Г лава 7

Несколько часов спустя он отключил свой компьютер, бросил сотовый на стойку рядом с телефоном Ханны и отправился к плите за кофе. Час назад позвонил Флинн и сообщил, что болен. Арчер не поверил, но отчет его уже не интересовал, поскольку они с Ханной не собирались задерживаться в Австралии.

Он как раз наливал себе в кружку густой пахучий напиток, когда зазвонил его сотовый.

– Я отвечу, – сказала Ханна. Увидев, что это не ее телефон, она заколебалась, но все же сказала:

– Добрый день.

– Арчер Донован. – Женский голос. Не вопрос, а утверждение.

– А кто ему звонит?

– Это его дядюшка отвечает на его звонок,

– Больше похоже на тетю.

– Донован здесь или нет?

– Да. – Ханна с усмешкой протянула телефон Арчеру. – Это ваш дядя.

Взгляд у него сразу изменился, и она лишь теперь осознала, какими добрыми были его глаза минуту назад. Ханна даже невольно попятилась. Ладно, это не ее дело, хотя очень интересно бы узнать, что происходит. Но она направилась к ванной, бросив через плечо:

– Мне нужно принять душ.

Арчер взглянул в окошечко сотового. Номера входящего звонка не было. Он знал, что разговор доступен для любого, кто хотел бы подслушать.

– Донован слушает, – Голос у него тоже изменился, стал металлическим. – Как поживаете, дядюшка?

Арчер знал, что Ханна ушла, но все равно предпочел разговаривать на веранде.

– Мы долго ждали звонка, – сказала женщина. Молча он проглотил известие, что правительство Соединенных Штатов уже знает о «Жемчужной бухте» и надеется, что он попросит о помощи. Нехорошо.

– Если бы я знал, что вы ждали, то позвонил бы раньше.

– Так я вам и поверю, хитрец.

– Хитрец? – Агент, неохотно помогавшая Кайлу искать древний китайский нефрит, называла обоих Донованов хитрецами. С тех пор Эйприл Джой еще несколько раз появлялась в жизни братьев. Очень красивый, очень умный и очень безжалостный агент. Одно время Арчер был пленен ею. – Я думал, вашей специальностью был нефрит.

– В этом причина моего несчастья.

Арчер сухо улыбнулся.

– Мои требования просты.

– Зная вас, я очень сомневаюсь.

Статический разряд предварил мигание лампочки на телефоне, и вместо электронной чепухи появился связный текст. Видимо, два компьютера нашли общий язык.

– Понимаете? – спросила Эйприл.

– Четко и ясно. Готовы?

– Всегда готова.

– Два паспорта. Семейная пара. Глаза у меня голубые вместо серых. У нее карие. Черный парик. Волосы длинные. Женщина пять футов десять дюймов, сто двадцать пять фунтов, черные волосы, карие глаза, тридцать четыре года, одежда как грех дизайнера. Весьма дорогая. – Арчер усмехнулся, гадая, станет ли Ханна возражать против лишних пары лет, дюймов и фунтов плюс одежды куртизанки. – Одна пара контактных линз коричневая, другая синяя. Билеты от Брума до Дарвина под одним именем. От Дарвина до Гонконга под другим.

– Все получите. От Брума до Дарвина вы будете мистером и миссис Мюррей. От Дарвина до Гонконга мистером и миссис Саут. Куда после Гонконга?

– Сообщу позже. ѕ Недолгое молчание.

– Когда все должно быть готово? – поинтересовалась Эйприл.

– Вчера.

– На следующей неделе.

– Сегодня вечером.

– Завтра, мистер Саут. За что вы должны благодарить меня, стоя на коленях и сунув голову мне между ног.

Арчер улыбнулся, хотя его снедало беспокойство.

– Саут. Верно. У меня будет машина, взятая напрокат. Белая «тойота» с разбитой задней фарой.

– Легкомысленно.

– А я и есть легкомысленный парень.

Эйприл засмеялась.

– Машина будет припаркована на стоянке аэропорта в Бруме. Чем ближе к выходу, тем лучше. Вы были когда-нибудь в Бруме?

– Нет.

– Сможете объехать весь город максимум за пять минут.

– Восточный университетский городок, – пробормотала Эйприл. – Что-нибудь еще?

Арчер перечислил еще несколько пунктов, затем помедлил и спросил:

– Чего вы хотите от меня?

– Держу пари, вы много знаете о прошлом Лэна Макгэрри.

– Последние семь лет немного.

– 0'кей, хитрец. Дядюшка никогда не слышал о Лэне Макгэрри.

Неприятная новость.

– Особенно последние семь лет, – буркнул Арчер.

– Вы сообразительный. Удостоверьтесь, что не знает и никто другой.

– Да, люди действительно свихнулись, если друзья шпионят за друзьями.

Эйприл пробормотала что-то по-китайски, и Арчер сразу подумал о Лианне, которая перевела бы это.

– Хитрец, вы садитесь за стол, где Китай, Япония и Австралия играют в покер на жемчуг. Макгэрри был проигравшим, но весьма полезным. Иногда. Хотя по большей части просто геморроем. Он брал деньги от каждого за столом и даже от тех, кто не присутствовал. Им никто не руководил.

«Эка новость, – подумал Арчер. – Он не любил исполнять приказы. От кого бы они ни исходили».

– Что говорит дядюшка?

– Мы знаем, что франко-таитянские жемчужные фермы получили по рукам от международных пиратов, особенно китайских бизнесменов, связанных с триадами. Но мы из-за этого слез не льем. Французы послали мир ко всем чертям, взорвав атолл, теперь мы отвечаем на их любезность.

– И вы заинтересованы лишь в том, чтобы сохранить в тайне прошлое Лэна? – Эйприл помедлила с ответом. – Я прав?

– Насчет этого я перезвоню.

– Только не ждите до вскрытия трупа.

– Вы собираетесь кого-то убить?

– Я собираюсь остаться в живых. Скажите мне что-нибудь хорошее.

– Ладно. – Она вздохнула. – Не поворачивайтесь ни к кому спиной. Ни к кому. Жемчуг вообще, а уникальные черные жемчужины в особенности стали очень ценным товаром. Это может измениться через неделю, месяц или через год. Но пока это произойдет, кое-кто из игроков в покер на жемчуг отправится в мир иной.

– Дядюшка благоволит к кому-нибудь из игроков?

– Настолько, что мы даже назойливы.

– Сообщите мне, если что-то изменится.

– Надеюсь, не изменится, хитрец. Преимущество все равно на нашей стороне.

Арчер гадал, благоволит ли дядюшка к Китаю, Японии или Австралии во всеобщей драке за черный жемчуг. Но Эйприл и так уже сказала ему больше, чем он мог ожидать. Больше, чем имела право.

– Спасибо. Когда все, закончится, я организую просмотр нефритовой коллекции Тана. Если вам интересно.

– Я не ослышалась?

Арчер засмеялся.

– Тогда оставайтесь в живых, хитрец. Я мечтаю увидеть нефрит Вэнь Тана.

– Вот там, – указала Ханна.

Присев на корточки, Арчер провел кончиками пальцев по бывшей двери сортировочного эллинга. Хотя солнце давно зашло, металл еще был горячим.

Он достал из рюкзака фонарик и, направив луч на искореженную сталь, начал внимательно изучать ее.

– Что вы ищете? – спросила Ханна.

– Следы взлома.

Она беспокойно оглянулась. Поблизости никого. Океан походил на черненое серебро, поблескивающее в неверном свете луны, которая подмигивала ему из-за облаков, пальцы бриза расчесывали воду и гладили землю, прохладный воздух нес с собой запах соли.

Но Арчеру, занятому осмотром дверных петель, было не до прелестей ночи. Он еще не успел осознать, в чем дело, а память уже выдала ему все, что он считал давно забытым.

– Что с вами? – спросила Ханна, озадаченная его неподвижностью.

– Похоже, кто-то поработал над петлями молотком и резцом.

Ханна быстро присела рядом. Поверхность исковерканной двери напоминала дорожную карту: зарубки, выбоины, царапины, борозды, все, чем неистовый шторм мог изуродовать металл.

– Откуда вы знаете? – поинтересовалась Ханна.

– Шторм наносит повреждения наобум, а не симметрично.

Арчер провел указательным пальцем по неотчетливым бороздам на верхней петли двери. Такие же следы умышленных действий были и на средней.

Ханна вздрогнула и поднялась.

– Вы уверены, что во время бури Лэн находился в эллинге? – спросил Арчер. Она кивнула. – Один? – Снова кивок.

Арчер наблюдал за выражением ее лица, гадая, почему следы взлома так ее расстроили. Ведь когда он рассказал ей, что Лэна убили ножом, а после для отвода глаз всадили между ребер осколок раковины, это не произвело на нее особого впечатления. Может, тогда Ханна просто слишком устала?

Что бы она сделала, если бы он сейчас провел руками по ее голым ногам, по ягодицам, обтянутым джинсами, по спине, плечам и задержался на груди, скрытой лишь тонкой материей?

Выругавшись про себя, Арчер сосредоточился на двери. Край между петлями выгнут, и скорее всего ломом. Он машинально ощупал пальцами измочаленные провода того, что когда-то было дверным электронным замком.

– Большинство электронных систем остается в закрытом положении, если отключается энергия, – сказал Арчер. – Этот замок работал по тому же принципу?

– Да.

– Внутри есть ручное устройство, разъединяющее механизм при необходимости, так?

– Да.

– Лэн проводил много времени один в сортировочном эллинге?

– Да.

– Кто-нибудь знал об этом?

– Да.

– Бесполезно.

Хотя в голосе Арчера не было ничего угрожающего, она вздрогнула.

– Ханна, вы просили меня приехать, я здесь, но когда пытаюсь что-то узнать от вас, у меня возникает ощущение, будто я открываю раковину голыми руками.

– Я была в порядке до того, как вы приехали. Знала, что могу рассчитывать только на себя и мне нельзя расслабляться. А теперь…

Арчер знал, что до его приезда она держалась лишь на нервах да адреналине и теперь близка к срыву.

– Хотите, чтобы я уехал?

– Нет.

– Ладно. Я не собирался уезжать, даже если бы вы попросили. Лэн убит, и я доведу расследование до конца. С вашей помощью или без нее.

– Знаю. Я поняла это, когда вы вернулись из Брума. Вы напугали меня своим видом. Как и сейчас. Так обычно выглядел Лэн. Смертельно опасным. Но ведь он был почти сумасшедшим, а вы в здравом уме. Я только надеюсь, что не совершила ошибки, пригласив вас сюда. Я больше не хочу никаких смертей. Мне просто нужна «Черная троица».

– Я не рассчитываю на справедливость по Ветхому Завету. Но так или иначе справедливость должна существовать. Покажите мне, что осталось от главного эллинга.

Ханна молча пошла назад по дорожке, ведущей к воде. Арчер следовал за нею, пытаясь не замечать ритмичного покачивания ее бедер. Он знал, что она не собирается его завлекать, просто идет и все.

«Так обычно выглядел Лэн. Смертельно опасным».

Арчеру не требовалось спрашивать Ханну, чтобы понять ее чувства к нему, так похожему на Лэна. Ведь он ассоциировался с худшими моментами ее жизни, когда Лэн стал превращаться из энергичного, мужественного человека в раздражительного сумасшедшего.

Да, Арчер понимал ее чувства. Он не должен был оставлять брата. Он не должен был приезжать сюда!

Но он здесь. Слишком поздно. Лэн погиб, и теперь он винил себя за бегство, хотя это было неразумно.

– Сколько раз вы получали штормовое предупреждение до начала бури? – спросил Арчер.

Ханна замедлила шаг, словно испугалась, обнаружив вдруг, что не одна. А может, на нее подействовала властность его тона.

– У нас было несколько дней, однако мы не ожидали ничего подобного, считали, что шторм пройдет в двухстах километрах к северу отсюда. Все резко изменилось за каких-то пару часов.

Дорожка расширилась, и Арчер пошел рядом с Ханной.

– Значит, убийца Лэна не располагал временем на подготовку.

Он говорил тихо, но она быстро огляделась, чтобы удостовериться, что их не подслушивают.

– Не надо.

– Что?

– Оглядываться. Вы показываете своему партнеру ущерб, нанесенный бурей, а я оцениваю состояние фермы.

– Вдруг…

– Не беспокойтесь. У меня глаза на затылке. Если за нами следят, то издалека.

– Мы смогли бы лучше увидеть все при дневном свете, – ответила она.

– Если понадобится, сделаем это завтра.

Правда, Арчер сомневался, что они останутся в «Жемчужной бухте», однако не хотел, чтобы Ханна заранее узнала про отъезд. Предостережение Эйприл Джой было однозначным. Не доверять никому.

В любом случае Арчер не хотел, чтобы люди узнали что-нибудь до тех пор, пока они не уехали.

– В темноте можно увидеть то, чего не увидишь днем.

– Вы говорите так, словно делали это раньше.

– Делал что?

– Искали убийц.

– Я искал множество вещей.

В лунном свете его волосы казались абсолютно черными, глаза серебристыми, линии рта суровыми и неприятными. Он напоминал прежнего Лэна, это человек, обученный убивать других людей.

По сравнению с ним даже руины сортировочного эллинга выглядели почти гостеприимными. Ханна заспешила вперед, но Арчер удержал ее.

– Погодите. – Не шепот, а дуновение бриза над угольно-темной водой.

– Почему…

Резкий кивок головы заставил Ханну умолкнуть.

– Поговорим нормальным тоном о «Жемчужной бухте», как она работает, что делаете вы. Никаких упоминаний о смерти Лэна. – Пальцы Арчера мягко сжали ее руку. – Начните с зимы, – тихо предложил он. – Что вы делали тогда?

– Я… мы… – Она вздохнула. – В июне, июле и августе мы собирали урожай жемчужин, которые были посеяны два года назад.

– Почему именно.зимой?

– В холодной воде перламутр ложится тонким слоем, поэтому имеет великолепный блеск.

– Каким был урожай в этом году?

– Не знаю. Этим всегда занимался Лэн, а я сеяла новые раковины. Своих экспериментальных малюток он доверял только мне. Иногда Коко.

Экспериментальные! Возможно, именно они и хранили секрет необычайных расплавленных радуг, мерцающих под черным стеклом. Но Арчер не хотел, чтобы их разговор услышал тот, кто бесшумно, по-кошачьи двигался по руинам эллинга.

– Два года от зерна до жемчужины? – спросил как бы ничего не подозревающий Арчер.

– Конечно, можно и быстрее. Некоторые японские жемчужницы дают урожай через шесть месяцев. Но высококачественный жемчуг должен иметь достаточно толстый слой перламутра, иначе жемчужина вскоре потускнеет. Значит, слой перламутра до образования бусинки…

– Бусинки? – прервал он ее нервную тираду.

– Круглый кусочек американской раковины моллюска, который мы используем для посева, называется бусинкой. То, что становится жемчужиной.

Издав понимающий свист, Арчер подождал, но Ханна, не поняв намека, продолжала говорить. Тогда он снова сжал ее руку, молча прося сконцентрироваться на данном месте и времени.

– Слой перламутра до образования бусинки, – напомнил он.

– Ну, – выдавила Ханна, смущенная нежным давлением его пальцев.

Контраст между этой нежностью и ртутным блеском глаз сбивал Ханну с толку.

– Ну… Перламутр должен составлять от десяти до четырнадцати процентов общего диаметра жемчужины. Натуральные, разумеется, на сто процентов состоят из перламутра. Лучшие и наиболее ценные из искусственно выращенных имеют от сорока до пятидесяти процентов, стоят несравненно дороже, чем жемчужины такого же размера и формы, однако не имеющие чудесного блеска, который могут дать только много слоев перламутра.

Арчер продолжал гладить ее руку, оправдываясь тем, что лишь успокаивает Ханну, напоминая ей о необходимости вести разговор.

– Если дополнительные восемнадцать месяцев в воде способствуют образованию высококачественного жемчуга, почему же никто не оставляет раковины в стакане воды? Это принесет больше денег.

– Чем дольше вы ждете урожая, тем больше вероятность, что жемчужина испортится или потеряет округлость. Лэн решил, что два года – оптимальный срок.

Арчер нежно рисовал круги на чувствительной внутренней стороне ее руки. Ей следовало бы отстраниться, но Ханна замерла и с чувством, больше похожим на ожидание, чем на беспокойство, заглянула ему в глаза. Арчер не смотрел на нее, казалось, погрузившись в созерцание тропической ночи. Видимо, он ждал… чего-то. Если бы не ласка, она бы подумала, что он попросту забыл о ее существовании.

– Продолжайте говорить, – прошептал он. Ханна набрала в легкие воздух, будто собиралась нырнуть.

– Даже во время посева раковины и сбора урожая мы постоянно переворачиваем все в клетках.

Арчер кивнул. Ханна не сомневалась, что он слушает, но вовсе не ее болтовню.

Глаза у него были как у хищника.

Потом она услышала шорох в эллинге, к которому стояла спиной, и ее моментально сковал леденящий ужас.

Г лава 8

– Спокойно, – тихо произнес Арчер.

– Там…

– Знаю. Поговорите со мной. Расскажите мне еще о «Жемчужной бухте», или я должен буду вас поцеловать. Мы должны как-то оправдать свое присутствие здесь. Решайте.

Ханна осознала сразу две вещи. Во-первых, Арчер знал, что в эллинге кто-то есть, поэтому велел ей говорить о «Жемчужной бухте». Во-вторых, от мысли о поцелуе ее бросило в жар, который прогнал страх. Она напомнила себе, что еще один Лэн ей не нужен, однако поцелуя очень хотела.

«Я сумасшедшая. Полностью выжила из ума!»

Ханна глубоко вздохнула и начала быстро тараторить:

– Мы переворачиваем раковины, чтобы увеличить наши шансы на получение круглых жемчужин. Чистим раковины от всего, что к ним прилипает. В октябре перемещаем плоты, чтобы температура воды оставалась близкой к идеальной.

– Какого размера плоты?

– Стандартные.

Арчер выразительно посмотрел на нее (мол, продолжение разговора или поцелуи), и Ханна торопливо сказала:

– Плот состоит из десяти частей, каждая примерно двадцать на двадцать футов, имеет сто отдельных корзин, где размещена в общей сложности тысяча жемчужниц. Плоты удерживаются на месте якорями, а не тонут благодаря металлическим цилиндрам-поплавкам.

– Весьма квалифицированно. – Арчер был разочарован, что Ханна предпочла разговор, но так даже лучше. Он с трудом заставил себя посмотреть на эллинг. – Вы кормите жемчужниц?

– Это делает за нас океан.

Вот почему жемчужницы западного побережья большие, они получают много питательных веществ из соленой воды. Он улыбнулся, сверкнув в темноте зубами.

Ханна подумала о поцелуе, который отвергла, но решила, что не жалеет об этом.

– Посеянные жемчужницы около месяца отдыхают, потом мы отсаживаем уцелевшие для дальнейшего роста.

– Уцелевшие? Вы много теряете?

– Норма двадцать – тридцать процентов, однако потери «Жемчужной бухты» примерно одиннадцать процентов. Коко с Томом очень умелые работники и чрезвычайно редко повреждают крошечную горошину, которая живет внутри раковины.

– Итак, вы посеяли. Что дальше?

– Молитва, – отрезала Ханна. – Моллюски скорее отвергнут инородные тела, чем произведут жемчужины, поэтому мы кладем внутрь крошечные частички ткани донорского моллюска нужного цвета. Ткань помещается около зародыша и…

– Вы забыли про меня. Цвет?

Как же, забудешь тут, если он, прищурившись, рассматривает что-то у нее за спиной.

– Цвет жемчужины отражает внутренний цвет раковины, – сказала она дрогнувшим от страха голосом. – Одни моллюски производят серебристо-белые жемчужины, другие – розовые, третьи – золотистые, черные и так далее. Мантия, то есть внешняя поверхность живой жемчужницы, – это перламутровая фабрика. Если внутренняя поверхность розовая, то и жемчужина получится розовой. Лэн производил некоторые биогенетические опыты с мантией и…

– Все ясно, – оборвал ее Арчер, уводя от опасной темы. – Итак, мы имеем зародыш и кусочек мантии, который фактически определяет цвет жемчужин.

– Да, – пробормотала Ханна, – Большинство людей теряют около двадцати процентов, мы только семь.

– Хорошие руки?

– Лучшие.

Арчер усомнился. Вряд ли даже фантастически умелый работник, хорошо знакомый с техникой своего дела, мог снизять потери с двадцати процентов до семи. Правда, «Жемчужная бухта» производит больше жемчуга, чем другие подобные фермы, но… Ханна, конечно, не лжет, она, видимо, чего-то не знает, Лэн просто задурил ей голову. Там, откуда он приехал, ложь необходима для выживания.

– И качество жемчужин у нас всегда неплохое. Брак меньше шести процентов. Лэн постоянно работал над этим и все равно считал, что показатели недостаточно хорошие.

Арчер рассеянно кивнул, глядя мимо нее. Ханна попыталась вспомнить, о чем бы еще сказать.

– Район выращивания, – тихо подсказал он.

– О, да… Выращивание. Клетки висят на длинных веревках, там моллюски свободно растут, пока мы вылавливаем дикие жемчужницы. В январе и феврале.

– Дикие жемчужницы. – Он улыбнулся. – Вы сказали это так, словно должны гнаться за ними и бросать лассо.

– Почти, – засмеялась Ханна. – Мужчины тянут за кораблем длинные веревки, не достающие несколько футов до дна. Хитрость в том, чтобы не поднимать их слишком высоко и увидеть дикую раковину, ведь жемчужница может посоперничать в искусстве маскировки с хамелеоном. А если веревка слишком низко, то взбалтывается ил, и тогда вообще ничего не видно.

– То есть вы просто выходите в море и хватаете, что сможете?

– Нет. – Ханна перестала смеяться. – Правительство разрешает фермерам вылавливать определенное количество диких жемчужниц и выращивать определенное количество домашних. Некоторым это количество увеличивают в соответствии с формулой, известной лишь правительству.

– Политические махинации.

– Но это же правительство.

– Получается, что разрешения на отлов могут быть использованы в качестве кнута или пряника.

– Чиновники это отрицают.

– У «Жемчужной бухты» были трудности с получением разрешения на отлов диких жемчужниц? – спросил Арчер.

– Мы зарабатывали очень мало, иной раз не хватало даже на жизнь. О выращивании речь идти не могла. Вот почему Лэн искал другие пути.

– Почему правительство мешало вам?

– Они думали, что Лэн утаивал лучшие жемчужины и продавал их сам, минуя австралийско-японский картель.

Арчер пожалел, что затронул эту тему, но прервать разговор или вдруг перевести на другое – значит вызвать подозрение у того, кто их подслушивал.

– Он действительно так поступал? – Арчер сжал ей руку: будьте осторожны!

– Нет.

Он тут же ослабил хватку.

– Правительства всегда подозрительны.

– У них имелись основания. На продажу шло меньше половины наших раковин, остальные были экспериментальными. Эксперименты чаще проваливались.

– А как вы поступаете с дикими раковинами? – спросил Арчер, чтобы перейти к безопасной теме.

– Позволяем им «отдыхать» месяц или два, прежде чем поместить их на новое место. За раковинами нужно присматривать, чистить их. А посеянные год назад просвечиваются рентгеновскими лучами, мы должны увидеть, отторгнута ли бусинка. Если да, мы сеем опять.

– Одна раковина, одна бусинка, одна жемчужина?

– Некоторые фермеры используют несколько бусинок, но результат почти всегда хуже.

– Почему?

– Японцы занимались этим. – Ханна ощущала легкое прикосновение его рук, и голос у нее сорвался. – Они действительно могли вырастить в одной раковине несколько жемчужин, однако все низкого качества. В одной раковине невозможно вырастить хотя бы пару отборных жемчужин. Только одну. Иначе то перламутр оказывается слишком тонким, то бусинки отторгаются. Над этой проблемой работали и Лэн, и правительство. Никто не добился успеха.