Между тем, пока они взбирались на гору, ночная тьма постепенно выцветала, и к тому моменту, когда Займан и Карл вступили на вершину, воздух стал прозрачным, наполнившись жемчужным сиянием наступившего утра.
      — Посмотри, — сказал Займан. — Это Каменная Ладонь, так мы называем это место.
      Оттуда, где они остановились, плоская вершина Левого Клыка действительно напоминала большую человеческую ладонь с четырьмя сжатыми пальцами, на которых стоял круглый, увенчанный конической крышей храм — он был построен на последней фаланге «указующего» — росла маленькая кедровая роща и у края ее располагалось древнее, если судить по виду, убрское кладбище. У основания большого пальца лежали руины какого-то сооружения, сложенного из циклопических гранитных блоков, сплошь заросшие кустами, затянутые лозами дикого винограда и покрытые лишайниками. А в центре ладони светилось перламутром овальное зеркало озера. Вода в нем была неподвижна, как стекло зеркала, но на дне его, наверняка, били ключи, иначе бы этот каменный бассейн давно высох. Но озеро не исчезло, хотя и не переполнилось, что, в свою очередь, означало, что где-то в глубине его вод имелся естественный или искусственный сток, регулирующий уровень воды.
      — Сейчас появится солнце, — Займан указал рукой на закрывавший восток горный кряж, и Карл повернул голову в указанном направлении. И едва только отзвучали произнесенные слова, из-за кромки гор в глаза им ударили сверкающие, цвета расплавленного золота, лучи медленно поднимающегося на небосклон солнца.
      — Посмотри на озеро, — предложил Займан.
      Горная гряда и встающее над ней солнце отражались в недвижимой прозрачной воде с такой точностью, что можно было предположить, что «светильник богов» поднимается именно там.
      — Спокойная вода отражает окружающий мир во всех деталях, — Займан нагнулся и подобрал с тропы камень. — Но налетит ветер, — он размахнулся и швырнул камень в озеро. — И по воде пойдет рябь. Изображение останется, но оно будет искажено.
      — Что ты хочешь этим сказать? — спросил Карл, предвкушая явление еще одной притчи.
      — Чем стремительнее река, — сказал Займан, игнорируя его вопрос. — Тем хуже отражается в ней действительный мир.
      — Чем сильнее воин, — попробовал угадать продолжение Карл. — Тем больше он сосредоточен на себе.
      — Ишель сказал мне вчера, что, когда он говорит с тобой, у него создается впечатление, что этот разговор уже однажды состоялся, и вы просто повторяете его для памяти.
      — Ну, не скажи, — возразил Карл. — Ишель единственный человек в ойкумене, после беседы с которым у меня начинает болеть голова.
      — Возможно, — усмехнулся в ответ Займан. — Но откуда ты знаешь, Рогем, не будет ли болеть моя голова после разговора с тобой?

      — Те, чьи действия ты можешь предугадать, — сказал Рогем, когда они закончили тренировку, оборвавшуюся для Карла на «четвертой ступени» — того предела, за который он еще ни разу не заглянул — Тебе не соперники, Рогем. Убей их, если таково было твое намерение, или отпусти с миром, если в твоем сердце нет излишней жестокости. Они не опасны, потому что каждый раз, как они захотят на тебя подняться, ты будешь знать об этом заранее. Впрочем, наши учителя говорят, что поднявшегося в третий раз следует убить, чтобы избавить вино мудрости от еще одной капли глупости.
      — Хорошо сказано. — У Карла еще немного кружилась голова, и звенело в ушах, но он быстро возвращал растраченные на упорную борьбу с самим собой силы.
      — Да, — кивнул Рогем, который, как знал Карл от Нагума, был способен подниматься на шестую ступень. — Но дело не в словах, а в том, что есть и такие — ты, например, Рогем, из этой породы — которым можно только отвечать и молиться Творцу, чтобы не запоздать с ответом. В поединке с таким противником, ты целиком зависишь от его воли. Предугадать его действия невозможно, а, отвечая на них, ты идешь по тропе, проложенной врагом. В этом случае, спасти тебя может только чудо, или ты должен подняться выше противника.
      — Но ты же сказал, что предугадать его действия невозможно, — возразил Карл.
      — Верно, — не стал спорить Займан. — Знаешь, как я попадаю в цель из лука, когда стреляю ночью вслепую? Я становлюсь зеркалом, отражающим цель, и добавляю к изображению врага свою стрелу, торчащую между его лопаток.
      — Красивый образ, — улыбнулся Карл. — Но, как это сделать на самом деле?
      — Пятая ступень, Рогем, — усмехнулся Стрелок. — Ты должен подняться на пятую ступень, и тогда никакой ветер и никакие камни, брошенные твоей ли, чужой ли рукой, не взбаламутят чистых вод твоей души. Ты будешь способен превращаться в зеркало и отражать своего противника. И… Ты ведь художник, Рогем, неужели ты не сможешь дополнить портрет своего врага смертельной раной, нанесенной твоим мечом?

      Над могилами своих учителей убру клали плоские круглые камни, похожие на мельничные жернова или большие круги сыра. Такова была традиция. Другая традиция предполагала, что, если учитель умер в пределах семи дней пути от Каменной Ладони, то его следует похоронить на старом кладбище около храма и кедровой рощи. Поэтому могил здесь было совсем не много, если учесть, разумеется, сколько веков существует это кладбище. А Займан погиб во время сражения на реке Кара. Князья Южного Договора решили, что могут претендовать на убрские земли. Они ошибались, разумеется. Ведь убру всегда были верны своим принципам и своему учению. Земля убру могла принадлежать только убру, и, узнав, что враг подступил к их границам, выступили в поход. Однако время для убру было очень неудачное — на это, собственно, и рассчитывали южане — потому что на освященной земле, как они называли свой край, оставалось очень мало бойцов. Поэтому южане смеялись перед боем и показывали на убрские порядки пальцами. Там было полно седых бород, и среди мужчин видны были женщины с поднятыми едва ли не до бедер юбками. И эти обнаженные, белые ноги, мелькавшие среди кожаных штанов, заправленных в короткие сапоги, уже не только веселили южан, но и распаляли их, потому что в их краях увидеть такой срам было невозможно. Они зря смеялись. И вожделению их не суждено было излиться в лона побежденных убрских женщин. Это был их третий поход на север, но они, разумеется, не знали, чему учит древняя традиция.
      Ни один южанин не вернулся домой. Они все умерли на берегах узкой степной реки, почти пересохшей от летнего зноя, и к началу осени не способной уже напоить две армии. Их убивали во время сражения и после него, настигая в степи бегущих, и не слушая мольбы лежащих. Но победа досталась дорогой ценой. Там, на берегу Кары, с убрской стороны границы, появилось большое кладбище, на котором лежит половина тех, кто пришел, чтобы отразить южную волну. Там лежат старики и юнцы, мужчины и женщины, но Займана там нет. Его ученики совершили невозможное, они забальзамировали его тело на месте, потратив на это вечер и ночь после боя, и доставили его на Каменную Ладонь за шесть дней, хотя даже быстрые всадники — о двуконь — проходят это расстояние за десять дней. Так говорит легенда. А как было на самом деле, теперь, спустя полстолетия, не помнит, верно, уже никто. Однако, как бы то ни было, Займан сын Оби по прозвищу «Стрелок» похоронен на маленьком кладбище на пальцах Каменной Ладони.
      Карл прошелся среди могил, постоял у камня Ишеля, пожалел, глядя на темно-зеленые кроны кедров, что нет здесь могилы Нагума, и, подойдя к тому месту, где лежал Займан, сел прямо на землю и, прикрыв глаза, «пошел по ступеням». На третей он «встретил» их всех, такими, какими сохранила их облик его безупречная память. Он долго смотрел им в глаза, каждому по очереди, и думал о том, что, если верны традиция убру и их учение, сохранившее в себе многое из того, что уже давно забыто другими народами, то у его собственной души, возможно, вскоре будет возможность «поговорить» с ними, как равной с равными. Но сейчас они были не равны. Он был жив, а они — нет, поэтому, вспомнив друзей, Карл «спустился» обратно и снова посмотрел на круглый светлый камень.
      «Откуда взялось здесь озеро?» — спросил он Займана в то утро.
      «Здесь сражались боги», — просто ответил учитель.
      « Там, где пролита кровь богов… — Снова вспомнил Карл слова древней песни. — Там где боги разили богов».
      Оставалось только гадать, кто и за что проливал здесь свою разъедающую даже камникровь. Не сохранилось об этом ни песни, ни рассказа, и достоверного известия не дошло до наших дней.

      За спиной раздались тихие шаги. Человек ступал мягко, чтобы не потревожить ни покоя этого места, ни предавшегося в виду могилы размышлениям или молитвам Карла. Но он, вернее, она и не пыталась скрыть своего присутствия. Захочет Карл, заговорит, не захочет — шаги так же тихо унесут женщину прочь.
      — Почему вы пришли? — спросил Карл, не оборачиваясь. Возможно, было невежливо начинать с этого разговор, но Карл спросил, и Виктория его поняла.
      «Ну, на то она и „видящая“, не так ли?»
      — Потому что вы позвали. — Естественно, Виктория имела в виду не то, что оставив всех остальных спутников Карла, пировать на берегу священного озера принесенными из Сдома дарами Великого Мастера Кузнецов, она подошла сейчас к нему, а то, что случилось то ли несколько мгновений, то ли несколько дней назад в зале Врат.
      — Вы услышали. — Это не был вопрос, но Виктория снова все поняла именно так, как следовало.
      — Очень странное ощущение, — сказала она через мгновение, потребовавшееся ей, чтобы сесть рядом с ним. — Не голос, не чужая мысль, вторгающаяся в твои мысли. Вы понимаете? — Она снова замолчала, но ненадолго. — Чистое знание, так, пожалуй. Просто ты вдруг узнаешь, что кто-то нуждается в твоей помощи. Не призыв, и даже не зов.
      — Как думаете, Виктория, — ее ответ был интересен сам по себе, но недостаточен. — Кто-нибудь еще меня услышал?
      — Несомненно, — неожиданно улыбнулась Виктория, и хотя Карл этой улыбки не увидел, он ее услышал и тут же представил себе так ярко, как только могло ее воссоздать его не ведающее пределов воображение. — Вы сделали это в первый раз?
      — Да, — кивнул он. — И даже не знал, что сделал.
      — Великолепно! — Еще шире улыбнулась Виктория, которая полна была сейчас, как показалось Карлу, чистого, почти детского восторга.
      — Что именно? — спросил он, поражаясь и одновременно радуясь такой ее реакции.
      — Неужели, вы еще не поняли, Карл? — Подняла в удивлении брови волшебница, не отпуская, впрочем, улыбки, делавшей ее еще прекраснее. — Вы же умный, Карл! Как так возможно, что вы не хотите понять такую очевидную вещь?
      — Не знаю, — пожал он плечами. — В последнее время я начал сомневаться в остроте и живости своего ума.
      — Постойте! — Нынешний их разговор живо напомнил Карлу другой разговор, произошедший всего несколько дней назад, или это случилось намного раньше? Тогда они обсуждали с Мартом проблему рефлетов, и Карл раз за разом отказывался признать очевидное.
      « Очевидное!»
      Но так все и было! Если посмотреть сейчас беспристрастно на то, как открывались в нем — все до одной — странные и чуждые людям способности к темным искусствам, следовало признать, что знание, осознание, понимание приходили к Карлу, лишь после того, как он уже воспользовался очередным своим темным Даром. Все это и всегда происходило как будто случайно, по надобности или без видимости таковой, но только не намеренно. И означать это могло только одно. И ведь он уже размышлял об этом в Сдоме! И в Мотте думал…
      «Природная магия… Магия стихий…»
      — Я понял, — сказал он молчаливо ожидавшей его ответа Виктории. — Возможно, и даже, скорее всего, вы правы, Виктория. Ведь я никогда не умел пользоваться арканами, формулами или чем-то еще из этого ряда просто потому, что никогда этому не обучался. А не учился я магическому искусству только вследствие полного отсутствия у меня Дара. Во всяком случае, никто и никогда не нашел у меня даже искры такого Дара, какой есть у вас или у Анны. Я просто делаю что-то, когда обстоятельства меня к этому принуждают, а почему и как, не знаю.
      — Просто делаете…
      — Я вам уже говорил, что я не бог, — усмехнулся Карл, припоминая давний уже их разговор на эту тему.
      — И вы можете это доказать? — усмехнулась в ответ Садовница.
      — Несомненно, — в свою божественную сущность Карл совершенно не верил, ее не принимали ни его разум, ни душа, ни художественное чувство. На вкус Карла в этом предположении не было самого главного, естественной гармонии между содержанием и формой. — Во всяком случае, я могу доказать это от противного.
      — Отсутствие всемогущества или неведениео наличии оного, — Виктория, по-видимому, тоже помнила тот разговор в отеле ди Руже. — Увы, Карл, но это утверждение ничего не доказывают, потому что и само требует доказательств своей истинности.
      — Из меня выйдет никудышный бог, — у него совершенно не было сил улыбаться, но он все-таки улыбнулся. — Однако я польщен, богом меня еще никто не называл. Вы первая.
      — Это что-то меняет? — спросила, чуть нахмурившись, Виктория.
      — Для меня ничего, — пожал он плечами. — А для вас?
      — И для меня тоже. — Все с той же чудной улыбкой в глазах и на губах сказала женщина. — Впрочем, у людей и зверей разные боги.
      — В самом деле? — О таком Карл никогда не слышал. Если честно, ему вообще не приходило в голову, что у зверей могут быть свои боги.
      — Да, — похоже, колдунья не шутила. — Только мы не персонализируем своих богов, Карл, как делают это люди и оборотни, и не даем им имена. Мы вообще с ними «не говорим», мы их чувствуем.
      — Вы давно уже не зверь, — сказал Карл, обдумывая между тем то, что только что услышал от дамы Садовницы.
      — Возможно, — согласилась она. — Возможно, но, тогда, кто?
      — Я полагаю, вы человек, — Ответил Карл с улыбкой. — Молодая красивая женщина, умная, наделенная Даром поразительно силы, очень человечная… Я что-то пропустил?
      — Человек… Вы, в самом деле, готовы признать меня человеком?
      Слова Карла неожиданным образом не на шутку взволновали волшебницу. Улыбка разом исчезла с ее губ, и настроения своего она даже не пыталась скрыть.
      — А кем же я должен вас считать? — В свою очередь удивился Карл. — Волчицей?
      —  Человеком… — повторила вслух Виктория.
      — Человеком, — согласился с ней Карл. — Вы великолепная женщина, Виктория. Таковой я вас и полагаю.
      — Вы говорите правду, — кивнула она. — Вероятно, так вы и думаете. Возможно, поэтому я откликнулась на ваш зов.
      — И поэтому тоже, — поправилась она спустя мгновение.
      — Так кто еще его услышал? — вернулся к прежнему своему вопросу Карл. Обсуждать свою и ее сущность ему сейчас не хотелось, хотя кое-что из сказанного могло оказаться отнюдь не бесполезным.
      — Анна, — сразу же ответила Виктория. — Думаю, Конрад тоже. Про остальных не знаю, но предполагаю, что Дебора и Валерия способны услышать вас, Карл, даже «из-за края».
      Она замолчала, и минуту или две они просто сидели, глядя друг на друга. Как ни мало было сказано, им обоим было о чем подумать.
      — Моя судьба, Карл, — сказала, наконец, волшебница. — Наши с Анной судьбы связаны с твоей, Карл Ругер, неразрывной связью. Не знаю, в чем тут суть, какова причина, и не берусь толковать голос Хозяйки, но так есть. И знаете, Карл, мне это совершенно не мешает.
      — Благодарю вас, графиня, — поклонился ей Карл, подтверждая однажды принятые на себя обязательства. Он был серьезен сейчас, и не только потому, что вопросы доверия и взаимных обязательств — это и вообще вещи, требующие к себе самого серьезного отношения. Ну а если имеешь дело с такой могучей чародейкой, как дама Садовница, тем более.
      — Скажите, Виктория, — спросил он, спустя время. — Вам приходилось раньше слышать о Зеркале Дня и Зеркале Ночи?
      — Приходилось… Есть записи, и в Сдоме, и во Флоре, — Ответила колдунья, нахмурив свои тонко очерченные брови, и вдруг встрепенулась. — Постойте! Когда мы пришли, вы были не в лучшем виде, и что-то… Вы хотите сказать, что смотрели в Зеркало Ночи?!
      — Да, — кивнул Карл, и от воспоминания о непрожитой жизни у него снова сжалось сердце. — Зеркало Ночи… Хотя, видят боги, в легенде о Мотте эти зеркала даже не упоминаются, ведь так?
      Он говорил с ней спокойным тоном, стараясь ничем не выдать того, что творится теперь в его взбаламученной воспоминаниями душе. Но от правды куда денешься? Не только Виктория была сейчас встревожена и едва ли не напугана, хотя такой даму Садовницу Карл еще никогда, кажется, не видел. Зато там, в черном зазеркалье, он видел другую Викторию, плененную, охваченную смертной тоской, беспомощную и сломленную, и образ этот стоял сейчас перед его глазами, мешая говорить с волшебницей.
      — Вы смотрели?! — Вопрос Виктории прозвучал, как стон, но он же разрушил наваждение, вновь обрушившееся на Карла, вернув его к реальности, в которой он никогда не насиловал Анну и не отдавал своему мечу — капля за каплей — жизнь умирающего в страшных мучениях Яна Кузнеца.
      — Смотрел, — просто ответил Карл.
      — И вы все еще живы, — а сейчас Виктория была уже не напугана, она была поражена. — Даже для тебя, Карл, даже для тебя…
      — Я, — Карл ощутил вдруг, что не знает, что должен теперь сказать.
      — Честно говоря, — сказал он через секунду. — Я вряд ли рискну заглянуть туда еще раз.
      Он постарался призвать обратно все свое спокойствие, чтобы достойно выдержать испытующий взгляд дамы Садовницы. Впрочем, как ни тягостны были воспоминания, связанные с путешествием в Зеркало Ночи, Карл не мог не признать, что не сделай он этого, многое тайное так и осталось бы для него неведомым, тогда как теперь он был вооружен таким знанием, которое дорогого стоило, во всяком случае, для него.
      — Куда открываются Врата? — Неожиданно спросила Виктория. — Вы знаете, Карл, куда ведет эта дорога?
      «Ну, вот ты и спросила…»
      Карл не был настолько самонадеян, чтобы полагать, что никто кроме него не догадается, что зеленый монолит, оправленный овальной резной рамой, не деталь изысканного декора, а нечто большее, для чего, по сути, и был создан и весь этот великолепный, несущий на себе печать древней магии, зал, и весь сложный лабиринт, упрятанный от людских глаз в недра горы. Но одна ли Виктория догадалась об истинной природе зала Врат? Возможно, что и нет. Однако вопрос был не в этом, а в том, о чем спросила волшебница. Куда открываются Врата?
      — Еще не знаю, — искренно ответил Карл. — Но, разумеется, надеюсь узнать.
      — Понимаю, — кивнула Виктория и чуть опустила веки с длинными черными ресницами, скрывшими теперь от Карла выражение ее глаз. — Но только ли в этом смысл нашего путешествия?
      Что ж, она была права, Карл знал это и сам, хотя даже не пробовал сформулировать свои истинные намерения, как всегда больше полагаясь в такого рода делах на интуицию, чем на холодный анализ или философскую риторику.
      — Что ж, — сказал он вслух. — Вы правы, Виктория. Я принужден теперь думать о многих вещах одновременно… Может статься, что…
      — Не продолжайте! — Решительно перебила его волшебница. — Есть вещи, которые таким людям, как мы, нельзя произносить вслух!
      «Людям!» — как ни был он погружен сейчас в совсем иные проблемы, не отметить этого слова Карл не мог.
      —  Тыистинный кавалер, Карл Ругер из Линда, — Веки Виктории поднялись, и на Карла смотрели огромные, черные, как безлунная ночь, и горящие темным огнем, как агаты или черный янтарь, глаза. — И это, гораздо важнее, чем то, кем ты являешься на самом деле.
      — Я принимаю твоислова с гордостью и благодарностью, — ответил Карл, обдумав то, что она ему только что сказала, и как это сделала. — Но, если так, скажи, кем ощущаешь себя теперь ты?
      — Вероятно, человеком. — Стремительная смена настроения, и вот уже улыбка снова сияет на ее изысканных губах. — Не пора ли нам перейти на «ты», мастер Карл.
      — Дружба предполагает доверие, — ответно улыбнулся Карл, отбрасывая последние сомнения. Сейчас он окончательно решил, что отсюда, из страны убру, они пойдут в Ляшну, потому что откладывать эту встречу больше нельзя. Он не мог, не имел права, оставить Деборе и всем остальным такое наследство, каким, наверняка, станет для них когда-нибудь — теперь, или позже, но обязательно станет — не знающая границ ненависть Норны.
      — Дружба предполагает доверие, — повторила за ним Виктория, и, хотя улыбка не исчезла с ее губ, глаза женщины стали серьезны. — Спрашивай, Карл, я честно отвечу на твой вопрос.
      — Почему? — Спросил Карл. — И почему именно Август?
      — Любовь. — Руки Виктории, лежавшие до этого мгновения на коленях, поднялись, как если бы она собиралась ими всплеснуть.
      — Любовь, — повторила она, возвращая руки на место. — Что сказать, Карл? Не знаю. А ты можешь объяснить все странности любви? Можешь ли ты воспроизвести тот сложный орнамент, в который сплетаются чувства и отношения?
      — Вероятно, не смогу, — признал Карл. — Извини.
      — Ты не должен извиняться, — возразила Виктория. — Август твой друг и сын твоего сына. Но кое что я тебе все-таки попробую объяснить. Я… Ты же знаешь, я живу достаточно долго, и вот, что я поняла. Любовь таких людей, как Август, дорогого стоит. Ты меня понимаешь, Карл? Это такая ценность, что, если в твоей душе существует хотя бы слабая ответная симпатия, то от таких даров отказываются только безумцы.
      — Но речь идет не о симпатии, — понял Карл.
      — Да, я испытываю к нему не просто симпатию, — кивнула Виктория. — И не только я.
      — Что ты «увидела» в этом простом солдате? — спросил, тогда, Карл.
      — «Увидела»… — Задумчиво повторила за ним волшебница. — Я увидела в нем благородство и честь, Карл, какими мало кто может теперь похвастаться. А еще искренность, мужество и… ум. Да, Карл! Впрочем, ты знаешь это и сам. Август умен, хотя редко показывает это окружающим.
      — Согласен. — Спорить было не о чем, Виктория сказала правду.
      — Теперь посмотри на вещи с практической стороны, — между тем, продолжала объяснять Виктория. — Анна должна когда-то устроить свою жизнь. Она меня любит, но ее природа и ее жизненный опыт таковы, что когда-то она все равно почувствует необходимость в мужчине. Во всех смыслах, Карл. Во всех. Она захочет выйти замуж, родить детей, стать хозяйкой дома, и Дар, который она несет, не будет этому помехой. Напротив, именно Дар и все, что с ним связано, обострят эту потребность. Он ей нравится, хотя, возможно, даже теперь она не отдает себе отчета, насколько ей нравится Август. Она слишком погружена в наши отношения, но вечно это продолжаться не может.
      — Любовь, — сказал Карл, пытаясь примерить это чувство к даме Садовнице, огненной деве Анне, и своему капитану Августу Лешаку, которому вскоре предстояло стать новым графом Ругером.
      — Не думай об Анне, — улыбнулась Виктория. — Она будет счастлива. И я буду счастлива. И Август не пожалеет о сделанном выборе. Судьба, Карл, иногда создает великолепные коллизии, надо только уметь их увидеть, и не пропустить.

      Они покинули Сдом за час до заката. Пропитанный солью и запахами моря воздух уже как будто загустел и пропитался предзакатной желтизной, а сам светильник богов висел над самой водой. Впрочем, видел все это только Карл, привычно, едва ли задумываясь над тем, что делает, подбиравший подходящие для передачи всех этих тонов и полутонов — море, небо, корабли и стены домов, и само солнце — краски, и Конрад с Августом, сопровождавшие его в город. Все остальные так и не оставили на этот раз глубоких подземелий под княжеским замком. Благодаря Августу, путь назад оказался не намного труднее утреннего путешествия, и, не встретив никаких особых препятствий, что наводило на мысли о добром расположении богов Высокого Неба, благоприятствовавших их короткой экспедиции, они вскоре вернулись в зал Врат.
      Здесь за время их отсутствия — а на сколько именно времени покинули они лабиринт Мотты оставалось только гадать — ничего не изменилось. Даже горящий факел, брошенный Карлом на драгоценный мозаичный пол то ли несколько мгновений, то ли целую вечность назад, продолжал пылать как ни в чем, ни бывало, оказавшись запертым магией зала Врат в своем единственном, раз и навсегда остановившемся мгновении. Оставаться здесь дольше, чем нужно было, чтобы отдышаться, переброситься немногими словами, и открыть новую Дверь, никому не хотелось. Тем более не пришло им в голову устраивать в Мотте трапезу, а чувство голода ощущалось всеми, но, разумеется, в особенности женщинами и Строителем Мартом, которые провели почти весь день внутри скального основания Третьей Сестры.