Лурье А., Маринин А.
      Адмирал Г. И. Бутаков
      {1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста
      Goodwrench: Настоящая книга - биография адмирала Г.И.Бутакова (1820-1882 гг.), на годы службы которого в российском флоте пришлись два важных события - Крымская война и переход от парусных к паровым военным судам. Книга создана в годы правления И.С.Сталина, чему обязана своим своеобразным стилем. Тем не менее все, интересующиеся историей российского военно-морского флота, найдут здесь много интересного и любопытного.
      Содержание
      Введение
      Детство. Морской корпус
      Офицер флота
      Начало командирского пути
      Крымская война
      Главный командир Черноморского флота
      Начальник практической эскадры
      "Новые основания пароходной тактики"
      Начальник первой русской броненосной эскадры
      Последние годы жизни
      Заключение
      Основные даты жизни и деятельности Г.И. Бутакова
      Примечания
      Введение
      Середина XIX столетия ознаменовалась событием, сыгравшим огромную роль в развитии военно-морского искусства: на смену деревянным парусным кораблям окончательно пришли железные паровые. Этим переходом флоты всего мира в значительной мере обязаны русским людям - талантливым самоучкам-умельцам, изобретателям, конструкторам. Это они в конце XVIII века создали паровую машину. Это ими в 1815 году в Петербурге был построен первый колесный пароход "Елисавета" с машиной мощностью в 16 л.с., а в 1836 году пароходо-фрегат{1} "Богатырь" водоизмещением в 1340 тонн с машиной мощностью в 240 л.с.
      Русская конструкторская мысль часто опережала заграницу. Однако техническая отсталость царской России, низкий уровень производства и реакционная политика правящих классов в области развития производительных сил страны ограничивали широкое практическое применение русских изобретений. Поражение в Крымской войне 1853-1856 годов со всей наглядностью показало общую экономическую отсталость России и как следствие плохое техническое оснащение армии и флота. После этой войны царское правительство было вынуждено приступить к перевооружению флота, и в России началась систематическая постройка железных паровых военных кораблей. Новый паровой флот требовал новой тактики, новых приемов ведения боя в море, принципиально отличных от приемов парусного флота. Эта тактика раньше, чем в других странах, была разработана в России. Передовые русские морские офицеры своевременно и правильно поняли необходимость изменения приемов морского боя. Наиболее значительный вклад в развитие тактики парового флота внес известный русский флотоводец адмирал Григорий Иванович Бутаков.
      В основе военно-морского образования, полученного Бутаковым, лежала тактика современного ему парусного флота; но, изучив боевые свойства паровых кораблей, он понял, что появление железного парового флота открыло новую эпоху в истории военно-морского искусства, и выступил как теоретик парового военно-морского флота. Иностранные теоретики считали, что в условиях боевых действий паровой флот может использовать тактику парусного флота. Бутаков же, выступив как подлинный новатор, решительно поставил вопрос о создании новой тактики, основанной на специфических свойствах паровых кораблей.
      Заслуги Григория Ивановича Бутакова в деле создания тактики парового флота огромны. Многие положения, выдвинутые в его трудах, не потеряли своего значения и в наши дни. А между тем, по причине недостаточного исследования истории развития русского военно-морского искусства эпохи парового флота труды этого выдающегося деятеля русского флота изучены мало.
      Русское военно-морское искусство (а следовательно, и тактика, являющаяся его составной частью) развивалось в непрерывной борьбе передовых взглядов прогрессивной части русского морского офицерства с реакционными взглядами высшего руководства морского министерства. Передовые адмиралы и офицеры русского флота с первых дней его основания направляли развитие отечественного военно-морского искусства по самостоятельному пути. Официальные же военно-морские теоретики царской России, в трудах которых отражалось преклонение правящих классов перед иностранщиной, умаляли значение русского военно-морского искусства. Не признавая передового характера отечественного военно-морского искусства, его самобытности, он" утверждали, что русские флотоводцы в разработке тактических приемов ведения боевых действий на море были всего лишь слепыми последователями иностранных адмиралов. Подобные представления о духовной неполноценности русского народа, о том, что русские всему должны учиться у западноевропейских авторитетов, насаждали в России в своих интересах иностранные капиталисты, а чуждые народу правящие классы царской России, не веря в творческие силы русского народа, охотно поддерживали их.
      Выразителями таких взглядов в области истории военно-морского искусства были Жерве, Кладо и Петров. Не сумев в силу классовой ограниченности правильно понять состояние военно-морского искусства в России во второй половине XIX века, т.е. в период перехода страны от феодально-крепостнической формации к капиталистической, они не только неверно определяли роль передовых русских флотоводцев в развитии военно-морского искусства, но и вообще отрицали самостоятельность передового русского военно-морского искусства и его влияние на западноевропейское.
      Так, например, Петров в своей книге "Трафальгар, Цусима, Ютландский бой", говоря о заслугах адмирала Бутакова в развитии тактики парового флота, сводил их к разработке правил эволюции (перестроения кораблей из одного строя в другой). Тактические взгляды Бутакова он объявил чисто формальными, узко догматическими и вредными.
      Петров умалял значение известного труда вице-адмирала С. О. Макарова "Рассуждения по вопросам морской тактики", хотя, как известно, в этом труде была развита дальше тактика парового флота, основы которой были заложены Бутаковым. Признавая энциклопедизм труда Макарова и ценность приведенных в нем сведений, Петров вместе с тем утверждал, что в этом труде основная идея тактики морского боя изложена неясно. Преднамеренно подчеркивая отдельные недоработанные или спорные положения, Петров преуменьшал то новое, прогрессивное, что внес Макаров в тактику парового флота.
      Передовым взглядам Бутакова и Макарова Петров противопоставлял реакционную теорию американского контр-адмирала Мэхэна и английского вице-адмирала Коломба, основанную на антинаучном принципе "вечных законов". Согласно этому принципу законы ведения боевых действий на море остаются неизменными, как бы с течением времени ни менялись оружие и боевая техника флота. Явную ошибочность такого воззрения понимал еще Бутаков. А Макаров, говоря о трудах Мэхэна и Коломба, советовал "не считать, что выводы их, основанные на примерах парусной эпохи, безусловно верны в наш век машин и электричества"{2}.
      Согласно теории Мэхэна и Коломба главной задачей флота во время войны являлось достижение господства на море - так называемое "командование морем". Теория эта была создана в период, когда между капиталистическими странами началась борьба за передел уже поделенного мира. В основе ее лежало стремление оправдать необходимость колониальных захватов империалистическими странами, в первую очередь Америкой и Англией. Условием успешных захватов являлось, согласно этой теории, "морское могущество".
      Для трудов Петрова, Жерве, Кладо и подобных им теоретиков характерно не только искажение исторического процесса развития отечественного военно-морского искусства, принижение роли русских флотоводцев и пропаганда преклонения перед иностранными авторитетами, но и то, что в них делалась попытка оправдать политику царского правительства в отношении отечественного флота.
      Творческое решение проблем советской военно-морской науки и ее дальнейшее развитие требуют освоения наследства передовых теоретиков русского военно-морского флота и решительного разоблачения реакционной военной буржуазно-дворянской идеологии на основе марксистско-ленинского учения о войне и армии.
      Военно-морской флот России в начале XIX столетия находился в состоянии упадка. Созданный в 1802 г. "Комитет образования флота" не способствовал усилению военно-морских сил страны. Стоявший во главе комитета граф А.Р. Воронцов не понимал роли флота в системе вооруженных сил страны. Он считал, что "России быть нельзя в числе первенствующих морских держав, да в том ни надобности ни пользы не предвидится. Прямое могущество и сила наша должна быть в сухопутных войсках..."{3} Взгляды Воронцова разделял и военно-морской министр России контр-адмирал П.В. Чичагов, "англичанин до презрения всего русского", как его метко характеризовали современники.
      Период, в который морским министерством управляли Чичагов (1802-1809) и его преемник маркиз де-Траверсе (1809-1825), является наиболее мрачным периодом в истории русского военно-морского флота. В результате их деятельности флот России был значительно ослаблен.
      Хотя в списках флота значилось большое число кораблей, фактически годных к дальним плаваниям к 1824 году на Балтийском флоте было только пять кораблей, а на Черноморском - десять. Дело в том, что срок службы боевого корабля равнялся тогда в среднем девяти годам? и три корабля ежегодно в силу старости приходили в негодность, а восполнять эти потери не представлялось возможным, так как из-за экономической отсталости России три корабля строились обычно в течение двух лет. Поэтому старые корабли ремонтировались в оставались в составе флота как "годные к службе", хотя плавать в открытом море они не могли.
      В 1825 году был вновь создан "Комитет образования флота". На этот раз в его состав вошли опытные моряки - Д. Н. Сенявин, И. Ф. Крузенштерн, Ф. Ф. Беллинсгаузен и другие. В результате деятельности этого комитета были проведены реформы по управлению флотом, основан главный морской штаб и организован морской ученый комитет, который начал издавать записки по различным вопросам строительства флота, а с 1848 г. - журнал "Морской сборник".
      Несколько "временных" комиссий, в которых участвовали И. Ф. Крузенштерн, М. П. Лазарев и известные русские кораблестроители - А. А. Попов, И. А. Амосов и другие, занимались решением научных и технических вопросов, связанных со строительством флота. Материальная часть кораблей была значительно улучшена. Улучшилась и организация строительства кораблей.
      Средиземноморская кампания 1827-1829 годов прервала деятельность комитета. В ходе этой кампании русская эскадра, руководимая прогрессивными офицерами, представителями передового отечественного военно-морского искусства контр-адмиралом Л. П. Гейденом и капитаном 1 ранга М. П. Лазаревым, своими отважными действиями у Наварина (18 октября 1827 года) обеспечила соединенному англо-франко-русскому флоту блестящую победу над турецко-египетским флотом.
      После заключения в 1829 году мира с Турцией строительство русского флота возобновилось. Его численность стала возрастать, но боеспособность по-прежнему оставалась низкой.
      Причиной этого был разлагающийся феодально-крепостнический строй России. Введенная Николаем I система воспитания и подготовки армии и флота преследовала в основном военно-полицейские цели. Эта система полностью поддерживалась консервативным руководством флота и в первую очередь морским министром князем А.С. Меншиковым. От флота требовалась прежде всего парадность. Методом обучения моряков была жестокая в бессмысленная муштра. Соединения кораблей проходили подготовку по николаевским сухопутным уставам. Дело доходило до того, что канонерские лодки должны были, например, согласно уставу "батальонного учения", под бой барабанов проделывать построения и перестроения полувзводных и взводных колонн и т.п. К боевым действиям флот не готовился. В море корабли почти не выходили. Учения, как правило, проводились с целью подготовки к царским смотрам. Так обстояло дело на Балтийском флоте.
      Иную картину представлял Черноморский, флот. Находясь вдали от Петербурга, он испытывал на себе меньшее влияние царского двора. На Черноморском флоте, во главе которого стоял адмирал М.П. Лазарев, служило немало прогрессивных офицеров (В.А. Корнилов, П.С. Нахимов, В.И. Истомин и другие). Этот флот чаще, чем Балтийский, вел боевые действия, а потому и чаще находился в состоянии боевой готовности. Вследствие этого Черноморский флот представлял более организованную боевую силу.
      Таково было положение в царском флоте в первой половине XIX века, когда начинал свою деятельность Григорий Иванович Бутаков.
      Детство. Морской корпус
      Григорий Иванович Бутаков родился в Риге 27 сентября 1820 года. С детства он полюбил море. Несмотря на слабое здоровье, он мечтал о морских подвигах. В семье Бутаковых службана флоте была традицией. Примером для мальчика был его отец Иван Николаевич Бутаков - храбрый морской офицер. Двенадцатилетним гардемарином он участвовал в Красногорском и Выборгском сражениях со шведами (в войне 1788-1790 годов). В русско-турецкой войне 1828-1829 годов Иван Бутаков командовал линейным кораблем и за подвиги был произведен в контрадмиралы, а позже - в 1848 году - получил чин вице-адмирала.
      Гриша мечтал быть похожим на отца.
      6 мая 1831 года он был принят в Морской кадетский корпус.
      В те годы, вскоре после разгрома восстания декабристов, в пору жестокого николаевского режима, беспощадно подавлялось всякое проявление свободной мысли. Господствующие классы во главе с царем, первым помещиком империи, стремились во что бы то "и стало сохранить крепостной строй. Окружив себя чиновниками из прибалтийских немцев и наиболее видных русских реакционеров-крепостников, Николай I стал насаждать в России прусские порядки, в основе которых лежал грубый полицейский произвол.
      Стремясь укрепить самодержавие, усилить централизацию управления государством, Николай I создал "Собственную его императорского величества канцелярию", которая фактически и была верховным органом страны, поставленным над высшими государственными учреждениями - министерствами, Комитетом министров, Государственным советом, Сенатом и Синодом. Борьба с революционным движением возлагалась на III отделение канцелярии. Это отделение, возглавлявшееся жестоким крепостником, аракчеевским генералом Бенкендорфом, должно было "вникать в направление умов", находить и карать революционно настроенных людей, осуществлять цензуру и контроль над просвещением.
      Военно-полицейский режим в стране, полное бесправие широких народных масс, реакционная внешняя политика - все это обеспечивало русскому самодержавию поддержку со стороны реакционных правительств ряда стран Европы, видевших в нем силу, способную в случае необходимости подавить революционное движение в их странах.
      Николаевская реакция губительно отразилась на состоянии русской армии и флота. В основу подготовки войск и экипажей кораблей Николай I положил прусскую систему, превращавшую солдат и матросов в бессловесные автоматы. Именно такое войско нужно было царю, И чтобы сделать его таким, он ввел в армии и на флоте невиданно жестокую палочную дисциплину.
      Реакционная политика Николая I определяла также и методы подготовки офицерских кадров. Образование считалось злом. В армии и на флоте ценились не образованные, мыслящие офицеры, а служаки, равнодушные ко всему, кроме строя. "Без науки побеждать можно, но без дисциплины - никогда", - писал директор императорской военной академии генерал Сухозанет (впоследствии военный министр) в приказе по академии от 14 февраля 1847 года. Это мнение было господствующим в военных кругах России и определяло направление деятельности всех военно-учебных заведений, которым Николай I поставил цель - готовить не столько командиров, сколько "хранителей" монархического строя. Лучшие просветительские традиции не находили поддержки в официальных кругах и предавались забвению. О том, каким, по мнению царя, должен был быть идеальный воспитанник военного училища, мы узнаем из воспоминаний историка С.М. Соловьева: "Посещает император одно военное училище; директор представляет ему воспитанника, оказывающего необыкновенные способности, следящего за современной войной, по своим соображениям верно предсказывающего исход событий. Что же отвечает император? Радуется, осыпает ласками даровитого молодого человека, будущего слугу отечества? Нисколько. Нахмурившись, отвечает Николай: "Мне таких не нужно, без него есть кому думать и заниматься этим; мне нужны вот какие!" - С этими словами он берет за руку и выдвигает из толпы дюжего малого, огромный кус мяса, без всякой жизни и мысли в лице, и последнего по успехам"{4}.
      Морской кадетский корпус, куда поступил учиться Григорий Бутаков, не избежал участи всех царских военно-учебных заведений. Новая инструкция для воспитателей и воспитанников, полученная корпусом в апреле 1826 года, предписывала прежде всего дать воспитанникам "бодрую осанку и молодецкий взгляд", для, чего особое внимание обращалось на строевые занятия.
      Боясь науки, боясь пробуждения живой мысли и инициативы, царь требовал, чтобы кадетские корпуса готовили вымуштрованных, не думающих офицеров-автоматов. Отношения между воспитателями и кадетами основывались на грубом произволе и принуждении. Кадет наказывали за малейшие проступки: за неуспех в учебе, за "нерадение" на строевых занятиях, за неопрятность в одежде и за многое другое. Главной, если не единственной, мерой наказания была розга. Кадетские корпуса превратились в своего рода исправительные заведения.
      Воспитание, основанное на постоянном страхе наказания, не могло дать хороших результатов. Боязнь наказания заставляла учащихся изощряться во лжи и изворотливости. Почти в каждом воспитателе кадеты видели своего врага.
      В преподавании господствовал формализм. Почти все преподаватели читали свои предметы по книге, слово в слово. Воспитанников заставляли наизусть заучивать целые параграфы учебников. "Воспитание, о котором он (Николай I. Авт.) мечтал, сложилось... - писал Герцен, - и это избиение душ младенческих продолжалось тридцать лет! Отраженный в каждом инспекторе, директоре, ректоре, дядьке - стоял Николай перед мальчиком в школе, на улице, в церкви, даже до некоторой степени в родительском доме, стоял и смотрел на него оловянными глазами без любви, и душа ребенка ныла, сохла и боялась, не заметят ли глаза какой-нибудь росток свободной мысли, какое-нибудь человеческое чувство"{5}.
      * * *
      Петербург, начало лета 1831 года. В огромной столовой Морского корпуса, застыл по команде "смирно" фронт кадет. Началось строевое, учение. Взоры всех устремились на дверь, где появился контр-адмирал Качалов, помощник директора Морского корпуса. Он медленно прошел вдоль фронта. Гриша Бутаков, бледный, невзрачный мальчик, затаив дыхание, вытянулся в струнку, Он знал, что за малейший недочет в одежде или выправке будет сурово наказан.
      Бегающие, рысьи глаза Качалова на мгновенье остановились на Грише и равнодушно скользнули по фронту дальше. У Гриши отлегло от сердца. Он не был трусом; но он не забыл еще недавней "генеральной экзекуции", которой распоряжался сам Качалов.
      Затрещал барабан, и строй двинулся к задней стене зала, возле которой стояла огромная, в натуральную величину, модель парусного корабля, клотиками своих мачт упиравшаяся в потолок. Гриша четко маршировал, высоко поднимая ноги.
      ...Левой! Привой! Левой! Правой!.. Гриша Бутаков проходил - в который уже раз! - мимо укрепленного на стене трофейного турецкого флага, взятого в Наваринском сражении кораблем "Александр Невский". Флаг этот напоминал о победах русского флота в Средиземном море. Всякий раз, когда Гриша смотрел на этот флаг, сердце его невольно наполнялось гордостью: хотя его отец в Наваринском сражении не участвовал, но был награжден за такое же славное дело.
      Грубый окрик унтер-офицера вернул мальчика к унылой действительности. Гриша поспешно переменил ногу. Автоматически, как заводные игрушки, маршировали колонны кадет. Оглушительно трещал барабан. Качалов и его помощники бранились, раздавая направо и налево пинки и подзатыльники. Качалов до самозабвения увлекался "шагистикой". За малейшую ошибку он грозил "спустить шкуру".
      Директор корпуса адмирал Иван Федорович Крузенштерн был человеком добрым и гуманным. Он пригласил в корпус лучших преподавателей. Грубое обращение с воспитанниками он запрещал. Телесные наказания разрешалось применять только в "чрезвычайных случаях". Но Качалов и ему подобные нарушали приказ директора. Высмеивая директора за "мягкотелость", они старались доказать, что его методы воспитания "обессилят флот приливом никуда негодных офицеров-белоручек".
      * * *
      Воскресные дни Гриша Бутаков проводил в доме своего дяди, капитана 1 ранга Александра Николаевича Бутакова, служившего в столичном департаменте. Дядя был скупым, неприветливым человеком, и дни, проведенные у него, доставляли мальчику мало радости. Вот почему, несмотря на обстановку суровой муштры, царившую в корпусе, Гриша нередко с чувством облегчения возвращался туда после воскресного отдыха.
      Однако пребывание в доме дяди оказало на Гришу и положительное влияние. Дядя привил ему научную любознательность, трудолюбие, интерес к технике, стремление к изобретательству.
      Уже тогда, в годы отрочества, в характере Бутакова проявились как положительные черты - твердость и целеустремленность, принципиальная правдивость и честность, так и отрицательные - скрытность и чрезмерная обидчивость. В этом отношении интересно письмо Бутакова отцу, где он вспоминает эпизод детства, особенно запечатлевшийся в его памяти. Однажды Гриша и его двоюродные братья нашли на чердаке дядиного дома никому не нужный, всеми забытый ящик раковин. Продавая изредка раковины богатый одноклассникам, они получали таким образом возможность покупать лакомства. Дядя узнал, что у мальчика появились деньги. Сильно разгневанный, oн обвинил его в краже денег из кабинета. "Это было мне сильным ударом, - с глубоким волнением вспоминает Бутаков. - Слово "воровать" поразило меня, и чтобы доказать, что я не воровал, я рассказал, что гривенник, на который Ванюшка побежал купить леденцов, я не украл, а получил за раковину, которую взял на чердаке... как заброшенную вещь. Что же касается до того, чтобы брать из кабинета деньги, то поверьте мне, милый тятинъка, что я не только никогда не был способен на это, но помню хорошо, что и в корпусе был всегда честным; потеряв платок, никогда не "сводил" у другого; даже за потерянную пуговицу готов был всегда отдать несколько булок, а сам не есть, нежели потихоньку "отвинтить" у другого..."{6}.
      Большую радость доставляли кадету Бутакову ежегодные учебные плавания между Петербургом и Кронштадтом. Его неудержимо влекли море и морская служба. Здесь не было удушливой атмосферы корпуса с бесконечной маршировкой и розгами.
      Учился Гриша хорошо. Особенные способности проявил он в изучении математики и иностранных языков. К последним он относился весьма серьезно, понимая, насколько важно для морского офицера знание языков. Впоследствии, отправляясь впервые в заграничное плавание, Григорий Бутаков с гордостью писал своему отцу: "Если меня пошлют на шхуне заграницу, у меня есть талисман, которым немногие обладают: я буду нужен своему командиру, как драгоман (переводчик. - Авт.), если он сам не силен в языках (в чем я почти не сомневаюсь), и вообще, как офицер, знающий языки"{7}.
      9 января 1836 года шестнадцатилетний гардемарин Бутаков успешно окончил Морской корпус и летом ушел в первое практическое плавание по портам Балтийского моря на фрегате "Венус", а летом следующего года плавал на фрегате "Александр Невский". На этом практическая учеба Бутакова закончилась.
      Офицер флота
      23 декабря 1837 года Григорий Бутаков был произведен в мичмана и послан на Черноморский флот.
      Здесь его зачислили в 3-й флотский экипаж и назначили на линейный корабль "Силистрия" флаг-офицером к адмиралу М.П. Лазареву. Деятельность выдающегося русского мореплавателя и флотоводца М.П. Лазарева занимает видное место в истории отечественного флота. Воспитывая моряков в духе лучших передовых традиций русского военно-морского искусства, адмирал Лазарев добился того, что Черноморский флот по организации и боевой подготовке превзошел лучшие иностранные флоты.
      За время своего командования флотом (1834-1851 годы) он фактически заново создал флот. В Севастополе, Николаеве и Херсоне было построено около 125 различных судов, в том числе 16 линейных кораблей, 9 фрегатов, 7 корветов, 11 бригов в 25 канонерских лодок. Качество построенных кораблей было исключительно высоким. Впервые на Черноморском флоте появились 120-пушечные линейные корабли. Правильно оценив значение бомбических пушек, стрелявших разрывными снарядами (бомбами), Лазарев вооружил ими линейные корабли и пароходо-фрегаты.
      Строя Черноморский флот, Лазарев одновременно создавал для него в Севастополе главную базу. Он лично руководил разработкой проекта нового Адмиралтейства и сам возил проект в Петербург, где добился его утверждения.
      Лазарев предвидел, что будущее принадлежит железному паровому флоту. Поэтому он стремился ввести в состав Черноморского флота не только деревянные, но и железные пароходы. При нем Черноморский флот пополнился шестью пароходо-фрегатами и 28 пароходами.
      На Черноморском флоте постоянно проводилась усиленная боевая подготовка, почти непрерывно морякам-черноморцам приходилось участвовать в боевых действиях у кавказского побережья. Только с 1833 по 1841 год на восточном берегу Черного моря было занято одиннадцать населенных пунктов. Здесь были построены укрепления, в том числе Новороссийск, Геленджик, форт Вельяминовский (Туапсе) и форт Навагинский (Сочи).
      Боевые действия в восточной, части Черного моря Лазарев сумел использовать для повышения уровня боевой подготовки флота. Он строго следил за тем, чтобы все офицеры Черноморского флота прошли через эту школу боевой практики.
      Целью боевой подготовки было детальное изучение морского дела экипажами всех кораблей, начиная с матросов и кончая командирами. Лазарев требовал от офицеров, чтобы они учили подчиненных исполнять свои обязанности не механически, а отчетливо представляя значение своих действий в боевой обстановке. Естественно, что таким воспитателем мог быть только офицер, в совершенстве знающий военно-морское дело. "Морское дело наше, - говорил Лазарев, - требует постоянных занятий в оном... Морской офицер, не зная дела своего во всех подробностях, никуда не годится"{8}. Сам Лазарев в этом был непревзойденным образцом.
      Главными принципами, которые Лазарев положил в основу подготовки личного состава флота, были организованность и железная дисциплина. Сами по себе эти принципы были не новы. Новое заключалось в том, что их осуществление основывалось не на страхе наказания, а на твердом знании каждым своих обязанностей на корабле. Такой подход к делу давал прекрасные результаты.
      Лазарев был одним из немногих передовых русских адмиралов, веривших в высокие моральные качества и способности русского матроса. Он требовал, чтобы начальники относились к подчиненным с уважением. Он был противником побоев и розг. В таких взаимоотношениях Лазарев видел единственный путь к укреплению авторитета начальников и к созданию на кораблях сплоченного боевого коллектива.
      Мероприятия, проводимые Лазаревым по укреплению Черноморского флота, требовали воспитания в офицерах чувства нового, нетерпимости к рутине. Подбору, подготовке и выдвижению таких кадров Лазарев уделял самое серьезное внимание. Судить о человеке по его делам - таков был критерий Лазарева. "Всякое положение человека, - говорил он, - прежде всего возлагает на него обязанности, с точным, безукоризненным выполнением которых связана не только служебная, но и личная честь". Особенно внимательно Лазарев относился к тем офицерам, которые проявляли живой интерес к морской службе. Таких он нередко приглашал к себе на чашку чая, отечески беседовал на самые разнообразные темы и давал поручения, подчас довольно ответственные. Зато нерадивые к службе не могли ожидать от него снисхождения! Их, как правило, Лазарев назначал на службу к командирам, отличавшимся исключительной строгостью и требовательностью.
      Обо всем этом мичман Григорий Бутаков неоднократно слышал еще до прибытия на Черноморский флот. В конце декабря 1837 года он явился к адмиралу Лазареву, Адмирал взглянул на мичмана, стоявшего перед ним навытяжку. Бутаков ему понравился, но он не любил "баловать" новичков.
      - Бутаков? - с напускной холодностью заметил он: - Да... еще в молодые годы я знавал вашего отца... Иван Николаевич отважный моряк. Надеюсь, вы оправдаете его надежды. Пока вы останетесь при мне. Вскоре я дам вам случай проявить себя и понюхать пороху.
      Такой случай вскоре представился.
      * * *
      Русско-турецкая война 1828-1829 годов явилась, как и предшествовавшие ей русско-турецкие войны, результатом острейших международных противоречий на Ближнем Востоке, вошедших в историю под названием "восточного вопроса". Противоречия эти возникли еще в XVII столетии, когда могущественная до того времени Турецкая империя стала приходить в упадок. Национально-освободительная борьба порабощенных турками народов Балканского полуострова, Передней Азии, Северной и Северо-Восточной Африки ускорила распад огромной империи.
      К этому времени Ближний Восток уже привлекал внимание западноевропейских держав - Франции, Австрии, Пруссии и особенно Англии, искавших здесь рынки сбыта и кратчайшие пути в страны Средней и Южной Азии. Упадок внешнеполитического могущества Турецкой империи способствовал усилению борьбы между этими странами за захват важнейших экономических и политических позиций как в самой Турции, так и на Балканах.
      Австрия захватила северо-западные области Балканского полуострова, Франция устремилась в Египет и Переднюю Азию, а Англия ставила своей целью безраздельное господство во Внутренней Азии, в проливах и на Черном море.
      В начале XVIII века активизировала свою политику на Ближнем Востоке и Россия. Она стремилась освободить от турецкого владычества черноморское побережье, чтобы получить доступ к южным морским торговым путям, отсутствие которых тормозило развитие экономики страны.
      В результате ряда русско-турецких войн, происходивших во второй половине XVIII и в начале XIX столетия, к России отошло северное и часть восточного побережья Черного моря, для плавания русских торговых судов открывались проливы Босфор и Дарданеллы. Крым сначала был объявлен независимым, а затем присоединен к России. Быстро росло русское влияние и среди балканских народов, видевших в России защитницу их интересов, так как войны России против Турции вели к освобождению балканских народов от турецкого ига. Так, в результате войны 1828-1829 годов была закреплена автономия Молдавии, Валахии и Сербского княжества, а Греция стала независимой.