Первые дни в Лондоне чем-то напоминали преждевременное возвращение домой, когда вас еще не ждут. Рианон, конечно, не рассчитывала, что по поводу ее приезда накроют праздничный стол, но, приехав раньше времени, она с удивлением обнаружила, что у нее нет срочных дел, никто не оставил ей сообщений на автоответчике, нет ни почты, ни Лиззи, и вдруг почувствовала себя так, будто попала во временную дыру. Наступила пауза в ее жизни, вакуум. С другой стороны, необходимость противостоять жестокой, мрачной реальности, когда нет ни работы, ни долгих разговоров с подругой, возможно, поможет ей разобраться с хаосом в душе.
      В Хитроу ее никто не встречал. Такси неторопливо доставило ее в Кенсингтон. Моросил мелкий, но густой дождь, фонари мерцали в ранних вечерних сумерках сквозь пелену измороси, пешеходы шлепали по лужам. А мысли Рианон витали очень далеко. Она старалась разобраться, в чем смысл ее жизни и почему с ней случилось все то, что случилось.
      Конечно, Рианон очень недоставало Лиззи, но она ощутила некоторый подъем от звонков многочисленных коллег и знакомых. Люди звонили по мере того, как узнавали о ее возвращении. Она много времени проводила вне дома – ходила в магазины, встречалась с друзьями, но чаще просто гуляла. Часами Рианон ходила по Лондону, впитывала знакомую атмосферу родного города, глазела на проносившиеся мимо злобные машины, на бесцветное небо, подставляла лицо дождю. Раньше у нее никогда не находилось времени по-настоящему посмотреть Лондон, и сейчас она не смогла бы ответить точно, зачем занимается этим. Это бесцельное блуждание давало ей ощущение мира, покоя. Рианон бродила, смотрела, прислушивалась, отвлекаясь от собственных проблем, растворялась в вещах, которые в иное время никогда не привлекли бы ее внимания.
      День не приходился на день. Рианон то глубже погружалась в тоску, то чуть веселее смотрела на мир… Но в самые мрачные, отчаянные часы, когда одиночество окутывало ее сплошным черным облаком, любовь к Лондону помогала ей напомнить себе, что она в безопасности. Рианон не хотела бы жить ни в каком другом месте, хотя в глубине души чувствовала, что и Лондону она больше не принадлежит. Или не хочет принадлежать? Может, у нее не хватает духу взять в руки нить собственной жизни и вплести ее в такое нежеланное будущее?
      Быть может, Рианон было бы легче справиться с собой, если бы Макс позвонил. Она не ждала, что он это сделает, но шли дни, и Рианон обнаружила, что все-таки страстно ждет звонка. Раз за разом она воскрешала в памяти те две ночи, наслаждалась словами, которые он говорил ей, и мучила себя стремлением опять слышать его голос. Тоска по Максу отзывалась в сердце живой, острой болью. Воспоминания помогали держаться, но в то же время разрушали ее. Стоило вспомнить его прикосновение, как Рианон думала о том, что больше никогда не испытает такого. Отчаяние и страсть только росли от того, что их разделяло огромное расстояние. Перед отъездом она надеялась, что возвращение в Англию поможет сладить с чувствами, но все получилось наоборот – растерянность и паника только усилились. Иногда отчаяние настолько захватывало ее, что не помогали ни слезы, ни молитвы Всевышнему, ни хождение взад-вперед по комнате. Чувства, неисполнимые желания захватили в плен ее душу.
      Рианон помнила, насколько немыслимым ей представлялось отказаться от Оливера. Неужели с Максом то же самое? Почему она до такой степени капитулировала перед мыслями об этом человеке? Она не могла бы ответить на эти вопросы. Наваждение невозможно объяснить рационально. Она пыталась заняться самоанализом, но страсть не поддается логике. Она приходила к одному и тому же выводу: невозможно любить так сильно человека, с которым едва знакома.
      Но Макс не был для нее незнакомцем. Он связан с ней. Она любит его так, как никого не любила прежде и не полюбит никогда. И она никогда не найдет слов, чтобы описать свое чувство людям, которые сами не испытали ничего подобного.
      Хотя она пыталась. Через две недели после расставания с Максом Рианон попробовала рассказать кому-нибудь о своих переживаниях. Она надеялась, что это поможет стряхнуть с себя растерянность и боль.
      Поскольку Лиззи рядом не было, Рианон решила открыться Джолину, и это оказалось совсем не сложно, даже наоборот. Правда, она начала сомневаться, не напрасно ли затеяла разговор. Никогда раньше она не откровенничала с Джолином до такой степени.
      Когда Рианон закончила, Джолин некоторое время молча сидел, прижав бокал вина к подбородку, и обдумывал услышанное. При свечах его красивое смуглое лицо блестело и переливалось, как ртуть. Короткие курчавые волосы сливались с полумраком, большие кольца в ушах слегка покачивались. Он был одет в серебристый свитер и джинсы. На ногах у него были короткие черные сапожки на высоких каблуках. Из стоявшей под стулом сумки выглядывал пышный светлый парик, который он обычно носил.
      Он наконец поднял голову и озабоченно проговорил:
      – Да, действительно трудно понять, как ты можешь так сильно любить почти незнакомого человека. Спроси-ка себя, Рианон, ты действительно хочешь быть с ним? Не руководит ли тобой прежде всего желание отплатить Галине?
      От неожиданности Рианон вскинула голову:
      – По-твоему, я когда-нибудь была настолько мелочной? Джолин успокаивающе поднял руку.
      – Нет, никогда, – сказал он, – но это не значит, что ты вовсе не способна на мелкую месть. Мы все на нее способны. Она украла у тебя мужчину, за которого ты собиралась замуж, и вполне понятно, если ты захотела отплатить ей той же монетой.
      – Неужели ты искренне думаешь, что за всеми моими чувствами стоит простая мстительность?
      Джолин поднял брови.
      – Честно говоря, нет, – признался он, – но я обязан был спросить. Между прочим, тогда все было бы гораздо проще. Но если то, что ты мне рассказала, чистая правда, значит, в душе у тебя должен гореть адский огонь.
      Его слова больно резанули ее. Ее осунувшееся лицо, на котором выступили веснушки, темные круги под глазами, роскошные волосы, небрежно заплетенные теперь в косу, – все выдавало страдание. Когда-то Рианон верила, что она сможет встретить лицом к лицу любые трудности, преодолеть их и идти вперед. За последние несколько месяцев она осознала, как глубоко ошибалась. Она не понимала, как собрать осколки разбитой жизни. Последние события – разочарование, пережитое с Оливером, потеря работы и вот теперь невозможное во всех смыслах влечение к Максу – разрушили ее веру в собственное мужество. При этом где-то в глубине души Рианон понимала, что если бы не Макс, она бы скорее оправилась. Ей нечего терять. Что мешает собраться с силами и переменить столь унылую жизнь? Только неотвязная мысль о том, что надо ждать, что с Максом не все кончено.
      По глазам Джолина она увидела, что тот не все сказал, и, собрав все силы, заметила:
      – Говоришь так, будто сам прошел через что-то похожее.
      Он кивнул, перекатывая бокал:
      – Точно. Я был там, где сейчас ты. Долгая история. Не стану сегодня рассказывать, но ты поверь: я знаю, каково тебе. Я тоже не могу подобрать нужных слов. И еще понимаю, что это самое лучшее и самое худшее, что испытал в жизни.
      Рианон сглотнула.
      – После того случая ты его видел? – поинтересовалась она. Джолин покачал головой:
      – Ни разу. Он женат, двое детей, хорошая работа, он известный человек и все такое. – Джолин вздохнул и отхлебнул вина. – Можно еще один вопрос? Если мистер Романов воспринимает тебя так же, как ты его, почему он женился на другой?
      – У него были причины, – ответила Рианон. Джолин искоса взглянул на нее:
      – Ты веришь в истинность этих причин?
      Рианон кивнула и пояснила, изучая дно своего бокала:
      – Во всяком случае, когда он говорил мне о них, верила. Сейчас я уже не так уверена.
      – Особенно трудно поверить, что такой сильный мужчина в здравом уме не мог справиться всего лишь с Галиной Казимир.
      Рианон слабо улыбнулась:
      – Не забывай, он провел со мной свою первую брачную ночь.
      Джолин кивнул.
      – Значит, господин Романов – редкостный негодяй, – спокойно заметил он.
      Рианон с удивлением посмотрела на него.
      – А что бы ты сказала, если бы он обошелся с тобой, как со своей невестой?
      Рианон молчала.
      – Послушай, – мягко сказал Джолин, – если человек способен на такие штуки, если может стоять у алтаря и клясться в вечной верности и любви женщине, которая черт знает как хороша, в твоем, обрати внимание, присутствии, значит, тебе, Рианон, придется смириться с одним простым выводом: он относится к тебе вовсе не так, как ты к нему. Знаю, знаю, что он говорил, но мужчинам, как правило, нетрудно произносить подобные слова. Я понимаю, тебе неприятно слушать, но взгляни хотя бы на свое сволочное замужество, и ты убедишься, что мужчины умеют лгать или по крайней мере скрывать правду.
      – Ты, кажется, говорил, что понимаешь, что я сейчас чувствую, – возразила Рианон, стараясь, чтобы голос не дрожал.
      – Правильно, я тебя понимаю. Но я не знаю, что чувствует он. И еще честно скажу: поражаюсь, как ты могла решиться остаться с ним наедине. Рианон, этот парень убил человека.
      – Замолчи! – Рианон вскочила со стула. – Джолин, я от тебя такого не ожидала. Я…
      – Ага! – воскликнул Джолин. – Ты, естественно, ждала, что я буду тебя уговаривать: все, мол, будет хорошо, в конце концов все устроится, он любит тебя, а не молодую жену… Нет, Рианон, так я не могу. Так мог бы говорить он. Я же могу только сопоставить твои рассказы с тем, что знаю из газет. И то и другое очень дурно пахнет. Между прочим, если бы Лиззи была сейчас здесь, она сказала бы тебе то же самое. Ты не оправилась после истории с Оливером. Насколько я представляю, ты еще перед отлетом в Лос-Анджелес подумывала вернуться к нему. Одно это показывает, как плохо ты разбираешься в людях. Тот подонок согласился стать двоеженцем, и после этого ты намереваешься к нему вернуться! А теперь, меньше чем через месяц, ты заявляешь, что без памяти влюблена в человека, у которого только что побывала на свадьбе, в человека, который, по твоим собственным словам, не постеснялся завалить тебя в свою первую брачную ночь, а затем принял все меры, чтобы ты уехала из Америки и, не дай Бог, не поставила бы его в неловкое положение!
      – Все не так, – попыталась запротестовать Рианон. – Ты все ставишь с ног на голову.
      – Я? А может, все-таки ты? – немедленно парировал Джолин. – Знаю, ты можешь меня возненавидеть за эти слова, но я только говорю вслух то, чего больше всего боишься ты сама. Посмотри правде в глаза! Только так ты сможешь все это преодолеть и нормально жить дальше. Хорошо, пусть ты права, пусть он любит тебя больше всех на свете, пусть даже он мучается сейчас еще сильнее, чем ты, но, выслушав тебя, я должен сказать, что эти предположения я бы сопроводил очень большим вопросительным знаком.
      Рианон стояла к нему спиной, скрестив руки на груди, и смотрела на освещенный фонарями сад. Она уже не могла понять, как ее угораздило довериться Джолину, как она могла не сообразить, что такой человек просто не в состоянии ее понять. Рианон не принадлежала его миру, он не был частью ее мира, во всяком случае, в полном смысле слова, а значит, казалось ей, в разговоре с Джолином она предала Макса, позволила Джолину встать между ними. Ей хотелось только покончить со всем этим.
      – А что о нем писали, вспомни! – продолжал Джолин. – Рианон, откуда-то эти ребята ведь взяли свои выводы, сама понимаешь. Они могут дать неверную интерпретацию, но дыма без огня не бывает. Они ничего не высасывают из пальца, особенно когда речь заходит о людях вроде Макса Романова. Рианон, спросила бы ты себя, почему он так избегает общения с журналистами, почему ни на кого не подает в суд за диффамацию, почему не добивается судебного запрета на материалы, которые неизбежно попадут на первые полосы газет. Писали, что он за взятки избежал ответственности за убийство, за незаконную биржевую сделку. Что же дальше? Мы ведь по-прежнему ничего не знаем об этом человеке!
      Рианон тем временем подумала о Морисе, обо всем, что рассказал ей Макс. И еще о Сюзан Травнер. Неужели она сделала глупость, решив не встречаться с ней? Она думала о Галине, о ее смятенном рассудке. О Максе. О том, как охотно поверила всему, что он ей говорил. О его детях, о его любви к ним. О часах, которые он, должно быть, провел наедине с Галиной, прежде чем явиться в памятную ночь в пустыню на свидание.
      О том, как в первую ночь он прикасался к ее груди, как целовал ее, об их близости. Она задумалась о том, что он не захотел ей рассказать. Вдруг до нее донесся голос Джолина, и Рианон безумно захотелось, чтобы парень оставил ее в покое. А Джолин говорил:
      – Я знаю, ты хочешь во всем ему верить. Я того же хотел, когда такое случилось со мной. И кое-что заставляет тебя верить. То, например, как тебе было хорошо с этим человеком, то, что он делал с тобой. Ощущения, которых, кажется, никто до тебя не испытал, так, наверное, и есть. В твоей жизни, во всяком случае, такого не было. Но пойми, эти чувства принадлежат тому времени, тем дням и часам, что вы провели вместе. Там им и место! Он сказал тебе кое-что, и один парень сказал мне то же самое. Да, я все равно продолжал надеяться, говорил себе, что все в конце концов устроится, ведь такая сильная любовь не может пройти бесследно. Но ничего не устроилось, потому что не должно было. Он женат, отец семейства, у него дела, жизнь, в которой тебе нет места. Рианон, поверь мне, твой Макс ни от чего не откажется, и не важно, любит он тебя или нет.
      – Знаю, – прошептала она. – Он и сказал, что не откажется.
      – Вот и поверь ему.
      – Пытаюсь.
      Джолин поднялся, чтобы наполнить бокалы. Когда он протянул Рианон бокал, она робко спросила:
      – Джо, все это не выйдет за пределы этих стен, обещаешь?
      – Ну конечно, даю слово. – Джолин моргнул, и тени от длинных ресниц пробежали по щекам. – Прости, если мои слова были тебе неприятны, но лично мне очень жаль, что мне никто ничего не объяснил, когда мне было так же плохо. Я потерял три года в напрасной надежде на его возвращение. Три года я ждал, что все образуется. Отчасти потому, что мои так называемые друзья уверяли меня, что все будет хорошо, отчасти из-за того, что сам не мог смириться с мыслью о том, что судьба, которая дала мне с этой встречи так много, враз все отобрала. Но в конце концов все встало на свои места.
      – Похоже, с Лиззи так и случилось, – заметила Рианон. Она с большим трудом сдерживала слезы.
      – Там все совсем иначе, – возразил Джолин. – У Энди не было других привязанностей. Он волен любить ее, и ей ничто не мешает любить его. – Парень пожал плечами. – Думаю, когда-нибудь ты встретишь человека, которому ничто не будет мешать тебя полюбить.
      – Это будет не то.
      – Конечно. Это будет компромиссом. А жизнь состоит из компромиссов. Ради Энди Лиззи покинула Лондон, а ты ради другого человека расстанешься с мыслями о Максе.
      Рианон поспешно отвернулась, чтобы Джолин не заметил слез, выступивших на ее глазах.
      – Меня это приводит в бешенство, – помолчав, произнесла она.
      – А жизнь постоянно бесит, – со смешком отозвался Джолин. – Мы вообще существуем для того, чтобы нас унижали.
      Рианон тоже засмеялась.
      – Нет, я злюсь на себя. Брожу как дура, якобы стараюсь осмыслить свою жизнь, притворяюсь, что думаю о чем угодно, только не о нем, а на самом деле только о нем. Мысленно веду с ним бесконечные разговоры и схожу от них с ума. В понедельник я должна приступить к работе в музыкальном телеконкурсе и мечтаю только о том, как плюнуть в рожу Мейвис Как-ее-там, потому что только она предложила мне работу, а я-то считала, что предложения посыплются на меня со всех сторон и вообще что я в жизни не окажусь в таком положении, как сейчас.
      – Пошли-ка ты Мейвис Как-ее-там сама знаешь куда, – фыркнул Джолин и с характерным взмахом руки вновь опустился на диван. – Она тебе не нужна, – добавил он.
      Рианон очень внимательно посмотрела на него. А он отвел глаза, тряхнув гривой волос, картинно скрестил ноги и лишь после этого поднял на нее глаза.
      Вот такого Джолина она хорошо знала, Джолина, который обожал ходить вокруг да около, принимать загадочный вид, делать многозначительные намеки, пока собеседник судорожно старался понять его.
      – Я просто говорю, что она тебе не нужна, – повторил он.
      – Тогда что же мне нужно?
      Джолин кивнул, задумчиво закусил губу и ответил:
      – Нужно вот что: послать ее куда подальше, прежде чем она пошлет тебя.
      Рианон будто током ударило.
      – Ты хочешь сказать, что она собирается отменить предложение о работе?
      – Я хочу сказать, что никакого предложения у нее нет.
      Рианон подперла подбородок ладонью.
      – Джолин, извини, но у меня сейчас не то настроение. Говори по-человечески.
      Джолин фыркнул:
      – Ей зарубили шоу. Завтра она об этом узнает.
      Рианон подняла голову, расширившимися глазами глядя на собеседника.
      – Ты уверен? – пробормотала она, пытаясь справиться с приступом паники. Ей была необходима эта работа, и не только затем, чтобы поправить свое шаткое материальное положение, – надо было срочно чем-то занять голову и не обезуметь окончательно. – Кто тебе сказал?
      Джолин, ухмыляясь, приложил палец к губам.
      – В общем, это факт. Мейвис Линдсей и ее кретинская музыка отныне никому не интересны.
      – Господи Иисусе, – прошептала Рианон, ставя бокал на стол. Она подавила в себе порыв вскочить. Голова закружилась. – Джо, что со мной происходит? – еле выговорила она. – На мне проклятие, что ли? Сначала я теряю Оливера, потом работу, потом Макса, опять работу. Сколько же все это может продолжаться?
      Джолин пожал плечами.
      – У тебя есть крыша над головой, – возразил он. – Хотя, конечно, через какое-то время ты не сможешь вносить арендную плату.
      Рианон рывком поднялась на ноги, взяла бокал с вином и принялась мерить шагами комнату.
      – Джо, мне нужна работа, – твердила она. – Почему меня никто не пригласил? Я профессионал, все эти козлы никогда не смогут достичь такого уровня, так почему я, черт побери, не могу найти работу?
      – Потому, – серьезно ответил Джолин, – что ты представляешь собой угрозу. У тебя была собственная программа, причем она имела настоящий успех, так что никому не нужно, дорогая, чтобы ты пришла, и все внимание снова сосредоточилось на тебе. И кроме того, какого черта ты из кожи вон лезешь, чтобы найти работу? Ты не исполнитель по натуре, ты лидер. Ты генератор идей, ты – душа проектов.
      – Но мне прежде всего требуется заработок, – проворчала Рианон. – Свежие идеи, должна тебе сказать, не решают проблему хлеба насущного. И скажи мне, пожалуйста, откуда мне брать хоть какие-то идеи?
      Джолин недовольно скривился.
      – Раньше ты в них недостатка не испытывала, – заметил он. – Что с тех пор изменилось?
      – Раньше я не знала, что такое кризис доверия, – ответила Рианон.
      Джолин театрально всплеснул руками:
      – Есть мысль! Сделай серию передач о психологических кризисах.
      – Я говорила не о психологии. Я сказала – кризис доверия.
      – Разве это не одно и то же?
      Рианон метнула на Джолина яростный взгляд и вдруг, сама того не желая, рассмеялась.
      Взгляд Джолина потеплел.
      – Выглядишь ты по-прежнему паршиво, – заявил он, – но смех меняет дело. В общем, называй это как знаешь – психологический кризис или кризис доверия, пусть это разные вещи, ты лучше меня разбираешься. Но, если хочешь знать мое мнение, у тебя может получиться отличный цикл программ. Согласись, у любого нормального человека бывали в жизни критические точки.
      Рианон сосредоточенно слушала.
      – Да, – произнесла она. – Да, это верно.
      – Так почему не сделать их предметом обсуждения?
      В глазах Рианон мелькнуло подозрение.
      – Такой разговор кто-то со мной уже вел, – проговорила она, силясь вспомнить, когда и в связи с чем это было.
      Джолин молча улыбался.
      – Ну давай, просвети меня! – крикнула Рианон, раздражаясь.
      – Ты говорила на эту тему двадцать шестого февраля девяносто второго года с Морганом и Салли Симпсон, – напомнил он ей.
      Рианон моргнула.
      – Там еще была Лиззи. И, кстати, я.
      Рианон удивленно тряхнула головой и засмеялась:
      – Ты знаешь, что ты прелесть? Это же было одно из совещаний, где мы пытались родить идею цикла! И в конце концов остановились на “Хочу все знать”.
      – Молодец, – похвалил ее Джолин. – А до того едва не выбрали цикл “Внимание”.
      – Да, точно. – Рианон все вспомнила. – “Внимание: здоровье”. “Внимание: скандалы”. “Внимание: разводы”. “Внимание: Европа”. “Внимание: работа”. – Она продолжала вспоминать высказанные на том давнем совещании предложения. – И “Внимание: критические моменты”! – воскликнула она. – Кажется, предполагалось сделать шесть передач. Кризис среднего возраста. Бесплодие. Одиночество. Сексуальность. Доверие. И смерть.
      – Ха! – Джолин улыбался вовсю. – Так чего ты ждешь?
      Рианон присела. Глаза ее загорелись, сердце забилось чаще.
      Именно такое дело ей нужно. Она сможет наконец взять себя в руки, с головой окунуться в работу, которая поможет вновь обрести почву под ногами и выбросить из головы Макса. Внезапно ее пронзил страх. Как, жить новой жизнью без него, отдаться чему-то, что не имеет к нему отношения? Это ли не предательство! Вдруг безумно захотелось немедленно отказаться от всяческих планов. Но она не может позволить себе такой роскоши. Как бы больно ни было, она обязана стиснуть зубы и продолжать жить. Ей вспомнились слова Джолина о том, что он три года надеялся и верил. А с ней катастрофа произошла каких-то две недели назад. Работая, она сможет по крайней мере сохранить рассудок.
      – У тебя есть протокол того совещания? – спросила она, взглянув па Джолина.
      Тот самодовольно ухмыльнулся.
      – Я думал, ты так и не спросишь, – бросил он, достал из портфеля листы бумаги и положил их на кофейный столик. – Да, сейчас я тебя разозлю, – продолжал он. – Марвин Мачете Мансфилд недавно зарезал почти все проекты и сделал исключение только для “Хочу все знать”. Значит, твое детище получило добро на шесть выпусков в год, а Марвин самолично будет курировать тематику.
      – Сволочь!
      Рианон сплюнула. Джолин усмехнулся.
      – Между прочим, в эфир выходим в следующий четверг. Передача называется “Путешествие по Интернету”.
      Губы Рианон сжались.
      – До сих пор, – продолжал Джолин, – мы делали программы, придуманные тобой или Лиззи. Или те, которые ты успела одобрить. Это не означает, понятно, что ни у кого нет свежих идей; ты собрала людей более чем способных. Беда в том, что Морган и Салли ни на что не способны. Эта парочка не может принять решение, если его им не поднести на блюдечке. Они потеряли хватку.
      – А что я могу сделать? – вырвалось у Рианон.
      – Ничего. Мансфилд скорее закроет программу, чем согласится видеть в ней тебя. Плохо, что Хомер и Мардж все равно ее убивают. А когда это дойдет до старика Мерва, будет поздно.
      – Хомер и Мардж? – переспросила Рианон.
      – Морган и Салли. Симпсоны. Ну конечно, у тебя нет спутниковой антенны.
      Признав свою отсталость, Рианон осведомилась:
      – Так кто теперь ведет программу?
      – Они откопали кого-то из времен “Панорамы”, чтобы вытянуть первые выпуски, – ответил Джолин. – Только и делают, что проводят пробы претендентов и рвут на себе волосы. Они не знают, чего сегодня требует зритель. Лиззи заменить очень трудно, если вообще возможно. Остальные ребята пока работают как всегда, но ты сама прекрасно знаешь, что программу цементировала Лиззи. Наши два придурка просто стараются найти кого-нибудь, кто бы работал точно как она.
      – Ничего у них не выйдет, – согласилась Рианон. – Лучше бы взяли нового ведущего, совершенно на нее не похожего. А в общем, меня это уже не касается. – Рианон помолчала, осознавая горькую правду этих слов и думая, настанет ли день, когда она сможет повторить их с легким сердцем, потом добавила: – Значит, я должна продумать для “Внимания” все организационные вопросы, а потом решить, к кому бы с этим сунуться. – Она вздохнула. – Вопрос в том, на что мне жить все это время.
      – Я полагал, Хомер и Мардж озолотили тебя при расчете, – откликнулся Джолин.
      – Не совсем так. А Оливер мне оставил кучу неоплаченных счетов.
      По выражению лица Джолина она поняла, что тот не удивлен.
      Рианон рассмеялась.
      – Скажи мне, пожалуйста, – осторожно сказала она, – как, по-твоему, отреагируют Хомер и Мардж, если я – очень вежливо – предложу им свои услуги в качестве консультанта?
      – Ты что, смеешься? Они – очень вежливо – откусят тебе руку.
      – Попробуй обсудить это завтра с ними, – попросила Рианон. – Только не говори, что это моя идея. Сделай вид, что это тебе самому пришло в голову. Если не я к ним обращусь, а они ко мне, возможно, удастся выбить у них более высокий гонорар…
      – Какая ты корыстная! – Джолин хохотнул и потер руки. Когда Рианон провожала Джолина до дверей, бледности на ее щеках и страха в сердце оставалось гораздо меньше, чем было до его прихода. Наконец-то перед ней стал вырисовываться новый жизненный путь, она снова могла сесть за руль и ехать по открывшейся дороге так же бодро и уверенно, как и прежде. Когда Джолин поцеловал ее на прощание, она произнесла:
      – Теперь я понимаю, что значит благовещение.
      – Если ты беременна, я к этому отношения не имею, – отозвался он.
      Рианон расхохоталась:
      – Знаешь, сегодня я весь день думала, что иду ко дну. Ты пришел, и жизнь представляется мне уже не в таком мрачном свете.
      – Солнышко, ты не из тех, кто безропотно идет ко дну, – возразил Джолин. – Сразу тонут трусы. Уж чего-чего, а трусости в тебе нет.
      Она неуверенно улыбнулась в ответ и сама осудила себя за это. Но одно дело – быть храброй, когда с тобой рядом надежный друг, и совсем другое – жить наедине с отчаянием и неудовлетворенными плотскими желаниями. Хотя теперь у нее есть цель: нужно полностью погрузиться в работу над “Вниманием”.