— Только потому, что я знала, ты заупрямишься еще больше. А у тебя нет никаких причин для упрямства. Ты уже должна понять, что он любит тебя. Но ты заставила его ждать до последней минуты, чтобы жениться на тебе!

— Ждать? — изумилась Ровена. — Он привел мне повивальную бабку, он привел мне священника! И они не отступили, пока я не сказала «да». Это был шантаж. Это было…

— Простое упрямство с твоей стороны. Ты знала, что выйдешь за него. Просто хотела заставить страдать его до конца.

Ровена уговорила себя промолчать. Спорить с Милдред на эту тему бессмысленно.

Конечно, она была упряма. Этот человек хотел умереть ради нее. Никакое ее недовольство не могло поспорить с таким фактом.

— Где мой муж?

— Ждет снаружи. Он еще не видел сына. Я покажу ему, можно, Ровена?

Не дожидаясь ответа, Милдред направилась к дверям пригласить Уоррика.

И вот он уже здесь и смотрит сверху на нее с такой теплотой и гордостью, что остатки ее враждебности испарились. В конце концов она любит его. Это было настолько ясно еще до того, как она его покинула, что бесполезно отрицать далее.

Она широко улыбнулась ему:

— Как он тебе нравится?

Уоррик еще даже не взглянул на ребенка. Он сделал это сейчас, но его взгляд немедленно переместился обратно на Ровену. И в нем плясали смешинки.

— Я надеюсь, со временем он будет выглядеть лучше? Она встревоженно обернулась посмотреть на сына, но потом улыбнулась.

— С ним все в порядке. Все новорожденные и должны быть красными и сморщенными.

— А где дочь, которую ты хотела мне подарить? Она вспыхнула, потом усмехнулась.

— Я думаю, в конце концов, мне повезло, милорд — правда, не в этом.

Он присел на край кровати и одарил ее неожиданным поцелуем.

— Спасибо.

— Это было не так уж тяжело — ну ладно, может быть, немного.

— Нет, я благодарю тебя, что ты согласилась выйти за меня замуж.

— О! — сказала она, чувствуя, как тепло и радость заполняют ее. — Это было в действительности… мое удовольствие.

Потом последовал еще один поцелуй, он был более горячим, чем нежным.

— Ты уже не сердишься на меня?

— Нет, но если ты когда-нибудь еще посадишь меня в свою темницу…

— У меня больше нет темницы. Я велел ее засыпать, как только ты уехала в Турес.

— Почему? — удивленно спросила она.

— Это — невыносимое напоминание о том, что я наделал.

— Но у тебя были причины, Уоррик. Даже я могу…

— Не оправдывай меня — или ты уже забыла, что сказала мне на прощание?

Он был серьезен.

— Ну ладно, пострадай еще, если считаешь нужным. Но что касается меня, там было довольно хорошо, в этой темнице.

— Возможно, я несколько поспешил. Ну, я всегда могу приказать откопать ее, если будет нужно.

— Лучше уж не надо, милорд, — предостерегающе сказала она.

— Ну, тогда, если мне опять потребуется запереть тебя в моих покоях, — сначала удостоверюсь, что я тоже там заперт вместе с тобой.

— О, против этого я не возражаю.

— Значит, ты все же бесстыдная девица?

— Ты, мне кажется, не возражаешь против такого бесстыдства?

— Нет, я не возражаю.

— И ты любишь меня?

— Правда, я люблю тебя.

— Не говори это так, как будто делаешь мне одолжение. Ты любишь меня, Уоррик. Как ты можешь не любить, когда я…

— Я люблю тебя.

Это звучало уже лучше, настолько лучше, что она притянула его вниз еще для одного поцелуя, а потом нежно прошептала:

— Я счастлива, что это был ты, Уоррик. Так счастлива. Он припомнил эти слова, сказанные так давно, и признался, наконец:

— Так же как и я, миледи.