-- Послезавтра я выхожу на работу, -- сказал старик. -- Приезжай ко мне послезавтра...
      Я не приехал -- прилетел! Швейцар встретил меня, как сына. Побежал к администратору, справился: сколько выездов назначено на утро. Выписывались из отеля человек тридцать. И горы чемоданов вскоре выросли и в вестибюле, и снаружи, у подъезда. И шайка жадных кэбов с невыключенными моторами собралась за моим чекером. И жестоко била меня лихорадка азарта.
      Но чемоданы веллингтоновских постояльцев разбирали водители маршрутных микроавтобусов, которые возили бережливых путешественников группами в "Кеннеди" -- за пять долларов, в "Ла-Гвардию" -- за четыре. Для гостя обедневшего нью-йоркского "Веллингтона", где люди останавливаются, чтобы сэкономить, -- расход на такси до аэропорта слишком чувствителен. Это вам не "Плаза" и даже не "Рузвельт".
      Потеряв два часа, я уехал пустым. Старик беспомощно развел руками. Он тоже был огорчен: мы ведь с ним так ладно, так по-деловому обо всем сговорились!.. 6.
      Да, отели бывают разные. И швейцары тоже. Черные, пуэрториканцы, англосаксы... Под "Плазой" стоит украинец, а под "Холоран Инн" -очаровательная блондинка. Лишь одна закономерность бросалась в глаза: все сговорчивые, "свои в доску" швейцары, которые охотно принимали мой однодолларовый аванс, стояли у захудалых гостиниц. А у процветающих, когда я, поставив свой чекер в очередь, подходил прощупать почву: "Доброе утро, дружище!", мне отвечали:
      -- Не крутись под ногами, парень! Стой там, где стоит твой кэб!
      Самый престижный, самый блистательный отель в Нью-Йорке -- это, конечно, "Вальдорф-Астория". Здесь останавливаются главы государств, нефтяные магнаты, владельцы контрольных пакетов, звезды... Это отель для хозяев жизни, здесь в чести лимузины. С телефонами и телевизорами, с холодильниками и барами... Если вы попросите, чтобы такой лимузин закрепили за вами на недельку -- на время вашего пребывания в Нью-Йорке, -- это вам обойдется тысчонки, эдак, в три-четыре...
      Швейцар, сосватавший промышляющему самостоятельно водителю лимузина такую работенку, получает двадцать процентов комиссионных. Зная это, не так уж трудно представить себе, с какой миной выслушивает швейцар "Астории" обычную таксистскую просьбу: "Будь другом, дай мне "Кеннеди". Я тебе заплачу..."
      Как ни странно, но чаще, чем богачи, лимузины заказывают вовсе не богачи. Тысячами эти "вовсе не" не разбрасываются, ни на неделю, ни на целый день им "роллс-ройс" не требуется, но и от таких швейцару перепадает куда больше, чем от таксистов.
      Вот у подъезда "Вальдорфа" под свисающими полотнищами звезднополосатых знамен появляется очень симпатичный и очень молодой человек.
      -- Чем могу служить? -- склоняется швейцар.
      -- Найдется тут у вас приличный лимузин?
      -- О, разумеется...
      -- Сколько будет стоить?
      -- Пятьдесят долларов в час...
      -- Но мне нужен еще и -- ээ -- и толковый парень...
      -- Понимаю. Том!
      Подлетает Том, на ходу снимает фуражку.
      -- Тебя зовут Том?
      -- Yes, Sir!
      -- Нужно съездить к Морскому вокзалу.
      -- Yes, Sir!
      -- Встретить одну леди.
      -- Yes, Sir!
      -- На обратном пути я выйду у "Тиффани", а ты отвезешь леди и по дороге, вроде бы к слову, скажешь, что возишь меня уже года три.
      Ясно?
      -- Yes, Sir! Если позволите, я на вас пожалуюсь.
      -- Это еще зачем?
      -- Скажу, что вы -- кошмарный человек: работаете день и ночь. Замучали и себя, и меня. Что я решил от вас уходить...
      -- Э, да ты неглуп.
      -- Yes, Sir!
      А на эстакаде, в порту, когда по сходням уже текут пассажиры, когда до ответственной встречи остаются -- минуты, когда молодой человек порывается выскочить из лимузина, Том -- не выпускает его... Том просит денег. Но сдачу с небрежно брошенной ему сотни -- не отдает. И требует еще...
      -- Ты чокнулся?! Мы же условились: пятьдесят долларов в час...
      -- Сэр, лимузин подается минимум на два часа.
      -- Так ты же получил за два часа!
      -- Сэр, вы, кажется, заказывали -- ээ -- особый сервис... К подъезду, украшенному флагами, подкатывает серебряный "роллс-ройс". Из салона выпархивает баловница лет шестидесятый с распущенными волосами, в простецкой ситцевой юбке и шлепает босиком по асфальту, по мраморным плитам вестибюля...
      Следом за баловницей шагает супермен. А за суперменом -- шофер в черном костюме, в форменной фуражке, несет на скрюченном пальце маленькие босоножки...
      Сегодня этот шофер получит на чай -- пятьдесят долларов... За что?
      Он идет, опустив глаза. У него седые виски и взрослые дети. Ему стыдно. И видавшему виды швейцару тоже стыдно. И мне...
      И только две девчонки-продавщицы застывают посреди тротуара с широко раскрытыми от восторга глазами. Много-много раз представляли они себя выпархивающими из "роллс-ройсов", в немыслимых туалетах, в невообразимых мехах. Но такая подробность едва ли рисовались им даже в самых отчаянных взлетах их марихуанной фантазии... 7.
      Впрочем, у всякого свой вкус: кому арбуз, а кому -- свиной хрящик. Может, главам иных государств и нравится помпезная "Вальдорф-Астория", а нам, таксистам, прямо скажем, не очень... Поджидая клиента у "Вальдорфа" или у отеля "Пьер" кэбби чувствует себя, как запасной игрок: его пустят в ход, если что-то не заладится с лимузинами... Нет, всем этим отелям-дворцам я, как и каждый нью-йоркский кэбби, предпочитаю "Хилтон", подпирающий небо над Пятьдесят четвертым кварталом Шестой авеню!
      Во всей некоронованной столице Америки не сыщется, наверное, таксиста, который хоть раз в недельку не тормознет у "Хилтона" сыгрануть в нашу "лотерею", возможный выигрыш в которой -- рейс в аэропорт, а ставка -десять минут ожидания в непрерывно ползущей очереди...
      Здесь, у. "Хилтона", таксисту не позволено заявлять: "Я не возьму Пенсильванский вокзал", "Я не поеду в универмаг "Мэйси". Никто не хочет "Мэйси"! А потому катись, "хитрый Митрий", подальше от нашего "Хилтона"! Шансы же на выигрыш в лотерее под "Хилтоном" -- самые высокие.
      Тысячу номеров этого небоскреба населяют не хозяева жизни, не ее генералы, а публика, стоящая на социальной лестнице ступенькой ниже -"полковники"... Это самые занятые в Америке люди; никто не ценит свое время так высоко, как обитатели "Хилтона". Они не позволяют себе застрять в Нью-Йорке на целую неделю. Они всегда спешат. Спешат стать завсегдатаями "Вальдорфа". От "Хилтона" до "Вальдорфа" всего шесть кварталов, но ведь большинству и целой жизни не хватает, чтоб эту дистанцию преодолеть...
      Обычно постояльцу "Хилтона" за время пребывания в городе такси требуется трижды. Утром он едет в офис. Вечером -- на развлечение. Завтра, в крайнем случае послезавтра -- прощай, Нью-Йорк!
      Ежедневно сотни гостей, покидая "Хилтон", по традиции благодарят швейцара денежкой. И "полковники" щедрее "генералов". Они самоутверждаются, когда суют швейцару пятерку или десятку, а, бывает, и больше...
      "И я по-царски его вознаградил". "Я чувствовал себя уверенней, когда дал непомерные чаевые". Это заметки не оптовика-бакалейщика и не биржевого спекулянта. Так написал о себе один из высокочтимых в нашем веке художников слова Джон Стейнбек ("Путешествие с Чарли"). 8.
      Двести долларов -- это нормальный для швейцаров "Хилтона" день...По пятницам получают они и по триста, в кануны праздников уносят и пятьсот! Скажите: какой же душой надо обладать, чтобы при таких доходах еще и воровать у стоящих в честной очереди таксистов дорогие работы и продавать их -- исподтишка?..
      В кои веки достался и мне счастливый билетик: едва мой кэб стал первым, выходит пассажир в сопровождении тележки с багажом. Но швейцар не отдает мне законный выигрыш. Он с поклоном о чем-то спросил гостя, а в мой кэб сажает другого -- "Колизей" или небоскреб "Крайслер" -- 1.45! Спрашиваю, в чем дело? И в лучшем случае удостаиваюсь ответа, что гость с багажом -- ждет. Знакомого... Жену...
      Казалось бы, все прекрасно: он ждет, и я подожду. Погружу его чемоданы, отъеду от центрального входа несколько метров и буду ждать, как мы всегда ждем клиентов, за которыми заезжаем по договоренности. Но швейцар специально засадил в мою машину "Колизей", чтоб я поскорей уматывал, не мешал коммерции. Позади меня из второго или третьего в очереди кэба посылает швейцару воздушные поцелуи, таксист, который ему платит... А гостю с багажом швейцар уже шепнул, что сейчас усадит его в хороший кэб, к хорошему таксисту51...
      Сколько раз, карауля свою удачу у "Хилтона" и услышав команду "чекер!", я выруливал было из очереди, но швейцар меня останавливал:
      -- Стой, где стоишь!
      Что тебе не так? Ты же сам позвал чекер!
      -- Нужен гаражный чекер! Это еще почему?
      -- Багажник без запасного колеса нужен -- вместительный. Понял?
      Вранье -- на голову не налезет. Пока я водил гаражный чекер, м о и багажник без запасного колеса не понадобился ни одному швейцару...
      -- Доллар таксистский тебе нужен, а не багажник, свинья ты в цилиндре! -- ору я.
      Гогочут кэбби. Омерзительны им бугаи в раззолоченных мундирах. Но кому охота наживать под отелем, у которого работаешь, недруга? Никто не вступится. Крики, скандал, и в результате я уезжаю пустым... Горите вы огнем без пламени!.. 9.
      Потом: лет шесть спустя, когда я уже больше не м о г водить кэб, и свободного времени стало вдруг у меня так много, что потянуло меня все это вспоминать и записывать -- понял я, что имелась, кроме прочих, у меня еще и личная причина, из-за которой никак не удавалось мне снюхаться со швейцарами: я их ненавидел! Попробуйте понравиться человеку, который вам ненавистен. Не думаю", что у вас это выйдет...
      Я старался не стоят под отелями. Мотался по улицам. Но часам к четырем пополудни, когда нервы окончательно выматывало -- бампер к бамперу! -скопление машин, а перед подъездом "Хилтона", в "гроте" выстраивалась вереница спешащих усесться в такси клиентов, когда желтая змея поползла безостановочно, словно удирала от опасности, я пристраивался в хвост -попытать удачу: может, мне удастся вырваться из городского ада -- в аэропорт!
      Однако, в часы "пик" рядом с общей очередью таксистов непременно возникала вторая -- для избранных. Это подъезжали дошлые кэбби, которых швейцары "Хилтона" избрали себе в подручные, чтобы обжуливать "дураков", то есть всех остальных водителей.
      Встав на раму кэба, как всадник в стременах, взмахом руки или гудком "конногвардеец" подает знак, чтоб его заметили. "Вижу!" -- кивнул швейцар и, не отрываясь от основной работы, усаживая подряд всех пассажиров на короткие расстояния, следит, величественный и расторопный, за приближением очередного чемодана...
      Чемодан!
      -- Куда вам ехать? Не знаете? Позвольте взглянуть на ваш билет. О, аэропорт Тетерборо. Я посажу вас, сэр, к надежному парню, который знает дорогу... О, сэр, большое-большое спасибо...
      Дирижерский знак приглашает солиста вступить, и в хилто-новский "грот", огибая голову желтой змеи, врывается "гвардеец".
      -- Эй, куда прешь, ублюдок!
      -- Не видишь -- очередь!
      -- Не давайте ему работы!
      Но работу дает швейцар. Гневным взглядом, короткой фразой укрощается бунт таксистов:
      -- Он подбирает своего пассажира -- по договоренности...
      И поди -- проверь. И когда -- проверять? И -- как? Уже захлопнут багажник. Уже умчался в овеянный легендами Тетерборо долларов за сорок, фыркнув гарью нам всем в морды, швейцаров данник, избранник -- поздно скандалить... Получай, горластый правдоискатель, свои 1.55...
      Поперхнулся бранным словом кэбби, поклялся, что в жизни колеса его не будет под этим гнусным "Хилтоном", и попадали в обморок от его угрозы и гости-"полковники", и швейцары, и рассыльные... Шваркнулось брюхо обделенного кэба о скошенную бровку при выезде из "грота" на Шестую авеню, а там -- очередной "орел" машет крыльями, чтоб его заметили... 10.
      -- Как же ты прорвался к этой кормушке? -- спросил я как-то одного из самых хищных хилтоновских коршунов -- Феликса, московского в недавнем прошлом фарцовщика и изрядного, надо сказать, негодяя. Он не брезговал воровать работу даже у своих, у русских, под "Мэдисоном", и когда его совестили Ежик или все тот же Скульптор -- простодушно объяснял:
      -- Вы тут годами стоите и один у другого работу не воруете потому, что вы все друзья. А мне никакие друзья на фиг не нужны. Мне нужны деньги в кармане!
      Но был все же Феля таксистом. Русским. Начинал в одно время со мной. И носил тот же тяжкий камень на шее -- 62.50, арендную плату. А, может, просто захотелось ему поразить меня своей пронырливостью -- не знаю. Только поделился он со мной своей тайной, как куском хлеба -- с другим голодным...
      Подступиться к трехсотдолларовому швейцару для кэбби -- немыслимо! Тем паче -- иммигранту, который и объясниться толком по-английски не может... "Мертвым" субботним утром, выбрившись, приодевшись, запарковал Феликс свой чекер неподалеку от "Хилтона" и вошел в винный магазин:
      -- Дайте мне коньячок французский, виски шотландское "Столичную" -- все в один пакет. В подарочной упаковке.
      Сделали.
      -- Еще один такой же пакет.
      Швейцары-то дежурят у "Хилтона" парами...
      С тяжелым пластиковым кульком в каждой руке отправился Феликс на штурм господствующей над таксистским Нью-Йорком твердыни. И сердце его не дрожало. Он знал, что победа будет за ним, что швейцары -- возьмут! Он имел к людям подход... Отель еще дремал. И караульные дремали. И желтая змея спала, растянувшись квартала на три... Людей у подъезда, в "гроте", почти не было.
      Феля -- к швейцарам. Показывает карточку -- таксистские права. Так и так, вчера гость из "Хилтона" забыл в моем кэбе эти два пакета...
      -- Какой еще гость? Фамилия? Номер комнаты?
      -- Откуда мне знать...
      Переглянулись швейцары, подозрительным чем-то пахнет. Но пакеты -нарядные, с бантами. И смотрит этот русский таксист такими честными глазами. Может, просто дурак?..
      -- Босс говорит: нельзя брать чужое. Но тут...
      -- О'кей, парень! В Америке самое главное -- слушаться босса. И брать чужое, конечно, нельзя. Давай-ка сюда эти пакеты. Ты хороший кэбби...
      Феля осмелел, подмигнул:
      -- Я внутрь не заглядывал, но по-моему, там коньячок, виски, "Столичная"... Увидимся, ребята, в следующую субботу...
      Минут через тридцать Феликсов чекер в порядке общей очереди вполз в просыпающийся "грот". Швейцары заметили, переглянулись. Тут -- выносят багаж. Да феля-то в очереди -- третий...
      Теперь, как птичка в кулаке, затрепыхалось Феликсово сердце. Неужто у людей совсем совести нет? Неужели -- обидят?.. Не обидели:
      -- Чекер! -- гаркнул швейцар.
      Ну, не орел? На моих ведь глазах доходил парень. Грязный, заросший, жена его бросила. Ушла к хозяину медальона, израильтянину. На стоянке в "Ла-Гвардии" отошел как-то Феликс купить булочку, возвращается -- чекер на брюхе лежит. Все четыре ската взрезаны. Не воруй у своих работу под "Мэдисоном"!.. И никто ничего не видел. Кому голову монтировкой раскалывать?!..
      А теперь Феликс заново на свет народился! Бодр и весел. Работает по десять часов. Посадок у него за день -- пятнадцать, выходной -- святыня. Жена? А что -- мало в Бруклине баб? Ты в русском бардаке на Брайтоне еще не был? Надо, надо сходить. Есть -- конфетки!..
      Раз в недельку паркуется Фелико. на Шестой авеню, заносит работодателям их долю. Тихо, скромно. В конвертике...
      Послушал я Фелю, посмотрел, как пересчитывает он свою выручку: шесть двадцаточек,-- четыре десяточки (мне ведь не надо, чтобы таксист рассказывал, как он "сделал бабки". Мне, как и любому кэбби, достаточно одним глазом на эти "бабки" взглянуть: где твои пригоршни мелочи? Где пачка скомканных, взмокших в кармане однодолларовых бумажек? Знаем, кто ты такой!..). Поблагодарил я за науку, за откровенность, пообещал не болтать (теперь-то уж сколько лет прошло, Феликс открыл магазин кошерных деликатесов; говорят, хорошо торгует) -- и подумал: а в самом-то деле, почему бы и мне не пойти столь заманчивой, а главное, уже протоптанной стежкой? В след ведь легче. И что я -- сотнягой для такого дела рискнуть не могу? И ведь Феля меня приглашал. Видать, нужен ему еще один русский в шобле. Иначе -- зачем бы рассказывал?..
      Субботним утречком надел я свежую рубашку, выбрился, запарковал свой чекер на Шестой авеню возле винного магазина и -- вошел.
      -- Вам помочь? -- налетает на меня продавец, а я -- отмахиваюсь:
      -- Погоди, дай поглядеть, подумать...
      И чувствуя, что меня мутит, как с перепою, подумал: разве мало и без того пропитался я всякой грязью в такси? Зачем же мне непременно еще и в этой луже вываляться? Не смогу я "честно" глядеть в лица этим мерзавцам, называя "пароль": "Нельзя брать чужое. Но гут..." Будут мои глазки юлить, бегать... Ну, а как не возьмут подношение, прогонят -- ведь какой будет позор!.. Нет, я уж как-нибудь иначе. Не сошелся свет клином на "Хилтоне".
      -- Дай мне бутылку "Смирновской", -- сказал я совсем уже было заскучавшему от моих раздумий продавцу. И купил еще для жены вишневки, этой, знаете, "Peter Hearing"...
      Глава пятнадцатая. ЧЕСТНЫЙ ШВЕЙЦАР
      1.
      Был в Манхеттене только один отель -- "Мэдисон"! -- швейцары которого позволяли любому таксисту, в том числе и мне, дожидаться пассажира в аэропорт. Но, само собой, уникальное это место собирало немыслимые очереди желтых кэбов.
      В первой половине дня у центрального подъезда "Мэдисона" дежурил молодой ирландец, не бравший с нас взяток; звали его Шон.
      Вот мое первое впечатление о Шоне.
      Погожий денек. После "Мэдисона" -- ни одного такси. Радуясь возможности получить аэропорт без всякой очереди, я выхожу из чекера и становлюсь в "засаду", укрывшись за кипарисом в бетонной тумбе при входе в отель. Отсюда я вижу всех, а меня не видит никто. Подойдет к моему чекеру клиент, подергает ручку, увидит, что водителя нет, и отправится себе на угол ловить такси. Я же спокойненько дожидаюсь заветной минуты. Как только рассыльные выкатят на тележке багаж, я эдаким Соловьем-Разбойником выскочу из засады и схвачу чемодан!
      Но пока чемоданов нет. И отель, и улица малолюдны. У подъезда прохаживается швейцар. Взад-вперед. Заложил руки на спину. Взгляд голубых глаз устремлен в пространство. Чуть шевелятся губы.
      Розовощекий, двадцатипятилетний, в светло-синем цилиндре, который ему к лицу, он проходит мимо меня, и теперь я вижу в одной из заложенных за спину рук -- книжку. Перегнута обложкой внутрь. Ба, да это стихи!..
      Нравится вам такой швейцар?
      Вдруг глаза под фетровыми полями вспыхнули: из отеля выплыла пожилая леди. Это ее появление зажгло Шона такой радостью. "Доброе утро. Такси?". Косой взгляд в мою сторону. Поднята рука, свисток. Скользнула в карман принятая с легким смущением монетка.
      Но, усадив даму в кэб, швейцар не захлопнул дверцу. Он почему-то снял с головы цилиндр, и верхняя половина его туловища скрылась в салоне машины...
      И снова мерные шаги взад-вперед. И губы, шепчущие стихи. И яркое, как фотоблиц, сияние глаз при появлении каждой женщины...
      За моим чекером пристроился еще один кэб. Толстый американец с трудом выбрался на тротуар и, указывая в сторону отеля, о чем-то спросил парня в цилиндре.
      Брови Шона взметнулись удивленными дугами. Таксиста, который был по возрасту вдвое старше, швейцар не удостоил объяснения, как пройти в туалет.
      И все-таки мне этот Шон понравился. И стихи. И галантность по отношению к пожилой даме. Даже влюбленность его во всех женщин показалась мне милым мальчишеством. Хамское же обращение с таксистом было, с моей точки зрения, простительно: мечтатель, а жизнь груба... Кэбби, наверное, досадили парню: известные ведь скандалисты.
      Но я наблюдал Шона не раз и не два... Его лицо, словно неправильный английский глагол, имело три навсегда застывшие формы: каждый гость отеля вызывал в Шоне прилив подобострастия; каждая женщина -- вспышку восторга; третья же форма (неприятного удивления: "Неужели я должен с этим ничтожеством общаться?") -- была обычно обращена уже к спине подходившего за чем-нибудь к Шону рассыльного или официанта из соседнего кафе, но не таксиста.
      С таксистами Шон никогда и ни по какому поводу не разговаривал. Он презирал наше племя. Потому и денег наших не брал...
      Ежедневно в 12:00 -- часы можно было проверять -- к центральному подъезду подкатывал белый "роллс-ройс", и Шон исчезал в вестибюле.
      Он появлялся через несколько минут, выводя в паре с рассыльным полупарализованную, еле державшуюся на спичечных ногах старуху, с дряблых щек которой при каждом шажке осыпалась розовая "штукатурка".
      Подмигивая нам и хвастая пятидолларовой бумажкой, в отель вприпрыжку возвращался рассыльный, а Шон, сняв цилиндр, исправно заглядывал в салон "роллс-ройса"...
      Впрочем, какое мне было дело до задницы Шона, торчавшей наружу? Разве я шпионил за ним? Но однажды в полдень, оказавшись на противоположном тротуаре у "Мэдисона" и наблюдая за процедурой усаживания румяной "смерти" в "роллс-ройс" с другой точки, я увидел, как, выставив на обозрение свой зад, швейцар выцеловывает пергаментные складки шеи. Скрюченная лапка ласкала его затылок... 2.
      Однажды, получив нагоняй от менеджера из-за фокусов таксистов-"аэропортщиков", взялся Шон наводить у отеля порядок: первый кэб берет первую работу! Тот, кто откажется взять пассажира на короткое расстояние, не получит и пассажира в аэропорт.
      Водителем головной машины, которому досталось выслушать впервые пренеприятное это предупреждение, оказался безответный Ежик. Но даже и он возмутился столь грубым нарушением традиций "Мэдисона". Бывший архитектор не стал, разумеется, ни огрызаться, ни "спориться". В знак протеста он уехал от отеля -- пустым.
      Следующим в очереди стоял кэб тщедушного, с впалыми щеками пуэрториканца Риччи.
      -- Ты работаешь? -- спросил его Шон.
      -- Я жду "Кеннеди", -- ответил Риччи.
      -- В таком случае, ты напрасно теряешь время, -- предупредил таксиста швейцар и больше к нему не обращался. Когда гостям требовалось такси, Шон подзывал кэб с улицы. И то же самое Шон проделал, когда появился рассыльный с двумя чемоданами: поднял руку и дунул в свисток.
      Риччи открыл багажник, но успел погрузить лишь один чемодан, а другим уже завладел кэбби, подскочивший к отелю по свистку,
      Два таксиста стояли друг перед другом, сжав кулаки. Однако Риччи понял, что если они сейчас подерутся, от этого выиграет только тот, кто их стравил.
      -- С тобой я не буду драться, -- сказал Риччи таксисту и шагнул к швейцару.
      Шон был сильней и моложе. Риччи явно не мог с ним справиться. На что он рассчитывал?
      Ухватившись за поля цилиндра обеими руками, Риччи с обезьяньей ловкостью натянул его на голову Шона по самые плечи. Голова исчезла, будто ее оторвали; и тогда внезапный удар в живот согнул ослепшего Шона пополам. Второй удар швырнул его на асфальт. После третьего -- ногой по ребрам! -швейцар уже не смог подняться...
      Подобные зрелища -- не в моем вкусе, и я потихоньку "слинял". 3.
      Несколько дней держался я подальше от идиотской этой гостиницы, объезжал ее, что называется, десятой дорогой, но как-то раз пришлось мне высадить клиента возле дома напротив "Мэдисона", и я увидел у центрального подъезда израильтянина-кэбби по имени Шмуэль, с которым мне очень даже хотелось бы кое-что обсудить.
      Стоя посреди тротуара, на том самом месте, где положено находиться швейцару, Шмуэль допрашивал: "Куда вам ехать?" -- каждого появляющегося из двери гостя, останавливал кэб, принимал чаевые.
      -- Учитесь, как делать деньги! -- веселился Шмуэль, показывая нам горсть собранной за несколько минут мелочи.
      "И не совестно?" -- подумал я, не решаясь, впрочем, сделать замечание вслух. Сметливый Шмуэль был непререкаемым авторитетом для работавших под "Мэдисоном" таксистов: и для израильтян, и для русских, и для арабов. Со Шмуэлем кэбби советовались по самым серьезным вопросам: у кого, например, у греков или у поляков, или же у пуэрториканцов можно подешевле взять в аренду медальон? И даже хозяева медальонов интересовались мнением Шмуэля: у какой, скажем, из страховых компаний -- лучшая (не самая дешевая, а самая надежная и самая выгодная) страховка: у "Игала", у "Эмпайр" или у "Нассо"?.. С того самого дня, как я получил неизвестно за что повестку в уголовный суд, у меня гвоздем сидело в голове -- показать ее именно Шмуэлю. Но за прошедшие с тех пор недели мне так и не представился случай сделать это. Застать Шмуэля под "Мэдисоном" было трудно: он не торчал здесь с утра до вечера, как большинство таксистов, которых я знал. Шмуэль принадлежал к той немногочисленной когорте водителей экстракласса, которые дружили со всеми швейцарами и работали под всеми отелями...
      Сейчас, однако, Шмуэль вес себя недостойно, с точки зрения таксиста, усаживая гостей отеля в кэбы и получая ЗА ЭТО квотеры, и мне вообще расхотелось просить у него совета. Стыдясь поведения всеобщего любимца, я сам остановил такси для какой-то девушки, а протянутый квотер -- не принял.
      Шмуэль немедленно оттер меня плечом и, не закрывая дверцу, подождал, пока девушка выложит монету на его ладонь.
      -- Это не твои деньги! -- сказал мне Шмуэль и направился к подпиравшему стенку у входа в отель кряжистому, коротко остриженному парню, на котором не было цилиндра и на которого я не обратил внимания: мало ли кто сшивается возле гостиницы.
      Шмуэль ссыпал мелочь в карман кургузого, не по росту, сюртука и похлопал парня по плечу:
      -- Это наш новый босс, ребята! Как тебя зовут?
      -- Меня зовут Фрэнк, -- отвечал, набычившись, парень. Он, безусловно, знал, при каких обстоятельствах таксист избил Шона, его предшественника на этом посту, и потому сейчас, впервые, по-видимому, вступив в разговор с шоферюгами, счел своим долгом предупредить их.
      -- Передайте своему другу, -- сказал Фрэнк, ни к кому из таксистов конкретно не обращаясь, -- пусть он лучше здесь не показывается. Полицию я вызывать не буду: сам сверну ему шею.
      -- Напрасно ты так говоришь, -- миролюбиво возразил Шмуэль. -- Ты стоишь здесь не потому, что тебе это нравится, а потому, что зарабатываешь деньги. И мы тоже зарабатываем здесь деньги.
      -- Мне платит менеджер, -- сказал Фрэнк. -- И я буду делать то, что он требует, а не то, что хочется вам.
      Когда появился рассыльный с чемоданами, Шмуэль открыл багажник и протянул фрэнку доллар. Но Фрэнк отрицательно покачал головой: он хотел быть честным швейцаром. 4.
      Когда к очередям под "Мэдисоном" добавился еще и честный швейцар, там и вовсе житья для таксистов не стало. Не только на меня, на многих матерых кэбби произвел гнетущее впечатление отказ Фрэнка взять у Шмуэля доллар. "Мэдисоновские" аэропортщики расползались по городу в поисках новых пристанищ...
      "Число посадок" -- жестокий показатель количества пассажиров, воспользовавшихся моим кэбом, -- росло ото дня ко дню: 28, 36, 42, 53...
      Деньги, конечно, я зарабатывал, но давались они -- кровью. По утрам все чаще не было у меня сил подняться, и все чаще я не мог донести пригоршню воды до лица.
      А знойное лето между тем превращало Манхеттен в раскаленную духовку; приходилось поднимать стекла и включать кондиционер.
      "Как у тебя тут чудесно!" -- говорили мне пассажиры, усаживаясь в чекер. Но за эту поблажку, за пользование кондиционером, таксист расплачивается не только перерасходом горючего. Понежится кэбби минут эдак сорок в зефирно-ласковых струях, -- бац! -- на приборной панели загорается красный сигнал, и одновременно беспомощный чекер останавливается посередине авеню. Отключился, не выдержав нагрузки, двигатель. Стой теперь и жди, пока он -- остынет.
      Пришлось вернуться под "Мэдисон", в русскую стаю. Опять Начальник, Длинный Марик, Скульптор; одни и те же, осточертевшие рожи -- глаза мои бы их не видели! Постоишь часа два -- получишь клиента на десятку -- в "Ла-Гвардию"... Как носильщики, которые будучи не в состоянии взвалить на плечи чересчур тяжелую ношу, вынуждены уменьшать ее вес (хотя из-за этого им придется вместо одной ходки делать две), мы расплачивались за потерянные у отеля часы -- ночной работой, а утром, не отдохнувшие, не имея сил крутить баранку, снова становились под отель... На скользкую я ступил дорожку...
      Стояли мы как-то возле "Мэдисона", вдруг глядь: к нашей очереди пристраивается "форд" -- 2W12. Медальон Узбека, а за рулем -- пуэрториканец. Подходит к нам.
      -- Давно стоите?
      -- Пять минут. Три машины ушли в Коннектикут. Засмеялся, оценил юмор.
      -- Рентуешь? -- настороженно интересуется Помидор.
      -- Нет, моя, -- погладил пуэрториканец крыло машины.
      -- У русского, что ли, купил? -- допытывается Помидор.
      -- Откуда мне знать: у русского или у китайца. Я купил у брокера...
      Узбек жил на отшибе от русской колонии, где-то в Бронксе; никто не знал ни имени его, ни фамилии. Только номер медальона -- 2W12 -- мы, таксисты, помнили. Куда девался Узбек, ни один из нас не имел понятия.
      -- Отняли у него медальон -- продали за долги!
      -- Не имеют права: он болеет!
      -- Его на коляске возят...
      -- Пятки давно сгнили! -- высказался Доктор. Но было непонятно, прослышал ли он что-нибудь или просто хвастает своей прозорливостью: -Помните, поцы, что я ему говорил?
      Мы помнили... Вот уж кто не стоял под отелями, так это Узбек. Что сталось с нашим товарищем? Что будет с каждым из нас?..
      Единственной отрадой служила нам болтовня о нашем таксистском герое. Нашим знаменем стал доблестный Риччи. Слава его поднялась на гребень новой волны, когда из больницы вернулся Шон.
      Риччи не струсил, не смылся. Стоял, как ни в чем не бывало, дожидался аэропорта. Шон больше не пытался наводить у отеля порядок, мы злобно посмеивались...
      Звезда Риччи закатилась внезапно, как и взошла: он украл у Фрэнка портативный телевизор. "Мэдисон", как и многие отели, имеет два подъезда: центральный и боковой. Когда Шон вернулся, новичка Фрэнка перевели на второстепенный пост, и там, в швейцарской каморке при боковом входе, наш герой совершил постыдную, во вред всем таксистам кражу и с тех пор у "Мэдисона" больше не появлялся... 5.
      Я стоял теперь у бокового входа. Не поэтому, что новый швейцар нравился мне больше, чем Шон. Напротив: честный Фрэнк был для таксистов хуже спесивого своего коллеги, который не вмешивался в наши делишки. Да и багаж к боковому подъезду рассыльные выносили реже, чем к центральному. Но зато очереди не собирались здесь длинные: два-три кэба, не больше... Таксистская лотерея у бокового входа разыгрывалась азартней, но игру портил Фрэнк. Все зависело от его настроения.