Семейство Мэлори - Узник моего желания

— Как здесь дела с женщинами? — спросил Шелдон. — Есть какая-нибудь заслуживающая внимания?

— Я не знаю, — прорычал Уоррик. — Ты не ответил на мой вопрос. С Ровеной все в порядке? Она достаточно ест? Эмма не утомляет ее?

Шелдон рассмеялся.

— Нет. Она придает красоту и грацию твоему дому. Эмма обожает ее. Твои слуги преданы ей. Мелисант предпочитает компанию Ровены любой другой леди. Да, даже твоя младшая дочь немного исправила свои манеры с тех пор, как уехала Беатрис. Похоже, ты можешь за это сказать спасибо своей маленькой Ровене.

— Может быть, я должен был привезти ее сюда, — сухо сказал Уоррик. — Она бы мигом покорила для меня замок Эмбрей.

— Я слишком превознес ее заслуги?

— Сказка — и ни к чему. Я уже принял решение насчет новой жены.

Шелдон на мгновение побледнел, а затем взорвался.

— Ты не мог! Скажи, ты не мог! Черт побери, Уоррик, я мог бы поклясться, что ты испытывал нежность к леди Ровене. Значит, она не имеет владений? Значит, нет у нее семьи? И это имеет для тебя значение? Кто та, другая, леди? Что она может дать тебе такого важного, что ты рискуешь получить вторую Изабеллу?

Уоррик пожал плечами.

— Она говорит, у нее есть какие-то владения, но из-за какого-то глупого упрямства она не желает мне сказать где.

— Она не желает? Ты говоришь… Уоррик усмехнулся.

— Да, маленькая девица околдовала меня, как ты и думал. И поскольку она уже покорила мой замок, я вынужден сделать ее его хозяйкой на самом деле.

Глава 42

Ровена рассмеялась, когда Эмма, сморщив нос, принюхалась к прогорклому жирному запаху кипящего варева.

— Я действительно должна знать все обо всем? Даже о приготовлении свечей?

— Тебе повезет, если у тебя будет кто-то умеющий это делать. Если нет, найми кого-нибудь или обучи кого-либо из слуг этому делу. А если твой мыловар знает только, как приготовить грубое мыло, а не более мягкое, как ты предпочитаешь, и ты не будешь его иметь только потому, что торговец просит за него слишком большую цену?

Эмма покраснела, как это случалось с ней всегда, когда она задавала глупый вопрос.

— Я надеюсь, Ричард оценит, что мне приходится делать ради него.

— Он очень оценит, если хозяйство будет хорошо налажено. Он не будет заботиться об огне для кухни, о корове, которая потерялась, или о торговце, который пытался содрать с вас безумную цену за перец. Ричард должен видеть быстро приготовленные яйца и рыбу у него на столе, улыбку у тебя на лице и рассказывать, как он проводит свой день, который ни в чем не похож на твой. Потом он будет пить со своими друзьями и хвастаться им, что у него самая замечательная жена на белом свете. Она никогда не ноет, не надоедает ему вещами, которые ему не интересны, и очень редко залезает в его кошелек.

Эмма смутилась.

— Значит, жена в действительности должна быть этаким подобием святости?

— Нет, конечно, — ответила Ровена, уводя ее подальше от невыносимого запаха кипящего жира. — Если бы я, по несчастью, все же была бы еще женой этого развратника Лионса, то могла бы покупать перец за бешеные деньги и пережаривать ему рыбу. Я просто даю тебе общие советы, моя милая, те, которые давала мне моя мать. Ты сама найдешь способ, как тебе обращаться с Ричардом, не бойся. Теперь пойдем и поищем Эдит. Мне нет надобности заниматься варением свечей, когда Эдит тебя может научить этому. И не спрашивай, почему нельзя просто объяснить все на словах. Слова быстро вылетают из головы, но если ты что-либо делаешь сама, это запоминается надолго.

Ровена вернулась в зал к своему шитью, оставленному у камина. Она шила Уоррику тунику из светло-красной парчи, долгая работа, потому что тонкий шелк требовал кропотливого труда. В покоях Уоррика было бы светлее, но она не позволяла себе пользоваться его комнатой, как своей, хотя он разрешил ей это накануне отъезда, и она спала там каждую ночь.

Ее сундук с вещами оказался в тот день в его комнате. Он не сказал ни слова по этому поводу, только заметил, что корсет из королевского пурпура с золотым шитьем очень красив. Что ее обязанности полностью изменились, она обнаружила только после его отъезда.

Сначала Эмма сообщила ей о своей свадьбе, которая может состояться, только если она научит ее обязанностями жены лорда, и что у нее есть разрешение ее отца на то, чтобы Ровена обучала ее. Ровена чуть не упала, когда услышала ответ на свой вопрос о том, кто же отец Эммы. Она не могла прийти в себя на протяжении недели, сердясь на Уоррика за то, что он не предупредил ее. Но в ют же день Мэри Блуэ сказала ей, что если она согласится учить Эмму (на что она уже согласилась), то освобождается от всех остальных обязанностей.

Помогать Эмме было удовольствием. Ровена привязалась к девушке и чувствовала, что ей будет не хватать ее, когда она выйдет замуж за Ричарда. Это должно было произойти, однако, не раньше, чем вернется Уоррик, а когда он вернется, не мог сказать никто.

Были и другие изменения. Беатрис на следующий день после наказания послали жить со своей новой семьей, и, когда она уехала, все в замке вздохнули свободней. Со времени отъезда Уоррика ею младшая дочь стала меняться к лучшему, и Ровена подбадривала ее. Она обнаружила, что Мелисант вовсе не столь испорченная, как думала Милдред, скорее она была под дурным влиянием старшей сестры.

Изменение в положении Ровены произвели впечатление на других, хотя она считала, что основное впечатление на них производит место, где она спит. Мэри теперь приходила к ней советоваться по поводу своих проблем, муж Мэри откладывал для нее самые лакомые кусочки из еды. Даже управляющий имением Уоррика приходил к ней советоваться, послать ли ему Джона Гиффорда в ближайший город за провиантом. Джон, если он не был в отъезде, присоединялся к ней и Милдред во время еды. Хотя Мелисант приглашала Ровену за господский стол с ней и леди Робертой — единственной, кто продолжал относиться к Ровене с презрением, — но она не могла позволить себе это. Уоррик облегчил ее участь перед отъездом, но он не сказал, что она уже не является служанкой. И раз она относится к вилланам, даже если и носит одежды леди, то не должна есть за господским столом.

Хотя дни ее были заполнены занятиями с Эммой, все же оставалось время для дум об Уоррике. И она узнала, насколько сильные чувства у нее он вызывал, потому что разлука с ним оказалась очень болезненной.

И теперь, когда его не было рядом, с его глазами, горящими желанием, она потеряла ту уверенность, которую испытывала в те последние дни, что провела с ним.

Он желал ее, пока был здесь. Он пошел на уступки, которых она никак от него не ожидала. Но она все же оставалась ничем: его любовницей, его служанкой, его пленницей. Она не могла ожидать ничего сверх этого. Она даже боялась, что, когда он вернется, время притупит все, что было, и он увлечется кем-либо другим.

— Мистрис, вам надо ехать со мной. Она подняла взгляд и увидела сэра Томаса, уставшего с дороги, стоящего прямо перед ней.

— Уоррик вернулся?

— Нет, мистрис, он все еще у замка Эмбрей.

— И вы отвезете меня туда?

— Со всей скоростью. Краска сбежала с ее лица.

— Он ранен?

— Нет, конечно.

— Ладно, вы можете не говорить мне, что это глупый вопрос, но что еще я могла подумать, когда вы сказали, что нужно спешить.

— Это приказ милорда, — объяснил он. — Но мы будем не так быстро ехать, как я, чтобы вы не устали. Я скакал всю ночь, но мне было приказано доставить вас туда в течение полутора суток. Если вам не понадобится много времени, чтобы взять одежду и все, что вам необходимо, то мы можем ехать обратно не очень спешно.

Брови Ровены приподнялись от любопытства.

— Вы не знаете, чем вызван этот приказ?

— Нет, мистрис.

Она внезапно издала тяжелый вздох, потому что ей пришла в голову одна причина.

— Эмбрей взят?

— Он еще в осаде, пока не взят.

Тогда это приказание совершенно непонятно.

Глава 43

Была еще одна причина, почему Ровена могла быть вызвана в такой спешке. Мысль об этом заставляла ее дрожать от страха всю дорогу. Уоррик мог увидеть Гилберта в крепости и узнать его. Она могла тогда ожидать самого чудовищного гнева со стороны де Чевила. Он мог опять возжаждать мести, может быть, даже решить использовать ее против Гилберта, пытать ее, связать на глазах у осажденных — нет, нет, он не смог бы сделать этого. Но она помнила, как он наказывал Беатрис. Она помнила его темницу. Она помнила, как была прикована к его кровати, — ладно, это не было та'., уж плохо, если вспомнить — но…

Она настолько боялась, когда они достигли наконец лагеря, окружившего Эмбрей, что едва взглянула на притихший замок.

Ее провели прямиком к палатке Уоррика, но его там не было. Это отнюдь не успокоило ее разыгравшиеся нервы. Она находилась в лагере. Она согласна пережить что угодно, но только не топиться в неизвестности.

Но она не успела рассердиться, что ей приходится ждать, потому что меньше чем через минуту появился Уоррик.

У нее даже не было времени узнать его настроение — он тут же заключил ее в объятия. И не было никакой возможности что-либо спросить, потому что его губы закрыли ей рот.

Этот поцелуй казался бесконечным, она чувствовала, что он говорит о том, что Уоррик жаждет обладать ею. Ее тревога вернулась к ней не сразу после того, как он дал ей вздохнуть: она была слишком возбуждена. Но когда он уложил ее на матрас, отстегнул свой меч и уже наклонился к ней для следующего поцелуя, она уперлась ему в грудь руками и закричала:

— Подождите. Что это значит, Уоррик? Почему вы приказали меня привезти?

— Потому что я соскучился, — ответил он, наклоняясь опять к ее губам. — Потому что я чувствовал, что сойду с ума, если не увижу тебя.

— И это все?

— Разве этого недостаточно?

Она чувствовала такое громадное облегчение, что поцеловала его с такой страстью, какую еще никогда себе не позволяла. Его руки прильнули к ее груди, сжимая ее, она обняла его за бедра, прижимаясь к нему. Им мешала одежда, но они никак не могли снять ее, потому что для этого надо прервать поцелуй.

Когда он, наконец, все же оторвался от нее, чтобы сорвать с себя тунику, то делал это в такой спешке, что она рассмеялась.

— Вы порвете больше одежды, чем я смогу починить.

— Ты возражаешь?

— Нет, вы можете порвать и мою, если хотите. — Она улыбнулась ему. — Но я смогу быстрее снять ее, если вы позволите мне встать.

— Нет, мне нравится, когда ты лежишь. Ты не можешь себе представить, сколько раз я воображал себе, что ты лежишь здесь. Она погладила его руками по груди, затем приподнялась и лизнула языком его сосок.

— Так же часто, как я представляла себе?

— Ровена… не… — сказал он, задыхаясь и пытаясь положить ее опять на спину, но она прижалась к нему крепче и лизнула другой его сосок. — Перестань, или я немедленно могу оказаться уже внутри тебя.

— Это хорошо, если это доставит вам удовольствие, Уоррик. Думаете, я не уверена в том, что вы позаботитесь обо мне после?

Он охнул, сорвал свои одежды и ее и вошел в нее. И она была уверена, что он доставит ей то же удовольствие позднее.

Уоррик не покидал своей палатки в этот день и всю следующую ночь. Наутро, когда Ровена проснулась, ей передали, что сэр Томас ждет ее, чтобы отвезти обратно в Фулкхест. Так сказал ей оруженосец Уоррика. Самого Уоррика и след простыл.

Она была смущена, затем рассержена. Приезжать сюда только на один день? Она не понимала, почему не могла бы побыть здесь и подольше.

Когда она оделась, то попросила, чтобы ее отвели к Уоррику. Бернард ждал ее у палатки, чтобы провести ее к сэру Томасу. Он покачал головой и нахмурился, пытаясь вспомнить, что ему наказывал Уоррик ответить на такое требование.

— Он сказал, чтобы я передал вам, мистрис, что, если он увидит вас еще, то, похоже, оставит здесь. Но это неподходящее место для вас сейчас, поэтому вам надо уехать отсюда побыстрей.

Ровена открыла рот, чтобы возразить, но тут же остановилась. Праведный Боже, как она могла забыть, где сейчас находится.

Она повернулась взглянуть на замок и на башни укреплений. Ее мать наверняка в одной из них, так близко и так недосягаема — сейчас. Но скоро леди Анна будет освобождена из своего трехгодичного плена. Уоррик сделает это. Он не уйдет отсюда без победы.

Некоторые внешние стены были повреждены баллистой, но не настолько, чтобы обрушиться или чтобы можно было пробить в них проход, достаточный для нападения.

Но если ока рискнет здесь остаться, то она может увидеть свею мать, если замок будет взят? Она может отказаться ехать. Если она поговорит с Уорриком, то сможет убедить его позволить здесь остаться ей по крайней мере на некоторое время. Но разве ей удастся встретиться с матерью без Уоррика? Вряд ли, а леди Анна не будет пытаться скрыть, что знает Ровену.

Так что, пожалуй, лучше, что ей надо уезжать, хотя это сводит ее с ума, так как она не может помочь матери бежать отсюда.

Но скоро леди Анна будет освобождена, и Уоррик сможет отправить леди Анну в Фулкхест до окончания военных действий. Тогда у Ровены окажется хорошая возможность предупредить мать, чтобы она сделала вид, что не знает ее — хотя бы в присутствии Уоррика. И, наконец, они будут вместе.

Глава 44

Уоррик в сотый раз казнил себя за то, что пошел на поводу своих желаний и вызвал к себе Ровену. Ему не стало лучше от того, что он повидался с ней. Это было наслаждение, такое наслаждение, такое наслаждение, черт возьми… но его положение теперь стало еще хуже, потому что теперь он хотел быть с ней еще больше, чем всегда — а она уехала только два дня назад.

Однако результатом этого краткого визита явилось его решение перейти от осады к более активным действиям. Он усилил работу в двух башнях, чтобы они были готовы к утру, и начал работу в двух других. Он послал отряды за булыжниками и тяжелыми ядрами для баллисты.

Он даже разработал план подкопа, если утренняя атака провалится.

В этот вечер он инспектировал, как заканчивается строительство деревянных башен. Там его и нашел Шелдон.

— Это должно позабавить тебя, Уоррик, — сказал он, волоча за собой испуганную и насквозь промокшую женщину. — Она утверждает, что они вместе с ее госпожой подсыпали какое-то снадобье в питье, и половина гарнизона сейчас недееспособна. Это они сделали, чтобы мы могли ближайшей же ночью захватить крепость без особых усилий.

— Да неужели? И если мы поверим в эту неожиданную помощь, я уверен, половина моей армии окажется в ловушке. — На последних словах голос Уоррика перешел в рык. — Они что, считают нас слабоумными, пытаясь поймать на банальную хитрость? И использовать для этого женщин! Добейтесь правды от нее.

— Нет, пожалуйста! — Женщина разрыдалась, услышав такое. — Это правда, то, что я говорю. Моя госпожа не переносит нынешнего лорда и презирала его отца, д'Эмбрей держит ее в плену. Мы хотим только бежать!

— Ты смогла выйти из крепости, смогла бы и твоя леди. Почему вы просто не ушли, вместо того чтобы шпионить…

— Потому что я нуждаюсь в эскорте, чтобы добраться до своих владений, — сказала леди Анна, появившаяся за спиной Шелдона. — Я думала помочь вам в том, чего вы добиваетесь, в обмен на эскорт.

— Миледи, вы должны были подождать! — вскричала служанка. — Вы не должны были…

— Успокойся, Элвис! — резко сказала леди. — У меня не было терпения ждать, когда ворота остались без стражи. И я предполагаю, лучше быть здесь, чем там, независимо от того, поверят мне или нет.

Она была настолько же промокшей, как и ее служанка, переплыв через ров, но держалась прямо, хотя ее привел сюда стражник. Шелдон смотрел на нее, смущенный ее привлекательностью, потому что она была мила, несмотря на ее плачевный вид. Уоррик тоже смотрел на нее с некоторым смущением, потому что ему она показалась знакомой, хотя он никогда не встречал ее до этого.

— Значит, мы должны поверить вам просто потому, что вы так говорите, — скептически заметил он. Затем Шелдон спросил:

— Кто вы, леди?

— Анна Беллейм. Уоррик фыркнул:

— Ныне д'Эмбрей.

— Нет, я не признаю это имя своим, поскольку не давала согласия перед священником, то был принудительный брак. Фарс затеян, чтобы держать меня пленницей на протяжении всех этих лет.

— Тогда почему вы задумали помочь нам только сейчас, если хотели избавиться от плена, зачем было ждать так долго? — спросил Уоррик. — Мы ведь не сегодня сюда пришли. Мы стоим здесь уже тридцать три дня.

Что Уоррик считает дни и знает точно, сколько он здесь стоит, вызывало улыбку у Шелдона, и это привлекло к нему взгляд леди Анны. Она была поражена, увидев, что он вовсе не так стар, как показался с первого взгляда. Когда он улыбнулся ей, она покраснела, потому что не могла признать его непривлекательным. Нет, совсем наоборот.

Уоррик нахмурился, глядя на них обоих, не понимая, чем объяснить их внезапное рассеянное молчание.

— У тебя есть возражения, Шелдон?

— Я думаю, леди Анне надо дать высушиться, прежде чем мы продолжим…

— Для этого нет времени, — прервала его Анна. — Болезнь, поразившая воинов, продлится только до того момента, пока они не опорожнят свои желудки. Мы ведь просто добавили сильно протухшее мясо к их обеду.

— Вы так и не ответили, почему вы сделали это сейчас? — настаивал Уоррик.

— Вы лорд Фулкхест?.. — Она ждала, чтобы он подтвердил это, и, когда тот коротко кивнул, объяснила:

— Мне рассказывали о вас ужасные вещи, поэтому я молилась о том, чтобы вы не имели здесь успеха. Однако когда я увидела мою дочь в вашем лагере и она выглядела здоровой и довольной, то поняла, что меня обманывали насчет вас.

— Дочь? — Он фыркнул. — Вы думаете, что видели дочь в моем лагере? Ладно, посмотрите и поищите ее, но я сомневаюсь, что мои люди отдадут ее вам, если вы захотите увести ее куда бы то ни было.

Она вспыхнула от негодования, услышав такие слова.

— Моя дочь не из женщин, которые следуют за иоменами.

Я не знаю, как ей удалось избавиться от Гилберта и перейти к вам, потому что он не упоминал о том, что потерял ее: нет, он получал удовольствие, рассказывая, как она делает все, что он велит…

— Д'Эмбрей, значит, в замке? — нетерпеливо оборвал ее Уоррик, которого не интересовали семейные сцены.

Она покачала головой, что вызвало поток проклятий у Уоррика, а Шелдон мягко спросил:

— Разве он убежал?

— Нет. Он приехал сюда в ужасном гневе. — Я убеждена, что он потерял какую-нибудь крепость, только это могло так испортить ему настроение. Но он не пробыл здесь и недели и уехал за день до того, как вы окружили замок.

Это вызвало очередной залп проклятий у Уоррика.

— Вы знаете, куда он отправился?

— Ко двору. Его ресурсы истощились, и он не мог продолжать эту войну с вами без помощи Стефана. Но он уже пробовал получить от него помощь раньше, и безрезультатно, потому что Д'Эмбрей не в фаворе у короля с тех пор, как Хью чем-то насолил Стефану несколько лет назад. В действительности, вырвав мою дочь из рук Гилберта, вы лишили его всех тех ее владений, что были у него под контролем. Если вы возьмете Эмбрей, у него не останется ничего, кроме маленькой крепости в…

— Леди, у меня нет вашей дочери, — прервал ее Уоррик в раздражении. — Вы думаете, я не извлек бы выгоды из единственной наследницы лорда Беллейма, если бы такой подарок свалился мне в руки? Ведь, как вы говорите, опека над ней лишает д'Эмбрея всех его владений.

— Я не знаю, почему вы настаиваете… — начала Анна, чуть нахмурившись. — Возможно ли, чтобы вы не знали, кто она?

— Боже правый, я не могу больше этого слышать! — взорвался Уоррик. — Шелдон, говори с ней ты.

— С огромным удовольствием, — ответил Шелдон, засмеявшись. — Но прежде, чем ты уйдешь, почему не спросишь у нее, как зовут ее дочь — или все еще не замечаешь, на кого так похожа эта леди?

Уоррик мрачно взглянул на друга, потом на леди. Затем притих. Он не изрыгал больше проклятий, поняв, наконец, кого эта леди ему так безумно напоминает, но его голос приобрел ледяной оттенок.

— Итак, скажите мне, леди Анна, как зовут вашу дочь?

Теперь она не была уверена, что стоит ему отвечать. Она никогда не видела, чтобы лицо человека менялось так резко, сейчас он выглядел жестоким. Она отступила на шаг назад. Шелдон положил руку ей на плечо, что дало ей большое облегчение, но все же.

— Возможно, я ошиблась…

— Нет, вы не ошиблись, ошибся я, думая, что могу доверять этой проклятой ведьме!

— Почему он так взбешен? — спросила Анна Шелдона, когда они шли от палатки. — Это была Ровена, ведь, правда, я видела ее?

— Да, и вы правы также насчет того, что она не сообщила ему, кто она.

— Если она так поступила, значит для этого были веские причины.

— Я сомневаюсь, что мой друг думает так же, — ответил Шелдон, но, когда увидел тревогу на лице леди, поспешил уверить ее. — Он не причинит ей вреда. И он освободит себя от гнева, похоже, тем, что немедленно возьмет этот замок, независимо от того, есть там ловушка для него или нет. Настолько он сейчас зол.

— Но я не обманываю. Ворота открыты и без охраны.

— Тогда пойдемте, я проведу вас в свою палатку, где вы переждете, пока все не окончится.

Глава 45

Ровена увидела двух стражников, направлявшихся к ней столь решительно, что она все поняла. Она поняла даже раньше, чем они успели что-либо сказать. Но они все же сказали.

— У нас приказ от лорда Уоррика, мистрис. Вы должны с этого момента и впредь находиться в темнице.

Она знала, что они скажут именно это, но все же спросила в подтверждение:

— Он сказал — насколько?

— Впредь, — повторили они.

Это, конечно, было неопределенно — может быть, навсегда.

— Он сказал почему?

Глупейший вопрос. Зачем она мучит сама себя? Она догадывалась, что произошло — Уоррик узнал, что Гилберт Д'Эмбрей — ее сводный брат. Она должна была набраться смелости и признаться ему самой, когда имелась возможность. Конечно, это бы вызвало его гнев, но она находилась здесь и смогла бы смягчить его или, по крайней мере, объяснить, почему молчала прежде. Наедине с собой он, конечно, предполагал самое худшее и теперь не желает иметь с ней дела. Это даже не месть, нет, просто ярость — и конец всему.

Сторожа пожали плечами на ее вопрос и проводили в темницу. Какой шанс у нее еще оставался? Хорошо, что она была одна в зале, когда они пришли. Эмма не смогла бы протестовать, но Милдред могла, что довело бы Ровену до слез.

Да, она знала, что Уоррик должен был так поступить, но в глубине души не верила, что он действительно так поступит.

Когда тюремщик, которого она боялась, появился со своей противной ухмылкой от того, что она опять поступает в его власть, Ровена отвернулась, потому что ее стошнило. Это не из-за младенца. Была такая тяжесть в груди, что ей стало плохо. Ей бы хотелось заплакать, но слез не было.

Когда Джон Гиффорд пришел к ней час спустя сказать, что он отпустил другого тюремщика, она спросила его только:

— Это приказ Уоррика?

— Нет, миледи. Слух о том, что вас опять поместили сюда, быстро разнесся по замку. Я пришел, как только об этом услышал.

И тут она заплакала. Почему Джон пришел к ней тогда, она не знала, она не спрашивала. Но теперь он здесь сам по себе. Уоррика не заботит, что с ней будет, только бы убрать ее с глаз долой и никогда больше не видеть.

Немного позже она услышала спор в сторожке. Она узнала голос Милдред. Милдред и Джон последнее время очень сдружились. Но не сейчас. Когда опять воцарилась тишина, Ровена поняла, что Джон победил, ясно было примерно и о чем спор. Милдред не позволили пройти к ней, также как Джон не мог позволить и Ровене выйти из темницы.

Через два часа Джон опять пришел к ней.

— Он переменил свое решение, миледи. Вы будете пребывать в его покоях, запертых на ключ, со стражником у дверей.

— А если я предпочту остаться здесь? — поинтересовалась она.

— Вы не можете этого хотеть.

— Но я хочу. Джон вздохнул.

— У стражника приказ. Он должен перевести вас в покои, хотите вы того или нет.

— Значит, в любом случае я должна идти?

— Помилосердствуйте…

— Нет, Джон, — отрезала она. — Мое сердце умерло, потому меня уже ничего не ранит.

Боже милостивый, почему бы этому не быть правдой? Она молилась о том блаженном состоянии, когда человек ничего не чувствует, но оно не приходило на смену ее горю.

Но больше никто об этом не узнает, ни Джон, ни тем более Уоррик.

Никакой надежды от смены места заключения она не испытывала. Уоррик просто вспомнил, что она носит его ребенка. Очевидно, он забыл о том в первом порыве гнева, и это должно было еще больше разозлить его позже, когда он припомнил, что надо смягчить ей условия, чтобы обезопасить ребенка. Других причин у него нет.

Ей не разрешено видеться ни с кем, кроме стража, который приносил ей каждый день еду. Всякий раз, когда она пробовала заговорить с ним, он не отвечал, так что она оставила эти попытки. Конечно, она бы предпочла находиться в темнице под опекой Джона.

Она часто забиралась в амбразуру у окна, откуда могла смотреть наружу. Там мало что видно, но лучше мало, чем ничего. Она много шила — для ребенка, для Эммы, — но не для Уоррика. То, что она начала шить Уоррику, когда он уехал в Эмбрей, она распорола, чтобы сделать тонкие шелковые рубашки для малыша.

Она не знала, чем закончилась осада Эмбрея. Раз Уоррик узнал правду о том, кто она, значит, он должен был взять замок. Находился ли там Гилберт? Он пойман или убит? Все ли в порядке с матерью? Она на свободе? Или в новом плену — на этот раз у Уоррика?

Она считала дни. Каждый прошедший день она отмечала с помощью маленького ножа зарубкой на деревянных ножках кровати. Да, это красивые ножки, с орнаментом и резьбой. Теперь на них двадцать пять глубоких зарубок, на которые она могла любоваться. Прежде чем она вырезала двадцать шестую, вернулся лорд Уоррик.

— О, великий и могущественный лорд вернулся, — сказала она, не заботясь о том, как перенесет Уоррик ее язвительный тон. — Убили вы Гилберта?

— Я так и не нашел его, хотя охотился за ним в течение этих последних недель.

— Так вот почему вы не вернулись сюда? Но не было причин сюда спешить, не так ли? Вы послали приказ. Этого вполне достаточно.

— Боже, как ты смеешь…

Он остановился, потому что она смотрела в, сторону, намеренно игнорируя его. Она не испугана или рассержена. Она была сама спокойствие. Он не ожидал такого, правда, он и не думал об этом, стараясь выбросить все из головы и сконцентрироваться только на поимке д'Эмбрея. Однако он обнаружил теперь, что ему не нравится ее отчуждение. И гнев, который он испытал после разговора с ее матерью, опять захлестнул его с головы.

Он сел напротив нее на табурет.

— Такое невинное лицо скрывает столько обмана, — холодно заметил он.

Она посмотрела на него, приподняв брови, и спросила спокойно.

— Когда я вас обманывала? В Киркбурге, когда я не знала, кто вы такой? Или когда вы вошли в Киркбург с армией, чтобы убить моего сводного брата, не зная, кто он? Но я думала, вы пришли туда за Гилбертом д'Эмбреем, вашим злейшим врагом, и я была уверена, что вы убьете меня, узнав, что он мой сводный брат. Или, возможно, я должна была это вам рассказать, когда вы выпустили меня из темницы и стали объяснять, как будете осуществлять свою месть?

— Ты знала, что я не убью тебя.

— Но не тогда.

Они смотрели друг на друга. Ровена вовсе не была спокойна теперь. Гнев, подавляемый двадцать пять дней, выплеснулся наружу. Взгляд Уоррика стал ледяным.

— Чем же ты объяснишь свое молчание после, когда ты убежала только для того, чтобы д'Эмбрей вернул тебя? Он послал тебя шпионить за мной?

— Я уверена, он бы попросил меня, если бы додумался. Но до вашего приезда он считал, что возьмет крепость в один день, и это даст ему возможность поставить на колени вас. Когда же вы приехали, у него не осталось времени подумать ни о чем — он должен был бежать. Однако я не сказала вам, что он д'Эмбрей по той же самой причине, что и вначале. Я не хотела больше страдать от вашего гнева — или от этого. — Она провела рукой, обозначая границы ее заключения.

— И я должен поверить в твои объяснения тогда как, похоже, вы с д'Эмбреем шли рука об руку в этом обмане? Он оставил тебя в Киркбурге, чтобы я нашел тебя, — напомнил он сухо. — Чтобы я был очарован тобой и поделился своими планами?

— Он предполагал, что вы будете обговаривать со мной условия. Однако он оставил меня там, так как запаниковал. Вы приближались с пятьюстами человек. А у него только сто. Он собирался вернуться обратно с армией Лионса, которая была послана в Турес осадить вас. Возможно, он надеялся, что я отвлеку вас достаточно надолго, чтобы он мог бежать. Что у него происходило в голове в тот момент, я не знаю. Но что я знаю точно: он не собирался оставлять меня у вас в руках. Он хотел вернуться. И вернулся. Когда он нашел меня в тот день в лесу, он сказал, что думал, вы убили меня. Уоррик фыркнул.

— Очень умно придумано, но я не верю ни одному слову.

— Вы думаете, меня заботит то, во что вы верите? Месяц назад — да, но не сейчас.

— Твои обстоятельства зависят от того, во что я верю.

— Мои обстоятельства не могут стать хуже.

— Не могут? — спросил он с угрозой в голосе. — Я могу действительно наказать тебя.

Это заставило ее вскочить на ноги в ярости.

— Давай, вперед, черт тебя возьми! Сделай это! Все равно это не прибавит ничего к тому презрению, которое я сейчас испытываю к тебе.

— Сядь, — глухо прорычал он.

Она села, нет, не перед ним.

Она обошла камин, прошла к другому окну и села там на скамейку, вполоборота к окну. Она невидящим взглядом смотрела наружу, чувствуя, как руки дрожат у нее на коленях. Она ненавидела его. Презирала его. Она бы хотела, чтоб он…