26

С утра у меня новый гость — Дэвидж. Я жду от него комментариев насчет присутствия Фалны и его жестов приязни в мой адрес, однако эту тему человек обходит молчанием. Фална поит нас чаем, а я лежа потчую Дэвиджа байкой о чудовищах с когтями и другом существе — маленьком и мягком. Я рассказываю ему про царя Якса, принца Нубу и старейшину гнезда, потом перехожу к истории Соединенных Штатов Земли, Палаты драков и политика, почувствовавшего угрозу дли своих соплеменников, Хиссиеда-до' Тимана. Дальше следуют «Дуоа Ярил», или Предания о Безумии: вождь Миджие с Син-диг, предавший огню собственный народ, зелоты из земной Масады, наложившие на себя руки, самоистребление племен на Балканах, в Ирландии и на Ближнем Востоке. Выслушав тиманскую мудрость, Дэвидж долго разглядывает внутреннюю сторону пустоты, а потом спрашивает:

— Как же принудить двух скорпионов прекратить драку? Не знаю, кто в данном случае фигурирует в обличье скорпионов — скорее всего когтистые чудища из тиманской притчи.

— Вряд ли это возможно, — говорю я.

— А как насчет того, чтобы скорпионы снова занялись старым трухлявым грибом? — Глядя на меня, Дэвидж хмурится. — Странный у тебя вид, Ро!

Чтобы не выдать себя, я отворачиваюсь к имитации камина.

— Кажется, я начинаю понимать, как легко начаться войне и как трудно ей завершиться. Нет, скорпионы уже не займутся старым грибом, как ты изволил выразиться. Гриб, то есть Хиссиед-до' Тиман, мертв.

Фална ставит передо мной чай и добавляет, глядя на Дэвиджа:

— Причины начала боев мало связаны с происходящим сейчас, дядя. Хиссиед-до' Тиман дал направление и высек искру. Теперь смертоубийство развивается само по себе.

— Объясните! — требует Дэвидж у нас обоих. Я мысленно перебираю причины войны.

— Думаю, что первый же акт насилия изменил все первоначальные мотивы, и причины продолжать войну необыкновенно размножились. Если добраться до первоначальной причины войны на Амадине, то она окажется никак не связанной с прочими причинами, множащимися день ото дня. Я еще не родился, а первоначальный повод уже превратился в смутное воспоминание.

— Хиссиед умудрился побудить Соединенные Штаты Земли и Палату драков приступить к колонизации Амадина с разницей в считанные месяцы, — уточнил Фална. — Через несколько лет он спровоцировал спор из-за земли, приведший к актам самосуда. Обе стороны считали себя правыми. Когда выдвигаются доводы вроде «они убили моего родича» или «они разрушили мою деревню», то разум уже не имеет отношения к происходящему.

Я киваю и присовокупляю к сказанному:

— Они пытали и убивали моих друзей и любимых... — Я трясу головой, чувствуя, как в душе оживают старые чувства. — Я воевал не за право на недра и не из-за земельных споров. Я воевал, потому что... столько смертей, столько ужасов! Словом, это был единственный способ дать сдачи.

Говоря это, я чувствую, что слова мои безумны. Но безумие не делает довод менее реальным, менее сильным. Фална кладет руку мне на плечо, чтобы успокоить. Я накрываю его ладонь своей. Дэвидж отворачивается.

— В чем дело, дядя? — спрашивает Фална.

Дэвидж хлопает ладонями по подлокотникам кресла.

— Не знаю. Я все время ищу волшебную скрепку, которая удерживает все это вместе. Снимите ее — и все распадется на составные части. Тогда мы обнаружим, кто пытается убить нас и вызвать недоверие к «Кода Нусинда», решение проблемы Амадина появится само собой, а мы вернемся домой. Но, увы, у всех свои мотивы. Например, тиманам «Кода Нусинда» мешает скрывать их тайну о причинах войны.

— И о том, как они выживают, — напоминаю я.

— А земному ИМПЕКСу? — спрашивает Фална.

— Там я мотива не усматриваю. Но на Земле есть политическая партия «Черный Октябрь»... Слыхал о такой? — Вопрос обращен к Фалне.

Не снимая руки с моего плеча, Фална отвечает:

— Конечно. Это четвертая по численности партия на планетах, состоящих в союзе с Соединенными Штатами Земли. Главная цель «Черного Октября» — разрушить договор между СШЗ и Палатой драков и вступить в Амадинскую войну на стороне Фронта Амадина.

— Кита получила весточку от Санды, — сообщает нам обоим Дэвидж. — Возможно, Майкл Хилл состоял в «Черном Октябре». Его бур действительно мог быть поддельным. Санда связывался с «Карнараком». Плата, найденная в пещере, не похожа на изделие «Низак».

— А драки? — гну свое я и гляжу на Дэвиджа, тот — на Фалну.

Фална снимает руку с моего плеча, садится рядом со мной на кровать и отвечает:

— Да, в среде джетаи диеа существует оппозиция к «Кода Нусинда». Она немногочисленна, но очень резко выступает против включения в Талман книги, написанной человеком. Некоторые доводы этой фракции весьма убедительны. Однако во время дебатов я находился на Земле.

— Ты голосовал?

— Разумеется. Я выступил за включение в канон книги «Глазами Джоанн Никол» в качестве «Кода Нусинда».

Дэвидж встает и засовывает руки в карманы пиджака.

— Итак, свои мотивы есть у каждого, но они не могут служить причиной продолжения войны на Амадине. Война питает сама себя, независимо от того, что происходит в остальной Вселенной, и независимо от того, узнаем ли мы, кто на нас покушался... Боюсь, Язи Ро, что Шигги и этот Зенак Аби, джетах с Амадина, откусили больше, чем мы сможем проглотить.

Изображение дакиза нависает над гнездом; одновременно в наших головах проплывают призраки планет и несметных армий.

— Угроза, которую можно обратить против нее самой, перестает быть угрозой. Галактическая коалиция племен может быть раздроблена, исходя из обязательных внутренних разногласий: между составляющими ее расами, верованиями, происхождением, целями, союзническими обязательствами, интересами, любыми мелочами, которые могут быть гипертрофированы в глазах недругов...

И мы наблюдаем, как шажок за шажком единая и непобедимая сила дробится по расовым, религиозным и сектантским, политическим, классовым признакам; все это — формы племенной общности. Казалось бы, все очень просто; однако существуют силы, которые не разделить (это редкость), а также такие, которые проще ввергнуть в конфликт с третьей силой.

Могучая раса искателей приключений, исследователей, воинов, предпринимателей и колонизаторов, заселившая две сотни планет, является кандидатом на прием в галактическую Федерацию. Своей численностью, мощью, достатком, энергией, самой биологической организацией она способна за жизнь одного поколения заглушить голос нынешнего лидера Федерации. Исходящая от нее угроза так велика, что простое дробление подобной силы само по себе способно породить многочисленные новые угрозы.

Где-то далеко существует другая раса — тоже могучая, процветающая, склонная к риску. Можно ли столкнуть их интересы таким образом, чтобы богатство, сила и численность обеих резко сократились?

Я шлю дакизу мысль: «Тиманы сожалеют о деятельности Хиссиеда-до' Тимана, приведшей к войне землян и драков, тем не менее его преступление преподносится как урок в Ри-Моу-Тавии...»

Дакиз мыслит мне в ответ: «В вашем же Талмане сказано: „Должны ли мы отвергать истину, данную через преступление, ибо она запачкана, перестала быть истиной? Нет, истина остается истиной. Преступление — отвергать правду“.

Джоанн Никол хватило зоркости, чтобы разглядеть руку, направляющую войну. Она застала Хиссиеда-до' Тимана врасплох и расстроила его планы обеспечить тиманам влияние в Секторе путем уничтожения драков и землян. Если бы он разглядел роль слепой женщины в переговорах, то лучше подготовился бы. Да, он попытался навести на нее убийцу, но тот, кому это было поручено, не ожидал от Джоанн Никол ответного удара. Ведь она была слепа и беспомощна. Так провалилось покушение.

Дэвидж и Кита прогуливаются вокруг водоема. Среди неведомых мне деревьев и кустарников собрались незнакомцы: трое драков, один человек, четверо викаан. Мне любопытно, что их сюда привело, но нет желания ни с кем знакомиться. Рядом буфет с прохладительными напитками, и я сворачиваю туда, чтобы попить чаю и поискать Фалну.

Эли Мосс и Жнец сидят в глубоких креслах с большими стаканами, в которых плещется нечто схожее с человечьей мочой. Завидев меня, капитан выключает монитор с новостями и указывает на пустое кресло. Я сажусь, официант-человек принимает у меня заказ. Я молча смотрю на Эли Мосса и Жнеца. Мне не до болтовни, но обязанность заводить разговор лежит не на мне.

— Что вы тут затеваете? — вопрошает Мосс и, не позволив мне пикнуть, продолжает: — Расследуете какие-то убийства, якшаетесь с «Тиман Низак»... Этот Эстоне Фална любезничает с тобой, а ты чем занимаешься? Заделался школьником?

— Ты пьян.

Мосс согласно кивает.

— Точно, поэтому я здесь. А что здесь нужно всем вам?

Жнец, еще не нагрузившийся так сильно, как его капитан, наклоняется ко мне.

— Я пытался втолковать ему про Амадин...

Официант приносит мне чай и ставит чашку на столик справа от меня. Я гляжу на ухмыляющуюся физиономию Эли Мосса и забываю поблагодарить официанта.

— Пытаемся положить конец войне — вот что мы здесь делаем.

— Конец войне?..

— Да. — Отхлебывая чай, я констатирую, что зол. Значит, идеал тиманской невозмутимости еще не достигнут.

Мосс хмурится и бросает вопросительный взгляд на Брандта.

— Ты говорил то же самое, Жнец. — Мосс поднимает брови и грозит мне пальцем.

— Какая еще война? Здесь не воюют уже несколько столетий.

— На Амадине. Мы прилетели, чтобы закончилась война на Амадине.

Это заявление Мосс встречает громким хохотом.

— Амадин?! — Он вскакивает, смотрит на наручные часы, затем почему-то показывает на искусственное дерево в горшке. — Амадин там.

Появляются Дэвидж и Кита. Прежде чем они успевают открыть рот, Мосс еще раз тычет пальцем в ненастоящее дерево и повторяет: — Амадин там.

После этого он опорожняет свой стакан, ставит его на столик и удаляется нетвердой походкой.

— Капитан здорово набрался, — сообщает мне Кита.

— Ему надоело безделье, — вступается за своего начальника Брандт. Он тоже допивает желтую жидкость, ставит стакан, вытирает салфеткой рот и оглядывает нас троих. — Капитан имел в виду, что если эта ваша экспедиция отправится на Амадин, то он с радостью вам поможет, чем только сможет.

— Что ему известно о целях нашего пребывания? — спрашивает Дэвидж, имея в виду капитана.

— Все, — отвечаю я.

Кита садится в кресло Эли Мосса, Дэвидж опускается слева от меня.

— То есть как все?

— Все, от начала до конца. — Говоря это, я гляжу на Жнеца.

— Совершенно верно. Судя по вашим записям, переговорам и так далее, вы составляете талму, призванную положить конец войне на Амадине. Мы с капитаном считаем это весьма достойной целью.

— Кроме шуток? — бормочет Дэвидж. Гигант кивает.

— Непонятно только, как вы собираетесь этого добиться. А непонятно это мне потому, что вы сами этого еще не знаете.

— Ну, так помоги нам! — Дэвидж складывает руки на животе и смотрит на меня. — Ты устал от Тимана, Ро?

— Ты сам говорил, Уилл, что война кормит сама себя. Остальная Вселенная могла бы исчезнуть — это ни на минуту не прервало бы сражения. Ответ надо искать не на Тимане, а на самом Амадине.

К нам направляется официант, но Дэвидж показывает жестом, что он нам не нужен, потом, бросив взгляд на Киту и на меня, поворачивается к Брандту:

— Что ж, наше расследование зашло в тупик. «Тиман Низак» оказывает сильнейшее давление на все правительственные, общественные, частные структуры планеты. Если бы здесь что-то было, мы бы уже об этом пронюхали. На всякий случай Тай изучает дела самой компании «Тиман Низак» в поисках денежного ручейка в сторону ИМПЕКСа, Хилла, еще куда-нибудь. Только что он связался с базой данных на Дружбе, чтобы провести поиск в масштабе всего Сектора. Он уверен, что результат будет, хотя на это может уйти не один месяц.

Дэвидж кивает Ките, предлагая ей взять слово.

— Со мной снова связывался Санда. «Ааква Луа» обнаружила корабль на воздушной подушке, способный на прицельный пуск ракеты, едва не уничтоживший вас. Владелец и пилот — драки. Оказалось, что оба погибли. Санда считает это самоубийством. Корабль приписан к Первой Колонии. Тай изучает соответствующие документы.

Я вскидываю руку, привлекая их внимание.

— Майкл Хилл предпринял попытку покушения и погиб. Мы решили, что это стало результатом неосторожности в темноте. А что, если и он покончил с собой? Что, если сознанием всех троих манипулировали? Раз существует нейронный усилитель, используемый при мыслительном слиянии, и технология, применяемая тиманами в своей Ри-Моу-Тавии, то мозг становится совершенно беззащитен. Вдруг неведомый злодей превратил Хилла и эту парочку в роботов, запрограммированных на самоуничтожение?

Дэвидж смотрит в пространство, прищелкивая пальцами.

— Не исключено... — бормочет он и медленно переводит взгляд на меня. — Объясни, Ро, что тебя так изменило?

— Разве я изменился?

— Я хорошо запомнил твои рассказы. То ты шинкуешь солдат Фронта энергоножом, то отпускаешь на все четыре стороны женщину с дракским ребенком на руках... Что тебя изменило?

Я вспоминаю момент, когда увидел дракское дитя у женщины на руках. Они прятались вдвоем под кроватью, в дыму и вони расстрелянного бункера. «Это не человек», — сказал я ей. «Он мой», — был ее ответ.

— На мгновение я ощутил всю боль, все чувство утраты, все отчаяние и страх, обуревающие другое существо, — отвечаю я Дэвиджу. — В то мгновение для меня перестали существовать люди и драки. Я взглянул на мир ее глазами. Мы оказались одинаковыми: перепуганные клочки теплой плоти посреди огненного вихря. С этого момента я уже не мог воевать за Маведах.

— Очень может быть, что поможет только это, — бормочет Дэвидж. — Может быть, весь Амадин придется подвергнуть поголовному «мыслительному слиянию». Пусть каждый заглянет другому в черепушку, пусть почувствует себя не вооруженным врагом, а испуганным и беззащитным существом. Может быть, здесь мы находимся именно для того, чтобы этому научиться. Где Фална?

— Не знаю. Как ты собираешься устроить «мыслительное слияние» в планетарном масштабе?

— Это уже частности. — Дэвидж пружинисто встает. — Фална подскажет, осуществимо ли это.

Кита трогает Дэвиджа за руку.

— А как же расследование?

— Сначала разберемся в осуществимости «мыслительного слияния». Если надо будет идти этим путем, то тебе придется продолжать расследование в одиночку, если ты, конечно, не пожелаешь отправиться с нами на Амадин.

— На Амадин? — переспрашивает Кита.

В этот момент появляется официант с крохотным приборчиком связи.

— Это вас, мистер Дэвидж.

— Спасибо. — Дэвидж подносит аппарат к уху. — Дэвидж слушает. — Он широко улыбается. — Фална, мы только что говорили о тебе. — Где... — Он хмурится, потом его лицо становится каменным, он, не глядя, выдергивает у Киты руку. — Мы сейчас будем. — Он закрывает аппарат. — Джерриба Тай мертв. Охранники «Низак» нашли его в шлюзе, без скафандра, надышавшимся ядовитого таманского воздуха.

— Самоубийство? — спрашиваю я более циничным тоном, чем собирался.

Дэвидж коротко кивает и убегает к себе.

27

Джерриба Тай сидит, привалившись к переборке, около внутреннего пульта управления, с видом спящего. Следов борьбы не заметно. Человек, работающий в «Тиман Низак» охранником, докладывает о последовательности работы системы. С кислородной стороны шлюза поступила команда на открывание, шлюз открылся, затем команда на задраивание... После этого по команде изнутри в шлюз был впущен тиманский воздух. В ответ на автоматическое срабатывание сигнала предупреждения смесь азота и кислорода была заменена в шлюзе тиманской смесью аммиака, углекислого газа и еще нескольких вредоносных газов. К моменту, когда шлюз снова открылся, Джерриба Тай давно перестал дышать.

Пока длится доклад, Дэвидж стоит перед Таем на коленях, шепчет что-то в глухое ухо, беззвучно рыдает. Когда слезы иссякают, он встает, не спуская глаз со своего мертвого воспитанника. Я догадываюсь, что он вспоминает Тая ребенком, их игры, учебу, его слезы и смех. Тем временем в шлюз входят Кита и Жнец.

— В системе связи остались только звонки самого Тая, — докладывает Кита. — Информация, которую он получал, стерта.

— Стерта? — переспрашивает Дэвидж, медленно возвращаясь к действительности.

— Система запрограммирована на автоматическое запоминание всех переговоров, Уилл. Но данные из нее можно насильственно стереть. Мы со Жнецом обыскали комнату Тая и не обнаружили никаких записок.

— Это я допустил, чтобы тебя убили... — стонет Дэвидж, не отрывая взгляд от лица Тая. Потом он оглядывает Киту, Жнеца, Фалну.

— Все тщательно обыщите: комнату Тая, место убийства, обзвоните всех, кому звонил Тай. Пускай подробно опишут свои разговоры с ним. Мне нужны ответы!

Глядя на меня, он указывает кивком головы на открытый шлюз.

— Мне тоже надо сделать несколько звонков, Ро. Твое общество мне не помешает.

Прежде чем уйти вместе с Дэвиджем, я оглядываюсь на Фалну, но он уже рассматривает вместе с Китой тело бедняги Тая.

В тесной операторской космической связи я первым делом заглядываю во все углы. В голове у меня теснятся истины и подозрения. Это такая тяжесть, что я не выдерживаю и прислоняюсь к стене. Потом я гляжу на монитор и вижу, что Дэвидж уже связался с Дружбой и «Ааква Луа».

— Почему ты начинаешь со звонка Санде?

— От трусости, — отвечает он без всякого выражения. — Первым делом то, что попроще.

Сообщает он немного: новость о смерти Тая и мои подозрения насчет «мыслительного слияния». Потом звонит Джеррибе Заммису. У меня на глазах от обычной энергичности Заммиса не остается следа: он узнает о гибели своего ребенка. Сначала он выглядит ошеломленным, но быстро берет себя в руки. Я делюсь с Дэвиджем своим впечатлением от силы воли Заммиса.

— Он еще не может себе позволить всей полноты чувств. Сначала он скажет о случившемся Гаэзни. Сам понимаешь...

— Да, понимаю, — киваю я.

Последний звонок Дэвиджа — на Драко, в Талман-ковах. Джеррибу Шигена будят слуги, не очень-то довольные поздней кутерьмой. Едва увидев овьетаха на мониторе, Дэвидж выпаливает:

— Мы на Тимане. Джерриба Тай мертв. Фална и еще двое проводят расследование. Первое впечатление — убийство, замаскированное под самоубийство.

Я слежу за выражением лица Шигена и вижу, как он отказывается мириться с этим известием и как постепенно смиряется. Пока овьетах сражается с собой, Дэвидж вводит его в курс дела. Тон его так горек, словно он бросает собеседнику обвинение. Наконец, рассказав овьетаху о наших соображениях касательно «мыслительного слияния» на Амадине, он спрашивает:

— Сполна ли мы расплатились на Тимане? Может, заглянешь в свой компьютер и сообщишь по крайней мере, завершена ли наша охота здесь?

Впервые вижу Джеррибу Шигена таким старым и утомленным.

— Знание пути способно закрыть путь, дядя.

— Черт возьми!..

— Дядя, ты ведь первым начал объяснять мне про талму! — кричит овьетах, после чего немного успокаивается. — В данный момент возможны несколько различных путей. Если я тебе скажу, что это за пути, то ты выберешь тот, который сочтешь наилучшим, и двинешься по нему, пренебрегая остальными. Или, желая уберечься от создания того, что ты сам называл самосбывающимися пророчествами, откажешься сразу от всех. — Овьетах протирает глаза. — Лучше тебе быть свободным от добровольных ограничений, вольно перемещаться с одного пути на другой. Знай, я убежден, что успешную талму еще предстоит открыть.

Дэвидж делает глубокий вдох и отвечает более мягко:

— Знаю. Прости меня, Шигги. С годами я не становлюсь умнее. — Он собирается выключить связь, но я кладу руку ему на плечо.

— Я тоже хочу поговорить с овьетахом.

— Один или при свидетеле? — хмуро спрашивает Дэвидж.

— Один.

Человек корчит удивленную гримасу, пожимает плечами и выходит. Я занимаю его место и смотрю на экранного Джеррибу Шигена.

— Скорблю вместе с тобой об утрате, овьетах.

Он кивает и спрашивает:

— Как идет охота?

Я задумываюсь. В голове тяжело ворочаются свежие истины.

— Я нахожусь там, где не хочу быть, и познаю вещи, которых не хочу знать.

— Как ты относишься к «мыслительному слиянию» как к способу прекращения войны на Амадине?

Я откидываюсь в кресле и делаю глубокий вдох. Можно многое обсуждать, избегая неприятных тем. Но на этот вопрос мне хочется ответить пространно.

— Пока что я не знаю, как подвергнуть слиянию население целой планеты. С другой стороны, благодаря этому методу я узрел в себе самом то, что иначе ни за что не разглядел бы. Однако перемена, происшедшая со мной, никак не связана с «мыслительным слиянием». Кроме того, мало кто на Амадине пожелает расстаться со своей болью. Большинство не сможет без нее обойтись. Боль рождает общность. На одного жителя Амадина, которого мы склоним к слиянию, придется десять тысяч отказавшихся. — Я пристально смотрю на Джеррибу Шигена. — Кое-что мне еще предстоит узнать. Но прежде чем задать вопросы, я должен убедиться, что мои вопросы и твои ответы останутся строго между нами.

Овьетах приподнимает одну бровь, обдумывая мое требование.

— Мы с помощниками обеспечим конфиденциальность. — Он наклоняется к экрану и что-то подстраивает. На экране появляется сообщение о кодировке. — Ты удовлетворен?

Я запрашиваю необходимые мне сведения. Овьетах глядит озабоченно. Когда я умолкаю, голос Шигена звучит необычайно холодно.

— Как только у меня будет перечисленная тобой информация, я немедленно ее передам.

— Благодарю, овьетах. Не откажи шепнуть Матопе, что мы приближаемся к миру на Амадине.

— Матопе?..

— Человек в кресле-каталке, с плакатом.

— Хорошо, передам. Будь осторожен на своем пути, Язи Ро.

В следующую секунду на экран возвращается солнце в облаке — символ «Тиман Низак». Я унимаю дрожь и соединяюсь с планетой Дружба. Вызов принимает Ундев Орин. Высказав все требуемые этикетом пожелания, я формулирую запрос. Он торопится прочь от экрана, а я помимо воли задаю древний вопрос Ухе: «Ааква, зачем ты так забавляешься со своими чадами?»

Ночью я теряю голову в объятиях Фалны.

— Почему ты так напуган, Ро? — шепчет он мне в ухо.

Я ничего не отвечаю. Что может сказать тот, кто чувствует себя невесомым листом, носимым по вселенной, тому, кто чувствует себя несокрушимой скалой? Фална рос в любви, в безопасности, в мудрости, царившей у Дэвиджа в пещере. Меня же воспитала ненависть, опасность, глупость поля сражения. Поэтому я твержу одно:

— Люби меня и ни о чем не спрашивай. Пожалуйста, подари мне любовь!

28

Выпуск из Ри-Моу-Тавии. Все гнезда, от низших до высших, собираются методом «мыслительного слияния», чтобы поучаствовать в выпускном соревновании и поболеть за участников. Дакиз формулирует угрозу, выпускники предлагают варианты ее отражения. Дакиз выбирает наиболее устраивающий его вариант, автору которого приходится тоже формулировать угрозу. Звание «'до Тиман» присваивается тому, кто формулирует угрозу, которую невозможно отразить. Высшая квалификация «ни'до Тиман» — достояние тех, чьи угрозы не может отразить никто, кроме них самих.

Задачи поставлены, решения предложены. Меня совсем не радует, что я придумываю правильные решения раньше самого дакиза. Для угрозы, которую предстоит сформулировать мне, нет ответа у меня самого.

Последний удачливый ученик по имени Приз формулирует угрозу: индивидуум в единственном числе. Пространство замкнутое, в нем только индивидуум-угроза и тот, кому угрожают. Возможность привлечения третьего лица отсутствует. Я проявляю желание участвовать, и выбор дакиза падает на меня.

— Познать угрозу, — начинаю я. — Опираясь на это знание, разделить ее сознание. Противопоставить ее интересы ее же привязанностям, привязанности — любви, мораль — реальности.

— Приведи примеры, — призывает дакиз.

Я смотрю на своих соучеников и указываю на автора задачи.

— Пускай угрозу представляет сам Приз.

Приз раскидывает мясистые руки, делает шаг в мою сторону и произносит:

— Сейчас я тебя раздавлю! — При этом он довольно выразительно рычит.

— Сделаешь еще один шаг, — отвечаю я, — и я переломаю тебе все кости.

— Что?.. — Приз смотрит на дакиза, дакиз — на меня.

— Насилие? — спрашивает дакиз.

— Нет, угроза насилия.

— Это не решение.

Я указываю на нижние конечности Приз.

— Видишь его ноги? Они не двигаются. Я создал конфликт между преданностью Приз его задаче и его интересом сохранить конечности в целости. Мораль Приз — правило, что тиману негоже прибегать к насилию, — приведена в противоречие с реальностью: я не тиман, и если он сделает еще шаг, я обязательно переломаю ему все кости. Приз верит мне. Итак, угроза отведена, хотя я не прибег к насилию.

Дакиз просит других вариантов. Вызываются двое, но их ждет неудача. Один прибегает к мольбам, другой пытается откупиться от угрозы, не собираясь выполнять свои обещания. Дакиз не просит их приводить примеры и теряет к ним интерес.

— Ставь свою задачу, Язи Ро, — обращается он ко мне. Я мысленно обвожу взглядом всех учеников.

— Угроза — непрекращающаяся война в замкнутой системе между двумя разумными расами, не способными забыть и простить друг другу причиненный ущерб. Цель каждой из сторон — полное уничтожение противника. Чтобы положить конец угрозе, требуется установить мир.

— Против кого обращена угроза? — спрашивает кто-то из учеников.

— Против всех жителей планеты.

— В чем первоначальная причина конфликта? — спрашивает другой.

— Не важно, — отвечаю я. — Первоначальная причина заслонена последующими обстоятельствами.

— В чем сущность последующих обстоятельств? — не унимается тот же ученик.

— В самой войне.

Ученик по имени Ойюан задает вопрос:

— Так ли велика воинственность противоборствующих рас, что воюют все до одного с обеих сторон?

— Нет. В каждый момент времени только от пятой части до четверти представителей обеих рас участвуют в боевых действиях. Скорее всего большинство с обеих сторон предпочло бы мир.

— Мир на менее радикальных условиях, чем уничтожение противоборствующей расы? — нажимает Ойюан.

— Не важно какой, лишь бы мир.

— То есть перемирие. Решить то, что поддается решению, и установить мир.

— Всякий раз, когда удается прекратить огонь, — начинаю я, — неконтролируемые группировки и отдельные личности с обеих сторон устраивают провокации и творят зверства, из-за которых война вспыхивает с прежней силой. Раньше перемирия длились неделями и даже месяцами, а теперь не превышают считанных дней, даже часов. Стороны конфликта не в силах обуздать свои неконтролируемые группировки, поскольку политическое руководство не способно преследовать своих за преступления, сводящиеся к убийству противника.

Меня засыпают вопросами, я даю объяснения, но ответов, которые выдержали бы проверку, не находится. На иное я и не рассчитывал. Я оказываюсь единственным, чья задача не находит удобоваримого ответа, поэтому оставляю позади остальных выпускников.

— Хвала тебе, Язи Ро'до Тиман! — провозглашает дакиз.

Будь у тиманов возможность изучать аналогичные задачи на протяжении веков, то от их ответов было бы больше толку. В действительности же решения, рождающиеся на Тимане, приводят к войнам среди других. Сами же тиманы не воевали со времен Бахтуо, царя Якса и принца Нубы, а война как таковая никогда не воспринималась ими как способ устранения угрозы.