Семейство Мэлори - Узник моего желания

Секунду он молча смотрел на нее, а затем ворчливым тоном проговорил:

— Отлично, — после чего повернулся к повару и добавил:

— Подай ей вина вместо этого эля. И не какой-нибудь кислятины. Принеси бутылку сладкого вина, которое я прислал из Туреса.

Ровена не верила своим ушам. То же самое происходило с поваром, воскликнувшим:

— Но ведь мне придется разбудить дворецкого, чтобы получить от него ключ, милорд.

— Ну так буди.

Ровена только что избежала опасности обзавестись двумя врагами, ради этого отказавшись от своего любимого блюда, и теперь она ни за что не хотела оказаться врагом дворецкого ради того, чтобы выпить ее собственное вино. Жестоко предлагать ей частицу того, что она утратила, но эту жестокость нельзя ставить в упрек Уоррику, так как он не знает, что она является леди Турес.

Ровена остановила повара, собравшегося выполнить распоряжение хозяина:

— Это совсем не обязательно, мистер Блуэ. В моем положении от вина я почувствую себя совершенно больной, я просто не могу пить его.

Сбитый с толку повар остановился, чтобы предоставить решение вопроса хозяину, но Уоррик теперь рассердился на Ровену:

— Очень странно, что тебе вредны лишь те блюда, которые могут поссорить тебя с кем-то, — заметил он.

— Это не так, — упрямо заявила она.

— Неужели? — спросил он с откровенным недоверием в голосе, а затем добавил:

— И никогда впредь, не перечь моим приказам, а если мистер Блуэ будет слушаться тебя, а не меня, он получит за это десять плетей.

Услышав такую угрозу, бедный повар что есть мочи побежал по лестнице будить дворецкого. Ровена перестала есть, поднеся руки ко рту и всем своим видом показывая, что Уоррик совершенно лишил ее аппетита.

— Ты высокомерная и упрямая девчонка, — в сердцах выдохнул Уоррик.

Однако Ровена и не думала уступать.

— Что вы теперь собираетесь делать с вином, ведь я все равно не стану его пить?

— Я прикажу доставить его в мою спальню для собственного употребления, а равно доставить туда и тебя, как только ты покончишь с пищей. Впрочем, ты, кажется, уже разделалась со своей трапезой…

Ровена тут же набросилась на еду с такой жадностью, что это не ускользнуло от взгляда Уоррика, и опять жестокая улыбка заиграла на его губах.

— Бернард, — позвал он. Бернард был тут как тут.

— Да, милорд, я доставлю ее туда, как только она закончит, — уверил он господина.

Уоррик поддел пальцем ее подбородок, который энергично двигался, пережевывая пищу.

— Не переедай сверх меры, милая, и не задерживайся, а иначе мне придется вернуться за тобой, и тебе это не понравится.

Он оставил ее наедине с оруженосцем и едой. Ровена стала жевать медленнее, и страх снова сжал ее горло. Уоррик опять собирается овладеть ею. И раз он решил, так и будет.

Может быть, ей стоит попробовать убежать от оруженосца и спрятаться? Ведь, хотя Бернард намного выше ее, он еще зрелый мужчина, так что больше шансов скрыться от него, чем от его хозяина. Но тогда накажут Бернарда, кроме того, Уоррик поднимет всех обитателей замка на поиски. Он такой упрямец, что ни перед чем не остановится. Ему наплевать, что обитатели замка тяжело трудились весь день и теперь им нужно выспаться.

— Вам бы лучше поторопиться, мистрис, — оторвал ее от размышлений Бернард. — У лорда такой темперамент, что он не любит долго ждать.

— Если он такой нетерпеливый, пусть придет и поторопит меня сам. Какая разница, в любом случае меня ждет его гнев, а то и наказание…

Она стала гадать, какое унижение ждет ее на этот раз за то, что она пыталась отвергнуть его, убежать, раздражала его своим упрямством здесь, на кухне. Неужели он вынудит ее умолять его овладеть ею или это будет нечто худшее? Но нет — что может быть хуже, чем умолять о наслаждении человека, которого презираешь?

— Вы — глубоко испорченная женщина, раз отвечаете на благородство хозяина такой неблагодарностью, — сказал Бернард.

От неожиданности Ровена подавилась куском говядины. Когда ей удалось справиться с кашлем, она обернулась и во все глаза уставилась на юношу, сказавшего такую нелепость.

— О каком благородстве вы говорите? — спросила она.

— Он распорядился отпереть кухню, чтобы накормить вас. Такого никогда не случалось раньше. Мистер Блуэ никогда бы не решился сделать это, даже если бы и голодал.

Что ж, таково обычное правило во всех замках, подумала Ровена, иначе слишком много еды будет разворовано. И все же аргумент Бернарда не произвел на нее впечатления.

— Он кормит своего ребенка, а не меня, — возразила она.

— Он бы не стал отпирать кухню даже для своих дочерей, — ответил юноша.

— Что вы понимаете, этот человек ненавидит меня.

— Чушь! Лорд предпочел вас другой. Он выжидал несколько часов, чтобы дать вам выспаться, хотя его желание было велико. Он принес вас сюда на руках, чтобы вы не застудили свои босые ноги.

Ровена с легкостью могла бы отвести любое из этих утверждений, но слова о желании, испытанном Уорриком по отношению к ней, заставили ее лицо залиться багровым румянцем. Она знала, что это правда, что он возжелал ее еще тогда, в ванной. Она-то понадеялась, что он пошлет за Селией. Почему же он этого не сделал? А лишь потому, что с Ровеной он удовлетворяет не только желание, но и свою мстительность. Но зачем же он ждал так долго? Как ни верти, а на этот вопрос трудно дать ответ. Разве что он хотел в ней пробудить неудержимое желание?

— Но к чему мне это его внимание? — спросила она пажа, как будто его можно было переубедить.

— Я уже говорил вам, что вы очень испорченная женщина.

— А вы — невежественный, ничего не понимающий. Вы предубеждены против меня! Ваш лорд жестокий, мстительный…

— Ложь! — воскликнул Бернард, не на шутку возмущенный. — Он добр и благорасположен ко всем, кто ему служит. Он скор на расправу лишь со своими врагами.

— А меня он считает своим врагом, — прошептала Ровена, поворачиваясь спиной к оруженосцу.

Она посмотрела на опостылевшую ей еду и услышала удивленный ответ Бернарда:

— Как может он считать врагом женщину? Что могли вы сделать для того, чтобы вызвать его враждебность?

Что? Она-то хорошо знала, чем вызвана эта враждебность. Она всего-навсего изнасиловала его и хотела похитить его ребенка. Все это столь ужасно и унизительно для нее самой, что она никогда не расскажет никому другому. К тому же, если правда всплывет наружу, Уоррик может убить ее, ибо эта история еще более унизительна для него.

Так что Ровена не стала отвечать на вопрос и лишь бросила с обреченностью:

— Вам велено отвести меня к нему? Так ведите. Я готова. Как раз в это время в кухню вбежали повар и разбуженный дворецкий.

— Не желаете ли какой-нибудь добавки? — услужливо спросил повар.

— Благодарю вас, мистер Блуэ, трапеза была просто отличная, но, кажется, я даже слишком наелась. Надеюсь, что впредь я буду питаться только в нормальное время, так что вам не придется прерывать из-за меня сон.

Он отмел ее слова взмахом руки.

— Младенца надо хорошенько кормить, я распоряжусь, чтобы вам давали дополнительные порции.

— Ну зачем, это не обязательно…

— Такова воля лорда Уоррика.

Раз лорд Уоррик того хочет, значит, это будет сделано, подумала Ровена. Она стиснула зубы и вышла из кухни, но, прежде чем она ступила на каменные ступени, Бернард подошел к ней сзади и подхватил ее на руки. Однако на его руках она не чувствовала себя надежно, ей казалось, что он вот-вот ее уронит.

— Поставьте меня на ноги, Бернард. Я прекрасно могу идти сама.

— Что это? Испорченность или упрямство? — возмутился оруженосец. — Назло нашему лорду вы готовы заболеть или даже сломать себе шею. Это неслыханно.

— Скорее я сломаю себе шею, когда вы меня уроните, идиот, — сказала она.

— Как истинный рыцарь, я стремлюсь услужить всем женщинам, — парировал Бернард. — Но в следующий раз надевайте обувь, мистрис.

— Ну вот и пришли, — сказал он, наконец ставя ее на ноги. — Деревянный пол не такой холодный. Мне надо перевести дыхание, а вы можете идти.

"Спасибо за разрешение», — подумала Ровена, но решила быть с этим мальчишкой такой упрямой и испорченной, какой он ее считал.

— Откуда вам знать, насколько холоден пол, если сами вы обуты? Мои пальцы на ногах замерзли. Вам придется нести меня и дальше.

Юноша застыл в недоумении, тщетно стараясь восстановить дыхание. Вокруг была почти кромешная тьма ночного зала, разгоняемая лишь одним факелом, в тусклом свете которого с трудом можно различить силуэты спящих слуг.

Бернард с искренним ужасом посмотрел на нее:

— Может быть, вы наденете мою обувь?

— Может быть, я лучше вернусь в свою кровать? Его ужас усилился:

— Вы не можете этого сделать.

— Тогда помешайте мне.

Она повернулась и пошла прочь, но не прошло и пяти секунд, как он снова подхватил ее на руки. Теперь Бернард был по-настоящему зол и возмущен:

— Напрасно вы изображаете из себя леди, вы думаете, что милость лорда поднимет вас столь высоко? Но это не так, что лучше б вам понять сразу.

Слова пажа настолько возмутили ее, что она вспылила, не подумав:

— Мне не надо претендовать на статус леди, потому что я и так леди по рождению. Именно ваш добрый и благородный лорд лишил меня моих прав, а именно, права называться леди Турес и леди Киркбург, — добавила она, — которые он только что разрушил.

— Ты лжешь, девка.

— А ты говоришь прямо как твой хозяин, хам, — парировала она. — А теперь отпусти, я пойду сама.

И паж тут же отпустил ее, потому что его руки уже едва удерживали тяжесть ее тела. Но теперь ей некуда сбежать, ведь они находились в прихожей покоев Уоррика. Дверь в них была открыта, и на пороге тут же появился сам лорд, услышавший ее голос.

— Чем это ты так раздражен? — спросил Уоррик оруженосца, читая возмущение на его лице.

Ровена ответила прежде, чем Бернард успел открыть рот:

— Он хотел подражать вам и нести меня на руках, но ему надо еще немножко подучиться искусству принуждать женщину к тому, чего она не хочет.

Упрек был обращен к обоим мужчинам. От негодования лицо Бернарда залилось румянцем, а Уоррик улыбнулся той ледяной улыбкой, которую она так ненавидела.

— Итак, у моей новой крепостной острые коготки, — заметил он. — Я позабочусь о том, чтобы их обрезать. Входи, Ровена.

Но Ровена утратила способность двигаться, запоздало ужаснувшись тому, что она только что сделала. Как могла она решиться дразнить и оскорблять лорда, не думая о последствиях? Впрочем, наказание ждет ее в любом случае…

— Я… я не собираюсь добровольно принимать от вас наказание, лорд. — Она бросила взгляд на Бернарда, прежде чем продолжить. — Если вы хотите отвести меня в спальню, вам придется втолкнуть меня силой.

Уоррик принял ее вызов. И хотя она сопротивлялась, как могла, он крепко сжал ее запястье и грубо втолкнул в спальню, захлопнув за собой дверь. Затем поволок к кровати и распростер на ней. Потом медленно и с явным удовольствием он склонил свое тело над нею, обняв ее так, что она не была в состоянии пошевелиться.

— Видишь теперь, как мало значит это твое нежелание? — издевательски спросил он.

— Я вас ненавижу.

— Что ж, благодарю за чистосердечное признание. Честно говоря, ненависть меня устраивает куда больше, чем равнодушие. — На лице его играла та самая жестокая улыбка, так что она поняла, что дальнейшее сопротивление бесполезно.

Вдруг ей неудержимо захотелось плакать. На глаза навернулись слезы, и это не ускользнуло от его внимательного взора. Он изучающе посмотрел на нее, а затем спросил:

— Уж очень просто ты сдаешься, где обещанное тобою сопротивление?

— Моя ненависть и сопротивление, очевидно, доставляют вам удовольствие, а я предпочла бы, чтобы вы не испытывали никакого удовлетворения.

— Эгоистичная девчонка, — возмутился он, хотя в глазах ею промелькнул смешок. — Ты решила лежать здесь, как бревно, надеешься, что мне это надоест и я отпущу тебя восвояси?

Она не нашлась, что ответить, и честно призналась:

— Я действительно хочу, чтобы случилось именно так. Он рассмеялся, смутив ее этим, и рассмеялся еще сильнее, увидев ее смущение. Затем он нежно коснулся ее щеки, погладил ее и провел пальцем по полной нижней губе.

— И что же мне с тобою делать? — спросил он скорее себя, чем ее.

Но она тут же поспешила с ответом:

— Позвольте мне уйти.

— Нет, никогда, — сказал он мягко, и его глаза остановились на ее губах. — Я еще не до конца лишил тебя девственности. Посмотри, сколь прекрасны твои губы.

Его глаза теперь были полны тепла, а улыбка стала доброжелательной и располагающей. Он гипнотизировал ее. Губами он нежно коснулся ее губ.

Она видела, как надвигаются его губы, и уже приготовилась сопротивляться, но оказалась совершенно не готова к неожиданному поведению своего тела, которое устремилось навстречу его ласке. Уоррик провел по ее губам языком, и сладостная дрожь пробежала по животу Ровены. Язык его раздвинул ее зубы, слился с ее языком, и она ощутила жар в лоне.

Действительно, еще никто и никогда не дал ей познать все наслаждение поцелуя. То, что показал ей Гилберт перед тем, как оставил на произвол Уоррика, не шло с этим ни в какое сравнение. Тот его поцелуй был коротким и жестким, вызвал у нее отвращение. Теперь же она познала бесконечный нежный поцелуй, сладость которого потрясла все ее существо, в чем ей так не хотелось себе признаваться.

— Как я и предполагал, в этой области ты все еще оставалась девственной, — сказал он, явно довольный собой. — Такое впечатление, что я сорвал замок, которым были заперты твои губы.

Чем она могла еще от него защититься, кроме слов? И Ровена прибегла к ним, как к последнему средству для продолжения своей отчаянной и бесполезной борьбы.

— Вспомните, ведь все-таки не вы овладели мною, а я вами. И теперь вам совсем не хочется делать то, что вы делаете. А теперь дайте мне уйти, Уоррик.

Но Уоррик не забыл. Он был в бешенстве, чего она, собственно, и добивалась, вот только результат оказался прямо противоположным ее целям. Она поняла это не сразу, а лишь когда, провалившись в трепетное беспамятство, вдруг услышала его приказ:

"А теперь умоляй меня!» И тут ее вожделение достигло такого неистовства, что она выполнила приказ.

Глава 23

Разноречивые чувства охватили Уоррика. Он никак не мог понять, что с ним происходит. Одно желание сталкивалось с другим, и разобраться во всем этом невозможно. Несомненно одно — светловолосая ведьма дала ему почувствовать невероятное наслаждение. Впрочем, наверняка это наслаждение вызвано удовлетворенной местью. Никакая другая причина не могла породить столь безмерного удовольствия.

Но зачем же тогда он снова возжелал ее? Ведь первоначально в его план не входило даже дотрагиваться до нее после того, как он освободил ее от цепей. Конечно, он собирался подвергать ее всяческим унижениям и заставлять испытывать чувство стыда. И сейчас он вовсе не отказался от этих намерений. Но сегодня ночью он убедился, что ему и самому есть чего стыдиться: он не мог совладать со все растущей привязанностью к ней. Да, он вынудил девчонку умолять его взять ее, но ее возбуждение и восторг невольно передались и ему. В тот момент ему удалось совладать с собой, и, презрев ее чары, он оттолкнул девицу. Но все равно — он чувствовал, что она владеет его мыслями и заставляет трепетать его тело.

И эта неведомая прежде власть, которую Уоррик вдруг ощутил над собой, приводила его в бешенство. По сути, он оказался в том же положении, в каком находился, когда был закован в цепи и отдан на произвол ее тела. Как он сопротивлялся этой ночью собственному желанию привести ее к себе. И тем не менее не устоял. А значит, несмотря на то что она вновь унижена, в сущности проиграл он.

Уоррик склонился над Ровеной и стал внимательно изучать ее. Она прикидывалась спящей, явно стремясь избежать новых посягательств с его стороны. Он усмехнулся собственным мыслям. Вот уж не ожидал, что она будет вести себя столь забавно. Все ее претензии, попытки его отринуть ужасно его смешили. Большую часть времени она действительно его боялась, а иногда начинала всерьез сердиться. Уоррик с удивлением обнаружил, что ему куда больше по душе ее сердитость, чем страх, который почему-то вовсе его не возбуждал.

И еще его забавляла ее манера нарываться. Провоцировать его ярость, что было и вовсе глупо с учетом ее положения. Сейчас вот он отплатил ей тем, что не стал раздеваться или раздевать ее, а просто закинул юбки. Да, в какой-то момент ей удалось разозлить его, и все же ее искренняя мольба о любовной ласке дала ему наслаждение и смягчила гнев.

Ее юбка все еще оставалась откинутой, и бедра были обнажены. Он положил ладонь на голую ягодицу и заметил, что она задержала дыхание, но так и не открыла глаза, продолжая прикидываться спящей. Еще одна маленькая уловка с ее стороны. Ну что ж, на этот раз он не станет ее дразнить.

Нет, он очень странно к ней относится: одновременно презирая ее за то, что она сделала с ним, и наслаждаясь обладанием ею. И откуда только берется это желание трогать, ласкать ее, когда он уже удовлетворил свою похоть?

Нахмурившись, он убрал свою руку, решив, что ее присутствие плохо на него воздействует. Впрочем, ситуацию можно исправить и быстро.

— Давай, уходи, девчонка, — сказал он. — Я попользовался тобою, но вовсе не желаю делить с прислугой постель. Отправляйся на свою подстилку, а я предпочитаю спать в одиночестве.

— Ваши слова переполняют меня восхищением, — съязвила она, тут же скатившись с кровати и быстро направившись к двери.

Меткость ее сарказма вновь разозлила его.

— Вспоминай о моей мягкой постельке, когда будешь лежать на своей жесткой подстилке, — крикнул он ей вдогонку.

Полу обернувшись, она одарила его обаятельнейшей улыбкой.

— Слава Богу, я уже забыла про вашу постель. Впрочем, я предпочла бы спать на камне, чем на ней.

— Кажется, ты только что, лежа на ней, молила меня овладеть тобою.

От этих слов она тут же покраснела до корней волос. Отлично. Это научит ее придерживать свой язычок. Но он тут же забыл о перепалке, когда заметил ее босые ноги.

— Ну-ка вернись, Ровена.

Ее лицо из красного стало белым.

— Почему ты забыла взять свою обувь? Я не собираюсь нести тебя назад в твою постель на руках.

— Забыла? Но я вовсе не намеревалась покидать ткацкую. Вы разбудили меня среди ночи и еще хотите, чтобы я была полностью одета?

— Ты не спала, когда я пришел. Ну, ладно. Теперь тебе придется спать здесь, пока утром я не распоряжусь принести твои туфли.

— Но со мною ничего не случится, я не простужусь.

— Ты что, собираешься препираться? — спросил он с угрозой в голосе.

— Нет, — еле слышно сказала она, низко опустив голову.

— Тогда иди сюда и ложись в постель.

Он не стал подгонять ее, молча наблюдая, как нехотя и еле двигаясь, она приближается к постели. Казалось, она испытывала его терпение. Во всяком случае, он был раздражен. Поэтому голосом, не терпящим возражений, добавил: «Ну-ка, сними рубашку. Тело наголо. Я не хочу путаться в твоем белье, когда засну».

В ответ она вздернула голову, всем своим видом показывая, что он не способен ее унизить. Одновременно она стремилась скрыть клокотавшее в ней бешенство. С холодной бесстрастностью девица сняла сорочку через голову и скинула ее на пол. Эта претензия на вызов показалась ему очень забавной, но одновременно его неприятно поразило, что от соприкосновения с жесткой шерстью вся ее кожа покраснела.

Проклятая нежная кожа. Он и так сделал ей поблажку, разрешив в эту ночь разделить с ним постель во имя ее здоровья (и здоровья ребенка, конечно). А теперь он почувствовал потребность сделать еще одну.

Все это, конечно, снижало качество мести. И тем не менее, он решил утром сказать Энид, чтобы она принесла Ровене ее собственное тонкое белье и даже рубашку. Но уж это точно последняя поблажка, на которую он пойдет по отношению к ней. А то чего доброго девчонка зазнается и решит, что его неприязнь и гнев — вещи несерьезные. Нет, нельзя допустить, чтобы она зазналась, подумал он и, окинув бесстыдным взглядом ее нагое тело, сказал:

— Мне очень приятно учить тебя сознанию своего места.

— Разумеется, оно находится у ваших ног, — парировала она.

С жестокой улыбкой он небрежно бросил:

— Если я того пожелаю. А теперь забирайся под одеяло, и чтобы ни одного слова от тебя за всю ночь я больше не слышал.

На самом деле ему нестерпимо было смотреть на это восхитительное тело, которое она даже не пыталась прикрыть от его взгляда. Она послушно выполняла его приказ. Но, когда он, загасив свечу, тоже лег под одеяло и удобно раскинулся, прижавшись к ней, девушка вдруг закричала:

— Не могу больше переносить ваших прикосновений! Я сойду с ума!

У него возникло желание опровергнуть ее слова, но вместо этого он сказал:

— Лежи тихо, я слишком устал, чтобы вновь заставлять тебя просить меня о любви. — И наперекор ей обнял ее живот рукой и прижал спиной к себе.

— Я никогда не засну в таком положении, — простонала она.

— Лучше подумай о том, чтобы я заснул, а то, несмотря на всю свою усталость, я еще способен на многое. — При этих его словах девица затихла так, что даже дыхание стало еле слышно. Он засмеялся и прижал ее еще крепче. — Если я вновь тебя захочу, то не помогут никакие дурацкие уловки, так что засыпай быстрее, а то я могу передумать.

Она глубоко вздохнула и не сказала больше ни слова. Уоррика тоже сморила усталость, но, засыпая, он чувствовал приятное тепло ее тела. И опять к нему пришла раздражающая мысль, что он может быстро привыкнуть в этому теплу.

Глава 24

Бог был милостив к Ровене, так как наутро она проснулась одна в пустой комнате. Она не знала, как бы смогла перенести взгляд Уоррика при свете дня, после того что было этой ночью.

Она вздохнула от нахлынувших чувств и уронила голову на подушку. Она была настолько уверена в том, что не будет просить Уоррика, но его пальцы и губы так возбуждали, и охватившее ее желание оказалось настолько сильным, что слова, которые он ждал, сами сорвались с ее губ.

Угрызения совести и чувство стыда пришли позже. Она до сих пор не могла перенести мысли о том, что придется смотреть на него и видеть торжествующее выражение на его лице.

И еще — он будет смеяться. Она бы хотела лучше умереть, чем пережить этот стыд. Да, он будет смеяться, и она станет ненавидеть его еще больше, чем раньше.

— Одень это.

Ровена вздрогнула, повернулась и увидела Уоррика, стоящего позади кровати и держащего в руках ее блузку и рубашку, а также корсет и туфли, которые она оставила в ткацкой комнате. Он нахмурился и быстро проговорил:

— Ты думаешь, что можешь валяться в постели просто потому, что ночью я получил от тебя некоторое удовольствие. Нет, твое положение не изменилось, то же касается твоих обязанностей, о которых ты уже забыла сегодня утром. Однако, поскольку я уже поел, ты не должна прислуживать за большим столом до ужина, поэтому иди и поторопись с другими своими делами.

Он вышел прежде, чем она смогла что-либо вымолвить в ответ. Валяется в кровати. Как будто она хотела. Особенно в его кровати.

Вдруг до нее дошло, что она уже увидела его и перенесла это. Он не пытался торжествовать по поводу ее стыда? Он даже не упомянул ни о чем, кроме маленького удовольствия? В самом деле, она его перестала понимать. Он упустил прекрасную возможность поиздеваться.

Ровена взглянула на вещи, положенные на кровать, и ее смущение возросло. Она догадывалась, зачем должна носить одежду служанки: чтобы постоянно помнила о своем новом положении. Но здесь же лежала и ее собственная рубашка из тончайшего шелка, которая могла предохранить ее кожу. Она будет носить сверху юбку служанки, но грубая шерсть больше не причинит ей неудобств.

Она посмотрела на дверь, за которой скрылся Уоррик. Этот жестокий человек не желал, чтобы она была голодной, не хотел, чтобы она простудилась, объясняя свое беспокойство тем, что она носит бэби. Однако теперь он не хочет, чтобы ее кожа страдала от того, что она носит одежды, которые он заставил ее носить. Это не имеет отношения к ребенку — никакого, это только для нее. Жестокий? Да, конечно. Но, возможно, не до конца.

О, господи, куда ее понесло? В Уоррике нет ни малейшего намека на доброту. Несомненно, присутствует какой-то скрытый мотив в том, что он дал ей нижнюю одежду, просто она пока не видит его, и это смущает ее. Ненавистный человек.

Она быстро оделась, вздыхая с облегчением от привычного удобства ее собственной одежды. Грубый корсет больше не касался ее кожи. Без сомнения, она чувствовала себя настолько лучше от того, что могла надеть хоть что-то свое, что почти улыбалась, когда входила в зал, и улыбнулась, когда увидела, что Уоррика там нет и он не будет сверлить ее своим пронзительным взглядом. Она оглянулась, надеясь увидеть Милдред, но в зале оказались только дочери Уоррика со своей гувернанткой. Они проводили ее взглядом, почти таким же пристальным, как и у их отца.

— Нет, моя дорогая, — сказала леди Роберта. — Леди не должна обращать внимания на женщин такого сорта.

— Но она была всю ночь в его покоях, — пояснила тринадцатилетняя Мелисант. — Селия никогда не проводила с ним целой ночи.

— Селия с ее вызывающим видом — вряд ли приятная компания, — презрительно отозвалась Беатрис.

Беатрис было четырнадцать лет. Если не считать незаконную дочь, Эмму, которую Уоррик никогда дочерью не называл, Беатрис — старшая из сестер. У нее темно-каштановые волосы, карие глаза и слишком широкие скулы. Ее можно было бы назвать милой, если бы не постоянное капризное и презрительное выражение на лице. Хорошо известно, что Уоррик был обручен с ее матерью еще в детском возрасте, и первую его жену не назовешь красавицей. Когда же Уоррик женился на матери Мелисант, он выбрал ее сам за ее миловидность. Вероятно, потому младшая сестра, блондинка с серыми глазами (их голубоватый оттенок делал их не столь холодными, как у отца), выглядела посимпатичней старшей.

Беатрис не слишком расстраивалась по этому поводу. Она была как-никак наследницей отца. Мелисант причиталось приданое ее матери, тогда как Беатрис все остальное. Если не родится мальчик. Поэтому Беатрис жила в страхе перед прибытием Изабеллы и тихо радовалась, узнав, что та исчезла и, возможно, погибла. А сейчас отец так занят войнами, и столько хлопот с новыми владениями, которые в будущем станут собственностью Беатрис, что у него может просто не найтись времени подыскать себе новую жену.

Однако ей не нравились слухи о новой служанке. Дважды она слышала, что та беременна и что ребенок, похоже, от Уоррика. Это не было странным само по себе, поскольку Уоррик никогда не женится на девице низшего происхождения и бастард из вилланов, пусть и мальчик, не может наследовать Фулкхест. Но другой слух, который до нее дошел, что служанка эта по рождению леди, которая просто заслужила чем-то враждебное отношение Уоррика, пришелся ей не по душе.

Она, конечно, не могла поверить в такое. Даже ее отец, который крайне груб с врагами, не стал бы так обращаться с леди. Однако если это правда и девушка носит сына Уоррика — сочетание таких обстоятельств может заставить Уоррика жениться, Беатрис, как и все, знала, что он хочет сына. Она могла бы перенести это, но не теперь, когда она уже была уверена, что получит все. Она хотела получить все. У нее нет красоты Мелисант. Только Фулкхест в приданое обеспечит ей хорошего мужа.

— Вот она опять, — сказала Мелисант, когда Ровена вместе с Энид снова появилась в зале. — Интересно, где она взяла эту красивую красную блузку?

— Ясно, что Папаша дал, — ответила Беатрис, помрачнев. — Я думаю позвать ее и…

— Нет, вы не сделаете этого, юная леди, — жестко сказала гувернантка. — Если вы будете ссориться с любовницей отца, все хлопоты падут на вас. Поберегите ссоры до того времени, когда заимеете мужа.

Беатрис взглянула на пожилую женщину, но спорить не стала. Она находила, что легче игнорировать советы леди Роберты, а потом делать, что ей нравится, когда этой старой дуры нет рядом.

Глава 25

После вчерашней генеральной уборки Ровена и Энид быстро управились в покоях лорда, так что не было еще и полудня, когда Ровена направилась по ступенькам в ткацкую комнату. Вдруг одна из дверей, мимо которых она проходила, приотворилась, и ее потянули внутрь.

— Наконец-то ты пошла здесь, — пробормотал голос со знакомыми интонациями.

— Милдред!

— Ну да, я провела целое утро, поджидая тебя здесь. Как я могла пропустить тебя, когда ты шла из ткацкой?

Ровена была слишком тесно прижата к бывшей камеристке, чтобы вымолвить что-то в ответ, но потом слова полились потоком:

— Как ты оказалась в Фулкхесте? Уоррик не мстил тебе? Я так счастлива, что ты здесь, Милдред, если только этот монстр тебя не обижает. Однако, я думаю, что нет, поскольку…

— Тише, моя милая, — прервала Ровену Милдред, усаживая ее на скамеечку среди ящиков со швейными принадлежностями. — Как я могу ответить на твои вопросы, если ты задаешь их без передыха. И почему ты не ответила на мой вопрос? Мне сказали, что ты спала в ткацкой.

Милдред придвинула свою скамеечку поближе к ней, когда Ровена, не глядя, ответила:

— Я спала сегодня внизу.

По густому румянцу Ровены Милдред поняла достаточно, чтобы не задавать дальнейших вопросов. Она только сказала:

— Я не удивляюсь.

Ровена вскинула голову.

— Ты не удивляешься? Почему? Меня шокирует, что он хочет… Он теперь мстит таким образом.

— Мстит?

— Да, в точности, подобное за подобное, как он говорит. Все, что я сделала ему, он теперь делает со мной, и даже больше.

— Это было ужасно?

— Даже хуже.

— Все?

Ровена нахмурилась.

— Что ты хочешь сказать? Милдред пожала плечами.

— Подобное за подобное, моя милая, подразумевает, что ты должна испытать то же удовольствие, что и он тогда. Это так? Ровена покраснела еще гуще.