а каждому в отдельности — Карл уже сказал. Оставалось совсем немногое, предназначенное для всех сразу.
      — Наша общая дорога подошла к концу. — Сказал Карл. — Вернуться прежним путем никому из нас уже не удастся. Но назад ведут и другие пути. Из Мотты выходит шесть дорог, и любая из них открывается в Ойкумену.
      — Не думаю, отец, что пришло время для расставания, — голос Валерии прозвучал на удивление мягко и тихо. Непривычно мягко, совсем не так, как он звучал обычно.
      — Мне нравится ваша компания, Карл, — Конрад обнял жену за плечи, едва ли не впервые на памяти Карла, публично выразив свою к ней нежность и любовь. И Валерия, неожиданно утратившая всю свою жесткость и независимость, очень по-женски прижалась к широкой груди мужа.
      — Ты не забыл своего обещания, Карл? — Дебора без стеснения подошла к нему и демонстративно заняла место за его правым плечом. — Ты больше никогда не оставишь меня одну.
      Карл почувствовал ее дыхание на шее и прикосновение груди к своей руке и едва не потерял мысль, которую держал сейчас в уме. Такого с ним еще не происходило, кажется, ни с кем и никогда, но вполне оценить, пережить и, тем более, обдумать совершенно новое для него ощущение, Карл не успел. Разговор еще не был завершен. Не все успели высказать свое мнение и, значит, минута, когда он смог бы вернуться к этому чуду, чтобы переживать его снова и снова, как раз за разом, не ведая усталости и пресыщения, рассматривает какой-нибудь собиратель попавшую в его руки редкостную драгоценность, еще не настала.
      — Я с вами, капитан, — Август не спрашивал позволения, он просто ставил Карла в известность, о принятом им самостоятельнорешении.
      — Ваша дорога, Карл, и моя, — Виктория повернула голову, но смотрела теперь не на Карла, к которому вроде бы и обращалась, а на Анну. — Что скажешь, милая?
      — Ты все уже сказала, — неожиданно беззаботно улыбнулась дочь Кузнеца.
      — Мы с вами, Карл, — добавила она через мгновение все с тою же пленительной улыбкой, играющей на ее полных губах. — Долг платежом красен, не так ли?
      — Вы мне ничего не должны, — покачал он головой.
      — Как знать, — Анна посмотрела ему в глаза и улыбнулась еще шире. — Прогоните?
      — Нет, но…
      — Я буду признателен вам, господин мой Карл, — впервые на памяти Карла, нарушив правила вежества, прервал его Март. — Если вы позволите мне досмотреть эту историю до конца. — Строитель поклонился и, выпрямившись во весь свой не малый рост, спокойным, увереннымвзглядом встретил пристальный, понимающийвзгляд Карла.
      — Куда мы отправимся теперь? — спросил Конрад, и это уже был всего лишь вопрос о направлении.
      — Сейчас узнаем, — вопрос Конрада заставил Карла на мгновение задуматься о ставшем для него привычным образе действия. В самом деле, часто, даже не имея на то никакой веской причины, Карл действовал интуитивно, без размышлений, отдаваясь на волю случая. Было в этом что-то от философского фатализма убру. « Прими слепоту за ясность зрения, а глухоту за острый слух, — сказал ему однажды Молящийся за Всех Ишель. — Восприми опасность, как обещание покоя, а удачу — как вестницу несчастья».
      — Прошу вас, дамы и кавалеры, — сказал он, учтиво, но не без оттенка иронии во взгляде и жесте, поклонившись спутникам. — Следуйте за мной, коли таков ваш выбор, и ничему не удивляйтесь. Как знать, возможно, через пару минут нам суждено увидеть нечто удивительное, но в любом случае, полагаю, нам предстоит весьма занимательная прогулка.
      Карл приглашающе взмахнул рукой, указывая направление, и первым шагнул в сторону зеркала Дня. То, что он предполагал теперь сделать, вполне можно было исполнить и с помощью Зеркала Ночи, но воспоминание об «иной судьбе» все еще причиняло ему боль, и Карл выбрал другой — всего лишь на полсотни метров более длинный — путь. По сравнению с тем, куда он теперь собирался попасть, это были сущие пустяки. И когда через минуту весь их маленький отряд собрался у резной каменной рамы, обрамлявшей ничем не примечательный участок глухой гранитной стены, никому и ничего более не объясняя, Карл начал творить свою первую в жизни, сознательно и по умыслу совершаемую волшбу. Впрочем, он не был так уж уверен, что то, что намеревался теперь сделать, что уже правил и вершил во внезапно остановившемся и замершем, буквально вмерзшем в вечность, мгновении их общего времени, являлось настоящим — по смыслу и форме — колдовством. Не смотря на то, что пыталась растолковать ему по-прежнему быстрая и ловкая его мысль, в душе, Карл относился к совершаемому им здесь и сейчас, всего лишь как к некоему ритуалу, призванному запустить сложный и до конца не познанный, но от того не менее реальный, чем любые иные существующие в мире устройства и машины, механизм. И тому, если подумать, имелось достаточно простое объяснение. Волшба, настоящее — истинное— колдовство, светлое оно или темное, по-прежнему отталкивало Карла, являясь для него чем-то сугубо внешним, что он готов был принимать, как данность, существующую, впрочем, отдельно от него самого, но которую не хотел и не мог, во всяком случае, пока, впустить в собственную душу. И то сказать, был ли, например, волшебником мэтр Гальб, построивший для императора Евгения «железного болвана»? Нет, разумеется. Гальб был всего лишь гениальным механиком. Только и всего. Но тогда и то, что делал его помощник мастер Дамир, запуская механизм «безупречного рыцаря», заставлявший того шагать и размахивать руками, тоже не являлось магией. Впрочем, так, да не так. Арвид Дамир, крутивший в недрах болвана длинные стальные ключи, и устанавливавший на свои строго выверенные места многочисленные рычаги и противовесы, действительно не волхвовал, а всего лишь выполнял работу, вполне возможно, даже не подозревая, что и для чего он делает. Однако мэтр Гальб вполне мог оказаться и волшебником, ведь его железный рыцарь ходил, как живой, сгибая в коленях ноги. Но как бы то ни было, Карл был сейчас именно помощником «колдуна» Арвидом, знавшим зачем, но не ведавшем, что именно он делает, а не механиком Гальбом, создавшим свое механическое чудо. Ведь не Карл создал эти магические зеркала — и он даже думать не желал о том таинственном «Гальбе», который их построил — он всего лишь хотел воспользоваться силой этих магических инструментов для своих собственных целей, и не видел причины считать это «простое» действие настоящим волхованием.
      Он посмотрел на пустую стену, но силою своего воображения увидел вечную Тьму, безграничные владения Великого Ничто, сквозь которое длили свой стремительный, но казавшийся медлительным, полет из вечности в вечность рождающие свет и бросающие по сторонам блики чистых цветов Кости Судьбы.
       Цуд… Аметист показал ему цифру «3». И эта случайная — но случайная ли? — подсказка оказалась решающей. Выбор был сделан, и Карл, не раздумывая, выбрал дверь. Цуд… Шеголь… Кер… Аметист, рубин, алмаз… Ни боли, ни видений… Ни сомнений… Выбор сделан, дверь отворяется… Пространство, ограниченное рамой «окна» заволокло туманом, как будто серый занавес упал перед ними в проеме приподнятой над полом «двери».
      — Следуйте за мной! — Позвал, или возможно, даже приказал Карл и первым шагнул через порог.

2

      Эта дверь открылась в темную с затхлым воздухом пещеру. Просторная и никем не обжитая, она, тем не менее, носила на себе знаки человеческого присутствия. Вот только это были дела давно прошедших дней, и, судя по ощущениям Карла, он и его спутники были первыми за многие и многие годы, кто снова посетил это не случайное место. Вероятно, почувствовал это не один только Карл, но никто не произнес ни слова, и во мраке пещеры слышалось лишь тихое поскрипывание песка и мелких камешков под подошвами их башмаков да еще более тихое дыхание семи интуитивно собравшихся в плотную группу людей.
      Потом Анна зажгла на ладони алый светящийся шар, наподобие тех, что раскалив до бела в топке своей ненависти или боевого азарта, мечут во врагов обученные искусству боя колдуны и колдуньи, и тьма отступила. Пожалуй, найти отсюда выход Карл смог бы и в полной темноте. По-видимому, не хуже «видели» во тьме и все остальные, не исключая и Августа, который совсем не случайно получил уже много лет назад прозвище Лешак. Но при свете волшебного светильника, невесомо парящего над тонкими белыми пальцами дочери Кузнеца, можно было увидеть то, что лишь почувствовал и дополнил своим воображением Карл, едва перешагнув порог двери. Каменную раму, например, украшенную простой незатейливой резьбой, обрамлявшую единственную ровную плоскость обработанного камня на неровной стене пещеры, или узкую стреловидную арку выхода, за которой начиналась крутая лестница вверх с неровными выщербленными ступенями. По ней Карл, не мешкая, и повел своих спутников, тем более, что никаких других путей наружу пещера не предлагала.
      Впрочем, поднимались они не долго. Чуть больше полусотни ступеней, длинный, все время меняющий направление коридор, являвшийся, на самом деле, всего лишь цепью естественных пещер, имевших разные, но не впечатляющие размеры и кое-где соединенных искусственными проходами, и вот уже где-то впереди забрезжил дневной свет.
      — Как вы смогли…? — Виктория могла не продолжать, Карл вполне понял, о чем она хочет спросить.
      —  Птицу, вышитую на шелке, можно показать другим, — усмехнулся он в ответ, вспомнив еще одно подходящее случаю изречение Ишеля. — Но игла, которой ее вышивали, бесследно ушла из вышивки. Я ясно выразился?
      И это было все, что он мог ей теперь сказать, иначе пришлось бы рассказывать и о многом другом, о чем рассказывать не хотелось, да и не стоило. А ответ, настоящий ответ был одновременно и прост, и сложен, как, впрочем, и все настоящиеответы.
      Что бы, на самом деле, ни произошло с ним в Зеркале Ночи — был ли это всего лишь сон, так страшно похожий на жизнь, или все-таки это была настоящая жизнь, пусть и иная, извращенная, похожая на страшный сон — но чем бы это ни было, ничто из того, что довелось Карлу там пережить, узнать и прочувствовать, он не забыл. К сожалению, помнил он и то, о чем хотелось бы как можно скорее забыть, и то, о чем, будучи человеком чести, забыть следовало, хотя забывать и не хотелось. Однако среди множества оставшихся у Карла воспоминаний — впечатлений, ощущений и знаний — имелось не мало и такого, о чем забывать было никак нельзя. Там в мрачном «отражении» Зеркала Ночи ему довелось узнать многое о многоми, среди прочего, открылась ему там правда и об истинной природе магических зеркал. Впрочем, оставалась вероятность того, что знание это было таким же ложным, как и исковерканная жизнь Карла Ругера, прожитая им по ту сторону Ночи. Однако, положа руку на сердце, Карл в такую возможность не верил и, как выяснилось, оказался прав.

3

      Последняя пещера, узкая трещина в каменной стене, через которую льется солнечный свет, и вот они стоят уже на неровной каменной площадке, по краям которой растут искривленные ветрами сосенки и жалкие пучки вереска, а перед ними открывается великолепный вид на долину реки и темный, почти черный город, стоящий на берегу длинного и узкого морского залива.
      Линд… Карл покинул его восемьдесят три года назад, и никогда больше сюда не возвращался. Что же привело его сюда теперь?
      «Прошлое?»
      Но мало ли других городов в Ойкумене? Тех, в которых бывал он когда-то и порою не раз, как, например, в Цейре? И сколько других мест хранили память о его прошлом?
      «Начало…»
      Возможно, что именно это и имел он в виду, отправляясь теперь в Линд, ведь первый шаг запечатлевается в памяти лучше, чем многие из следующих за ним, и означает, обычно, для идущего много больше, чем это может показаться. Однако если верить Петру, Карл родился вовсе не здесь, в стенах древнего торгового города, а в предгорьях Высоких гор. Имело ли особое значение место его рождения? Как знать. Может быть, и имело, однако, верно и то, что Петр Ругер тогда направлялся именно в Линд. Возможно ли, найти теперь, через сто лет, место случайного ночлега безногого ветерана? Ответ был, разумеется, отрицательным. Однако город — это такое место, которое совсем не просто стереть с карты Ойкумены, и Линд — «город под черными крышами», как и прежде, как сто лет назад, и как пятьсот, стоит все там же, где и воздвигли его когда-то люди, на берегу Узкой бухты. Стоял, стоит, и будет стоять, даже если обратится в руины. И скалистая сопка в трех лигах к югу от города все так же будет хранить в своей груди глубокую рану длинной извилистой пещеры, куда открывается дверь из зала Врат. Случайно это или закономерно? Ведь и в Орш, где сто лет назад увидел свет незнакомый Карлу его близнец, ведет точно такая же тропа.
      «Близнец», — у него не в первый раз мелькнула мысль о природе такого совпадения, но для того, чтобы рисунок сложился и приобрел завершенность, Карлу требовалось выяснить кое-что еще, и он даже знал теперь — или, во всяком случае, предполагал, что знает — как это можно сделать. Однако и то верно, что дело это было не спешное, в том смысле, что торопиться пока было некуда и незачем, да и обстановка к такого рода разысканиям не располагала. Солнце уже успело пройти две линии после перелома, и если они предполагали попасть в город засветло, то с этим стоило поспешить. Поэтому, отложив пока славную своей простотой идею на потом, Карл обернулся к своим спутникам и, указав рукой на далекий город, сказал с улыбкой, предназначавшейся всем семерым, но прежде всего Деборе:
      — Добро пожаловать в Линд, дамы и кавалеры, — сказал он, делая плавный жест рукой в сторону города. Отсюда, с высоты, он был виден едва ли не целиком, хотя это и являлось иллюзией. Линд был слишком большим городом, чтобы увидеть его весь, с гаванью и портом, с северной, приморской, стороной, да и многих других частей города сложный рельеф местности увидеть с этой точки не позволял. Зато они могли видеть Лабу в ее просторной долине, и длинную череду водяных мельниц и жавшихся к ним убогих бараков прядильных и ткацких фабрик. Линд, как и многие другие города, стоял на реке. Однако река через город не протекала, огибая его стороной, вдоль южной и западной, казавшихся сейчас совершенно черными, крепостных стен. С запада же к городу примыкала и темная громада обрывистой скалы, на вершине которой стояла мощная крепость с высоким круглым донжоном, бывшая когда-то резиденцией Линдских князей. Но власть князей над городом и примыкающими к нему землями давно миновала, и в крепости размещался теперь наемный гарнизон, которым командовал кондотьер, служивший за деньги нынешним хозяевам Линда — господам городским советникам.
      Черные стены и черные крыши домов, крытых пластинами сланца, узкие извилистые улицы, похожие издали на черные трещины, и клочья серого тумана, наползающие на город со стороны шхер … Линд.
      — Добро пожаловать в Линд, дамы и кавалеры, — сказал Карл.
      — Благодарю вас, Карл, — усмехнулся в ответ Конрад Трир. — Мне приходилось уже здесь бывать, но, может быть, вы объясните теперь, что мы тут ищем?
      — Трудно сказать, Конрад, — Карл перехватил понимающий взгляд Деборы и чуть заметно кивнул, подтверждая ее догадку. — Возможно, я ищу самого себя, но, видят боги, пока не знаю, зачем.
      — Чутье, — кажется, Конрад такому ответу совершенно не удивился.
      — Интуиция, — улыбнулась Дебора.
      — Вы что-то почувствовали, Карл? — спросила Анна.
      — Всего понемногу, — снова улыбнулся он. — А кстати, у кого-нибудь из вас есть деньги?
      — Не волнуйтесь, герцог, — Дебора тронула тонкими пальцами, затянутыми в бежевую лайку, коричневый, затейливо расшитый золотом кошель. — Я никогда не отправляюсь в путь без денег.
      «Никогда…» — у девушки, встреченной Карлом на Чумном тракте и вскоре ставшей, благодаря причудам случая, его рабыней, в маленьком потертом кошеле лежало всего три золотых и семь серебряных монет.
      «А сколько золотых теснится теперь в кошеле на твоем поясе?»
      Впрочем, ему даже в голову не пришло, что, на самом деле, это его золото. И то верно, разве у мужа и жены есть что-нибудь, что не принадлежит им обоим?
      Впрочем, деньги, как выяснилось, имелись почти у всех его спутников. Не было их почему-то только у самого Карла и Августа, который — вот случай! — забыл в лагере свой кошель, с которым действительно никогда не расставался.
      «Интересное совпадение, — решил Карл, на ходу обдумывая случившее. — И опять-таки, возможно, совсем не случайное».
      Поскольку лошадей у них не было, а дорога до городских ворот могла показаться легкой только совершенно не опытному человеку, им, и в самом деле, следовало поспешить. От устья пещеры в долину Лабы — не широкой, но своенравной реки, вела едва заметная, заросшая травой и молодыми побегами вереска тропа. По ней они и спустились, преодолев крутой склон холма без того, чтобы свернуть себе шею или повредить ноги. Кто и зачем проложил этот, максимально учитывающий топографию местности путь наверх, сказать было трудно. Во всяком случае, на звериную тропу это не походило, но, как говориться — и, вероятно, правильно говорится — вопросы возникают тогда, когда на то имеются веские причины. А у них такой причины просто не было.

4

      — Здесь! — сказала Дебора, останавливаясь перед очередной гостиницей. — Карл, я хочу поселиться в этой гостинице.
      Гостиница называлась «Морской зверь» и ничем, на взгляд Карла, не отличалась от нескольких других, выглядевших ничуть не хуже, в которых Дебора и Валерия жить не захотели.
      — Да, — неожиданно согласилась Валерия. — Мне она тоже нравится. Конрад, супруг мой, ведь правда, мы можем заночевать в этом странноприимном доме?
      — По слову женщины, — усмехнулся в ответ бан Трир. — Но, может быть, графиня Брен предпочтет…
      — Нам все равно, — улыбнулась Виктория. — Эта или та, только чтобы в ней хорошо готовили и застилали постель чистым бельем.
      — Пять комнат, хозяин, — сказал Карл, вышедшему им навстречу дородному мужчине, облаченному в богатый костюм, по верх которого, впрочем, был надет длинный кожаный фартук, указывающий на род его занятий. — С самыми большими и удобными кроватями, какие только вы сможете найти.
      — Я обойдусь и обыкновенной, — хмуро буркнул подошедший к Карлу слева Август.
      — Почем ты знаешь, Август, что проведешь эту ночь один? — отмахнулся от него Карл и снова посмотрел на хозяина гостиницы. — Найдутся у вас, мастер, такие комнаты?
      — Разумеется, ваша светлость, — поклонился мужчина, успевший, верно, посчитать алмазы на рукояти Убивца. — И комнаты, и кровати, и все, что будет угодно господам.
      — Обед! — сказал Конрад. — Нам будет угоден обед, и не жалей усердия своих поваров, любезный. За хорошее вино и вкусные яства ты будешь вознагражден отдельно.
      — Вы не останетесь недовольны, милорд, — еще ниже склонился в поклоне содержатель гостиницы. — Все самое лучшее, чем славен город Линд будет на вашем столе.
      — Но сначала, — мягко остановила его Дебора. — Мы хотели бы привести себя с дороги в порядок. Так что кипятите воду, мой друг. Нам понадобится целое море горячей воды!
      — Прошу вас, дамы и господа, — похоже у хозяина голова кругом пошла, когда он рассмотрел всех остальных своих гостей. Как бы не были просты дорожные костюмы Карла и его спутников, опытный взгляд легко мог оценить происхождение тех, кто их носил, по тем особым приметам, которые, в общем-то, и искать не было надобности. Ткани, покрой, и драгоценности говорили сами за себя.
      — Ваша милость, — донесся до ушедшего несколько вперед Карла почтительный шепот кабатчика, обращавшегося сейчас, по-видимому, к капитану. — Вы только дайте знать, и вам не придется коротать ночь в одиночестве. В Линде много славных девушек, но для вас…
      — Мне нравится это место, — едва сдерживая смех, повторила Дебора. — Пойдем, Карл, и посмотрим так ли на самом деле хороши здесь комнаты, как обещает нам этот славный человек.

5

      В Семи Островах не было петухов. Они там просто не приживались. Зато над городом летали чайки. Нервные, вечно встревоженные и крикливые, эти птицы никогда, кажется, не знали покоя, ни днём, ни ночью. А вот в Линде чайки были другими, спокойными, неторопливыми. Другой город, другие птицы. В том числе и петухи.
      Петушиный крик разбудил Карла, когда рассвет могли почувствовать только худые и жилистые «северянские тарнеголи», да, быть может, он сам, если бы таково было его намерение. Однако просыпаться так рано — за маленьким гостиничным окном все еще было темно — Карл не предполагал. Но природу обмануть трудно, если возможно вообще. Сон ушел, как ни бывало, чего, впрочем, и следовало ожидать, и, значит, Карл снова должен был выбирать. Ему было удивительно хорошо сейчас под тяжелой пуховой периной, без которой он вполне мог обойтись. Но он был не один, а Дебора… Что ж, все дело было именно в ней. Разумеется, Карл мог бы тихо подняться, даже не разбудив при этом спящую женщину, и оставив ее досматривать сны, отправиться бродить по темным, затянутым туманом улицам Линда, вспоминая его ногами. Но мог и остаться, снова позволив себе раствориться в медленно поднимающейся волне страсти, огонь которой, сама того не подозревая, разжигала в нем сейчас Дебора. Нежное дыхание в плечо, прикосновения горячего бедра и упругой груди, рука лежащая на его животе… Однако прошедшая ночь и без того оказалась едва ли не самой бурной в истории их короткой любви. Дебора была ласкова и нежна, и одновременно неистова. Как ей удавалось сочетать несочетаемое? Вероятно, все дело было в сложной природе ее души, в которой бок о бок сосуществовали женщина и ее зверь, воплощенная женственность и безумная дерзость не ведающего преград бойца. Но и то правда, что такой, как сегодня, Карл ее еще не видел, не чувствовал, и не любил. И он подозревал, что виной этой неутолимой жажды и беспредельной нежности было чувство обреченности, которое Дебора ощутила в сгустившейся вокруг них атмосфере «последних дней» или уловила в изменившемся ритме его сердца. Но, как бы то ни было, даже не зная всей правды, она была с ним такой, как если бы это был их самый последний раз. А он сам? Карл полагал, что знает, что его ожидает — с той мерой уверенности, которая только возможна в мире, где никто не знает всего. И, вероятно, поэтому таким, как сегодня ночью, он не был ни с кем и никогда. Даже со Стефанией… Просто потому, что не знал тогда, уходя от нее на свою проклятую войну, что уходит навсегда.
      «А сейчас?»
      Сейчас Карл знал, или, во всяком случае, предполагал, что ночь эта в уютной гостинице «Морской зверь», может стать последней дарованной им богами возможностью почувствовать друг друга так, как никто из них никогда уже не почувствует другого. О такой ночи в Загорье говорят, что покой любовников сторожит сама Госпожа Пределов. Возможно, так все и обстояло, потому что страсть и нежность, которые обрушил на Дебору Карл были ничуть не слабее огня, вспыхнувшего в ней. Так стоило ли разрушать великолепную картину любви, написанную этой ночью их собственными телами и душами, еще одной короткой и необязательной близостью?
      Но, видят боги, понимать и принимать — две совершенно разные и не обязательно связанные между собой вещи. Умом Карл все это прекрасно понимал и, как истинный знаток искусства, не мог не восхищаться созданным их неразделенным вдохновением рисунком, но его душа отказывалась принимать завершенность их любви, и, как ни странно, его художественное чувство и являлось по сути источником этого ощущения. А, что не завершено, как говаривали художники в Венеде, то может быть дополнено…
      Так и получилось, что, хотя первый петушиный крик и разбудил Карла, из гостиницы он вышел уже тогда, когда петухи свое давно уже откричали. Впрочем, утро от этого ярче не стало. Туман, пришедший из морских узостей, превративших побережье Линда в подобие суринамских кружев, все еще не рассеялся и скрывал от глаз Карла тот великолепный вид на город и гавань, который должен был открыться перед ним с высоты «Кумовой горки», на которой располагалась их гостиница. Однако не судьба. Линд был скрыт от глаз Карла клубящейся сизой мглой осеннего тумана, из которой кое-где торчали лишь самые высокие шпили городских храмов. И из этого плотного, как хлопковая масса, тумана неожиданно и совершенно бесшумно вылетела навстречу Карлу огромная неторопливая чайка.
      «Это Линд, — усмехнувшись, покачал головой Карл. — Великие боги, я действительно вернулся в Линд».

6

      — Что будем делать теперь? — Спросила после завтрака Валерия.
      Хозяин гостиницы не обманул. И вчерашний обед, и сегодняшняя утренняя трапеза, поданные «знатным путешественникам» в отдельном помещении — красной гостиной, прозванной так, вероятно, из-за цвета ткани, которой были оббиты ее стены — были выше всяческих похвал. А узнав, что гости прибыли из Флоры, мастер Шер даже войярское вино для них раздобыл, и не какое-нибудь, а настоящий «Кастор» с плато Нель.
      — Западная Флора, — с удивлением поднял бровь Конрад Трир, едва попробовав предложенное ему вино.
      — Я полагаю, это «Кастор»? — спросил кабатчика Карл.
      — Рад, если смог угодить, вашей светлости, — расплылся в подобострастной улыбке Примо Шер. Трудно сказать, за кого он принимал Карла, но, судя по его поведению, не меньше чем за путешествующего инкогнито принца крови.
      «А настоящая принцесса представляется ему всего лишьзнатной дамой, сопровождающей в этом странном путешествии особу королевской крови… Впрочем, со вчерашнего дня я, кажется, являюсь наследником императорской короны, — неожиданно вспомнил он. — Так что, возможно, мастер Шер не так уж и не прав».
      — Спасибо, мастер Шер, — сказал он вслух. — Все просто замечательно. И рыба, и мясо, и вино… Но мы хотели бы остаться одни…
      — Что будем делать теперь? — спросила Валерия, когда трапеза подошла к концу.
      — Не знаю, — улыбнулся ей Карл, отодвигая от себя блюдо с запеченным в имбирном тесте морским окунем, от которого, впрочем, уже мало что осталось, кроме костей, разумеется, и кусочков хорошо пропеченного теста. — Кто что, вероятно. В Линде замечательно богатый рынок, — он чуть поклонился Виктории и Анне. — Сюда привозят все самое лучшее со всего побережья Бурных Вод. А мастеру Марту, я полагаю, не безынтересно будет посетить книжное собрание Гильдии Негоциантов. — Еще один вежливый поклон. — Я слышал, что линдские купцы пробрели по случаю собрание хроник Каардена. Как вы думаете, мастер Март?
      — Я думаю, — без тени улыбки сказал Строитель. — Что это достаточный повод, чтобы навестить эту библиотеку.
      — Ну, а мы вчетвером, — Карл посмотрел на Дебору, но из вежливости не стал задерживать взгляд надолго и сразу же перевел его на Конрада. — Отправимся с визитом вежливости к моим родным. Капитан! — как бы вспомнив вдруг о Лешаке, добавил он. — Не составите ли нам компанию?