— Чей?

— Что «чей»? — растерялся одичавший.

— День рождения — чей? — весело разъяснила помощница, беспечно размахивая половой тряпкой.

Хорошо — выкрутила, не брызгается.

— Мой, — с достоинством ответил завтрашний новорожденный. И вдруг чихнул.

— Будьте здоровы! — развеселилась рыжая. И невинно поинтересовалась: — Юбилей будем отмечать? Полтинник?

— Ведите себя прилично, — буркнул он. — До юбилея еще дожить надо.

— Спасибо, — бросила тряпку в таз с водой приглашенная, — приглашение принято! — И, не обращая внимания на хозяина, принялась полоскать грязный лоскут. Капли брызнули на светлые брюки.

— Создаете себе дополнительную работу, — кротко заметил чистюля и направился в спальню. Переодеться.

— Ничего, — беспечно отмахнулась работница, — без труда и отдыха нет! Оставьте записку: куда и когда. Подъеду!

Нет, видно, рано он радовался ее метаморфозе.

В уютном итальянском ресторанчике, открывшемся совсем недавно, было немноголюдно. На эстраде ненавязчиво музицировал пианист, вспоминал популярные мелодии итальянцев начала восьмидесятых. Стол, покрытый шелковой, в крупную красно-белую клетку скатертью украшал пузатый стеклянный бокал, в котором ждала спичку свеча. Изучая меню, Борис увлекся и поэтому вздрогнул от неожиданности при легком хлопке по плечу.

— С днем рождения!

Перед ним стояла Ольга. Нет — фея, голливудская кинозвезда, роковая женщина — черт, всех не перечислить! Он таращился на нее во все глаза — ну и слепец! Рыжеватые волнистые волосы, поднятые вверх, открывали красивое лицо с тонкими чертами и грациозную шейку, обвитую мерцающим жемчугом, безупречность фигуры подчеркивал тяжелый черный шелк, маленькие узкие ступни длинных стройных ног прятались в замшевых туфельках на высоком каблуке. Золушкины башмаки против этих — колодки. Если ко всему добавить тонкий аромат, сияние глаз и дразнящую улыбку — будет ровно сотая того, что должно быть сказано.

— Спасибо, — выдавил новорожденный. — Неплохо выглядите.

— Старалась! — усмехнулась дива и, сунув под нос небольшую коробку, перевитую лентой, повторила: — С днем рождения!

— Что это?

— Подарок. — И великодушно позволила: — Можно посмотреть сейчас.

Он дернул за кончик ленты, атлас легко соскользнул с узелка и растянулся полоской, освободив коробочку. Борис приподнял крышку. В матовом серебряном корпусе, растягиваясь ухмылкой во всю стрелку и щурясь множеством делений, на него уставился старинный компас — тайная мечта с детства. Как могла узнать о ней эта красотка?!

— Для точной ориентации по жизни, — довольная реакцией одаренного, пояснила дарительница. — Привет из прошлого столетия. Девчонкой я обожала Стивенсона.

— А я зачитывался книжками про пиратов! И с детства мечтал о компасе — настоящем, старинном. Но купить — сначала денег не было, потом — времени. Спасибо большое! Если честно, я потрясен. — Он счастливо вздохнул и накрыл крышкой царский подарок. — Ну что, начнем?

Подошел официант с шампанским и коробком спичек. Зажег свечу, открыл бутылку. Так начался вечер, который с появления девушки в черном стал праздником. Они оживленно болтали, танцевали, вспоминали детство, один раз потянули рычажок компаса, наблюдая за ожившей стрелкой, после шампанского потребовали вина — и к концу вечера новорожденный вдруг четко осознал, что отпустить эту девушку не в силах.

— Оля, — он заглянул в зеленые глаза, — я, наверное, сошел с ума. Поедем ко мне?

— Да!

На следующий день помощница по хозяйству перевезла свои вещи на «работу».

Жизнь практически не изменилась, только по-лучшела, как говорит Васильич. Отгуляли Сашкину свадьбу. Попов в костюме жениха восхищенно цокнул языком при виде Ольги. Неисправим забубённый! Побывали в гостях у старого друга. Серега встрече был очень рад, не знал, куда усадить дорогих гостей. Его сыну исполнилось два года, и счастливый отец им очень гордился. А когда вышли подымить на балкон, удивил: признался, что до сих пор вспоминает иногда Василису, свою неспетую песню.

— Рано еще на выспренный язык переходить! — усмехнулся Борис, услышав слащавое определение. — Пятидесяти даже нет.

— Рано, — согласился Сергей. — Но ты знаешь, у меня все есть: любящая жена, сын, хорошая квартира, машина, дачка в порядке, академиком стал. И душа вроде как успокоилась. Не заснула, но прикорнула чуток. А Василиса эта точно заноза саднит и не дает впасть в спячку. Поковыряешь ее — и не до сна.

О том, что «заноза» торгует на улице пирожками, Борис докладывать не стал. Академик мог расстроиться и кинуться на спасение жертвы перестройки. А «жертва», похоже, в этом не нуждалась.

Прошло лето. Съездили с Олей на недельку в Карелию. Загрузили машину продуктами и двинули вперед. Покормили комаров, полюбовались красотами, прокоптились дымком костра. Ольга была в восторге.

Наступил декабрь. Прошедшая осень принесла удачу во всем. Пару месяцев назад заключили весьма выгодную сделку на кругленькую сумму, трения с Сашкой остались позади, срок действия инвестиционного договора истек, и Баркудин исчез с горизонта. А дома радовал ласковый голос, и Борис все чаще стал подумывать о переквалификации своей помощницы в молодую хозяйку. Словом, жизнь ублажала и сулила дальнейшие успехи.

— Старик, у нас проблема. — В кабинет вошел Попов, хмурое лицо было расстроенным и озабоченным.

— Проблемы создаются для их решения, — философски заметил директор. — Тебе ли как ученому этого не знать?

— Жизнь — не научная задача, — устало возразил зам. — Ее решение не всегда зависит только от наших извилин.

— Но мы с тобой обязаны к каждой житейской проблеме подходить как к научной задаче. Только тогда можем рассчитывать на успех. Итак, что стряслось?

— Ты помнишь договор с «Прибором»?

— Конечно. — Сделка, заключенная с заводом, была очень выгодной. По этому поводу они тогда неплохо посидели с новыми партнерами в «Тбилисо».

— Так вот, эти сволочи на пятьдесят процентов задирают цену. — Попов плюхнулся на стул, схватился за сигарету, нервно защелкал зажигалкой. — Черт, бензин, что ли, кончился?

— Успокойся! — Борис перебросил через стол свою. — Почему — задирают?

— В подробности не вдаются, говорят: изменились обстоятельства, кто-то их кинул с сырьем. Очень извиняются. Гады!

— Какая проблема? Пусть платят неустойку.

— Согласны, просят только чуток подождать.

— Как долго?

— Три месяца.

— Мы работали с предоплатой?

— Ну да! В том-то все и дело.

— У нас сколько сейчас на счету? Попов назвал сумму.

— Ну, и из-за чего сыр-бор? Посылаем подальше завод, закупаем детали в «Эко», а с этих деятелей берем неустойку, естественно, с возвратом предоплаты. Вот и все дела!

— Красиво излагаешь! — усмехнулся Сашка. — Но эта ворона — нам не оборона. Обанкротился «Эко», нет нашего прежнего поставщичка-с — растаял, растворился, как льдинка в чае.

— Не может быть! — не поверил Глебов. — Я разговаривал с их директором неделю назад, на заправке случайно столкнулись. Там все было отлично.

— Отлично! — Попов с ненавистью раздавил окурок. — В своем кармане — отлично! Пару дней назад это случилось, накрылась фирмочка медным тазом! Звонить бесполезно — все телефоны молчат. Я вчера даже съездил туда: замок поцеловал и вернулся ни с чем. Что делать будем? — Он по-бабьи подпер щеку ладонью и уставился на Бориса.

Это был удар под ложечку, от которого сгибаются — вдвое. Или вырубаются совсем. Ситуация и в самом деле непростая, почти патовая. С одной стороны — заказчик, которому через месяц — кровь из носу — выдай партию, а они наработали только половину. С другой — поставщики комплектующих деталей, без которых никуда, но первый хочет разорить, второй и вовсе сдох. А больше таких нет — ни третьего, ни пятого, ни десятого.

— Старик, я тут почесал репу, кое-кого вспомнил и, кажется, нашел выход, — оживился Попов. — Есть ребята, которые только что организовались и наладили производство. Они нуждаются в заказах типа нашего. Солидный народ, бывшие оборонщики. С одним учились вместе. Вот он-то мне и звонил позавчера. Институтские наши решили собраться, вечер теплых воспоминаний, так сказать, — усмехнулся Сашка. — Разговорились: кто, что, как. Андрюха и рассказал про свою фирму. В этом замоте у меня все из башки вылетело, а сейчас думаю: почему бы и нет? Оно, конечно, голодной курице просо снится, но чем черт не шутит? Может, это наш шанс!

— Молодец! — Сашка абсолютно прав. — Бери на себя своего Андрюху, тащи сюда, помозгуем и будем заключать договор. Нам бы свои обязательства перед заказчиком выполнить, а там — посмотрим. Прорвемся, безвыходных ситуаций у живого не бывает. Давай, Саня, действуй!

— Лады! — кивнул довольный зам. — Сегодня же вечерком домашним звонком и достану.

На следующий день Попов позвонил Борису в лабораторию и попросил подъехать. Голос его веселым не показался.

— Приезжай, старик, есть над чем подумать.

— Ты дозвонился своему приятелю?

— Да.

— И что?

— В принципе они согласны и даже рады заказу. Но есть небольшая загвоздка. Приезжай — обмозгуем их условия.

— Они же только начинают, — удивился Борис, — какие условия? Мы вначале любой крохе рады были, помнишь? А тут не крохи — батон подсовываем, и ребятки еще об условиях заикаются?

— Приезжай, не по телефону.

— Хорошо, через полчаса буду.

Разговор свелся к следующему. Бывшие оборонщики оказались здорово в свое время битыми. Пока не наладили собственное производство, пришлось поработать на «дядю». Дважды организовывали с партнерами фирмы, били по рукам, начинали работу, а на финише — оставались с носом. Поэтому сейчас действовали очень осторожно, используя только проверенные связи.

— Понимаешь, старик, — докладывал Сашка, нервно покуривая, — тебя они не знают, а Андрюха со мной на соседском стуле пять лет прокантовался, в одной группе гранит науки грызли. Он может поручиться, что никакой подлянки не будет. Заронов — соучредитель, его слово — весомое. Он говорит: бога ради, мужики, делайте что хотите! Но мы должны быть уверены, что вы нас не кинете и оплатите заказ. Организуем с вами под это дело новую фирму, где у нас, то есть у них, будет девяносто процентов, остальное делите как душе угодно. Создаем фирму-однодневку, заключаем разовую сделку, проверяем друг друга. Если поладим — дальше действуем по вашей схеме. Но поскольку Глебова мы не знаем, директором новой фирмы будешь ты, то есть я. А Глебов, если уж вы не разлей вода, пусть будет замом. Ребятки напуганы кидаловкой, подстраховываются. С одной стороны, это, конечно, черт знает что, с другой — у нас нет выбора.

Борис задумался: предложение, конечно, странное, мягко говоря. Но и оборонщиков этих понять можно: кто обжегся на молоке, дует и на воду. В конце концов, он особенно ничем не рискует, а для дела чертом прикинуться можно, не то что замом.

— Хорошо, — согласился он, — вызывай на завтра этих деятелей. Будем договариваться. Может, выкрутимся.

И ведь выкрутились! Сляпали фирму, провели сделку, выпустили партию, отдуплились перед заказчиком, послали подальше необязательного поставщика. Борис довольно ухмыльнулся и свернул в переулок. До встречи с Олей оставался час. Сегодня, двадцать девятого декабря, в день ее рождения он сделает своей помощнице особый подарок, материальная часть которого дожидается у ювелира, а духовная озвучится в ресторане, через час. Да не обожгут будущие слова его язык!

Тонкий золотой ободок, вспыхивающий бриллиантовыми капельками, приудобился на черном бархате футляра, благополучно перекочевал с витрины в нагрудный карман пиджака и затих в ожидании постоянной владелицы. До встречи оставалось сорок минут, а езды — всего пять. «Ничего, — настроился Борис на ожидание, — посижу, подумаю кое о чем. Темы искать не надо — толкутся в очереди». На перекрестке, недалеко от светофора заметил «неспетую песню» Сергея. Василиса стояла на обочине с поднятой рукой, голосовала. Притормозил, открыл дверцу.

— Куда?

— На Ордынку.

— Садитесь!

— Спасибо! — Она пристроилась рядом. Хотела что-то добавить, но сдержалась, только улыбнулась слегка и уставилась в боковое стекло.

Его «крестница» совсем не изменилась, узнать ее ничего не стоило. И Глебов «узнал», решив прекратить детскую игру в «неугадайку», правила которой взрослым людям соблюдать нелогично, несолидно и странно.

— А вы меня не узнаете, Василиса?

— Узнаю, — спокойно ответила пассажирка. Легкая улыбка опять чуть тронула губы.

Вот тебе раз! Тоже играла? Или подыгрывала? И кто тогда зачинщик этой глупой игры?

— И давно узнали?

— Давно. — Отвернула рукав шубы и посмотрела на часы. — Вас забыть невозможно.

От этой искренности он даже растерялся. Странная женщина!

— А почему молчали?

— Правде слова не нужны. Остановите, пожалуйста. — Она повернулась наконец лицом. — Спасибо, Борис. Я помню, почему живу. — И полезла в сумку.

— А я не занимаюсь извозом, — заметил водитель. — Вас подвез, потому что узнал. — И вдруг выдал: — Я видел Сергея Яблокова, он передает вам привет. — Точно, удары по голове даром не проходят!

— Спасибо! — улыбнулась «заноза» и вышла из машины.

Глебов облегченно вздохнул и выключил печку. Жарко!

В ресторан он подъехал на двадцать минут раньше. Заказанный столик в углу пустовал, Оля еще не появилась. Понятное дело, в свой день рождения каждая женщина — королева. Но это требует времени, так что подождать придется. Попросил «Боржоми», закурил и занялся изучением новой статьи по биоэнергетике. Чьи-то пальцы закрыли сзади глаза. Женские, потому как повеяло духами. И аромат до сих пор не забыт.

— Я узнал тебя, — равнодушно сказал Борис. — Не надо играть в детство.

Алла опустила руки и присела на свободный стул. Красивая, холеная, чуть хмельная — чужая. Почти не изменилась. Только глаза стали циничными и уголки рта потянулись вниз.

— Ждешь?

— Да.

— Женщину?

— Да.

— Красивую?

— Послушай, этот ответ тоже будет положительным. — Он с досадой отложил статью и посмотрел на бывшую жену. — Что тебе нужно? У меня действительно нет времени.

— Как всегда! — Пожала плечами, достала из сумки золотой портсигар, вытащила длинную тонкую сигарету и изящным жестом зажала в тонких пальцах, ожидая, когда вспыхнет огонек чужой зажигалки.

— Зажигалку надо носить с собой, — не шелохнувшись, заметил Борис. — Не всегда могут вертеться вокруг мужчины. Годы идут, ты стареешь.

— Хамишь? — спокойно поинтересовалась Алка. Подскочивший официант услужливо поднес спичку. Она не поблагодарила — смешно благодарить слугу.

— Алла, ты украсишь любой стол, но к своему я тебя не приглашал.

— А почему не приглашал? — Ее глаза вдруг наполнились слезами. Не хватало еще пьяной истерики! — Почему ты никогда не приглашал меня к своему столу?

— Ты себя слышишь? — холодно спросил Борис.

— Нет, я не слышу себя! Не слышала, не слышу и, наверное, уже не буду слышать. Потому что всегда слушала тебя. Умного, красивого, сильного — холодного эгоиста. — Она не говорила — вбивала слова. — Ты позвал меня к себе, но с собой не взял. Я никогда не стояла рядом — всегда только около. Ты смотрел на меня — и не видел, доверял — и не верил. Ты, Глебов, сломал мне жизнь. И ты за это поплатишься. Уже платишь!

— Твоя роль непонятой жены заиграла новыми оттенками. Они напоминают дешевую угрозу.

— Дешевую? — Усмехнулась, вытащила салфетку, поднесла к глазам, потом высморкалась и, скомкав, небрежно бросила на скатерть. — Дурак ты, Глебов! Наивный доверчивый олух! Слушай и переучивайся на умного. Формулы лепить — не дела с серьезными людьми вести. Не с теми ты связался, глупенький. Думаешь, Попов тогда инвестора нашел? Нет, дорогой, это я Гошку уговорила, чтобы деньги на раскрутку вам дал. Хотела помочь тебе на ноги подняться, виноватой себя чувствовала, идиотка! Думала вытащить напоследок из дерьма. Смешно прованиваться малярной краской и надеяться, что жена твоя ни о чем не догадается. Я знала все, даже номера квартир, которые вы, как холуи, за копейки вылизывали! Мне было тебя жалко, и я попросила Баркудина вас проинвестировать. Так что денежки посыпались тебе из моей постели. И вот — урок первый: никогда не думай о другом, что он глупее. Тем более не думай так о своей жене. Урок второй…

— Алла, я вырос из школьного возраста. Шла бы ты домой, к мужу, — перебил Борис, едва сдерживаясь.

— Урок второй, — проигнорировала реплику «учительница». — Сними с глаз розовые очки и никогда не верь друзьям — друг всегда предает вдруг. Твой Сашка — змея за пазухой. Он всегда тебе завидовал, мечтал переплюнуть. Вечный зам, хронически второй, все время после: защита, карьера, женитьба. Кому не надоест? Это он предложил кинуть тебя. Думаешь, почему завод припер вас к стенке? Да потому, что фактический владелец — Баркудин, и за возможность организовать собственную фирму Сашка предложил ему вариант с новой ценой. И другой ваш поставщик, якобы банкрот, тоже моему Георгию принадлежит. А фирма с оборонщиками, на которую ты возлагаешь большие надежды, — моя! И теперь мне решать, как с тобой быть — то ли с кашей есть, то ли масло пахтать. Потому как вынужден ты плясать под нашу дудочку, дружок твой точно все просчитал. Денежки со старого счета Попов перевел на новый, так что ты сейчас гол как сокол, милый. И нос не задирай: попал в стаю — лай не лай, а хвостом виляй. — Она поднялась наконец со стула. — Третий урок, последний. Не волочись, котик, за молодыми девушками: бдительность теряешь, не видишь, что за спиной творится. Прощай! — И пошла к выходу, небрежно бросив на соседний столик деньги.

Подбежавший официант услужливо улыбнулся и, просеменив почтительно за уважаемой клиенткой к самому выходу, вернулся — убрать грязную посуду и щедрые чаевые.

Борис машинально посмотрел на часы. Прошло всего пятнадцать минут, а показалось — вечность. Сейчас подойдет Оля. Он подозвал официанта.

— Откуда можно позвонить?

— При входе — телефон-автомат. Попов снял трубку после второго гудка.

— Да? — Веселый, энергичный, довольный. Нищий богач, переступивший черту.

— Я все знаю. Я ухожу. Бумаги оформим хоть завтра. Только скажи: почему?

Молчание длилось недолго.

— Кто?

— Алка.

И старый друг ответил:

— Деньги, старик! Ничего личного.

«20 марта, 2003 год.

Они все-таки напали на Ирак! И поставили себя выше всех. Вот — пример той самой гордыни, о которой говорил Олег. Даже если Хусейн — диктатор и представляет угрозу, нельзя навязывать безопасность бомбежками, немыслимо войной добиваться мира. Это — вопреки логике, разуму, совести, наконец! Хотя какая у политиков совесть?

Наша группа — в шоке. У всех на уме одно: что будет дальше? И пусть Ирак — за тридевять земель, не волновать это не может. Американцы закусили удила и понеслись напролом с упрямым, косноязычным ковбоем в седле. Они переступили черту. И чем закончится этот безумный галоп — одному Богу ведомо. Вересов ходит хмурый, твердит, что нас в первую очередь должна волновать судьба фильма, а уж потом — мира. Похоже, больше других убеждает себя самого. Ладно, поживем — увидим. А сейчас — пора спать. Завтра — трудный день».